Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Рецептивная эстетика. Типы и виды рецепций 22
Глава 2. Рецепция Достоевского в русской реалистической прозе конца XX— начала XXI вв 41
2.1. От прошлого к настоящему: рецепция Достоевского в русской реалистической прозе рубежа XX—XXI вв 43
2.2. Футурология Достоевского и современный русский роман- антиутопия 52
Глава 3. Рецепция Достоевского в русской модернистской прозе конца XX— начала XXI вв 67
3.1. Роль Ф.М.Достоевского в формировании философии Ю. Мамлеева. Рецепция Ф. М. Достоевского в рассказах Ю. Мамлеева 1990-х годов 68
3.2. Особенности рецепции Ф. М. Достоевского в романах Ю. Мамлеева «Блуждающее время» и «Мир и хохот» 83
Глава 4. Рецепция Достоевского в современной русской постмодернистской прозе 98
4.1. Культурфилософская и художественная рецепция в романе Д. Галковского «Бесконечный тупик» 100
4.2. Культурфилософская рецепция наследия Достоевского в постмодернистской прозе (Ю. Буйда) 156
4.3. Своеобразие художественной рецепции в прозе постмодернистов (А. Королев, В. Ерофеев, В. Пелевин и др.) 166
Заключение
Список использованной литературы
- От прошлого к настоящему: рецепция Достоевского в русской реалистической прозе рубежа XX—XXI вв
- Футурология Достоевского и современный русский роман- антиутопия
- Роль Ф.М.Достоевского в формировании философии Ю. Мамлеева. Рецепция Ф. М. Достоевского в рассказах Ю. Мамлеева 1990-х годов
- Культурфилософская и художественная рецепция в романе Д. Галковского «Бесконечный тупик»
Введение к работе
Творчество Ф.М. Достоевского оказало огромное воздействие на развитие литературы XX века в целом и на ряд современных авторов в частности. В русской прозе рубежа XX—XXI ст. можно вычленить большой пласт произведений, созданных с использованием тех или иных кодов творчества Достоевского.
На рубеже XX—XXI вв. осуществляется переоценка ценностей, в связи с чем огромное внимание уделяется классике. Многое из того, что оказалось полузабытым, воскрешается и подвергается перекодировке и анализу в современном контексте. Интерес к литературе прошлого продиктован стремлением взять самое ценйое. Обращение к классике стимулирует выработку новых моделей мышления. Большое внимание к культурному и литературному наследию определяется рядом факторов: во-первых, классика выступает как одна из констант в осуществляемой переоценке ценностей; во- вторых, благодаря такой переоценке вырабатываются новые формы мышления; в-третьих, обращение к классике помогает лучше понять современность и ее определенные явления, а иногда происходит и спор с теми идеями, которые не прошли проверку временем.
Влияние Достоевского на современную литературу закономерно и симптоматично: многие идеи писателя оказались пророческими для судеб России и мира", и подведение итогов советской и российской истории, как и моделирование перспектив возможного будущего, осуществляется с опорой на наследие Достоевского. Потребности в национальном возрождении созвучны многие постулаты Достоевского как идеолога почвенничества. Восстановление престижа Церкви также находит обоснование в религиозно- философских концепциях классика. Кроме того, Достоевский остается одним из лучших писателей-психологов, чьи произведения позволяют лучше понять
* Безусловно, авторство ряда концепций не принадлежит Достоейскому, однако именно его видение, его интерпретация оказались знаковыми для последующих поколений.
человека и русскую ментальность. Несомненна, однако, и утопическая составляющая творчества Достоевского, в условиях переоценки ценностей также привлекающая к себе внимание. Все обозначенные аспекты определяют актуальность его наследия для современных писателей, представляющих особую, креативную категорию читателей, вступающих в интертекстуальный «диалог» с классикой.
Ряд авторов рубежа XX—XXI вв. непосредственно ориентируются на Достоевского либо спорят с ним, пытаются по-своему «дописать» или же «переписать» Достоевского, представить собственные интерпретации сюжетов классика, включить его персонажей в новый контекст времени и литературы. Писатели-реалисты во многом продолжают традицию Достоевского, восстанавливая отвергнутые в советскую эпоху христианские ценности, идеалом Достоевского проверяя современность. В чем-то они и развивают его, так как открытые классиком явления и тенденции в полном объеме проявили себя на протяжении XX столетия. Не менее значимо наследие Достоевского для модернистов и постмодернистов, которые активно трансформируют классическое наследие в соответствии с собственными мировоззренческими и эстетическими установками. Модернистов прежде всего интересует сфера бессознательного, и в данном отношении именно опыт Достоевского особенно ценен для них. Постмодернисты в «соавторстве» с Достоевским развенчивают социальные и антропологические мифы, при этом отрицая «эсхатологический оптимизм» Достоевского-метафизика как опасный для судеб человечества.
В условиях смены культуристорической парадигмы литература, как
правило, претерпевает ряд изменений. Во-первых, писатели стремятся к выработке новых моделей мышления, так как прежняя модель признана позитивистски-упрощенной; во-вторых, девальвация прежних ценностей ставит задачу формирования новых и творческий опыт Достоевского рассматривается как один из краеугольных камней новой мировоззренческой эпистемы. Помимо художественных произведений актуализируется и публицистика («Дневник писателя»), и его эпистолярное наследие, что отражает потребность преодолеть раздробленность различных видов знания, воскресить в литературе ее первичный синкретизм. Вся совокупность написанного Достоевским служит моделью предпринимаемого объединения. В модернизме оно осуществляется на основе синтеза, в постмодернизме — на основе плюрализма. Наиболее заметна эта тенденция в паралитературных произведениях, объединяющих различные языки культуры: языки литературы и философии, литературы и языкознания, литературы и культурологии и т.д. Благодаря такому подходу становится возможным
стереоскопическое понимание исследуемых явлений.
Рубеж XX—XXI вв. характеризуется эстетическим плюрализмом, смешением стилей, сложно взаимодействующих друг с другом, что порождает пограничные явления в литературе. Появляется ряд произведений, созданных на стыке реализма и модернизма, реализма и постмодернизма, модернизма и постмодернизма.
