Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Родо-жанровая специфика и типология произведений малой прозы в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевского 23—55
1. Типология малой прозы в составе «Дневника писателя» 23-37
2. Жанровое своеобразие произведений малой прозы Ф.М. Достоевского 38-55
Глава II. Поэтика малой прозы в «Дневнике писателя» 56-109
1. Публицистичность и художественность в тематических циклах журнала Ф.М. Достоевского 56-70
2. Беллетристика в «Дневнике писателя» 71-87
3. Особенности функционирования малой прозы в составе «Дневника писателя» 88-109
Глава III. Своеобразие художественной речи в малой прозе Ф.М. Достоевского 110-153
1. Теоретические аспекты изучения прозаической речи 110-131
2. Прозометрия в произведениях малой прозы Ф.М. Достоевского 132-153
Заключение 154-158
Список использованной и цитированной литературы 159—180
- Типология малой прозы в составе «Дневника писателя»
- Публицистичность и художественность в тематических циклах журнала Ф.М. Достоевского
- Особенности функционирования малой прозы в составе «Дневника писателя»
- Теоретические аспекты изучения прозаической речи
Введение к работе
Ф.М. Достоевский известен прежде всего как автор великих романов, которые прославили его на весь мир. Оригинальные произведения малой прозы из «Дневника писателя» не менее значимы. Органически связанные с «пятикнижием» проблематикой и типологией героев, они отличается от него характером типизации и структурно-художественными формами изображения. Гений Достоевского здесь раскрылся по-новому. Его малая проза включает в себя разные индивидуально-авторские жанры, отличается замечательным единством творческих установок и специфическими особенностями организации художественной речи.
Степень разработанности проблемы.
Проблемы изучения «Дневника писателя», прежде всего соотношения в нем публицистического и художественного содержания, одним из первых обозначил в 1965 г. В.А. Туниманов. Позднее к ним обратилась Т.В. Захарова, отметив свободный синтез разнородного материала в журнале Достоевского. В современной науке проза Достоевского из «Дневника писателя» характеризуется по-разному. Р.Н. Поддубная отнесла литературные произведения из моножурнала Достоевского к так называемой малой прозе, связав ее с новыми тенденциями в русской литературе последних десятилетий XIX века, с преимущественным развитием малых и средних эпических форм, сменивших господство романа в 1860-1870-е гг., а также с изменениями в художественном методе. По мнению Е.А. Акелькиной, проза Достоевского в составе «Дневника писателя» может быть названа философской. Ее отличает синтетический характер, способный включать в себя любые начала и стихии и предполагающий бесконечную способность к трансформации уже существующих форм. В.В. Борисова, исходя из характера образности произведений малой прозы, называет ее эмблематической. Все эти новейшие изыскания подтверждают продуктивность дальнейшего изучения малой прозы писателя.
Актуальность темы диссертационной работы обусловлена назревшей на сегодняшний день необходимостью комплексной научной характеристики малой прозы Ф.М. Достоевского.
Научная новизна работы заключается в том, что впервые предпринимается попытка типологической характеристики малой прозы из «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского на жанровой основе с учетом организации художественной речи в ней.
Объект исследования – малая проза из «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского.
Материал исследования – следующие произведения малой прозы Ф.М. Достоевского: «Влас» (1873 г.), «Бобок» (1873 г.), «Маленькие картинки» (1873 г.), «Мальчик у Христа на елке» (1876 г., январь), «Мужик Марей» (1876 г., февраль), «Столетняя» (1876 г., март), «Приговор» (1876 г., октябрь), «Кроткая» (1876 г., ноябрь), «Фома Данилов, замученный русский герой» (1877 г., январь), «Единичный случай» (1877 г., март), «Сон смешного человека» (1877 г., апрель) и другие.
Предмет исследования – своеобразие поэтики произведений малой прозы Достоевского: их функциональная связь с публицистикой «Дневника писателя», жанровая и речевая природа.
