Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Дневник писателя русской эмиграции как историко литературный феномен 21
1.1. Дневник писателя как жанровая разновидность дневника 21
1.2. Писательский дневник как явление эмигрантской литературы 1920-1930-х годов 30
1.2.1. Особенности эмигрантского сознания как основы генезиса автодокументальной прозы в литературе русского зарубежья 30
1.2.2. Дневник писателя в контексте автодокументальной прозы эмиграции 36
1.3. Роль русской литературной традиции в жанровой системе дневника писателя эмиграции 43
Глава II. Типология жанра и специфика авторского сознания в дневниках писателей русского зарубежья 59
2.1. Типологическая характеристика дневников писателей эмиграции... 59
2.2. Формы выражения авторского сознания в коммуникативном пространстве дневника ." 83
2.3. Жанрово-родовой синтез в художественной структуре дневникового текста 100
Глава III. Поэтика хронотопа дневников писателей русской эмиграции 115
3.1. Пространство и время как жанрообразующие категории дневника писателя 115
3.2. Пространственно-временные мотивы и образы пути в художественной структуре дневника 131
3.3. Семантический комплекс "границы" в мотивной структуре дневников эмиграции 154
Заключение 169
Библиография 174
- Особенности эмигрантского сознания как основы генезиса автодокументальной прозы в литературе русского зарубежья
- Дневник писателя в контексте автодокументальной прозы эмиграции
- Формы выражения авторского сознания в коммуникативном пространстве дневника
- Пространственно-временные мотивы и образы пути в художественной структуре дневника
Введение к работе
На фоне внушительного числа исследований, посвященных литературе русского зарубежья, весьма значимым представляется рассмотрение малоизученных аспектов, связанных с поэтикой жанров и их трансформацией в условиях эмигрантского сознания. Глубокое и критическое осмысление истории и культуры эмиграции, накопление теоретических и прикладных исследований художественных текстов вызывает необходимость изучения всего корпуса текстов русской эмиграции «первой волны», что даст возможность более объективно представить картину литературного процесса этого периода.
Внимание к дискурсивным практикам повседневного сознания обусловлено растущим интересом к автодокументальным жанрам, их природе и поэтике и требует привлечения новых материалов, таких, как жанр писательского дневника.
Тенденция к объективному и обстоятельному исследованию дневникового дискурса писателя связана с возрастанием роли документального, и в частности дневникового, начала в современном литературном процессе, а также с попытками глубокого осмысления интеллектуальной истории XX в.
Потребность дальнейшего пристального изучения жанров автодокументалистики определяется качественным изменением жанра дневника писателя в XX в., требующем историко-литературного описания и теоретико-литературного осмысления. Все это определяет актуальность изучения данной проблемы.
Состояние научной разработанности проблемы. В науке о литературе дневник занимает особую нишу и как источник информации, и как объект изучения. В современных исследованиях дневникового жанра уже нашли отражение общие черты поэтики и жанровых особенностей дневника как литературного произведения, предпринято описание его целей и функций, затронута проблема соотношения автора и героя, изучено взаимодействие внутренней, устной, письменной речи в рамках дневникового текста. Среди исследований в сфере дневниковой прозы следует отметить монографии
О. Г. Егорова и М. Ю. Михеева, а также научные статьи и диссертации Т. И. Голубевой, Е. П. Гречаной, А. А. Зализняк, К. Р. Кобрина, Т. М. Колядич, Е. Г. Местергази, К. С. Пигрова, О. С. Сахно и др.1 Примечательно, что исследование дневников в филологической парадигме закономерно связывается со сферой документалистики, психологии и психолингвистики исследования, а также с культурой повседневности.
Особое место в анализе жанровой специфики писательских дневников
принадлежит исследованиям О. Б. Бобровой, А. Н. Богомолова,
А. Н. Варламова, Н. Ю. Донченко, А. М. Колядиной, Н. Г. Крюковой, А. М. Новожиловой, М. Паолини, С. В. Рудзиевской2. Однако в центре внимания ученых остаются авторы «первого ряда» - классики литературы XIX-XX вв. и некоторые деятели культуры, а интерес к дневниковому жанру в XX в. связан, в основном, с дневниками М. Пришвина, К. Чуковского, И. Бунина, 3. Гиппиус и др. Несмотря на то, что и дневник писателя как жанровое образование является достаточно изученным явлением, в этой теме остаются некоторые дискуссионные моменты: границы понятия «дневник писателя», характер дискурсивности дневникового текста, проблемы межжанрового и межродового синтеза в системе дневникового дискурса.
Что касается литературного процесса русского зарубежья, то в его изучении по-прежнему преобладает обращение к художественным, мемуарным, публицистическим и философским произведениям. Последнее десятилетие отмечено работами, обращенными и к дневниковому наследию писателей-эмигрантов, но в центре внимания остаются либо дореволюционные дневники, либо записи, созданные в 1917-1919 гг. В ряду таких исследований - научные работы Н. Б. Лапаевой, Е. Л. Менегальдо, О. В. Скроботовой3, материалы по
Егоров, О. Г. Русский литературный дневник 19 века. История и теория жанра: Исследование. - М: Флинта: Наука, 2003; Михеев, М. Ю. Дневник как эго-текст (Россия, XIX-XX). - М.: Водолей-Publishers, 2007; Колядич, Т. М. Мгновенья, полные как годы... (Двадцатые годы в воспоминаниях писателей): Учебное пособие. - М.: Прометей, 1993.