Естественно, что каждая художественная система по-своему реализует рецептивную стратегию в освоении культурного наследия, в том числе и творчества Достоевского. Если писатели-реалисты осуществляют рецепцию образов и сюжетов Достоевского, главным образом, в рамках устоявшейся традиции, в основном, способствуя приращению смыслов и углубляя представление о личности Достоевского, то модернисты, как правило, трансформируют художественные образы и мотивы творчества Достоевского, углубляясь в сферу бессознательного при исследовании метафизики зла, обращаясь к проблемам духа при выстраивании идеальных утопических моделей бытия. Для постмодернистов любой аспект творчества классика является важным, так как стимулирует порождение новых образов,
созданных на основе деконструкции классических, ставших культурными
знаками (например, образы князя Мышкина, Великого инквизитора и т.д.), позволяет уточнить представление о русском национальном характере, подвести итоги исторического развития. Но и идеи Достоевского лишаются значения абсолюта, а те из них, которые представляются спорными (либо чисто утопическими) подвергаются критике и даже развенчанию.
Следовательно, рецептивное освоение наследия Достоевского идет сразу по многим направлениям, взаимно корректируя друг друга и способствуя обновлению литературы. Достаточно сказать, что в коммуникативном диалоге с русской классикой на рубеже XX—XXI вв. созданы такие значительные произведения, как «Глобальный человейник» А. Зиновьева, «Бесконечный тупик» Д. Галковского и др.
Для современного литературоведения проблема рецепции наследия Достоевского актуальна как в теоретическом аспекте, так и в практическом. Это обусловлено тем, что рецепция представляет собой как бы «двойную призму»: идеи, образы, проблемы творчества Достоевского, становящиеся объектом рецепции, раскрываются глубже и полнее, а кр'оме того, получают «новую жизнь» в произведениях современных авторов. Многие писатели прибегают к рецепции как средству создания культурного полилога в пространстве русской литературы. Постмодернизм усложняет формы функционирования рецепции, порождает вариативность интерпретаций, в результате чего возникают новые культурные феномены.
В литературоведческой науке до настоящего времени рассматривались традиции Достоевского в русской литературе XX в. Однако в связи с возникновением и развитием рецептивной эстетики выдвигается новая исследовательская задача: изучить особенности и специфику не только восприятия, но и дальнейшего использования писателями в собственном творчестве наследия русского классика. Для каждого представителя современной литературы, обращающегося к наследию Достоевского, актуальны разные аспекты его творчества, что в совокупности дает достаточно целостное представление о специфике рецепции наследия Достоевского в целом. В связи с этим возникает необходимость заострить внимание на своеобразии творческой работы современных писателей с наследием классика. Этот феномен почти не исследован, отсутствует видовая типология рецепций. До 2006 года не было ни одного издания монографического характера, непосредственно посвященного рецепции наследия Достоевского в современной реалистической, модернистской и постмодернистской прозе. Таким образом, положено начало исследованию данной проблематики в современном литературоведении.
Различный объем глав диссертации объясняется состоянием современной литературы: корпус постмодернистских текстов в данном аспекте значительно превышает пласт реалистических и модернистских произведений. Кроме того, постмодернисты существенно расширяют сферу рецепции, используют большее количество средств.
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования
Актуальность настоящей работы определяется:
значимостью и актуальностью наследия Достоевского для современных русских писателей, активно использующих коды литературных произведений классика и материал его биографии при решении новых творческих задач;
отсутствием обобщающих и систематизирующих исследований по проблеме рецепции Достоевского в русской прозе рубежа XX—XXI вв., основанных на методологии школы рецептивной эстетики;
необходимостью выявления типов и видов рецепции Достоевского в современной русской прозе с учетом специфики реалистических, модернистских, постмодернистских произведений;
важностью осмысления художественного и публицистического наследия Достоевского в современном литературном и культурфилософском контекстах с целью восстановления вневременных ценностных ориентиров.
Диссертационное исследование дает целостное, научно обоснованное представление о рецепции Достоевского в современной реалистической, модернистской и постмодернистской прозе, способствует формированию более полной картины современной русской литературы.
В диссертации впервые в литературоведческой науке
из массива современной русской прозы вычленен пласт произведений, авторы которых ведут интертекстуальный «диалог» с Достоевским;
выявлены основные типы рецепции Достоевского, посредством которых она осуществляется в русской прозе рубежа XX—XXI вв., разработана ее видовая типология;
охарактеризована специфика рецепции Достоевского в современной реалистической, модернистской и постмодернистской прозе;
рассмотрены ключевые образы и мотивы творчества Достоевского, получившие новую интерпретацию в контексте современной художественной прозы и способствующие формированию новой аксиологии;
на примере Достоевского раскрыты основные принципы взаимодействия современной литературы с классикой — от восстановления
обосновать необходимость рецептивного подхода при изучении творчества современных русских писателей, раскрыть его специфику; охарактеризовать типы и виды рецепции;
проанализировать специфику реалистической рецепции, предполагающей обращение к традиции Достоевского (на материале произведений М. Кураева, О. Павлова, А. Зиновьева, Ф. Михайлова) и отталкивание от нее (на материале произведений Э. Лимонова, Ю. Давыдова, Е. Федорова);
исследовать своеобразие рецепции Достоевского в модернистской прозе; проакцентировать внимание модернистов к экзистенциальным мотивам творчества Достоевского, актуальным для современного читателя (на материале произведений Ю. Мамлеева);
раскрыть особенности постмодернистской культурфилософской рецепции (на материале произведений Д. Галковского и Ю. Буйды) и художественной рецепции (на материале произведений А. Королева, В. Ерофеева, В. Пелевина и других);
важностью конкретизированного изучения феномена рецепции, исследования принципов ее реализации в современной русской прозе в аспекте творческого освоения наследия Достоевского; восполнением существующего в литературоведении пробела по данному вопросу;
выявлением основных средств и форм выражения рецепции Достоевского в русской прозе рубежа XX—XXI вв.; разработкой первой в литературоведении видовой классификации рецепций;
определением специфики рецепции Достоевского в реалистической, модернистской и постмодернистской художественных системах, анализом выявленных различий;
исследованием ряда современных произведений, еще не ставших объектом активного научного изучения, но представляющих значительный интерес для анализа с точки зрения выявления в них рецепции наследия Достоевского.
Рецепция наследия Достоевского в современной русской прозе — явление яркое и разнообразное, стимулирующее творческую мысль писателей. Основными типами рецепции являются: конкретизация, реконструкция, интерпретация, коммуникативный диалог, пародийная игра,
Специфика реалистической рецепции заключается в актуализации творческого наследия Достоевского. В ряде случаев наблюдается рецепция; осуществляемая в соответствии с ориентацией на традицию русского классика, в других случаях — своеобразное отталкивание от традиции.
