Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Виды художественного пространства в эмигрантской прозе
1.1. Литература дальневосточного зарубежья: особенности литературного процесса 27
1.2. Виртуально-ностальгическое пространство: Восток —Запад 41
1.3. Бытовое пространство 65
1.4. Художественное пространство в «рассказах о войне» 70
Глава II. Образы художественного пространства в сборнике А. Хейдока «Звёзды Маньчжурии» 86
2.1. Образы географического пространства
2.1.1. Китай 87
2.1.2. Россия 98
2.2. Образы природного пространства 110
2.3. Онирическое пространство 128
2.4. Образ-лейтмотив перемещения в пространстве
2.4.1. Скитание 133
2.4.2. Путешествие 136
2.4.3. Встреча-расставание 139
Заключение 145
Библиография 149
- Литература дальневосточного зарубежья: особенности литературного процесса
- Виртуально-ностальгическое пространство: Восток —Запад
- Образы географического пространства
- Образы природного пространства
Введение к работе
Актуальность исследования. В попытках восстановить целостную картину литературного процесса XX в. современное литературоведение продолжает вводить в научный оборот наследие литературной эмиграции. Литература дальневосточного зарубежья по сравнению с западной ветвью эмиграции изучена меньше, вот почему обращение исследователей к её представителям - поэтам и прозаикам Харбина — способствует формированию полного и целостного представления о литературе русского зарубежья как историко-культурном явлении. Если изучение литературного наследия европейской российской эмиграции началось ещё в 1960-е гг., то дальневосточное русское зарубежье стало предметом систематического исследования лишь в начале 1990-х гг. Авторами первых статей были Ю. Букреев, Е.В. Витковский, Ю. Иванов, А.В. Колесов, В.П. Крейд, Г.В. Мелихов, О.Н. Михайлов, К. Рехо, Е.П. Таскина, А.А. Хисамутдинов, Э.А. Штейн, В.А.Юдин, С.И.Якимова1. Тогда же в России вышли первые книги писателей-эмигрантов: Вс.Н. Иванова, А.И. Несмелова, А.П. Хейдока. В 1992 г. во Владивостоке А.В. Колесовым возобновлено издание харбинского журнала «Рубеж», выходившего в 1926-1945 гг.
В своей работе мы исходим, прежде всего, из того, что литература дальневосточного русского зарубежья (литература восточной ветви эмиграции) является неотъемлемой частью общекультурного процесса XX в.
Относительно позднее обращение исследователей к литературе дальневосточного русского зарубежья имеет объективные причины. Личные дела писателей и поэтов-эмигрантов, как и их художественные произведения, долгое время были малодоступны для изучения.
1 Первый вклад в изучение литературы дальневосточного русского зарубежья внесли писатели-эмигранты, участники литературного процесса: Л. Андерсен, М. Волин, Ю. Крузенштерн-Петерец, В. Перелешин, Н.Резникова, В. Слободчиков. Их воспоминания представляют многоплановый исторический документ, служат важной источниковедческой базой для научных исследований.
С середины 1990-х гг. литературоведение (В.П. Крейд, В.В. Агеносов) заговорило о дальневосточной литературе как о важной составляющей истории русской литературы XX в., отдельной ветви богатейшей словесности зарубежья . В.В. Агеносов впервые в разделе своей книги" - «Литературный Харбин» привёл краткую историю дальневосточной ветви русской литературы и обзорно представил творчество поэтов русского Харбина: А.А. Ачаира, В.Ф. Перелешина, А.И. Несмелова.
Современные исследователи констатируют, что «некоторые самобытные авторы созрели и "вышли на поверхность" именно в дальневосточной эмиграции»3.
К изучению литературного наследия поэтов и прозаиков Харбина обращается всё больше исследователей, как в России, так и за её пределами. Среди них: О.М. Бакич, Н.И. Великая, Диао Шаохуа, Жао Лянглун, Б. Кодзис, Ли Мэн, В.Ф. Печерица. Первые кандидатские диссертации Цзяо Чень (1994), Сюй Гохун (1996), И.С. Трусовой (2000), Е.А. Неживой (2000), посвященные феномену литературной жизни Харбина, свидетельствуют о научном интересе молодых учёных к харбинистике. Новизна диссертационных работ, в частности китайских исследователей, заключается в том, что они первыми выдвинули и обосновали проблему изучения русского литературного Харбина 1920-1940-х гг.
В начале XXI в. освоение литературного наследия русского зарубежья вышло на качественно новый уровень. Наблюдается тенденция перехода от статей обзорного, описательного плана к исследованиям монографическим, к рассмотрению философских, культурных, историко-литературных и литературоведческих аспектов. В диссертационных исследованиях Лю Хао (2001), Т.И. Царегородцевой (2002), Н.Н. Плостины (2002), О.Н. Романовой (2002), Е.А. Тарлышевой (2004) рассматриваются вопросы проблематики и
См.: Крейд В. Все звёзды повидав чужие // Русская поэзия Китая: Антология / сост. В.П. Крейд, О.М. Бакич. - М.: Время, 2001. - С. 5.
2 Агеносов, В.В. Литература русского зарубежья (1918-1996). - М.: Терра. Спорт, 1998.
3 Плостина Н.Н. Творчество Н.А. Байкова: проблематика, художественное своеобразие: дне. ... канд. филол.
наук. - Владивосток. 2002. - С. 3.
5 поэтики литературного наследия отдельных авторов: А.И. Несмелова, Н.А. Байкова, А.Н. Вертинского. В 2001 г. состоялась защита докторской диссертации О.А. Бузуева «Литература русского зарубежья Дальнего Востока: проблематика и художественное своеобразие (1917-1945 гг.)». Это сравнительно-типологическое исследование истории русской литературы дальневосточного зарубежья, в котором прослеживается влияние на литературный процесс политических, философских, социально-экономических, религиозных и других тенденций времени. Автор определил основные направления и тенденции развития литературы дальневосточного русского зарубежья в рамках эмигрантской литературы «первой волны», обозначил её роль в общенациональном культурном процессе XX в., проследил развитие традиций русской литературы конца XIX - начала XX вв. в творчестве А.И. Несмелова и В.Ф. Перелешина и выделил основные темы, проблемы, идеи их произведений1. В 2002 г. СИ. Якимовой была защищена докторская диссертация: «Жизнь и творчество Вс.Н. Иванова в историко-литературном контексте XX века». Автор анализирует произведения Вс.Н. Иванова эмигрантского и послеэмигрантского периодов, прослеживает его личностную и творческую эволюцию, исследует «феномен Вс.Н. Иванова», определяет место и роль писателя в историко-литературном пространстве XX в." В 2007 г. была защищена докторская диссертация А.А. Забияко на тему: «Лирика "харбинской ноты": культурное пространство, художественные концепты, версификационная поэтика». Автор рассматривает литературную деятельность трёх поколений русских поэтов-эмигрантов в соотнесённости с творчеством поэтов западного зарубежья и метрополии. Автор осуществляет образно-тематический и версификационный анализ лирики А.А. Ачаира, М.И. Колосовой, А.И. Несмелова, исследует ремифологические основания художественного
Бузуев О.А. Литература русского зарубежья Дальнего Востока: проблематика и художественное своеобразие (1917- 1945 гг.): дис. ... докт. филол. наук. М. 2001.
~ Якимова СИ. Жизнь и творчество Вс.Н. Иванова в историко-литературном контексте XX века: монография. - Хабаровск: ХГПУ, 2001.
сознания лириков восточного крыла русской эмиграции, пересматривает устоявшееся в критике русского зарубежья суждение о литературной «столице» и «провинции», утверждает, что лирика «харбинской ноты» характеризуется особой художественной спецификой, позволяющей говорить о феномене литературы «русского Китая».
За последние пять лет (2003-2008) история литературы дальневосточного русского зарубежья стала предметом изучения ряда новых отечественных исследователей . Вышло три сборника научных работ — «Язык и литература русского восточного зарубежья» (2003)", «Русский Харбин, запёчатлённый в слове» (2006, 2008) . Всё это свидетельствует об устойчивом росте интереса к восточной ветви русского зарубежья в научной среде.
Значительным событием для отечественных и китайских учёных в 2005 г. стал выход в свет десятитомной антологии - «Литература русских эмигрантов в Китае»4. Это издание может облегчить исследователям поиск текстов, находящихся за пределами России.
Одним из авторов, чьё творчество, оставаясь практически не изученным, отражает особенности развития литературы в эмиграции, а значит, представляет несомненный интерес для науки, является Альфред Петрович Хейдок (1892-1990).
Его имя стало известно российским читателям и исследователям литературы русского зарубежья в 1980-е гг. Впервые в России о нём написал в 1983 г. В. Бондаренко в статье «Истина слова», опубликованной в газете
1 См.: Иващенко Е.Г. «Утраченные иллюзии» Бориса Юльского // Русский Харбин, запечатленный в слове:
сб. ст. / под ред. А.А. Забияко, Е.А. Оглезневой. - Благовещенск: Амурск, гос. ун-т, 2006. - С. 102-124;
Ястребов А.Л., Мурзак И.И. Картина мира в слове изгнанников: цитирование и создание нового
философского пространства в произведенииях писателей-эмигрантов (А. Хейдок, Б. ЮльскиП, Я. Лович и
др.) // Русский Харбин, запёчатлённый в слове: сб. ст. С. 123-137; Ястребов А.Л., Мурзак И.И. Русская
эмиграция в Китае: композиция вживания в чужой мир // Русский Харбин, запёчатлённый в слове. Вып 2:
Литературоведческая россика: сб. науч. ст. / под ред. А.А. Забияко, Г.В. Эфендиевой. - Благовещенск-
Амурск, гос. ун-т, 2008. - С. 29-36; Эфендиева Г.В. Художественное своеобразие женской лирики восточной
ветви русской эмиграции: дис. ... канд. филол. наук. - М. 2006.
