Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА ПЕРВАЯ: Принцип повествования
1.1. Бессюжетность романа «Машины и волки» 13
1.2. И нтертекстуальность 23
1.3. Диалогичность 50
ГЛАВА ВТОРАЯ: Многоголосие в романе «машины и волки». ритм прозы
2.1. Речевые планы романа и полифоническая структура 64
2. 2. Проблема автора 88
2. 3. Ритм прозы 109
Заключение 126
Библиогрфия 134
- Бессюжетность романа «Машины и волки»
- нтертекстуальность
- Речевые планы романа и полифоническая структура
- Проблема автора
Введение к работе
В истории русской литературы XX века, дискуссионной и противоречивой по определению, было немало писателей, творчество которых оказывалось предметом бурных дискуссий и, зачастую, противоположных оценок. Сама установка послереволюционной эпохи — создать новую литературу, соответствующую новой действительности, побуждала писателей к поиску и эксперименту. Первая половина 1920-х годов с обилием литературных группировок (РАПП, ЛЕФ, «Кузница», «Серапионовы братья» и др.) создавала иллюзию свободы эстетического развития. Вышедшие в эти годы яркие произведения, отражавшие эпоху, такие, как роман К. Федина «Города и годы», «Партизанские повести» Вс. Иванова, романы и повести Л. Леонова, В. Каверина, проза Е. Замятина, А. Платонова, М. Зощенко и др., — свидетельство мощной художественной силы, которая зарождалась в литературе. К концу 20-х годов советская власть сделает все, чтобы подчинить эту силу официальным догмам и партийной идеологии.
Экспериментальное творчество Б. А. Пильняка (1894—1938) занимает важное место в развитии русской литературы послеоктябрьского периода. В своей новаторской прозе Б. Пильняк стремился воплотить неординарные попытки осмыслить самые первые революционные шаги России, передать свое понимание роли стихийных народных масс, вовлеченных в громадные исторические сдвиги в стране. Глобальные проблемы настоящего, прошлого и будущего России писатель старался решать с помощью новых художе-
ственных форм. Структура его первых романов, орнаментально окрашенная речь, буйная стилистика, отвергающая традиционные формы русской литературы, вызывали острые дискуссии в современной критике. Каждое вышедшее в свет произведение Пильняка становилось объектом критических оценок и споров. При этом, как правило, негативно к нему относились как традиционалисты, так и новаторы.
Так, например, формалисты Ю. Тынянов и В. Шкловский указывали на крайности в экспериментах Пильняка. В. Шкловский писал, что Пильняк «имеет цель затруднить восприятие, проецируя одно явление на другое».1 Л Ю. Тынянов отмечал, что «с Пильняком мы докатились до границ литературы — стилистическая метель домела до края».2 Действительно, сложность и хаотичность произведений этого автора, многослоиность стилистики, многозначность образной системы давали повод для таких оценок. В то же время, Б. Эйхенбаум, В. Виноградов, В. Жирмунский и др., обращаясь к анализу стилистических особенностей прозы Пильняка, подчеркивали ее новаторство и экспериментальный характер. В частности, Эйхенбаум и Виноградов выявляли особенности сказовой манеры Пильняка в контексте современной литературы 1920-х гг.,3 а Жирмунский указывал на новации Пильняка в сфере прозаического ритма.4 Особые споры вызывала идеологическая составляющая творчества Пильняка: его считали и революционным писателем (А. Воронский, JI. Троцкий), и контрреволюционным, и мелкобур-
1 Шкловский В. О Пильняке. ЛЕФ. 1925. № 3 (7) С. 134.
2 Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 165.
3 Эйхенбаум Б. В ожидании литературы. В поисках жанра // Литература. Л., 1927.; Он же.
Лесков и современная проза // Эйхенбаум Б. О литературе. М., 1987; Виноградов В. О
языке художественной прозы. М., 1980.
жуазным (Вяч. Полонский, Г. Горбачев, напостовские критики и т. п.). Причина столь различных оценок творчества писателя, безусловно, кроется в экспериментальности его творчества, в поисках новых средств художественной выразительности, в дискуссионно-сти исторической концепции, лежащей в основе его произведений, во взглядах писателя на прошлое, настоящее и будущее России.