Специфика модернистской рецепции заключается в обращении к экзистенциальной проблематике, которую вскрывают писатели-модернисты
Постмодернистская художественная рецепция в значительной мере расширяет сферу восприятия творчества Достоевского, которое подвергается многоракурсной интерпретации. Писателями-постмодернистами используется коллаж из цитат, игровое начало в репрезентации образов, деконструкция как основной принцип, лежащий в основе многих интерпретаций наследия русского классика, а также осуществляется ироничное перекодирование идей и образов Достоевского. В связи с этим писатели-постмодернисты чаще всего прибегают к следующим типам рецепции: конкретизация, реконструкция, интерпретация, пародийная игра и письмо-чтение.
В постмодернистской литературе, помимо художественной, отчетливо проявляется культурфилософская рецепция наследия Достоевского. Специфика постмодернистской культурфилософской рецепции заключается в использовании нехудожественного дискурса как наиболее адекватного в данном случае при интерпретации наследия Достоевского. Он может включать в себя на плюралистической основе дискурсы философии, социологии, психологии, культурологии и т.д. И тот, и другой вид рецепции задействованы в паралитературных произведениях, поскольку паралитературный текст является одновременно художественно / нехудожественным. В качестве объектов рецепции выступают различные произведения Достоевского (от ранних до «Братьев Карамазовых») и компоненты его творчества (система персонажей, сюжеты, стиль, концептуальная картина мира, литературная преемственность и т.д.), а также нехудожественные тексты (заметки, письма, комментарии). Наиболее характерными типами рецепции являются конкретизация (с научно- исследовательских позиций), интерпретация и герменевтический анализ.
Разнообразие типов и видов, а также форм и приемов рецепции отражает специфику обращения современных авторов к творчеству
«58-я научная конференция студентов и аспирантов Белгосуниверситета» (Минск, 15—17 мая 2001 г.);
«Семинар студентов Высших Учебных Заведений Республики Беларусь, посвященный 180-летию со Дня Рождения Ф.М.Достоевского (1821—1881)» (Жировичи, 11—12 ноября 2001 г.);
«Фшалапчныя навукг маладыя вучоныя у пошуку» (Минск, 25 апреля 2003 г.);
«Славянск1я л тар ату ры у кантэксце сусветнай» (Минск, 8—10 октября 2003 г.);
«Куляшоусюя чытанш» (Могилев, И—12 декабря 2003 г.);
«Русско-белорусское литературное взаимодействие: история, современное состояние, перспективы» (Брест, 18—19 декабря 2003 г.);
«Слово в культуре» (Гомель, 13—14 апреля 2004 г.);
«XIII Международная научная конференция «Язык и культура» им. проф. Сергея Бураго» (Киев, 28 июня—2 июля 2004 г.);
«Взаимодействие литератур в мировом литературном процессе. Проблемы теоретической и исторической поэтики» (Гродйо, 19—21 сентября 2004 г.);
«Семинар студентов Высших Учебных Заведений Беларуси, посвященный 195-летию со Дня Рождения Н.В. Гоголя» (Жировичи, 27—29 ноября 2004 г.);
«Современная русская литература в России и за ее пределами. Проблемы изучения и преподавания» (Пермь, 2—3 марта 2005 г.);
«Русская и белорусская литературы на рубеже XX—XXI веков» (Минск, 25—27 апреля 2006 г.);
«Россия в XXI веке: инновации и традиции» (Архангельск, 27—28 апреля 2006 г.);
«XV Международная научная конференция «Язык и культура» им. проф. Сергея Бураго» (Киев, 19—23 июня 2006 г.);
«Взаимодействие литератур в мировом литературном процессе. Проблемы теоретической и исторической поэтики» (Гродно, 23—25 сентября 2006 г.);
«Ф.М. Достоевский и мировой литературный процесс» (Брест, 5—6 октября 2006 г.).
прерванной традиции до деконструкции классических текстов в процессе переоценки ценностей.
Цель и задачи исследования
Основная цель исследования — изучить особенности рецепции наследия Достоевского в современной русской прозе и выявить ее специфику в реалистических, модернистских и постмодернистских произведениях. Поставленная цель требует решения следующих задач:
[' г
5) показать плодотворность обращения современных писателей к классике, обеспечивающую более интенсивное развитие современной литературы.
Объект исследования
Объектом исследования являются произведения современных русских прозаиков, созданные в творческом взаимодействии с наследием Достоевского.
I*
Предмет исследования
Предметом исследования является рецепция наследия Достоевского в произведениях прозаиков рубежа XX—XXI вв., осуществляемая писателями-реалистами (М. Кураев, О. Павлов, А. Зиновьев, Ю. Давыдов, Э. Лимонов, Ф. Михайлов, Е. Федоров), писателями-модернистами (Ю. Мамлеев), писателями-постмодернистами (Д. Галковский, Ю. Буйда, А. Королев, В. Ерофеев, В. Пелевин, 3. Зиник, В. Сорокин, А. Тургенев, А. Левкин).
Методология исследования
Методология исследования базируется на принципах рецептивной эстетики (Х.Р. Яусс, В, Изер, X. Вайнрих и др.). Основными методами исследования избраны метод рецептивной критики, компаративистский и герменевтический, Метод рецептивной критики предполагает выявление характера последовательно либо фрагментарно развивающегося восприятия наследия Достоевского современными писателями в процессе создания собственных произведений. Современные авторы являются также и читателями Достоевского и, обращаясь к его жизни и творчеству, прибегают к письму-чтению (по Ю. Кристевой), результаты которого многообразны и зависят от мировоззренческо-эстетических установок. В основе компаративистского метода лежит сравнение семантики фрагментов произведений Достоевского, заимствованных современными писателями, с той интерпретацией, каковую они получают в их собственных текстах и каковая имеет своей целью актуализацию, модернизацию либо деконструкцию наследия классика. Посредством осуществляемого сравнения выявляются общие моменты сходства или различия, а также анализируются особенности трансформации образов и идей Достоевского в современном контексте. Герменевтический метод предполагает осуществление дешифровки используемой писателями кодирующей системы. В процессе дешифровки вскрываются аспекты наследия Достоевского, наиболее значимые для духовной жизни современной России и современные интерпретации, актуализированные авторами рубежа XX—XXI вв.
