Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Чуковский и Маршак в литературной жизни 1922-1934 годов 21
Глава вторая. Чуковский и Маршак в 1935-1964 годы 101
Глава третья. Автобиографическая проза Чуковского и Маршака. Повести «Серебряный герб» и «В начале жизни» 155
Заключение 226
Библиография 229
- Чуковский и Маршак в литературной жизни 1922-1934 годов
- Чуковский и Маршак в 1935-1964 годы
- Автобиографическая проза Чуковского и Маршака. Повести «Серебряный герб» и «В начале жизни»
Введение к работе
Актуальность темы. Оба писателя неоднократно становились героями научных статей и монографий, об их жизни и творчестве написаны книги Б Галанова, М Петровского, Б Сарнова, Ст Рассадина, Т Карловой, В Смирновой, М Гейзера, И Лукьяновой Однако объемного исследования, посвященного деталям и перипетиям жизни двух масштабных фигур, определивших несколько важнейших векторов литературного движения XX века, пока еще не создано Взаимодействие, взаимовлияние и взаимоотталкивание Чуковского и Маршака рассматривается эпизодически в работах о каждом из писателей в отдельности Монографического исследования, объединившего оба эти имени в пределах общей творческой биографии, еще нет
Отсутствуют и целостные опыты литературоведческого прочтения двух писательских биографий, преломленных в их автобиографических повестях Между тем автобиографические повести «Серебряный герб» Чу-
ковского и «В начале жизни» Маршака представляют наименее изученную часть творчества писателей До сих пор эти книги не становились объектом отдельного исследования, в рамках которого могут быть выявлены основные черты поэтики прозы Чуковского и Маршака. На наш взгляд, автобиографические повести о детстве являются значительной составляющей того внутреннего творческого диалога, который вели писатели Сравнительный анализ повестей «Серебряный герб» и «В начале жизни» позволяет не только ярче представить личности писателей, но и выявить природу таланта, уяснить специфику прозаической манеры Чуковского и Маршака
Множество точек, в которых пересекаются литературные миры Чуковского и Маршака, позволяют создать комментированную хронику их личных и творческих отношений, осмыслить диалог, который вели писатели на протяжении нескольких десятилетий, вписав его в социокультурный контекст 1920-1960-х годов Двойной биографический портрет рассматривается в данной диссертации параллельно с двойным автобиографическим повествованием Хронологические рамки работы связаны с двумя датами - знакомство литераторов в 1922 году и смерть Маршака в 1964.
Научная новизна исследования заключается в том, что в нем предпринята попытка восстановить подробную историю личных и творческих взаимоотношений Чуковского и Маршака через призму меняющихся литературных эпох с привлечением переписки, дневников, мемуаров, а также литературно-художественных (автобиографических) источников Впервые осуществлен сопоставительный анализ автобиографических повестей Чуковского и Маршака
Предмет работы - разнообразные биографические источники: переписка Чуковского и Маршака (1928-1963 гг.), дневниковые записи Чуковского, мемуары современников о Чуковском и Маршаке, писательская публицистика, автобиографические повести - Чуковского «Серебряный герб» и Маршака «В начале жизни».