По нашему мнению, столь необычные эстетические и идеологические поиски Пильняка были продиктованы самим временем -хаотичность текста как художественная парадигма была созвучна хаотичности и апокалиптичности эпохи 1920-х годов. «Неоднократная смена культурных, политических парадигм в течение столетия приводила к потрясениям на уровне сознания, морали и нравственности, в том числе и особенно остро в художественном сознании творцов культуры», — справедливо отмечает С. И. Тимина.5 Писатели 1920-х годов пытались найти формы для того, чтобы отобразить мир, который изменялся на их глазах. Для многих было очевидно, что революция разделила не только повседневную жизнь, но и культуру на две части — «до» и «после», система нравственных и эстетических координат резко трансформировалась, порывались связи с классической литературой XIX века. В прозе Б. Пильняка, Вс. Иванова, И. Бабеля, М. Зощенко, А. Веселого и др. действительность 1920-х годов нашла отражение в своих еще не застывших, динамичных и даже хаотичных формах.
У Пильняка свое особое место в русской литературе начала XX века. Споря с традициями русской классической литературы (неслучайно Е. Замятин говорил о Пильняке: «Он явно посеян
4 Жирмунский В. О ритмической прозе // Русская литература. 1966. №4.
А. Белым, но, как всякой достаточной сильной творческой особи, — ему хочется поскорее перерезать пуповину»6), Пильняк был настоящим экспериментатором, искавшим адекватные новому времени язык и форму выражения. Характерным признаком творчества Пильняка становится особая композиционная техника с ее установкой на фрагментарность, документализм, интертекстуальность, синтез искусств. Кроме того, литературный эксперимент Пильняка заключался не просто в поисках новой формы художественного выражения. Писателя интересует специфика русского национального самосознания и человеческого бытия вообще, взятых на пересечении различных культурных традиций: русской культуры XIX века, искусства Древней Руси, культуры Кавказа, Китая, Японии, европейской культуры.
Творчество Б. Пильняка всегда было сложным и противоречивым объектом исследования. Можно выделить три периода в российском «пильняковедении»: при жизни Пильняка, после его смерти до начала 1990-х гг. и в последние десять лет. При жизни писателя его творчество стало объектом критики самых разнообразных направлений и получило противоречивые оценки. Появившиеся в критике 1920-х годов разнообразные эпитеты с явно отрицательными оттенками («пильняковщина», «пильнячество», «антипильнякин против сопливой пильнятуры», «пильняковый», «пильняческий», «по-пильняковски», «напильнячить»7 и др.) парадоксальным образом служат доказательством серьезного влияния Пильняка на литературу 1920-х гг. и указывают на сложность его эволюции в литера-
5 Тимина С. И. Русский XX век // Русская литература XX века. СПб., 2002. С. 5
6 Замятин Е. Новая русская проза//Замятин Е. Сочинения. М., 1988. С. 426.
7 Jensen Р. Л. Nature as Code: The Achievement of Boris Pilnjak 1915—1924. Copenhagen,
турной среде того времени. Критики-пролеткультовцы осуждали Пильняка за мелкобуржуазный взгляд на революцию (показательны в этом отношении дискуссии в журнале «На посту»8 и статьи Вяч. Полонского9). Серьезное внимание экспериментам Пильняка уделяли в своих статьях Ю. Тынянов, В. Шкловский, Г. Горбачев, Н. Ко-варский и др.10 Однако фокус отрицательной критики был сосредоточен на бессистемности и бессюжетности произведений Пильняка. Позиция формалистов, на наш взгляд, достаточно противоречива, так как литературные приемы Пильняка подчас находятся именно в русле теоретических установок формалистов. Перечисляемые ими недостатки творчества Пильняка (бессюжетность, фрагментарность, страсть к сырому материалу и т. д.) и некоторые существеннейшие приемы (монтаж, сила темы, инструментовка, амбивалентность, принцип контрастов и т. д.) в позднейших исследованиях рассматриваются как устойчивые свойства поэтики писателя с точки зрения всей эволюции его творчества.
Л. Троцкий и А. Воронский, высоко оценивая прозу Пильняка, обращали особое внимание не на эстетический, а на философский и идеологический аспект." Их привлекала попытка Пильняка стилистически отразить стихийную эпоху революции, но отталкивала и
1979. С. 64.
8 Деревенский. Деревня в современной литературе // На посту. 1923. № 1.; М. П. Литера
турная пильняковщина // На посту. 1923. № 1.; Зонин Л. Надо переехать // На посту. 1923.
№ 2—3.
9 Полонский Вяч. Шахматы без короля: О Пильняке// Новый мир. 1927. № 10.
10 Тынянов Ю. Н. Литературное сегодня // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы.
Кино. М., 1977; Бор. Пильняк. Статьи и материалы. (В. Гофман, Г. Горбачев и
Н. Коварский) Л., 1928.; Шкловский В. О Пильняке//ЛЕФ. 1925.№3(7).
