Содержание к диссертации
Введение 3—12
Глава первая. Проблема установления текста
«Дневника писателя» 1876 г 13—80
I. Публикации рукописей «Дневника писателя» 1876 г 15—66
I. 1. Рукописи к повести «Кроткая»,
впервые опубликованные А. С. Долининым 18—24
I. 2. Фрагменты записной тетради 1875—1876 гг.,
впервые опубликованные Н. Ф. Бельчиковым 24—26
I. 3. Рукописные фрагменты,
впервые опубликованные В. Л. Комаровичем 26—27
I. 4. Фрагменты чернового автографа
впервые опубликованные А. С. Долининым в 1940 г 27—31
I. 5. Фрагменты записных тетрадей,
впервые опубликованные С. С. Борщевским 32—33
I. 6. Публикация фрагментов наборной рукописи,
осуществленная И. Л. Волгиным 33
I. 7. Публикация записных тетрадей 1875-1876 и 1876-1877 гг..33-44 I. 8. Фрагменты чернового автографа,
опубликованные И. Л. Волгиным 44—46
I. 9. Рукописи, опубликованные Г. С. Померанцем 46—49
I. 10. Публикация рукописного текста «Дневника писателя» 1876 г.
в академическом собрании сочинений Достоевского (ЯСС) ....49—66
П. Наборная рукопись и печатный тексте*/,;.;;..;;.;л....:....,и 66—71
Две редакции печатного текста январского выпуска... 71—72
Публикация «Кроткой» в «Русском сборнике» 72—73
V. О методике чтения рукописей 73—80
Глава вторая. Творческий процесс в «Дневнике писателя» 1876 г 81—117
I. Проблема творческого процесса в исследованиях о Достоевском....81—86
II. Этапы творческого процесса в «Дневнике писателя» 1876 г 87—117
П. 1. Записные тетради 87—100
II. 2. Наброски на отдельных листах 100—110
II. 3. Связный черновой текст 111—114
II. 4. Наборная рукопись 115—117
Глава третья. Неизвестный отрывок рукописи
«Дневника писателя» 1876 г 118—154
Заключение 155—160
Список литературы 161—193
Список условных сокращений. Места хранения рукописей 194
Список шифров хранения 195—197
Приложение. Иллюстрации рукописей 198—200
Введение к работе
Настоящее исследование посвящено рассмотрению истории текста «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского 1876 г.
Предмет изучения — рукописи и прижизненные издания печатного текста «Дневника писателя» 1876 г. Выбор произведения объясняется следующими причинами. Рукописный текст «Дневника писателя» 1876 г. сохранился почти в полном составе, в связи с чем имеется возможность анализировать различные стадии работы Достоевского над текстом. Для сравнения укажем, что к «Дневнику писателя» за другие годы сохранился гораздо меньший по объему и более разрозненный по составу материал. Между тем наличие достаточно полного свода рукописных материалов к «Дневнику писателя» 1876 г. позволяет более объективно исследовать все этапы творческого процесса. Кроме того необходимо отметить, что рукописный текст «Дневника писателя» Достоевского не только мало изучен, но, к сожалению, в ряде случаев неверно прочитан и даже не полностью опубликован. Последнее обстоятельство определяет актуальность данного исследования.
Цель работы — рассмотреть историю текста «Дневника писателя» 1876 г.
Главными задачами исследования являются:
уточнение текста «Дневника писателя» 1876 г. в результате критического прочтения и анализа рукописных и печатных материалов, включающее исправление ошибок чтения в публикациях рукописей «Дневника писателя» 1876 г. и комментарий к исправленному тексту;
выявление причин возникновения ошибок, анализ трудных чтений и разработка методики чтения рукописного текста Достоевского;
исследование творческой эволюции текста, подразумевающее изучение всех этапов творческого процесса в «Дневнике писателя» 1876 г. — от набросков к окончательному произведению.
Подход к решению поставленных задач состоит в определении метода исследования. По мысли А. Л. Гришунина, текстология — это «отрасль филологической науки, изучающая литературное произведение в целях восстановления истории, критической проверки и установления их текстов, используемых затем для дальнейшего литературоведческого исследования, интерпретации,
4 публикации и в других целях», а основным методом текстологии является филологический, анализ1. Но термин «филологический анализ (метод)» не проясняет специфику текстологического исследования. Филологическими можно назвать и работы по стихосложению, поэтике текста, творческой истории произведения, лингвистике и т. д. Означает ли это, что все перечисленные типы исследования имеют один метод? Очевидно, нет. В каждом исследовании есть своя специфика.