Цель работы – комплексный анализ произведений малой прозы Ф.М. Достоевского в контексте «Дневника писателя».
Указанная цель предполагает решение следующих задач:
-
определить жанрово–типологические признаки малой прозы Достоевского;
-
рассмотреть родо-жанровое своеобразие произведений малой прозы;
-
проанализировать динамику сопряжения публицистического и художественного материала в тематических циклах журнала Достоевского;
-
выявить особенности функционирования малой прозы в составе «Дневника писателя»;
-
рассмотреть современное состояние изучения ритмической природы прозаической речи в свете ее формальных и семантических признаков;
-
раскрыть специфику организации художественной речи в произведениях малой прозы Достоевского.
Теоретическая значимость исследования обусловлена важностью полученных результатов для углубленного осмысления возможностей сопряжения публицистического и художественного начал в литературе в целом и природы такового сопряжения в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевского в частности.
Практическое значение диссертационного исследования состоит в том, что его материалы могут быть использованы в курсах истории русской литературы XIX века, истории и теории литературной критики, а также в спецкурсах и спецсеминарах по творчеству Ф.М. Достоевского.
В основу методологии диссертационного исследования положены принципы системного, историко-функционального, сравнительно-типологического и структурного подходов.
В теоретическом плане основополагающими для нас являются труды В.А. Туниманова; вышедшая в 1985 году монография «Система жанров Достоевского (типология и поэтика)» В.Н. Захарова; концептуально значимы также работы И.Л. Волгина, Р.Н. Поддубной, В.П. Владимирцева, Е.А. Акелькиной, А.П. Власкина, В.И. Габдуллиной, А.В. Денисовой, В.В. Борисовой и ряда других современных достоевсковедов.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Малая проза в составе «Дневника писателя» отличается уникальным сопряжением художественного и публицистического начал. Мера того и другого варьируется в разных литературно-художественных произведениях, но неизменной остается их связь с публицистическим контекстом. Поэтому, несмотря на различную степень эмансипации от него, произведения малой прозы неразрывно связаны с «Дневником писателя».
2. В плане традиционной типологии форм художественной речи и из-за небольшого объема все литературные произведения из «Дневника писателя» относятся именно к малой прозе, содержательно емкой и лаконичной. Она имеет самобытную родовую природу и необычный жанровый состав, который определяется новаторскими индивидуально-авторскими модификациями.
3. Для малой прозы характерна родо-жанровая диффузия, «гибридность» и синкретичность различных словесных форм, что приводит, в частности, к проявлениям прозометрии. Признаки стихотворной речи в текстах малой прозы отмечены в местах «смыслового сгущения», риторически украшенных и по-особому ритмизованных.
4. Дифференцирующими признаками малой прозы, отличающими ее в плане поэтики от публицистических глав «Дневника», являются наличие художественного вымысла, полифоническая организация повествования, прозометрический характер отдельных фрагментов текста, «говорящие имена» персонажей и эмблематичность их изображения.
5. Все литературно-художественные тексты играют роль смысловых доминант, композиционных центров в «Дневнике писателя». Именно в малой прозе концентрируются его важнейшие идеи, получая здесь свое яркое эмблематическое выражение.
6. Закономерности функционирования малой прозы в контексте «Дневника писателя» обусловлены ее родо–жанровым своеобразием, нерасторжимой связью с содержанием и формой «Дневника», автобиографизмом и документализмом, соотнесенностью с событиями общественной и духовной жизни России, диалогизмом и внутренней циклизацией.
