Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Мировоззренческие и литературные источники мотива тайны в лирике М.Ю.Лермонтова 32
1.1. Религиозное сознание М.Ю.Лермонтова как фактор, определяющий мотив тайны в его лирике 32
1.2. Влияние литературной среды на содержание лермонтовского мотива тайны 55
1.3. Артикуляция тайных смыслов как творческая проблема и особенности ее решения М.Ю.Лермонтовым 74
Глава 2. Мотив тайны в контексте мотивов лермонтовской лирики 96
2.1. Лермонтовский лирический герой: жизнь перед лицом тайны 96
2.2. Образно-семантическая триада сна-смерти-жизни 129
Заключение 145
Список литературы 152
- Религиозное сознание М.Ю.Лермонтова как фактор, определяющий мотив тайны в его лирике
- Влияние литературной среды на содержание лермонтовского мотива тайны
- Лермонтовский лирический герой: жизнь перед лицом тайны
- Образно-семантическая триада сна-смерти-жизни
Введение к работе
На современном этапе развития отечественного литературоведения с его плюрализмом исследовательских методов и методик анализа и интерпретации литературно-художественного текста актуализировались многие научные проблемы, которые ранее игнорировались либо считались полностью решенными. Применительно к лермонтоведению следует отметить, что наши знания о литературном наследии М.Ю.Лермонтова, выстроенные в систему при помощи исследовательских практик, чьи серьезные недостатки в настоящее время стали очевидными, нуждаются в корректировке.
Исследуемая нами проблема вызрела в условиях сложившейся противоречивой ситуации: с одной стороны, явная выраженность мотива тайны в поэтических и прозаических произведениях М.Ю.Лермонтова, с другой — нахождение этого мотива за рамками научных интересов. Каждое из слов «тайный», «тайна», «таинственный», образующих смысловую группу, вошло в «тысячу самых частых слов» частотного словаря языка М.Ю.Лермонтова. Поэт употребил их соответственно 117, 65 и 51 раз1. Для сравнения: частота слов «родина» и «мщение» — 52 и 632. Однако в Лермонтовской энциклопедии «родина» и «мщение» выделены в качестве самостоятельных мотивов творчества М.Ю.Лермонтова, а мотив тайны — нет. В библиографических указателях и в пятитомном биографическом словаре «Русские писатели. 1800-1917», в которые вошло практически все, что писалось о поэте с 1825 г. по 1977 г., не содержится ни одной научной работы по указанной нами теме3.
1 Лермонтовская энциклопедия. — М, 1981. — С. 763, 764,765.
2 Там же.-С. 736,752.
См.: Библиография литературы о М.Ю.Лермонтове: 1917-1977 гг. / Сост. О.В.Миллер. — Л., 1980; Литература о жизни и творчестве М.Ю.Лермонтова: Библиографический указатель. 1825-1916 / Сост. О.В.Миллер. - Л., 1990; История русской литературы XIX - начала XX века. Библиографический указатель. Общая часть / Под ред. К.Д.Муратовой. - СПб., 1993; Русские писатели. 1800-1917: Биограф, словарь: В 5 т. Т.З.-М., 1994.
В чем причины такого невнимания со стороны исследователей? Литературоведение в XIX—XX веках развивалось преимущественно в лоне рациональной науки, создавшей «научную» картину мира и особый стиль мышления, которому, как и любому другому стилю мышления, свойствен-
но было ограничивать круг допустимых проблем. Определенные проблемы «отбрасываются как не заслуживающие внимания, незначительные или бессмысленные»1. Тайне не нашлось места в рациональной «научной» картине мира, поэтому и в творчестве М.Ю.Лермонтова она не была замечена в силу своей бессмысленности для научного знания. Исследователи стремились к научной объективности, но упустили ее принципиальный элемент — «фиксировать факторы не одного только собственного художественного впечатления, но все те упорядоченности текстуальной данности произведения, какие могли бы быть восприняты эстетически каждым потенциальным читателем»2.
На очевидность присутствия мотива тайны в литературных творениях поэта рационализм как метод познания отреагировал единственно возможным ему способом: переосмыслил его в соответствии со своими принципами и перевел на свой язык. Проиллюстрируем это на типичном примере.
Мы иссушили ум наукою бесплодной,
Тая завистливо от ближних и друзей
Надежды лучшие и голос благородный
Неверием осмеянных страстей3.
Флек Людвиг. Возникновение и развитие научного факта: Введение в теорию стиля мышления и мыслительного коллектива. - М., 1999. - С. 127.
Тюпа В.И. Аналитика художественного: Введение в литературоведческий анализ. -М., 2001.-С. 6.
3 Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений: В 4-х т. Т. 1. — М., 1983. - С. 35. Далее ссылки на это издание даются в тексте в скобках. Римские цифры означают том, арабские - страницу.
В.Г.Белинский, рационалист, который «наложил опеку на свой подвижной ум, на свое тревожное сердце, создал план, программу, почти табличку поведения для своей жизни и для своей мысли...»1, интерпретирует эти строки из лермонтовской «Думы» следующим образом: «Поэт говорит о новом поколении,... что оно должно состариться под бременем познанья и сомненья; укоряет его, что оно иссушило ум бесплодною наукою. В этом нельзя согласиться с поэтом: сомненье — так; но излишества познания и науки, хотя бы и «бесплодной», мы не видим: напротив, недостаток позна-ния и науки принадлежит к болезням нашего поколения...» .
В.Г.Белинский понял лермонтовские строки утилитарно и говорит о роли науки в решении социальных проблем. В этой связи нельзя не согласиться с мнением Л.В.Черепнина, что «трудно и рискованно непосредственно переводить художественные образы на язык социологических категорий, тем более что в поэзии кроме слов и образов есть и сложные оттенки передаваемых ими чувств человека. Такой перевод обычно таит угрозу вульгаризации» . По этому поводу В.Г.Белинского критикует Б.И.Бурсов: «он не прав, считая возможным полное переложение образного содержания литературного произведения понятийным языком»4.
Смысл лермонтовских строк в другом: наука потому бесплодна, что не в состоянии объяснить голос страстей, то есть душевную жизнь человека—в этом суть мысли поэта. Утверждать, что проницательный критик, открывший Лермонтова для русской литературы и поставивший его в ряд классиков, чего-то не доглядел или разошелся с поэтом во мнении по несущественному вопросу, значит упрощать суть дела. Перед нами яркий пример проблемы стилевой коммуникации, когда встречаются противопо-
1 Анненков П.В. Литературные воспоминания. — М., 1960. — С. 163. Белинский В.Г. Стихотворения Лермонтова // Белинский В.Г. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 3. - М., 1978. - С. 255.
Черепнин Л.В. Исторические взгляды классиков русской литературы. - М., 1968. — С. 74.
4 Бурсов Б.И. Критика как литература. - Л., 1976. - С. 38.
ложные стили мышления, сформированные разными мировоззрениями. Стиль мышления в данном случае определяется как «готовность к направленному восприятию и соответствующему пониманию того, что воспринято»1.
В.Г.Белинский — приверженец рационализма и умозрительных систем. М.Ю.Лермонтов не удовлетворился ни картиной мира, которую предлагала официальная христианская церковь, ни «научной» картиной мира, созданной философами и учеными. Поэт был противником каких бы то ни было схем в познании мироустройства и не дорожил общепринятыми истинами. Зафиксировать и понять мотив тайны в лермонтовских произведениях критик не мог в силу того, что у него не было готовности к направленному восприятию «божественных снов», «воздушного, безотчетного бреда», «холода тайного», других поэтических выражений и объединяющего их смысла. Поэтому он истолковал их сообразно понятийной структуре рационального стиля мышления, отчего исконно лермонтовское в лермонтовских текстах скрывалось от взора читателей.
Приведенный выше пример попадания произведений М.Ю.Лермонтова в прокрустово ложе рационального стиля мышления важен для дальнейшего критического обзора работ, посвященных лермонтовскому творчеству, поскольку он характерен для лермонтоведения XIX-XX веков, развивавшегося преимущественно в лоне рациональной науки.
Пониманию творчества Лермонтова только с позиций рационализма много способствовали его современники, лично знавшие поэта, чьи суждения воспринимались как авторитетные и использовались в лермонтоведче-ских работах без должной критической оценки. П.А.Вяземский писал, что «бури Лермонтова» были «внешние, театральные, заимствованные и, так сказать, заказные, то есть он сам заказывал их себе» . Родственнику Лер-
1 Флек Людвиг. Возникновение и развитие научного факта: Введение в теорию сти
ля мышления и мыслительного коллектива. - М, 1999. — С. 162.
2 Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика. - М., 1984. — С. 314.
монтова А.П.Шан-Гирею «всегда казалось, что «Демон» похож на оперу с очаровательнейшею музыкой и пустейшим либретто»1. Е.П.Ростопчина утверждала, что Лермонтов «решил... драпироваться в байронизм» и «бить на таинственность», что его «первоначальная мысль постоянно не имеет полноты, неопределенна и колеблется...»2. Таким образом, мотив тайны в творчестве Лермонтова объявлялся явлением искусственным, малозначительным. Вышеприведенные утверждения современников Лермонтова, с нашей точки зрения, грешат несоответствием действительности и «характеризуют больше их авторов и почти нисколько — поэта»3. По мнению В.М.Марковича, критические отклики на лермонтовские произведения, начиная с 40-х годов XIX века, не выходили за пределы двух крайних идейных направлений, которые он обозначил как консервативный морализм и гуманистический прогрессизм4. Лермонтовед также отмечает, что «горизонты объяснения и оценки лермонтовских произведений повсюду устойчиво сохраняли в ту пору свою изначальную узость»5.