- Боброва, О. Б. Дневник К. И. Чуковского в историко-литературном контексте: Дис. ... канд. филолог, наук. -Волгоград, 2007; Богомолов, H. А. Дневники в русской культуре начала XX века // Богомолов, Н. А. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. - Томск: Водолей, 1999. - С. 201-212; Крюкова, Н. Г. Дневники И. А. Бунина в контексте жизни и творчества писателя: Дис. ... канд. филолог, наук. -Елец, 2000.
Лапаева, Н. Б. «Дневники» Бориса Погшавского: Бегство из повседневности // Повседневность как текст культуры: материалы международной научной конференции «Повседневность как текст культуры». - Киров,
истории и культуры и литературы русской эмиграции В. В. Агеносова, Р. Герра, Д. Глэда, О. Р. Демидовой, Л. А. Мнухина, Н. О. Осиповой, Н. А. Струве и др.
Помимо отдельных научных источников, касающихся проблемы «дневниковое» как формы повествования в художественных произведениях писателей-эмигрантов, сам дневник привлекается, прежде всего, как документальный и историко-культурный источник, факт творческой биографии писателя. Это обусловливает необходимость и актуальность целостного комплексного анализа жанровой специфики и поэтики писательского дневника в границах обозначенного периода и определяет научную новизну диссертации.
Научная новизна работы состоит в том, что диссертация представляет собой первое монографическое исследование, посвященное типологии и жанровой специфике дневников писателей русской эмиграции 1920-1930-х гг.; на широком эмпирическом материале текстов дневников представлены типология и анализ их жанрово-стилевых особенностей с учетом поэтики автометаописания, обусловленной онтологическими характеристиками литературы эмиграции; впервые к исследованию дневникового жанра применяется категория дискурсивной модели, что открывает новые возможности для комплексного филологического исследования жанров и жанровых систем.
Экстраполяция категории дискурса на поэтику дневника писателя позволяет поставить вопрос литературности дневника как самостоятельного жанра, способа его создания одновременно и как художественного произведения, и как коммуникативного акта. Теоретической установкой диссертанта является положение о том, что категория дискурса шире категорий жанра и стиля, так как описывает не только явления поэтики (в том числе и лингвопоэтики), но также и внетекстовую, экстралингвистическую реальность, составляющую пространство текста.
Дневниковый дискурс формируется специфическими ире-текстами
27-29 апреля 2005 года. Киров: Изд-во ВятГГУ, 2005. - С. 259-265; Менегальдо, Е. Л. Неизданные страницы из дневников // Поплавский, Б. Ю. Неизданное: Дневники, статьи, стихи, письма. - М.: Христианское издательство, J996, - С. 432-437; Скроботова, О. В. Жанрово-тематическое многообразие «внехудожественного» творчества И. А. Бунина 1917-1923 гг.: дневники, публицистика: Дне.... канд. филолог, наук. - Елец, 2006.
(черновые правки, маргиналии, авторские пометы и рисунки, вклеенные фотографии, статьи из газет и т.п.), механизмом их репрезентации, связью с сознанием автора, актуализованной связью адресанта и адресата.
Объект исследования - дневник писателя как жанр художественно-документальной прозы.
Предмет исследования - типологические характеристики и особенности поэтики жанра писательского дневника русской эмиграции 1920-1930-х годов.
Цель диссертации - исследовать жанровое своеобразие и типологические особенности дневника писателя в контексте дискурсивных характеристик жанра, типов авторского сознания, сформированного онтологией эмиграции. Целью исследования определяются конкретные задачи работы:
систематизировать категориальный аппарат исследования дневника как автодокументального жанра;
выявить типологические аспекты писательского дневника в литературе русского зарубежья 1920-1930-х гг.;
—' на основе предложенной модели дневникового дискурса исследовать специфику авторского сознания и его трансформации в различных жанровых типах дневниковых текстов;
охарактеризовать особенности пространственно-временной организации как формирующей основы дневникового жанра в типологическом аспекте и индивидуально-авторских системах прозы русского зарубежья обозначенного периода;
исследовать характер взаимодействия и синтеза различных жанрово-родовых форм в писательских дневниках разных типов.
В качестве материала исследования привлекаются дневники и дневниковые записи И. А. Бунина, 3. Н. Гиппиус, Б. К. Зайцева, М. И. Цветаевой, Б. Ю. Поплавского, Г. Н. Кузнецовой. В качестве контекста выступают дневники В. Н. Буниной, М. И. Васильчиковой, М. М. Пришвина, К. И. Чуковского, А. Н. Афиногенова и др.
Хронологические рамки диссертационного исследования ограничены 1920-1930-ми годами. 6
Методология исследования определяется принципами сравнительно-типологического и системно-структурного методов анализа литературных текстов. Данная методология предполагает выявление теоретических аспектов взаимосвязи частного и всеобщего (субъективного и объективного) как онтологической основы дневника писателя. Структурный подход позволяет определить место и значение отдельных элементов жанровой формы, составляющих модель дневникового дискурса.
Исследование в своих основах опирается на комплексный подход к анализу литературного произведения. В соответствии с целью и задачами диссертации привлекаются частные методы и методики анализа: мотивный, лингвостилистический и лингвокультурологический анализ. Кроме того, поскольку литературоведческое исследование подразумевает ту или иную степень интерпретации текста, можно говорить о герменевтической интенции настоящей работы.