Объектом диссертационного исследования стал личный и творческий диалог писателей в контексте меняющихся литературных эпох, биография и художественная автобиография писателей
Цель диссертационного сочинения - рассмотреть эволюцию личных и творческих отношений Чуковского и Маршака в контексте литературных эпох - с 1920-х до 1960-х годов, выявить специфические для каждого писателя и универсальные черты автобиографической прозы
Для достижения выбранной цели необходимо решить следующие задачи
восстановить и проанализировать историю личных контактов Чуковского и Маршака, выявить основные темы их общения и характер взаимоотношений,
рассмотреть «двойную биографию» Чуковского и Маршака в общественно-литературном контексте 1920 — 1960-х годов,
- проанализировать автобиографические повести - «Серебряный
герб» Чуковского и «В начале жизни» Маршака, выявляя особенности про-
заической манеры каждого из писателей и моменты внутреннего творческого диалога между ними
Методология исследования представляет собой комплекс литературоведческих подходов, обеспечивающих возможность реконструкции личных и творческих контактов писателей в контексте различных литературно-общественных ситуаций, а также изучения художественной природы автобиографических повестей В связи с этим в диссертации использованы элементы биографической методологии, а также приемы образного, мотивного, структурно-функционального и интертекстуального анализа Система взглядов на жанры биографии и автобиографии изложена в трудах М М Бахтина, Л Я Гинзбург, Ю М Лотмана, Н А Николиной
Положения, выносимые на защиту:
личный и творческий диалог Чуковского и Маршака (1921-1964 годы) представляет собой «двойную биографию» литераторов, связанных общими интересами к детской литературе, искусству художественного перевода, жанру автобиографической повести,
меняющиеся литературно-общественные эпохи - от 1920-х годов к 1960-м, накладывая печать времени на творческие программы Чуковского и Маршака, отчетливо выявили общее и особенное во взглядах писателей на литературу, историю, современность, судьбы и принципы существования детской словесности, природу и законы художественного творчества в целом,
имена Чуковского и Маршака мифологизированы советским общественным сознанием как имена литераторов, связанных родственными писательскими интересами, между тем сопоставление их литературно-общественных позиций обнаруживает существенные различия в художественных программах писателей,
в автобиографических повестях Чуковского и Маршака отражены особенности прозаической поэтики, восходящей к контексту всего творчества каждого из писателей,
поэтическая стихия, лиризм - свойства, определяющие суть всего творческого метода Маршака, являются характерологической чертой его повести «В начале жизни»,
ирония, игровое начало, тяготение к драматизации повествования свойственны автобиографической прозе Чуковского и роднят жанровую природу его повести «Серебряный герб» со стихотворными сказками
Теоретическая значимость исследования определяется тем, что многоаспектный анализ автобиографических повестей Маршака и Чуковского вносит существенное уточнение в теорию автобиографического жанра Изучение творческого диалога двух писателей позволяет расширить рамки сравнительно-типологического подхода к литературным явлениям.
Практическое применение работы материалы диссертации могут быть использованы в вузовских курсах по истории русской литературы XX века, истории детской литературы, в спецкурсах, посвященных жанру автобиографии
Апробация научных результатов Основные положения диссертационного сочинения были изложены в докладах, прочитанных на Всероссийских конференциях молодых ученых в Саратовском государственном университете в 2004, 2005,2006 годах, на Межвузовской научно-практической конференции «Междисциплинарные связи при изучении литературы» (Саратов, 2005), на Второй Международной научной конференции «Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века» (Москва, 2005), в спецсеминаре проф ЕГ Единой «Литературная жизнь России XX века», а также в пяти публикациях по теме работы
Структура работы диссертационное сочинение состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, включающего 297 наименований Общий объем исследования - 249 страниц
Чуковский и Маршак в литературной жизни 1922-1934 годов
Как известно, «в России надо жить долго» - эту фразу часто приписывают К.И. Чуковскому. Они прожили в литературе исключительно долгую жизнь: Маршак шестьдесят, Чуковский - шестьдесят восемь лет. В творческой судьбе каждого из писателей было все - и безвестность, и необыкновенная читательская любовь, и нелегкая газетная поденщина, и вдохновенный труд, приносящий радость, и тяжкий нравственный выбор в эпоху террора, и старость признанных патриархов. Более сорока лет Чуковский и- Маршак прожили в литературе бок о бок, общались, помогали друг другу, соперничали, расходились на долгое время и обретали дружбу вновь, сообща боролись с несправедливостью. Эти сорок лет - с 1922 по 1964 годы - огромный временной отрезок и для одного человека и для отечественной истории. В тесных личных отношениях Чуковского и Маршака неизбежно отразились события, коллизии различных периодов в жизни страны и литературы.
Знакомство писателей пришлось на начало 1920-х годов -так время их первой встречи обозначил Чуковский в своих воспоминаниях о Маршаке1. Возможно, оно состоялось несколькими годами раньше. В своих незаконченных мемуарах Маршак рассказал о том, каким он запомнил Чуковского, увидев его впервые. «Ветерана нашей детской поэзии, старейшего критика и литературоведа К.И. Чуковского я впервые встретил почти полвека тому назад на взморье с целой ватагой едва поспевавших за ним ребят. Загорелый и босой, он шагал с ними на прогулку или по делу, превращая дело в игру и придавая самой будничной деловой фразе веселый ритм считалки. Вероятно, из этой свободной импровизации и родились строчки, известные теперь всем ребятам нашей страны»". Эти воспоминания были написаны за два года до смерти автора - в 1962 году, следовательно, этот эпизод, скорее всего, относится к 1914-1915 годам. В то время Чуковский с семьей жил на своей даче в финском местечке Куоккала, а Маршак, возвращаясь в Россию из Англии, ехал через Финляндию и надолго задержался сначала в Тинтерне, затем в Кирву. Может быть, юный Маршак видел Чуковского и раньше, в 1906-1911 годах, когда бывал в гостях у И.Е. Репина в его имении, которое находилось по соседству с домом Чуковских в Куоккале. Вполне точно можно сказать одно - Маршак был хорошо знаком с критическими статьями Чуковского, об этом он написал в стихах в конце жизни:
Я в первый раз тебя узнал,
Какой-то прочитав журнал,
На берегу столицы невской
Писал в то время Скабичевский,
Почтенный, скучный, с бородой.