С.О.Бурачок упрекает Лермонтова в том, что свои творческие поиски он ведет «в мрачной стране Я», и назидательно рекомендует ему устремиться в «страну света», где есть «чудесные тайны мироздания, устроенного по чертежу добра, истины и красоты»6. По мировосприятию С.О.Бурачок - рационалист, полный антипод Лермонтова, он не понимает, что человек может переживать тайну по-настоящему только личностно, в про-
Шан-Гирей А.П. М.Ю.Лермонтов // М.Ю.Лермонтов в воспоминаниях современников.-М., 1989.-С. 46.
2 Ростопчина Е.П. Из письма к Александру Дюма // М.КХЛермонтов в воспомина
ниях современников. М., 1989. - С. 358,361.
3 Григорьян К. Личность и судьба поэта // Звезда. - 1974. - № 10. - С. 191.
4 Маркович В.М. Лермонтов и его интерпретаторы // Михаил Лермонтов: pro et
contra. - СПб., 2002. - С. 9.
5 Там же.-С. 10.
6 Бурачок СО. Стихотворения М.Лермонтова // Михаил Лермонтов: pro et contra. —
СПб., 2002.-С. 103.
странстве своего «я». Поэтому подлинный мотив тайны в произведениях Лермонтова остается для Бурачка неуловимым.
Признавая талант поэта, строгие критики, как, например, Е.Ф.Розен, обвиняли его в том, что в его лирике нет «строгой отчетливости»1, или, как В.Т.Плаксин, ставили ему в упрек «преобладание страсти пред творческим воображением» и сетовали на то, что «самые картины, которые везде у него так живы, всегда происходят от страстей...», а страсти «были господствующими двигателями Лермонтова; они вызвали его к поэтической деятельности...»2. Другими словами, критиковалось то, без чего нахождение мотива тайны в литературном тексте не может быть: подлинность чувств и мыслей и сознаваемая самим автором невозможность их выражения с полнотой и ясностью.
Исследуемая нами сторона творчества Лермонтова не была понята и поздним Н.В.Гоголем, вставшим на путь духовного просветительства в рамках православной веры. Автор произведений с мистическими сюжетами, фантастической реальностью и переливом тайных смыслов, он демонстрирует поверхностное понимание творчества своего гениального современника, отказывая ему в глубине и оригинальности: «... самый стих не получил еще своей собственной твердой личности и бледно напоминает то стих Жуковского, то Пушкина...»3; «... власть какого-то обольстительного демона»4 над поэтом Гоголь, следуя сложившемуся в общественном мнении стереотипу, изображает в виде пустой литературной игры.
Об авторах, писавших о Лермонтове в 40-е годы XIX века, А.В.Дружинин сказал, что они ценили в поэте «смысл временный выше смысла вечного» и «спешили нисходить из светлого мира «звучных песен» в мир
Розен Е.Ф. Стихотворения М.Лермонтова // Михаил Лермонтов: pro et contra. — СПб., 2002. - С. 147.
2 Плаксин В.Т. Сочинения Лермонтова // Там же. — С. 167.
3 Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями. - М., 1993. - С. 210-211.
4 Там же.-С. 210.
житейской простоты, в мир будничной правды...» . Со сходных идейных позиций в 1850-е годы оценивал творчество Лермонтова А.Д.Галахов , рассматривавший литературу как «выражение общественного мнения» .
Нахождение мотива тайны вне интереса исследователей творчества Лермонтова можно также объяснить тем, что развитие отечественной литературы и литературной критики проходило в неразрывной связи с революционно-освободительным движением. Обращение критики к анализу литературных произведений требовало «прежде всего именно социологического взгляда на литературу... или непосредственной публицистичности»4. Следовательно, не все в творчестве М.Ю.Лермонтова востребова-лось в одинаковой степени. Приоритет отдавался тому, что было связано с обличением самодержавного строя, крепостничества, социального неравенства, религиозных догм. Мотив тайны, поскольку он не имел отношения к злободневным темам, оставался не замеченным.
Подкрепим свои рассуждения мнением Д.Е.Максимова: «В последние годы жизни Белинского его интерес к Лермонтову, по-видимому, уже... потерял некоторую часть своего напряжения. Новой стадией освободительного движения были выдвинуты на первый план новые имена. Поэтому и продолжатели Белинского, крупнейшие представители революционно-демократической критики, при всем своем расположении к Лермонтову, не оставили работ, специально посвященных анализу его творчества»5.
1 Дружинин А.В. «Повести и рассказы» И.Тургенева. СПб., 1856 // Дружинин А.В.
Прекрасное и вечное. - М., 1988. - С. 304.
2 См.: Галахов А.Д. Лермонтов (отрывки) // Михаил Лермонтов: pro et contra. -
СПб.,2002. -С. 184-199.
Хасенбаев П.Х. Проблемы поэтики писателей «натуральной школы» в статьях Га-лахова А.Д. // Проблемы поэтики русской литературы XIX века. Межвузовский сборник научных трудов. - М., 1983. - С. 156.
4 Кондаков И. «Нещадная последовательность русского ума» (Русская литературная
критика как феномен культуры) // Вопросы литературы. — 1997. - № 1. - С. 143.
5 Максимов Д.Е. Об изучении мировоззрения и творческой системы Лермонтова //
Русская литература. -1964. — № 3. — С. 3-4.
Критики нового поколения, идейную платформу которых можно обозначить, используя выражение Н.А.Бердяева, как «социальный утилитаризм»1, отличались от своих предшественников политическими взглядами, но одновременно являлись их последователями в одностороннем подходе к Лермонтову и его творчеству — на этот раз с позиций революционного идеала. Их практически не интересует ценность художественного содержания лермонтовских произведений. Тот факт, что ни сам поэт, ни его главный литературный герой Печорин не были революционерами и не мыслили по-революционному, более всего повлиял на вынесенный ими приговор.
«Но время Онегиных и Печориных прошло, - восклицает А.И.Герцен. - Теперь в России нет лишних людей...»2. Печорин - лишний и Лермонтов - лишний - таков смысл герценовских слов.
В том же ключе рассуждает и Н.А.Добролюбов: «Прочтите всего Пушкина, Лермонтова... много ли найдете вы у них задушевных звуков, вызванных простыми, насущными потребностями жизни? Повсюду фанта-зия, аллегория, эфир...» . Из этих слов ясно, что мотив тайны, как, впрочем, и другие мотивы лермонтовского творчества, не имеющие отношения «к насущным потребностям жизни», Н.А.Добролюбов попросту не фиксирует. Его приговор Лермонтову категоричен: «... он все-таки не то, что нам теперь нужно»4.
Известный максимализмом в оценках, Д.И.Писарев вообще считает Лермонтова не поэтом, а зародышем поэта, у которого ничего не получи-
Бердяев Н.А. Русская идея // Вопросы философии. - 1990. - № 2. - С. 135. Герцен А.И. Новая фаза в русской литературе // Герцен А.И. Собрание сочинений: В 8т. Т. 8.-М., 1975.-С. 43.
Добролюбов Н.А. Стихотворения Ивана Никитина // Добролюбов Н.А. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 3. - М, 1987. - С. 147. 4 Там же.-С. 150.
лось, «кроме односторонних попыток и недодуманных зачатков разумного миросозерцания»1.
Логично заключить, что революционно-демократическая критика не только способствовала укреплению узко рационалистического подхода к лермонтовскому творчеству в ущерб пониманию многозвучия его поэтического мира, но и пыталась предать самого Лермонтова забвению.
В полемике 80-х-90-х годов XIX века, в которой участвовали сторонники культурно-исторической школы и народнической критики, «линия фронта» также пролегала далеко от мотива тайны в творчестве Лермонтова. В.О.Ключевский, например, утверждал, что грусть «проходит непрерывающимся мотивом по всей его поэзии...»2. Принципиально иную точку зрения высказал Н.К.Михайловский, рекомендовавший искать ос-новной мотив лермонтовской поэзии «в области героизма» . Однако их восприятие мотива тайны совпало: в представлении В.О.Ключевского, Лермонтов стремился «казаться лейб-гвардии гусарским Мефистофелем»4; согласно Н.К.Михайловскому, в лермонтовской поэзии «можно найти много напускного, навеянного со стороны какою-нибудь случайностью»5.
Произвол критика в отношении поэта допустил И.Ф.Анненский, который свел на нет исследуемую нами проблему категорическим отрицанием очевидного: Лермонтов «не допытывался от жизни ее тайн и не донимал ее вопросами»6.
Можно констатировать огромное влияние революционно-освободительного движения на развитие литературно-критической мысли в России.
1 Писарев Д.И. Реалисты // Писарев Д.И. Литературная критика: В 3 т. Т. 2. — Л.,
1981.-С. 128, 129.
2 Ключевский В.О. Грусть // Русская мысль. - 1891. - № 7. — С. 8.
3 Михайловский Н.К. Герой безвременья // Михайловский Н.К. Литературная кри
тика: Статьи о русской литературе ХГХ - начала XX века. - Л., 1989. - С. 414.
4 Ключевский В.О. Русская мысль. - 1891. - № 7. - С. 3.
5 Михайловский Н.К. Литературная критика: Статьи о русской литературе XIX —
началаXX века.-Л., 1989.-С. 412.
6 Анненский И.Ф. Юмор Лермонтова // Анненский И.Ф. Книги отражений. — М.,
1979.-С. 136.
Однако, как справедливо отмечено, «не следует сводить литературный процесс к отражению только идеи революционного преобразования действительности»1. Литературный процесс также включал в себя целый комплекс проблем религиозно-этического содержания. У авторов, исследовавших эти проблемы в конце XIX — начале XX века, не угасало влечение к творчеству Лермонтова. В их понимании его значение связывалось прежде всего с постижением тайн мироздания и с возможностью космического взгляда на историю человечества и современный мир.