Теоретическую базу диссертации составили:
исследования в сфере теории жанров и процессов жанрообразования (Л. Я. Гинзбург, Г. Г. Елизаветиной, Н. Л. Лейдермана, Е. Г. Местергази, Н. А. Николиной, Б. М. Эйхенбаума и др.);
исследования в области теории хронотопа (М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, Б. А. Успенского и др.);
исследования в сфере психологии творчества и категории авторского сознания (Л. С. Выготского, Б. О. Кормана, Ю. В. Манна, В. В. Нурковой и др.);
исследования в области стиля, языка художественного произведения и дискурса (Н. Д. Арутюновой, В. В. Виноградова, Т. Г. Винокур, Т. ван Дейка, М. Фуко и др.);
исследования по теории текста и метатекста (М.М Бахтина, Ю. М. Лотмана, Р. Д. Тименчика, Ю. Н. Тынянова, Т. В. Цивьян);
работы по теории мотивного анализа (Б. М. Гаспарова, А. К. Жолковского, И. В. Силантьева и др.);
работы по семиотике повседневности, разработанной в трудах представителей Тартуско-московской школы (Ю. М. Лотмана, И. А. Паперно и др.).
Положения, выносимые на защиту:
1. В литературе русского зарубежья 1920-1930-х годов дневник писателя
является ярким проявлением жанровых исканий эпохи, обусловленных
онтологическими характеристиками эмигрантского сознания: тягой к
мифотворчеству, высокой степенью экзистенциального одиночества и
заброшенности, иррационализмом и отражением религиозного опыта,
стремлением к автометаописанию и исповедальности.
Обращение к русской литературной традиции Х1Х-начала XX вв. (Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, В. В. Розанова) создает предпосылки для формирования особого дневникового дискурса, ставшего основой для дальнейшего развития жанра писательского дневника в литературе эмиграции.
Дневник писателя как жанр автодокументальной прозы обладает специфическими чертами поэтики (субъективно организованный хронотоп, синтез лирического, эпического и драматургического начал, использование художественно-выразительных средств языка для достижения эстетического эффекта), которые определяют не только его место среди других автодокументальных жанров, но и связь с художественными текстами.
Дискурсивность дневникового текста выражается в фиксировании процесса записывания, взаимосвязи текстовых (структура и композиция текста, синтаксис, авторская пунктуация, художественно-выразительные средства, визуализация текста) и внетекстовых параметров (частота записей, степень публичности и т.п.), которые становятся средством, необходимым для адекватной передачи содержания дневника - внутренней жизни личности.
Система форм художественного воплощения авторского сознания включает три жанровых типа дневников писателей русского зарубежья: описательно-фиксирующий, экзистенциальный и синтетический. Жанровая типология писательских дневников, основанная на принципах авторского сознания и жанровых категорий (хронотоп, межродовой и межжанровый синтез и др.), реализуется в конкретных моделях дневникового дискурса писателей-эмигрантов.
6. Модели дневниковых дискурсов формируются под влиянием двух
основных факторов: традиции жанра дневника (форма и ^стиль записей) и
специфической ситуации ведения дневника. Определяющими
характеристиками модели дискурса становятся: тип авторского сознания,
характер художественно-документального моделирования мира, синтактика,
прагматика и репрезентация дневникового текста. В дневниках писателей
реализуются черты двух моделей дискурсов: риторической (дневники
Б. К. Зайцева, 3. Н. Гиппиус, И. А. Бунина) и игровой (дневники
Б. Ю. Поплавского, Г. Н. Кузнецовой, М. И. Цветаевой).
7. Авторское сознание как способ проявления субъективно-личностного
начала дневникового дискурса формирует специфику пространственно-
временных координат, создает особую художественную реальность (реальность
«подневности»). Систему хронотопа писательских дневников эмиграции
отличает преобладание двух комплексов мотивов: мотива пути, выраженного
как в пространственных, так и в хронологических представлениях, и мотива
установления/преодоления границы.
Теоретическая значимость исследования заключается в расширении подхода к анализу жанров и жанровых систем в литературе, в использовании категориального аппарата смежных филологических дисциплин (лингвосемиотики, стилистики текста и др.) и применении его возможностей в изучении жанрово-стилевых процессов в русской литературе.
Применительно к автодокументальным жанрам предлагаемая методика анализа дневника раскрывает новые возможности в подходе к исследованию автодокументальной прозы. Теоретические установки и выводы диссертации могут быть использованы в разработке смежных проблем литературоведения, связанных с проблемой автора и авторского сознания, семиотическими аспектами жанра.
Практическая значимость диссертации определяется возможностью применения ее материалов и выводов в учебном процессе при разработке лекционных курсов, спецкурсов и спецсеминаров по истории и теории литературы, в процессе монографического изучения творчества отдельных
писателей.
Апробация диссертации. Результаты исследования были представлены на международных и межрегиональных научных конференциях в Москве, Чите, Екатеринбурге, Кирове, Ижевске, Магнитогорске. Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры русской и зарубежной литературы Вятского государственного гуманитарного университета и изложены в13 публикациях.
Структура работы. Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения и библиофафии, включающей 239 источников. Общий объем диссертационного сочинения составляет 189 страниц.
Особенности эмигрантского сознания как основы генезиса автодокументальной прозы в литературе русского зарубежья
Соединение биографического и художественного начал дневника писателя создает особую ситуацию, когда проявляется способность текста к автомифологизации его автора, так как дневник не просто воспроизводит жизнь, а конструирует и реконструирует ее под определенным углом зрения.