И вдруг явился молодой,
Веселый, буйный, дерзкий критик,
Не прогрессивный паралитик,
Что душит грудою цитат,
Загромождающих трактат,
Не плоских истин проповедник,
А умный, острый собеседник,
Который, книгу разобрав,
Подчас бывает и неправ,
Зато высказывает мысли,
Что не засохли, не прокисли3.
Сам Чуковский нигде не упоминает о дореволюционном знакомстве с Маршаком. По его версии, писатели впервые встретились в Петрограде страшной зимой 1922 года. В разрушенной стране, истерзанной революцией и войнами, голод в это время достиг размеров катастрофических. «Чудовищные социальные и экономические бедствия, принесенные революцией, коснулись и литературы. Она по существу лишилась нормальных условий существования - бумаги, полиграфической базы, элементарных прожиточных средств»4. Но замерзающий Петроград жил насыщенной и интенсивной духовной жизнью, новые книги, знания оказались столь же необходимы, как дрова и хлеб. «Время было густое»3, -писала о начале 1920-х Ольга Форш. Чуковский и Маршак, истинные русские интеллигенты, в любых обстоятельствах готовы были служить духовному прогрессу. Обладая характерами деятельными, необыкновенно работоспособными, они оказались в этой кипящей гуще и были частью захватывающего процесса - создания новой культуры.
В Петроград 35-летний Маршак приехал из Екатеринодара, в столице он был еще никому не известен. Но за плечами у него была уже многолетняя газетная работа в качестве автора стихотворных фельетонов, множества лирических стихов и огромный организаторский опыт - там, на юге России, Маршак возглавил создание первого в стране театра для детей. Вернувшись в Петроград, Маршак с пылкой увлеченностью занялся репертуаром для только что организованного Театра юного зрителя. Он сам к тому времени уже написал несколько пьес для детей.
Чуковскому всегда было свойственно чрезвычайно увлекаться новыми людьми, «влюбляться» в них, в красоту чужой души. И среди множества знакомых «самым интересным для него был создатель, творец, человек-художник», «человек, создающий художественные ценности, в особенности литературные»6. Познакомившись с Маршаком, Чуковский восхитился его знанием мирового фольклора, оценил его страстное служение поэзии. Рассказ Чуковского об их первых встречах динамичен и экспрессивен, что свидетельствует об энергичном обаянии личности Маршака, а также о силе увлеченности самого писателя своим новым другом: «... драгоценное качество поразило меня в Маршаке, едва я только познакомился с ним: меня сразу словно магнитом притянуло к нему...»; «Мудрено ли, что я сразу после первых же встреч всей душой прилепился к Маршаку» .
Чуковский в 1922 году был уже вполне состоявшимся литератором: авторитетный критик (даже его яростные противники говорили о нем как о «руководящем критике эпохи» ), переводчик и детский поэт, написавший знаменитого «Крокодила». В то время он работал в издательстве «Всемирная литература», был одним из организаторов «Дома искусств», «воспитывал» в литературной студии молодых писателей - будущих «Серапионовых братьев», то есть существовал в самом центре литературной жизни страны.