2 Язык и литература русского восточного зарубежья: материалы области, науч.-методич. семинара
«Региональный компонент в преподавании русского языка и литературы» / под ред. Е.А. Оглезневой. -
Благовещенск: Амурск, гос. ун-т, 2003. - 135 с.
" Русский Харбин, запёчатлённый в слове: сб. ст. / под ред. А.А. Забияко, Е.А. Оглезневой. - Благовещенск-Амурский гос. ун-т, 2006; Русский Харбин, запёчатлённый в слове. Вып 2: Литературоведческая россика: сб. науч. ст. / под ред. А.А. Забияко, Г.В. Эфендиевой. - Благовещенск: Амурск, гос. ун-т, 2008. - 197 с. Литература русских эмигрантов в Китае: В Ют./ сост. Ли Янлен. - Пекин: Китайская молодёжь, 2005.
7 «Советская Россия». В июле 1989 г. «Литературная Россия» напечатала его вторую статью о Хейдоке. Материал назывался «Устремление к свету» и был посвящен жизненному и творческому пути писателя. Это периодическое издание первым в России опубликовало два рассказа А. Хейдока периода эмиграции - «Шествие мёртвых» и «Безумие жёлтых пустынь». Одновременно с этим в издании советского общества по культурным связям с соотечественниками за рубежом «Голос Родины» (июль, 1989) появляется новая публикация об А. Хейдоке: «Душа Востока»1. Её автор, Е.П. Таскина, знакомит с новым именем в литературе дальневосточного зарубежья, акцентируя внимание на проникновении в тексты писателя философии и реалий Востока2.
В 1989-1990 гг. латвийский журнал «Даугава» напечатал семь рассказов А. Хейдока из сборника «Звёзды Маньчжурии» и «Автобиографические заметки», присланные писателем незадолго до смерти . Публикация предварялась предисловием Роальда Добровенского «Быль и тайна». В нём, кроме биографических сведений, перечислены некоторые черты поэтики рассказов писателя: «Проза Хейдока нравственно требовательна и не чужда назидательности, что не мешает ей оставаться увлекательной. В определённом смысле Хейдок реалист, и порой верности его глаза мог бы позавидовать самый дотошный бытописатель»4.
Даже разрозненные публикации позволяют прежде всего реконструировать биографию писателя-эмигранта, которая столь же необычна, как его творческий путь. А. Хейдок родился в 1892 г. в Латвии в семье дворянина. В шестнадцать лет с родителями переехал в Тверскую губернию. С детства мечтал стать писателем. Уже в начальной школе зачитывался русскими народными сказками, произведениями Н.В. Гоголя,
1 Название статьи заимствовано у Хейдока: в литературном наследии писателя есть эссе «Душа Востока»,
опубликованное в 1930 г. в Харбине.
2 Подробнее об этом: Таскина Е. Душа Востока // Голос Родины. - 1989. - № 28. - С. 2.
3 Хейдок А.П. Три осечки, Маньчжурская принцесса, Призрак Алексея Вельского // Даугава. - 1989. - № 12.
- С. 3-21; Хейдок А.П. Храм снов, Песнь Валгунты, Миами, Чёрная палатка // Даугава. - 1990. - № 1. -
С. 24-31, 34-53; Хейдок А.П. Автобиографические заметки // Даугава. - 1990. -№ 1. - С. 53-56.
4 Добровснский Р. Быль и тайна // Даугава. -1989. - № 12. - С. 3-4.
8 А.С. Пушкина. Во время Первой мировой войны ушёл на фронт добровольцем. После заключения Брестского мира вернулся в Тверскую губернию, а затем уехал на Дальний Восток. С 1917 по 1921 гг. жил в Благовещенске. В 1921 г. эмигрировал в Китай. Осел в Харбине. Преподавал русский язык в Харбинском медицинском колледже и Гиринском университете, был свидетелем судеб людей, оторванных от родного дома, изучал и переводил труды восточных философов. Был активным участником литературной и культурной жизни дальневосточного русского зарубежья, литературно-художественного объединения «Чураевка»1. В 1929-1934 гг. сотрудничал с литературно-художественным журналом «Рубеж». В 1934 г. познакомился с Н.К. Рерихом и стал последователем его идей. В том же году при непосредственной поддержке Н.К. Рериха вышел сборник рассказов писателя «Звёзды Маньчжурии», который сделал прозу А. Хейдока известной и популярной в эмигрантских кругах. В середине 1930-х после оккупации Харбина Японией А. Хейдок переехал в Шанхай, где возглавил секцию русских писателей, занимавших просоветские патриотические позиции. В 1947 г. писатель возвратился в Россию. Первоначально жил в Североуральске Свердловской области. Преподавал английский язык, работал юрисконсультом. Продолжал переписываться с Н.К. Рерихом. В 1950 г. А. Хейдока обвинили в шпионаже и осудили на десять лет исправительно-трудовых лагерей. После освобождения в 1956 г. он поселился в Балхаше, а затем в Змеиногорске, на Алтае. Писал повести и рассказы, переводил труды Е.П. Блаватской, вёл философские записки «Моя концепция». Не стало А. Хейдока в июне 1990 г. Как мы видим, формирование сознания писателя происходит в России. Как писатель он сложился в рамках русской литературной традиции, под влиянием русской классической литературы. Свои произведения А. Хейдок писал только на русском языке.
1 Подробнее об этом: Слободчиков B.A. О судьбе изгнанников печальной... Харбин, Шанхай. - М.: ЗЛО Центрполиграф, 2005; Слободчиков В.А. Чураевка // Русский Харбин / сост., прсдисл. и коммент. Е.П. Таскиной. - М.: Изд-во МГУ, 1998. - С. 65-84.
9 Значительный вклад в популяризацию литературного наследия беллетриста внёс главный редактор альманаха «Рубеж» А.В. Колесов. В 1990 г. он подготовил к публикации в газете «Тихоокеанский комсомолец» рассказы писателя, написанные в Харбине: «Три осечки» и «Шествие мёртвых». Тексты А.В. Колесов сопроводил вступительной статьёй «Много нас рассеяно по свету...»1. Спустя полгода в «Тихоокеанском комсомольце» он же напечатал очередную статью о писателе-эмигранте: «Лучшие цветы радости растут у трудных дорог» и эссе «Вера», написанное А. Хейдоком в 1980-е гг.2 В 2006 г. А. Колесов дал интервью «Литературной газете» , в котором сказал, что в ближайших его планах - издание собраний сочинений самых значительных писателей Китая, в том числе и однотомника А. Хейдока. Названные статьи познакомили широкий круг читателей с фактами биографии писателя, его мировоззрением, кругом интересов. В 1990-1992 гг. в журнале «Дальний Восток» и тихоокеанском альманахе «Рубеж» А.В. Колесов опубликовал избранные рассказы писателя из сборника «Звёзды Маньчжурии»4 и повесть «Грешница»% а затем — впервые в России издал сборник в харбинском варианте 1934 г. В 1994 г. одновременно два издательства выпустили книги А. Хейдока. В сборники
«Огонь у порога» , вышедший в Магнитогорске, и «Радуга чудес» , опубликованный в Риге, вошли рассказы, эссе и повести писателя, как уже известные читателю, так и новые.
К исследованию творчества А. Хейдока в своих статьях обращались:
А.В. Колесов9, Е.П. Таскина1, О.А. Москвина2, Н.А. Лебедева ,
Колесов А.В. Много нас рассеяно по свету... // Тихоокеанский комсомолец. —1990. — 27 янв. — С. 6-7. ' Колесов А.В. «Лучшие цветы радости растут у трудных дорог» // Тихоокеанский комсомолец. — 1990. — 10 нояб. - С. 6-7. " Дальневосточная литература: мифы и реальность // Литературная газета. - 2006. - № 50. — С. 7.
4 Хейдок А.П. Звёзды Маньчжурии // Рубеж. - 1992. - № 1. - С. 106-133.
5 Хейдок А.П. Звёзды Маньчжурии («Миами», «Таёжная сказка») // Дальний Восток. - 1990. - № 9; Хейдок
А.П. Грешница (О чём умолчало Евангелие от Иоанна) // Дальний Восток. - 1991. - № 2. - С. 71-99.
6 Хейдок А.П. Звёзды Маньчжурии: Рассказы. - Владивосток: Уссури, 1992.
Хейдок А.П. Огонь у порога. — Магнитогорск: Изд-во Амрита-Урал, 1994.
8 Хейдок А.П. Радуга чудес. - Рига: Виеда, 1994.
9 Колесов А.В. Быль и тайна Альфреда Хейдока // Хейдок А.П. Звёзды Маньчжурии: рассказы. -
Владивосток: Уссури, 1992. - С. 129-136.
Л.И. Мартемьянова4, А.Л. Ястребов и И.И. Мурзак. Имеющееся в научном обороте небольшое количество статей о А. Хейдоке можно расположить в соответствии с разными принципами. Одним из оснований может быть литературно-краеведческий принцип — определение места А. Хейдока в журнальном процессе; вторым - культурологический - уточнение эстетического сознания на пересечении русской и восточной культур. Третье основание - проблемно-тематическое, четвёртое - с точки зрения поэтики жанра. Этих оснований можно выделить сколь угодно много. Однако, поскольку большинство статей носит эмпирический характер, не представляется возможным выстроить их оптимальную парадигму, хотя некоторая динамика в публикациях прослеживается: от статей литературно-краеведческого характера к осмыслению эстетических доминант сознания писателя.