Художественная реальность в дневнике писателя становится способом выражения авторского замысла, и поэтому в дневнике писателя (в меньшей степени - в дневниках не-писателей) категория хронотопа реализуется как отражение «неразрывности времени и пространства» (Бахтин: 1975, 235). Дневниковый дискурс формирует авторское восприятие категории времени, которую М. М. Бахтин считал доминирующим фактором в системе хронотопа. Дневниковое время «сгущается, уплотняется, ... пространство же "втягивается" в движение времени, сюжета, истории» (Бахтин: 1975, 235).
Как и в художественном произведении19, в дневнике писателя хронотоп обеспечивает единство, целостность текста «в его отношении к реальной действительности» (Бахтин: 1975, 391), и эта функция проявляется: в сюжетообразующей роли дневникового хронотопа (сюжет дневника - это хронология жизненных событий в их развитии, с многочисленными кульминациями, развязками и завязками новых сюжетных линий); в «изобразительном значении» (наглядность «происходящего в художественном мире», особый род условности и реализма дневникового дискурса); в отражении авторской позиции («хронотоп в произведении всегда включает в себя ценностный момент» [Бахтин: 1975, 391]). То есть, очевидна взаимосвязь пространственно-временных координат дневникового
В концепции М. М. Бахтина различаются хронотоп изображающего мира (реальный автор-создатель литературного произведения) и хронотоп изображенного мира (собственно хронотоп литературного произведения). Эти два вида хронотопа не тождественны друг другу, но находятся в постоянном взаимодействии, которое происходит на композиционном уровне. Позиция автора произведения, находящегося вне изображаемого хронотопа, в то же время обусловливает сложность конструкции литературного произведения и текстообразующую роль такой категории как авторское сознание, авторская модальность. текста, которые выстраиваются в систему хронотопа, определяемую авторским сознанием.
Для жанра дневника хронотоп является определяющей формально-содержательной категорией: пространственно-временная организация текста, его привязывание к данному конкретному времени и месту события и совершения записи о нем воспринимаются как главная характеристика дневниковости текста (следующая по важности — установка на правдивость, исповедальность, то есть собственно видовая принадлежность жанра к автодокументальной прозе) .
Средствами хронотопа авторы дневников создают свое собственное пространство, моделируют мир, в который помещается их авторское «Я». Образы хронотопа прочитываются как знаки, как особый код понимания дневника, тем самым, хронотоп как форма восприятия и организации действительности, становится средством проникновения в сознание автора.
Исследование хронотопа дневникового дискурса позволяет раскрыть внутреннее состояние человека. Выбор времени и места автором дневника, зависит от его внутреннего выбора, эмоционального, психического состояния. Выделяется типология дневникового хронотопа - локальный, континуальный, психологический виды хронотопа (Егоров: 2002, 2003); внешний и внутренний, в зависимости от ориентации автора на внешний или внутренний мир. Примеры такого типологического разнообразия появляются и в дневнике писателя эмиграции. Специфика дневникового хронотопа, как и важнейший признак дневника - отсутствие временной дистанции -определяется хронологической последовательностью повествования (прошлое и будущее в тексте записи детерминированы состоянием настоящего).
Восприятие времени позволяет соотносить дневниковый хронотоп с хронотопом художественного текста. Это система отношений, которая
Авторское обозначение жанра произведения как «дневника» связано и с выбором определенного хронотопа текстов. См. об этом: Булдакова, Ю. В. Жанр поэтического дневника в русской поэзии 1960-1970-х гг.// Пространство культуры в междисциплинарных исследованиях. Сборник статей. - Киров, 2006. -С.33-40. \ отражает временную соотнесенность текста с внетекстовой действительностью и представляет собой сложное сочетание временных планов. Темпоральная структура дневникового текста тесно связана, с одной стороны, с авторским пониманием объективного времени, а с другой - с индивидуальным субъективно-психологическим временем, трансформирующим в тексте объективное и социально-историческое время. Категория времени проявляется и как совокупность и взаимодействие различных языковых средств выражения временных отношений, объединенных функциональной и семантической общностью.
В дневнике соотносятся разные слои мемуарного и реального времени (терминология Т. Н. Голубевой: Голубева: 1990). Каждая запись является для автора дневника важным событийным узлом, который должен быть всесторонне рассмотрен в связях с прошлым и будущим.
Субъективное начало дневникового дискурса реализуется и в нарушении последовательности реальных фактов, то есть события предстают в другом свете, переосмысляются по сравнению с тем, как они происходили в действительности. Такие хронологические смещения связаны с природой письменной речи: фиксация события в форме, предназначенной для какого-либо потенциального адресата, изменяет его содержание. Трансформация события приводит к нарушению временной последовательности. Временная дистанция между событием и подневной записью, возникающая как в процессе записи, так и в результате искажения факта в сознании пишущего, -приводит к искаженному видению конкретного эпизода.
Время в дневнике обретает «статус "длящегося" настоящего (или "застывания" в прошлом)» (Пращерук: 1999, 32). Взаимодействие временных планов, их смещение и переплетение, возвращение автора к прошлым событиям связаны, прежде всего, с субъективно-авторским восприятием моделируемого мира, проявлением авторского сознания в дневниковом тексте.
