Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 Драматический элемент в поэмах «Полтава», «Тазит» и «Анджело» 29
1.1 Определение драматического элемента 35
1.2 Пропорции драматического элемента 41
1.3 Драматический элемент: структура ввода 43
1.4 Контаминация литературных родов 50
Глава 2 Композиционная структура «Полтавы», «Тазита» и «Анджело» 58
2.1 Композиционная структура «Полтавы» 59
2.1.1 Первоначальная композиция «Полтавы» 63
2.1.2 Драматические сцены 66
2.1.3 Корреляция драматических сцен между собой 79
2.1.4 Драматические фрагменты в макроструктуре «Полтавы» 82
2.1.4.1 Личность и ход истории: эпиграф 83
2.1.4.2 Эпилог: суд истории 90
2.1.5 Композиция «Полтавы»: симметричное построение 94
2.1.6 Заглавие поэмы 98
2.2 Композиционная структура «Тазита» 102
2.2.1 Проблема незавершённости текста 103
2.2.2 Драматические сцены 108
2.2.3 Композиционная структура: элементы баллады 111
2.2.4 Реминисценции романтической поэтики 119
2.3 Композиционная структура «Анджело» 122
2.3.1 Драматические сцены 125
2.3.2 «Анджело» и «Мера за меру» Шекспира 134
2.3.3 Композиционная структура «Анджело»: «двуслойная организация» 141
Глава 3 Поэмы «Полтава», «Тазит» и «Анджело» в эволюции стихотворного эпоса Пушкина 146
3.1 Potentia романтической поэмы: «Цыганы» 147
3.2 Диалогизированные формы у Пушкина 155
3.3 Поэмы и повести Пушкина: константы поздних поэм и эволюция жанров 157
Заключение 177
Библиографический список 181
- Определение драматического элемента
- Пропорции драматического элемента
- Композиционная структура «Полтавы»
- Potentia романтической поэмы: «Цыганы»
Введение к работе
В русском и зарубежном литературоведении большому стихотворному эпосу Пушкина посвящено огромное количество работ. Внимание исследователей было сосредоточено преимущественно на романе в стихах «Евгений Онегин», «южных» поэмах и петербургской повести «Медный всадник».
На этом фоне странным исключением выглядят три текста, относящиеся к позднему творчеству поэта, - «Полтава», «Тазит» и «Анджело». На русском языке не существует ни одной достаточно крупной и значимой монографии, посвященной проблемам этих сочинений, взятых вместе или порознь. Сложившаяся в науке ситуация вступает в противоречие с мнением самого Пушкина, который при всем известной требовательности к себе и своим произведениям, о двух поэмах из этих трёх отзывался очень высоко.
Наименее изученными являются аспекты, связанные с построением «Полтавы», «Тазита» и «Анджело». Между тем, их «композиционные структуры» (Ю.М. Лотман) обладают интереснейшими специфическими особенностями. Речь идёт прежде всего о таком малоисследованном явлении, как драматический элемент, то есть о сценах, где диалоги действующих лиц сопровождаются ремарками и оформлены традиционным для драмы способом.
Выбранная в работе точка зрения предполагает изучение различных аспектов композиции «Полтавы», «Тазита» и «Анджело» посредством сосредоточения внимания на отдельной составляющей их структуры -драматических сценах, что может способствовать не только восприятию плана поэм в новом ракурсе, но и высвечиванию важных смыслов, присущих этим текстам.
Необходимо отметить, что «Полтава», «Тазит» и «Анджело» не единственные поэмы Пушкина, в которых содержится драматический
элемент. «Сценические» эпизоды входят также в состав «Цыган». Этот текст, написанный до переломного 1825 года, неоднократно подвергался тщательному и всестороннему изучению. «Цыганы» вписываются в круг романтических поэм Пушкина и теснейшим образом связаны с «Кавказским пленником», «Братьями разбойниками» и «Бахчисарайским фонтаном». Очевидно, что «Цыган» достаточно сложно извлечь из их окружения. На этом основании последняя «южная» поэма, хотя и будет привлекаться для исследования по мере необходимости, в целом останется за рамками настоящей работы.
Приступая к труду, посвященному аспектам композиции, необходимо сразу уточнить, какое значение будет вкладываться в этот термин. Как известно, построение художественного текста привлекало внимание известнейших литературоведов: М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского, А.К. Жолковского, Ю.К. Щеглова, Л. Нирё, Е. Фарыно и др. В настоящем исследовании избирается точка зрения Ю.М. Лотмана, понимавшего композицию «как сверхфразовую и сверхстиховую синтагматику поэтического текста» [155;115].
Актуальность исследования обусловлена тем, что предлагаемая работа является попыткой систематического изучения композиции трёх пушкинских поэм в аспекте существования и функционирования в их структуре драматического элемента. В литературоведении до сих пор не существует отдельного издания, посвященного стихотворному эпосу Пушкина в целом и композиционной специфике его стихотворных эпических текстов в частности. В содержательных работах исследователей XX - нач. XXI вв. (Ю.Н. Тынянова, В.М. Жирмунского, Б.В. Томашевского, В.В. Виноградова, Г.А. Гуковского, А.Н. Соколова, А.Л. Слонимского, А.П. Скафтымова, Ю.М. Лотмана, В.Э. Вацуро, Ю.Н. Чумакова, Ю.В. Манна, Д.Д. Благого, B.C. Непомнящего, Л.С. Сидякова, С.А. Фомичева, М.Н. Виролайнен, Н.Н. Скатова, A.M. Гуревича, В.И. Коровина, В.А. Кошелева, Э.И. Худошиной, Ю.В. Стенника, Е. Ларионовой, Г.В. Москвичёвой и др.) подробно
освещаются некоторые вопросы, связанные с формальными особенностями поэм и повестей Пушкина: академическое описание стихотворной эпики поэта на первом этапе предполагает изучение и проработку частных явлений в текстах или их группах. Рассмотрение композиционного плана «Полтавы», «Тазита» и «Анджело» сквозь призму драматического элемента актуально потому, что является одним из подготовительных моментов к созданию масштабного труда, посвященного проблемам стихотворного эпоса Пушкина.
Научная новизна. В диссертационном исследовании впервые проведён последовательный анализ драматического элемента в составе композиционных структур поэм Пушкина «Полтава», «Тазит» и «Анджело» как в его инвариантных основаниях, так и в текстовых конкретизациях; дано определение драматического элемента и установлены его основные функции в каждом тексте; выявлено, что драматический элемент коррелирует с другими составляющими композиционной структуры поэм; установлена его эквивалентность «сильным» позициям текста: началу, концу, эпиграфу и т.д.; определено, что композиция «Полтавы», «Тазита» и «Анджело» тяготеет к симметрии; выделены жанровые константы трёх поэм Пушкина в их противопоставлении стихотворным повестям («Графу Нулину», «Домику в Коломне» и «Медному всаднику»); данные поэмы рассмотрены как «подсистема» большого стихотворного эпоса Пушкина.
Объектом исследования в настоящей работе становятся поздние поэмы Пушкина «Полтава», «Тазит» и «Анджело».
Предметом изучения является их композиция.
Цель исследования - выявить композиционную специфику поэм А.С. Пушкина «Полтава», «Тазит» и «Анджело» путём концентрации внимания на отдельной составляющей их структуры - драматическом элементе, а также на особенностях его функционирования в каждом конкретном тексте.
Данная цель определяет постановку следующих задач:
осуществить аналитический обзор классических и современных работ, посвященных «Полтаве», «Тазиту» и «Анджело» с тем, чтобы выявить основные аспекты их изучения, установить и осмыслить преемственность и развитие филологических идей, являющихся теоретической базой для настоящего исследования;
выделить в составе поэм драматический элемент и дать его определение;
описать структуры драматического элемента, выраженного в конкретных сценах, как внутритекстовые «микрокомпозиции»;
выявить основные функции драматического элемента в каждом отдельно взятом тексте;
рассмотреть корреляции драматического элемента с другими составляющими композиционной структуры поэм Пушкина;
установить принципы, лежащие в основе построения «Полтавы», «Тазита» и «Анджело»; изучив композиционную специфику поэм, попытаться выявить новые смыслы в каждом тексте;
рассмотреть «Полтаву», «Тазита» и «Анджело» на фоне «южных» поэм («Кавказский пленник», «Братья разбойники», «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы») и стихотворных повестей («Граф Нулин», «Домик в Коломне», «Медный всадник») и определить место, которое они занимают в системе большого стихотворного эпоса Пушкина.
Методологическую базу диссертационного исследования составили положения, представленные в историко-литературных трудах Ю.Н. Тынянова, В.М. Жирмунского, Б.В. Томашевского, Ю.М. Лотмана, Ю.Н. Чумакова, Э.И. Худошиной и др.
В диссертации использованы историко-литературный, сравнительно-типологический, структурно-описательный и статистический методы.
Прежде чем приступить к исследованию «Полтавы», «Тазита» и «Анджело», необходимо осуществить аналитический обзор классических и
современных работ, а также «разбросанных» в трудах пушкинистов замечаний об этих поэмах с тем, чтобы на их основе представить концепцию, назначением которой будет определение специфики формы этих текстов, описание их композиционной структуры.