Апробация работы. Результаты исследования докладывались на Всероссийских научно-практических конференциях «Система непрерывного образования: школа-педучилище-вуз» в Башкирском государственном педагогическом университете им. М. Акмуллы в 2005, 2006, 2007, 2008, 2009 годах; на Республиканской конференции молодых ученых «Актуальные проблемы филологии» в Башкирском государственном университете в 2005 году; на X Международной конференции «Ономастика Поволжья» в Башкирском государственном педагогическом университете им. М. Акмуллы в 2006 году; на Межвузовской научной конференции «Кормановские чтения» в Удмуртском государственном университете в 2008 году; на VI Международной конференции «Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» в Петрозаводском государственном университете в 2008 году; на Международной научной конференции «Дергачевские чтения – 2008: Национальное развитие и региональные особенности» в Екатеринбурге в 2008 году; в VI Международной летней школе молодых ученых «Русская литература: история и историография» на Карельском перешейке в 2009 году и изложены в девяти публикациях.
Объем и структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной и цитированной литературы, состоящего из 198 работ, в том числе – 6 на иностранных языках. Объем диссертации – 180 страниц.
Типология малой прозы в составе «Дневника писателя»
На сегодняшний день в современном литературоведении нет сомнений в уникальности моножурнала «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского. С 1873 года он издавался как рубрика в рамках журнала «Гражданин» князя В.П. Мещерского, а с 1876 года начал выходить самостоятельным изданием по подписке.
Как справедливо заметил В.Н. Захаров, «Дневник» Достоевского -это результат эволюции жанровой системы писателя, которая выразилась не только в преображении уже известных, но и в создании новых жанров. Поэтому наряду с «Записками из Мертвого дома» и «Зимними заметками о летних впечатлениях» исследователь справедливо относит многие произведения, вошедшие в «Дневник писателя», к оригинальным жанрам.
Их появление не случайно в творчестве Достоевского, оно было подготовлено предшествующим развитием литературного процесса -активным внедрением нехудожественных жанров в литературу, их превращением в художественные жанры.
Эта тенденция усилилась в русской литературе, начиная с 1840-50-х годов: один за другим возникают новые циклы («Выбранные места из переписки с друзьями» Н.В. Гоголя, «Записки охотника» И. С. Тургенева, «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстого, «Губернские очерки» М.Е. Салтыкова-Щедрина), издаются художественные мемуары («Детство. Отрочество. Юность» Л.Н. Толстого, «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» СТ. Аксакова, первые части «Былого и дум» А.И. Герцена), «путешествия» («Фрегат «Паллада» А.И. Гончарова, «Письма из Франции и Италии» А.И. Герцена).
По мнению В.Н. Захарова, эти традиции учитывал и Ф.М. Достоевский, создавая свои «Записки из Мертвого дома» и «Зимние заметки о летних впечатлениях». Судя по всему, в своем моножурнале он опирался на опыт сатирических периодических изданий европейских и отечественных просветителей XVIII века.
И все же «Дневник писателя» сложился в другую эпоху, поэтому приобрел иные психологические, идеологические и литературные признаки. Журналы Аддисона в Англии, Готшеда в Германии, Н.И. Новикова и И.А. Крылова в России носили, как правило, устойчивый морально-дидактический характер, складывались из ряда не связанных друг с другом сатирических портретов, зарисовок и очерков общественных типов.
«Дневник» Ф.М. Достоевского также предельно разнообразен по содержанию, но при этом от начала до конца сцеплен единым авторским «голосом», единым дыханием и интонацией: обращаясь к отдельным, внешне разрозненным фактам русской и западной жизни, писатель их сопрягает, стремясь обнаружить общий глубинный смысл.
Важно также подчеркнуть комплексный характер связи его издания с традицией: «У Достоевского это и художественная, и идеологическая преемственность: начиная с XVIII века изменилась социальная функция литературы — появились писатели, осознавшие потребность личного воздействия на исторические судьбы человечества, своего народа, своих читателей» .