Исходя из характера эпохи, ощущая судьбу истории как судьбу личную, в дневниковом дискурсе русского зарубежья решается проблема места человека в современном мире, неустойчивом и жестоком. Образ автора дневника то непосредственно включен в события, описываемые на страницах дневника (записи 3. Н. Гиппиус, В. Н. Буниной), то становится как бы «наблюдателем» - в традиции толстовской, «монологической» прозы XIX века - событий, происходящих с ним самим (Б. К. Зайцев), Система образов отражает отношение автора к миру, его систему ценностей (люди или факты, души или вещи, «я» или «другие»). Здесь также воплощаются идеи философии XX века. Экзистенциальность эпохи представлена, например, в записях К. И. Чуковского периода болезни дочери М. К. Чуковской («Муры»):
Дневник писателя в контексте автодокументальной прозы эмиграции
Формы выражения авторского сознания разнообразны, в тексте дневника как литературного произведения они проявляются в различных характеристиках повествования: мотивно-тематический комплексе, композиционном замысле, хронотопе, системе художественных образов, стиле и языке.
Дневниковый дискурс, отражающий сознание эпохи, в литературном процессе русского зарубежья становится средством выражения субъективного осмысления будничных событий жизни писателя-эмигранта, в том числе и на мифологическом уровне. В этом смысле дневниковый дискурс фиксирует и мифы эпохи - через рефлексию авторского сознания61.
Дискурсивность дневникового текста выражается во взаимосвязи текстовых (структура и композиция текста, синтаксис, авторская пунктуация, художественно-выразительные средства, визуализация текста) и внетекстовых параметров (частота записей, степень публичности и т. п.), которые становятся средством, необходимым для адекватной передачи содержания дневника - внутренней жизни личности. Именно дискурсивность (то есть фиксирование процесса записывания) становится той чертой дневника, которая выделяет его в ряду других автодокументальных жанров.
Дневниковый дискурс определяется факторами автокоммуникативной ситуации и рукописной природы текста, его близости к черновику. Дневниковый текст отличает его постоянное становление и развитие текста, его принципиальная незавершимость (Егоров: 2002, 2003; Рудзиевская: 2002). При этом в литературе русского зарубежья появляется тенденция к оформлению дневника как художественного произведения, его тщательная
Прагматический аспект ведения дневника связан с особым восприятием адресата, которым может являться как сам автор, так и идеальный читатель. Поэтому дневник как вид речевой деятельности реализует ситуацию автокоммуникации, соединяя признаки внутренней, монологической, диалогической, письменной и устной речи.
В основе процесса ведения дневника лежит определение тем и сюжетов для записи, полноты и качества отражения событий, определение предназначения и цели записывания, стилистики и качества оформления отдельных записей и фрагментов. Это определяет специфику дневника писателя, потенциально ориентировано на публикацию и адресата (идеального читателя).
Дневниковый дискурс следует, таким образом, рассматривать как с позиций влияния на его формирование экстралингвистических характеристик, так и с позиций собственно языка, нарратива, стиля дневниковой записи. Лингвистические параметры текста сохраняют общие черты стиля дневника для всех моделей дискурсов, экстралингвистические категории в большей степени зависят от индивидуального авторского сознания. При этом жанровая типология позволяет выделить соотносимые с ней дискурсивные модели дневников.
Дневник писателя эмиграции сохраняет собственно дневниковые приметы дневникового стиля62. Отличие дневникового дискурса от
" Для анализа стилевых закономерностей дневника «первостепенное значение имеет вопрос о функции слова в повествовательном пространстве записи ... Дневниковеды писали главным образом для себя. Поэтому семантика и стилистическая окраска не имели в дневнике такого соотношения, как в жанрах, ориентированных на читателя. На первом плане было содержание и только потом — выражение» (Егоров: 2005, 190). О. Г. Егоров выделяет три группы стилистически окрашенных слов: «информативное слово, аналитическое слово и слово эстетически нагруженное» (Егоров: 2003, 192).
«Повествовательная форма дневника утрачивает единство. Описания ... сочетаются с рассуждениями научного и общественно-политического содержания ... Повествование тесно переплетается с анализом профессиональных проблем ... Рассуждения на отвлеченные темы встраиваются в рассказ о повседневных делах и заботах. Слово в его эстетической функции, напротив, все реже используется авторами. Оно находит художественного текста связано с функциональной особенностью -установкой автора дневника на закрытость, непубличность текста, отсутствие адресата, с одной стороны, и со стремлением к максимальной откровенности, правдивости, а потому необработанности текста - с другой. Поэтому основной особенностью дневникового слова считают его «слабую стилистическую обработанность в литературном отношении» (Егоров: 2003, 191), что создает ощущение более точной, более реалистичной передачи состояния автора или сущности описываемого явления.
Устойчивые лингвистические особенности дневникового текста позволяют определить функцию различных компонентов языка и речи в процессе рефлексии и репрезентации авторского сознания. Это, прежде всего, возможности автокоммуникации (автор, персонаж и читатель, как и адресант и адресат, являются одним лицом), сочетание средств устной и письменной речи, пересечение внутреннего монолога, «потока сознания» и нарратива.
Различные средства визуализации текста: изменение шрифта, отчеркивание и подчеркивание фраз и слов, использование пробелов и абзацев, приписки на полях и черновая правка текста, - являются той значимой стилистической чертой, которая становится и свойством поэтики. Графика фиксирует как семантику границы, тем самым формируя указанный мотив ее установления-преодоления, так и отражает дискурсивную природу динамичного дневникового текста, фиксирует процесс текстопорождения. Это выбор и поиски слова; паузы, позволяющие соотносить текст дневника с устной речью; алогизм и ассоциативность переходов между блоками подневной записи; выделение значимых слов и смыслов:
«А повернувшись - двинуться к нему; а подойдя - прикоснуться к нему; а прикоснувшись - проникнуть в него, в самую глубь или толщу, чтобы пройти, сквозь и через, туда, где находится победное оружие» (Гиппиус: 1970, 63),«Находясь в этом бытии, мы не можем иметь никаких заменитель в эмоционально окрашенной лексике, граничащей с нелитературными пластами» (Егоров: 2003, 191-192). представлений, никаких образов ВНЕ ПРОСТРАНСТВА и ВРЕМЕНИ» (Гиппиус: 1970, 62 - 63), «Февраль 1923г. Хочу написать ОКНО (за кисеей)... Окно: синь. Просвет в горе. - Раскрываю окно: гора. Или облако?» (Цветаева: 1997, 182).