А. Л. Гришунин отмечает, что «текстология — это прежде всего филологическое прочтение и критический анализ текста на основе его понимания»2. Говоря о методе текстологического исследования, прежде всего необходимо определить значение термина «понимание». В этой связи плодотворным представляется сопоставление текстологии и герменевтики — науки о понимании. Еще в 20-е гг. XX в. один из крупнейших литературоведов-текстологов Н. К. Пиксанов заметил: «В интеллектуальном творчестве — теоретическом, художественном, литературном — проблема смысла и понимания получает первейшее значение. Эта проблема вызвала к жизни особую подсобную дисциплину: герменевтику; в юриспруденции она называется толкованием закона»3. Для Н. К. Пиксанова интерес к герменевтике обусловлен прежде всего типологической близостью методов герменевтики и новой литературоведческой дисциплины, которую исследователь определил как «творческую историю». Смысл «творческой истории» — в изучении художественного произведения не на уровне окончательного (дефинитивного) текста, а с учетом всех стадий формирования замысла произведения — от черновиков к окончательному варианту, т. е. в обращении к историческому контексту, в котором создавалось произведение: «Понимание результатов процесса без изучения самого процесса для историка заранее опорочено, ибо историк все познает только исторически, генетически»4. По утверждению Д. С. Лихачева, текстология «изучает историю текста того или иного произведения. <...> Изучение истории текста дает объективные основания для интерпретации содержания и формы произведения. <...> В историю текста
1 Гришунин А. Л. К спорам о текстологии // Русская литература. 1965. № 3. С. 143—144. В
недавней монографии А. Л. Гришунина «Исследовательские аспекты текстологии» методом
текстологии назван «филологический метод» (см.: Гришунин А. Л. Указ. соч. М., 1998. С. 82).
2 Гришунин А. Л. Исследовательские аспекты текстологии. С. 35.
3 Пиксанов Н. К. Творческая история «Горя от ума». М., 1971. С. 359.
4 Там же. С. 360. При этом следует отметить, что герменевтику Пиксанов воспринял как «под
собную дисциплину», видимо, не учитывая самостоятельного статуса герменевтики как фило-
5 произведения входит его литературная история и внелитературная, творческая история памятника и все те нетворческие моменты, которые привели к изменению текста (случайные утраты и искажения, изменения под давлением цензуры, требований политических организаций, гонорарных соображений и пр.)»5.
Исторический подход к изучению явления как путь к пониманию и интерпретации был присущ и герменевтам. Авторы книги «Проблема понимания в философии» выделяют четыре вида герменевтической интерпретации: грамматическую (языковую), стилистическую, историческую и психологическую6. При этом подчеркивается, что грамматическая интерпретация «не обращает внимания на художественные цели автора, на исторические обстоятельства создания произведения, она имеет дело со словами и их связями»7, стилистическая интерпретация исследует средства выражения идеи произведения (тропы, аллегории, рифму, метр и пр.) и выявляет «специфику способов выражения», связанную «с определенным стилем»8, историческая интерпретация «занята выявлением конкретных обстоятельств создания произведения. <...> Сфера исторической интерпретации необъятна: чем лучше и детальней мы узнаем эпоху и ее культуру, тем лучше мы поймем произведение — элемент этой культуры. <.„> историческая интерпретация может осуществляться с "субъективной позиции" (позиции автора) и с позиции "объективной" (на основе знания фактов и обстоятельств создания произведения, известных из других источников)»9, психологическая интерпретация связана «с выявлением душевного состояния автора, его мыслей и чувств» и «осуществляется в рамках других видов герменевтической интерпретации»10.
Как видно из высказывания Д. С. Лихачева, в текстологии первостепенное значение имеет прежде всего историческая интерпретация, хотя следует признать, что она неосуществима без обращения к анализу языка эпохи, стиля писателя и психологических аспектов творчества. По мнению Д. С. Лихачева, для того чтобы «изучить историю текста, необходимо его прочесть. <...> Обязательное условие правильного прочтения текста — хорошее знание языка эпохи. <...> Одной
софского учения, а лишь признавая «функциональную» значимость некоторых приемов герменевтического метода исследования для литературоведческой работы.