К тому же «Дневник писателя» — это не первый опыт Достоевского в публицистической деятельности. Достаточно хорошо известны его фельетоны в «Санкт-Петербургских ведомостях», издание вместе с братом Михаилом ежемесячного литературного и политического журнала «Время» (1861-1863) и своеобразного продолжения этого издания журнала «Эпоха» (1864-1865), программные статьи о русской литературе, критические памфлеты и полемические статьи, обзор художественной выставки и литературные рецензии.
«Дневник писателя» (имеются в виду выпуски 1873, 1876-1877, 1880, 1881 годов), наряду с романом «Братья Карамазовы», является итоговым произведением писателя. Это своеобразная квинтэссенция творчества Достоевского-художника и мыслителя, средоточие проблем, волновавших издателя в последние годы.
На страницах последнего журнала отразились впечатления личной жизни писателя, воспоминания прошлых лет, отчет о его художественных замыслах, размышления над всеми главными темами литературной, культурной, общественно-политической жизни России и Запада.
«При этом законом построения «Дневника» является соединенное действие сил «центробежной» и «центростремительной»: беседуя с читателем, автор все время скользит от одной злободневной темы к другой, и переход к каждой их них влечет за собой поток новых воспоминаний и ассоциаций, приводит с собой новые эпизоды и новых действующих лиц, подсказывает новые аспекты осмысления событий. Но все эти предельно разнообразные, несходные между собой сменяющиеся темы и эпизоды неизменно обращают взор автора и читателя к одним и тем же «проклятым» вопросам, образующим философские и художественные константы, своего рода основные нервные узлы мысли автора. Это вопросы о соотношениях в России «верхов» и «низов», образованных классов и народа, о глубоком кризисе, по-разному переживаемом как современной Россией, так и Западом, об их прошлом, настоящем и будущем» .
Жанровая природа «Дневника» неоднозначна и сложна, что связано с его оригинальностью как в плане содержания, так и в плане формы. По мнению исследователей: это «единоличный журнал-дневник»32, «синтез единоличного журнала XVIII века и жанра романа-исповеди»33; «моножурнал» состоящий из отдельных фельетонов «во весь месяц, постепенно «формирующихся» в единую книгу...»34; «организованная по собственным законам полифункциональная структура»35.
По разному определяется и статус издания: «по периодичности «Дневник» приближается к ежемесячному журналу, по объему - к большой ежедневной газете, а по признаку авторства - к отдельной книге» ; «новый публицистический жанр, названный «Дневником писателя» ; «дневник романиста» ; «исповедь, проповедь, газета и роман»39; «итоговая книга Достоевского»40; «произведение, синтетическое по своему характеру, художественно-публицистическое по своей природе» .
Г.Д. Гачев образно назвал моножурнал Ф.М. Достоевского «самоубийством романа». По его мнению, «Дневник писателя» — симптоматическое проявление жанрового кризиса романа: «Русскому писателю стало тесно в романе, в его концепции, конструкции: она рвется, и он более дорожит и ценит бурное и живое самозачатие действительности...» .
Думается, что ученый верно заметил отраженную в «Дневнике» тенденцию конца XIX века к синтезу различных культурных начал в художественных произведениях, которая позже ярко проявилась в искусстве модернизма.
Публицистичность и художественность в тематических циклах журнала Ф.М. Достоевского
В «Дневнике писателя» немало сквозных и злободневных тем, которые переходят из главы в главу, из выпуска в выпуск. В результате внутри журнала Ф.М. Достоевского возникают своего рода тематические циклы. Среди них выделяются тексты, посвященные актуальным вопросам нравственного состояния русского общества, прежде всего, «женскому вопросу» и «вопросу о народе». Они отмечены принципиально нерасторжимым единством публицистической и художественной разработки.
Показательным примером является цикл, который стал центральным в четырех главах «Дневника» Ф.М. Достоевского за 1873 год: «Мечты и грезы», «По поводу новой драмы», «Маленькие картинки», «Учителю». Автор поднимает в нем проблемы народного пьянства и нравственного разложения русского общества.