Научная новизна исследования
Научная значимость проведенного исследования определяется:
Результаты диссертации подготавливают научную базу для дальнейших исследований в области рецепции.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту
письмо-чтение, герменевтический анализ. Рецепция представлена двумя видами: культурфилософская и художественная. В пределах художественной рецепции правомерно выделение прямой и опосредованной. Используются различные типы интертекстуальности, основными формами выражения которой являются цитата, аллюзия, реминисценция, парафраз.
Писатели-реалисты подвергают собственной интерпретации и модернизации идеи и образы русского классика с целью расширить семантическое поле собственных произведений и выстроить шкалу художественных ценностей, базируясь на наследии Достоевского, либо полемизируя с ним в тех случаях, когда идеи русского классика кажутся им утопичными. Наиболее распространенными типами рецепции у писателей-реалистов являются конкретизация, реконструкция, интерпретация, коммуникативный диалог.
г
в творчестве Достоевского. Особое внимание уделяется метафизике человеческого бытия и сопоставлению классических героев с современными в данном ключе. В результате художественной перекодировки образов и идей обнаруживаются новые аспекты в их структуре, актуализированные современными авторами с целью включения в творческий диалог с писателем-классиком. В рамках модернистской рецепции наиболее частыми являются следующие типы: конкретизация, реконструкция, интерпретация и письмо-чтение (представлено латентно).
Достоевского. Проблемы духовности, социально-исторического развития, моделей будущего и другие, столь важные для творчества Достоевского, актуализированы авторами рубежа XX—XXI вв., что отвечает запросам современного общества. Большинством писателей проакцентирована вневременность и масштабность творчества Достоевского, доказанные многочисленными обращениями к его наследию.
Практическая значимость полученных результатов
Материалы и выводы диссертации использованы соискателем в вузовском курсе лекций «Русская литература в контексте мировой» частного учреждения образования «Институт предпринимательской деятельности» (г. Минск), а также могут быть использованы при подготовке и чтении лекционных курсов «История русской литературы XX в.» и «Современная- русская литература». Они вошли в изданную автором диссертации монографию «Рецепция Достоевского в русской прозе конца XX — начала XXI вв.» (Минск: Изд-во «Логвинов», 2006 г.), посвященную исследуемой проблеме. В реферативном журнале ИНИОН РАН опубликован реферат данной монографии.
Личный вклад соискателя
Диссертационная работа является самостоятельным авторским исследованием, в котором впервые представлена типология и видовая классификация рецепций Достоевского на основе анализа и интерпретации произведений современных авторов.
Апробация результатов диссертации
Основные положения и результаты исследования апробированы в выступлениях на 16 научных конференциях:
Опубликованность результатов
Результаты исследования отражены в 24 публикациях: 1 монографии, 6 статьях в научных реферируемых журналах, 6 — в сборниках научных трудов, 11 — в материалах научных конференций.
Общее количество опубликованных страниц — 289.
Структура диссертации
Структура работы обусловлена поставленными целью и задачами. Диссертация включает в себя титульный лист, оглавление, введение, общую характеристику работы, обзор литературы по теме и выбор направления исследования, четыре главы, заключение, список использованной литературы.
ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ
ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ ПО ТЕМЕ И ВЫБОР НАПРАВЛЕНИЯ
ИССЛЕДОВАНИЯ
Творчество Ф. М. Достоевского стало объектом пристального внимания еще при жизни писателя. Образы и идеи, разработанные им, получили отклик во всей последующей мировой художественной литературе, а также неоднократно исследовались в литературоведении. Существует множество литературоведческих научных работ, посвященных общим и конкретным проблемам творчества этого русского классика и развитию его традиций наследниками.
Во второй половине XX века выходят работы, в которых анализируется влияние традиции Достоевского на развитие зарубежной литературы. В
книге «Stages of the clown. Perspectives on modern fiction from Dostoyevsky to Beckett» by R. Pearce [250] автор исследует интертекстуальную связь творчества Достоевского с произведениями Ф. Кафки, У. Фолкнера, Ф. О'Коннора, С. Беккета и других. Среди отечественных литературоведов, занимавшихся этой проблемой, следует отметить Г. М. Фридлендера и его работу «Достоевский и мировая литература» [229], в которой он сопоставляет произведения Достоевского с текстами А. Камю, обнаруживая общие для обоих писателей экзистенциальные мотивы.
В последние десятилетия стали появляться работы, в которых рассматривается художественная традиция Достоевского в творчестве русских писателей XX века: «Романы Достоевского и творческие искания в русской литературе XX века (Л. Андреев, М. Горький)» М. Я. Ермаковой [71], «Традиции Ф.М.Достоевского в творчестве Л.М.Леонова» С. Н. Буровой [33], «Традиции Ф. М. Достоевского в творчестве
В. Г. Распутина» Ю. А. Дворяшина [60], «Классические традиции в «другой» литературе. Венедикт Ерофеев и Федор Достоевский» Ю.Левина [110], «Набоков, Достоевский и достоевщина» А. С. Долинина [62], «Карнавализация как общий исток смеха у Ф. М. Достоевского и В. Н. Войновича» А. А. Астаховой [8], «Традиции художественно- документального повествования Ф. М. Достоевского в прозе А. И. Солженицына («Записки из мертвого дома» и «Архипелаг ГУЛАГ»)» И. С. Заярной [77], «Аллюзии и реминисценции произведений Ф.М.Достоевского в романе В.В.Набокова «Дар» Т. А. Середы [186], «Творчество Ф. М. Достоевского и русская проза XX века (70-80-е годы)» Ю. Сохрякова [198], «Роман В. Набокова «Приглашение на казнь»: традиция — палимпсест — поэтика» С. Ф. Кузьминой [101]. Авторы исследуют традицию Достоевского в творчестве русских писателей XX века, беря во внимание реминисценции, аллюзии, различные намеки и «отголоски» произведений классика. Что касается рецепции Достоевского в современной русской литературе, то это явление недостаточно исследовано в силу ряда причин: возникла необходимость разграничения традиции Достоевского и рецепции творчества этого писателя современными авторами как явления иного уровня. С появлением постмодернистских теорий и постмодернистской литературы возникает необходимость в разработке качественно нового подхода к исследованию подобных тенденций. Многие писатели (в особенности те, чье творчество развивается в рамках реалистической художественной системы) обращаются к традиции Достоевского, по-своему ее трансформируют, формируя пространство для рецепции отдельных идей, образов или же творчества Достоевского в целом.