А.В. Колесов и Е.П. Таскина, не ставя перед собой цели проанализировать произведения писателя, сходятся в одном: А. Хейдок — один из немногих, кто имел в Харбине «писательскую репутацию прозаика». Его рассказы «привлекали к себе внимание читателя тех лет необычными сюжетами, навеянными философией и реалиями Востока, судьбами людей, оторванных от родного дома. <...> Действие их почти всегда происходило где-то в "необъятном и непостижимом" Китае, во многих случаях - на грани фантастики и реальности»5. Ещё ранее А.И. Несмелов — современник А. Хейдока, подводя итоги своим размышлениям над сборником «Звёзды Маньчжурии», писал: «творчество А. Хейдока совершенно на высоте
Таскина Е.П. Литературное наследие русского Харбина // Харбин. Ветка русского дерева. — Новосибирск: Новосибирск, кн. изд-во, 1991.
2 Москвина О.А. Творчество Альфреда Хейдока // Вс.Н. Иванов и культура России (к 105-летию со дня
рождения Be. H. Иванова): тезисы всерос. науч. конф. — Хабаровск: Изд-во ХГПИ, 1993. — С.52-53.
3 Лебедева Н.А. Свет далёкой звезды (о рассказах Хейдока) // Россия и АТР. - 1994. - № 1 (5). - С. 166.
4 Мартемьянова Л.И. Тема потерянной Родины в рассказах А.П. Хейдока, писателя-харбинца // Россияне в
азиатско-тихоокеанском регионе. Сотрудничество на рубеже веков: сб. материалов Первой междунар. науч.-
практич. конф. - Владивосток: Изд-во ДВГУ, 1999. - С. 275-281.
5 Таскина Е.П. Литературное наследие русского Харбина // Харбин. Ветка русского дерева. — Новосибирск:
Новосибирск, кн. изд-во, 1991. - С. 33.
11 запросов времени ... <...> автор являет себя художником подлинно больших возможностей»1.
О.А. Москвина в статье «Творчество Альфреда Хейдока» (1993) рассматривает рассказы беллетриста в контексте литературы метрополии (М. Булгакова), литературы, так или иначе затрагивающей вопрос «о судьбе изгнанников печальной»". Судьба белой гвардии - это не единственная тема рассказов сборника «Звёзды Маньчжурии». «Через трагедию своего поколения, трагедию собственной судьбы писатель осмысляет судьбу человечества.. .»3.
Н.А. Лебедева в публикации «Свет далёкой звезды. О творчестве А. Хейдока» (1994) обращается к поэтике сна как литературному приёму, предлагает свою типологию героев, выделяя два типа персонажей — «искатели приключений, становящиеся аскетами», и «пираты, с окровавленными руками, стремящиеся любить всё человечество» . Исследователь акцентирует внимание на автобиографичности творчества писателя, его связи с русской классикой. Вопрос типологии героев рассказов А. Хейдока становится предметом освещения и в статье литературного критика харбинского журнала «Рубеж» Н.С. Резниковой. Герои А. Хейдока определяются ею как странники, бродяги, которые «любят и понимают природу, но не чужды им и зовы из мира потустороннего. <...> Все они, великодушны, храбры, мужественны»5.
Отмечают явление этнокультурного синтеза в рассказах А. Хейдока А.В. Колесов, Н.А. Лебедева, Н.И. Белозубова , Е.Г. Иващенко . «Одна из эстетических доминант творчества Хейдока - органическое слияние в его
1 Несмелое А.А. Хейдок. «Звёзды Маньчжурии» (Харбин, 1934) // Врата (Шанхай). - 1935- Кн. 2.
2 Москвина О.А. Творчество Альфреда Хейдока... С. 52.
3 Там же.
4 Лебедева Н.А. Свет далёкой звезды (о рассказах Хейдока)... С. 166.
5 Н.Р. Альфред Хейдок. «Звёзды Маньчжурии» // Рубеж. - Харбин. - 1934. - № 39. - С. 19.
6 Белозубова Н.И. Человек на перекрёстке культур в прозе русской харбинской эмиграции (сборник
рассказов А.П. Хейдока «Звёзды Маньчжурии») // Европейские исследования в Сибири: материалы
всероссийск. науч. конф. «Мир и общество в ситуации фронтира: проблемы идентичности». Вып. 4. -
Томск: Изд-во Томск, ун-та, 2004. - С. 172-179.
7 Иващенко Е.Г. Пересечение культурных традиций в сборнике А. Хейдока «Звёзды Маньчжурии» //
Русский Харбин, запёчатлённый в слове. Вып 2: Литературоведческая россика. - С. 104-108.
12 произведениях даосского представления о таких категориях, как «красота», «естественность», «любовь», и буддийской идеи о перерождении, перевоплощении жизней и христианской заповеди о любви ко всему человечеству»1. А.И. Несмелов (писатель и критик русского Харбина), констатируя в сборнике Хейдока пересечение культурных традиций, одновременно с этим отказывает беллетристу в христианской вере в Бога".
А. Л. Ястребов и И.И. Мурзак' на материале рассказов А. Хейдока изучают интертекстуальные связи писателей эмигрантов с текстами русской культуры XIX века. Рассмотрев концепции времени, категории памяти и образ пространства, исследователи пришли к выводу, что «линия русской литературы предстаёт в творчестве Хейдока в виде цитаты и интерпретации. Китайский контекст в произведениях Хейдока нередко блокирует русскую литературу, лишает её абсолютности влияния на мышление писателя, в результате русская словесность, как искомый первоисточник, объект
цитирования, — делается не прямой, а вероятностной точкой отсчета» .
Некоторые положения названных статей достаточно спорны. В поле зрения исследователей попало ограниченное количество рассказов из сборника «Звёзды Маньчжурии», которые рассматривались изолированно, вне контекста всего творчества; при анализе не все исследователи учитывали и философские взгляды писателя. В оценке творчества А. Хейдока позиции критиков-современников писателя и авторов критических работ, написанных в 1990-е гг., не совпадают. Об этом свидетельствует многообразие противоречивых отзывов. Спорными являются вопросы типологии героев и этнокультурного взаимодействия. Причина этого в том, что, во-первых, существует временная и пространственная дистанция между критиками, а во-вторых, не найден ключ к поэтике А. Хейдока.
1 Лебедева Н.А. Указ. соч. С. 168.
2 Несмелов А. А. Хейдок. «Звёзды Маньчжурии» (Харбин, 1934) // Врага (Шанхай). - 1935. - Кн. 2.
Ястребов А.Л., Мурзак И.И. Картина мира в слове изгнанников: цитирование и создание нового философского пространства в произведениях писателей-эмигрантов (А. Хейдок, Б. Юльский, Я. Лович и др.) // Русский Харбин, запёчатлённый в слове: сб. науч. ст. — Благовещенск, 2006. 4 Там же. - С. 135.
В диссертационном исследовании Цзяо Чень рассказы А. Хейдока прочитываются сквозь призму китайско-восточной тематики, которая «носит ярко выраженный психологический характер, не без налёта восточной экзотики и философии» . Интересны и попытки исследователя выявить аспекты поэтики: «Сюжеты рассказов, не лишённые детективной остроты (особенно «Три осечки»), построены так, что фантастика в них переплетается с реальностью. Включённый в повествование пейзаж, как правило, усиливает впечатление таинственности, взывает к категориям вечности, провидения, сочетающихся с мотивами смерти»". Однако выводы об опоре А. Хейдока «на восточный эзотеризм, китайские поверья и приметы» ничем не мотивированы.
Светлана Го Хун Сюй посвящает А. Хейдоку в своём диссертационном исследовании всего два абзаца , ограничиваясь биографической справкой, в которой допускает, к сожалению, ряд неточностей.
Среди наиболее серьёзных работ — монография О.А. Бузуева4, в которой А. Хейдок предстаёт как активный участник культурной и литературной жизни Харбина, один из постоянных авторов журнала «Рубеж».
СИ. Якимова в диссертационном исследовании, посвященном жизни и творчеству Вс.Н. Иванова в историко-литературном контексте XX в., рассуждая о евразийстве на Дальнем Востоке, отмечает близость А. Хейдока к евразийству, уточняя, что «духовной опорой евразийцев на Дальнем Востоке был Н.К. Рерих»5. Мысль о близости А. Хейдока к евразийству - это смелое и небесспорное утверждение исследователя. В работе оно не обосновывается6. Анализируя литературный контекст Be. Н. Иванова, автор
1 Цзяо Чень. Русский литературный Харбин 1920-1930-х годов: дис. ... канд. филол. наук. — Иваново, 1994. -
С. 190.
2 Цзяо Чень. Указ. соч. С. 192.
3 См.: Сюй Гохун (Светлана). Литературная жизнь русской эмиграции в Китае (1920-1940-е гг.): дис. ...
канд. филол. наук. - М., 1996.
Бузуев О.А. Очерки по истории литературы русского зарубежья Дальнего Востока (1917-1945): монография. - М.: Прометей, 2000.
5 Якимова СИ. Жизнь и творчество Вс.Н. Иванова в историко-литературном контексте XX века: дис. ...