В главе «Мечты и грезы» вековечная национальная беда осмысляется как драматическое последствие отмены крепостного права: «Это случилось невольно, само собой, строгим историческим ходом событий. Освобожденный великим монаршим словом народ наш, неопытный в новой жизни и самобытно еще не живший, начинает первые шаги свои на новом пути: перелом огромный и необыкновенный, почти внезапный, почти невиданный в истории по своей цельности и по своему характеру. Эти первые и уже собственные шаги освобожденного богатыря на новом пути требовали большой опасности, чрезвычайной осторожности; а между тем, что встретил наш народ при этих первых шагах? Шаткость высших слоев общества, веками укоренившуюся отчужденностью от него нашей интеллигенции (вот это-то самое главное) и в довершение -дешевку и жида. Народ закутил и запил - сначала от радости, а потом по привычке» [21; 94].
Проблема нравственного разложения народа, проявляющегося в его пьянстве, по вполне оправдавшемуся в наши дни суждению Достоевского, имеет как моральную, так и экономическую основу: «Чуть не половину теперешнего бюджета нашего оплачивает водка, то есть по-теперешнему народное пьянство и народный разврат, - стало быть, вся народная будущность. Мы, так сказать, будущностью нашею платим за наш величавый бюджет великой европейской державы. Мы подсекаем дерево в самом корне, чтобы достать поскорее плод» [21; 94].
Развивая эту мысль, писатель рисует картину будущего, на его взгляд, вполне возможную при существующем развитии социально-экономических отношений: «Настоящие, правильные капиталы образуются в стране не иначе как основываясь на всеобщем трудовом благосостоянии ее, иначе могут образоваться лишь капиталы кулаков и жидов.
Так и будет, если дело продолжится, если сам народ не опомнится; а интеллигенция не поможет ему. Если не опомнится, то весь, целиком, в самое малое время очутится в руках у всевозможных жидов, и уж тут никакая община его не спасет: будут лишь общесолидарные нищие, заложившиеся и закабалившиеся всею общиной, а жиды и кулаки будут выплачивать за них бюджет. Явятся мелкие, подленькие, развратнейшие буржуа и бесконечное множество закабаленных им нищих рабов — вот картина!» [21; 95]. Следующая глава под названием «По поводу новой драмы» представляет собой критическую статью, написанную Ф.М. Достоевским в связи с драмой г-на Кишенского «Пить до дна — не видать добра». В ней автор, продолжая поднятую в предыдущей главе тему, стремится через бытовую историю одной семьи показать трагедию всеобщую, народную, социальную: «Прежний мир, прежний порядок -очень худой, но все же порядок - отошел безвозвратно. И странное дело: мрачные нравственные стороны прежнего порядка - эгоизм, цинизм, рабство, разъединение, продажничество - не только не отошли с уничтожением крепостного права, но как бы усилились, развились и умножились; тогда как из хороших нравственных сторон прежнего быта, которые все же были, почти ничего не осталось» [21; 97].
Разбор драмы Кишенского после рассмотренной главы «Мечты и грезы» и перед «Маленькими картинками» не случаен, он идейно и тематически расширяет поднятую в данном номере «Дневника» проблему. И, наконец, ее обсуждение целенаправленно дополняется триптихом «Маленькие картинки».
Идейное содержание этих «картинок» органично сопрягается с поднятой в предыдущих главах проблемой нравственного разложения народа. Писатель продолжает здесь искать альтернативные примеры и находит их, наблюдая за семьями петербургских мастеровых.
Так, в «Маленьких картинках», особенно в третьей их части, показана проявляемая родителями любовь и забота: «Меня особенно поразило, что они так действительно и даже с нежностию любят своих болезненных детей; я именно обрадовался мысли, что беспорядки и бесчинства в семейном быту народа, даже среди такой обстановки, как в Петербурге, все же пока исключения, хотя, быть может, и многочисленные, и думал поделиться этим свежим впечатлением с читателями» [21; 113]. Будущее этих детей беспросветно, их ждет бедность, лишение, голод, пьянство и ранняя смерть. Однако родители их любят. И это единственная светлая мысль во всех картинках, наглядно подкрепленная образом отца с сыном на руках.