На тайну личности поэта и его творчества обращал внимание С.А.Андреевский: «... прирожденная Лермонтову неотразимая потребность в признании иного мира разливает на всю его поэзию обаяние чуд-ной, божественной тайны» .
Строго критиковавший Лермонтова за то, что он не реализовал свое божественное дарование, В.С.Соловьев отмечал в поэте «способность переступать в чувстве и созерцании через границы обычного порядка явлений и схватывать запредельную сторону жизни и жизненных отношений»3.
Русским символистам мотив тайны в творчестве Лермонтова представлялся всеобъемлющим. Это было обусловлено тем, что, по их убеждению, в запредельных сферах уготована земная миссия поэтов, смысл которой для всех, включая и самого Лермонтова, остался тайной. «Он знал то, чего другие не могли знать»4, - написал, затрагивая тему сверхчеловеческого в Лермонтове, А.Белый и обозначил отношение к тем, кто этого не замечал: «Поэт, не занятый разгадкой тайн... лермонтовского творчества,
Одинокое В.Г. Религиозно-этические проблемы в творчестве Ф.М.Достоевского и Л.Н.Толстого // Русская литература и религия. - Новосибирск, 1997. - С. 96.
2 Андреевский С.А. Лермонтов // Михаил Лермонтов: pro et contra. — СПб., 2002. —
С. 295.
3 Соловьев B.C. Лермонтов // Соловьев B.C. Литературная критика. - М., 1990. -
С. 281.
4 Белый А. О теургии (отрывок) // Михаил Лермонтов: pro et contra. - СПб., 2002. -
С. 397.
не может нас глубоко взволновать» . Утверждая, что родной мир Лермонтова «именно нездешний», В.В.Розанов далее развивал свою мысль: «Звездное и царственное - это нельзя отнять у Лермонтова; подлинно сти-
хийное, «лешее начало» - этого нельзя у него оспорить» . Эту мысль он упорно повторяет в своих работах: «Материя Лермонтова была высшая, не наша, не земная»3. Оформлению рождавшегося мифа о сверхъестественности Лермонтова немало способствовал Д.М.Мережковский, назвавший его «поэтом сверхчеловечества»4. Ему вторил К.Д.Бальмонт в стихотворении «К Лермонтову», в котором он признавался поэту в любви за то, что он «нечеловеком был»5. Комплекс идей, связанных с пониманием тайны личности Лермонтова и его творчества через их соотнесенность с религией, метафизикой, «космическим взглядом» на человека и на историю человечества, нашел отражение также в работах Б.А.Садовского6, В.Я.Брюсова7, В.Ф.Ходасевича8, П.Н.Сакулина9 и других авторов.
Д.И.Абрамович, придерживавшийся в своих исследованиях о Лермонтове рационального метода, тем не менее, обратил внимание на то, «сколько загадочного, неясного и спорного в многогранной душе поэта»10.
«Склонности к мистицизму у Лермонтова не было, — утверждал В.Д. Спасович, — но всеми своими помышлениями он стремился к сверхчувст-
Белый А. Апокалипсис в русской поэзии // Весы. - 1905. -№ 4. -С. 17.
2 Розанов В.В. М.ЮЛермонтов (К 60-летию кончины) // Розанов В.В. Собрание со
чинений: О писательстве и писателях. — М., 1995. — С. 77.
3 Розанов В.В. Собрание сочинений: Мимолетное. — М., 1994. — С. 301.
4 Мережковский Д.М. М.Ю.Лермонтов. Поэт сверхчеловечества // Мережковский
Д.М. В тихом омуте: Статьи и исследования разных лет. - М., 1991. - С. 378.
5 Бальмонт К. Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи. — М., 1990. — С. 93.
6 Садовский Б.А. Трагедия Лермонтова // Русская мысль. — 1912. — Кн. 7. Отд. 2. —
С. 1-22.
Брюсов В.Я. М.Ю.Лермонтов // Лермонтов М.Ю. Полное иллюстрированное собрание сочинений. Т. II. - М., 1914. - С. I-XVI.
8 Ходасевич В.Ф. Фрагменты о Лермонтове // Знамя. — 1989. - № 3. — С. 200-207.
9 Сакулин П.Н. Земля и небо в поэзии Лермонтова // Венок М.КХЛермонтову:
Юбил. сб. - М.; Пг., 1914. - С. 1-55.
10 Абрамович Д.И. Материалы для биографии Лермонтова // Лермонтов М.Ю. Пол
ное иллюстрированное собрание сочинений. Т. 5. - СПб., 1913. - С. CXXVIII.
венному, к недоступному для нашего ума...» . Отметив наличие таинственного и непознаваемого в лермонтовском творчестве и сказав, что оно есть «вечный антагонист систематического, научного знания», лермонто-вед подчеркнул право науки брать его в качестве объекта исследования, «строя помосты из гипотез...»2.
В 20-х-80-х годах XX века подобные идеи, оцененные как продуктивные для дальнейшей их разработки, в лермонтоведении стали в принципе невозможны. Это было связано с диктатом исследовательского метода, основанного на принципах марксистской философии и имеющего свой специфический категориальный аппарат.
До названного периода авторам было свойственно рассматривать свои исследования о Лермонтове как звено бесконечного процесса постижения тайной сути поэта и его творчества. На смену им пришли исследователи, объявившие религиозно-философские и психологические проблемы лермонтоведения, с которыми неразрывно связан мотив тайны, ненаучными и, следовательно, не заслуживающими внимания. Более того, они руководствовались идеей о возможности окончательного и единственно верного понимания поэта. Например, Б.М.Эйхенбаум, уверенный в детерминированности творчества великого поэта исключительно социально-историческими факторами, утверждал: «Подлинный Лермонтов есть Лермонтов, понятый исторически...»3. Из этого посыла, по его мнению, следовал непреложный вывод: «... проблематика в изучении Лермонтова должна быть исторической»4.
Спасович В.Д. Байронизм у Лермонтова // Лермонтов М.Ю. Полное иллюстрированное собрание сочинений. Т. VI. — М.: Печатник, 1915. - С. 195.
2 Там же.-С. 195.
3 Эйхенбаум Б.М. Лермонтов: Опыт историко-литературной оценки // Эйхенбаум
Б.М. О литературе. - М., 1987. - С. 143.
4 Эйхенбаум Б.М. Литературная позиция Лермонтова // Эйхенбаум Б.М. О прозе. О
поэзии: Сб. статей. -Л., 1986. - С. 97.
Безоглядное следование этому принципу в исследованиях о поэте обернулось «плоским историческим комментаторством»1. Так, взгляд на Лермонтова как на «острого политического лирика»2 нашел отражение в откровенно ангажированных и научно несостоятельных суждениях, яркий пример которых продемонстрировал В.Я.Кирпотин: «Тесный круг эгоистической личности уводит от борьбы за улучшение участи страдающих и угнетенных. Мысль Лермонтова была политической мыслью» .
Строгая методологическая установка привела к тому, что в сознании нескольких поколений исследователей прочно утвердилась мысль, что в лермонтовском творчестве нет ничего тайного, чего было бы нельзя научно объяснить. Из нее развилась другая устойчивая мысль о том, что в произведениях Лермонтова не было ничего, чему сам поэт не мог дать логического объяснения. Обе они открыли возможность для идеологически выдержанных и рациональных по содержанию толкований лермонтовских лирических произведений, наполненных мотивом тайны. Так, В.Архипов утверждал, что «пророчества» и «предсказания» поэта «имели всегда своим «предметом» практическую устремленность человека...»4. А.И.Ревякин преувеличивал направленность лермонтовской поэзии на «реалистическую трезвость» и «обобщающее начало»5.
Впрочем, следует отметить, что подобный взгляд на творчество Лермонтова существует и независимо от идеологических установок. В.Э.Вацуро, например, полагал, что репутация «загадочного поэта», установившаяся за Лермонтовым в сознании исследователей, имеет основания «не в какой-либо особой «таинственности» творчества и биографии, а в
Виноградов И.И. По живому следу: Духовные искания русской классики: Литературно-критические статьи. - М., 1987.— С. 14.
2 Закруткин В.А. М.Ю. Лермонтов (1841-1941). - Ростов-на-Дону, 1941. - СЮ.
3 Кирпотин В.Я. Вершины. Пушкин. Лермонтов. Некрасов. — М., 1970. - С. 208.
4 Архипов В. М.Ю.Лермонтов. Поэзия познания и действия. — М., 1965. - С 9.
5 Ревякин А.И. История русской литературы XIX века: Первая половина. — 3-е изд.
-М., 1985.-С. 327.
относительной скудости сведений...» . А.Либерман утверждал, что «Лермонтов даже и через полтора века после его смерти почти не нуждается в комментариях...», что «его аллегории прозрачны, его ассоциации воспроизводимы» и «мы точно знаем, что имел в виду автор»2.
Однако литературоведы не могли полностью игнорировать лермонтовский мотив тайны. И хотя научной проблемой он так и не стал, отдельные замечания, имевшие к нему непосредственное отношение, в научной литературе все же появились. Т.П.Голованова, например, в исследовании о влиянии Лермонтова на советских поэтов кратко заметила: «... ясное и таинственное как эстетические категории родственны поэтике Лермонтова, поскольку они преломляют процессы познания и самопознания, противоречия действительности, «диалектику души»3.
Попытку исследовать «таинственное в психологических коллизиях и образах, созданных Лермонтовым»4, предпринял коллектив ученых Иркутского университета. Интерпретировав произведения поэта с откровенно идеологических позиций, они сформулировали основной вывод: Лермонтов «подводит под решение всяческих тайн бытия законы материального мира...»5. Данный коллективный труд наглядно показал, как перспективная научная проблема может быть дискредитирована в угоду идеологическим интересам.