Эта языковая и стилистическая база дневникового дискурса, общего для всех авторов, дополняется индивидуальным авторским стилем и трансформируется в моделях дневниковых дискурсов писателей под воздействием жанрового типа, индивидуальных форм репрезентации текста, его прагматики и функции.
Модели дневниковых дискурсов формируются на основе взаимодействия традиции жанра дневника (форма и стиль записей) и специфической ситуации ведения дневника. Определяющими характеристиками модели дискурса становятся: тип авторского сознания, модель мира, синтаксические структуры дневникового текста, его прагматика и репрезентация. На выбор той или иной модели дискурса влияют возраст, психологический тип автора, функция дневника.
Мы рассмотрим следующие дискурсивные модели, воплощенные в дневниках писателей: риторическая модель дневникового дискурса, (дневники описательно-фиксирующего жанрового типа Б. К. Зайцева, 3. Н. Гиппиус, И. А. Бунина) и игровая модель дневникового дискурса (дневники экзистенциального жанрового типа М. И. Цветаевой и синтетического жанрового типа Б. Ю. Поплавского, Г. Н. Кузнецовой).
Своеобразие дневниковых текстов, составляющих риторическую модель дневникового дискурса писателей эмиграции, определяется воздействием традиции дневникового дискурса; прежде всего это влияние заметно на лингвистическом уровне, но также значительно и в сфере прагматики и функционирования дневника.
Так, писательский дневник Б. К. Зайцева включен в состав публицистической прозы, и публиковался в эмигрантских газетах («Дни», «Возрождение», «Современные записки»). Очерки и эссе разделены на две части: «Дневник писателя» и «Дни (1939-1972)», - между тем в центре внимания автора подневные записи, художественная специфика которых обусловлена ориентацией на читателя. В «Дневник писателя» включены подневные записи 1925-1929 гг., озаглавленные «Странник», которые А. Клементьев называет собственно «дневником» писателя (Клементьев: 1994, 95). Хронологическая организация (датирование записей), отсутствие временной дистанции также позволяет определять эти тексты как дневник . Дневниковость текстов поддерживается и специфическими заглавиями частей: «Судьбы», «Странник», «Дневник писателя», «Дни. Записи»; и сами произведения отсылают к дневниковой традиции Х1Х-начала XX веков. Более того, записи отсылают к актуальному настоящему, «здесь и сейчас», что также позволяет охарактеризовать их как дневник. Подневные записи «Странника» тематически связаны между собой; несмотря на паузы в несколько дней, создается цельный текст со своей фабулой. Дневниковые записи выделены подзаголовками, очевидна их полусамостоятельность: тексты обладают чертами поэтики фрагмента.
Формы выражения авторского сознания в коммуникативном пространстве дневника
Восприятие природы подчеркнуто субъективно, синестетично. Пейзажные картины в дневнике М. И. Цветаевой редки, но при этом они построены на парадоксальном соединении слухового и зрительного восприятия, ощущении формы («черная» весна, услышать весну); используются традиционные для творчества поэта приемы: окказионализмы (вязь, вдогон, в обгон), ритмичность текста (пунктуация акцентирует паузы в речи, вставные конструкции передают хаотичность, напряженность ситуации), необычное восприятие обыденного, постоянный творческий поиск, поэтизация действительности («этого слова я искала вчера»): «1923г. Весну этого года я увидела черной, в темноте, скорей услышала, чем увидела, - в шуме разливающегося ключа, поздно вечером, когда уже ничего не видно ... Шум надувающихся и проносящихся ручьев. - Этого слова я искала вчера, проходя темным вечером по деревне. Черный остов церкви, запах березового лыка (размоченных ливнями плетней), под ногами вязь, грязь, - и справа и слева, вдогон и в обгон - шум надувающихся и проносящихся ручьев ...» (Цветаева: 1997,182).
Как природный топос, вписанный в городское пространство, в дневнике Поплавского появляются аллеи, оцениваемые отрицательно («ядовитая зелень»):
«Когда душа это замечает, она понимает, что умирает постоянно, что постоянно теряет себя, оставляет себя навсегда на каких-то углах, над которым над ядовитой зеленью аллей плыли весенние облака, и как будто в ад скользили, посвистывая, автомобили. Спасти себя она хочет тогда, и стихи, как слезы, рождается от жалости к себе, постоянно исчезающему и умирающему» 22.3.1929 (Поплавский: 1996, 99).
Не включаются в систему пространственных оппозиций у Б. К. Зайцева СССР и Россия. Оба эти топоса находятся в пространстве мысли и философствования, параллельном реальности. Россия связывается с прошлым (до 1917 года) и символизирует страну появления нового человека и обретение истины:
«Скромный и смиренный человек российский, простой и благожелательный, себя воспитывающий, чистый и спокойный, душа благоуханная. // Он и здесь есть. А в России больше» (Зайцев: 2000, 56); «Истина все-таки придет из России. Только не под тем обликом» (Зайцев: 2000, 55).