5 Лихачев Д. С. Текстология. Краткий очерк. М., Л., 1964. С. 5—6.
6 Гусев С. С, Тулъчинский Г. Л. Проблема понимания в философии. М., 1985. С. 34—36.
7 Там же. С. 34.
8 Там же. С. 35.
9 Там же.
10 Там же. С. 34.
начитанности в произведениях эпохи недостаточно: нужно не поверхностное понимание текста, а точное знание орфографических, фонетических, морфологических и синтаксических норм эпохи»11. Но чтобы научиться понимать язык той или иной эпохи и, соответственно, приблизиться к пониманию содержания произведения, нужно именно то, о чем писал один из представителей философской герменевтики, В. Дильтей, — «вживание» в исторический контекст изучаемого явления: «Установление связей между произведениями и духом автора гипотетично и нежизненно, пока нет набросков и писем, передающих свидетельства и сохраняющих полную жизни действительность. Там же, где мы можем черпать из архивного собрания великого мыслителя или писателя, возникает самый совершенный образ отдельного фрагмента истории, какого мы только в состоянии достигнуть. Ибо правдивость книги, прозрачность мысли и вдобавок запечатленные в письменной форме все существенные части данного исторического процесса, — все они существуют сообща, придавая фрагменту истории лишь ему присущую научную законченность»12.
Таким образом, сама текстологическая установка на «обращенность» в прошлое типологически близка как методу «реконструкции» Ф. Шлейермахера и В. Дильтея, пытавшихся восстановить традицию в ее исходном состоянии, так и «деструктивному» методу М. Хайдеггера и Г.-Г. Гадамера, признававших наличие и неминуемость определенной дистанции между «своей» и «чужой» традициями: «герменевтически воспитанное сознание должно быть с самого начала восприимчиво к инаковости текста»13. Следует отметить, что осознание такой дистанции важно и для текстологии. Герменевтический опыт М. Хайдеггера и Г.-Г. Гадамера показал, что, хотя полного «вживания» в «историческое предание» достичь невозможно, это тем не менее не является непреодолимым препятствием к пониманию — именно потому, что исследователь осознает «инаковость» изучаемого текста и изначально выбирает методологически верное направление: обладая комплексом сложившихся в «своей» традиции понятий и знаний, нужно быть готовым выслушать само «историческое предание». Как подчеркивает В. Е. Хализев, «в толкованиях литературы прошлых эпох важно прежде всего
11 Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 20.
12 Дильтей В. Литературные архивы и их значение для изучения истории философии //
Вопросы философии. 1995. № 5. С. 129.
13 Гадамер Г.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988. С. 321. Ср.:
Бахтин М. М. Из записей 1970—1971 годов // Эстетика словесного творчества. М., 1979.
С. 349-350.
7 постижение их исходного, первичного смысла, а в этой связи — "воскрешение" контекста ее формирования, который со временем неизбежно забывается. При отсутствии такой "реставрационной" установки литературовед обрекает себя на модернизирующее искажение изучаемого текста»14.
Отметим, однако, еще один аспект проблемы понимания, касающийся множественности интерпретаций. По мысли П. Рикёра, «связный образ бытия, каким мы являемся и в котором укоренены соперничающие друг с другом интерпретации, дан только в этой диалектике интерпретаций»15. Более того, «всякая традиция живет благодаря интерпретации; именно этой ценой она продлевается, т. е. остается живой традицией»16. В основе этой точки зрения находятся основные положения философии языка, рассматривающие язык как систему словарных значений, которые попадают в новые соотношения и обретают новые смыслы в живой речи, в момент высказывания17. Среди предшественников П. Рикёр называет Р. Декарта и В. Гумбольдта, «согласно которым язык является не продуктом, а производством, рождением»18. Напомним, что опираясь на идеи В. Гумбольдта, А. А. Потебня сформулировал ряд выводов, касающихся уже конкретно теории художественного творчества, и попытался объяснить причину множественности интерпретаций художественного текста следующим образом: «Искусство есть язык художника, и как посредством слова нельзя передать другому своей мысли, а можно только пробудить в нем его собственную, так нельзя ее сообщить и в произведении искусства; поэтому содержание этого последнего (когда оно окончено) развивается уже не в художнике, а в понимающих»19. Надо сказать, что идея множественности интерпретаций, очевидно, явилась предвестием популярной ныне проблемы
14 Хализев В. Е. Интерпретация и литературная критика // Проблемы теории литературной
критики. М., 1980. С. бб. Ср.: «Процесс того "творчества", которое мы называем пониманием,
не может быть адекватным творчеству поэта, а только приближается к нему <...> понимание
художественного произведения есть повторение творчества, его создавшего» (Овсянико-Кули
ковский Д. Н. Из лекций об основах художественного творчества // Вопросы теории и психо
логии творчества. Харьков, 1911. Т. 1. С. 14).