докт. филол. наук. - Хабаровск. 2002. - С. 138.
6 Об этом было написано несколько ранее. См.: Кочубей О.И., Печерица В.Ф. Исход и возвращение (Русская
эмиграция в Китае в 20-40-е годы). - Владивосток, 1998. - С. 149.
14 даёт и краткие сведения из биографии А.П. Хейдока, перечисляет названия текстов, опубликованных за 1929 г. в журнале «Рубеж». Обзор завершает обобщение, затрагивающее вопросы поэтики писателя: «Для своих рассказов А. Хейдок брал интригующие романтические сюжеты, используя при этом реалии узнаваемой жизни в Китае. Герой Хейдока часто оказывается в экстремальных, критических ситуациях, проявляя при этом своё изначальное тяготение к природной сущности человека с её здоровым началом» .
В монографии «Тропа судьбы Алексея Ачаира» (2005)" А.А. Забияко, исследуя процессы этнокультурного взаимодействия в харбинской литературе, стремится доказать, что самобытность харбинской литературы складывается на стыке русской литературной классики и рецепции восточной культурной традиции. Имя А. Хейдока в работе стоит в одном ряду с Я.И. Аракиным, Н.Ф. Светловым, П.В. Шкуркиным, Н.А. Байковым, Б.М. Юльским, Вс.Н. Ивановым. А. П. Хейдок видится исследователю одним из тех, кто тяготел к восточной культуре и философии, писателем, в творчестве которого Китай отозвался мифологическими сюжетами. Отмечено, что творчество писателя по-настоящему не исследовано.
Дальневосточное литературное зарубежье интересует не только литературоведов, но и историков3. Учёные ДВГУ О.И. Кочубей и В.Ф. Печерица в монографии «Исход и возвращение ... (Русская эмиграция в Китае в 20-40-е годы)» (1998) рассуждают о развитии общественно-политической мысли эмиграции; им важно отношение писателей к тем или иным течениям, движениям, партиям. В их работе можно найти и информацию о А. Хейдоке. Писатель представлен как симпатизирующий евразийству4. Однако авторы ограничиваются только данным тезисом, аргументы, подтверждающие его, не приведены.
1 Якимова СИ. Указ. соч.
- Забияко А.А. Тропа судьбы Алексея Ачаира: науч. издание. - Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2005.
Хисамутдинов А.А. Российская эмиграция в Азиатско-тихоокеанском регионе' и Южной Америке:
Библиографический словарь. - Владивосток, 2000; Кочубей О.И., Печерица В.Ф. Исход и возвращение
(Русская эмиграция в Китае в 20-40-е годы). - Владивосток, 1998.
4 Кочубей О.И., Печерица В.Ф. Указ. соч. - С. 149.
В библиографическом словаре А.А. Хисамутдинова А. Хейдоку посвящена одна из статей. Она содержит краткую биографию писателя и неполный список его сочинений.
Неоценимую помощь в изучении и сборе разрозненных рассказов Хейдока оказал труд китайского учёного Диао Шаохуа «Литература русского зарубежья в Китае (в г. Харбине и Шанхае). Библиография» (2001). В периодических изданиях Харбина и Шанхая учёный обнаружил 41 текст, принадлежащий перу А. Хейдока. После работы в архивах и библиотеках России эта библиография нами была дополнена. Теперь она включает 50 источников".
Авторы материалов, которые выходят в свет в 1990 — 2000-х гг., объектом исследования выбирают опубликованный в России в 1990-е гг. сборник «Звёзды Маньчжурии». Рассказы, рассыпанные в периодике Харбина и Шанхая, остаются вне поля зрения исследователей3. Художественный материал, взятый для анализа, явно не полон. Сборник «Звёзды Маньчжурии» - лишь часть литературного наследия А. Хейдока. Игнорирование в силу недоступности рассказов из журнала «Рубеж», раскрывающих эстетические и мировоззренческие позиции Хейдока, его эволюцию, оборачивается допущением в работах ряда неточностей.
До настоящего времени не предпринималось попыток изучения творческого наследия писателя в аспекте художественного пространства. В то же время анализ диссертационных исследований последних лет, посвященных изучению европейского хронотопа, показал актуальность такого подхода для литературы русского зарубежья. Из ряда работ следует выделить диссертации Т.С. Криволуцкой «"Городской текст" русских
Хисамутдинов А.А. Российская эмиграция в Азиатско-тихоокеанском регионе и Южной Америке. — С. 325. 2 В журнале «Рубеж» (Харбин, 1929-1934) нами обнаружено ещё 9 рассказов, принадлежащих А. Хейдоку, ранее не значившихся ни в одной библиографии.
" В качестве исключения можно привести статью: Ястребов А.Л., Мурзак.И.И. Картина мира в слове изгнанников: цитирование и создание нового философского пространства в произведенииях писателей-эмигрантов (А. Хейдок, Б. Юльский, Я. Лович и др.) // Русский Харбин, запечатленный в слове. -Благовещенск, 2006. - С. 123-137.
романов В.Набокова 1920-1930-х годов» (М., 2008) и Н.Н.Никитиной «Поэзия русского Берлина 1920-х годов» (М., 2005), где выявляются компоненты «городского текста», отражающего уникальность европейского топоса, средоточия европейской цивилизации.
При определении художественной модели мира А. Хейдока и её семантики мы опираемся на работы Ю.М. Лотмана, М.М. Бахтина, Д.С. Лихачёва, В.Н. Топорова, Г.Д. Гачева. Анализ художественного пространства в них дается в различных аспектах.
Ю.М. Лотман исследовал пространство в семиологическом аспекте: «Пространство в художественном произведении моделирует разные связи картины мира: временные, социальные, этические и т.п. <...> Художественное пространство представляет собой модель мира данного автора, выраженную на языке его пространственных представлений»1.
Учёный утверждает, что «язык пространственных отношений оказывается одним из средств осмысления действительности», становится «организующей основой для построения «картины мира» — целостной идеологической модели, присущей данному типу культуры»2.
Ю.М. Лотман выделяет четыре вида художественного пространства: точечное, линеарное, плоскостное и объёмное. Точечное пространство — это замкнутое пространство, которое может быть представлено в тексте образом дома, города и интерпретировано как «тёплое», «родное», «близкое», «своё». Линеарное и плоскостное пространство — это пространство открытое, горизонтальной и вертикальной направленности, locus разомкнутый интерпретируется как «чужой», «враждебный». Каждому из этих видов пространств соответствует определённый тип героя. Герои неподвижного «замкнутого» locusa: «герои своего места (своего круга), герои пространственной и этической неподвижности»3. Герои «открытого»
1 Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю.М. О русской литературе. — СПб.:
«Искусство-СПб», 1997.- С. 622.
2 Лотман Ю.М. Структура художественного текста // Лотман Ю.М. Об искусстве. - СПб, 1998. - С. 212.
3 Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя. С. 625.
17 пространства: герои «пути» («перемещаются по определённой
пространственно-этической траектории в линеарном spatium'e»1) и герои «степи» (не имеют запрета на движение в любом направлении, их перемещение - реализация внутренних потенций личности). Значительную роль в пространстве играет граница (образ порога, окна, двери, забора). Она разделяет всё художественное пространство на подпространства: «представление о границе является существенным дифференциальным признаком элементов "пространственного языка", которые в значительной степени определяются наличием или отсутствием этого признака как в модели в целом, так и в тех или иных её структурных позициях»2. При этом, как замечает автор, «понятие границы свойственно не всем типам восприятия пространства, а только тем, которые выработали уже свой абстрактный язык и отделяют пространство как определённый континуум от конкретного его заполнения»3.
В тексте художественное пространство задаёт бинарные оппозиции: «замкнутое - разомкнутое», «верх - низ», «направленное — ненаправленное», «внешнее - внутреннее», «своё - чужое», «центр — периферия», «далёкое -близкое», «ограниченное — неограниченное», «волшебное — бытовое». «Понятия «высокий — низкий», «правый - левый», «близкий - далёкий», «открытый — закрытый», «отграниченный — неотграниченныи», «дискретный - непрерывный» оказываются материалом для построения культурных моделей с совсем не пространственным содержанием и получают значение: «ценный - неценный», «хороший — плохой», «свой — чужой», «доступный -недоступный», «смертный - бессмертный»4.
Ю.М. Лотман пишет: «Художественное пространство в литературном произведении - это континуум, в котором размещаются персонажи и совершается действие. <.. .> Перечисление того, где те или иные эпизоды не
Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя. С. 626.
2 Там же. С. 623.
3 Там же.
4 Лотман Ю.М. Структура художественного текста. С. 2J2.
18 могут происходить, очертит границы мира моделируемого текста, а мест, в которые они могут быть перенесены, даст вариант некоторой инвариантной модели»1.
Согласно точке зрения учёного, «каждому пространству соответствует особый тип отношений функционирующих в нём персонажей»2, а «функция этих героев в том, чтобы переходить границы, непреодолимые для других, но не существующие в их пространстве»3, «<...> причём, переходя из одного в другое, человек деформируется по законам этого пространства»4.
Рассматривая проблему соотношения героя и окружающего его пространства, исследователь разграничивает понятия «дорога» и «путь». «"Дорога" — некоторый тип художественного пространства, "путь" — движение литературного персонажа в этом пространстве»5.
У Ю.М. Лотмана понятие сюжетности связано с пространством. Условием сюжетности он считает выход за пределы семантического поля: «Пребывание в каждой точке пространства (и эквивалентное ему моральное состояние) мыслится переход в другое, за ним последующее»6. Некоторые произведения в принципе построены на передвижении персонажа в пространстве.