В отношении к молодому Маршаку проявилось постоянное стремление Чуковского помочь ближнему и его преклонение, радость при встрече с новым, им открытым талантом. «Не было для него большей радости, чем открыть новый талант, особенно литературный. Он долго, шумно носился с ним, прилагая все усилия, чтобы дать ему ход. И искренне, от всей души радовался успеху»9. Чуковский пытался устроить свидание Маршака с Горьким, представлял его писателям, поэтам и издателям, «стремясь расширить круг знакомств начинающего детского автора»10. Михаил Слонимский описал такой эпизод из своей юности: «Вспоминаю, как он [Чуковский] сзывал нас на первый вечер только появившегося в конце 1922 года в Петрограде С.Я. Маршака. Он, взбегая с юношеским энтузиазмом на этажи, восклицал: «Приехал Маршак! Замечательный поэт! Обязательно приходите! Вы обязаны прийти!» Все мы пришли по зову Корнея Ивановича, а он во время чтения Маршаком стихов волновался больше, чем только что приехавший в Петроград, никому здесь не ведомый Самуил Яковлевич»11.
Писателей сблизила потребность в поэзии. Чуковский вспоминал: «мы стали часто бродить по пустынному городу, не замечая пути, и зачитывали друг друга стихами Шевченко, Некрасова, Роберта Браунинга, Киплинга, Китса и жалели остальное человечество, что оно спит и не знает, какая в мире существует красота» ". Они оба были поэтами и «стихоманами» (Л. Чуковская), заражавшими своей «манией» окружающих. Вот как об этой одержимости стихами писала Л.К. Чуковская: «Такова была наша наркомания, сильно поддерживаемая в моем детстве К[орнеем] Ивановичем] (на морях, на суше, в лесу и дома он читал нам стихи), а в моей молодости -Маршаком. С[амуил] Яковлевич] по любому поводу, да и безо всякого повода, постоянно во время работы читал нам стихи...» .
Для Чуковского именно чтение стихов, споры о литературе были настоящим общением, без серьезных и страстных разговоров о творчестве для него не существовало крепких дружеских отношений. Точно так же и Маршак, судя по воспоминаниям современников, с друзьями, с духовно близкими ему людьми всегда говорил прежде всего о литературе. «Когда мы встретились с Корнеем Ивановичем, - писал позднее Маршак, - мы сразу заговорили не прикладным образом. Стали читать стихи, и не только свои, а Фета, Полонского, англичан, выясняя, что оба в них любим»14. Поэтические прогулки по Петрограду 1922-го были для Чуковского ярким событием: спустя почти сорок лет он вспомнил угол Манежного переулка и бывшей Надеждинской, где «на каменных ступенях, спускавшихся в полуподвальную заколоченную мелочную лавчонку», Маршак впервые прочитал ему «своим взволнованным и настойчивым голосом, сжимая кулаки при каждой строчке, экстатическое стихотворение Блейка «Tiger! Tiger! burning bright» вместе с юношеским своим переводом... »ь.
Чуковский и Маршак в 1935-1964 годы
После убийства Кирова страну на несколько лет накрыла волна сталинских репрессий. Повседневный кошмар, в котором приходилось как-то существовать и работать в это время, неизбежно стал фоном жизни Чуковского и Маршака. В самом начале 1935 года на допрос была вызвана Л.К. Чуковская. От нее потребовали, чтобы она сделалась сотрудницей НКВД. Но, несмотря на длительный допрос, брань, угрозы, ей удалось устоять. Арестовали Р. Васильеву, молодую сотрудницу редакции Маршака. Но это еще было только начало, никто тогда и не предполагал, каких чудовищных размеров достигнет террор.
