Содержание к диссертации
Введение
Глава I. «Военная» проза Ю.В. Бондарева 50-60-х годов. Путь к роману «Берег» 22
1. Становление проблематики и системы характеров в раннем творчестве Ю.В. Бондарева 22
2. Любовь и война в ранней прозе Ю.В. Бондарева. Своеобразие философичности повествования 49
3. Синтез «окопной» и «масштабной» правды о войне в романе Ю.В. Бондарева «Горячий снег» 60
Глава II. Роман «Берег» как вершина «военной» прозы Ю.В.Бондарева 69
1. Философско-нравственная проблематика в романе Ю.В. Бондарева «Берег», духовный смысл оппозиции героев 69
2. Русский и западный взгляд на поиск Истины и смысл жизни человека. Символика в романе «Берег» 88
Глава III. Роман «Берег» и «военная» тема в позднем творчестве Ю.В. Бондарева 110
1. Ситуация «выбора» в «военной» прозе Ю.В. Бондарева 80-х годов XX века 110
2. Христианские образы и мотивы в позднем творчестве Ю.В.Бондарева 129
Заключение 146
Библиография 151
- Становление проблематики и системы характеров в раннем творчестве Ю.В. Бондарева
- Синтез «окопной» и «масштабной» правды о войне в романе Ю.В. Бондарева «Горячий снег»
- Философско-нравственная проблематика в романе Ю.В. Бондарева «Берег», духовный смысл оппозиции героев
- Ситуация «выбора» в «военной» прозе Ю.В. Бондарева 80-х годов XX века
Введение к работе
«Военная» проза прошла в своем развитии несколько этапов. Первые произведения о Великой Отечественной войне были созданы в годы самой войны. Это «Непокоренные» Б. Горбатова, «За правое дело», «Народ бессмертен» В. Гроссмана, «Молодая гвардия» А. Фадеева и др. Послевоенный период развития литературы связан прежде всего с расцветом прозы о войне («Звезда» Эм. Казакевича, «В окопах Сталинграда» В. Некрасова, «Спутники» В. Пановой и др.). Именно она определила «лицо» и динамику литературного процесса, когда писатели оценивали события военных лет с перспективы победившего народа.
На рубеже 60-х годов XX века в развитии «военной» прозы определяется качественный сдвиг, связанный с появлением в советской литературе такого примечательного явления, как «проза лейтенантов». Выступая в 1966 году на сессии «Актуальные проблемы социалистического реализма», Л. Но-виченко выделил повторный военный цикл, отнеся к нему произведения Ю.Бондарева, В. Быкова, Г. Бакланова и др. (Здесь и далее подчеркнуто нами. - Л.Ш.). Приметами этого цикла были названы смелые и резкие подробности, образы и детали, максимально приближенные к реальному фронтовому бытию (преимущественно к будням войны), проникновение «внутрь» фактов, психологизм, изображение событий и людских судеб в их противоречивой сложности.
Следует оговориться, что движение «военной» прозы от этапа к этапу отнюдь не отрицало наработанный опыт прошлого. Речь здесь должна идти о преемственности, накоплении традиций и в плане проблематики, и в изобразительном плане, и в плане возрастающего внимания к внутреннему миру конкретного человека на войне. «Неверно усматривать какую-то пропасть,
якобы разделяющую два периода развития «военной» прозы (речь здесь идет о «пиках» развития прозы о войне 1946-1948 годов и рубежа 60-х годов. -Л.Ш.), - замечает литературовед А.Г. Бочаров, - будь то мнение о том, что в первое послевоенное десятилетие всё в основном было плохо, а потом стало хорошо, или мнение о том, что, наоборот, серьёзные просчеты появились именно на рубеже 60-х годов. Речь должна идти о преемственности» [58, с. 15 ]. Так, «предтечей» всей «прозы лейтенантов» стала повесть В. Некрасова «В окопах Сталинграда». Заметим, что само выражение «окопная правда» впервые было употреблено А. Фадеевым ещё в 1946 году при обсуждении именно этой повести. Особенно следует отметить плодотворное следование шолоховским традициям в изображении русского национального характера (роман «Они сражались за Родину», рассказ «Судьба человека») в «военной» прозе Ю. Бондарева, К. Воробьева, Вяч. Кондратьева.
Появление «прозы лейтенантов» было обусловлено объективными закономерностями развития общества и литературы. Почему писатели-фронтовики так долго молчали? Почему их первые «военные» произведения были написаны спустя более десяти лет после Победы? Писатели по-разному отвечают на этот вопрос, но в их ответах все же можно усмотреть некую общую позицию. Наиболее полно и развернуто ответил на поставленные вопросы Ю.В. Бондарев в статье «Взгляд в биографию»:
«Люди окопов», обладающие писательским даром, молчали прежде всего потому, что их душевный опыт «был насыщен до предела. Все четыре года войны они прожили, не переводя дыхания, и, казалось, концентрация деталей, эпизодов, конфликтов, ощущений, потерь, образов солдат, пейзажей, запахов, разговоров, ненависти и любви была настолько густа и сильна после возвращения с фронта, что просто невозможно было всё это организовать, найти необходимый сюжет, композицию, ясно проявить главную мысль. Сотни сюжетов, судеб, коллизий, характеров теснились в неосты-вающей памяти каждого. Всё было слишком горячо, слишком близко - дета-
ли вырастали до гигантских размеров, затмевали основное» [ 1, т. 6, с.40 ].