До Ю.М. Лотмана связь художественного пространства с сюжетом констатировал М.М. Бахтин в своей теории хронотопа. Он писал: «В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается временем». «В хронотопе развязываются и
Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя. С. 627.
2 Там же. С. 634.
3 Там же. С. 626.
4 Там же. С. 645.
5 Там же. С. 657.
6 Там же. С. 626.
19 завязываются сюжетные узлы. Им принадлежит основное
сюжетообразующее значение» ].
М.М. Бахтин акцентировал внимание на том, что хронотоп в
литературе имеет существенное жанровое значение: «Жанр и жанровые
разновидности определяются именно хронотопом». Хронотопичен и образ
человека в литературе. Значение хронотопов в том, что «сюжетные события в
хронотопе конкретизируются, обрастают плотью, наполняются кровью».
Характер взаимоотношений хронотопов (дороги, встречи,
порога) диалогический. Они «могут включаться друг в друга, сосуществовать, переплетаться, сменяться, противопоставляться»2.
В.Н. Топоров выделяет универсальные модусы пространства: «мифопоэтическое, символическое, архетипическое» - и утверждает, что пространство образует рамку, где «эти модусы обнаруживают себя», <...> «задаёт условия их реализации»3: «В самом общем виде модель мира определяется как сокращённое и упрощённое отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции в их системном и операционном аспектах»4.
В.Н. Топоров расширяет объект исследования художественного пространства, соотнося единичный авторский текст или ряд текстов, объединённых структурной тождественностью, с универсальной структурой мифологического текста. «В архаичной модели мира пространство оживотворено, не является идеальным, абстрактным, пустым, не предшествует вещам, его заполняющим, а наоборот, конституируется ими»5.
Данный подход позволяет выявить целостные мифологемы — представления автора о пространстве как космосе, позволяющие вычленить устойчивые культурные топосы в его художественном мире, поскольку
1 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики // Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе.
Очерки по исторической поэтике. - М., 1975. -С. 10, 184.
2 Там же. С. 10,184,186.
3 Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтпческого: Избранное. - М..
1995. - С. 4.
4 Топоров В.Н. Модель мира//Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2-х т. -M., 1988. Т. 2. -С. 161-163.
5 Топоров В.Н. Пространство // Мифы народов мира. Т. 2. - С. 340-342.
20 «мифопоэтическая вселенная не просто широкое, развёртывающееся вовне, свободное пространство. Это пространство к тому же расчленено, состоит из частей и, следовательно, предполагает две противоположные по смыслу операции, удостоверяющие, однако, единое содержание — составность пространства». Это пространство заполняют «мифологизированные объекты», которые «выстраивают в пределах общего пространства некое семантическое поле определённой структуры»1. Формирование художественного пространства и наполнение его бытовыми предметами является авторским способом конструирования мира.
Д.С. Лихачёв называет в качестве одной из функций художественного пространства сюжетную (возможность «организовывать» действие произведения). Художественное пространство «создаёт среду для движения, и оно само меняется, движется»2. Д.С. Лихачёв оформил представление об образе пространства как среды, воплощающей состояние мира: «Любое действие в художественном пространстве может встречать большое или меньшее сопротивление среды. В связи с этим действия в произведении могут быть быстрыми или заторможенными, медленными. Они могут захватить большое или меньшее пространство. Сопротивление среды может быть равномерным и неравномерным. В связи с этим действие, наталкиваясь на неожиданные препятствия или не встречая препятствий, может быть то неровным, то ровным и спокойным (спокойно-быстрым или спокойно-медленным). В зависимости от сопротивления среды, действия могут быть весьма разнообразными по своему характеру. Такие явления, как «турбулентность», «кризис сопротивления», «текучесть», «кинематическая вязкость», «диффузия», «энтропия» и пр., могут составлять существенные особенности динамической структуры внутреннего мира словесного произведения, его художественного пространства, среды»3.
1 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. С. 341.
" Лихачёв Д.С. Поэтика древнерусской литературы. — Л., 1979. — С. 335.
3 Там же. С. 336.
Не менее важно в прозе А. Хейдока определить предметное наполнение пространственной модели, поскольку оно косвенно характеризует авторское отношение к изображаемому миру.
В.Н. Топоров в исследованиях мифопоэтики указывает на актуальность, насущность и злободневность вещи. «Творение вещей -хронологически последняя волна космогенеза и антропогенеза, актуально развёртывающийся этап творения. Человек не только видит и переживает его, но и, находясь внутри этого этапа, свидетельствует о нём тем, что выступает как демиург, как "делатель", как homo faber. В этом смысле "вещетворение " и "вещепользование " конкретно и наглядно определяют весьма важный аспект жизни и деятельности человека и через них самого человека, ибо вещь несёт на себе печать человека, которому она не только открыта, но и без которого она не может существовать. Явно или тайно, часто недвусмысленно и с большой доказательной силой она говорит и о потребностях человека, и о его целях, и о его умениях <...>»1. И далее: «Конкретный, данный человек - мера всех вещей. Но и обратно: конкретная, данная вещь - мера всех людей, и только в этом своём качестве вещь приближает нам мир, правда, при участии человека». «Более того, вещь хранит в себе и тайну Божию, свидетельствуя тем самым и о Боге и одновременно задавая человеку путь всё возрастающей любви и всё углубляющегося познания»2.
По мнению А.П. Чудакова, «окружение персонажа, его мебель, одежда, еда», а также «способы обращения персонажа с этими вещами, его поведение внутри этого мира, его внешний облик, жесты, движения» составляют художественную систему писателя3.
М. Фуко считает, что «система вещей раскрывает способы бытия порядка, может рассматриваться как наиболее основополагающая, т. е. как предшествующая словам, восприятиям и жестам, предназначенным в этом
1 Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ... С. 8.
2 Там же. С. 17,29-30.
3 Чудаков А.П. Поэтика Чехова. - М., 1971. - С. 138.
22 случае для её выражения с большей или меньшей точностью или успехом <...>; как более прочная, более архаичная, менее сомнительная и всегда более "истинная", чем теории, пытающиеся дать им ясную форму, всестороннее применение или философскую мотивировку»1.
Категория пространства относится к доминантным характеристикам художественного мира А. Хейдока. Выявление типов художественного пространства (природно-географического, онирического, бытового), особенностей их предметного наполнения позволяет уточнить координаты картины мира писателя.
Предмет исследования - поэтика пространства в рассказах А. Хейдока в контексте литературы дальневосточной эмиграции.
Объектом исследования являются рассказы А. Хейдока, опубликованные в периодике Харбина.
Материалом исследования, наряду с опубликованными в России произведениями А. Хейдока, стали тексты из архива А.В. Колесова, публикации, хранящиеся в редких и прежде закрытых фондах.
В качестве сравнительного материала привлечены рассказы прозаиков дальневосточного зарубежья (Вс.Н. Иванова, Я.Л. Ловича, А.И. Несмелова и др.), хранящиеся в ГАХК (Государственном архиве Хабаровского края) и опубликованные в антологиях.
Цель работы — выявление особенностей художественного пространства эмигрантской прозы А. Хейдока в контексте литературы дальневосточного русского зарубежья.
Задачи исследования:
1. Обозначить тенденции развития малой прозы дальневосточного русского зарубежья (Н.П. Веселовский, Вс.Н. Иванов, А.И. Несмелов, Я.Л. Лович) как культурно-исторического контекста прозы А.П. Хейдока. Определить место прозы А. Хейдока в литературном процессе XX в.
Фуко М Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. — М., 1977. — С 38.
2. Описать виды художественного пространства в эмигрантской прозе,
выявить их специфические черты.
3. Выявить устойчивые для эмигрантской прозы А. Хейдока образы
художественного пространства в рассказах сборника «Звёзды Маньчжурии».
Рассмотреть образы России и Китая в художественном мире А. Хейдока.
Раскрыть принципы взаимодействия художественного пространства и сюжетно-композиционной организации рассказов А. Хейдока на примере образа-лейтмотива передвижения героев в пространстве.
Методологическая и теоретическая база исследования — труды М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Д.С. Лихачёва, В.Н. Топорова по теории художественного пространства; Л.Я. Гинзбург, Г.Д. Гачева, В.В. Кожинова, И.А. Виноградова, М.Н. Эпштейна - о художественном образе; А.Н. Веселовского, О.М. Фрейденберг, В.И. Тюпы - о мотиве и сюжете.
Методологическую основу исследования составили биографический, структурно-семантический и сравнительно-исторический способы изучения художественных текстов.
Исследование особенностей литературного процесса в дальневосточном
русском зарубежье опиралось на работы отечественных и зарубежных
учёных: В.В. Агеносова, О.А. Бузуева, Е.Н. Витковского, О.Р. Демидовой,
А.А. Забияко, В.П. Крейда, А.А. Хисамутдинова, Д. Шаохуа, СИ. Якимовой.
Историко-культурная ситуация дальневосточного зарубежья
реконструировалась при помощи работ Г.В.Мелихова, Е.П. Таскиной, Н.П. Крадина и др. В работе использовались материалы критических статей и мемуары харбинских авторов: А.И. Несмелова, Н.С. Резниковой, Ю.В. Крузенштерн-Петерец, В.А. Слободчикова.