Чуковский и Маршак во все самые трудные времена спасались в работе. В 1935 году в «Правде» выходит статья Чуковского о состоянии детских библиотек1. В ней писатель сетовал на острую нехватку детских книг. Рассказывал, что к нему обращаются соседские ребята, и он выдает им книги из своей личной библиотеки. Осмотрев несколько школьных библиотек, Чуковский ужаснулся их бедности: в одной всего 44 детские книги на 400 человек, а в другой - одна «микроскопическая полочка, на которой ютится какая-то скудная рвань». Негодуя по поводу безграмотности библиотекарей, писатель приводил в пример формуляр книги Маршака «Пудель» с иллюстрациями Лебедева, на котором было написано: «Маршак. Лебедев - пудель». Еще год назад Маршак в своей статье говорил о том же, рассказывая о школьной библиотеке в одной из деревень Ленинградской области, которая состояла из четырех книг: «Первая книга - «Вопросы районирования», вторая книга - «Борьба с дифтеритом», третья книга - «Положение женщины в Советском Союзе», а четвертая - случайный, одинокий номер журнала «Мурзилка». Вот и критиковал произведения современной детской словесности, в которых было много фальши, но мало вкуса, много тенденциозности, но мало идейности, и объяснял это тем, что в первые годы в детскую литературу было очень легко попасть, ведь она строилась практически на голом месте. Но Маршак с удовольствием констатировал, что сколько бы ни было брака, аварий, неудач, «все же мы можем сказать, что эти годы мы работали недаром» . Он мыслил детскую книгу как институт, в котором ребенок учится любить, ценить и понимать литературное произведение. Чуковский определял специфику ленинградской школы детской литературы, которая состояла, на его взгляд, в стремлении прежде всего к художественности выпускаемых произведений: «Мы, ленинградцы, -фанатики высокого литературного качества». «Хочется сделать в десять раз больше для детской литературы, чем делал до сих пор. Я взял на себя задание - дать Деиздату 14 книг и я их дам, хоть издохну. То, за что я бился в течение всех этих лет, теперь осуществилось, - ликовал Чуковский. Теперь у советских детей будут превосходные книжки. И будут скоро»8. Как окажется впоследствии, это была минутная эйфория, вдохновение в детской поэзии надолго покинуло писателя. За всю оставшуюся (еще очень долгую) жизнь он напишет только две детские сказки - «Одолеем Бармалея» и «Бибигон», и обе принесут своему автору намного больше страданий, чем радости.
Летом 1936 года умер Горький, литература лишилась надежды на его заступничество. Чуковский и Маршак вместе с другими ленинградскими писателями ездили на похороны, превращенные властью в помпезный траурный спектакль, написали статьи об этой утрате.
Затем Чуковский отправился в долгое путешествие на юг России - в Киев, Одессу, Крым. В Киеве он гостил в доме Л. Квитко. С творчеством этого поэта связан еще один сюжет в истории отношений Чуковского и Маршака. К Квитко оба писателя испытывали теплые дружеские чувства. Его яркий, радостный, гармоничный талант и мироощущение вечного ребенка было близко по духу и Чуковскому, и Маршаку. Звонкий, динамичный ритм поэтических строк его детских стихов сразу пленил писателей. Чуковский написал о нем восторженную статью , Маршак тут же начал планировать издание сборника Квитко и сам взялся за перевод некоторых его стихотворений с идиша. Когда Чуковский оказался в Киеве, он вместе с поэтом принялся отбирать произведения для сборника, обсуждать уже готовые переводы. Подключили к этому процессу и Маршака: в августе Чуковский обратился к нему с письмом, в котором просил заменить финальные строки стихотворения «Лошадка». «С большой готовностью исполнил бы я Вашу просьбу, - отвечал Маршак, - и придумал новое заключительное четверостишие для "Лошадки". Но это не так просто. Я сделал все, что мог, чтобы по моим переводам читатель, не знающий подлинника, узнал и полюбил стихи Квитко. Думаю, что хоть в малой степени я этого достиг. Но сколько я ни пытаюсь сейчас вернуться к "Лошадке", - оседлать ее вновь мне не удается. Может быть, во время отдыха (я поеду в санаторию в сентябре) я что-нибудь придумаю»10. Он поинтересовался, как удались остальные переводы, и пожелал, чтобы Чуковский тоже перевел какое-нибудь стихотворение. Письма, связанные с работой над сборником Квитко, вполне дружественны, однако в феврале, когда работа над книгой только начиналась, между Маршаком-переводчиком и Чуковским-составителем возникли трения. «Сейчас позвонил мне Маршак, - рассказывал Чуковский. Оказывается, он недаром похитил у меня в Москве две книжки Квитко - на полчаса. Он увез эти книжки в Крым и там перевел их - в том числе «тов. Ворошилова», хотя я просил его этого не делать, т.к. Фроман месяц сидит над этой работой - и для Фромана перевести это стихотворение - жизнь и смерть, а для Маршака - лишь лавр из тысячи» . Сборник «В гости» Л. Квитко был выпущен Детиздатом в 1937 году, Маршак перевел шесть стихотворений, последняя строфа «Лошадки» осталась без изменений.