К тому же, как справедливо полагает исследователь Е.Н. Горбунова, «для художественного обобщения пережитого и заново открывающегося одного «запаса биографии» оказалось недостаточно. Нужен был определенный уровень эстетического и философского развития, система знаний, каких не успела дать предвоенная школа, а война и подавно. Надо было учиться мыслить и творить, учиться вспоминать, понимать, объяснять, изображать» [ 76, с. ПО].
С течением времени многое изменилось. Появилась дистанция, отделяющая современность от дней войны. «Время сделало выбор и отбор, - продолжает Ю.В. Бондарев. - И самое время потребовало сказать о войне то, что еще не было сказано другими. Необходимо было вспомнить о своем поколении в нелегкие годы испытания народа со всем мужеством и суровостью, со всей правдивостью и человечностью. Литература стала рассматривать человека пристальнее и подробнее. Она хотела быть исследованием внутреннего мира, тончайших движений души, ее противоречивости и сложности. Но человек не может быть зависим от истории. Война уже была историей, а мы -действующими лицами ее. И мы знали, что в несчастьях проявляется и взвешивается духовная ценность и здоровье народа.
Вот об этом и писало среднее поколение. Мы не боялись трагедий, мы писали о человеке, очутившемся в самой нечеловеческой обстановке. Мы искали в нем силы преодоления самого себя и в жесткие дни искали добро и пытались увидеть будущее. Мы изображали войну такой, какой видели ее сами, какой она была» [ 1, т. 6, с.40 ].
Чаще всего в «прозе лейтенантов» изображается передний край, сражение на одном рубеже, высотке. Суровая правдивость сочетается в ней с углубленным вниманием к психологии человека на войне, к его внутреннему миру, переживаниям. Говоря об особенностях «прозы лейтенантов», критик И.К. Кузьмичев писал: «У послевоенных книг о войне есть одна общая отли-
чительная черта: все они так или иначе обращают свои взоры прежде всего к человеку и человеческому, поднимают проблему гуманизма до трагического звучания. Основную эстетическую концепцию послевоенных книг о войне можно было бы сформулировать в двух словах: человек на войне. И не война сама по себе с ее чисто внешней, событийной стороны интересует наших художников, а люди и их судьба, то новое, что они несут с собой в мир, что любят и ненавидят, за что борются, страдают и идут на смерть» [ 139, с. 180]. Рассказывая о лично пережитом, писатели поднимаются до глубокого философского осмысления трагедии военных лет, оценивают поступки героев с общечеловеческих позиций. Ведущими становятся проблемы нравственного выбора, памяти и ответственности, совести. На специфическом «военном» материале «проза лейтенантов» решает вопросы вечного, общечеловеческого порядка: о добре и зле, войне и мире, милосердии и жестокости.
«Проза лейтенантов» прочно вошла в золотой фонд литературы о войне. Однако судьба осмысления ее критикой на стыке 50-60-х годов выглядит драматичной. В эти годы вспыхивает дискуссия о так называемой «окопной» и «масштабной» правде. Хотя эта дискуссия уже является достоянием времени, но нам представляется необходимым вернуться к некоторым основным её положениям, поскольку именно она заострила интерес к «прозе лейтенантов», позволила более точно и ясно представить её новаторский характер.
Сущность дискуссии состояла в следующем: ряд критиков (Петелин Г., Бровман Г. и некоторые другие ) стремились доказать, что кругозор младшего командира, тем более солдата, окопника на войне неизбежно ограничен. Им не дано видеть и понимать больше того, что охватывает их глаз. И потому от них мог ускользнуть и дальновидный расчет старшего начальника, и смысл атаки, боя в целом. Точка зрения, ограниченная окопом, траншеей, по мнению этих критиков, не может дать всей правды о войне, она представляет собой только часть правды - её окопную сторону, причем перенасыщенную мрачными красками. Так, в 1966 году Г. Петелин в «Раздумьях над методом и
стилем» писал о том, что в произведениях новой прозы «... художественный анализ и изображение главного конфликта эпохи борьбы классов были подменены «объективистским» изображением «пяди земли», «окопной правды», нагнетанием картин лишений, страданий, смерти, поражений, неудач, подлостей...» [ 182, с. 167 ].
Г. Бровман писал о том, что ему «хочется найти в художественной прозе... синтетические масштабные обобщения, выходящие, может быть, за пределы взводной траншеи или окопа одиночного бойца», и призывал к «воссозданию подлинной правды событий, потрясших человечество» [ 59, с. 223 ]. В приведенных высказываниях критиков явственно сквозит опасение, что «эмпирические наблюдения» над «отдельным» и «окопным» заслонят от читателя большую правду о войне, видную лишь с более высокой точки зрения.
Это опасение выглядит искусственным, если обратиться к материалу самих произведений. В их центре - проблема «человек на войне», проблема ответственности каждой личности, независимо от ранга, за каждую «пядь» нашей земли. Совершенно справедливо и точно писал И. Дедков, возражая выше названным критикам: «В попытке противопоставить «микро» - и «макроправды», распространить «табель о рангах» на объекты изображения, выстроить их по ранжиру было нечто несообразное с народным взглядом на войну... Личный этот окопный и траншейный опыт был частицей бесконечно разнообразного фронтового опыта народа, то есть народного опыта войны» [ 82, с. 112-113 ]. Исследователь П. Топер отмечал: «В задачи художественной литературы вряд ли входит показывать войну, какой она видна солдату, равно как и показывать войну, какой она видна генералу... Любой способ организации сюжета, любой жанр дает возможность выразить своё понимание мира и сказать правду о своём времени, нарисовать человека во весь рост, даже если этот человек сидит, скорчившись в окопе» [ 224, с. 456 ].