Среди наиболее известных ученых, разрабатывавших теорию рецептивной эстетики, следует назвать такие имена, как Р. Ингарден («Очерки по философии литературы» [85]), Х.Р. Яусс («Literaturgeschichte als Provokation der Literaturwissenschaft» [246]), В. Изер («Appellstruktur der Texte: Unbestimmtheit als Wirkungsbedingung literarischer Prosa» [245]) и др.
Эти и многие другие ученые изучали соотношение «читатель — текст», а таюке рассматривали вопросы, касающиеся особенностей читательского восприятия как литературно-художественного произведения, так и текста вообще. Также рецептивной критике много внимания уделяют авторы энциклопедического справочника «Современное зарубежное литературоведение» [194] И.П.Ильин, Е. А. Цурганова и др., характеризующие основные понятия и категории рецептивной эстетики.
Основные концепты теории постструктурализма изложены в работах «S/Z» [10] и «Смерть автора» [11] Р.Барта, «Разрушение поэтики» [98] Ю. Кристевой, «Инновация и повторение. Между эстетикой модерна и постмодерна» [239] У. Эко, «Культура постмодерна: Общественно- культурные последствия технического развития» [94] П. Козловски, «Состояние постмодерна» [116] Ж.-Ф. Лиотара, «Эстетика постмодернизма» [134] Н. Б. Маньковской и других. Большинство вышеперечисленных исследований дают целостное научное представление о культуре и литературе постмодернизма, ориентируют в пределах множества постмодернистских теорий.
Специфика русского литературного постмодернизма рассмотрена в работах «Русский постмодернизм (Очерки исторической поэтики)» [117] М.Н. Липовецкого, «Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык» [190] И. С. Скоропановой, «Постмодернизм в России. Литература и теория» [240] М. Эпштейна, «Русский литературный постмодернизм» [106] Вяч. Курицына. Особенности современной реалистической и модернистской литературы подробно рассмотрены в учебных пособиях: «Современная русская литература» [113] Н. Л. Лейдермана, М. Н. Липовецкого и «Русская проза конца XX века» [155] Г. Л. Нефагиной.
Исследований, посвященных рецепции Достоевского современными русскими писателями, пока еще очень мало. Можно отметить всего несколько статей: «Традиций Ф. М. Достоевского г в произведении
Д. Галковского «Бесконечный тупик» [96] О. А. Красиной, «Ф. М. Достоевский в зеркале современной постмодернистской прозы» [138] и «"Знаки классики" в прозе Д. Галковского. К проблеме художественной специфики русского литературного постмодернизма» [137] А. Ю. Мережинской, «The perception of Dostoevsky by contemporary russian writers: reminiscences, stylizations, and remakes» [249] Т. Мотидзуки. В этих работах рецепция не является предметом детального рассмотрения, сам термин употребляется в максимально широком значении. Авторы отмечают «знаки» Достоевского в творчестве Д. Галковского, Ю. Мамлеева и других современных русских прозаиков, анализируя цитаты и реминисценции в их произведениях как самостоятельные явления, а не как структурные элементы рецепции.
Необходимость настоящего исследования продиктована особенностями развития современной русской литературы, активно обращающейся к
наследию предшествующих эпох. В диссертации определена специфика
рецепции и представлена ее классификация. Объектом исследования являются прозаические произведения современных русских авторов, которые в той или иной форме творчески взаимодействуют с наследием Достоевского. В качестве предмета исследования выступает рецепция наследия Достоевского современными писателями и особенности ее функционирования в текстах русских прозаиков конца XX — начала XXI в.
От прошлого к настоящему: рецепция Достоевского в русской реалистической прозе рубежа XX—XXI вв
Современные писатели-реалисты, вступая в коммуникативный диалог с Достоевским часто осуществляют рецепцию его творчества параллельно с ориентацией на традицию. Используя характерные для творчества Достоевского мотивы и развивая идеи, почерпнутые из его произведений, современные авторы осуществляют их «достраивание» в пределах созданных ими контекстов. Поэтому в последнем случае можно говорить о контаминации традиции и рецепции. Рецепция может выступать как продолжение и трансформация традиции Достоевского, а также может осуществлять автономную трансформацию идей и образов классика. Современная реалистическая литература взаимодействует с другими художественными системами (модернизмом и постмодернизмом), что не могло не отразиться на ее концептуализации на рубеже XX—XXI вв.
Повесть Михаила Кураева «Ночной дозор» (1988) начинается с описания Петербурга, отсылающего читателя к произведениям Достоевского.
Заключенная автором в кавычки фраза «Я белые ночи до ужаса люблю...» [105, с. 80] намекает на повесть Достоевского «Белые ночи». Однако разворачивающееся далее подробное описание ночного Петербурга интертекстуально описанию, встречающемуся в «Подростке» Достоевского. В обоих произведениях описание не является авторским, а воспроизведено глазами главного героя (в «Подростке» — глазами Аркадия Долгорукого, в «Ночном дозоре» — Полуболотова). Примечательно, что описание Полуболотова лишено атрибутов времени, и потому читатель не может установить точно, какого века описывается Петербург — Х1Х-го или ХХ-го: «... Ну что за чудо этот ночной свет, что изливается на всю землю разом, на все дома, мосты, арки, купола, шпили, да так, что не падает от них тени ... . Зависнув над собственным отражением в бесчисленных водах своих рек и каналов, словно по волшебству ставшая вдруг невесомой, вся громада города, кажется, вот-вот качнется от легкого ночного ветерка, залетевшего в каменные дебри с уснувшего в плоских берегах залива, кажется, задрожит мелко-мелко; смешаются, размоются, как в затуманенном слезой глазу, граненые черты окаменевшей истории, и всё растает в необъятном пространстве сошедшего на землю неба...» [105, с. 80].
В описании Аркадия Долгорукого также подчеркивается фантастичность города: « ... считаю петербургское утро ... чуть ли не самым фантастическим в мире. ... Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: "А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?"» [69, XIII, с. 113].
Вдохновленный Достоевским (безусловно, ориентируясь на описание из романа «Подросток»), Полуболотов словно продолжает фантазию Аркадия: «Что за чудо эта светлая необъятная тишина, утопившая в бездонной своей глубине грохот, звон, клекот, скрипы, лязги и натужный гул неугомонного города; тишина затопила все улицы, дгёоры, разлилась по пустынным площадям, обнаженным проспектам, затаилась в полумраке подворотен...» [105, с. 80]. Приведенные выше описания — яркий пример диалога двух произведений, дистанция между которыми — более ста лет. Интертекстуальная связь этих произведений демонстрирует преемственность литературы. Кураев начинает повесть с подобного описания, не только ориентируя читателя на интертекстуальные отсылки, но и с целью расширить контекст восприятия повести в целом.