11 Воронский А. Литературные силуэты. Борис Пильняк // Красная Новь. 1922. № 4;
Троцкий Л. Внеоктябрьская литература. Литературные попутчики революции. Борис
Пильняк // Московская правда. № 222. 3 Окт. 1922.
настораживала установка на описание опасной мощи народной стихии.
После трагической смерти Пильняка (он был арестован 28 октября 1937 и расстрелян 21 апреля 1938 по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР)12 все дискуссии на долгое время были прекращены. Несмотря на официальную реабилитацию Пильняка в 1956 году, его творчество было забыто и практически исключено из истории литературы до 1980-х гг. Исключения немногочисленны. В 1976 году впервые после смерти писателя был издан сборник его произведений.13 За десять лет до этого, в 1966 году, П. Палиевский посвятил творчеству Пильняка серьезную статью, в которой сравнивал творчество писателя с современной западной литературой (например, Т. Манном, Д. Джойсом, А. Жидом, О. Хаксли и др.).14 Необходимо отметить, что если в СССР творчество Пильняка и его роль в литературном процессе замалчивалось, то за рубежом (в США и в Европе) активно переиздавали его произведения и выпускали критические работы о нем. В 1970—80-е появилось несколько заметных работ западных исследователей. Особо стоит выделить монографии о Б. Пильняке Peter Alberg Jensen и Gary Browning15 и специальный выпуск журнала «Russian Literature», посвященный творчеству писателя.16
12 Долгое время точная дата смерти Пильняка не была известна и условно датировалась
1937 годом, но в 1988 году его сын Б. Андроникашвили-Пильняк получил официальный
ответ на свое заявление с просьбой предоставить ему информацию о смерти его отца.
Лндроникашвили-Пильняк Б. О моем отце // Повесть непогашенной луны: Сборник. М.,
1989. С. 25.
13 Пильняк Б. Избранные произведения. /Под ред. В. Новикова. М., 1976.
14 Палиевский П. Экспериментальная литература // Вопросы литературы. 1966. №8.
15 Jensen P. A. Nature as Code: The Achievement of Boris Pilnjak 1915—1924. Copenhagen,
1979; Browning G. L. Boris Pilniak: Scythian at a Typewriter. Ardis, Ann Arbor, 1985.
16 Russian Literature. XVI (1984). North-Holland, (статьи Gary Browning, Peter Alberg Jensen,
Andre Van Hoik, Александра Флакера).
В России «пильняковедение» возродилось благодаря научной конференции в Коломне в 1991 году, на которой впервые на серьезном современном научном уровне рассматривалось творчество Пильняка. Новые литературоведческие концепции были продемонстрированы в докладах о соборности Пильняка (А. П. Ауер), целостности романа «Голый год» (Н. Д. Тамарченко), роли исторической и природной метафоры (И. О. Шайтанов) и др. Если большинство западных ученых подходило к творчеству Пильняка как представителя модернизма, с одной стороны, и идеологического оппозиционера советской литературы, с другой, то современные российские исследователи обратились к поэтике Пильняка, к выявлению его роли и места в развитии литературы XX века. Новые подходы к изучению творчества писателя были отражены в сборнике исследований «Борис Пильняк: Опыт сегодняшнего прочтения» (М., 1995), посвященном 100-летию со дня его рождения.
Однако, несмотря на усилия современных ученых, до сих пор многие произведения Пильняка не были проанализированы на должном научном уровне. Большинство работ о творчестве Пильняка сосредоточено вокруг романа «Голый год» и нескольких его повестей и рассказов. Одним из малоизученных произведений Пильняка является его второй роман «Машины и волки» (1924), в котором отразились художественные поиски писателя и были идеологически обоснованы его концептуальные взгляды на исторический путь России, русского народа, русской литературы.17 Здесь Пильняк повторяет на новом уровне литературные приемы, использованные в романе «Голый год» (например, смещение планов, фрагментарность,
17 Пильняк Б. А. Мне выпала горькая слава... письма 1915—1937. М., 2002.