Тому, что «Полтава», «Тазит» и «Анджело» не получили достаточного освещения в литературоведении, во многом поспособствовала критика, современная Пушкину, предопределившая характер оценок этих произведений. «Проблемы, поставленные критикой 1830-х годов, надолго сохранили свою актуальность, а частью не сняты до сих пор» [225; 110].
Первые критики поздних поэм отказывали «Полтаве» в целостности, «единстве мысли и плана» [25;Т6;358], а «Анджело» называли «самым плохим произведением Пушкина» [«Молва», 1834, №24] (поэма «Тазит» была напечатана после смерти Пушкина в «Современнике» [1837, № 3] и прошла незамеченной).
Появление в 1829 году «Полтавы» вызвало обширнейшую журнальную полемику. Первый отклик на поэму был напечатан в «Северной пчеле» Ф. Булгарина и Н. Греча. В нём подчеркивалось, что «Полтава» является «третьим по достоинству сочинением Пушкина, то есть после «Цыган» и «Бахчисарайского фонтана». ...Это весьма много еще, чтоб поэма «Полтава» была читана, перечитана и расхвалена»1. В заключении статьи автор обещал подкрепить свое мнение доказательствами. Вероятно, разбор «Полтавы», опубликованный в журнале «Сын Отечества и Северный Архив», и был этим обещанным продолжением. Основной упрек, который делался здесь Пушкину, - несоответствие характеров исторических лиц, выведенных в поэме, и исторической действительности. Упрек исходил из общего положения статьи о крайнем легкомыслии как основной черте пушкинского творчества: «Пушкин везде и во всем слишком легок, и даже в предметах величайшей важности»2.
1 «Северная пчела», 1829, № 39,30 марта. Подпись *** [208;127].
2 Разбор поэмы «Полтава», сочинения Александра Сергеевича Пушкина// «Сын Отечества и Северный
Архив», 1829. Т. 3, № 15. С. 36-52. Статья, вероятно, принадлежит Ф.В. Булгарину.
Обвинения «Сына Отечества» были подхвачены и развиты в более обстоятельном отзыве о «Полтаве», опубликованном в «Вестнике Европы» и принадлежавшем перу Н.И. Надеждина, где последний упрекал Пушкина в окарикатуривании истории и ее деятелей. «Поэзия Пушкина есть просто -пародия»3.
Выход в свет «Полтавы» вызвал не только резко отрицательные, но и положительные отзывы. Высокая оценка новой поэмы Пушкина была дана М.А. Максимовичем в статье «О поэме Пушкина «Полтава» в историческом отношении»4, анонимным автором заметки "О разборе «Полтавы» в 15 № «Сына Отечества и Северного Архива»"5, в предварительном кратком известии о поэме, напечатанном без подписи в «Московском телеграфе»6, и в
_ "7
пространной статье о «Полтаве», принадлежавшей Ксенофонту Полевому . Но, например, оценка «Полтавы» «Московским телеграфом» не привлекла к себе особого внимания современников, так как журнал Полевого регулярно печатал восторженные отклики на произведения Пушкина. Наоборот, резкие критические выступления Надеждина прозвучали «новым словом» о прославленном поэте и получили очень широкий резонанс.
Поэма «Анджело» была напечатана во втором выпуске альманаха Смирдина «Новоселье» (1834) и осталась практически не отмеченной современной критикой. В небольшой заметке лица, скрывшегося под псевдонимом «Житель Сивцева вражка», опубликованной в «Молве» [1834, №24], отмечалось: «Анджело» есть самое плохое произведение Пушкина; если б не было под ним его имени, я бы не поверил, чтоб это стихотворение принадлежало к последнему двадцатипятилетию нашей словесности и счёл бы его стариною, вытащенной из отысканного вновь портфеля какого-либо из второстепенных образцов писателей прошлого века».
3 Надеждин Н.И. «Полтава», поэма Александра Пушкина//Вестник Европы, 1829. Ч. 165. № 9. [208; 168].
4 Максимович М.А. О поэме Пушкина «Полтава» в историческом отношении // Атеней. 1829. Ч. 2. № 11. С.
501-515.
5 О разборе «Полтавы» в 15 № «Сына Отечества и Северного Архива» // Галатея. 1829. Ч. 4. № 17. С. 41-50.
6 «Полтава», поэма Александра Пушкина // Московский телеграф, 1829.4.26. № 7. С. 337-340.
7 К.А. Полевой «Полтава», поэма Александра Пушкина // Московский телеграф, 1829. Ч. 27. № 10. С. 219-
236.
Причина неприятия «Полтавы» и «Анджело», как, впрочем, и других более или менее поздних произведений Пушкина («Бориса Годунова», последних глав «Евгения Онегина») современными поэту критиками и публикой объяснена самими критиками: «Первое впечатление решило славу его, положило основной камень мнению публики о Пушкине. Каждый стих его, каждое слово ловили, записывали, выучивали и всюду думали видеть тень или блеск того же характера пылкой, стремительной юности, по произведениям которой составили о нём понятие. Но поэт, как Пушкин, не мог оставаться в зависимости, даже и от общественного мнения: он шёл своим путём, и чем сильнее, самобытнее, выше развивался талант его, тем далее последующие его произведения расходились с тем первым впечатлением... Публика стояла крепко на своём, и поэт, не внимая ей, йдучи своим путём, более и более отдалялся от её участия» [«Молва», 1834, № 21]. Другими словами, пушкинский гений надолго опередил своё время.
Ощутимый удар «Полтаве» и, особенно, «Анджело» нанесла критика В.Г. Белинского, резкость и категоричность которой, подкреплённые авторитетом, надолго исказили представления литературоведов о «Полтаве» и оставили «Анджело» без должной критической оценки.
Белинский, отметив ряд достоинств («красот») «Полтавы», пришёл к мнению, что в целом она не удалась. Он писал, что «главный недостаток «Полтавы» «вышел из желаний поэта написать эпическую поэму» «в новом духе» [25;Т.6;338], что поэма «не представляет собою единого целого» [25;Т.6;337], а «заключает в себе несколько поэм и по тому самому не составляет одной поэмы» [25;Т.6;358]. Белинский утвердил мысль о двойственном характере поэмы. «Этот ошибочный взгляд на «Полтаву», основанный на неверных исходных суждениях, тем не менее долго держался в критике и литературоведении» [218;396] и привёл самого Белинского к следующему итогу: «Полтава» лишена «единства мысли и плана» [25;Т.6;358].
Дважды упоминал Белинский об «Анджело». В «Литературных мечтаниях» (1834) он говорил о поэме как о произведении, свидетельствующем об упадке таланта поэта («...судя по его сказкам, по его поэме «Анджело» и по другим произведениям ...мы должны оплакивать горькую, невозвратную потерю» [25;Т.1;97]), называл вещью, преподносящей читателю взамен прежних картин жизни и природы, перед которыми «была бледна жизнь и природа», лишь «стихи с правильною цезурою, с богатыми и полубогатыми рифмами, с пиитическими вольностями» [25;Т.1;98]. Ещё раз Белинский вернулся к «Анджело» в 1846 году и остался верен той оценке, которую он дал в «Литературных мечтаниях» двенадцать лет назад. В «Анджело» критик видит «...какое-то усилие на простоту, отчего простота её слога вышла как-то искусственна. Можно найти в «Анджело» счастливые выражения, удачные стихи, если хотите, много искусства, но искусства чисто технического, без вдохновения, без жизни. Короче: эта поэма недостойна таланта Пушкина. Больше о ней нечего сказать» [25;Т.6;470]. В отношении «Анджело» «...непродуманный взгляд Белинского продолжал механически повторяться в новых работах, обратившись в шаблон, не подлежащий проверке» [217:378].
Между тем, следует обратить внимание на то, что В.Г. Белинский был единственным критиком, отметившим появление «Тазита» (тогда ещё «Галуба») в печати. В отличие от «Полтавы» и «Анджело», критик достаточно высоко оценил новую поэму, назвав её в числе произведений, свидетельствующих «о новом, просветлённом периоде художественной деятельности великого поэта России, об эпохе высшего и мужественнейшего развития его гениального дарования» [25;Т.6;418]. Позднее, в последней из статей пушкинского цикла, обратившись к конкретному анализу этого произведения, он указал на некоторые проблемы его изучения, сохранившие своё значение до нашего времени.
Аспекты изучения поэмы «Полтава»
Если систематизировать все то, что в дальнейшем было написано литературоведами о «Полтаве», то можно выделить ряд аспектов изучения пушкинской поэмы.
Биографические реминисценции в «Полтаве», которые рассматривались исследователями в двух направлениях:
а) вопрос об адресате посвящения поэмы, освещавшийся в трудах
таких авторитетных исследователей, как П.Е. Щеголев, М.О. Гершензон, Т.Г.
Цявловская, Ю.Н. Тынянов, Ю.М. Лотман, Н.В. Измайлов, В.М. Есипов.