15 Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995. С. 36.
16 Там же. С. 38.
17 Подробнее см.: Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М. Эстетика сло
весного творчества. С. 237—280.
18 Там же. С. 139. Ср.: Гумбольдт В. фон. О различии строения человеческих языков и его
влиянии на духовное развитие человечества // Избранные труды по языкознанию. М., 2000.
С. 69, 70, 77-79, 103, 112, 197.
19 Потебня А. А. Мысль и язык. М., 1999. С. 163. Ср.: «То, что сказано в образе и посред
ством образа, не существует для самого поэта в виде отвлеченной идеи. Идею вкладывает
тот, кто воспринимает художественное произведение, кто его толкует, кто им пользуется для
8 интертекста, или, если воспользоваться термином литературоведения прошлых лет, — проблемы литературных взаимосвязей. Возникает вопрос: не противоречат ли идее «исторической реконструкции» текста установка на инаковость изучаемой традиции и неизбежность «неточной» («своей») интерпретации? Ответ на этот вопрос содержится в упомянутой работе П. Рикёра, по мнению которого «герменевтики говорят о различиях в технике: психологическая расшифровка — это одно; библейское толкование того же самого — уже другое; различие направлено здесь на внутренние правила интерпретации; это — эпистемологическое различие. Но в свою очередь эти различия в технике отсылают к различиям замысла, касающегося функции интерпретации: одно дело использовать герменевтику как орудие подозрения против "мистификаций" ложного сознания; другое — использовать ее как подготовку для лучшего понимания того, что однажды обрело смысл, того, что однажды было выговорено»20. Иными словами, интерпретация зависит от цели исследования. Если это критика текста, в процессе которой устанавливаются те или иные искажения текста, то интерпретация должна отвечать цели восстановления подлинного, исходного текста (и здесь актуальна идея «исторической реконструкции»). Если же речь идет об истолковании художественного образа, то тогда возможно изучение интертекстуальных связей, которого — в конечных своих выводах (особенно если иметь в виду историко-литературный комментарий) — не лишена и текстология. Однако в последнем случае известное значение для исследователя приобретают ответственность и чувство меры, ибо при их отсутствии идея множественности смыслов может обернуться утратой ценности самого понятия «смысл» и, что не
менее важно, утратой ценности понятия «автор» . По мнению М. Фрайзе, «ничто не заменит авторство: огромное усилие придать человеку культурную идентичность, дать ему лицо. Безграничный культурный интертекст не содержит и не хранит эту идентичность. Нужен центр, вокруг которого смысл может
уяснения жизненных явлений» (Горнфельд А. О толковании художественного произведения // Вопросы теории и психологии творчества. Харьков, 1916. Т. 7. С. 5).
20 Рикёр П. Указ соч. С. 99.
21 Замечание Р. Барта о том, что «логика, регулирующая Текст, зиждется не на понимании
(выяснении, "что значит" произведение), а на метонимии» (Барт Р. От произведения к тек
сту // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 417) содержит не только утвер
ждение бесконечности ассоциаций, а значит, и интерпретаций и полной независимости
текста от автора, но, что закономерно и симптоматично, — отказ от самого слова «по
нимание».
кристаллизоваться.-Такой центр — автор» . Этот подход свойствен и текстологии (литературы Нового времени), с ее установкой на восстановление подлинного текста, а значит, и на «приближение» к автору.