В произведениях Ю. Бондарева, В. Быкова, К. Воробьева, Вяч. Кондратьева и других представителей «прозы лейтенантов» очень точно опреде-
лен угол зрения на войну и воюющего человека. Это угол зрения рядового участника боя, находящегося в центре драматической или даже трагической ситуации. Достоинством этих книг явилось то, что этот угол зрения вместил в себя часть общенародной судьбы в годы войны: чувства и мысли героя, характеры и судьбы его товарищей, способность к сопротивлению подчас чудовищным в своей жестокости обстоятельствам, напряженная бескомпромиссная борьба с врагом и собственной слабостью, наконец, умение героя духовно-нравственно противостоять фашизму.
Всю несостоятельность дискуссии об «окопной» и «масштабной» правде блестяще подтвердил роман Ю.В. Бондарева «Горячий снег», в котором органически соединились два взгляда на войну: позиция лейтенанта Кузнецова и точка зрения командарма Бессонова. Не ставя под сомнение значительность творческой индивидуальности каждого из писателей «прозы лейтенантов», мы считаем, что именно Ю.В. Бондарев является одной из самых крупных фигур в «военной» прозе второй половины XX века. Творчество Ю.В. Бондарева, воплотившее в себе главные особенности «прозы лейтенантов», постепенно выходит за границы этого литературного явления, перерастает его.
Творческая биография Юрия Васильевича Бондарева охватывает более полувека - срок значительный и весомый и в жизни отдельного человека, и в судьбе целого народа. За этот период наша страна пережила много испытаний, величайшим из которых стала Великая Отечественная война. И хотя четыре огненных года отступают всё дальше от нас во времени, пристальное внимание к военному прошлому сохраняется и сегодня, а творческие искания и открытия, сделанные Ю.В. Бондаревым, были и остаются предметом серьезного научного осмысления.
Можно сказать, что писательская судьба Ю.В. Бондарева сложилась счастливо. Он вошел в литературу в 50-е годы XX века. Бондаревские произведения оказались новы, свежи, заметно отличались от предшествующей
«военной» прозы, поэтому изначально они были встречены довольно критически. Неоднозначную оценку в критике получили первый сборник рассказов писателя «На большой реке» ( 1953 ) и повесть «Юность командиров» ( 1956 ). А после выхода в свет повести «Батальоны просят огня» ( 1957 ) в газете «Комсомольская правда» была напечатана статья под названием «Реализм, убивающий правду», в которой, по словам Ю.В. Бондарева, «громили его „Батальоны..."» Несмотря на достаточную критичность первых отзывов о произведениях Ю.В. Бондарева, несомненно, важен сам факт того, что творчество молодого прозаика обратило на себя внимание, не осталось не замеченным читателями и критиками. Вскоре стали появляться другие статьи, в большинстве своем положительные. В них подчеркивалась литературная одаренность молодого писателя и были сделаны попытки определить своеобразие его таланта. В частности, отмечались исключительная достоверность, «жестокий реализм» и вместе с тем «удивительный лиризм» бондаревской «военной» прозы.
Писательскую судьбу Ю.В. Бондарева можно назвать счастливой и потому, что на его жизненном и творческом пути встречалось очень много хороших людей, душевная поддержка которых помогла ему состояться как писателю. Это родители, нежную и преданную любовь к которым Ю.В. Бондарев пронес сквозь многие годы. Это и ректор Литературного института Си-доркин, хорошо относившийся к своему студенту и не позволивший его тронуть, когда в 1949 году арестовали и осудили его отца по 58-ой статье. Это, конечно же, К.Г. Паустовский, мнение которого стало решающим при поступлении Ю.В. Бондарева в Литературный институт. Именно К.Г. Паустовский привил ему любовь к слову, и хотя Ю.В. Бондарев пишет в иной манере, он вспоминает годы учебы в семинаре К.Г. Паустовского с особой благодарностью.
В критических заметках о творчестве Ю.В. Бондарева нередко можно встретить утверждение, что он «въехал в литературу на белом коне». В этом
образном выражении, на наш взгляд, содержится лишь доля правды. Действительно, к писателю очень скоро пришли заслуженная слава, признание читателей, мировая известность. Заметим, что сам Ю.В. Бондарев всегда достаточно скромно относился к своей известности: «Я почти всегда испытывал неловкость от своей публичной известности, хотя очень дорожил и дорожу любовью читателей» [ 108, с. 23 ]. Те годы для писателя - это, в первую очередь, воспоминания о молодости. Он достиг многого только благодаря своему таланту и упорному каждодневному труду. Творческую деятельность главных героев своих произведений автор нередко называет «сладкой каторгой», приносящей огромное наслаждение. «Сладкой каторгой» можно назвать труд самого Ю.В. Бондарева. Свидетельство тому - многочисленные правки писателя, скрупулезная работа над стилем каждого произведения. Он глубоко убежден в том, что всю жизнь необходимо учиться: «... перестал учиться у классиков - перестал писать. Уверен в этом еще и потому, что на голом месте быть ничего не может: писатель учитывает опыт предыдущей литературы и создает своё [ 1, т. 6, с. 14 ].
60-80-е годы XX века стали в жизни Ю.В. Бондарева временем большого успеха, когда без всякого напоминания со стороны писателя публиковали его книги, когда ежедневно приходили десятки писем со всего Советского Союза, когда узнавали на улицах... Эти же годы отмечены пристальным вниманием критики к бондаревским произведениям и личности автора. Почти сразу после выхода в свет каждого произведения писателя в газетах и журналах появлялись десятки статей-рецензий на них. Нередко обсуждение повестей и романов Ю.В. Бондарева перерастало в дискуссии, в которых активное участие принимали не только критики, но и читатели.