Мнений об адресате чувства поэта было несколько. Исследователи
«выдвигали кандидатуры» М.А. Голицыной, Е.Н. Раевской, Е.А. Карамзиной,
А.А. Олениной, Н.В. Кочубей. Наиболее авторитетная точка зрения, на наш
взгляд, принадлежит П.Е. Щеголеву, с которым, впрочем, были согласны и
Н.В. Измайлов, и Т.Г. Цявловская, и Ю.М. Лотман, и Д.Д. Благой.
П.Е.Щеголев, основываясь на черновых вариантах текста, адресатом
посвящения называл М.Н. Волконскую (Раевскую);
б) вопрос о «биографических параллелях», о соотношении текста и
биографии поэта. Практически всем исследователям, занимающимся
разбором «Полтавы», так или иначе приходится затрагивать биографию
Пушкина. Это происходит хотя бы потому, что поэма имеет личное
посвящение. Ряд пушкинистов - Ю.М. Лотман, Н.В. Измайлов, Т.Г.
Цявловская, Б.В. Соколов и др. - обратили свое внимание на рисунки,
сделанные рукой поэта на полях черновых рукописей, которые изображали
казненных декабристов. Связав специфику изображений с адресатом
посвящения поэмы (М.Н. Волконская), эти исследователи сделали
интересные выводы о том, каким образом в тексте «Полтавы» отразились
факты, касающиеся биографии Пушкина, при этом высветилось отношение
поэта к восстанию декабристов, сформировавшееся к 1828 году.
Эпическое и лирическое в «Полтаве». В пушкинской исторической поэме лирическое «я» автора присутствует не столь откровенно, как,
например, в «Бахчисарайском фонтане», тем не менее, у исследователей не возникает сомнения, что в исторической поэме Пушкина лирическое начало довольно значительно. Об этом говорят В.М. Жирмунский, Б.В. Томашевский, А.Л.Слонимский, Н.В. Измайлов, Л.С. Сидяков, Ю.М. Лотман и др. «Очевидное присутствие «автора» роднит «Полтаву» с такими произведениями Пушкина, в которых субъект повествования предопределяет восприятие его объекта» [225; 111 ].
Жанровая и стилевая принадлежность «Полтавы» рассматривается в целом ряде исследований. Наиболее значимыми из них являются работы В.М. Жирмунского, А.Н. Соколова, А.Л. Слонимского, Г.А. Гуковского, Д.Д. Благого, Н.В. Измайлова, Н.В. Фридмана, Г.М. Фридлендера, Г.В. Москвичёвой, Ю.В. Стенника и др. Кроме того, когда в 1829 году читатели получили в руки только что вышедшее отдельное издание, то они имели возможность прочитать на титульном листе: «Полтава», поэма Александра Пушкина». Автор сам определил жанр своего произведения - поэма. При исследовании «Полтавы» в указанном аспекте пушкинистов, в основном, волновали два момента:
а) проблема взаимоотношения поэмы с разными литературными
парадигмами. Соотношению элементов классицизма, романтизма и реализма
посвящены труды В.М. Жирмунского, Г.А. Гуковского, А.Л. Слонимского,
А.Н. Соколова, Н.В. Измайлова, Г.В. Москвичёвой, Ю.В. Стенника;
б) вопрос о жанровой принадлежности «Полтавы» занимал
исследователей с момента выхода поэмы в свет в 1829 году. Г.В. Москвичёва
отметила: «Споры ведутся главным образом вокруг жанровой специфики
«Полтавы»; именно она продолжала привлекать внимание исследователей и в
дальнейшем» [186;110]. «Полтаву» определяли как романтическую поэму,
эпическую, семейную, историческую, комбинированную и т.д. Наибольшее
распространение получило мнение, восходящее к работам А.Н. Соколова -
Н.В. Измайлова: «Полтава» есть историческая поэма.
Соотношение художественного вымысла и исторической правды.
Н.В. Измайлов, В.И. Лаврецкая, В.Д. Сквозников, Д.Д. Благой, В.Е. Шутой -вот далеко не полный перечень тех, кто интересовался соотношением литературного элемента и объективной исторической правды в поэме Пушкина.
Известно, что «Полтава» создавалась поэтом на основе внимательного изучения Петровской эпохи. Главные источники, служившие Пушкину для создания «Полтавы», известны давно, в значительной части указаны в примечаниях самим Пушкиным и не вызывают сомнений. Это первое издание «Истории Малой России» Д.Н. Бантыша-Каменского (1822), «Деяния Петра Великого» И.И. Голикова, «Журнал, или Поденная записка... императора Петра Великого...», «История Петра» Ф. Прокоповича, исторические труды Вольтера - «История Карла XII» и «История Российской империи при Петре Великом». Кроме этого, Н.В. Измайлов доказал, что Пушкин использовал еще «Историю Карла XII» Адлерфельда, «Историю казачества» Шарля-Луи Лезюра и, возможно, «Военную историю походов россиян...» Д.П. Бутурлина. На основе этих трудов Пушкин сформировал свою концепцию исторической эпохи, свое понимание характеров ее главных деятелей - Петра I, Карла XII, Мазепы и Кочубея. Вышеперечисленные источники помогли поэту построить и вторую сюжетную линию поэмы -историю любви дочери генерального судьи Украины к Мазепе. «Отступив в ней от некоторых исторических фактов, но в полном согласии с психологией героев и характером исторической эпохи, Пушкин создал в «Полтаве» подлинно историческую поэму» [109;9]. Сам Пушкин настаивал на полной историчности «Полтавы» - и в предисловии к поэме, и в ответе на замечания критики, написанном осенью 1830 года.
Интертекстуальные связи. Литературные связи, источники и окружение «Полтавы» особо рассматриваются исследователями творчества Пушкина. Здесь также можно выделить два направления, в которых шла работа пушкинистов:
а) связь с произведениями самого Пушкина. О связях, существующих
между «Полтавой» и другими произведениями Пушкина писали В.М.
Жирмунский, В.В. Виноградов, А.Н. Соколов, Л.С. Сидяков, Ю.М. Лотман,
Н.Н. Петрунина, О.В. Кузнецова. Ю.М. Лотман, Л.С. Сидяков, О.В.
Кузнецова считают, что существуют очевидные параллели между
«Полтавой» и «Евгением Онегиным», в частности, его седьмой главой;
б) связь с произведениями других поэтов и писателей.
«При создании произведения такого синтетического жанра, Пушкин имел перед собой ряд предшествующих произведений, старых и новых, классицистических и романтических, элементы жанра и стиля которых он частью воспринимал и разрабатывал, частью от них отталкивался и их разрушал» [109; 114]. Исследователи (Г.М.Фридлендер, А.В. Кулагин, Ю.В. Стенник), опираясь на эпиграф и примечания к «Полтаве», говорят о её связях с поэмой Дж.-Г. Байрона «Мазепа» (1819). Высказывалось мнение, что литературным образцом для «Полтавы» послужила поэма Вальтера Скотта «Мармион, или Битва при Флодденс-Фильде» (1808). Отмечены связи «Полтавы» с поэмой А. Мицкевича «Конрад Валленрод» (1828), поэмой К.Ф. Рылеева «Войнаровский» (1824-1825), с «исторической повестью» Е. Аладьина «Кочубей» и др.
Проблема номинации текста. Практически все пушкинисты, анализирующие «Полтаву», были вынуждены обратить внимание на заглавие поэмы. Дело в том, что вначале Пушкин предполагал озаглавить свою поэму байроновским названием - «Мазепа», однако затем изменил это намерение и назвал ее «Полтава». Это вызывает недоумение у литературоведов по сей день. Одни считают название «Полтава» ошибкой Пушкина (точка зрения восходит к В.Г. Белинскому), другие приходят к выводу, что заглавие поэмы соответствует первоначальному замыслу поэта.
Проблема главного героя. В литературоведении сложились следующие точки зрения на главного героя «Полтавы»: 1) «Полтава» -«поэма без героя»; 2) главный герой - Петр; 3) главный герой - Мазепа.
В.Г. Белинский, анализируя «Полтаву», считает, что это - «поэма без героя». Мнение критика основано на том, что он не видит в «Полтаве» «единого целого», а лишь произведение, распадающееся на части. Белинский считает, что нет героя, связывающего все три песни поэмы. Существует точка зрения, что главным героем поэмы является Петр Великий. «Заблуждение многих исследователей, видевших главного героя в Мазепе или совсем не видевших его, подобно Белинскому, объясняется смещением идейного содержания всего произведения - темы Петра - на самый конец» [140;82]. Героем поэмы автор называет «Петра-победителя» [140;83]. Наиболее адекватным и самым распространенным является мнение о том, что главным героем «Полтавы» является Мазепа.
Композиция «Полтавы». Вопрос о композиции «Полтавы» рассматривали Ю.Н. Тынянов, Б.В. Томашевский, А.П. Скафтымов, Д.Д. Благой, Н.В. Измайлов, В.И. Лаврецкая и др. Исследователи неоднократно указывали на двойственность плана «Полтавы». Ю.Н. Тынянов считал, что первоначальный интерес к «романтико-исторической фабуле» у Пушкина «вырос при исторических изучениях в интерес к центральным событиям эпохи. Это обусловило как бы раздробление центров поэмы на два: фабульно-романтический и внефабульный» [255; 158]. Д.Д. Благой пытался доказать, что «Полтава» совершенна с точки зрения композиции. «Поэма открывается описанием богатства и довольства Кочубея, в том числе и его главного сокровища - дочери. Заканчивается поэма тем же, чем начиналась, - перед читателями снова хутор Кочубея, снова Мария. Но все кругом являет картину полного разорения и гибели... В этом кольцевом и вместе с тем резко контрастном построении поэмы... мастерски замыкается ее романтическая фабула» [33;254-255].