Научная новизна настоящей работы обусловлена необходимостью определения места наследия А. Хейдока в историко-литературном контексте русского Харбина. Системный анализ эмигрантской прозы А. Хейдока, впервые предпринятый в работе, даёт возможность проникнуть
24 одновременно и в художественную систему автора, и особенности его мировидения. С позиции художественной целостности уточнены виды пространства, всесторонне проанализированы основные образы бытового, географического, природного, онирического пространства в рассказах А. Хейдока, опубликованных в периодике Харбина. В результате такого подхода литературное наследие А. Хейдока получило новое истолкование. Историко-литературные факты, художественные тексты, рассматриваемые в работе, опираются на впервые задействованные архивные материалы (публикации рассказов, статьи харбинских авторов), малоизвестные и неизвестные тексты, созданные в эмиграции и не переиздававшиеся в России.
Достоверность материалов диссертационной работы, полученных выводов и результатов основывается на использовании апробированных методов и средств, позволивших исследовать пространственную структуру рассказов А. Хейдока.
Теоретическая и практическая значимость диссертации заключается в том, что исследование художественного пространства в литературе дальневосточной эмиграции ставит вопрос о её самоценной художественной значимости и расширении подходов в её изучении. Основные положения и выводы работы могут быть использованы при дальнейшем уточнении вклада писателей русского зарубежья в развитие русской литературы XX в., при подготовке общих и специальных курсов по истории русского литературного зарубежья в вузовском и школьном преподавании.
Положения, выносимые на защиту:
1. Литературный процесс в дальневосточном русском зарубежье имел ряд особенностей, определивших своеобразие прозы Харбина. Они проявились, прежде всего, в поэтике художественного пространства. Проза дальневосточного зарубежья моделирует трагическое мироощущение: горизонтальное и вертикальное движение героев в пространстве означает попытку преодоления социального и экзистенциального хаоса. Поиски
25 человеком «своего» пространства не разрешают внутренних противоречий, не помогают обрести чувство укоренённости в пространстве быта и бытия.
Художественное пространство сборника «Звёзды Маньчжурии» открывается как перекрёсток разных культур, прежде всего - русской и китайской. Как внесубъектный способ выражения авторского сознания в прозе А. Хейдока оно демонстрирует сложное взаимодействие двух ментальностей: русской (приобретённой в России) и восточной (воспринятой в эмиграции).
Значимыми образами художественного пространства харбинской прозы являются Россия, Дом, Китай, город (Москва), а в прозе А. Хейдока -Россия, Китай, город (Харбин), пустыня, тайга, небо, вода. Главные топосы художественного мира писателя - Россия и Китай. Китай предстаёт в его творчестве в целостности прошлого и современности, оказываясь вместилищем личной и исторической памяти. Россия выступает как источник этических ценностей, духовный ориентир, поднимающий над суетой и обыденностью; пространство-посредник, объединяющий героев.
Образы художественного пространства в рассказах А. Хейдока характеризуются амбивалентностью: они одновременно жизнетворны и смертоносны, способны гармонизировать сознание человека и бессильны перед трагизмом жизни, угрозой смерти.
А. Хейдок представляет тип «героя пути», находящегося в поисках гармонии. Гармония как предмет человеческих устремлений недостижима в ситуации исторической катастрофы, но, по А. Хейдоку, семья, любовь, вера, национальная культура, мир природы способны стать гармонизирующими факторами человеческого существования.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации были изложены в докладах на международных научных конференциях «Россия и Китай на дальневосточных рубежах» (Благовещенск, 2002-2003), межвузовской конференции «Проблема гедонизма в литературе XX века» (Томск, 2002), областном научно-
26 методическом семинаре «Региональный компонент в преподавании русского языка и литературы» (Благовещенск, 2003), ежегодном межвузовском научном семинаре «Набоковские чтения» (Благовещенск, 2004-2006), Международной научной конференции «Миграционные процессы на Дальнем Востоке (с древнейших времён до начала XX в.)» (Благовещенск, 2004), Международной научной конференции «Россия - Азия: становление и развитие национального самосознания» (Улан-Удэ, 2005), научном семинаре по литературоведению «Русский Харбин: тенденции культурного и литературного процесса» (Благовещенск, 2007).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического указателя произведений А. Хейдока и списка литературы.
Литература дальневосточного зарубежья: особенности литературного процесса
Понятие «русское зарубежье» возникло и оформилось после Октябрьской революции 1917 г. в результате массового исхода из России русских людей по политическим причинам. Центрами рассеяния русских стали Белград, Берлин, Париж, Прага, Харбин и другие города мира. В этих городах была сформирована «Россия в миниатюре» (3. Гиппиус), сохранившая все черты русского общества. О.Р. Демидова, ссылаясь на Г. Струве, который 1925 г. обозначил верхней границей первого периода в истории эмигрантской литературы, названного им периодом самоопределения, считает, что «имплицитно вопрос об эмигрантской и советской литературе существовал с 1920 г., с которого принято начинать отсчёт истории эмигрантской литературы. ... Именно к середине 1920 гг. сложился тот комплекс необходимых и достаточных обстоятельств, который позволял говорить о литературе советской и эмигрантской как о двух качественно различных культурных феноменах.
Во-первых, стало окончательно очевидно, что советскую власть не удастся молниеносно ликвидировать ни путём интервенции, ни путём террора. Эмиграция вынуждена была с горечью признать, что "большевики — это надолго" ... . Во-вторых, в Советской России к этому времени сложилась собственно литература, тогда как в годы гражданской войны превалировали пропаганда и агитация, литература же лишь вызревала в недрах новой культуры».
Единый хронотоп, задававший пространственно-временные границы в самом общем виде, О.Р. Демидова определяет как "Зарубежная Россия двух межвоенных десятилетий". Именно в этих рамках культура русского зарубежья противостояла культуре советской, культуре Европы и культуре Китая. Однако внутри указанного хронотопа возможно членение на более локальные составляющие: русский Париж, русский Берлин, русская Прага, русский Харбин и пр.
Китайский город Харбин в 1920-1930-е гг. был признан центром литературной жизни на Дальнем Востоке. Согласно исследованиям китайского учёного Д. Шаохуа, литературная жизнь в Харбине начинается задолго до массового исхода русских в Китай, ещё в 1905-1906 гг., когда русские приезжали в Поднебесную на добровольных началах с целью обслуживания КВЖД или оказались там в тылу русско-японской войны. Художественные произведения, появившиеся в Харбине в эти годы (З.М. Клиорина, П.И. Булгакова, П. Бакалейника, В. Туковича), были опубликованы в периодике. Издание книг, сборников стихов до 1920 г. носило эпизодический характер. Всего за 15 лет вышло семь сборников стихов и рассказов, одна - повесть. Их авторы: Ф.Л. Камышнюк, И. Фурман, С. Я. Алымов и П. Антонович, Ю. Невинский, П.В. Шкуркин, А. Фараонов, B.C. Жолтенко1. В 1920 г. харбинская литература интенсивно развивается: увеличилось число периодических изданий (впервые вышли в свет газеты — «Заря», «Русский голос», «Свет» и литературно-художественный журнал «Окно» (редактор С. Я. Алымов), журнал «Русское обозрение» (Пекин -Харбин); процветает печатное дело (открываются издательства, выпускающие русскую классику и беллетристику, - А.П. Крюкова, В.К. Мартенса и К ., «Русское дело»); появились литературно-художественные объединения (Харбинское литературно-художественное общество, руководитель С.Я. Алымов). Д. Шаохуа рассматривает 1920 г. как «рубеж в истории харбинской литературы» . Приток новых литературных сил из России стал импульсом к развитию литературного процесса в Харбине. В 1921г. эмигрировал в Харбин А.П. Хейдок, в 1922 г. -А.А. Ачаир (настоящая фамилия Грызов), Н.А. Байков, Be. Н. Иванов и Я.Л. Лович (настоящая фамилия Дейч), в 1923 г. - B.C. Логинов, в 1924 г. -А.И. Несмелов (настоящая фамилия Митропольский). Развитие литературного процесса в Харбине и других центрах рассеяния шло параллельно". Но Париж для Харбина, как и для Белграда, Праги, Берлина, являлся «столицей» рассеяния. «И Берлин, и Прага, и София, и Белград, и Харбин ощущали себя провинцией, хотя в общеэмигрантской иерархии Прага занимала более высокое положение, чем София и Белград, Белград считался «столичнее» Харбина, а все европейские центры - "столичнее" азиатских, американских и австралийских» . Эмигрантской провинции приписывались, скорее, негативные смыслы, повторяющие те, что связывались с этим понятием в дореволюционной России («захолустье», «скука», «косность», «отсталость»).
В дальнейшем в исследовании мы будем использовать понятие «литература дальневосточного зарубежья» имея в виду развитие русской литературы в г. Харбине в 1920-1940-е гг.