сказовую форму, мифическое словоупотребление и т. д.), и одновременно раскрывает свое понимание противоречивости революционного развития России и продолжает художественный эксперимент (усиление приемов монтажности и орнаментальности, активизация роли биографического писателя, разработка структуры без главных героев, усиление поэтизации романа и т. д.)- Более того, этот роман занимает особое место в контексте творчества писателя, так как здесь впервые возникает тема рабочей революции, которая является одной из главных тем дальнейших произведений Пильняка («Иван Москва» (1927) и «Волга впадает в Каспийское море» (1930)). Неслучайно сам писатель писал, что главной темой его романа «Машины и волки» становится «рабочая (впервые у меня) и мужичья революция в разбитом российском корыте».18
По мнению ряда современных исследователей, роман «Машины и волки» является вершиной экспериментального художественного опыта Б. Пильняка. Этот роман, имеющий сложный и длинный подзаголовок («Книга о коломенских землях, о волчьей сыти и машинах, о черном хлебе, о Рязани-яблоке, о России, Расее, Руси, о Москве и революции, о людях, коммунистах и знахарях, о статистике Иване Александровиче Непомнящем, о многом прочем, написанная 1923 и 24-м годами «Машины и волки»), вызвал сильную негативную реакцию у современных Пильняку литературоведов и писателей.
В современном российском литературоведении роман «Машины и волки» не подвергался серьезному литературоведческому анализу. Отдельные аспекты поэтики романа были рассмотрены в ис-
Там же. С. 229.
следованиях западных ученых (A. R. Tulloch и Peter Alberg Jensen20). Среди российских исследователей к роману «Машины и волки» обращлись В. П. Скобелев,21 Н. Ю. Маликова22 и Е. Ф. Под-шивалова. В. П. Скобелев, подчеркивая амбивалентность романа, вводит это произведение в контекст русской литературы 1920-х годов. Работы Н. Ю. Маликовой и Е. Ф. Подшиваловой посвящены частным особенностям поэтики романа — аспекту музыкального фольклора и своеобразному словоупотреблению в романе.
Однако поэтика романа «Машина и волки» до сих пор не рассматривалась в контексте творчества писателя и в контексте литературного процесса 1920-х годов. Обращение к этим аспектам изучения определяет новизну и актуальность данной работы. Цель диссертационного исследования состоит в том, чтобы проанализировать феномен поэтики романа Б. Пильняка «Машины и волки», выявив различные принципы и художественные приемы построения романа. Сегодня, в начале XXI века, есть возможность определить место и значение романа Б. Пильняка, столь неоднозначно оцененного современниками, в истории русской литературы XX века.
Научная концепция исследования состоит в том, чтобы представить роман «Машины и волки» не как хаотичное произведение без ясной авторской задачи, а как тщательно художественно органи-
19 Tulloch A. R. The «Man vs. Machine» Theme in Pilnyak's Machines and Wolves II Russian
Literature Triqualrity. № 8. 1974.
20 Jensen уделил большую часть монографии «Nature as Code: The Achievement of Boris
Pilnjak 1915—1924» анализу романа «Машины и волки».
21 Скобелев В. П. Масса и личность в русской советской прозе 20-х годов. Воронеж, 1975;
Скобелев В. П. О соотношении авангардизма и реализма в поэтике романов Б. Пильняка
«Голый год», «Машины и волки» // Studia Rossica Posnaniensia. Vol. XXVI. Poznan, 1995.
22 Маликова H. Ю. Музыкальный фольклор в поэтике романа Б. А. Пильняка «Машины и
волки»// Б. А. Пильняк Исследования и материалы. Вып. Ill—VI. Коломна, 2001.
23 Подшивалова Е. А. Слово — свернутая метафора романа // Русская Литература XX-
XXI век: направления и течения. Вып. 6 (2002).
зованную систему, соответствующую эстетической задаче автора. Анализ романа «Машины и волки» дает возможность определить особенности «творческого почерка» Б. Пильняка, что может быть в дальнейшем использовано при анализе других, менее известных произведений писателя.
Диссертация состоит из введения, двух глав и заключения. Первая глава «Принципы повествования» посвящена проблеме повествования в романе «Машины и волки». Особое внимание уделяется эксперименту Пильняка, связанному с бессюжетностью и интертекстуальностью романа. Одной из задач исследования было выявление своеобразия поэтики Пильняка, проявляющейся на разных уровнях текста. Принцип бессюжетности, являясь одним из существеннейших признаков поэтики Пильняка, играет роль исходной точки для анализа романа. Также важным и существенным представляется прояснение интертекстуальной природы этого произведения, так как именно благодаря этому приему, открыто обнаженному в романе, Пильняк строит межтекстовые отношения,24 которые компенсируют дефицит традиционного сюжетного развития. Интертекстуальность тесно связана с понятием «соборность»25, приобретающим у Пильняка особое значение. В диссертационной работе выявляются интертекстуальные связи романа «Машины и волки» с классическими произведениями русской литературы и определяются многообразные компоненты диалога, проявляющегося на разных уровнях текста (сказ, стилизация и др.).