Таким образом, даже краткий анализ критических оценок «Полтавы» и литературоведческих работ, ей посвященных, показывает, что мнения о поэме «как правило, не следуют по линии прямой преемственности, а иногда прямо противостоят друг другу» [271 ;5].
Аспекты изучения поэмы «Тазит»
История изучения этого неоконченного текста Пушкина свидетельствует о том, что многие вопросы, связанные с его созданием, жанром, композицией, его литературными связями и источниками и, наконец, с его идейным содержанием, окончательно ещё не решены исследователями.
Наиболее подробно поэма под редакторским названием «Тазит» изучалась в текстологическом отношении. Над черновиками и тремя планами «Тазита» размышляли П.В. Анненков, Н.О. Лернер, СМ. Бонди, В.Л Комарович, Г. Турчанинов, Т.П. Бурлакова и др.
Особое внимание литературоведов привлекали последние оборванные стихи поэмы, так как в них намечается дальнейшее развитие сюжетной линии «Тазита». Но следует отметить, что этот ряд необработанных и недоделанных стихов «прочитан предположительно» [39;67].
В пределах культурологического аспекта, связанного с проблемой взаимодействия Запада и Востока в поэме, можно выделить два основных направления, вызывающих особый интерес исследователей:
а) религия: христианство-ислам. Литературоведы, анализируя вторую кавказскую поэму Пушкина, отмечали, что в «Тазите» основополагающей идеей является противопоставление двух миров - христианского и мусульманского: герой поэмы, христианин по вероисповеданию, находится в конфликте с мусульманской этнической средой.
П.В. Анненков утверждал: «Тазит был уже христианином ещё в ауле своего отца». По его мнению, «...вся драма должна была объясниться и закончиться христианством» [9;213-214]. Н.О. Лернер, не разделяя точки зрения Анненкова на то, что пункт программы «Черкес хри<стианин>» в планах Пушкина относится к Тазиту, полагал, что она характеризует воспитателя. В.Л. Комарович, следуя за П.В. Анненковым, также считал Тазита христианином. Исследователи, говорившие о христианстве героев пушкинской поэмы, видимо, оказались под сильным влиянием не текста
поэмы, а её планов. Г. Турчанинов и В.И. Коровин не принимали точку зрения, согласно которой Тазит и его аталык исповедовали христианство; б) стадия развития общества: цивилизация - «естественное состояние» Некоторые исследователи полагали, что идеей, положенной в основу «Тазита», является вовсе не религиозное противопоставление, а, по аналогии с «Кавказским пленником» и «Цыганами», противопоставление двух стадий развития общества: цивилизации и «естественного состояния». Наиболее интересны в связи с этим три варианта интерпретации поэмы «Тазит», предложенные Е.А. Тоддесом:
«А. Герой совершает движение от естественного состояния к состоянию цивилизации. Коллизия «перевёрнута по отношению к «Цыганам».
B. Неевропейский уклад представляет собой определённую
цивилизацию. Тогда конфликт «Тазита» аналогичен конфликту «Цыган»
C. Борьба двух цивилизаций» [246;63-64].
Учёный подчёркивает, что все три варианта по сути самостоятельны и не исключают друг друга.
Этнографический аспект. Существует ряд работ, в которых поэма «Тазит» исследовалась с позиций историко-этнографических, «кавказоведческих». Это статьи Г. Турчанинова, С.А. Андреева-Кривича, Е.Г. Кагарова, Т.П. Бурлаковой и др.
К сожалению, литературоведы, не всегда хорошо осведомлённые в вопросах кавказской этнографии, при исследовании поэмы допускали множество неточностей. Например, П.В. Анненков отмечал: «В тетради Пушкина отыскана ещё и вторая программа Галуба, которая показывает, что Тазит был уже христианином ещё в ауле своего отца» [9;213]. Такое рассуждение, по мнению Г. Турчанинова, было «...вызвано полным незнанием черкесской этнографии» [251;39]. С.А. Андреев-Кривич говорил о том, что историки литературы должны осторожнее работать с историческими и этнографическими составляющими поэмы: «Кавказ в творчестве Пушкина»
является «областью пушкиноведения, которая редко подвергается рассмотрению компетентными в данном вопросе исследователями» [7;110].
Жанровая и стилевая принадлежность. Данный вопрос рассматривается в работах В.М. Жирмунского, Е.А. Тоддеса, В.И. Коровина. Тоддес в статье «О незаконченной поэме Пушкина "Тазит"» указал, что произведение тесно связано с «байроническими» поэмами Пушкина и является инерцией «жанра романтической поэмы»: «...жанровые тенденции «Тазита» определяются рядом признаков, позволяющих сблизить его с романтической поэмой» [246;74,70-71]. В числе таких признаков исследователь называет «пропуск» детства и воспитания героя «в обычных для романтического повествования функциях: характерологической -атрибут тайны, и сюжетной - подготовка «биографической реминисценции» (термин В.М. Жирмунского), речевое поведение героя (молчание в диалогах), «поза героя на фоне бурной природы», «вершинная композиция». На основании этого Тоддес утверждает, что «Тазит» - последнее обращение к «байроническому» эпосу.
Проблема незавершённости текста. В настоящее время литературоведы по преимуществу считают, что разрешили данный вопрос: «Тазит» - неоконченная поэма Пушкина. Тем не менее нельзя не указать и на другую точку зрения, имевшую место в истории литературы.
Ещё В.Г. Белинский, анализируя текст «Тазита», пришёл к выводу: «Поэму эту можно считать целою и оконченною. Мысль её видна и выражена вполне» [25;Т.6;469]. М.Л. Гофман вообще высказал предположение, что есть все основания думать, что «Галуб» был вполне закончен вчерне.
Интертекстуальные связи. В пушкинистике немного работ, посвященных интертекстуальным связям «Тазита». Г.Турчанинов, Е.А. Тоддес, Т.П. Бурлакова и некоторые другие исследователи отмечали тесную связь «Тазита» и «Путешествия в Арзрум». Считается, что в основе этих двух произведений лежат впечатления поэта от его второй поездки на Кавказ в 1829 году. «Тазит» «подтверждает основные положения Пушкина по
кавказскому вопросу, высказанные им в "Путешествии в Арзрум"» [48; 115]. О том, что путевые заметки, положенные в основу «Путешествия...», были использованы поэтом и в «Тазите», наглядно говорит, например, описание обряда осетинских похорон, имеющееся в двух этих произведениях.
В.Г. Белинский первый сопоставил «Тазита» с «Кавказским пленником». Действительно, две поэмы связаны общим местом действия (Кавказ); героями и той, и другой являются черкесы. Сходны условия, природа, обычаи. Е.А. Тоддес указал на непосредственные текстовые параллели. Исследователь пишет о близости «Тазита» и «Цыганов». Он считает, что в ряду возможных интерпретаций текстов коллизия «Тазита» аналогична конфликту «Цыганов»: неевропейский уклад, по мнению Пушкина, представляет собой определённую цивилизацию. Кроме того, две поэмы связаны присутствием в них драматического диалога.
Что касается связи поэмы «Тазит» с произведениями других авторов, то наблюдения исследователей довольно скудны. П.В. Анненковым и В.Л. Комаровичем предложены некоторые сравнительно-исторические параллели с Шатобрианом. В.Л. Комарович, например, комментируя стих «Ты не чеченец - ты старуха...», видит в нём влияние соответствующего места из «Начезов» («Ты наденешь на себя одеяние старухи»).
Вторая кавказская поэма Пушкина не была избалована вниманием критиков и литературоведов. Вероятно, это объясняется тем, что текст не был завершён. Перед современными учёными стоит задача - продолжить начатую некоторыми исследователями работу и разрешить целый ряд вопросов, которые возникают в связи с описанием специфики «Тазита».
Аспекты изучения поэмы «Анджело»
Поэма «Анджело» рассматривалась пушкинистами в таких аспектах, как историко-политический и философско-социологический.
Связи «Анджело» с историческими условиями 30-х годов посвящена не одна работа. Интерес к возможным параллелям, возникающим при сопоставлении поэмы с действительностью, часто заслонял важнейшие
вопросы изучения текста: «устройству» произведения, его форме, не уделялось должного внимания.
Первым значительным исследованием поэмы «Анджело» в дореволюционной России был критический этюд Н.И. Черняева, где автор высказал предположение о том, что в сознании Пушкина могла существовать своеобразная историческая параллель двум типам правителей, изображённым в его поэме, - сопоставление Дука и Анджело с императором Александром I и Аракчеевым [281]. Это предположение было впоследствии отчасти принято С.Я. Гессеном как параллель между Анджело и Аракчеевым [72;78-79].