Факт, заслуживающий внимания: лермонтоведы, оставаясь на позициях марксистского метода, в своих работах допускали суждения, с ним не согласующиеся. Так, В.Ф.Асмус сказал о Лермонтове: «Источники и корни
1 Вацуро В. Художественная проблематика Лермонтова // Лермонтов М.Ю. Из
бранные сочинения. - М., 1983. - С. 5.
2 Либерман А. Лермонтов и Тютчев // Норвичские симпозиумы по русской литера
туре и культуре. Т.Ш. Михаил Лермонтов. 1814-1989. - Вермонт, 1992. - С. 101.
3 Голованова Т.П. Наследие Лермонтова в советской поэзии. — М, 1978. — С. 7.
4 Проблемы мировоззрения и мастерства М.Ю.Лермонтова (Авт.: А.Л.Рубанович,
С.Сердюкова, С.Смирнов, Л.Голомбиевская, С.Маркова, Т.Швецова). - Иркутск, 1973.
-С. 93.
5 Там же.-С. ПО.
его философской рефлексии перепутаны и глубоко погружены в темную почву, неисследованную, да и вряд ли доступную окончательному исследованию»1.
Н.С.Тихонов проявил непоследовательность в своем отношении к исследуемой нами проблеме: за его утверждением о том, что таинственности в жизни и творчестве Лермонтова для исследователей «уже почти не осталось», следовало противоположное: «... его «таинственная повесть» продолжает источать какие-то сильные чары...»2.
По убеждению И.Б.Роднянской, страстные волнения души и сама поэзия «происходят для Лермонтова из неведомого темного источника, связанного с демоническим наитием»3.
Обратим внимание на еще один любопытный факт: в сознании литературоведов всех поколений, включая тех, кто придерживался строго материалистических взглядов, Лермонтов, его творчество и тайна выстраивались в один ассоциативный ряд. Внешне это проявлялось в том, что применительно к поэту они использовали лексику, семантически близкую слову «тайна» и не имевшую непосредственного отношения к целям их научных работ. Так, С.А.Андреев-Кривич в заглавии своего труда «Всеве-денье поэта» использует термин, чуждый его исследовательскому методу, и даже не пытается дать ему определение4. Авторы другой книги, биографической по содержанию, называют имя Лермонтов таинственным5. «Художественный феномен Лермонтова-писателя, - признает Г.П.Макогонен-
1 Асмус В.Ф. Вопросы теории и истории эстетики. — М., 1968. — С. 360.
2 Тихонов Н.С. Лермонтов // Тихонов Н.С. Писатель и эпоха. - М, 1974. - С. 362,
378.
3 Роднянская И.Б. Демон ускользающий // Вопросы литературы. - 1981. - № 5. -
С. 148.
4 См.: Андреев-Кривич С.А. Всеведенье поэта. - М., 1978.
5 Семченко А.Д., Фролов П.А. Мгновения и вечность: К истокам творчества
М.ЮЛермонтова. - Саратов, 1982. - С. 75.
ко, - все больше уподобляется сфинксу» . В.А.Солоухин говорит о читательском восприятии лермонтовских стихов: «Приходят сразу на ум слова: волшебство, магия слова, загадка, тайна...» . По мнению И.Я.Заславского, «печатью неотразимо влекущей «загадочности» отмечены многие создания Лермонтова.. .»3.
Д.Е.Максимов пишет о поэтическом мире Лермонтова, который «поражает и завораживает своей таинственной глубиной и мощью»4. Исследователь охотно использует введенный еще В.Г.Белинским термин «лермонтовский элемент» и раскрывает его содержание: он «ни на что не похожий, но безошибочно узнаваемый»; его «легче почувствовать, чем определить и объяснить»; он «господствует» в поэтическом мире Лермонтова5. Мы можем констатировать, что Д.Е.Максимов, объяснявший творчество поэта с позиций социального и исторического детерминизма, допустил в свой исследовательский метод инородное тело — некую идеальную сущность, логически не определяемую, но фиксируемую чувственно. Другими словами, под «лермонтовским элементом» он признал тайну и ее господствующее положение в творчестве Лермонтова.
Особо следует выделить работу С.В.Ломинадзе, посвященную особенностям поэтики Лермонтова6. Не исследуя напрямую мотив тайны, автор подробно рассмотрел уникальные особенности сознания поэта и их влияние на образность и семантику лирики. С.В.Ломинадзе указал на таинственное в лирических текстах и, дав им оригинальную трактовку, про-
Макогоненко Г.П. Поэма М.КХЛермонтова «Мцыри» и русский реализм 1830-х годов (Пушкинское начало в поэме Лермонтова) // Проблемы поэтики русского реализма XIX века: Сборник статей. - Л., 1984. - С. 13.
2 Солоухин В. «По небу полуночи ангел летел» // Литература в школе. — 1989. — №4.-С.З.
Заславский И.Я. Лермонтов и украинская поэзия. - Киев, 1977. - С. 21.
4 Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова // Лермонтов М.Ю. Полное собрание стихо
творений: В 2-х т. Т. 1. -Л., 1989. - С. 5.
5 Там же.
6 См.: Ломинадзе СВ. Поэтический мир Лермонтова. - М., 1985.
демонстрировал «сколь таинственна» жизнь души Лермонтова, «которой поистине «нет закона», прослеживаемого извне»1.
«Он во многом еще не открыт. Он — до сих пор тайна», - сказал о Лермонтове Д.С.Лихачев и сформулировал свой взгляд на современное лермонтоведение: «Серьезных исследований о нем выходило недостаточно, а теперь их и вовсе нет»2.
В последние годы наблюдается повышенный интерес ученых к исследованию вопросов, связанных с религиозно-философской направленностью творчества русских поэтов. Лермонтовские тексты изучаются как результат «духовного делания» личности, стремившейся реализовать свой потенциал как в земном бытии, так и в инобытийной сфере. Подобный подход к творчеству Лермонтова реализован в работах О.П.Евчук , Л.В.Жаравиной4, С.Н.Зотова5. В духе современных тенденций в лермон-товедении задает вопрос В.В.Афанасьев: почему Лермонтов «не просто волнует, а трогает до глубины?»6 Автор сам отвечает, высказывая для него очевидное: «Конечно, в этом есть тайна» . Мотив тайны на материале эпического произведения Лермонтова исследует Р.Б.Митчина, в статье ко-торой тайна предстает в качестве «объекта литературного обыгрывания» .
Ломинадзе СВ. Поэтический мир Лермонтова. - М., 1985. - С. 132.
2 Лихачев Д.С. Живой Лермонтов // Гусляров Е.Н., Карпухин О.И. Лермонтов в
жизни: Систематизир. свод подл, свидетельств современников. - Калининград, 1998. —
С. 2,3.
3 Евчук О.П. Этико-философская содержательность эстетического идеала М.Ю.Лер
монтова: Автореф. дисс.... канд. филол. наук. — Омск, 1998.
4 Жаравина Л.В. Философско-религиозная проблематика в русской литературе
1830- 40-х годов: А.С.Пушкин, М.ЮЛермонтов, Н.В.Гоголь»: Автореф. дисс. ... докт.
филол. наук. — Волгоград, 1996.
5 Зотов С.Н. Художественное пространство - мир Лермонтова. - Таганрог, 2001.
6 Афанасьев В. «Печальный Демон, дух изгнанья...» Размышления над поэмой
М.Ю.Лермонтова «Демон» // Литературная учеба. - 2000. - № 3. - С. 98.
7 Там же.
8 Митчина Р.Б. Мотивы «игры» и «тайны» в произведении М.Ю.Лермонтова
«Штосе» // Проблемы современного изучения русского и зарубежного историко-
литературного процесса: Материалы XXV Зональной научно-практической конферен
ции литературоведов Поволжья и Бочкаревских чтений (22-25 мая 1996 года). - Сама
ра, 1996.-С. 55.
Приведенный выше краткий обзор литературы показывает, что в лермонтоведении сложилась традиция интерпретировать личность и литературные произведения Лермонтова в неразрывной связи с феноменом тайны. Вместе с тем, очевидно, что мотив тайны в его творчестве, и уже -в его лирике, очень мало выделялся в качестве самостоятельной научной проблемы. Отсюда ее недостаточная изученность и по сей день. Вышеизложенное объясняет актуальность исследования мотива тайны в лирике М.Ю.Лермонтова как компонента принципиально значимого для всего творчества поэта.
Цель настоящей диссертации заключается в выявлении мотива тайны в лермонтовской лирике и описании его как универсального компонента, проецирующегося на ее образно-смысловое содержание.
В соответствии с этой целью нами формулируются следующие задачи:
доказать, что Лермонтов имел религиозное сознание, которое явилось главным источником мотива тайны в его лирическом творчестве;
показать наличие устойчивого мотива тайны в произведениях отечественной и зарубежной литературы, явившихся средой, оказавшей влияние на лирику Лермонтова;
- выявить индивидуальные особенности решения Лермонтовым
творческой проблемы выражения тайных смыслов;
раскрыть формы выражения мотива тайны в лермонтовской лирике;
показать связь мотива тайны с другими мотивами лермонтовской лирики.
Материалом анализа в настоящем исследовании являются лирические стихотворения Лермонтова раннего и позднего периода без деления их на фоновые и шедевры. Тексты их даются по Собранию сочинений М.Ю.Лермонтова в 4-х томах (М., 1983).