Кроме того следует учитывать некоторые принципы научного исследования, ограждающие от излишней субъективности толкований. В этой связи отметим, что текстологии близко хайдеггеровское понятие «фактичности наброска», значимость которого подчеркивает и обосновывает Г.-Г. Гадамер: «Разработка правильных, отвечающих фактам набросков, которые в качестве таковых являются предвосхищениями смысла и которые еще только должны быть заверены "самими фактами", — в этом постоянная задача понимания»23. Предварительные наброски смысла, по мнению Гадамера, необходимо делать осознанными, «дабы иметь возможность их контролировать и тем самым добиваться правильного понима-ния, исходя из самих фактов» . По утверждению Гадамера, «понять означает прежде всего понять само дело»25, после чего можно «развертывать свои антиципации», корректируя свое понимание при появлении новых фактов26. В сущности, речь здесь идет о проблеме «герменевтического круга» в понимании, состоящей в том, что «толкование должно всякий раз уже двигаться в понятом
и питаться от него» . М. Хайдеггер в решении проблемы «герменевтического круга» восходит к трактовке Ф. Шлейермахера: «видеть в этом круге порочный и выискивать пути его избежания, да даже просто "ощущать" его как неизбежное несовершенство, значит в принципе не понимать понимание. <...> Решающее не выйти из круга, а правильным образом войти в него. Этот круг понимания не колесо, в котором движется любой род познания, но выражение экзистенциальной пред-структуры самого присутствия»28. Продолжая мысль М. Хайдег-гера, Г.-Г. Гадамер делает следующее уточнение: «Круг, таким образом, имеет не формальную природу, он не субъективен и не объективен, — он описывает понимание как взаимодействие двух движений: традиции и истолкования. Анти-
22 Фрайзе М. После изгнания автора: литературоведение в тупике? // Автор и текст: Сб.ст. / Под ред. В. М. Марковича и В. Шмида. СПб., 1996. Вып 2. С. 32; см. также: Евдокимова С. Процесс художественного творчества и авторский текст // Там же. С. 9—24. 2Л Гадамер Г.-Г. Указ. соч. С. 319.
24 Там же. С. 321.
25 Там же. С. 349. См. также: Гадамер Г.-Г. О круге понимания // Гадамер Г.-Г. Актуальность
прекрасного. М., 1991. С. 76.
Ср.: «Углубление путем расширения далекого контекста» (Бахтин М. М. К методологии гуманитарных наук // Эстетика словесного творчества. С. 362). 2 Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997. С. 152. 28 Там же. С. 153.
10 ципация смысла, направляющая наше понимание текста, не является субъективным актом, но. определяет себя из общности, связывающей нас с преданием. Эта общность, однако, непрерывно образуется в нашем взаимодействии с преданием, она не изначально заданная предпосылка — мы сами порождаем ее, поскольку мы, понимая, участвуем в свершении предания и тем самым определяем его дальнейшие пути. Круг понимания, таким образом, вообще не является "методологическим" кругом, он описывает онтологический структурный момент понимания» . Здесь актуализируется хайдеггеровская категория «присутствия», обозначенного философом как «сущее, которое мы сами всегда суть и которое среди прочего обладает бытийной возможностью спрашивания»30. В данном определении подчеркивается онтологическая укорененность понимания: существовать, по Хайдеггеру, — значит обладать бытийной возможностью спрашивания. Способность к пониманию, таким образом, изначально присуща человеческому бытию.
Когда М. Хайдеггер говорит о том, что необходимо «правильным образом» войти в «герменевтический круг», подразумевается прежде всего осознание связанности с традицией и в то же время дистанцированность от нее. На примере текстологии мы имеем возможность убедиться, что идея «герменевтического круга» оправдана и здесь, если говорить о процессе понимания. В текстологии также есть свой «герменевтический круг». Д. С. Лихачев выделяет два этапа в текстологическом понимании. Первый — «палеографический» — связан с правильным определением всех букв и знаков препинания в рукописном (печатном) тексте; второй этап касается изучения истории текста, выявления ошибок и сознательных изменений текста, понимания текста с точки зрения его возникновения. Но главное, подчеркивает Д. С. Лихачев, — то, что вторая стадия исследования «требует постоянного возвращения текстолога в процессе его работы по выяснению истории текста к его прочтению. Палеографическое прочтение рукописи или печатного текста не может быть отделено от текстологического, связанного с пониманием смысла текста, а это последнее не может быть строго отделено от истории текста, дающей возможность понять описки, опечатки, искажения и "улучшения" текста и пр. <...> Поэтому изучение всей истории текста произведения в трудных случаях постоянно возвращает нас к пе-
29 Гадамер Г.-Г. Истина и метод. С. 348. См. также: Бласс Ф. Герменевтика и критика.