Интересно, что подобное сравнение получило развитие в работе Ю.М. Лотмана [156]. У него Дук, как и у Н.И. Черняева, - Александр I, но Анджело - не Аракчеев, а Николай. Лотман обратился к слухам, которые зародились в царствование Николая I о том, что Александр І не умер в Таганроге, а под именем старца Фёдора Кузьмича отправился в Сибирь на богомолье. Возвращение Дука в поэме позволяет, таким образом, Пушкину изобразить «утопическую народную веру в окончательное воцарение справедливости» [156; 18] после возвращения на престол «настоящего царя».
Ряду исследователей была близка философско-социологическая трактовка «Анджело». А. Македонов, Б.С. Мейлах, Г.П. Макогоненко и М.Ю. Лотман считали, что разгадка того огромного значения, которое Пушкин придавал «Анджело», кроется именно «в философских и политических идеях» [176; 120]. Г.П. Макогоненко предположил, что в основе «Анджело» лежит «противостояние двух типов правления - просвещённой монархии Дука и деспотической - Анджело...» [167;112], что «пафос поэмы в стремлении подорвать легенду о спасительности для государства и народа режима просвещённой монархии» [ 167; 121 ].
Жанровая и стилевая принадлежность «Анджело» смущает критиков поэмы до сих пор. «Среди произведений Пушкина «Анджело» стоит особняком. Жанр его в пушкинском творчестве не имеет аналогий» [262]. Как только не определяли критики и историки литературы жанровую
принадлежность поэмы: Н.И. Черняев называл её «рассказом в стихах», Н.И. Стороженко - «психологическим этюдом», П.В. Анненков - «рассказом», И.М. Нусинов - «эпически-драматургической композицией», Ю.Д. Левин говорил, что это «нечто среднее между стихотворной новеллой, притчей и сказкой» [145;81].
Можно выделить несколько точек зрения, наиболее распространённых в пушкинистике. Исследователи отмечают в «Анджело» присутствие различных жанровых и стилевых элементов, принадлежащих: а) новелле (первый, неизвестный нам, критик «Молвы» [1834, №22]., Н.И. Черняев, СМ. Бонди, М.Н. Розанов, Ю.М. Лотман и др.); б) мифу (Ю.М. Лотман, выделивший элементы эсхатологического мифа в «Анджело», восходящие к «Мере за меру», мнение исследователя было оспорено Г.П. Макогоненко); в) сказке (Ю.Д. Левин, Л.Н. Лузянина, считавшая, что «разработка... литературного типа дана Пушкиным в жанровой структуре, тяготеющей к мифологическому источнику, <...> на уровне более позднего, сказочного типа сознания, определяющего условность поэтического языка и всей художественно-поэтической системы в целом» [161;68]); г) философской повести (с философской повестью эпохи Просвещения, в частности, философской прозой Вольтера сближал поэму «Анджело» С.А. Фомичев: «Повесть, взятая из Шекспировой трагедии «Measure for measure» (так обозначен в рукописи жанр «Анджело») ориентирована ...на традиции просветительской философской повести, в которой занимательный и авантюрный (как правило, фривольный) рассказ подчинён беспощадной критике общественных предрассудков и институтов власти с позиций просвещённого Разума» [262;206]; д) повести (Г.Г. Красухин писал: «Речь, таким образом, с самого начала пушкинского произведения и до конца его идёт о тончайших психологических нюансах поведения Анджело, Дука и зависящих от них сограждан. Основной конфликт «Анджело» разворачивается вокруг тех психологических мотивировок, которые будут
искать и находить его герои для оправдания своих действий. А это - верный признак того, что мы имеем дело с повестью» [131;152]).
Композиция «Анджело» привлекала внимание И.М. Нусинова, А. Македонова, Г.П. Макогоненко, Ю.М. Лотмана и др.
И.М. Нусинов считал, что «Анджело» делится на три части (в соответствии с тем, как разделил свою поэму сам Пушкин): «Первая часть, лишённая, собственно, драматургических конфликтов и коллизий, развивается в эпическом плане. Вторая часть, заполненная конфликтами страсти и долга, чести и человеколюбия, чести и сострадания, раскрыта драматургически. Третья часть опять переведена в эпический план» [191;302].
На особую, кольцевую, композицию «Анджело» указывали многие пушкинисты: в конце поэмы повторяется тот же мотив, с которого она начинается. «Кольцевая композиция подобного типа довольно редка, но это чрезвычайно содержательная форма. Пожалуй, как никакая другая, она с предельной чёткостью выражает точку зрения автора, его идейную позицию» [167;120].
Ю.М. Лотман, разбирая структуру пушкинской поэмы, выделяет «три идейно-композиционных слоя». Исследователь подчёркивает, что эти слои, «накладываясь друг на друга, охватывают каждый художественное пространство между первой и последней строками. Однако художественная активность их неравномерна. Такая неравномерность создаёт сложную «смысловую игру...» [156; 13].
Соотношение оригинального и переведённого из Шекспира в поэме. Долгое время «Анджело» воспринимали как творческий перевод комедии Шекспира «Мера за меру». В 1880 году шекспировед Н.И. Стороженко указал на то, что помимо несомненных художественных достоинств поэма заслуживает внимания именно как перевод некоторых сцен драмы Шекспира, стоящий на уровне своего оригинала8.
8 «Венок на памятник Пушкину». - СПб., 1980. С. 226-227.
Об отношении поэмы Пушкина к драме Шекспира писали Н.И. Черняев, И.М. Нусинов, Ю.М. Лотман, Ю.Д. Левин, В.И. Глухов, И. Шайтанов и др.
Несмотря на довольно близкое Шекспиру изложение диалогов, поэма Пушкина разительно отличается от английской комедии. Характеры, состав действующих лиц, объём произведения, наконец, сама его форма - всё было Пушкиным переосмыслено и переделано, что дало Б.С. Мейлаху основание утверждать: «Анджело» не пересказ «Мера за меру», а оригинальная поэма по мотивам Шекспира» [176; 121].
Интертекстуальные связи. Исследователи творчества Пушкина регулярно обращались к литературным связям, источникам и окружению «Анджело». Можно выделить два направления, в которых шла работа пушкинистов:
а) связь с произведениями самого Пушкина. В пушкиноведении
определилась традиция изучать произведения поэта в рамках определённого
цикла. Поводом для их объединения является не формальная
принадлежность к конкретному жанру, но «...более существенные и
глубокие - идейные, тематические, художественные - основания» [167; 131].
«Анджело» создавался в болдинскую осень 1833г., то есть в тот период, когда были написаны «Медный всадник», «Пиковая дама», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях», «Осень» и т.д. Связь «Анджело» с этими произведениями отмечается в работах И.М. Тойбина, Л.С. Сидякова, Д.И. Белкина, Ю.Д. Левина, Л.Н. Лузяниной, Г.Г. Красухина и др. Ю.М. Лотман говорил о близости «Анджело» и «Капитанской дочки», объединённых, с его точки зрения, темой милости;
б) связь с произведениями других поэтов и писателей. Помимо драмы
Шекспира «Мера за меру» «Анджело» связан с целым рядом других текстов.
М.Н. Розанов, Ю.Д. Левин, Ю.М. Лотман и др. считают, что поэма Пушкина
через Шекспира восходит к новелле пятой восьмой декады (новелла об
Эпитии) из сборника Джамбаттисты Джиральди Чинтио «Экатоммити, или
Сто новелл» (1565). Ссылка на неё и краткое изложение содержатся в предисловии Амедея Пишо к переводу драмы во французском издании Шекспира, сохранившемся в библиотеке Пушкина. Полностью же новелла (в немецком переводе) приводится в сборнике Карла Зимрока «Источники Шекспира». Две части этого издания (из трёх) находились в библиотеке Пушкина, но впоследствии были утеряны [183].
Кроме новеллы об Эпитии, существует ещё одно произведение, выступающее «связующим звеном» между «Мерой за меру» и «Анджело». Ю.Д. Левин доказал, что пушкинская поэма связана не только с новеллой Чинтио, но и с изложением драмы в книге Чарльза Лэма «Рассказы из Шекспира». Одно из изданий «Рассказов» также находилось в библиотеке Пушкина [183].
Таким образом, мы систематизировали и описали те аспекты, в которых пушкинистика изучала «Полтаву», «Тазита» и «Анджело» с момента выхода поэм в свет до наших дней. В это описание включены практически все значимые печатные работы, которые нам удалось обнаружить.
Необходимо учитывать, что высказывания исследователей о «Полтаве», «Тазите» и «Анджело» пришлось извлекать из их работ буквально по крупицам, так как, повторимся, мы не обнаружили ни одной крупной монографии, где бы комплексно рассматривались проблемы этих текстов. Исключение, пожалуй, составляют работы Н.В. Измайлова о «Полтаве», одна из глав монографии В.М. Жирмунского, статьи Ю.М. Лотмана. Ни один из исследователей трёх поэм не занимался спецификой их родовой формы в аспекте совмещения в одном произведении драматического элемента с эпосом и лиро-эпикой (исключение - замечания, высказанные И.М. Нусиновым в статье об «Анджело») и ни один, с нашей точки зрения, не ответил на вопрос, почему Пушкин считал «Полтаву» самой зрелой и оригинальной «изо всех» его «стихотворных повестей», а про «Анджело» говорил, «ничего лучше я не написал».