В следующей главе «Учителю» она находит уже прямое подтверждение: «Меня утешало, что я хоть намекнул на мой главный вывод, то есть что в огромном большинстве народа нашего, даже в петербургских подвалах, даже и при такой скудной духовной обстановке, есть все-таки стремление к достоинству, к некоторой порядочности, к истинному самоуважению; сохраняется любовь к семье, к детям» [21; 113]. Тем самым, прежний тезис о падении народных нравов переходит в утверждение о сохранении в народе праведности. Так обнажается диалектика важнейшей идеи Достоевского. Видно, что именно в «Маленьких картинках» сосредотачиваются основные мысли и рассуждения по поднятой в предыдущих публицистических главах проблеме, они приобретают итоговое значение в ходе ее обсуждения. Как и в предыдущем литературно-публицистическом цикле все тексты в данном случае преемственно друг с другом связаны в содержательном плане, в композиционном же отношении они альтернативно противопоставлены, выражая логику и эволюцию, авторской мысли.
Особенности функционирования малой прозы в составе «Дневника писателя»
Женская тема поднимается также в главах, посвященных войне на Балканах, в которой русская женщина поистине проявила все величие и красоту своего духа. В главке «Опять о женщинах» (1876, май) Достоевский рассказывает об одной девушке, с которой он познакомился еще зимой, уже после того, как «хотел было заключить» свой «Дневник».
Здесь заметен явный переход с публицистической точки зрения на литературную. Писатель создает образ девушки из богатого дома, которая в средствах не нуждается и очень заботится о собственном образовании. На глазах читателя автор раскрывает историю своих идейных взаимоотношений с одной из представительниц молодого поколения. Она спрашивает у него, что делать, на что, прежде всего, обратить внимание.
Достоевский достаточно подробно ее характеризует, сообщая, что она должна была держать один довольно трудный экзамен, но решила отложить его, так как собралась ехать в Сербию, чтобы ухаживать за ранеными. Ее встреча с писателем подается как одинаково важная для обеих сторон: «И она почти робко посмотрела на меня, а между тем я уже ясно прочел в ее взгляде, что она уже решилась и что решение ее неизменно. Но ей надо было и мое напутствие» [23; 52].
В данном случае повествовательный текст, диалогизируясь, обретает психологическую глубину и значение, характеризующее обе стороны. Характер и убеждения восемнадцатилетней героини позволяют писателю представить ее как лучшую представительницу русского общества. Она решительна, целеустремленна, храбра, мужественна, отзывчива.
Сам автор раскрывается перед читателями как мудрый и справедливый учитель, считающий своим долгом предупредить девушку о тех трудностях, с которыми она непременно столкнется, но проницательно не отговаривающий ее отказаться от принятого решения: «.. .ведь все равно она бы завтра же уехала, но только с грустию, что я ее не одобрил... »[23; 53]. Писатель пророчески замечает: «Тут -готовящийся ей урок живой жизни, тут предстоящее расширение ее мысли и взгляда, тут будущее воспоминание на всю жизнь о чем-то дорогом и прекрасном, в чем она участвовала и что заставит ее дорожить жизнию, а не устать от нее — не живши...» [23; 54].
Далее, опять переходя к дискурсу рассуждения, Достоевский выражает восхищение искренним и бескорыстным желанием девушки из обеспеченной семьи помочь русским солдатам: «Тут была единственно лишь жажда жертвы, подвига, доброго дела и, главное, что всего было дороже, - никакого тщеславия, никакого самоупоения, а просто желание - «ходить за ранеными», принести пользу» [23; 52].