Следование «матрице» Достоевского свидетельствует о традиции русского классика в повести, а последующая трансформация и включение ее в новый контекст — о рецепции наследия Достоевского Кураевым. Его отношение к творчеству Достоевского очевидно: писатель XX века ориентируется на русского классика именно потому, что считает его лучшим бытописателем Петербурга, т.е. актуализирует одну из граней таланта классика. Таким образом, Кураев осуществляет рецепцию творчества Достоевского посредством нескольких типов: конкретизация, реконструкция и коммуникативный диалог, осуществляемый современным писателем в рамках реалистической традиции.
Не менее любопытную художественную рецепцию Достоевского, основанную на традиции, встречаем в рассказе Олега Павлова «Конец века» (1995). Речь идет о рассказе Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке», включенном в «Дневник писателя» за 1876 г. Павлов, прежде всего, ориентирован на традицию «святочного рассказа» Достоевского и одновременно осуществляет его рецепцию посредством трансформации этого жанра в рамках современного произведения, привнесением в «святочный рассказ» собственных образов.
Павловым практически полностью заимствована сюжетно- композиционная модель рассказа Достоевского. Действие обоих произведений происходит в канун Нового года. Оба персонажа не имеют имен (у Достоевского — мальчик, у Павлова — «молодой человек, чуть не мальчик»). Оба оказываются в положении брошенных и обреченных на одиночество. В рассказе Достоевского мальчика выталкивают за дверь, когда он входит в дом богатых людей: «Одна барыня подошла поскорее и сунула ему в руку копеечку, а сама отворила ему дверь на улицу. ... А копеечка тут же выкатилась и зазвенела по ступенькам: не мог он согнуть свои красные пальчики и придержать ее» [69, XXII, с. 15].
Футурология Достоевского и современный русский роман- антиутопия
Ю. Мамлеев неоднократно обращался к классику русской литературы в своих произведениях. Его рассказы 70—80-х гг. XX в. (например, «Великий человек», «Крыса», «Голос из Ничто», «Учитель») имеют множество интертекстуальных отсылок к различным произведениям Достоевского. Идеи и образы Достоевского становятся объектом рецепции в творчестве Мамлеева. В этом плане симптоматичной является его проза рубежа XX— XXI веков.
Произведения Мамлеева отнесены литературоведами к модернистскому направлению, а сам автор, уточняя, называет себя «метафизическим реалистом». Специфику «метафизического реализма» и способы изображения метафизического начала в человеке он определяет в работе «Судьба бытия» [131, с. 84—91]. В статье «Метафизика и искусство» он пишет: «метафизический реалист меньше всего должен быть романтиком; он должен быть сверхреалистом, что ... включает, как начальный момент, глубокое знание видимой жизни (гораздо более глубокое, чем требовалось, например, для обычного реалиста XIX в.). Однако это знание видимой жизни должно являться для него лишь начальным моментом, за которым открывается его проникновение в более грозную реальность» [131, с. 84— 85]. Автор полагает, что реальность для писателя-метафизика является символом высших реалий, которые описываются зримо и вытесняют на другой план «низшую реальность» (то есть видимую). Читатель должен постигать эту сверхреальность, чтобы увидеть бездны, которые скрываются за ней.
Задача писателя-метафизика, по Мамлееву, заключается в том, «чтобы обратить все свое духовное зрение на невидимого человека, интересуясь внешним человеком лишь постольку, поскольку в нем отражаются реалии скрытого, тайного, трансцендентного человека» [131, с. 88]. Развивая и применяя эту концепцию в своем собственном творчестве, Мамлеев прибегает к различным способам изображения метафизического начала в героях, выделяя из них три основных.
1) «может изображаться скрыто, одним глубинным словом или фразой, одним образом или символом, но так, чтобы ясно ощущалось, что человек, о котором идет речь, не просто человек, а в его глубине, в его ауре, в его мистической тени темнеет иное существо, о котором он сам, как воплощенный человек, может быть, и не имеет никакого представления»;
2) «внешний человек может быть изображен так, что его "эго", наоборот, служит окном в потустороннее, его активной тенью. И внешний человек тогда превращается в некую проекцию внутреннего»;
3) «человек изображается как некая метафизическая сущность, как некая изначальная индивидуальная монада, возможно даже как метафизический архетип, как некое царство в самом себе — царство, конечно, не от мира сего» [131, с. 89].
Следуя этим принципам, Мамлеев и создает своих героев, наделяет их сферой мышления, которая вписывается в его концепцию метафизики бытия. Рассматривая взаимоотношения метафизики и искусства в целом, Мамлеев делает вывод: « ... не метафизика становится сферой искусства, а само искусство, по крайней мере, в отношении к его творцу становится формой метафизики» [131, с. 91].
Творчество Достоевского насыщено самыми разнообразными философскими размышлениями о судьбе родины, о сущности и смысле человеческой жизни, о познании Бога и т.д. Все это в большей или в меньшей степени повлияло на становление и развитие философии Ю. Мамлеева. В книге «Россия Вечная» [132] Мамлеев анализирует историческую судьбу России, включает ее в западный и восточный контекст, выявляя тем самым сферы влияния Востока и Запада на Россию. Автор привлекает метафизику как один из возможных способов познания русской идеи. На основе анализа Метафизической и Русской идеи в целом он приходит к следующим выводам: 1) «Русская идея ... далеко выходит за пределы идеи человечества»; 2) «Русская идея в целом затрагивает настолько глубинные, тайные, бесконечные и парадоксальные по своему существу космологические и метафизические проблемы, что она не может относиться только к уровню бытия одного мира или планеты, даже просто существ одного какого-то "вида"» [132, с. 143].
Мамлеев на основе метафизического познания мира сближает Россию с Востоком, обнаруживает общие корни философского основания бытия. Важным аспектом этой концепции является соотношение между Человеческой Душой и Богом. Согласно Мамлееву, в Метафизической Традиции существуют три доктрины, трактующие данное соотношение:
1) человек — образ и подобие Божие (в большинстве религий, что касается метафизики, например в индуистской дуалистической Веданте);
2) Человеческая Душа почти тождественна Богу (например учение Романуджи) в Веданте;
3) Человеческая Душа полностью тождественна Богу (конечно, речь идет только о Божественном скрытом центре души). Это чистый недуализм Веданты, основанный на Великом Тождестве» [132, с. 162].