Особенно острые споры в критике и среди читателей вызвал роман «Берег» ( 1975 ). Примечательно, что первые критические статьи появились еще до того, как была закончена публикация произведения в журнале «Наш современник». Так, В. Карпов назвал «Берег» «высокохудожественным во-
площением нашей эпохи и по смыслу, и по ходу событий» [ 111, с. 14 ]. Вскоре на страницах журнала «Вопросы литературы» развернулась целая дискуссия. Открыл обсуждение романа за «круглым столом» литературовед Л. Финк, который поставил под сомнение высказывание В. Карпова. Л. Финк заявил: «При очень точном отношении к роману я все-таки вижу в этом явное преувеличение». Он назвал «Берег» романом о связи времен, «о том, какой мир мы создали в 70-е годы благодаря победе в 45-м». «В этом плане, -утверждал Л. Финк, - роман претендует на синтез, на историко-философский смысл. Однако если проблемы ясно поставлены, то они вряд ли так же ясно разрешены» [ 233, с. 28, 35 ]. На это замечание, сделанное Л. Финком, вполне справедливо ответил А. Лиханов, подчеркнув, что «нельзя однозначно сформулировать суть такого сложного и глубокого романа, как „Берег"; невозможно и не следует расставлять все точки над всеми „ И"» [ 148, с. 58 ].
В целом роман «Берег» критики оценили как заметное явление в литературной жизни, как «смелое экспериментальное произведение, новое для нашей прозы» [ 237, с. 48 ], «оригинально задуманное, значительное произведение» [ 57, с. 72 ], но, по верному наблюдению литературоведа А. Ов-чаренко, синтетическое исследование «Берега» нередко подменялось «разбором по частям». Критик А. Бочаров писал, например, что уже в замысле произведения Ю.В. Бондарев допустил оплошность, когда «пошел на рискованный шаг, объединяя войну и современную тему» [ 57, с. 65 ]. Таким образом, одно из главных достижений, сделанных писателем в романе «Берег», - сопряжение грандиозных временных пластов и выход на проблематику всечеловеческого масштаба - было названо существенным авторским просчетом.
Много споров и вопросов вызвал в критике финал романа «Берег». «Лучшую ли концовку для своего произведения нашел автор?» - спрашивал Ю. Лукин, считая, что «она способна вызвать тысячу недоумений». По мнению критика, смерть Никитина может восприниматься «как возмездие ему или как сомнение автора в том художественном приговоре, который его ге-
рой выносит явлениям действительности или который должен быть вынесен автором ему самому, герою, как явлению действительности. Или когда не видно для героя путей в будущем» [ 151, с. 201 ]. Вопросы о гибели Никитина в финале романа неоднократно задавали Ю.В. Бондареву и на его публичных выступлениях. И всегда писатель с предельной корректностью отвечал: «На этот вопрос ответ лежит в последней главе, как и во всём романе... Признаюсь, мне тоже было жалко расставаться со своим героем, но, когда я представляю иной конец героя, всё начинает приобретать совершенно другое звучание и название романа «Берег» становится бессмысленным» [ 1, т. 6, с. 212].
Почти одновременно с полемикой в журнале «Вопросы литературы» прошло не менее оживленное обсуждение романа «Берег» на заседании редакционного совета «Роман-газеты». Затем в дискуссию активно включились ветераны войны, бывшие фронтовики, тексты выступлений которых, порой очень эмоциональные, были напечатаны в журнале «Волга». А после перевода произведения на иностранные языки, в частности, на немецкий язык, появились отзывы о нем в зарубежных средствах массовой информации. Например, в боннской газете «Генераль-анцайгер» была опубликована статья «У человека есть свой берег», в которой отмечалось: «Нужно отдать должное многим современным русским писателям-романистам - у них есть еще не нарушенное повествовательное дыхание, широта эпики, ясная непосредственность... свежесть и убедительность, благодаря чему их произведения читаются много шире, чем произведения некоторых западных коллег. Такой читаемостью и убеждающей способностью обладает новая большая книга Юрия Бондарева, чей роман „Горячий снег" был в свое время переведен на немецкий язык и привлек к себе внимание» [ 76, с. 222 ]. Рецензент «Генераль-анцайгер» особенно выделяет «нежную атмосферу человечности, очень к себе привлекающую», которой пронизан весь роман «Берег».
Публикация каждого нового романа Ю.В. Бондарева вызывала живые
отклики у критиков и читателей. Иногда их суждения были излишне прямолинейными. К примеру, при обсуждении романа «Выбор» ( 1980 ) достаточно устойчивой и распространенной в критике начала 80-х годов оказалась трактовка образа Рамзина только как предателя, антигероя ( статьи А. Панкова, В. Семёнова, С. Лыкошина и других ). Однако подобный взгляд на образ Рамзина снижает его, лишает трагической сути. Центральный конфликт «Выбора» нередко определялся как «непримиримая конфронтация» двух главных героев произведения: Владимира Васильева и Ильи Рамзина, судьбы которых «противопоставлены» в романе друг другу [ 242, с. 5 ]. По справедливому замечанию литературоведа В.В. Бузник, «жизненные пути этих персонажей действительно во многом противоположны. Но сюжет романа значительно сложнее и глубже фабульной истории взаимоотношений главных героев. Ю.В. Бондарев вообще не принадлежит к числу писателей, которых прельщает задача назидательного противопоставления „праведных" и „грешных"» [ 62, с. 118].