Методологической базой исследования явились работы отечественных философов А.Ф.Лосева, Л.И.Шестова, С.Л.Франка, М.К.Мамардашви-ли, давших образцы высокой исследовательской культуры в разработке научной проблемы природы человеческого сознания и его творческой составляющей. Нами разделяется их взгляд на субъективность как на необходимый инструмент воплощения мысли, добытой самостоятельно в момент предельного напряжения работы сознания, и на понимание как на постижение творческой личности через повторение ее духовного опыта. Актуализация исследовательской позиции названных мыслителей применительно к лермонтовскому творчеству открывает неисчерпаемые эвристические возможности, в том числе и возможность распознать мотив тайны в качестве основного, определяющего образно-смысловое и эмоциональное наполнение лирики Лермонтова. В своем исследовании мы также опирались на методологические принципы, содержащиеся в работах отечественных литературоведов: И.Л.Андроникова, В.Ф.Асмуса, Б.М.Эйхенбаума, В.И.Коровина, В.А.Мануйлова, Д.Е.Максимова, Л.Я.Гинзбург, И.П.Щеб-лыкина, И.Б.Роднянской, С.В.Ломинадзе.
Специфика изучаемой нами проблемы подсказала метод исследования, который имеет синкретический характер. В его рамках применяются методы историко-генетический и историко-типологический, которые позволяют получить знания о генезисе мотива тайны в лирике Лермонтова в контексте индивидуальных особенностей лермонтовского гения, основных идей и литературных традиций современной ему эпохи.
Нами учтены рекомендации русских поэтов, в частности, А.А.Блока, критиковавшего «путь беспощадного анатомического рассечения»1 при исследовании литературного произведения, и С.Я.Маршака, который высказал сходное суждение о том, что рассеченное на части произведение
1 Блок А.А. Педант о поэте // Блок А.А. Собр. соч. Т. 5. - М.; Л., 1962. - С. 26.
искусства «превращается в безжизненную и бесцветную ткань» , и в качестве иллюстрации невозможности механического деления целого на части
г# 2
привел лермонтовское стихотворение «Выхожу один я на дорогу...» .
Нами отвергается как неприемлемый принцип редукции смысла художественного текста. «Смысл, - пишет А.Ю.Агафонов, - не дискретен, а, скорее, представляет континуум своих состояний»3. Он «не складывается по частям; если он есть, он дан целиком»4.
В диссертационном исследовании используется метод, который
$ Ю.Айхенвальд, назвав его имманентным, сформулировал следующим об-
разом: «... исследователь художественному творению органически сопри-
чащается и всегда держится внутри, а не вне его»5. По сути, так же форму
лирует этот метод Г.Г.Красухин в своей работе с красноречивым названи
ем - «Доверимся Пушкину»: «...будем читать прежде всего его тексты,
вдумываться в его аргументы, проникаться его мироощущением, — следо-
«I вать за его мыслями»6.
Мы вполне разделяем мнение И.П.Щеблыкина о необходимости, обновляя методологию литературоведческого анализа, идти к Лермонтову, «подниматься на уровень его сознания, чувствований»7.
Термины, которыми мы оперируем в работе, не получили строго оп
ределенного значения в научной литературе. Поэтому прежде чем присту
пить к изложению своей точки зрения на исследуемую проблему, делаем
щ необходимые пояснения.
1 Маршак С.Я. Об одном стихотворении // Маршак С.Я. Воспитание словом. - М.,
1964.-С. 162.
2 Там же.-С. 163.
3 Агафонов А.Ю. Человек как смысловая модель мира. - Самара, 2000. - С. 79.
4 Там же. - С. 58.
5 Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. - М., 1994. — С. 24.
6 Красухин Г.Г. Доверимся Пушкину: Анализ пушкинской поэзии, прозы и драма-
Ь тургии. - М., 1999. - С. 7.
7 Щеблыкин И.П. Проблемы изучения творчества М.Ю.Лермонтова в вузе и школе
на современном этапе // Изучение творчества М.Ю.Лермонтова в вузе и школе: Мате
риалы Всесоюзной научно-методической конференции. — Пенза, 1991. — С. 11.
Термин «мотив» вошел в литературоведение в начале XX века. А.Н.Веселовский рассматривал его как «простейшую повествовательную единицу», неразложимый и повторяющийся элемент текста, указывал на его «образный одночленный схематизм»1.
Б.В.Томашевский называл мотивом «тему неразложимой части произведения», «совокупность мотивов в их логической причинно-временной связи» - фабулой, «совокупность тех же мотивов в той же последовательности и связи, в какой они даны в произведении» — сюжетом2.
С течением времени термин «мотив» стал употребляться не только в значении, имеющем отношение к формальной структуре литературного произведения. Исследователи лирики подразумевали под ним комплекс чувств и переживаний поэта, характерные для него лирические темы. «В этом формально незакрепленном смысле, - писала в «Лермонтовской энциклопедии» Л.М.Щемелева, - термин «мотив» широко используется в исследованиях поэзии и в современном лермонтоведении...»3. За прошедшие с момента выхода этого капитального коллективного труда 20 с лишним лет термин так и не стал употребляться строго в одном значении.
По нашему мнению, терминологическую размытость в данном случае менее всего следует относить к недостаткам научной работы. Проблема состоит в том, что текстовая реальность, которую мы хотим обозначить как мотив, сложна и подвижна в своей изменяемости и трудно поддается «терминологической обработке». Приведем пример.
Л.К.Незванкина и Л.М.Щемелева полагают, что мотив имеет «словесную (и предметную) закрепленность в самом тексте произведения»4. Действительно, мотив может быть выражен в словесной форме в самом
1 Веселовский А.Н. Историческая поэтика. - М., 1989. - С. 305,301. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика: Учеб. пособие. — М., 1996. — С. 182,183.
3 Щемелева Л.М. Мотивы // Лермонтовская энциклопедия. - М., 1981. - С. 291.
4 Незванкина Л.К., Щемелева Л.М. Мотив // Литературный энциклопедический
словарь. - М., 1987. - С. 230.
тексте, заглавии или эпиграфе. Однако у него есть и другие формы манифестации. Нами вполне разделяется мнение В.Е.Хализева, что важнейшей чертой мотива является «его способность оказываться полуреализованным в тексте, явленным в нем неполно, загадочным»1. Следовательно, формой выражения мотива может стать и эмоциональный фон литературного произведения. В таком случае его выявление или не выявление в тексте полностью зависит от исследователя, его мировоззрения и методологического подхода. Принцип объективности потерян?
Опираясь на достигнутое в разработке термина «мотив», попытаемся сформулировать его согласно собственному пониманию сути проблемы и применительно к лирическому жанру, не претендуя, однако, на исчерпывающую полноту и неуязвимость этой формулировки.
Мотив - это компонент лирического произведения (цикла лирических произведений или всей лирики поэта), характеризующийся устойчивостью и представляющий собой «плавающее», выражаемое в вербальных и невербальных формах напряжение смыслового поля, регулируемое авторским сознанием и читательским восприятием.
Термин «тайна» также требует серьезного рассмотрения, так как в позитивистской философии, составляющей методологическую базу, наверное, большей части литературоведческих работ, тайна как категория отсутствует. Она обнаруживается в трудах религиозных философов и литературных критиков. Н.А.Бердяев указывал на существование «сверхрациональной тайны мира», утверждал, что все в мире является тайной: рождение и смерть, творчество, «личная судьба», «вхождение в меня объективной реальности», «отношения между человеком и Богом»2.
1 Хализев В.Е. Теория литературы. - М, 1999. - С. 266.
2 Бердяев Н.А. Новое религиозное сознание и общественность. - М., 1990. — С. 18,
10,17,21,34.
С.Л.Франк писал о «некой конкретной реальности», названной им «непостижимое»1. Это «непостижимое» — «совершенно явственно», но остается «таинственным только по своей необъяснимости, несводимости к чему-либо иному, по своей недоступности логически-анализирующей мысли» .
Развернутое определение термина дает А.Ф.Лосев, для которого тайна — это «...настоящая и подлинная тайна, т.е. не та временная загадка и неясность, которая разрешается с течением времени и в связи с прогрессом науки и методов мысли. ...Она обоснована самими знанием и бытием как необходимая. Она - абсолютная необъяснимость знания и бытия... Она — абсолютно неразрешима, но она в то же время и абсолютно необходима. Ею сужается вся жизнь всеохватывающего разума и смысла, и она являет себя на всяком месте его проявления. Но она являет себя как тайну, и она ощутима как тайна, без всяких надежд на разрешение, но зато со всяческой надеждой на оплодотворение ею любых проявлений разума и смысла вообще»3.
Аналогичного взгляда на тайну придерживался М.К.Мамардашвили. Под ней он понимал «то, что, несомненно, есть, на наших глазах действует, но пронзить это понимающим взором и представить себе или окончательно закрепить за собой — невозможно»4.
Нам одинаково близок подход каждого из четырех мыслителей к феномену тайны. Именно в таком смысле термин употребляется в нашем исследовании. Попытки добиться ясного и четкого научного определения тайны представляются безрезультатными и абсурдными, так как в них будет объясняться абсолютная необъяснимость.
1 Франк С.Л. Реальность и человек. - М., 1997. - С. 246.
2 Там же.
3 Лосев А.Ф. Самое само // Лосев А.Ф. Миф — Число — Сущность. — М., 1994. —
С. 402,403.
4 Мамардашвили М. Картезианские размышления. - М., 1999. - С. 105.
Формулируя определения еще двух терминов - «религиозное сознание» и «мифологическое сознание», - мы также опирались на труды А.Ф.Лосева. Религиозное сознание - сознание самоутверждающейся в вечности личности, которая представляет свое бытие в пространстве божьего промысла и воспринимает тайну как очевидность мироустройства. Мифологическое сознание - сознание, в основе которого лежит «отрешенность от смысла и идеи повседневных фактов, но не от их фактичности»1.
В диссертационном исследовании также используется распространенный в литературоведении термин «лирический герой». Его впервые употребил Ю.Н.Тынянов в 1921 году в статье о поэзии А.А.Блока . В его понимании, лирический герой — это двойник поэта, объективированное выражение его художественного сознания. Термин был принят литературоведами и получил в их исследованиях дальнейшую теоретическую разработку. Применительно к Лермонтову, возможно, в первую очередь.