Творчеству Достоевского отводится особая роль в становлении русской национальной культуры, в которой Мамлеев выделяет два начала — «общечеловеческое» и «русское», — сочетающиеся также и в русской литературе. «Ведомая гением Достоевского, величайшим мировым писателем, она (русская литература. — С. Т.) уходит в сферы "общечеловеческие" тоже, но не исключено, что в будущем появится литературное течение, для которого "общечеловеческое" явится только опорой для выхода в чистую "русскость"» [132, с. 158]. Мамлеев приводит целый перечень национальных качеств русского народа, отмеченных Достоевским: 1) парадоксальность и противоречивость Русской Души (ее антиномичность); 2) широта, безграничность, необъятность Русской Души; 3) апокалиптические черты Русской Души; 4) «бездность» Русской Души; 5) всечеловечность и «примирение идей»; 6) «метафизическая истерия русского духа», «забвение всякой мерки во всём» [цит. по: 132, с. 39]; 7) богоискательство, максимализм, сиротство; 8) «потребность отрицания», саморазрушение и обратная реакция (тайное желание подрыва «мировой гармонии», ощущение ее недостаточности, несовершенства, самоспасение);
Роль Ф.М.Достоевского в формировании философии Ю. Мамлеева. Рецепция Ф. М. Достоевского в рассказах Ю. Мамлеева 1990-х годов
В предисловии к повести «Вечный дом» Мамлеев пишет: «Некоторые мои произведения вызвали шок даже в западном литературном мире. Тем не менее подчеркивалась их связь с традицией Гоголя и Достоевского, с описанием темных и загадочных бездн человеческой души, с творением характеров и типов людей, словно вышедших из этих скрытых бездн» [127, с. 3]. Анализ творчества Мамлеева с точки зрения обнаружения в нем рецепции Достоевского показывает, что не только в рассказах, но и в двух последних романах автор многократно обращается к наследию русского классика.
Основными героями романа «Блуждающее время» (2000) являются московские интеллигенты конца XX в., находящиеся в поисках смысла жизни. Много внимания писатель уделяет описанию эзотерических кружков, в которые они попадают в поисках решений экзистенциально значимых для них проблем. Согласно классификации Г. Л. Нефагиной, все персонажи романа типологически делятся на три группы:
1. «душевно нестабильные, с больной, извращенной психикой люди». К ним относятся такие герои, как Сеня Труп, Роман, Шептун;
2. «внешне обычные люди, без экстравагантных черт и привычек. Но метафизическое начало в них выражается какой-то особенной чертой, штрихом». Речь идет о Марине и Буранове;
3. «некие метафизические монады» [155, с. 220—221]. Это Орлов и Никита. Влияние Достоевского очень ощутимо в романе. Встречаются разнообразные виды рецепции (от прямого цитирования и упоминания до частичного транспонирования художественной модели). Зачастую Мамлеев словно "примеряет" матрицу Достоевского. Недаром так часто упоминается фамилия русского классика и термин "достоевщина". Художественная рецепция Достоевского в «Блуждающем времени» основана на "пятикнижии" Достоевского («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы»),
Обращаясь к цитатному фону в романе, следует начать с главного героя Павла, который, вспоминая свое детство, говорит: «Потом, когда мне было шестнадцать лет, мне попался тип, который учил меня верить в то, что я — вошь. Дескать, это освобождает от вечных проклятых вопросов, от достоевщины» [126, с. 45]. Официальная советская идеология, во времена господства которой проходила юность главного героя, пыталась избавиться от противоречий, обозначенных в романах русского классика. Среднестатистического человека старались убедить в том, что он слишком мелок по сравнению с масштабами страны. Творчество Достоевского было неугодным политике государства, и потому "достоевщиной" оклеймили саму способность человека к рефлексии.
Еще один персонаж, похожий на героя Достоевского, — это Юлий Посеев. Схожесть его со Смердяковым прежде всего в том, что оба — внебрачные дети. Оба склонны к насилию на почве чужой идеи. Смердяков убивает Федора Павловича, основываясь на концепции Ивана (как он считает), Юлий убивает, потому что получает приказы от Крушуева. Клим Черепов отмечает эту схожесть: «Страшный все-таки парень, — подумал Черепов, — чем-то он мне напоминает Смердякова, хотя ведь совсем не похож, судя по Достоевскому» [126, с. 163]. Однако, если Достоевский подчеркивает в своем герое лакейство, то Мамлеев называет Юлика "страшилой", и именно в таком ключе получает развитие этот образ в романе.
Мамлеев не только определенных героев наделяет чертами персонажей Достоевского, но даже интерьер в некоторых сценах романа имеет кодовое значение. Например, квартира Черепова «была до такой степени "достоевской", что это сразу всех сблизило с хозяином» [126, с. 170]. Также необходимо упомянуть 24 главу второй части романа, описывающей квартиру Бореньки, в которой находится портрет Достоевского, причем автор акцентирует внимание читателя на этом моменте трижды: «непомерно огромный портрет Достоевского с неподвижными глазами» [126, с. 157], «молчал кот, молчал портрет Достоевского, молчали и те, кто были во плоти» [126, с. 159], «кот быстро вернулся и прыгнул на портрет Достоевского» [126, с. 160]. И именно в этой главе Мамлеев, ремаркой отмечая поведение Бореньки, пишет о нем: «вдруг сразу сник, стушевался (курсив наш. — С. Т.) и проговорил ...» [126, с. 157]. Выделенный нами неологизм Достоевского больше в романе не упоминается. Боренька — тоже в некоторой степени персонаж Достоевского: он "смехун", и в этом заключается его форма юродивости. Мамлеев внедряет в свой роман коды Достоевского и осуществляет их трансформацию. Подобного рода отсылки (портрет писателя, глагол "стушеваться") привносят в современный текст дополнительные коннотации, благодаря которым произведение может быть прочитано с нескольких позиций, порождающих плюрализм интерпретаций происходящего в романе. Боренька со своим юродством не вписывается в новую парадигму жизни. Мамлеев предоставляет читателю право самому определять, где добро, а где зло. Здесь же, в 24 главе, Боренька говорит о Никите: «... подбежит, бывало, ко мне, наклонится, весь из себя солидный такой старикан, хоть и сумасшедший, и знай целует меня в лоб, словно я покойник» [126, с. 159]. Никита целует молча, как и Христос, персонаж поэмы Ивана Карамазова «Великий инквизитор». Сама манера речи Бореньки (с точки зрения стилистики) похожа на речь персонажей Достоевского (употребление архаизмов, инверсии, сбивчивость).