В 70-е годы наметилась тенденция к обобщению накопленного в периодике литературно-критического опыта, к научно-теоретическому осмыслению «военной» прозы Ю.В. Бондарева. Первую попытку монографического анализа эволюции творческого пути писателя сделал литературовед О.Н.Михайлов. В его работе «Ю. Бондарев» внимание сосредоточено на теме войны в книгах писателя. В монографических исследованиях Е.Н. Горбуновой, В.И. Коробова, Ю.В. Идашкина и других представлен разносторонний анализ произведений Ю.В. Бондарева, а также рассматривается вопрос о преемственности традиций и связи творчества писателя с русской классической и советской литературой. Так, В.И. Положий анализирует в своей книге прозу Ю.В. Бондарева в свете концепции героической личности.
Большой интерес представляет глубокая работа В.В. Агеносова «Советский философский роман», вышедшая в свет в конце 80-х годов. В ней исследователь обращается к проблеме формирования и развития жанра фило-
софского романа в советской литературе. Существенное место занимает в монографии анализ философских романов Ю.В. Бондарева «Берег» и «Выбор». Их комплексное рассмотрение В.В. Агеносов проводит под интересным, перспективным углом зрения. В частности, он высказывает мысль о том, что «художественное столкновение различных философских идей» создает «антиномическое единство» бондаревских философских романов.
Диалогичность, множественность точек зрения и их взаимопересечение составляют, по мнению В.В. Агеносова, главную особенность романов «Берег» и «Выбор», говорят об их философичности. Причем диалогичность, столкновение философских идей прослеживается в романах Ю.В. Бондарева на нескольких уровнях: это и столкновение отдельных сцен, характеров, персонажей, и диалогичность сознания главного героя, влекущая за собой усиление субъективации изображаемого в произведениях. Подобный взгляд на романы «Берег» и «Выбор» позволяет автору исследования по праву говорить о Ю.В. Бондареве как продолжателе традиций полифонических романов Ф.М. Достоевского.
К концу 70-х - 80-м годам относится написание большинства диссертаций по творчеству Ю.В. Бондарева (работы A.M. Мансуровой, Ф.С. Над-жиевой, Р.В. Нехаева, И. Рудзевич и многие другие ). Различные аспекты творчества писателя затрагиваются в диссертациях, посвященных отдельным проблемам, явлениям, тенденциям, жанрам «военной» прозы (работы СИ. Журавлева, К.Г. Шаззо, В.В. Раевской, B.C. Куземского, В.А. Янченко-ва и многие другие ). В диссертационных исследованиях Н.С. Буханцова, В.В. Компанейца, Е.М. Евглевского, Л.И. Щелоковой, написанных в 90-е годы, отводятся страницы для анализа прозы Ю.В. Бондарева, которая рассматривается в соседстве и взаимодействии с творчеством других «военных» писателей.
Последним крупным исследованием творчества Ю.В. Бондарева стала диссертация М.А. Филипповой «Нравственно-философские искания героев
трилогии Ю.В. Бондарева «Берег», «Выбор», «Игра» ( 1990 ). В ней исследовательница обращается к постановке и решению нравственных и философских проблем в романах писателя. Она выделяет три ключевых понятия в художественной системе романов Ю.В. Бондарева - «берег», «выбор», «игру» -и стремится раскрыть их реальные и символические смыслы, способы их художественного воплощения.
Однако на протяжении последних пятнадцати лет не появилось ни одного заметного серьезного исследования по творчеству Ю.В. Бондарева. В юбилейном для писателя 2004 году была опубликована лишь брошюра «Ю.В. Бондарев» из серии «Лауреаты Международной премии им. М.А. Шолохова», авторы которой Ю.А. Есауленко и Ю.Г. Круглое обобщают в ней предшествующий критический опыт. Причина отсутствия в настоящее время крупных исследований по творчеству Ю.В. Бондарева кроется совсем не в том, что о его прозе всё написано и нечего добавить к уже сказанному. Ю.В. Бондарев продолжает творить, создавать новые произведения, свидетельство чему - недавно вышедший в свет роман «Без милосердия» ( 2004 ) и пополняющаяся новыми миниатюрами книга «Мгновения». Но книги писателя публикуют мизерными тиражами, и им бывает трудно «пробиться» к читателю. Его произведения в последнее время в силу объективных причин не находят должного осмысления в критике.
Большая часть современных работ, в которых так или иначе упоминается о прозе Ю.В. Бондарева, отличается тенденциозностью. Это и отдельные журнальные статьи ( к примеру, статья Е. Щегловой «Нервные люди» - рецензия на роман Ю.В. Бондарева «Бермудский треугольник», опубликованная в 2000 году в пятом номере журнала «Знамя» ), и более пространные исследования. Так, в диссертации А.О. Большева «Исповедально-автобиографическое начало в русской прозе второй половины XX века», в которой автор ставит цель рассмотреть произведения названного периода развития русской литературы с точки зрения наличия в них исповедального
элемента, внимание исследователя оказывается сосредоточенным на внешнем, формальном сходстве фабул «военных» повестей Ю. Бондарева, В. Быкова, Г. Бакланова, К. Воробьева, а глубина и богатство их проблематики остаются за пределами исследования.