Осенью 1936 года писатели вместе отдыхали в санатории в Кисловодске. Чуковский писал оттуда сыну: «Здесь Маршак. Интригует даже здесь и отравляет мне воздух» ". В октябре писатели Чуковский и Маршак были в Нальчике на празднике в честь 15-летия Кабардино-Балкарской автономной области. В Чукоккале сохранился экспромт Маршака, написанный на бланке секретаря Кабардино-Балкарского областного Дома художественного воспитания детей. Сверху рукой Чуковского: «Пьяный Маршак под лезгинку».
Чуковскому Корнею
Пишу я ахинею,
Чуковскому Корнею
Почтенье и привет!
Прими, Корней Чуковский,
Привет мой Маршаковский,
Прими, Корней Чуковский,
И здравствуй много лет!,3
В начале следующего года Маршак и Чуковский едут на очередное совещание по вопросам детской литературы при ВЛКСМ. Снова ставятся цели, разрабатываются планы, критикуются дурные книги, отмечаются удачи, Маршак призывает писателей гордиться правом писать для детей1 . Но машина репрессий уже была запущена, один за другим шли процессы против вредителей, шпионов, диверсантов. Не пройдет и полугода, как от этих планов, и от самой ленинградской детской редакции Маршака не останется и следа.
Автобиографическая проза Чуковского и Маршака. Повести «Серебряный герб» и «В начале жизни»
Широкому кругу читателей Чуковский и Маршак известны преимущественно как поэты, их прозаические вещи менее популярны. Художественная проза писателей до сих пор не нашла своего исследователя. Даже авторы объемных монографий о жизни и творчестве Чуковского (М. Петровский) и Маршака (Б. Галанов) не обращаются к этой части их наследия. Самые значительные прозаические тексты писателей «Серебряный герб» Чуковского и «В начале жизни» Маршака стали жертвами биографического метода в литературоведении. Опираясь на документальную основу произведений, их использовали и трактовали исключительно как источник сведений о жизни авторов. Особенно явно такой подход демонстрируют разделы учебников и хрестоматий, посвященные писателям1. Применение только биографического метода привело к поверхностному взгляду на тексты, подход оказался непродуктивен для полноценного описания поэтики прозы Чуковского и Маршака.
На фоне практически полного отсутствия работ о прозе писателей нужно упомянуть исследование Л.В. Черниенко, в котором уделяется некоторое внимание анализу ранней редакции повести Чуковского («Гимназия», 1938). В этом труде произведение рассматривается в контексте жанровой традиции, автор относит его к корпусу повестей о дореволюционной школе, написанных в 1920-30-е годы. Образы преподавателей из произведения Чуковского находят место в созданной Черниенко классификации типов учителей в таких повестях. В монографии И. Лупановой о детской литературе также говорится о «Гимназии», где она упоминается в качестве образчика «популярного в 30-х годах жанра бытовой повести о дореволюционном детстве» наряду с такими произведениями, как «История моей жизни» А. Свирского, «Моя школа» А. Бондина, «Лям и Петрик» Л. Квитко .
Книгу очерков Н. Павловой можно назвать единственной, где речь идет об обеих повестях. Задачей автора было сопоставить тексты различных автобиографий и выяснить, «как проникает история в ребенка и как ребенок вовлекается в нее» . Эта исследовательская цель определила точку зрения Павловой на автобиографические повести, в том числе и на интересующие нас тексты. Свободный жанр книги (наблюдения и выводы подаются в виде коротких очерков, эссе) позволил исследователю выбирать и рассматривать какой-то один аспект произведения, по ее мнению, наиболее значимый. Однако ни о целостном, ни даже об относительно полном взгляде на достаточно объемные и непростые произведения Чуковского и Маршака говорить нельзя, да автор и не стремился к этому. Сосредоточившись на «образе времени» в текстах, Павлова ограничилась пересказом с элементами образного и психологического анализа, особо выделяя приметы времени. Она стремилась выразить свое подчас безыскусное и непосредственное читательское впечатление от произведения, охватив при этом довольно большой корпус текстов (только во второй главе книги даны очерки о произведениях К. Чуковского, С. Маршака, К. Паустовского, А. Бруштейн, В. Инбер, В. Катаева). Сопоставляя автобиографические книги писателей, чье детство пришлось на конец девятнадцатого - начало двадцатого века, автор заметил многочисленные неизбежные совпадения как исторических фактов, так и вех «каждого отдельного детства и отрочества: отношения матери, отца и детей, экзамен при поступлении в гимназию, учителя-друзья и учителя-враги, зарождающаяся дружба и первая любовь»3. Казалось бы, таким образом складывается схема, в которую легко вписывается каждый из разбираемых текстов. Но, по мнению исследователя, такое сходство жизненного материала и жанра «не стирает их художественного видения и только им принадлежащую интонацию»6.