«Герой его лирики, - пишет Д.Е.Максимов, - представляет собой глубокое и наиболее непосредственное выражение «лермонтовского человека», т.е. самого Лермонтова и людей, близких ему по своему духовному складу»3. Он конкретизирует индивидуальный характер лермонтовского лирического героя: это «человек, окруженный враждебной ему действительностью, отгородившийся от нее в своем одиночестве, затаивший на нее злую обиду, страдающий и трагический, но вместе с тем полный могучей страсти и воли, умеющий мыслить беспощадно критически...»4.
Л.Я.Гинзбург убедительно доказывает, что термин «лирический герой» применим не к каждой поэтической системе. «Единство авторского сознания, — пишет она, — сосредоточенность его в определенном кругу
1 Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Лосев А.Ф. Миф - Число - Сущность. - М., 1994. -
С. 66.
2 Тынянов Ю.Н. Блок // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. — М.,
1977.-С. 118.
3 Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова. - М.; Л., 1964. - С. 31.
4 Там же. - С. 33.
проблем, настроений является необходимым условием возникновения лирического героя; необходимым, но еще недостаточным»1. Нужно еще, чтобы в поэзии личность существовала «в качестве самостоятельной темы», чтобы «наиболее отчетливым образом сложилось человеческое лицо, «подставляемое» вместо своего литературного двойника»2. «Самые отчет-, ливые лица русской лирики, - пишет Л.Я.Гинзбург, - Лермонтов, Блок, Маяковский...»3.
Основательно теорию лирического героя разработал Б.О.Корман. «Лирический герой — это и носитель сознания и предмет изображения: он открыто стоит между читателем и изображаемым миром», — пишет ученый . Л.Долгополов определил «лирического героя» как «наиболее полное и конденсированное выражение его личности, его лирической темы. Если поэт - явление, лирический герой - сущность этого явления»5. И.Б.Род-нянская проводит развернутый анализ лермонтовского лирического героя, который, по ее мнению, есть «легендарная правда о поэте, предание о себе, завещанное поэтом миру»6. Г.Н.Поспелов называет термин «лирический герой» неудачным и объясняет это следующим образом: «Герой — в широком смысле слова - это действующее лицо произведения, а медитативная лирика не изображает действий в их «бытийной» конкретности»7. Для исследователя приемлемым оказывается другой термин — «лирический субъ-ект», который употребил в 1923 году А.Белый . Г.Н.Поспелов утверждает,
1 Гинзбург Л.Я. О лирике. - М., 1997. - С. 149.
2 Там же.-С. 150,152.
3 Там же.-С. 152.
4 Корман Б.О. Лирический герой // Корман Б.О. Лирика Некрасова. — Ижевск,
1978- С. 48. См. также: Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения.
-М„ 1972.-С. 58-61.
Долгополое Л. Личность писателя, герой литературы и литературный процесс // Вопросы литературы. - 1974. — № 2. — С. 121.
Роднянская И.Б. Лирический герой // Лермонтовская энциклопедия. - М., 1981.— С. 259.
7 Поспелов Г.Н. Лирика: Среди литературных родов. — М., 1976. — С. 71.
8 Белый А. Предисловия в сборнике «Стихотворения», 1923 // Белый А. Стихотво
рения и поэмы. - М.; Л., 1966. - С. 555.
что «лирический субъект лишен индивидуальности и всякой экстенсивной, пространственно-временной конкретности, свойственной персонажу эпоса и драматургии», однако, «при всем отсутствии индивидуализированности» он «обладает своеобразной интенсивной эмоциональной конкретностью»1.
В современном литературоведении «лирический герой», содержание которого было выявлено и сформулировано вышеназванными авторами, стал общеупотребимым термином. Однако иногда его границы оказываются сильно размытыми, примером чему служит статья А.А.Смирнова, в которой «лирический герой», «лирический субъект», «лирическое «я» и «ли-рический персонаж» употребляются как синонимы .
Мы используем термин «лирический герой», исходя из определений, данных ему Д.Е.Максимовым, Л.Я.Гинзбург, Б.О.Корманом и И.Б.Роднян-ской.
Диссертационная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 258 наименований.
Во введении обосновывается выбор темы, производится анализ литературоведческих трудов по избранной тематике, сжато формулируется рабочая концепция, дается определение необходимых для исследования терминов: «мотив», «тайна», «религиозное сознание», «мифологическое сознание», «лирический герой».
В первой главе «Мировоззренческие и литературные источники мотива тайны в лирике М.Ю.Лермонтова» делается попытка развернутого рассмотрения этих источников и установления степени их влияния на содержание мотива тайны. Глава состоит из трех разделов: 1. «Религиозное сознание М.Ю.Лермонтова как фактор, определяющий мотив тайны в его лирике»; 2. «Влияние литературной среды на содержание лермонтовского
1 Поспелов Г.Н. Лирика: Среди литературных родов. - М., 1976. - С. 71.
2 Смирнов А.А. Актуальные проблемы изучения романтической лирики А.С.Пуш
кина // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. - 1993. - № 1. — С. 11-
17.
мотива тайны»; 3. «Артикуляция тайных смыслов как творческая проблема и особенности ее решения М.Ю.Лермонтовым».
В разделе «Религиозное сознание М.Ю.Лермонтова как фактор, определяющий мотив тайны в его лирике» доказывается, что поэт обладал религиозным мировоззрением, которое в конечном счете порождало и направляло художественную мысль поэта и определяло выбор эстетических и духовно-нравственных ценностей. Дается характеристика религиозного сознания, воспринимающего тайну как факт бытия и воплощающего ее ре-
ц альное восприятие в художественных формах. Путем анализа лирических
текстов Лермонтова выявляется наличие в них мотива тайны, объясняется через религиозное сознание автора содержание созданных им образов. Делается вывод о том, что именно религиозное сознание Лермонтова явилось главным источником мотива тайны в его лирике, придало ему глубину и неповторимое звучание.
^ Раздел «Влияние литературной среды на содержание лермонтовско-
го мотива тайны» посвящен выявлению литературных произведений предшественников и современников Лермонтова, в которых присутствовал мотив тайны. Сравнительным анализом лермонтовских текстов с текстами других авторов устанавливается степень влияния литературной среды на творчество Лермонтова, типичность и оригинальность в реализации мотива тайны. Делается вывод о том, что, явившись продолжателем литератур-
~ ных традиций, касающихся мотива тайны, Лермонтов выступил как автор
с яркой проявленной индивидуальностью.
В разделе «Артикуляция тайных смыслов как творческая проблема и особенности ее решения М.Ю.Лермонтовым» феномен тайны рассматривается как необходимо сопричастный творчеству. Формула «выразить невыразимое» показана с точки зрения ее решения не только Лермонтовым,
% но и В.А.Жуковским и Ф.И.Тютчевым, что позволило установить законо-
мерности поэтического творческого процесса, понятого как постижение тайны, и выявить индивидуальные особенности творчества Лермонтова.
В состоящей из двух разделов второй главе «Мотив тайны в контексте мотивов лермонтовской лирики» анализируется процесс их взаимодействия, результатом чего оказывается возникновение неисчерпаемо богатого смыслового поля.
В первом разделе («Лермонтовский лирический герой: жизнь перед лицом тайны») предпринимается попытка понять героя лирических произведений Лермонтова как личность, сознающую таинственность бытия, и объяснить его мысли и поступки, исходя исключительно из такого понимания.
Второй раздел («Образно-семантическая триада сна-смерти-жизни») посвящается анализу взаимодействия основных мотивов лермонтовской лирики, которые через соприкосновение с мотивом тайны обретают новое смысловое звучание.
В заключении подводятся итоги предпринятого исследования мотива тайны в лирике М.Ю.Лермонтова.
Таким образом, научная новизна диссертации заключается в том, что впервые:
мотив тайны в лермонтовской лирике выделяется в качестве научной проблемы и становится объектом диссертационного исследования;
мотив тайны анализируется в тесной связи с изучением религиозного сознания М.Ю.Лермонтова и представляется как компонент литературного произведения, этим сознанием опосредованный;
смысловое содержание мотивов лермонтовской лирики исследуется в пространстве их соприкосновения с мотивом тайны, в результате чего вносятся коррективы в их трактовку, а также в трактовку лирического героя Лермонтова.
Практическая значимость диссертации заключается в том, что материалы, содержащиеся в ней, могут использоваться в исследовательской работе, в вузовских курсах по истории русской литературы XIX века, а также в спецкурсах по творчеству М.Ю.Лермонтова.
Апробация диссертационной работы прошла в форме обсуждения на кафедре русской, зарубежной литературы и методики преподавания литературы Самарского государственного педагогического университета, а также выступлений, в которых нашли отражение основные положения исследования, на научной конференции «Жанровое своеобразие русской и зарубежной литературы XVIII-XX веков» 2001 года (СамГПУ) и на международной научно-практической конференции «Проблемы изучения русской литературы XVIII века» 2003 года (СамГПУ).
Основные положения диссертационного исследования также нашли отражение в опубликованных работах:
Московский О.В. Душой в надзвездный край. - Самара: Книга, 2001.-87 с.
Московский О.В. Тайна как сущностный элемент мировосприятия М.Ю.Лермонтова и источник его творчества. Опыт постановки проблемы // Жанровое своеобразие русской и зарубежной литературы XVIII-XX веков: Сб. статей. - Самара: Изд-во СГПУ, 2002. - С. 98-106.
Московский О.В. «Хранится пламень неземной...»: Мотив тайны в лирике М.Ю.Лермонтова. - Самара: Изд-во СФ МГЛУ, 2003. - 136 с.