Труды пушкинистов помогли нам определить ряд проблем, связанных с «Полтавой», «Анджело» и «Тазитом». Конечно, мы не имеем возможности рассмотреть их все, так как ограничены рамками настоящей работы. Поэтому выберем лишь те из них, которые соответствуют заявленной теме и помогут описать композиционную структуру поэм, определить специфику формы и ответить на вопрос, в чем же заключается «оригинальность» этих произведений. Те проблемы, которые, на наш взгляд, нашли адекватное разрешение в трудах пушкинистов, рассматриваться не будут, мы воспользуемся только полученными результатами.
Так как тема настоящей работы связана с анализом композиционной структуры и определением специфики формы трёх пушкинских тестов, то в исследовании отношения преемственности устанавливаются прежде всего с теми из вышеперечисленных аспектов, которые:
а) связаны с родовой формой поэм: эпическое, лирическое и
драматическое в «Полтаве» и «Тазите»; эпическое и драматическое в
«Анджело»;
б) связаны с композиционной структурой поэм: непосредственно
вопрос о композиции произведений, проблема номинации «Полтавы», вопрос
о главном герое «Полтавы», проблема незавершённости текста «Тазита»,
проблема жанровой принадлежности всех трёх поэм и др.
Кроме того, мы коснемся авторской концепции истории, его философско-социальных и культурологических взглядов.
Теоретическая значимость диссертационного сочинения заключается в выявлении композиционных закономерностей гибридных, с точки зрения родовой ориентации, текстов.
Практическая значимость. Основные положения и выводы исследования могут быть использованы при чтении лекционных курсов и проведении практических занятий по истории русской литературы первой
половины XIX века, при проведении спецкурсов и спецсеминаров, посвященных творчеству А.С. Пушкина. Положения, выносимые на защиту:
1. Поэмы «Полтава» и «Тазит» построены на лиро-эпико-
драматической основе, поэма «Анджело» - на эпико-драматической:
композиционные структуры этих текстов Пушкина включают в свой состав
драматический элемент, который понимается как исполненные драматизма
замкнутые сцены, где действующие лица обмениваются между собой
репликами, которые заменяют эпический рассказ, где цепь их реплик и
монологов составляет непрерывную линию, где могут присутствовать
ремарки и где высказывания персонажей оформлены традиционным для
драмы способом. Драматические эпизоды вводятся в текст преимущественно
по одной и той же схеме: вводные стихи, определяющие ситуацию, - переход
(высказывание какого-либо действующего лица, оформленное автором как
прямая речь) - собственно драматический эпизод.
Присутствие в «Полтаве» и «Тазите» трёх, а в «Анджело» - двух литературных родов позволяет определить форму этих произведений как межродовую, а сами тексты как синкретичные, или контаминированные поэмы. В результате родового монтажа в поэмах актуализируется ряд текстовых категорий (время, сюжет, характеры действующих лиц и др.).
Драматический элемент в поздних поэмах Пушкина выполняет три основные функции: характероизобразительную, сюжетообразующую и смыслоконцентрирующую и является «сильной» позицией текста наравне с заглавием, началом, концом, эпиграфом и т.д. Характероизобразительная и сюжетообразующая функции драматического элемента в конкретном тексте факультативны, смыслоконцентрирующая - инвариантна;
4. Драматические сцены в «Полтаве», «Тазите» и «Анджело»
коррелируют между собой и другими составляющими композиционной
структуры текстов. Установленные взаимосвязи позволили выявить
важнейшие авторские смыслы, темы, конфликты, содержащиеся в
произведениях, а в «Тазите» также обнаружить элементы «пражанра» романтической поэмы - баллады.
5. Структуры поздних поэм Пушкина обладают симметрией, что
проявляется на тематическом, стиховом и др. уровнях. «Полтава» и
«Анджело» двупланны: они состоят из частной и «государственной» линий.
События, связанные с политической деятельностью действующих лиц
освещаются преимущественно в эпическом ключе, для изображения частных
конфликтов выбран драматический способ.
6. Драматическая форма восходит к народной балладе и кельтским
сказаниям. В восточных поэмах Байрона и ранних южных поэмах Пушкина,
исполненных «драматизма», элемент «драмы» не был формализован.
Заложенные в романтической поэме как potentia «сценические» эпизоды
впервые появляются в стихотворном эпосе Пушкина в 1824 году (поэма
«Цыганы»).
7. Система большого стихотворного эпоса Пушкина видится единой и
расщеплённой одновременно. После «Цыган» большой стихотворный эпос
Пушкина эволюционирует по двум направлениям, двум ветвям, которые
противопоставляются друг другу по характеру жанровых модификаций:
поэма («Полтава», «Тазит», «Анджело») / повесть («Граф Нулин», «Домик в
Коломне», «Медный всадник»). В позднем стихотворном эпосе Пушкина
произошла деконвергенция сюжетной схемы романтической поэмы, в основе
которой лежит оппозиция «экзотический мир - мир наш»: в жанровое поле
поэмы сместилась составляющая «экзотический мир», в жанровое поле
стихотворной повести - составляющая «мир наш». Кроме этого, поэму от
повести отличают такие признаки, как наличие драматического элемента в
составе тяготеющей к симметрии композиционной структуры текста,
отсутствие ориентации на современность и современного героя, отсутствие
«установки на достоверность», отсутствие иронии.
Апробация работы. Отдельные положения и результаты исследования были представлены на Третьих Филологических Чтениях «Проблемы
интерпретации в лингвистике и литературоведении» (Новосибирск, ноябрь 2002); Четвертых Филологических Чтениях «Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении» (Новосибирск, ноябрь 2003); Пятых Филологических Чтениях «Интерпретатор и текст: проблема ограничений в интерпретационной деятельности» (Новосибирск, октябрь 2004); Шестых Филологических чтениях «Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении: мета- и реинтерпретация» (Новосибирск, октябрь 2005); межвузовской конференции молодых учёных (Новосибирск, апрель 2006). По теме диссертационного сочинения имеется пять публикаций.
Структура работы. Диссертационное исследование объёмом в 203 страницы состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, насчитывающего 307 наименований.
Тексты А.С. Пушкина, выдержки из его статей, заметок, писем и т.п. в данном исследовании цитируются без дополнительных отсылок по следующему изданию: Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: В 19-ти томах. - М: Воскресенье, 1994-1997. Без дополнительных отсылок так же цитируются поэмы и драмы У. Шекспира (Шекспир У. Поли. собр. соч.: В 8-ми томах. -М.: Искусство, 1959.).