Из этого «единичного случая» Достоевский выводит самое серьезное заключение, приобретающее обобщенный смысл. Он уверен, что миссия главного и самого спасительного обновления русского общества выпадет, бесспорно, на долю русской женщины. После войны, во время которой так высоко, так светло, так свято проявила себя русская женщина, нельзя уже, по его мнению, сомневаться в том высоком уделе, который, несомненно, ожидает ее: «Наконец-то падут вековые предрассудки, и «варварская» Россия покажет, какое место отведет она у себя «матушке» и «сестрице» русского солдата, самотверженнице и мученице за русского человека. Ей ли, этой ли женщине, столь явно проявившей доблесть свою, продолжать отказывать в полном равенстве прав с мужчиной по образованию, по занятиям, по должностям, тогда как на нее-то мы и возлагаем все надежды наши теперь, после подвига ее в духовном обновлении и в нравственном возвышении нашего общества!» [26; 33].
Утверждая идеал русской женщины, писатель еще раз подчеркивает, что она сама стала на подобающее ей место, сама перешагнула те ступени, где доселе полагался ей предел, сама доказала, какой высоты может достигнуть и что может совершить.
Значимость женской темы и женских образов в «Дневнике писателя» в целом и в произведениях малой прозы в частности подтверждается целенаправленным стремлением автора к их типологической оценке. Если на одном полюсе у него - идеальные типы, то на другом - это либо преступницы, либо жертвы преступлений, либо самоубийцы.
Героинь с благополучной с судьбой, почти нет. Об этом писал П.Е. Фокин. По его мнению, звучание женской темы в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевского парадоксально: «С одной стороны, в прямых публицистических высказываниях автора мы неизменно слышим уверенность в том, что в русской женщине «заключена одна наша огромная надежда, один из залогов нашего обновления» [23; 28]. А с другой стороны, основные женские образы «Дневника» — это либо преступницы, либо жертвы преступлений, либо самоубийцы»7 .
Так, в январском номере «Дневника писателя» за 1876 год в главе «Будущий роман. Опять «случайное семейство» потрясенным автором излагается история убийства мещанки Перовой, после которого покончил с собой и убийца: «Она с ним жила, он был работником в типографии, но потерял место, она же снимала квартиру и пускала жильцов. Началось несогласие. Перова просила его ее оставить. Характер убийцы был из новейших: «Не мне, так никому». Он дал ей слово, что «оставит ее», и варварски зарезал ее ночью, обдуманно и преднамеренно, а затем зарезался сам. Перова оставила двух детей, мальчиков двенадцати и девяти лет, прижитых ею незаконно, но не от убийцы, а еще прежде знакомства с ним. Она их любила. Оба они были свидетелями, как вчера он, в страшной сцене, измучил их мать попреками и довел до обморока, и просили ее не ходить к нему в комнату, но она пошла» [22; 8].
Теоретические аспекты изучения прозаической речи
Для адекватной характеристики литературных произведений, вошедших в состав «Дневника писателя» Достоевского, необходим анализ особенностей художественной речи в них. Имея, на первый взгляд, прямое отношение к прозе, они, тем не менее, обладают рядом специфических признаков, осмысление которых призвано скорректировать современные теоретические представления о прозаической форме речи. Рассмотрим некоторые теоретические аспекты ее изучения в историческом и современном освещении.
Традиционно формы художественной речи - прозаическая и стихотворная - характеризуются преимущественно в сопоставительном плане. Подчеркнем также, что проблема восприятия художественной речи, ее разделения на две формы в разные периоды научного развития воспринималась неодинаково.
В античности привычная для современного эстетического сознания оппозиция «стих - проза» не существовала. В ходу было понятие «поэзия», под которой подразумевалась как художественная литература в целом, так и стихи. Поэтическая речь противопоставлялась обычной речи. Прозу как тип художественной речи, противоположный поэзии, античность еще не знала.