До настоящего времени книги Маршака и Чуковского были несправедливо обойдены вниманием литературоведов, тогда как их подробное изучение поможет сделать важные выводы о прозаической манере каждого из писателей, а попытка сопоставительного анализа «Серебряного герба» и «В начале жизни» позволит выявить моменты внутреннего творческого диалога между авторами, вписать произведения в литературный и временной контекст.
Историческое время и события в жизни каждого из писателей по-своему дали импульс к написанию этих автобиографий. Почему Чуковский решил рассказать о своем детстве именно в суровые 1930-е годы, а Маршак создал свою повесть в конце 1950-х - это непростые вопросы, ответы на которые можно получить, обратившись к сведениям о судьбах писателей, но прежде всего к самим текстам.
Произведения Маршака и Чуковского объединяет общая тема и жанровая принадлежность - это автобиографические повести о детстве. Сопоставление книг тем более интересно, что писатели были почти ровесниками - Чуковский был старше Маршака на пять лет. Их детство пришлось на одно время - конец девятнадцатого столетия, оба росли вдали от столиц (Маршак в станицах и пригородах Центральной России,
Чуковский - в Одессе). Отсюда множество одних и тех же фактов и реалий в повестях: исторические события, культурный фон, гимназический быт.
Смерть императора Александра Третьего, Ходынка, еврейские погромы, взяточничество чиновников, слухи как главное средство передачи новостей в русской глубинке - таковы приметы исторической эпохи, присутствующие в обеих повестях. Отражение этих примет в каждой из книг не противоречит друг другу, а воссоздает общую атмосферу провинциальной России конца девятнадцатого века.
Единым для Чуковского и Маршака является набор разнообразных фактов культуры той поры, на которую пришлись их ранние годы. Из этих знаковых названий и имен конструируется культурная среда, к которой принадлежали и в которой взросли оба писателя. «Бурнопламенный» журнал «Вокруг света» обожали маленький Маршак и двенадцатилетний Чуковский. Маршак с восторгом вспоминал момент, когда получил свою первую почту - первый «настоящий» журнал, который печатался где-то в Петербурге специально для маленького читателя. Для Чуковского «Вокруг света» в детстве был источником творческих фантазий и увлекательных игр, историй «о следопытах, людоедах, ковбоях, огнедышащих горах и африканских миражах»8.
Оба писателя росли уличными мальчишками в самой гуще яркого народного языка и народной культуры, состоявшей из колоритного смешения русского, украинского и еврейского пластов. В повестях элементы этих культур возникают в фольклорных текстах и в разноречии персонажей, особенно заметен в обеих повестях украинский пласт. Шестилетний Маршак, сидя на стропилах заброшенного заводского строения, распевал во все горло: Ой, на гори
Та жнеци жнуть,
Ой, на гори
Та жнеци жнуть,
А по-пид горою
Яром-долиною
Козаки йдуть,
Козаки йдуть! Слушал, как девицы в соседнем дворе надрывными голосами выводили «Жил-был во Хранции король молодой» или залихватски выкрикивали «Д эх, машина-пассажирка, Куда милку утащила?», и как долгожданного праздника ожидал появления в слободе петрушечника. Чуковский вспоминал грудной, низкий голос матери, поющей «чудесные» украинские песни. Ребенком он знал наизусть, но любил слушать еще и еще сказку «про хитрого шевчика», которую рассказывал ему деревенский дядя Фома:
Сыдыть Шевчик на стильци,
На кумове постольци
Накладає латы.
А тут двери в синцях скрып,
А там дали в хаты рын,
Шелеп кум у хату10. Несмотря на окружавшее их культурное многообразие, безусловно, доминирующую роль в интеллектуальном развитии и культурном обогащении обоих писателей сыграла русская культура. Как ее неотъемлемый символ в повестях присутствует имя Пушкина. Он был воспринят будущими писателями как живое, необыкновенно актуальное явление: герой Чуковского сочиняет своего «Евгения Онегина» -школьную поэму «Гимназиада», а для восьмилетнего Маршака пушкинские строки, прочитанные в большом школьном зале, страшный экзамен превращают в праздник.