Определение драматического элемента
В литературоведческих энциклопедических и справочных изданиях («Словарь литературоведческих терминов», «Краткая литературная энциклопедия», «Литературный энциклопедический словарь» и др.) не представлены ни определение «драматический элемент», ни его синонимы. Исключение составляет «Поэтический словарь» А. Квятковского, где в статье «диалог», одним из значений толкуемого явления является следующее: «разговор двух или нескольких лиц в литературно-повествовательном произведении или в поэме, например диалог цыгана и Алеко в поэме Пушкина «Цыганы»; диалоги Марии, Мазепы, Орлика и др. в «Полтаве» [118;99]. Квятковский смешивает два, с нашей точки зрения, различных явления: диалог в форме прямой речи и драматически оформленный диалог. Современное литературоведение определяет тексты, построенные на основе родовой контаминации, как «литературные произведения, использующие драматургическую технику или её элементы» [194;41]. Интересна точка зрения на родовую контаминацию Ю.Б. Орлицкого, рассматривающего драматическое начало в современной поэзии и малой прозе. Исследователь выделяет парадигму маркёров драматической речи, которые встречаются в различных произведениях современных авторов (в частности, Владимира Казакова, Генриха Сапгира, Андрея Сергеева). К этим маркёрам относятся: «Заглавие - Жанровый подзаголовок - Список действующих лиц - Пролог - Действие, картина, сцена - Экспозиция -Имена говорящих персонажей - Их реплики и монологи - Ремарки по ходу действия» [194;42] и т.д. По крайней мере три составляющие из вышеперечисленного ряда можно встретить в синкретичных поэмах Пушкина - имена говорящих персонажей, их реплики и монологи и ремарки по ходу действия. Исследователь также указывает, что «в современных произведениях реализуются отдельные компоненты этой парадигмы, отсылая читателя к драматургической традиции и в той или иной степени используя её структурообразующие возможности» [194;42]. Анализ классических и современных трудов, посвященных теории и истории драмы (Аристотель, Д. Дидро, Г.Э. Лессинг, П. Бомарше, Ф. Шиллер, И.В. Гёте, Г.В.Ф. Гегель, Ф. Ницше, А.С. Пушкин, В.Г. Белинский, Л.Н. Толстой, Б. Брехт; С.Д. Балухатый, В. Волькенштейн, В.А. Сахновский-Панкеев, А.А. Аникст, Г.Д. Гачев, М.С. Кургинян, В.Е. Хализев, Г.Н. Поспелов, А.А. Карягин, М.Я. Поляков, Б.О. Корман, СВ. Владимиров, В.Б. Блок, Е.Н. Горбунова, А.С. Чирков, В.В. Фёдоров, О.Б. Лебедева, В.Е. Головчинер, Ю.Б. Орлицкий, В. Красногоров и др.), позволил сформулировать рабочее определение драматического элемента: это исполненные драматизма замкнутые сцены, где действующие лица обмениваются между собой репликами, которые заменяют эпический рассказ (то есть отсутствует повествовательно-описательное изображение), где цепь их реплик и монологов составляет непрерывную линию («иллюзия настоящего времени»), где могут присутствовать ремарки и где высказывания персонажей оформлены традиционным для драмы способом. В таком понимании драматическим элементом (элементом драмы, «драмой» в поэме) мы будем считать, например, разговор Марии с матерью во второй песни «Полтавы»: Мать ...Молчи, молчи; Не погуби нас: я в ночи Сюда прокралась осторожно С единой, слезною мольбой. Сегодня казнь. Тебе одной Свирепство их смягчить возможно. Спаси отца. Дочь, в ужасе Какой отец? Какая казнь? Или диалог Анджело и Изабеллы из первой части «Анджело»: Анджело Закон не умирал, но был лишь в усыпленье, Теперь проснулся он. Изабела Будь милостив! Анджело Нельзя. Потворствовать греху есть то же преступленье, Карая одного, спасаю многих я. Диалог же, например, наместника и Изабелы (часть первая поэмы «Анджело») не является в нашем «строгом» понимании элементом драмы в поэме, так как высказывания действующих лиц не составляют непрерывной линии, а чередуется со словами автора, и графически оформлены как прямая речь. Ее укором Смущен был Анджело. Сверкая мрачным взором, «Оставь меня, прошу», — сказал он тихо ей. Но дева скромная и жарче и смелей Была час от часу. «Подумай, — говорила, — Подумай, если тот, чья праведная сила Прощает и целит, судил бы грешных нас Без милосердия; скажи: что было б с нами? Подумай — и любви услышишь в сердце глас, И милость нежная твоими дхнет устами, И новый человек ты будешь». В связи с предложенным нами определением драматического элемента необходимо уточнить следующее. Как правило, драма предназначается для постановки на сцене. Между тем «в наше время» «ясно осознаны» и чисто «литературные достоинства драмы ... : драматические произведения воспринимаются как произведения искусства не только в составе сценических представлений, но и в качестве самостоятельных, предназначенных для чтения» [268;250]. Б.В. Томашевский отметил: «Произведение, написанное в форме речей персонажей и ремарок, является произведением драматической формы. Это распространяется и на те произведения, которые прибегают к этой форме без всякого расчета на сценическую интерпретацию («Небожественная комедия», фрагменты из «Цыган»)» [250;215]. И далее: «К драматической форме прибегают очень часто без расчета на спектакль; с другой стороны, почти каждое драматическое произведение, предназначенное для сцены, автор печатает для чтения» [250;215]. Драматические элементы в «Полтаве», «Тазите» и «Анджело» воспринимаются нами как Lesedrama, то есть драма для чтения. Поэмы «Цыганы», «Полтава», «Тазит» и «Анджело» не единственные произведения поэта, в которых функционирует драматический элемент. Элемент драмы встречается также в пушкинской лирике. Примером совмещения родов помимо баллады «Жених» (1825) (см. главу вторую, 2.2.3) будут являться такие тексты, как «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824), «Сцена из Фауста» (1825), «Поэт и толпа» (1828), «Герой» (1830) (см. главу третью, 3.2). Выделяя «диалоги чисто драматического характера» в романтической поэме, В.М. Жирмунский не обращался к более позднему стихотворному эпосу Пушкина, в его монографии ничего не сказано ни о функции драматического элемента, ни о его влиянии на композицию поэм. Исследователь в своей работе только констатировал и кратко описал факт присутствия драмы в «Цыганах». Наша задача заключается в другом. Мы должны осветить следующую проблему: для чего введен драматический элемент в поэмы «Полтава», «Тазит» и «Анджело» и как его присутствие отражается на их композиционных структурах.
Пропорции драматического элемента
Современные исследователи по-разному определяют «трагическое», «идиллическое», «комическое» и т.п. Г.Н. Поспелов считает их видами «пафоса», В.Е. Хализев «типами авторской эмоциональности», В.И. Тюпа -«модусами художественности». Весьма распространённой является точка зрения, в соответствии с которой «трагическое», «идиллическое», «комическое» и т.п. признаются эстетическими категориями и сосуществуют в одном ряду с «прекрасным», «безобразным», «низменным» и т.д. Представляется, что сцены, входящие в состав «Полтавы», «Тазита» и «Анджело» не только имеют форму драмы, но и пронизаны «драматизмом». Пушкин писал: «Смех, жалость и ужас суть три струны нашего воображения, потрясаемые драматическим искусством». В своих поздних поэмах он прибегает к драматическому способу изображения событий тогда, когда действие достигает своего наивысшего напряжения, в самые «ужасные» для персонажей моменты. В «Полтаве» это следующие положения: а) Мария делает страшный выбор между отцом и возлюбленным; б) Орлик допрашивает приговорённого к смерти Кочубея в башне; в) Мария узнает, что Мазепа отправил на казнь её отца; г) Мазепа терзается сомнениями накануне Полтавского сражения; д) гетман встречает безумную Марию. В «Тазите» - три напряжённых разговора Тазита с отцом, в которых Гасуб узнаёт, что его сын нарушил законы гор, пренебрёг традициями, он больше похож на «старуху», чем на храброго «чеченца». В «Анджело»: а) Изабела на коленях умоляет наместника помиловать брата; б) Изабела должна сделать выбор: жизнь брата или собственная честь; в) приговорённый к смерти Клавдио в свою очередь выбирает: смерть или честь сестры. Таким образом, сцены «Полтавы», «Тазита» и «Анджело» соотносятся с драмой не только потому, что они конструируются с помощью драматургических средств, но и потому, что они исполнены «драматизма». Мы установили, что такое элемент «драмы» в тексте. Теперь ответим на вопрос: какое место количественно она занимает в «Полтаве», «Тазите» и «Анджело». Пропорции соотношения драматического элемента с лиро-эпической основой важны, так как, например, встречающийся у В. Скотта в поэме «Песнь последнего менестреля» (1805) драматический элемент столь незначителен (несколько стихов), что совершенно теряется на фоне обширного повествовательно-описательного изображения. «Полтава», как известно, состоит из трех песен и текста под чертой, который принято называть «эпилогом» (см. диаграмму А). В первой песни драматический элемент не представлен. В третьей - он занимает около 12% от общего количества стихов, составляющих ее. Иначе выглядит вторая песнь. Здесь драматические сцены отнимают у лиро-эпики 40%. Таким образом, в целой поэме драматический элемент составляет 16% (15,9%о) от общего количества стихов «Полтавы» (250 стихов). Незаконченная поэма «Тазит» разделена автором на шесть небольших частей чертами, подобными тем, какие Пушкин использовал для членения «Цыган» (см. диаграмму В). В первой, второй и шестой частях драматического элемента нет, в третьей его объём - 65%, в четвёртой - 26%, в пятой - 35 % от общего количества стихов, их составляющих. Всего в исследуемом тексте драматическим элементом занято около 15 % стихов. Диаграмма В. Драматический элемент в Поэма «Анджело» так же, как и «Полтава», состоит из трёх частей (см. диаграмму С). В третьей части произведения драматический элемент отсутствует. В первой части он занимает 9 %, а вот во второй драматические сцены отнимают у эпики 77% (!). Можно видеть, что место, отведённое драматическому элементу, очень значительно: 32 % от общего количества стихов «Анджело», 1/3 текста (около 170 стихов). Пропорции «драмы» и лиро-эпики / эпики в пушкинских поэмах колеблются в пределах от одного к пяти до одного к трём. Таким образом, драматический элемент в «Полтаве», Тазите» и «Анджело» занимает очень существенное место, не поглощается лиро-эпической / эпической основой, а вполне способен коррелировать с нею. После того, как мы обрисовали теоретические предпосылки, на которых основываются наши мысли по поводу наличия «драмы» в «Полтаве», «Тазите» и «Анджело», можно перейти к общей характеристике драматического элемента в этих поэмах.
Композиционная структура «Полтавы»
Вопрос о композиции «Полтавы» является вопросом первостепенной важности. С момента выхода поэмы в свет в 1829 году и до настоящего времени критики и исследователи, считавшие «Полтаву» неудавшимся произведением Пушкина, исходили именно из того, что «сокровенный нерв её композиционного единства» оказался «недостаточно структурно выявленным» [240;270]. Литературоведы настойчиво выделяют в составе этого текста две сюжетно-композиционные линии - историческую, государственную и новеллистическую и отказывают ему в художественной целостности.
На двойственную сущность «Полтавы» указывали ещё первые критики поэмы Н.И. Надеждин, Ф.В. Булгарин, И.В. Киреевский. «Разные эпохи и действия, представленные в отрывках, развлекают внимание и не сплочены так, чтоб составляли одно целое», - писал Ф. Булгарин в «Сыне отечества». И.В. Киреевский «главным несовершенством» поэмы считал «недостаток единства интереса, единственного из всех единств» [119;49]. Примерно такого же мнения придерживался и В.Г. Белинский. «Неистовый Виссарион», разбирая «Полтаву» и отмечая отдельные её достоинства, в конце концов пришёл к выводу, что поэма «не представляет собою единого целого» [25;Т.6;337], она лишена «единства мысли и плана» [27;Т.6;338] и «заключает в себе несколько поэм и потому не составляет одной поэмы» [27;Т.6;108].