Ироническое перекодирование получает дискурс Раскольникова в 27 главе второй части — в эпизоде, где старушка просит Юлика убить ее, потому что ей "невмоготу жить". Юлик отказывается, мотивируя свой отказ тем, что проблема старушки его не касается. Рассуждения Юлика (несмотря на то, что он убийца) имеют вектор, прямо противоположный раскольниковской идее: «Разве может такая старушка мешать мирозданью?» [126, с. 183]. Юлику нет необходимости доказывать себе, что он не "тварь дрожащая", перед ним не стоит такая дилемма.
Культурфилософская и художественная рецепция в романе Д. Галковского «Бесконечный тупик»
Постмодернистская литература обеспечивает видовое разнообразие рецепций Достоевского. И в этом плане роман Дмитрия Галковского «Бесконечный тупик» (1988) — явление уникальное. В нем реализована как культурфилософская, так и художественная рецепция. «Текст книги («Бесконечный тупик».— С.Т.) — безграничное пространство цитаций. Значительную часть объема здесь занимают цитаты в собственном смысле слова: дословные извлечения из литературных произведений, исторических, религиозно-философских, культурфилософских, психоаналитических работ» [190, с. 442], — замечает исследователь постмодернистской литературы И.С. Скоропанова. Автор создает одновременно несколько контекстов, в которых творчество русского классика подвергается самым различным интерпретациям.
Книга представляет собой одно из первых явлений русской паралитературы. Паралитературное произведение — это и художественный, и нехудожественный текст одновремено, насыщенный литературными, философскими, научными и другими дискурсами. Также паралитературное произведение отличается наличием хотя бы одного персонажа. У Галковского этим персонажем является Одиноков — главный- герой «Бесконечного тупика» и одновременно его "автор". Именно ему принадлежит авторство примечаний в «Бесконечном тупике».
Творчество Достоевского оказало влияние на Галковского и на создание «Бесконечного тупика», как и творчество В.В. Розанова, которому также уделяется много внимания в романе. Этот факт подтверждается, во- первых, количественным соотношением цитат: упоминаний, цитирований и размышлений о Достоевском гораздо больше, чем о других писателях . Во- вторых, образ Одинокова во многом "соткан" из черт персонажей Достоевского. Сама манера и стилистика изображения Одинокова как главного героя сходна с манерой Достоевского: этот персонаж отличается е большой степенью рефлексии. Многие атрибуты жизни Одинокова соответствуют атрибутам жизни героев Достоевского. Например, герой «Бесконечного тупика» описывает свои фантазии в стилистике писем Макара
Девушкина, — персонажа «Бедных людей» Достоевского. Однако важно проследить и различие. Иван Карамазов является "авторов" художественного произведения, Одиноков — паралитературного, насыщенного различными культурными и литературными кодами. Если Иван создает поэму, интертекст которой восходит к Библии, апокрифам и частично русской и зарубежной литературе XVIII—XIX веков, то Одиноков цитирует и анализирует более обширные пласты культуры и литературы. Русская (в том числе советская) и мировая культура становятся объектом пристального внимания Одинокова. Упоминаются и цитируются произведения от «Илиады» до самых современных, включая сам «Бесконечный тупик» (специфика постмодернистской литературы позволяет расйшрить границы интертекстуальности до автоцитирования).
В «Бесконечном тупике» Галковский репрезентирует свое видение- русской истории и культуры, отличное от общепринятого. По мнению И.С. Скоропановой, «"Бесконечный тупик" полемически направлен, против официальной версии истории русской культуры, чрезвычайно ее обеднявшей и искажавшей, против позитивизма вообще, равно как против любой другой догмы, подминающей под себя живую истину. Главный удар наносится по западничеству, леворадикальной идеологии, марксизму-ленинизму, в пику которым отстаивается славянофильская, право-консервативная, религиозно- философская мысль» [192, с. 451]. Однако и славянофильство изображается Галковским не совсем односторонне: кроме положительного, автор «Бесконечного тупика» отмечает и ряд спорных моментов, замечая о славянофилах: «Не эти люди определяли судьбу России» [46, с. 6]. Следует заметить, что история в книге Галковского предстает не как абстрактное явление, а как последовательность фактов, явившихся следствием деятельности определенных людей. Эти факты становятся объектом ироничной интерпретации со стороны Галковского. Реальные исторические лица представлены в книге как персонален истории, одним из которых является и Достоевский.
Характеризуя русскую историю, Галковский замечает: «Дело в том, что русская история совершенно БЕССМЫСЛЕННА. Зачем русское мышление так заклинено на продуцировании всех и всяческих заглушек? Да чтобы покончить самоубийством, чтобы не существовать и выскользнуть из идиотизма русской мысли. В мозгу у русских сшибаются лбами две противоположные заглушки. И аннигилируются. Два диаметральных "что делать", соединяясь, превращаются в одно могучее "ничего не делать". В этом мрачная загадка русской истории» [46, с. 9—10]. Как видим, ретроспективно вглядываясь в русскую историю, Галковский делает пессимистический вывод, основываясь и на более позднем ее развитии — начале XX века (в этом контексте следует обратить внимание, например, на фигуру Ленина, поданную в «Бесконечном тупике» не просто иронично, а едко-саркастически). В соответствии с развитием истории шло и развитие культуры, со всеми противоречиями и несоответствиями. Показательной в этом плане является фигура Николая I, обрисованная Галковским в мрачно- серых тонах. Николай I «лжи декабризма противопоставил ложь прекраснодушия, ложь невидения и неведения зла. На дрожжах этой запутанной лжи и выросла русская культура, действительно (субъективно) самая правдивая в мире. Минус на минус дает плюс» [46, с. 275]. Таким образом, Галковский характеризует описываемую эпоху как противоречивую и хаотичную в своей основе. В контексте таких событий шло развитие писательского таланта Достоевского, ставшего культовой фигурой не только для своего времени, но и для всей последующей литературы. Пережитые им чувства воплотились в его романах в художественной форме. Попытаемся выстроить логику событий хронологически, хотя, возможно, такой подход несколько противоречит концепции алогичности истории (по Галковскому).