Религиозное сознание М.Ю.Лермонтова как фактор, определяющий мотив тайны в его лирике
Исследование мотива тайны в творчестве Лермонтова логично начинать с уяснения природы его мировоззрения, поскольку именно оно в конечном счете направляло художественную мысль поэта и определяло выбор эстетических и духовно-нравственных ценностей. Мировоззренческую позицию Лермонтова в той или иной степени рассматривал практически каждый, кто обращался к изучению его творчества.
Часть исследователей уверена в том, что поэт обладал религиозным сознанием. Так, например, П.М.Бицилли утверждает, что «Лермонтов был в нашей поэзии первым подлинным представителем и выразителем мистической религиозности»1. Для другой части исследователей очевидно, что он был либо убежденным атеистом, либо находился в эволюционном движении от религиозных заблуждений к реалистическому методу познания мира. А.Ожигов, например, выразился на этот счет в резко категорической форме: «... русский атеизм нашел в поэте на редкость красивое, сильное и энергичное выражение»2.
Данная точка зрения поддерживалась советским лермонтоведением, находившимся под контролем атеистической идеологии. Впрочем, существовали и более мягкие ее варианты. Допускалось, например, что религиозные мотивы «иногда звучат в поэзии Лермонтова», но тут же против этого допущения следовали контрдоводы: эти мотивы «никогда не были определяющими», к тому же выражали «романтическую мечту поэта»1. Иллюстрацией идеологического подхода к творчеству поэта может служить безосновательное утверждение Н.А.Любовича: «Раннее стихотворение Лермонтова «Поэт» (1828 г.) наглядно свидетельствует о том, что уже с первых творческих шагов он инстинктивно отвергал все, что уводило в область мистики и религии»2. Но в действительности это лермонтовское произведение свидетельствует об обратном. В нем описывается состояние творческого озарения: «порыв чудесный», после которого Рафаэль, «утомленный и немой», «забывал огонь небесный» (I, 90). Далее Лермонтов изображает подобные творческие муки и у поэта: Таков поэт: чуть мысль блеснет, Как он пером своим прольет Всю душу Поет, забывшись в райском сне, Вас, вас! Души его кумиры! И вдруг хладеет жар ланит, Его сердечные волненья Все тише, и призрак бежит! Но долго, долго ум хранит Первоначальны впечатленья. (I, 90-91) Н.А.Любович выдает подобное состояние за однажды случившееся с поэтом: забылся «в райском сне», были «сердечные волненья», но потом все прошло. Однако слова «Таков поэт...» указывают на типичность состояния творческого озарения, следовательно, на его повторяемость. Отказывает Лермонтову в религиозности С.В.Иванов, утверждавший, что богоборческие мотивы в творчестве поэта — «не абстрактное богоборчество», а «реальное отрицание бога, отрицание религии» . В.А.Архипов замечает по поводу лермонтовской «Молитвы» (1839): «...«святая прелесть», «созвучье слов» - это более эстетическое наслаждение артиста, чем священный трепет верующего»2. Такой же точки зрения придерживается П.С.Ульяшов: «... в лермонтовских «Молитвах» не надо видеть какого-то особого религиозного чувства — это всего лишь литературный жанр.. .»3. Распространенное мнение о наличии в мировоззрении Лермонтова двух несовместимых принципов - богоборчества и религиозности - и о победе первого над вторым поддерживает А.Л.Рубанович4. Мнение, следует отметить, спорное. На наш взгляд, принципы вполне совместимы, так как богоборчество существует только в пределах религиозности, иначе борьба против бога, которого нет, теряет смысл и выглядит комически. А.Л.Рубанович считает, что поэт в конце концов преодолевает религиозность и богоборчество и «не оставляет ни малейшего места для божественного промысла, подводит под решение всяческих тайн бытия (любовь, смерть и т.д.) законы материального мира, «жизнь действительную»...»5. Образ поэта-атеиста в лермонтоведении формировался не только категорическими утверждениями, подобными тем, что мы привели выше, но и в завуалированной форме. Так, С.А.Андреев-Кривич пишет: «Лермонтов настойчиво предавался размышлениям о мироздании, сопоставляя рождавшиеся у него мысли с тем, что утверждал религиозный взгляд» . Сопоставление Лермонтовым своих мыслей с религиозным взглядом предполагает их нахождение вне друг друга. Другими словами, эти мысли не рождены религиозным сознанием.
Следует отметить, что советскому литературоведению так и не удалось создать устойчивый образ Лермонтова-атеиста. Наоборот, сила эмоционального воздействия лермонтовских творений на литературоведов заставила их скорректировать взгляды относительно мировоззрения поэта. «... лермонтовское творчество, - пишет М.Т.Ефимова, — даже на последнем этапе нельзя представить как единую и последовательную богоборческую поэзию»2. В статье «Религиозные мотивы» в «Лермонтовской энциклопедии» тоже прямо не указывается на религиозность мировоззрения поэта, а только содержится намек: «Не следует... считать, что религиозная терминология в поэзии Лермонтова не имеет никакого отношения к религиозному чувству: часто оно служит источником поэтических переживаний...»3.
Методологический подход, далекий от религиозного понимания природы искусства, сформировавшийся в русле секуляризированного знания, оставлял неуловимым сам дух творчества великого поэта и незамеченными целые пласты в его литературном наследии, в частности, мотив тайны. Недостатки этого метода выявились со всей очевидностью, и в настоящее время можно констатировать, что исследователи стремятся составить целостное представление о мировоззрении Лермонтова, истоки которого уходят в религиозную и метафизическую глубину.
Влияние литературной среды на содержание лермонтовского мотива тайны
Творчество М.Ю.Лермонтова тесным образом связано с литературой предшествующих и современной ему эпох, с творчеством российских и зарубежных поэтов. Исследователями уже отмечено наличие в лермонтовских текстах заимствованных тем, образов, лексического материала, которые, переплавившись в творческом сознании Лермонтова, стали новой поэтической реальностью, в чем проявился типичный механизм преемственности литературного процесса. О такой же преемственности можно говорить и в отношении мотива тайны, вполне освоенного романтической традицией в литературе России и Запада конца XVIII — начала XIX века.
Влияние литературной среды необходимо изучить прежде всего для выявления «индивидуального своеобразия» М.Ю.Лермонтова, поскольку оно «не может быть выяснено... только изнутри — путем рассмотрения творчества как чего-то замкнутого в себе...» .
Религиозное сознание, сформировавшееся у Лермонтова уже в раннем возрасте, определило направленность его интереса к произведениям поэтов-романтиков, для которых было характерно проникновение в тайны человеческой души и в «миры иные». Его увлекла «романтика «чудесного» и «таинственного», зачинателем которой в русской литературе был Жуковский»2.
Предшественник Лермонтова обратился к таким сторонам реальности и мироощущения личности, которые не могли получить воплощения в рамках будничного взгляда на жизненные события, привычной логики и традиционных литературных образов. Поэтому для В.А.Жуковского было характерно добиваться правдивого изображения жизни вне ее обыденно сти, пренебрегать причинно-следственными связями, поскольку сфера таинственного таковых не признает. Устойчивым образом его поэзии явился «образ покрывала, тончайшей пелены, отделяющей сущее от высокого божественного начала, великой тайны бытия...»1.
Поэт свидетельствовал, что эта тайна приоткрывалась ему в мимо-летные мгновения вдохновения, которое «летало / С небес, незваное...» . Этим он признал божественную природу поэтического творчества, остающуюся тайной для самого поэта. Поэтому лирический герой Жуковского занят разгадкой своего внутреннего «я». Самопознание представляется ему как странствие в безграничном просторе: «И неестественным стремленьем / Весь мир в мою теснился грудь...»3. В этих словах также нашла выражение идея о равновеликости мира человеческой души и внешнего мира.
Для лирического героя Жуковского характерны мечтательность, погруженность в таинственные видения и своенравная игра фантазии. Этими состояниями, сообщавшими его чувствам и мыслям близость к божественному началу, он очень дорожил: Не лучший ли нам друг воображенье? И не оно ль волшебным фонарем Являет нам на плате роковом Блестящее блаженства провиденье?4 По мнению А.А.Смирнова, Лермонтов продолжил «традицию лирических деклараций о могуществе внутреннего поэтического воображения»5, которую Жуковский открыл в русской литературе. Данная точка зрения в принципе верна, возражение вызывает трактовка лермонтовского текста, выбранного в качестве подтверждающего примера. Так, А.А.Смир $ нов, доказывая близость взглядов двух поэтов на роль воображения в творческом процессе, приводит цитату из стихотворения «Смерть»: Одно воображение творит Тот новый мир, который заставляет Нас презирать бесчувственную землю. (I, 185) Однако цитата имеет усеченный вид: пропущено впереди стоящее слово «если». Получился искаженный смысл. То, что в природе воображения очевидно Жуковскому, у Лермонтова вызывает сомнение: «...если / Одно воображение творит...». Отсюда мы делаем вывод: Лермонтов продолжил традицию лирических деклараций о могуществе воображения, но проделал это в иных, свойственных именно ему, семантических акцентах и художественных образах. Большое сходство у Жуковского и Лермонтова обнаруживается в трактовке судьбы лирического героя как странничества в поисках разгадки тайны с ясным осознанием недостижимости искомого. Рассмотрим стихотворение Жуковского «Путешественник». Дней моих еще весною Отчий дом покинул я; Все забыто было мною — И семейство и друзья. В ризе странника убогой, С детской в сердце простотой, Я пошел путем-дорогой — Вера был вожатый мой1. Отметим, что в экспозиции отсутствует слово «тайна» и производные от него прилагательные и наречия — их вообще нет в тексте. Но мотив тайны уже дает о себе знать в виде умолчаний, которые указывают на существование тайной причины поведения героя. Читатель остается в неведении относительного того, почему он покинул отчий дом, забыл своих друзей и семейство и куда его вела путь-дорога. Умолчание сменяется прояснением: «Странник, - слышалось, - терпенье! Прямо, прямо на восток. Ты увидишь храм чудесный; Ты в святилище войдешь; Там в нетленности небесной Все земное обретешь»1. Однако прояснение по сути ничего не проясняет. Безличное «слышалось» скрыло того, чей голос вещал страннику. Поясненная цель странствия оборачивается тайной ее смысла — обрести все земное «в нетленности небесной». Образ искомого — неопределенный, интригующий, открытый для толкований и в то же время демонстрирующий невозможность быть истолкованным.