Автор диссертации «Гуманистические аспекты русской художественной прозы 1980-х годов» Ш.А. Умеров, развивая идеи, изложенные в статье И. Дедкова «Перед зеркалом, или Страдания немолодого героя», пишет об «искусственном взвинчивании рядового конфликта в романе Ю.В. Бондарева „Игра"» [ 226, с. 83 ]. Но подобная точка зрения на бондаревский роман обнаружила свою несостоятельность еще в середине 80-х годов ( статьи А. Ланщикова, Ю. Идашкина и других, авторы которых обоснованно выступили с резкой критикой позиции И. Дедкова ). Примеров умышленного отказа со стороны критики произведениям писателя в глубине и содержательности можно привести много.
Причина подобного отношения к личности и творчеству Ю.В. Бондарева становится понятной, если мы обратимся к некоторым недавним фактам из биографии писателя. Еще в самом начале перестройки в выступлении на партконференции Ю.В. Бондарев произнес фразу, потребовавшую от него немалого мужества: «Самолет мы в воздух подняли, а о посадочной площадке не позаботились», - так писатель обозначил смысл происходящих в России изменений. А в октябре 1993-го года он был у Дома Советов и написал обо всем увиденном и пережитом в романе «Бермудский треугольник» ( 1999 ). На замечание одного из критиков о том, что и «там [ в Доме Советов. - Л.Ш. ] правды не было», Ю.В. Бондарев с убежденностью сказал: «Они были слабыми, понимаете? Я всегда защищаю слабых... Да, я всегда на стороне слабых» [ 108, с.24 ]. «И не меньшее мужество потребовалось от писателя в год своего семидесятилетия отказаться принять от Б.Н. Ельцина орден, - из-за ущербности того самого «аэродрома», который приготовило время ельцинских „реформ"»,- подчеркнул литературовед Ф.Ф. Кузнецов в юби-
лейной статье о писателе [ 138, с. 1 ]. Не только в выступлениях, но в каждом произведении Ю.В. Бондарев прямо высказывает свою гражданскую позицию, свое отношение к происходящему в стране и в мире, болеет душой за судьбу России и русского народа.
В настоящее время, когда в обществе происходит утрата нравственных ориентиров и распад традиционных ценностей, назрела потребность вновь обратиться к произведениям Ю.В. Бондарева. Их проблематика органично перекликается с комплексом вопросов, актуальных для самосознания современного общества, особенно в свете отмечавшегося в 2005 году 60-летия великой Победы. Кроме того, несмотря на обилие работ по творчеству Ю.В. Бондарева, ни в одной из них вопрос о месте романа «Берег» в контексте «военной» прозы писателя не оказывался в центре внимания литературоведов. Всё вышесказанное обусловило актуальность темы и определило выбранный диссертантом аспект исследования.
Целью диссертационного исследования является рассмотрение романа «Берег» как новаторского произведения в контексте «военной» прозы Ю.В. Бондарева, анализ тех аспектов его содержания и формы, которые не получили адекватной трактовки критиков и литературоведов.
В связи с этим необходимо решить следующие задачи:
определить идейно-художественное своеобразие «военной» прозы Ю.В. Бондарева 50-60-х годов, особо выделив сделанные в ней открытия, которые подготовили появление в художественном мире писателя романа «Берег»;
рассмотреть роман Ю.В. Бондарева «Горячий снег» с точки зрения его художественной структуры, которая непосредственно предшествовала появлению романа «Берег»;
провести комплексный анализ романа «Берег», выявив духовный смысл оппозиции героев, обозначив новизну проблематики и конфликта, раскрыв идейно-эстетические функции символики в романе;
4) проследить развитие тенденций, обозначившихся в романе «Берег», в поздней прозе Ю.В. Бондарева, сделать акцент на ситуации «выбора», рассмотреть сущность христианских образов и мотивов в художественном мире писателя.
Решением этих задач и достижением цели обусловлена научная новизна диссертационного исследования. В данной диссертационной работе предлагается современный подход к «военной» прозе писателя, который стал возможен на рубеже XX-XXI веков благодаря возвращению в русскую культуру трудов «забытых» литературоведов и философов. Новый мировоззренческий контекст современного литературного процесса позволил по-иному оценить творческое наследие Ю.В. Бондарева, расставить в нем акценты, соответствующие духу эпохи. Это тем более важно, что писатель продолжает активно работать в области прозы и публицистики, его новые произведения соотносятся с теми романами, которые уже вошли в «золотой» фонд русской классики советской эпохи. Роман «Берег» впервые проанализирован в контексте «военной» прозы писателя, которая определяется как составная часть отечественной христиански ориентированной культуры.
Объектом исследования в работе являются повести Ю.В. Бондарева «Батальоны просят огня», «Последние залпы», романы «Горячий снег», «Берег», «Выбор», «Игра» и другие, в которых поставлена проблема испытания человека войной.
Предметом исследования стали проблематика, герои, конфликты, образная система и символика романа Ю.В. Бондарева «Береп>, который анализируется в соотнесении как с ранним, так и зрелым этапами творчества писателя.
Методологической основой диссертации являются труды русских философов, посвященные вопросам поведения человека на войне, границам должного и аморального, необходимого в сопротивлении злу и преступного, неоправданного насилия. Это работы И.А. Ильина, Н.А. Бердяева, о. В. Зень-
ковского, о. П. Флоренского, Л.П. Карсавина. Теоретической и историко-литературной базой диссертации стали труды М.М. Бахтина, В.В. Кожинова, П.В. Палиевского, В.В. Агеносова, Г.Д. Гачева, И.П. Золотусского, Л.А. Аннинского, Ю.И. Сохрякова, Л.Я. Гинзбург, В.А. Чалмаева, М.М. Дунаева, а также работы ведущих литературоведов: Л.А. Плоткина, А.Г. Бочарова, И.К. Кузьмичева, П.М. Топера, Г.И. Ломидзе, А. Адамовича и других, в которых широко представлено критическое осмысление «военной» прозы, отмечены ведущие тенденции её развития, выявлены связи с традициями русской классической литературы.