24 Р. Барт писал, что «текст существует лишь в силу межтекстовых отношений, в силу ии-тертекстуальности». Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1991. С. 428. 2:> У Пильняка «соборность» не имеет религиозного значения, а подразумевает методологический принцип творчества, одновременно приобретая философско-эстстическое значение.
Вторая глава «Многоголосие в романе «Машины и волки». Ритм прозы» посвящена проблеме повествовательных плоскостей (субъектов речи, рассказчика, персонажей и автора). «Смещение плоскостей» — один из ярких художественных приемов Пильняка. Очевидно, что определение точки зрения, позиции автора, рассказчика, героя и др. является важным этапом в выявлении целостности произведения. Многоплановость повествования романа «Машины и волки» логично вписывается в литературный процесс начала XX века. Несмотря на то, что речевая манера Пильняка внешне похожа на манеру писателей, которые сильно повлияли на него (А. Белый, А. Ремизов), тем не менее, она отличается от них большей степенью разбросанности и немотивированности. Следует выяснить, с помощью какого поэтического принципа создается эта беспорядочность и немотивированность речевых планов. Кроме того, этот вопрос связан с проблемой автора романа, поскольку в романе сосуществуют различные авторские планы, порождаемые структурой «текста в тексте». Определение феномена многоплановости автора необходимо для анализа текста. В категории авторов важное место занимает существование автора-организатора, так как поэтическая целостность нетрадиционного повествования формируется именно им. Сложные речевые планы и многоплановость авторской системы, организующие автономно развиваемую структуру, отсылают к проблеме полифонии и диалогичности.
Далее, во второй главе исследуется поэтизация романа со стороны ритмических приемов, которые активно влияют на смысловую сущность произведения. Каждый фрагмент романа демонстрирует различные поэтические приемы: монтаж, повторы слов и фразы, по-
степенное увеличение и уменьшение ритмико-интонационных единиц и т. д. Эти черты создают уникальное поэтическое целое. В традиционной прозе последовательность повествования обеспечивается сюжетом и ролью рассказчика. Роман «Машины и волки», в отличие от традиционной прозы, ритмически соединяет смысловые единицы и создает особый прозаический ритм. В работе исследуются и более общие поэтические приемы, которые способствуют созданию поэтического смыслообразующего механизма всего романного текста.
В заключении подводятся итоги исследования, делается вывод о том, что разнообразие художественных форм, составивших спектр всего эстетического эксперимента прозы Б. Пильняка, наделено определенной эстетической целостностью. Писатель, отражал свое время, реализовал принципы новой поэтики прозы, недооцененной его современниками. В работе исследуется вклад писателя в художественную эволюцию русской литературы XX века. Это и составляет теоретическую значимость результатов диссертационного исследования.
Научные результаты диссертационного исследования могут быть использованы при изучении творчества Б.Пильняка, русской прозы 1920-х годов, стать основой для спецкурсов по истории русской литературы XX века.
Бессюжетность романа «Машины и волки»
Начало XX века, как известно, было отмечено небывалыми эстетическими экспериментами и в поэзии, и в прозе. Спорами с классическим наследием и поисками «новых средств художественной выразительности» (Ю. Тынянов) были охвачены разные, зачастую непримиримые, художественные направления. Творчество Б. Пильняка (романы «Иван-да-Марья» (1922), «Голый год» (1922), «Третья столица» (1923), «Красное дерево» (1929) и др.) лежит в русле экспериментальных поисков «нового слова». Однако несмотря на то, что имя Пильняка постоянно упоминалось наряду с именами современных ему писателей, его романы практически не становились предметом детального и подробного анализа. Более того, долгое время (со смерти автора до начала 1990-х гг.) в русском литературоведении не появлялось серьезных исследований о них. Литературоведы обратились к произведениям Пильняка лишь в начале 1990-х годов, но большинство работ было посвящено романам «Голый год», «Красное дерево» и «Повести непогашенной луны». Наиболее «забытым» оказался роман «Машины и волки».
Творчество Б. Пильняка находилось в центре многих дискуссий 1920-х годов, сосредоточенных на поэтических и идеологических особенностях его произведений. Первые попытки анализа творчества Пильняка появились в начале 1920-х годов. Н. Ашукин, А. Рашковская, М. Шагинян и другие, обращаясь к поэтическому эксперименту Пильняка, делали вывод о том, что в его произведениях отсутствует четкая писательская позиция по отношению к революции. Творчество Пильняка стало предметом дискуссий представителей разных точек зрения (А. Воронский, Л. Троцкий, «напос-товская» критика, формалисты — Ю. Тынянов и В. Шкловский и т. д.).