Советская Россия в дневниках писателей эмиграции символизирует пространство абсолютного зла, распространение зла:
«Мне трудно сейчас проходить по некоторым местам Москвы. Мне никогда бы не хотелось быть больше в Крыму. И я живу сейчас в Париже, я читаю вновь о казнях и расстрелах у себя на родине, читаю - в Турции убивают тех, кто носит фески, и доходят слухи, что в Италии, благороднейшей моей стране, собираются ввести смертную казнь» (Зайцев: 2000, 62).
В меньшей степени актуализировано пространство прошлого и Россия как топос этого пространства в синтетическом дневнике. В дневнике Б. Ю. Поплавского Россия, прежде всего, ассоциируется с детством и с детским синестетичным восприятием: через запахи, музыку и значимые события, как, например, Рождество: « ... для меня, в запахе мандариновой кожуры - целое Рождество в снегах, в России; или же все мое довоенное детство в вальсе из "Веселой вдовы"» 22.3. 1929 (Поплавский: 1996, 99).
Философское осмысление событий реальной жизни мы встречаем в дневнике Б. К. Зайцева «Странник». Наряду с композиционным решением дневника в контексте мотива пути, доминирует мотив философского, мысленного перемещения — символическое движение из грешного мира в Рай. Перемещение в пространстве связано с образом дороги, которая становится символом жизни и знаком духовного восхождения. Символическое совмещение реального пути и жизни поддерживается появлением стертой метафоры «жизненное странствие», в контексте значений которой запись приобретает двойную семантику: ритм и цель путешествия героя дневника сопоставимы с ритмом («потихоньку, с развальцем, с передышками») и смыслом жизни («так уж тебе положено дойти»), жизненной позицией автора - Б. К. Зайцева («простой путь», «и встал, зашагал неторопливо»):
«Жизненный путь, что это такое? А вот что: этим летом, в жаркий день, шел из Торонэ в Пюжет (в Провансе), нес провизию в корзинке ... Ну, ладно, потихоньку, с развальцем, с передышками, а вот идешь, и веришь, что дойдешь, так уж тебе положено дойти — то ли Пюжет, то ли иной порог, и значит, в путь, en route — простой путь из Торонэ, два километра - это и есть жизненное странствие. Дойдешь! // И встал, зашагал, неторопливо» 5 окт[ября] 1925 г. (Зайцев: 2000, 44).
Как вариант мотива пути в дневниках писателей появляется мотив духовного восхождения, связанный с группой религиозных (религиозно-мистических) мотивов. Также эти мотивы реализуются в пространственных образах и включаются в пространственно-временную структуру текста (мотив гармоничного мира, топосы рая, церкви, храма). Религиозные мотивы искупления, страдания, терпения получают экзистенциальное осмысление.
Мотив духовного пути реализуется в контексте религиозно-философских размышлений: как в описании поисков Бога, смысла жизни, утверждении своей религиозности, так и в отказе от религии или профанировании религиозности. В этом случае в дневниках, воплощающий экзистенциальное сознание, путь понимается как блуждание (Б. Ю. Поплавский), либо ощущение духовности в самом себе (М. И. Цветаева).
В художественной структуре дневников писателей русского зарубежья представлен комплекс мотивов, связанных с идеей духовного пути: мотивы гармоничного мира, борьбы со злом, страдания, испытания. Религиозные мотивы, существующие в большинстве дневников эмиграции, наиболее явственно появляются в дневниках описательно-фиксирующего и синтетического жанровых типов. Причины реализации в текстах дневников этих мотивов различны: описательно-фиксирующий тип дневника сохраняет религиозные мотивы и образы как знак традиции русской литературы, а синтетический тип использует экзистенциальную богооставленность, одиночество и противопоставленное им игровое начало — игру в святого, богохульства, игру в религиозность, амбивалентную религиозность, мотив искушения.
Если культура и литература рубежа XIX-XX веков - это поиски божественного, то литература и культура русского зарубежья проникнута идеей обретения и сохранения Бога. Причем эта идея осознается как миссия русской эмиграции. Понимание важности сохранения религии для сохранения национальной культуры, и символически - родины, происходит и в художественных произведениях (Б. К. Зайцев, И. С. Шмелев, Д. С. Мережковский), и в многочисленных публицистических выступлениях авторов диаспоры. Но гораздо более сложным было отношение к Богу и религии (естественно, православной) на более интимном уровне - в личном дневнике. С одной стороны, отмечается потребность автора дневника в Боге, с другой - необходимость показать собственную ортодоксальность. Так, В. Н. Бунина записывает в дневнике:
Пространственно-временные мотивы и образы пути в художественной структуре дневника
В современных исследованиях дневник писателя изучается как относительно самостоятельное явление. Его типологическое своеобразие обусловлено и внешними факторами (профессиональная принадлежность автора, тенденция к публичности текста, синтез функций различных автодокументальных жанров), и собственно дневниковой поэтикой.
Помимо традиционных признаков: синхронность, установка на исповедальность и правдивость, документальность, дискурсивность, -поэтика дневника писателя дополняется такими чертами, как установка на художественно-эстетический эффект, символико-философский подтекст, тенденция к мифотворчеству и публичности, особая сюжетно-композиционная структура и образная система. Специфическая поэтика дневника писателя, определяемая установкой на художественную преднамеренность текста, устанавливает его отличие от традиционно-бытовых дневников.