Лермонтовский лирический герой: жизнь перед лицом тайны
В предыдущей главе мы имели возможность убедиться, что религиозное сознание поэта, которое воспринимало тайну как необходимый элемент бытия, в конечном счете определило группу мотивов в его лирике, выделив мотив тайны в качестве одного из доминирующих. Он устойчив на всем протяжении творчества Лермонтова, от ранних произведений до зрелых, являющихся шедеврами мировой литературы, имеет ясно обозначенную самостоятельность, но одновременно органически связан с другими мотивами, поскольку они «тесно переплетены друг с другом, часто «просвечивают» один через другой»1.
В данной главе мы рассмотрим их взаимодействие в художественном пространстве образа лирического героя. Этот выбор связан с несколькими причинами. Во-первых, лирический герой есть особая форма выявления авторского сознания2. Во-вторых, он является предпосылкой всей поэтической системы и определяет ее основные черты3. В-третьих, лирический герой «не может рассматриваться на пространстве отдельного стихотворения, изъятого из общего контекста лирики...»4, так как он выступает из всей совокупности лирических произведений. Это обстоятельство является для нас важным, поскольку мотив как устойчивый формально-содержательный компонент литературного текста являет себя в пространстве большем, чем пространство отдельного произведения. И в четвертых, лирический герой является «живым носителем мотива тайны и «руководящей нитью, дающей возможность разобраться в нагромождении мотивов...»1.
В творчестве Лермонтова лирический герой представлен не просто как субъект, но как познающий себя субъект, то есть сочетающий субъект-но-объектные характеристики. Рефлектирующему сознанию личности противостоит сама личность, объективированное «я», природа которого неизвестна. Поэтому в каком бы месте художественного пространства ни появлялся лирический герой, его появление всегда сопровождается мотивом тайны.
По мнению О.Герасимова, «... внимание Лермонтова с 1831 года сосредоточивается на нем самом...»2. Нам представляется, что это произошло двумя годами раньше, так как герой его лирики 1829 года («Портреты», «Русская мелодия», «Молитва»), по характеру глубоко субъективной, уже определил свой душевный мир в качестве познавательной цели.
В ранних лирических произведениях он юн, социально незрел, его ум пока еще свободен от груза стереотипов, накопляющегося в человеке по мере овладения им культурным наследием эпох прошедших и той, в которой он живет. Поэтому его душа без чьего-либо посредства внимает миру во всей полноте его содержания:
Моя душа, я помню, с детских лет Чудесного искала. Я любил Все оболыценья света, но не свет, В котором я минутами лишь жил; И те мгновенья были мук полны, И населял таинственные сны Я этими мгновеньями... (1,202) Выше процитированное начало стихотворения «1831-го июня 11 дня» показалось исследователю «несколько затруднительным» — «всегда трудно начать импровизацию» — и не имеющим «вполне ясного смысла»1.
Предмет искомого неясен и явлен лишь в ощущении непосредственной близости тайны. Имело ли оно принципиальное значение для лирического героя? Ответим на этот вопрос цитатой из А.Эйнштейна: «Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, - это ощущение таинственности. Оно лежит в основе религии и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то во всяком случае слепым» .
Лирический герой Лермонтова, понимая свою жизнь как жизнь перед лицом тайны, смотрел на мир не как общепринято: «Но я смотрел духовными очами...»3. Что это значит — смотреть духовными очами? Рассуждения об этом есть у Льва Шестова, в работе, посвященной Ф.М.Достоевскому: ангел смерти незаметно оставляет человеку «еще два глаза из бесчисленных собственных глаз», и человек начинает видеть сверх того, что видят все»4. «А так как, - пишет Шестов, - остальные органы восприятия и даже сам разум наш согласован с обычным зрением и весь, личный и коллективный, «опыт» человека тоже согласован с обычным зрением, то новые видения кажутся незаконными, нелепыми, фантастическими, просто призраками или галлюцинациями расстроенного воображения»1.
Мифологическая обертка этих слов скрывает вполне реальную проблему феномена сознания человека. Одни люди живут, обеспечивая себе комфорт и достаток, не задумываясь над проблемами бытия и смысла жизни, не заставляя свою душу трудиться, не стремясь к самопознанию и самовыражению, и считают такую жизнь разумной. Другие воспринимают мир не просто как совокупность предметов и явлений, из которых следует извлекать пользу для себя, он им открывается как великая тайна, и они безоглядно тратят свои душевные и умственные силы на ее постижение. Разница мировосприятий устанавливает между этими группами людей пропасть непонимания, которое иногда перерастает в резкое неприятие иного. Человек сознательно выбирает, по какую сторону пропасти ему встать.
Образно-семантическая триада сна-смерти-жизни
В предыдущем разделе было показано взаимодействие мотива тайны с некоторыми другими мотивами в пространстве образа лирического героя. Мы намеренно не стали анализировать участие в этом процессе еще двух ведущих мотивов лермонтовского творчества — сна и смерти, так как в данном случае обнаруживается новая образно-семантическая структура, требующая особого рассмотрения.
Однако прежде кратко охарактеризуем выбранные нами мотивы по отдельности, не упуская из вида, что в лирике в таком состоянии их зафиксировать гораздо труднее, чем в неразрывном слиянии. То, что лермонтовский мотив смерти отличается постоянством и интенсивностью, на наш взгляд, очевидно. Тем не менее, обратимся к статистике. Слово «смерть» в «Тысяче самых частых слов» занимает высокий 157-й ранг1. Отметим также, что из 273 случаев его употребления 133 приходятся на стихотворения и поэмы2. Оставим за пределами нашего исследовательского интереса тексты, в которых смерть представлена с точки зрения обыденного опыта, например: Полковник наш рожден был хватом: Слуга царю, отец солдатам... Да, жаль его: сражен булатом, Он спит в земле сырой. (I, 24) Обратимся к поэтическому материалу, в котором смерть изображена как состояние таинственное и потому влекущее к себе поэта, охваченного жаждой познанья: Так смерть красна издалека; Пускай она летит стрелою. За ней я следую пока, Лишь только б не она за мною... За ней я всюду полечу И наслажуся в созерцанье, Но сам привлечь ее вниманье Ни за полмира не хочу. (1,139)
Если и можно предположить в этом тексте иронию, то лишь легкую, по поводу нежелания автора ускорить и без того скоротечную человеческую жизнь. Но над самой смертью он не иронизирует. Ему «чужда просветительская ирония над «тайнами гроба», потому что смерть для него — «роковая тайна, не вмещаемая человеческим разумом, и он стремится не к разгадке, а к более глубокому ощущению тайны смерти»1. Это замечание особо важно: мотив смерти в творчестве Лермонтова приобретает неповторимое глубокое звучание именно тогда, когда она для поэта - не объект философской рефлексии, а чувственная данность. Ему «требуется как бы предварительное обладание смертью, чтобы достичь творчества...»2.
В этой связи нам представляется слишком узкой точка зрения В.А.Мануйлова, который писал, что в лермонтовской лирике 1830 года «все чаще речь идет о смерти», и представлял это исключительно как «правдивое отражение тревожной русской действительности»3. Далекой от истины окажется и попытка объяснить обращение поэта к образу смерти только жанровыми условностями, несмотря на верное утверждение, что «тема смерти уже в XVIII в. воспринималась как признак элегического жанра»4.
Некоторые исследователи считают, что лермонтовский мотив смерти следует рассматривать в неразрывной связи с мотивом самоубийства. В.В.Афанасьев, например, так комментирует стихотворение «Смерть» («Оборвана цепь жизнь молодой...»): «... это действительно мысли о самоубийстве, настолько тяжело дается Лермонтову жизнь во всех ее проявлениях»5.
На наш взгляд, этот комментарий слишком произвольный. Во-первых, в тексте стихотворения нет прямого указания на «мысли о самоубийстве». Во-вторых, слова «самоубийца» и «самоубийство» в произведениях поэта употребляется всего один и три раза соответственно. В-третьих, «самоубийство как форма ухода из жизни решительно расходилось и с религиозными, и с философскими убеждениями М.Ю.Лермонтова»1.
Процесс смыслополагания, возникающий при синтетическом слиянии мотивов смерти и сна, также не соприкасается с мотивом самоубийства. Было бы наивным заблуждением увидеть в лирической строке Лермонтова «Я б хотел забыться и заснуть!» (I, 85) намерение автора лишить себя жизни. Кроме того, мотив самоубийства присутствует в творчестве поэта лишь в рамках отдельного произведения и уж никак не может быть причислен к тому, что составляет «лермонтовский элемент».
Мотив сна занимает такое же важное место в творчестве Лермонтова, как и мотив смерти. По частоте употребления его главное смыслообра-зующее слово имеет даже более высокий 152-153 групповой ранг2 и так же как слово «смерть», в основном употребляется в лирических произведениях (196 из 277 употреблений)3. Частота звучания мотива сна в лермонтовском творчестве и удивительная выразительность образа сна дали основание исследователям назвать поэта «прирожденным сновидцем»4.