Критики разной ориентации подвергали отрицательным оценкам как формальные эксперименты Б. Пильняка, так и неясные для них идеологические взгляды писателя. Интересно, что даже установки формалистов на приоритет формального приема не позволили им увидеть в работе Пильняка эстетически новое формотворчество. Роман «Машины и волки» оценивался как нелитературное, недописанное и неудачное произведение.
Ю. Тынянов определил это произведение Пильняка через явление отсутствия «формы»31. P. A. Jensen в своей монографии о Пильняке «Nature as Code», размышляя об этом, пришел к выводу, что формалистов не устраивала «форма» его художественного произведения. «Здесь дело не просто в том, что произведения Пильняка бессодержательны, по мнению Тынянова у них совершенно отсутст вует всякая форма. Тынянов назвал Пильняка "оползнем"». Наряду с этим, для понимания конфликта между Пильняком и теоретиками формализма Jensen считает важным тезис В. Шкловского «Новая форма — рождает новое содержание»,33 из которого вытекает формула «отсутствие формы есть отсутствие содержания». Jansen рассуждает так: «Первоначально в центре внимания футуристов было "слово". В теории формалистов уже появляется более широкое понятие — "прием", так называемое техническое средство изображения, а в начале 20-х гг. интерес переключается на еще более крупные элементы, такие как сюжет и композиция произведения».34 Для формалистов проблема формы была более существенна, чем проблема содержания. В то же время эволюция взглядов формалистов привела их к пониманию взаимозависимости формы и содержания. Об этом свидетельствуют их интерес к авантюрному жанру и теория «интриги». Более того, на определенном этапе развития формалистической теории, проблема «сюжета» стала занимать значительное место в анализе текста. Поэтому по поводу творчества Пильняка формалисты пришли к следующему выводу: у Пильняка отсутствует содержание, так как у него нет формы, организованной и представляющей «сюжет».
нтертекстуальность
Художественный эксперимент Б. Пильняка рождался во внутренней дискуссии со всей классической литературой. Главной сферой приложения экспериментальных поисков становился стиль. Однако интерес к стилистической стороне литературы не снимает смысловую, содержательную сторону. Пильняк пытался увеличить содержательную и образную энтропию своих произведений через разнообразные стилистические эксперименты. Эта точка зрения представляется существенной для понимания специфики структуры романа «Машины и волки».
В романе «Машины и волки» обращает на себя внимание обильное цитирование разных источников. Цитируемые Пильняком тексты используются либо открыто («Помнишь, у Лермонтова,— Казбек с Шатом спорили? — "...От Урала до Дуная, до большой ре ки, колыхаясь и свер..." » (С. 242)), либо прячутся в хаотичной композиционной структуре романа. Эта сторона прозы Пильняка неоднократно вызывала нарекания со стороны современных ему критиков. Более того, кроме узнаваемых цитат, роман наполнен различными реминисценциями, вводящими структуры текста других писателей и уже существующие литературные образы. При этом одни связаны с конструктивной стороной романа,48 а другие — с образами определенного писателя (например, образ «метели»
А. Блока; настроение, напоминающее о А. Чехове, И. Бунине, С. Зайцеве и др.)- В романе «Машины и волки» очевидна тенденция к совмещению различных речевых планов, сосуществуют разнородные фрагменты: свободное цитирование, неожиданные вставки образов других писателей, нарушение течения чтения и т. д. При этом архетип высказывания принадлежит не только самому Пильняку, но и неким чужим субъектам. Заимствование чужих текстов является одним из существенных элементов поэтики романа.
Намеренная ориентация писателя на уже существующий в литературе стиль, метод или прием, названная стилизацией, существовала в литературе с античных времен. Однако особое звучание термины «стилизация», «пародия», «интертекстуальность» приобретают в XX веке. По мнению М. Ямпольского, «теория интертекстуальности имеет три основных источника — это теоретические взгляды Ю. Тынянова, М. Бахтина и теория анаграммы Фердинанда де Соссюра».49 Если теория «пародии» и «стилизации» Ю. Тынянова, соотносясь с формой и вариацией смысла, подчеркивает двойственность текста, то «анаграмма» текстов Соссюра показывает, как иной, внеположенный текст или цитата расширяет смысл текста от синхронии к диахронии, от горизонтального времени к вертикальному. Вместе с этим, несобственность текстов по отношению к автору данного произведения может объясняться через понятие «чужого слова» М. Бахтина. На фоне «чужого слова» между интертекстуальными фрагментами возникает диалогичное соотношение.