Первые отрицательные оценки поэмы значительно осложнили последующую работу исследователей над этим произведением. Несмотря на то, что в дальнейшем литературоведы (А.Н. Соколов, В.Б. Сандомирская, Н.В. Измайлов, Д.Д. Благой, Г.В. Москвичёва и др.) посчитали взгляды современников Пушкина, рассматривавших композицию «Полтавы» либо с точки зрения соответствия её традициям классической эпопеи, либо с точки зрения канонов романтизма, ошибочными, мнение современников Пушкина продолжает оказывать влияние на восприятие поэмы и в настоящее время.
В XX - нач. XXI вв. вопрос о двойственности «Полтавы» не только не потерял своей актуальности, но, напротив, вызвал острейшие дискуссии. По сути, пушкинисты разделились на два лагеря: на тех, кто поддерживал точку зрения Белинского об отсутствии в поэме «единства мысли и плана» (Ю.Н. Тынянов, Г.А. Гуковский, Ю.В. Стенник и др.), и тех, кто пытался это «единство» обнаружить (А.Н. Соколов, Н.В. Измайлов, И.З. Серман, А.П. Скафтымов, Л.С. Сидяков, Г.В. Москвичёва, Д.Н. Крыстева и др.).
Одним из авторитетнейших представителей первого «лагеря» является Ю.Н. Тынянов. Разбирая «Полтаву», исследователь коснулся вопроса об её сюжетно-композиционной организации. Учёный назвал «конструкцию поэмы» «раздробленной» и отметил, что «первоначальный интерес к романтико-исторической фабуле» у Пушкина «вырос при исторических изучениях в интерес к центральным событиям эпохи. Это обусловило как бы раздробление центров поэмы на два: фабульно-романтический и внефабульный. Поэма, основанная на этих двух центрах, имеет как бы два конца: фабула оказывается исчерпанной во второй песне, а третья песня представляет собой как бы самостоятельное развитие исторического материала с рудиментами исчерпанной фабулы» [255;152-153].
Мнение о двойственной сущности «Полтавы» разделял Г.А. Гуковский: «В «Полтаве» действительно переплетались мотивы лирической поэмы в духе романтических поэм молодого Пушкина и мотивы исторической эпопеи о Петре Великом. Действительно, полного равновесия между сюжетом, в центре которого стоит Мария и её любовь, и сюжетом Петра, в центре которого стоит картина Полтавского боя, Пушкин не достиг» [86;85]. Рассматривавший «Полтаву» на фоне байронических поэм В.М. Жирмунский также видел в этом произведении две линии: новеллистическую и героическую [98;200-201].
Автор одной из новейших монографий о Пушкине, где «Полтаве» посвящена одна из глав, Ю.В. Стенник считает, что в структуре поэмы выделяются два «плана: новеллистический, семейно-бытовой, и исторический» [240;275], что композиционное единство оказалось в тексте недостаточно выявленным [240;270].
Признание несовершенства «Полтавы» противоречит точке зрения на поэму самого Пушкина, при всем известной требовательности к себе и своим произведениям очень высоко её оценившего. Поэт сам определил место, которое она занимает в его творчестве: «Habent sua fata libelli. Самая зрелая изо всех моих стихотворных повестей, та, в которой всё почти оригинально (а мы из этого только и бьёмся, хоть это ещё и не главное), «Полтава», которую Жуковский, Гнедич, Дельвиг, Вяземский предпочитают всему, что я до сих пор ни писал, «Полтава» не имела успеха».
Далеко не все исследователи разделяют распространённое мнение об отсутствии в «Полтаве» «единства мысли и плана». Это вовсе не означает того, что стремившиеся обнаружить в исторической поэме единство пушкинисты категорически отрицали наличие в ней двух сюжетно-композиционных и стилистических составляющих. Анализируя «Полтаву» в своих работах, они пытались найти особые «принципы композиции, ...способы скрепления материала личных драм и исторических событий» [220;26].
Potentia романтической поэмы: «Цыганы»
Впервые в большом стихотворном эпосе Пушкина драматический элемент появился в «Цыганах».
К сожалению, до нас не дошли какие-либо письменные комментарии автора по поводу специфического построения его первого лиро-эпико-драматического текста. На этом фоне чрезвычайно важным представляется свидетельство П.В. Анненкова: «Пушкин признал в себе драматический талант ещё с «Цыган». Он говорил друзьям своим, что после «Цыган» ему самому вдруг открылась новая дорога, о которой он и не помышлял прежде» [9;268]. Достоверность сообщения Анненкова не вызывала сомнений у СМ. Бонди, который в своей статье, посвященной эволюции драматургического творчества Пушкина, отметил: «Выступив впервые как драматург с «Борисом Годуновым», он [Пушкин - И.Г.] начало своей драматической деятельности видел не в «Вадиме» и «Игроке», а в «Цыганах» [40;376].
Ю.Н. Тынянову, сжато и точно охарактеризовавшему форму «Цыган» и в ходе анализа пришедшему к выводам, близким осторожному замечанию СМ. Бонди, не потребовалось ссылаться на Анненкова: «Цыганы» переросли жанровые пределы поэмы; развитие сюжета не только фрагментарно, но и распределились роли автора и героев; автор - эпик, он даёт декорацию и нарочито краткий, «сценарный рассказ», герои в диалоге, без авторских ремарок, ведут действие. Стиховая ткань эпоса разорвана драматическим диалогом и вставными нумерами. Разорваны диалогом даже строки. .. . Так Пушкин оказался перед поэмой, переросшей одновременно «героя», жанр и метр, - очутился перед стиховой драмой. Подготовительные изучения Пушкина к «Борису Годунову» превосходят по размаху и характеру своему всё практиковавшееся им до этой поры» [255; 145]. Здесь значимо то, что Тынянов видел «Цыган» не только в ряду романтических поэм, но среди других «подготовительных изучений Пушкина к «Борису Годунову», в частности, трагедии «Вадим» [255; 146]. Исследователь воспринимал последнюю «южную» поэму Пушкина как его первый законченный драматургический опыт.
Попытаемся ответить на вопросы, почему Пушкин обратился к драматической форме и почему драматический элемент столь легко и органично влился в лиро-эпический текст?
Литературоведы относят «Цыган» к романтическим поэмам Пушкина. Действительно, некоторые особенности сюжета и композиции, встречающиеся в произведении темы, мотивы и др., вписывают этот текст в круг байронических поэм автора «Полтавы», «Тазита» и «Анджело». Следовательно, именно в романтической поэме Байрона - Пушкина нужно искать истоки драматического элемента.
Известно, что одной из отличительных черт байронической поэмы в целом «является присутствие в ней .. диалогов. Вершинность построения сюжета естественно тяготеет к драматической композиции: прямая речь усиливает драматическую наглядность законченной, перед нашими глазами развёртывающейся сцены» [98;87]. Как уже было отмечено в первой главе настоящего исследования, в поэмах Байрона, в «Кавказском пленнике», «Братьях разбойниках», «Бахчисарайском фонтане» встречаются «замкнутые сцены с кратким обменом реплик между действующими лицами» [98;89], оформленных в виде прямой речи. У Пушкина, по наблюдению В.М. Жирмунского, таких сцен гораздо больше, нежели у Байрона.
На то, что романтической поэме Пушкина свойственен драматизм, обратили внимание ещё его современники. Опыты поэта были достаточно высоко оценены А. Дельвигом, который писал в 1830 году в «Литературной газете» о том, что Пушкин "...в сцене Заремы с Марией уже ясно обнаружил истинно-драматическое дарование, с большим блеском развившееся в трагедии «Борис Годунов»"14. Примечательно, что Дельвиг увидел «истинно-драматическое дарование» Пушкина даже не в «Цыганах», а в «Бахчисарайском фонтане». Между тем собственно драматический элемент, как мы его понимаем, не был представлен ни в поэмах Байрона, ни в первых «южных» поэмах Пушкина.
В.М. Жирмунский, подробно рассмотревший то влияние, которое оказал Байрон на творчество Пушкина, сожалел, что до сих пор не написана история романтической поэмы английского лорда. Исследователь высказал предположение, что романтическая поэма Байрона через поэму-балладу Вальтера Скотта («Песнь последнего менестреля, 1805; «Мармион», 1808; «Госпожа озера», 1810) и лирическую поэму Кольриджа («Кристабель», 1798-1800) восходит к народной английской балладе. Наблюдение Жирмунского впоследствии было поддержано другими учёными, установившими, что баллада оказала влияние на романтическую поэму не только в Англии, но и повсеместно. Примечательно, что некоторые поэмы Оссиана (Д. Макферсон), оказавшие столь значительное влияние на современников Пушкина, содержат элементы «драмы» («Конлат и Кутона», «Карик-тура» и др.).