Методами исследования являются сравнительно-исторический и структурно-типологический.
На защиту выносятся следующие положения:
В «военной» прозе Ю.В. Бондарева 50-60-х годов авторское внимание сосредоточено на нравственном выборе человека на войне и развитии сложных взаимоотношений героев, находящихся в одном окопе.
Ю.В. Бондаревым в «военной» прозе развивается художественная концепция любви-эроса и любви-жалости, связанная с определенными женскими характерами. При этом Ю.В. Бондарев отдает предпочтение духовному началу в любви на войне, которое соотносится с понятием материнства.
В романе «Горячий снег» на первый план выдвигается совпадение локального и масштабного взглядов на войну, анализ жизненно важных, необходимых принципов ведения войны, руководства ею и поведение человека в бою, дающее объемное, стереоскопическое представление о войне.
Проблематика романа «Берег» носит ярко выраженный философский, религиозно-нравственный характер. В нем Ю.В. Бондарев выходит на совмещение грандиозных временных и пространственных пластов. Главные положительные герои романа на пороге войны и мира поднимаются до жертвенного подвига, они оказываются способны положить свою жизнь за поверженного врага.
В художественную ткань романа «Берег» органично вплетаются образы, мотивы и символы христианской культуры.
В позднем творчестве Ю.В. Бондарев возвращается к проблематике, героям, конфликтам «Берега» на качественно новом витке спирали. В его художественном мире преобладают мотивы Апокалипсиса, которые варьируются на разнообразном материале послевоенной действительности.
Теоретическая значимость работы состоит в уточнении мировоззренческих основ творчества Ю.В. Бондарева, их более полном и разностороннем освещении. В работе углублено представление о тенденциях развития «военной» прозы второй половины XX века, прослеживается ее движение от эмпирического материала, исторической конкретики к философскому синтезу и символическим обобщениям. В работе впервые при анализе проблематики, системы характеров, типологии конфликтов и образной системы романов Ю.В. Бондарева используется христианская аксиология, доказано, что художественные открытия писателя послужили базой для его последующих произведений, позволив совместить в них различные пространственно-временные проекции и планы.
Диссертационное исследование имеет практическое значение: его результаты могут быть использованы при изучении истории русской литературы XX века, в спецкурсах по проблемам русской прозы XX века, при изучении литературы в школе (особенно в классах с гуманитарным уклоном), при рассмотрении проблем, связанных с изучением современного литературного процесса.
Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в докладах на ежегодных итоговых научных конференциях в ЛГПУ (г. Липецк, 2002-2005 гг.); на Барышниковских чтениях (г. Липецк, 2002 г., 2005 г.); на II и III Всероссийских научно-практических конференциях «М.А. Шолохов в современном мире» (г. Уфа, 2-6 марта 2004 г., г. Москва, 15-17 марта 2005 г.); на IV и V Международных конференциях «Русское литературове-
дение на современном этапе» (г. Москва, 28-31 марта 2005 г., 21-23 марта 2006 г.); на Межвузовской конференции «Война в русской литературе», посвященной 60-летию Великой Победы (г. Воронеж, 22-23 апреля 2005 г.); на Задонских Свято-Тихоновских чтениях (г. Липецк, 1-2 декабря 2005 г.). Результаты исследования использовались при чтении лекций по истории русской литературы XX века. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры литературы ЛГПУ. Результаты научного исследования отражены в восьми публикациях.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического приложения, включающего 255 наименований. Общий объем работы - 170 страниц.
Становление проблематики и системы характеров в раннем творчестве Ю.В. Бондарева
Творчество Ю.В. Бондарева представляет собой непрерывный процесс развития, совершенствования тем, мотивов, проблематики. Исследователи, обращающиеся к его прозе (Е.Н. Горбунова, В.И. Коробов, A.M. Мансурова, Р.В. Нехаев и другие), выделяют несколько этапов творческой эволюции писателя. Ранний этап, который можно назвать подготовительным, начинается в 50-е годы и связан с выходом в свет первого сборника рассказов Ю.В. Бондарева «На большой реке». Это этап поиска своего материала, своих героев, который заканчивается созданием первого крупного произведения - повести «Юность командиров» (1956), рассказывающей о жизни бывших фронтовиков в артиллерийском училище. В ней автор вплотную подойдет к своей теме в литературе - теме войны и человека на войне.
В конце 50-х годов о Ю.В. Бондареве, по словам критиков, заговорила «вся Москва». В это время были опубликованы первая «военная» повесть писателя «Батальоны просят огня» (1957) и, спустя два года, повесть «Последние залпы» (1959). Вообще для творчества Ю.В. Бондарева характерна определенная закономерность: он пишет не только о войне и человеке на войне, но и обращается в своих произведениях к мирному времени, к первым после-военным годам. Так, в 60-е годы писателем были созданы роман «Тишина» (1962) и повесть «Родственники» (1969). Но и мирное время автор изображает глазами своего любимого героя, теперь уже бывшего фронтовика, который и в послевоенной жизни продолжает придерживаться тех высших нравственных принципов поведения, которыми он руководствовался на фронте.