В сферу интертекстуальности входят пародия, стилизация, цитирование, контекстуальность, гипертекст и реминисценция.
Применение этих приемов в романе «Машины и волки» дает возможность Б. Пильняку реализовать поэтику «двойственности».
Понятия «пародия» и «стилизация», по мнению Ю. Тынянова, «живут двойною жизнью; за планом произведения стоит другой план, стилизуемый или пародируемый. Но в пародии обязательна невязка обоих планов, смещение их ... При стилизации этой невязки нет, есть, напротив, соответствие друг другу обоих планов: стилизующего и сквозящего в нем стилизуемого».50 С этой точки зрения, трудно считать роман Пильняка пародией. «Но, — продолжает Тынянов, — все же от стилизации к пародии — один шаг; стилизация, комически мотивированная или подчеркнутая, становится пародией».51 Наличие подобной двойственности у Пильняка было не раз отмечено разными критиками, в том числе и самим Ю. Тыняновым, хотя в большинстве случаев эта двойственность оценивалась негативно.
Речевые планы романа и полифоническая структура
При обращении к поэтике любого текста принципиальное значение имеет анализ художественной речи. Сущность художественного произведения кроется не в характере отдельных выражений, а в сочетании их в некоторые единства, в художественной конструкции словесного материала. Обращение к художественной речи многоаспектно: это — и средство изображения, и способ оценочного освещения внесловесной действительности, и предмет изображения кому-то принадлежащих и кого-то характеризующих высказываний.
Разнообразные аспекты художественной речи в романе Б. Пильняка «Машины и волки» заслуживают пристального изучения. Эта проблема всегда находилась в центре внимания исследователей, причем зачастую высказывались противоречивые оценки. Некоторые из современных Пильняку критиков и писателей (А. Ворон-ский, М. Горький, О. Мандельштам, Е. Замятин, С. Есенин и др.) высоко оценивали речевую энергию автора, а другие (Ю. Тынянов, Вяч. Полонский, В. Гофман и др.) критиковали Пильняка за сумбурность речевой структуры. При всех различиях в оценочном компоненте, общее мнение неизменно: речь у Пильняка беспорядочна. Так, А. Воронский отмечает: «Очень затейлив и оригинален прежде все го стиль. Построение речи отходит от обычных норм. Обороты совершенно неожиданные и непривычные. ... Речь раскидистая, ухабистая, слова бросаются широким, вольным взмахом, веером, врассыпную, либо ссыпаются разом ворохом».02 Вяч. Полонский также пишет, что «"метельность" умственного зрения автора наложила свою печать не только на тематику его вещей, она отразилась в их языке, в композиции, в образности. Пильняк — самый сумбурный, самый нестройный и неясный писатель современности. В его революционных вещах все перепутано, перемешано, сдвинуто, передвинуто, поставлено на голову, опрокинуто — как в калейдоскопе».103 Речевая манера Пильняка, действительно, не стабильна, а напротив, изменчива и нетрадиционна. Однако, на наш взгляд, именно эта черта романа «Машины и волки» во многом проясняет творческую манеру автора.
М. Бахтин разделяет романное целое на основные типы композиционно-стилистических единств: 1) прямое авторское литературно-художественное повествование (во всех его многообразных разновидностях), 2) стилизация различных форм устного бытового повествования (сказ), 3) стилизация различных форм полулитературного (письменного) бытового повествования (письма, дневники, и т. п.), 4) различные формы литературной, но внехудожественной авторской речи (моральные, философские, научные рассуждения, риторическая декламация, этнографические описания, протокольные осведомления и т. п.), 5) стилистически индивидуализирован . ные речи героев.104 Стилистические единства, указанные М. Бахтиным, не обязательно существуют изолированно в романе, в одном высказывании или в тексте, они могут переплетаться и взаимодействовать. В романе «Машины и волки» такая тенденция очевидна: высказывания в романе часто переплетаются друг с другом, их выражают самые разнообразные субъекты. Одна из трудностей понимания этого романа — многоплановые, противоречивые, иногда сумбурные позиции субъектов речи. Например, в главе «Смерть Юрия Георгиевича Росчиславского, старшего» представлены уведомление, которое свидетельствует о смерти Юрия Росчиславского, его письма к брату, вставка фрагментов с чисто эпическим голосом в письмо, сноска и комментарий автора, наблюдения лирического рассказчика и высказывания персонажей в форме прямой речи: них. Однако нельзя игнорировать и остальные субъекты речи (1, 3, 5), так как они также очень важны для понимания текста. Такое многообразие осложняет для читателя определение автора и субъектов речи. Кроме того, здесь цитируется уведомление, то есть неин-дивидуализированная, документированная речь (2): такая речь многократно представлена в романе в текстах мандатов, афиш и плакатов, частушек, поговорок и т. п. Они тоже входят в стилистическое единство романа и играют собственную роль в ткани текста. Многообразие разновидностей речей всех типов связано с жанровой проблематикой романа «Машины и волки». По Бахтину, «роман допускает включение в свой состав различных жанров, как художественных (вставные новеллы, лирические пьесы, поэмы, драматические сценки и т. п.), так и вне художественных (бытовые, риторические, научные, религиозные и др.). ... Каждый из этих жанров обладает своими словесно-смысловыми формами овладения различными сторонами действительности».