Соединение биографического и художественного начал дневника писателя создает особую ситуацию, когда проявляется способность текста к автомифологизации его автора, так как дневник не просто воспроизводит жизнь, а конструирует и реконструирует ее под определенным углом зрения. В процессах автомифологизации и автометаописания происходит осмысление собственного «Я» как другого.
Складывание единого культурно-исторического пространства русского зарубежья проходило параллельно с нараставшим внутренним расколом внутри диаспоры и во многом определяется феноменом эмигрантского сознания. Эти неоднозначные явления культуры русского зарубежья проявились в закономерном росте интереса к слову, прежде всего, к русскому слову, русской классической литературе, художественной рефлексии событий. Итогом этих исканий стали многочисленные художественные, публицистические, философские произведения об эмиграции и эмигрантах; формируется специфическая литература эмиграции, литература русского зарубежья. Автодокументальная проза - дневники, мемуары, записные книжки - составляет значительную часть литературного процесса русского зарубежья. Дневниковая проза формирует специфическую эмигрантскую культуру и «эмигрантский миф».
Особая миссия эмигрантов — «сохранить», «унести с собой» Россию -потребовала обращения к собственному жизненному опыту, который во всей полноте возможно было передать в форме дневников. Культурная ситуация эмиграции создает условия для формирования специфического сознания, реализованного в различных автодокументальных жанрах (в том числе и дневнике писателя).
Актуализация дневника (в рамках автодокументалистики) связана, таким образом, со специфическими условиями культурной ситуации эмиграции и формированием эмигрантского сознания, для которого характерны маргинальность, тяга к мифотворчеству, иллюзорность, проявление экзистенциального одиночества и заброшенности, оставленности, стремление сохранить русскую культуру, мистицизм и иррационализм - интерес к снам, видениям, мистическому опыту, религии.
Обращение к жанру дневника в литературе русского зарубежья определяется также рефлексией психоанализа, психоаналитической и экзистенциальной прозы (Ф. Кафка, М. Пруст), переосмыслением в контексте русской классической литературы (прежде всего, творчества Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, в том числе и их дневникового наследия), дневников «серебряного века».
В русской литературе первой половины XX века автодокументальная проза занимает особое место: творческой интеллигенции было свойственно желание определить собственное присутствие в мире, показать значительность своей личности и жизни. Дневники были широко распространены в среде символистов, где возникают идеи жизнестроения, особой связи событий частной жизни и законов мироустройства, удовлетворявшие потребность в самоидентификации.
Творческое переосмысление традиций Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого в контексте культуры «серебряного века» создает особый дневниковый дискурс. Тенденция к публичности и публицистичности соединяется в нем со стремлением вскрыть сокровенные тайны, описать интимные переживания личности. При этом сокровенное переживается и описывается как публичное, а события исторические, общественные получают субъективное прочтение, становятся личностно значимыми.
Основываясь на принципах авторского сознания и жанрообразующих категорий, мы (с определенной долей условности) выделяем три жанровых типа дневников писателей: описательно-фиксирующий, экзистенциальный и синтетический.
Наиболее тяготеет к традиции «классического» дневника описательно-фиксирующий жанровый тип, представленный дневниками И. А. Бунина, 3. Н. Гиппиус, Б. К. Зайцева.
Экзистенциальное мировоззрение и стиль выражены в экзистенциальном жанровом типе, воплощенном в дневнике М. И. Цветаевой.
Синтез свойств описательно-фиксирующего и экзистенциального жанрового типов отличает дневники писателей «незамеченного поколения» — Б. Ю. Поплавского и Г. Н. Кузнецовой. Для авторов молодого поколения эмиграции дневник становится способом творческой реализации, воспринимается как пространство некой игры, реализующей маску-двойника автора.
С жанровой типологией связаны и модели дневниковых дискурсов, и поэтика текстов, и хронотоп как важнейшая жанрообразующая категория.
Дискурсивность дневникового текста выражается во взаимосвязи текстовых (структура и композиция текста, синтаксис, авторская пунктуация, художественно-выразительные средства, визуализация текста) и внетекстовых параметров (частота записей, степень публичности и т. п.), которые становятся средством, необходимым для адекватной передачи содержания дневника - внутренней жизни личности.
Общими лингвистическими характеристиками дневникового дискурса являются: сочетание монологической и диалогической речи, интертекстуальность, сочетание средств внутренней, устной и письменной речи, книжного и разговорного стилей, приводящие к сложной взаимосвязи субъекта и объекта повествования. Таким образом, дневник включается в ситуацию коммуникации и автокоммуникации.
Определяющими характеристиками модели дискурса мы видим: тип авторского сознания, авторская модель мира, лингвистические параметры дневникового текста, его прагматика и репрезентация. В писательских дневниках реализуются следующие дискурсивные модели: риторическая модель (дневник Б. К. Зайцева, 3. Н. Гиппиус, И. А. Бунина), игровая модель (дневники Б. Ю. Поплавского, Г. Н. Кузнецовой, М. И. Цветаевой).
Исследование соотношения эпических, лирических и драматических фрагментов показывает, что дневник писателя отличает ориентация на жанрово-родовой синтез и художественно-эстетический эффект.
В дневниковом дискурсе писателей русской эмиграции категории времени и пространства приобретают онтологическое значение. Осваиваемые пространство и время становятся структурообразующими элементами дневника.
В системе хронотопа дневников эмиграции преобладают два комплекса мотивов: мотив пути, выраженный как в пространственных (пути, духовного пути), так и в хронологических (мотив течения времени) представлениях, и мотив установления/преодоления границы.