Главным критерием для противопоставления стихотворной и обиходной речи в античную эпоху была ее украшенность или неукрашенность, что выражалось в наличии или отсутствии элементов метрической организации и риторических фигур.
В древнерусской словесности существовала другая оппозиция: «текст поющийся - текст произносимый». Ритм и рифма в них не являлись еще параметрами стихотворной речи, оставаясь элементами словесного орнамента и не приобретая метрическое значение. Оно выявилось в русской литературе в XVII - начале XVIII века, когда стихотворная речь, самоопределяясь, отделилась от прозы.
Как один из видов организации художественной речи в современном значении проза осозналась и утвердилась в русской литературе только в конце XVIII - начале XIX века. Несомненно, огромный вклад в ее становление внес А.С. Пушкин, чье творчество до сих пор остается эталоном художественной речи.
Накопленный в русской классической литературе опыт прозаического творчества стимулировал его теоретическое осмысление в академической науке.
Однако и само научное направление изучения прозы, и его принципы начали оформляться только в конце XX века. До этого основные особенности прозаического слова неуклонно рассматривались в сравнении со стихотворным. Эта тенденция обозначилась еще в «Исторической поэтике» (1940 г.) Александра Николаевича Веселовского, который различал поэзию и прозу на ритмическом и исполнительском основаниях: «иное пелось, другое сказывалось» .
В самом начале XX века другой выдающийся филолог А.А. Потебня в своей фундаментальной работе «Теоретическая поэтика» (1905 г.) утверждал, что речь поэзии и прозы отличается образностью: «...если поэзия есть иносказание ... в обширном смысле слова, то проза, как выражение элементарного наблюдения, и наука стремится стать в некотором смысле тождесловием...» .
Однако именно А.А. Потебня одним из первых задался вопросом о самоценном своеобразии прозы: «Проза для нас есть прямая речь не в смысле первообразности и несложности, а лишь в смысле речи, имеющей в виду или только практические цели, или служащей выражением науки. Прозаичны - слово, означающее нечто непосредственно, без представления, и речь, в целом не дающая образа, хотя бы отдельные слова и выражения, в нее входящие, были образны» .
Особенности стихотворной и прозаической речи продолжали осмысляться последующими филологами. При этом отмечалось не только их различие. Б.В. Томашевский, например, в книге «Стих и язык. Филологические очерки» (1930 г.) поставил вопрос о взаимоотношении между стихом и прозой, подчеркнув, что внутренняя мера не является безусловным признаком стихотворной речи.
Для нас особенно важен его вывод о том, что «стих и проза - не две замкнутые системы. Это два типа, исторически размежевавших поле литературы, но границы их размыты и переходные явления неизбежны»91. Действительно, в некоторых случаях стихии поэзии и прозы (в узком смысле этих слов) могут в разных дозах входить в одно и то же явление.
Известный теоретик литературы В.М. Жирмунский одним из первых указал на различительную роль ритма в прозе и в стихах, внеся большой вклад в его изучение. " На функциональную роль ритма в этом плане обратил внимание и Ю.Н. Тынянов .
По его мнению, ритм в прозе ассимилируется ее конструктивным принципом - преобладанием семантического назначения речи, и этот ритм может играть коммуникативную роль - либо положительную (подчеркивая и усиливая синтактико-семантические единства), либо отрицательную (исполняя роль отвлечения, задержания). Кроме того, ученый отметил разные функции образа в прозе и поэзии, различные законы развития сюжета и времени в них.
Другие формалисты также внесли значительный вклад в развитие прозоведения. Так, В.Б. Шкловский в своем исследовании «О теории прозы» (1929 г.) определил поэзию как речь заторможенную, «кривую». Поэтическая речь, по его мнению, речь построенная. Проза же - речь обычная: экономичная, легкая, правильная (dea prorsa - богиня правильных, «нетрудных родов», «прямого» положения ребенка)94.