Проблема автора
Как было показано в предыдущем разделе, в романе «Машины и волки» сосуществуют различные противодействующие речевые планы — независимые отдельные фрагменты, повествуемые различными субъектами. В результате рождается новый жанр — некий «роман в повестях». Уже в самом произведении можно найти подтверждение этому: «Вот еще описание Москвы, другое, нужное повести» (С. 179), «Запись четвертая, Елены Андреевны Осколко-вой, жены доктора, сестры Милицы, реальная, как фантастика из повести о черном хлебе» (С. 333) (Курсив наш. — К.Х.Ч.). В этих фрагментах Пильняк использует слово «повесть», при этом настойчиво определяя все произведение как «роман». Представляется, что ключ к проблеме хаотичных речевых планов романа кроется в жанровом характере повествования. Решение этой задачи связано с проблемой жанра и проблемой автора как творца произведения.
Прием соединения в одном произведении разных «микроповестей» Пильняк нередко использует и в других своих текстах. В роман «Машины и волки» вставлены ранее отдельно опубликованные повести Пильняка: «Материалы к роману», «Рязань-яблоко», «Повесть о черном хлебе», «Волки», «Кукушки» и др.131 В связи с этим Ю. Тынянов писал: «Прием это удобный — в самом деле, незачем говорить самому, когда это может делать другой. Но вместе с тем и опасный. Он удается Пильняку, когда он цитирует Бунина, но совсем не удается, когда он цитирует Пильняка. (Пильняк любит себя цитировать: «Волки» — «Повести о черном хлебе»). ... Пильняк — оползень; только на основе полного жанрового распада, полной жанровой неощутимости мог возникнуть этот рассыпанный на глыбы прозаик, каждая глыба которого стремится к автономии».132 Примечательно, что Тынянов определяет путь, по которому движется Пильняк, как путь к «полному жанровому распаду».133
Б. Томашевский определил признаки жанра как «приемы, организующие композицию произведения», они «являются приемами доминирующими, т. е. подчиняющими себе все остальные приемы, необходимые в создании художественного целого».134 Итак, мы считаем проблему жанра и автора отправной точкой для понимания композиционной структуры романа «Машины и волки», в частности, и потому, что все упреки Пильняку, в основном, связаны с этими проблемами.
Термин «роман в повестях» указывает на то, что роман «Машины и волки» — это целостное произведение, в котором существует четкий принцип, в соответствии с которым соединяются фрагменты текста. Проблема жанра тесно связана с проблемой автора, который является «источником единства эстетической реальности, инстанцией, ответственной за целостный смысл художественного высказывания».
«Роман в повестях» подразумевает многоплановое авторство, так как в каждой повести существует собственный автор в разных смыслах этого термина. Отметим, что понятие «автор» в современном литературоведении имеет несколько значений. Б. О. Корман полагает, что, во-первых, слово «автор» «обозначает писателя, реально существующего человека». Во-вторых, оно «может означать некий взгляд на действительность, выражением которого является все произведение». В-третьих, «это слово используется для обозначения некоторых явлений, характерных для отдельных жанров и родов».136 Иными словами, второй и третий тип «автора» подразумевают какой-то повествовательный образ с идеологическим и формальным (речевым) характером.
Роман Б. Пильняка «Машины и волки», как уже было отмечено, — экспериментальный, спорящий с каноном традиционного классического романа XIX века. Одной из самых очевидных и ярких новаций этого эксперимента становится образ автора. Пильняк нарочито смешивает разные типы автора. Определяя сложную систему произведений Пильняка через «множество» авторов, Н. Ю. Грякалова отмечает, что в произведении Пильняка «автор вездесущ и неуловим».