Одесса, 1891. С. 24.
30 Хайдеггер М. Указ. соч. С. 152.
ресмотру правильности первого этапа изучения текста — его палеографическому и предварительному текстологическому прочтению»31.
Так же как и в герменевтике, в текстологии «хождение по кругу» не ведет к обессмысливанию самого процесса понимания, но с каждым выходом на «новый виток» обнаруживает все новые смыслы изучаемого явления, подтверждаемые дополнительным фактическим материалом: текстологическое понимание строится на постеленном «разворачивании» контекста исследуемого произведения с опорой на новые языковые, исторические, биографические данные и учетом особенностей творческого метода писателя. Д. С. Лихачев справедливо заостряет внимание на том, что «хороший текстолог обязан широко "охватывать" предмет своего изучения. Чем больше он привлекает данных из области палеографии, археографии, литературоведения, истории, искусствоведения и пр., — тем более убедительные выводы он получает, тем неопровержимее его построения»32. Данное положение определяется так называемым правилом «cognitio cogniti et cognoscendi (знание всего необходимого)»33, подразумевающим, что принцип охвата информации зависит от изучаемого предмета: в каждом отдельном случае исследователь привлекает то, что необходимо для понимания именно данного обстоятельства, факта, явления.
Феномен понимания универсален, ибо понимание есть неотъемлемая характеристика человеческого бытия. В то же время универсальность понимания имеет два аспекта: онтологический, выходящий за пределы собственно научного познания и отражающий самые основы бытия человека в мире, и методологический, позволяющий установить и охарактеризовать типологическую связь герменевтики и текстологии. Несмотря на безошибочный вывод философов-герменевтов о том, что понимание не сводимо к методологии какой-либо науки, самая попытка «понять понимание», предпринятая ими, представила в равной степени ценные наблюдения, касающиеся как общефилософских проблем (смысла жизни, истины, времени), так и методов научного познания.
31 Лихачев Д. С. Текстология. Краткий очерк. С. 20-21. Ср.: «Научное исследование, таким образом, предполагает постоянную поверку реальности новыми фактами и "открытость" концепции, которая может быть полностью пересмотрена под влиянием новых данных^ (Евдокимова С. Процесс художественного творчества и авторский текст. С. 14).
Лихачев Д. С. Текстология на материале русской литературы X—XVII веков. Л., 1983. С. 31. 33 Ланглуа Ш.-В., Сенъобос Ш. Введение в изучение истории. СПб., 1899. С. 46.
12 Сопоставление герменевтики и текстологии позволяет выявить специфику текстологического метода исследования. Важнейшими составляющими текстологического метода являются:
изучение и критический анализ первоисточников — рукописей и прижизненных изданий произведения;
«вживание» в изучаемый текст, т. е. обращенность к истории данного текста, обстоятельствам его создания, биографическому и историческому фону, повлиявшему на содержание произведения;
прочтение текста с учетом его «инаковости», предохраняющее от фактических ошибок и превратного истолкования материала34;
принцип постепенного развертывания контекста изучаемого с привлечением новых фактических данных и последующей корректировкой и уточнением выводов.
Композиция настоящей работы определяется целью и методом исследования. Наиболее целесообразным представляется обращение первоначально к проблеме установления текста «Дневника писателя» 1876 г., предполагающее анализ источников текста, а затем исследование основных этапов творческого процесса в данном произведении.
34 Как заметил французский историк Н. Д. Фюстель де Куланж, «И faut bien s'entendre sur Fanalyse. <...> Elle doit, par une etude attentive de chaque detail, degager d'un texte tout ce qui s'y trouve; elle ne doit pas у introduire ce qui ne s'y trouve pas» («Недостаточно хорошо понимается анализ. <...> Анализ должен внимательным изучением каждой подробности выяснить все, что есть в тексте, и не должен вводить в него того, чего в нем нет» — Fustel de Coulanges. De Fanalyse des textes historiques // Revue des questions historiques. Paris, 1887. P. 20), ср.: «В гуманитарных науках точность — преодоление чуждости чужого без превращения его в чисто свое (подмены всякого рода, модернизация, неузнание чужого и т. п.)» (Бахтин М. М. К методологии гуманитарных наук. С. 371).