В своём развитии литературный процесс в Харбине имел ряд особенностей. Эмигрировавшие в Харбин литераторы обладали иным жизненным и писательским опытом; если в Европу эмигрировали по большей части состоявшиеся художники слова, «цвет русской литературы» : И.А. Бунин, Б.К. Зайцев, А.И. Куприн, М.А. Осоргин, И.С. Шмелёв и другие, то в Харбин уехали начинающие авторы. Они были практически неизвестны в России, не успели ещё завоевать своего читателя. До эмиграции в Китай писательская предыстория была только у прозаика-натуралиста Н.А. Байкова, опубликовавшего в журнале «Наша охота» очерки «В горах и лесах Маньчжурии» (1915); у Вс.Н. Иванова: он работал журналистом в либеральных газетах Перми и Омска, где в газете «Вперёд» напечатал стихотворение в прозе «Петропавловск» (Омск, 1919), а во Владивостоке в 1921-1922 гг. был известен как издатель, редактор и автор статей, заметок и очерков на разные темы; у B.C. Логинова, периодически издававшего рассказы в газете «Уральский край» за 1919 г. и у А.И. Несмелова, выпустившего книгу поэзии и прозы «Военные странички» (Москва, 1915), сб. «Стихи» (Владивосток, 1921), поэму «Тихвин» (Владивосток, 1922) и сб. «Уступы» (Владивосток, 1924). «У Несмелова действительно сложилась репутация поэта — почти единственного в Китае русского поэта с доэмигрантским стажем...»1. Я.Л. Лович и А.П. Хейдок до эмиграции не публиковались. Зато личная судьба писателей дальневосточного зарубежья была богата событиями. Они прошли фронты первой мировой и гражданской войн, «омское сидение», Ледяной поход и совершили драматический переход через границу.
Виртуально-ностальгическое пространство: Восток —Запад
Составляющими единый текст русского зарубежья были своего рода тексты, которые «формировались в условиях взаимоналожения двух типов локусов — бытийного и духовного, восприятие и осознание которых было различным. Бытийным локусом являлась страна проживания или её часть, локусом духовным — Россия. В восприятии старшего и младшего поколений это была та Россия, которую они знали в прошлом и которая более не существовала; в восприятии молодых — Россия, которой они почти не знали в действительности и представление о которой складывалось на основе рассказов старших и литературных текстов. В обоих случаях Россия существовала как образ, идея, эйдос, в индивидуальном переживании приобретавший различные формы: блистательного Санкт-Петербурга, хлебосольной Москвы, русской провинции» . Соответственно текст литературы и литературного быта в зарубежье выстраивался как продолжение петербургского, московского или провинциального (уездного, усадебного). Эстетизировалось не только собственно российское дореволюционное прошлое, но и эпоха революций и Белой борьбы, осознававшиеся значительной частью эмиграции соответственно как величайшая российская трагедия и как последняя героическая эпоха в современной русской истории. Эстетизации прошлого как способа ухода от трагических противоречий наличного бытия не мог избежать практически никто из писателей. B.C. Яновский в мемуарах отмечает, что рассказы Бунина были «о ресторанах, о стерляди, о спальных вагонах петербургско-варшавской железной дороги», а его стихи «с коровьим мычаньем и запахом полыни или парного молока» - о «дубравах, берёзках и жаворонках», «живописных картинках»"".
Положение, в котором очутились русские эмигранты, «казалось им каким-то непонятным недоразумением, отвратительным, неестественным и тягостным, но, слава Богу, временным». Потому «все их помыслы были обращены ... к будущему — "когда мы в Россию вернёмся", и к прошлому, недоступному вторжениям враждебной и равнодушной чужбины. ... И чем горше была беженская доля, тем ярче воскресали в памяти видения отчего дома, детства, юности, всей славы и счастья прежней жизни на родине. Эти воспоминания помогали измученным, всё потерявшим людям забывать тоску эмигрантщины и сердцем жить в соединении со всем тем святым, великим, добрым, прекрасным и вечным, чем была в их сознании Россия» .
Ганин, герой набоковской «Машеньки», «попав из мира как воля в мир как представление», рефлексирует: «Воспоминанье так занимало его, что он не чувствовал времени. Тень его жила в пансионе госпожи Дорн, - он же сам был в России, переживал воспоминанье своё, как действительность. Временем для него был ход его воспоминанья, которое развёртывалось постепенно».
Эмиграция всегда сопряжена с утратой: дома, родственных связей, Родины. По мнению О.Р. Демидовой, в среде западной эмиграции, «судя по многочисленным мемуарным свидетельствам, преобладающим настроением была тоска по России»2. Подтверждением тому служат воспоминания современников о Мережковских, Ремизове, Бунине, Алданове, Осоргине, Цветаевой и многих других. Эмигранты не мыслили себя без России и вне России. Н. Берберова вспоминает слова Мережковского: «На что мне, собственно, нужна свобода, если нет России? Что мне без России делать с этой свободой?» . Ностальгия, тоска по утраченному и безвозвратно утерянному господствовали и в среде дальневосточного литературного эмигрантского сообщества. «Все страны вселенной я сердцем широким люблю, // Но только, Россия, одну тебя больше Китая» (В. Перелешин). Ностальгическое пространство становится одним из пространств, моделирующих картину мира эмигрантов на Дальнем Востоке. Прошлое для эмиграции остаётся «милым, точно отлетевшим на другую планету»4. В виртуальном соприкосновении с городом, где родился, с отеческим домом-усадьбой, где прошло детство, с кадетским корпусом, где произошло становление личности, герои рассказов Н.П. Веселовского, Вс. Иванова, А.И. Несмелова стремятся обрести гармонию, утраченную в России в период исторической катастрофы. Гармония (греч. harmonia - связь, стройность, соразмерность), «слияние различных компонентов объекта в единое органическое целое»5. «Греческий глагол "хармодзо" или "хармотто" среди многих значений включает следующие: пригонять, скреплять; обручать, брать в жёны; ... быть в пору; подходить, годиться»1. «В гармонии получают внешнее выявление внутренняя упорядоченность и мера бытия. ... Кант, перенеся источник гармонии в человеческий субъект, понимал гармонию, прежде всего как согласованность между рассудком и чувственностью ("Критика способности суждения")»". Гармонически целое (гармония внешнего и внутреннего, человека и среды, действительности и фантазии) становится предметом человеческих устремлений в литературе дальневосточного зарубежья.
Дом. Одним из главных топосов в ностальгическом мире выступает утраченный «Дом», малый космос, воссоздающий этическое пространство человеческих отношений. Для ребёнка - это средоточие любви, тепла, уюта, жизни и опыт освоения пространства. Для героя рассказа Н.П. Веселовского Алексея Волкова («Московские звоны», 1934) дом - это отец, «старший бухгалтер известного банка ... , всегда молчаливый, хмурый» ; мать — её образ «далёкий, но вместе с тем такой бесконечно тёплый, живой .. . . У неё голубые радостные глаза и вся она представляется одной сплошной радостью, лаской, счастьем...»; няня, «ворчливая, полуслепая», но беспредельно любящая мальчика и стремящаяся рассказать ему и передать народные традиции и обряды, - это самый близкий человек для Алёши в отсутствии матери; немыслим дом для мальчика без сибирского кота Петьки, «дымчатого, желтоглазого, жирного и ласкового»4. Он символ уюта, тепла и обжитости пространства. С образом матери в сознании ребёнка ассоциируется «свет». Уход из семьи одного из родителей означает разрушение дома как традиционного образа духовного соединения людей. А появление в нём мачехи оборачивается разрушением гармонии в межличностных отношениях.
Образы географического пространства
Сборник А. Хейдока «Звёзды Маньчжурии» — единственная книга писателя, изданная при его жизни. Вышла она в 1934 г. в Харбине при непосредственном участии Н.К. Рериха. В составе сборника шестнадцать рассказов, все они ранее (с 1929 по 1933 гг.) были опубликованы в периодических изданиях Китая: газетах «Рупор» и «Шанхайская Заря», журнале «Рубеж»1.
«Звёзды Маньчжурии» представляет собою межтекстовое единство обусловленное, прежде всего, самим материалом - судьбой русских людей (участников белого движения, учёных, художников, обывателей), оказавшихся в сложных обстоятельствах эмиграции. Во-вторых, единство создается повторяемостью мотивов; в-третьих - сходной структурой сюжетов; в-четвёртых - единой типологией персонажей. Эстетическая неоднородность текстов, принадлежность к беллетристике не отменяют их значимости — и как факт социологического характера, предназначенный для определенных читателей, узнававших в персонажах себя и социально родственных им людей, и как явление художественной культуры первой волны русской эмиграции.
Заглавие сборника А. Хейдока содержит реальный топоним (Маньчжурия), обозначающий конкретное место действия и моделирующий пространство художественного мира по горизонтали, и понятие (звёзды), актуализирующее вертикальный вектор (вертикаль бытия), характерный в большей степени для Востока2, нежели для России, «страны равнин и степей», и как следствие - для нерусской, скорее, восточной, ментальности.
Топонимическое заглавие, используемое писателем, выступает в качестве своеобразной скрепы, объединяющей новеллы и рассказы А. Хейдока, ранее самостоятельно существовавшие, в единый авторский ансамбль.
Художественное пространство в его типологических характеристиках и семантическом многообразии является одной из структурообразующих, миромоделирующих поэтических доминант А. Хейдока. Осознавая, что было бы корректнее вести речь о хронотопе в его классическом бахтинском понимании как особом типе пространства и времени (где время является ведущим), мы тем не менее допускаем вычленение пространственной модели как воплощения авторской картины мира.
Картина мира А. Хейдока и концепция эмигрантского мироощущения реализуются в сборнике рассказов «Звёзды Маньчжурии» в трёх аспектах: географическое пространство, природное пространство, онирическое пространство. Географическое пространство выступает основой художественной картины мира и строится на оппозиции России и Китая как двух типов культуры, ментальносте, цивилизации. Природное пространство — космос, определяющий существование человека, оказавшегося в трагическом социальном мире; природная среда как стихия материальной жизни и как проявление метафизической реальности. Онирическое пространство - пространство, воссоздающее иную реальность.
Первым индикатором пространственной насыщенности рассказов является содержательное наполнение географических реалий. Географическая информация имеет экстенсивный характер; упоминаются названия, фиксирующие новую среду обитания героев: центры русской эмиграции в Китае — Харбин, Шанхай, Гонконг; провинция Цинь-ань-фу, где отряд наёмных войск Шаньдунского губернатора маршала Чжан-Цзу-Чана, состоящий из бывших военнослужащих-эмигрантов, участвовал в междуусобной войне китайских военных губернаторов 1924-1927 гг.1; китайский городок Чен-бо-шань; Урга, столица Внешней Монголии, куда в 1920-1921 гг. устремляется один из вождей белого движения барон Унгерн фон Штернберг; провинция Гуйчжоу; анонимный беженский хутор - одно из поселений в Трёхречье, где забайкальским казакам вплоть до конца 30-х гг. удавалось сохранить традиционный уклад жизни2.
Природное пространство Китая создаётся немногочисленными атрибутами: маньчжурские сопки, пади Хингана, горы, холмы, маралы, тигры, змеи. Среди них нет устойчивых образов, ставших эмблемами китайского мира: сад, цветущий персик, поющий соловей. Однако есть горы, которые, с одной стороны, в сочетании с другими атрибутами (ель, «даль и глубь небес», могильные холмы), создают «очарование светлой грусти, ненарушимой тишины, сна, смерти и покоя, рождённого вечностью»3, а с другой - «единство бесчисленного множества "жизненных миров"»4. В урбанистическом пейзаже Китая в поле зрения беллетриста оказываются не здания крупного портового города, а дальневосточный базар — самое многолюдное место, центр торговли, общения и событий: «...за поворотом рёв и галдёж несметных разносчиков и торговцев с ларька понёсся мне навстречу; замелькали шёлковые халаты и вонючие отрепья отдельных лиц из толпы, сгрудившейся на полукрытой площади. Я видел потные лица кули, волочивших какие-то мешки, раскрытые рты охрипших продавцов, машущие и зазывающие руки...»5. Мир дальневосточного базара моделирует идею многоликости Китая. Одни его граждане предпочитают добывать себе на пропитание разбоем и грабежом, объединяясь в группы и нападая на тех, кто моет золото, - хунхузы (новелла «Призрак Алексея Вельского»). Другие смиренно, как Лао Ку («Неоцененная добродетель»), ждут подаяния, веря, что не в этой, так в другой жизни они будут сыты, а значит, счастливы.
В рассказах А. Хейдока обильно представлены китайские обозначения бытовых реалий, имеющих национальную специфику. Таковы, например, наименования: канн — «отапливаемая лежанка», фанза — «дом», хунхуз — букв, «краснобородый разбойник», джонка — «тип парусного судна, лодка», чумиза — «просо итальянское», чи — «китайская мера длины, равная 35,79 см.», гаолян — «однолетний злак (один из видов сорго)», кули -«чернорабочий» и др. Эти наименования репрезентируют не только бытовые реалии, но и исторический уклад жизни китайцев. Так, канн и фанза ассоциируются с китайской деревней, хунхуз — с нестабильностью в обществе, чумиза и гаолян - с крестьянским трудом. А сам Китай в начале XX в. предстаёт как аграрная страна, раздираемая внутренними противоречиями.
Образы природного пространства
Природное пространство в сборнике «Звёзды Маньчжурии» определяется как общее пространство жизни, в которое включены все герои рассказов, независимо от того, какое место они занимают в социальной иерархии (Вадим и Алексей Вельский — «Призрак Алексея Вельского»; Жданов и Шмаков - «Безумие жёлтых пустынь»; Илья Звенигородцев и Стимс - «Нечто»; Еремей Макарыч, Коновалов и Фетюкин - «Таёжная сказка»; Валгунта и Зигмар — «Песнь Валгунты»; Агнивцев — «Тропа», Фу Ко-у, Бушуев - «Кабан»).
Элементы природного пространства А. Хейдока: тайга («Таёжная сказка», «Кабан», «Песнь Валгунты», «Тропа»), пустыня («Нечто»), степь («Безумие жёлтых пустынь»), тундра («Песнь Валгунты»), водные артерии и ипостаси воды («Миами», «Три осечки», «Кабан», «Тропа», «Призрак Алексея Вельского»), горы («На путях извилистых»), небо («Шествие мёртвых», «Безумие жёлтых пустынь», «Три осечки», «Маньчжурская принцесса») создают горизонталь и вертикаль пространственной и духовной ориентации героев. Природный мир у А. Хейдока одушевлён: говорит разными голосами тайга, говорит и степь. Он имеет «душу», его элементы способны вести диалог как между собой («Во всём мире не найдёшь другого места, где бы земля так говорила с небом!»1), так и с человеком: «В вечерней прохладе мы сидели на берегу и прислушивались к ленивым всплескам реки. Ещё горел закат, но уже фиолетовая дымка окутывала дальние сопки, и чёрные тени стелились по долинам скатов. ... А здесь, над глинистым обрывом берега, перешёптывается камыш — природа говорит с человеком, и человек понимает её»2. Прикосновение к природе открывает уверенность в устойчивости мира: «Ведь миллионы людей, вышедших из земли и к ней прикованных тружеников-крестьян так и живут, рождаются и умирают, растворяясь в синей мгле природы, где печальная ночная птица одиноко кличет над ними своё — "пи-ит", "пи-ит"»3, это в свою очередь рождает уверенность в бессмертии души и существовании нескольких жизней: «Но нигде ты не увидишь такого ясного неба и нигде утро не дышит таким спокойствием, как в Гуйчжоу, ибо именно там, в недосягаемой высоте, находится царство мёртвых, куда отлетает дух после смерти человека»4. Из рассказа в рассказ переходят ситуации духовного контакта с природным космосом («гармонизированным хаосом»), который не страшит бесконечностью, а предстаёт в своей устроенности и соразмерности. Ситуация духовного контакта с Вселенной происходит в большинстве случаев в одиночестве, либо на берегу реки (у границы текучести, неустойчивости), как в «Шествии мёртвых», либо на кладбище, как в «Маньчжурской принцессе».
Природный мир в сборнике предстаёт многозначным, полифункциональным. Он делится на физический (реальный) и потусторонний, не осязаемый физически, но ощущаемый интуитивно: «Всё-таки, где-то внутри нас есть уголок, где живут воспоминания о прошлых жизнях»1. Анимизм природного мира утверждается как объективное свойство материального мира, поэтому, прикоснувшись к «душе» природы, можно почувствовать метафизическую сущность мира.
Природа — не уравновешенная гармония, а суровая стихия. И хотя человек ищет в ней укрытия, бежит в неё от социума, бытовой неустроенности и голода, мир природы — это пространство, в котором герои проходят через новые испытания, преодолевают разного рода препятствия и обретают новые знания о жизни и смерти. Например, бегут от преследователей в тайгу Вадим и Алексей Вельский («Призрак Алексея Вельского») и там познают цену дружбы и жизни. Следуя нравственному императиву, Вельский спасает друга от неминуемой гибели, ценой дружбы оказывается жизнь человека. Совершенно иначе складываются жизненные обстоятельства участников экспедиции Стимса («Нечто»): идея постичь таинственное "нечто" оборачивается для главного персонажа безумием, физической гибелью. «Мертвенная» Гоби становится кладбищем для всех живых организмов, даже для верблюдов, природой приспособленных к её климатическим условиям. Вступая в контакт с природой, человек приобщается к смыслу жизни и смерти, обретает новые универсальные ценности. Можно вести речь даже о смене ценностных приоритетов. Для героев-эмигрантов помимо дружбы, взаимовыручки важным становится наличие колодцев, целостность сапог и здоровые, ухоженные ноги, так как «жизнь ... была почти сплошным походом, где упругие, мускулистые и неутомимые ноги являлись существеннейшим из шансов на существование»2. Взаимодействие с природой может быть разным, как в варианте созерцания её первозданности, так и поединком. Не всегда в поединке природы и человека лавровая ветвь принадлежит последнему. Природа наказывает героев А. Хейдока, преподаёт им уроки нравственности. Наказание порой жестоко, цена ему — жизнь человека. Поглощает морская пучина участников шайки контрабандистов («Миами»), теряет сознание после падения с обрыва на камни Илья Звенигородцев и гибнет организатор экспедиции миллионер Стимс («Нечто»). Природное пространство, отличающееся соразмерностью частей и целого, представлено как амбивалентное, столь же жизнетворное, сколь и смертоносное, но не всегда оно оказывается способным упорядочить, гармонизировать сознание человека, помочь ему в обретении пути выхода из трагически противоречивого мира.
Пустыня. Главная роль в сборнике «Звёзды Маньчжурии» отведена природно-географическим топосам, среди которых наиболее семантизированы отроги Хингана, пустыня Гоби («Нечто») и анонимная степь («Безумие жёлтых пустынь»), нередко контаминирующаяся с пустыней как единый природный мир, живущий по собственным законам и обладающий суверенностью существования. Топос пустыни (степи) характеризуется одновременно бесконечностью и замкнутостью, динамикой и неподвижностью, светом и тьмой. Эта сила, способная без остатка растворить в себе и поглотить само время, губительна для человека: «По ночам над мёртвой Гоби всплывал несуразно большой, котлообразный месяц и навешивал на лысые бугры призрачные мантии чёрных теней. Тогда всё кругом начинало казаться тем, чем в самом деле была Гоби, - гигантским кладбищем царств, ни в какую историю не вписанных»1. Вертикальное измерение (горы, небо) не способно противостоять «мёртвой» горизонтали: «Синий небосклон ... пожелтел.