Важным этапом творческой эволюции Ю.В. Бондарева стало написание романа «Горячий снег» (1965-1969), который явился произведением, подытоживающим сказанное ранее, и одновременно шагом вперед, к философскому роману, который с 70-х годов займет главное место в творчестве писателя. Сам Ю.В. Бондарев отмечал, что «мы находимся в преддверии нового вида романа, нравственно-философского» [ 1, т. 6, с. 252 ]. А в одном из интервью автор так образно определил сходство и отличие своих «военных» повестей и романа «Горячий снег»: «В „Горячем снеге" я написал о войне несколько по-иному, чем в повести „Батальоны просят огня". И не только в плане художественном, но и в плане историческом: ведь между романом и повестью пролегло одиннадцать лет. Это тоже было стремление к познанию и как бы толчком биографии - пора более широкого осмысления человека на войне, пора какого-то накопления, сделанного не мной, а самим временем. Это своего рода категорический императив, исходящий из самой жизни. Однако „Батальоны просят огня" и „Горячий снег", как мне кажется, не спорят друг с другом. Это родные братья, у позднего брата лишь больше морщин и больше седины в висках» [ 1, т. 6, с. 108 ].
Каждое произведение Ю.В. Бондарева существует не обособленно, а вступает в сложные, глубокие взаимосвязи с другими, что позволяет говорить о целостности его творческого пути. Одновременно каждое новое произведение писателя становится качественно иным этапом, охватывающим всё большие пласты жизни, позволяющим более глубоко осмыслить главные проблемы и конфликты времени, а через них обратиться к вопросу о смысле человеческого бытия, который всё чаще будет волновать главных героев философских романов Ю.В. Бондарева.
Исследователь Л.Ф. Ершов верно отметил, что «если представить графически развитие творчества Ю.В. Бондарева, то можно сказать, что оно шло по спирали, концентрическими кругами. Такая эволюция предполагает возврат к прежним темам, но уже на новом витке» [ 90, с. 280 ]. Действительно, уже в прозе Ю.В. Бондарева 50-60-х годов намечены темы и проблемы, которые станут ведущими в творчестве писателя с 70-х годов и вплоть до сегодняшнего дня. Одна из них - тема ответственности командира за жизнь другого человека. Эта тема будет так или иначе присутствовать во всех повестях и романах писателя, приобретая от произведения к произведению всё большую философскую глубину.
Проблема ответственности человека за жизни подчиненных впервые появляется в повести «Батальоны просят огня», где она имеет еще не обобщенно-философский, а локальный характер, связана с конкретными поступками или размышлениями героев. Главный герой повести, Борис Ермаков, придет к осознанию ценности человеческой жизни через боль, горечь, связанную с гибелью людей, которые за несколько дней сражения и прорыва из окружения стали для него по-родственному близкими. Борис Ермаков испытывает боль, когда идет по траншее и замечает вмятую в грязь фуражку своего друга Орлова - единственное, что осталось от старшего лейтенанта; когда видит убитых минометчиков, братьев-близнецов Березкиных, которых даже смерть не смогла разлучить: «Так до последнего момента Ермаков не научился различать двух этих мальчишек-близнецов, стройных, ладных, никогда не разлучавшихся ясноглазых москвичей, он не знал даже, кого из них - Николая или Андрея - ранило в плечо утром.
Теперь они, преданно прижавшись щеками к земле, лежали на бруствере среди стреляных гильз перед противотанковым ружьем, лежали, будто спали, крепко и навсегда обнявшись. И один - кто из них это был, Николай или Андрей? - плечом загораживал другого, а из-под обнявшей навечно руки белел бинт и смятый сержантский погон на разорванной гимнастерке. А в пяти шагах от братьев отпечатались четкие вмятины гусениц поперек траншеи» [ 1, т. 1, с. 150 ]. Но как бы тяжело ни было герою, он понимал, что должен идти дальше, чтобы спасти оставшихся в живых солдат, которые еще не теряли последнюю надежду, верили своему командиру.
Сохранение веры, надежды на спасение в солдатах Борис Ермаков считает необходимым условием, которое позволит им продолжить бой. «Если батальон погибнет, то с верой. Без веры в дело умирать страшно», - говорит он [ 1, т. 1, с. 135 ] и, чтобы поддержать бойцов, идет даже на ложь, сообщая, что дивизия перешла в наступление. «Это была ложь, но это была и надежда. Надо было жить и верить, верить в то, что могло, наконец, быть, что ещё не свершилось, но в чём непереносимо страшно было сомневаться» [ 1, т. 1, с. 135 ]. После этих слов герой с удивлением чувствует, что он не испытывает ни угрызений совести, ни душевных мучений. Это была ложь во спасение, единственно верное, по мнению Бориса, решение, потому что без веры в дело трудно выстоять, легко сломиться, упасть духом.
Память о павших, мучительные переживания гибели батальонов заставят Ермакова выкрикнуть в лицо командиру дивизии Иверзеву: «Я не могу считать вас человеком и офицером» [ 1, т. 1, с. 192 ]. В этот момент герой не задумывается о последствиях своего поступка, он думает о тех, кто не вышел из окружения, говорит от лица всех погибших.
Мысли о ценности человеческой жизни волнуют не только Бориса Ермакова, но и других героев повести. Майор Бульбанюк, всегда относившийся к своим солдатам с особой теплотой и любовью, заботившийся о них, как отец о своих сыновьях, скажет перед смертью: «Мне, может, и умереть судьба. А вот людей... людей... не уберег» [ 1, т. 1, с. 137 ]. Жизнь каждого солдата всегда была для Бульбанюка величайшей ценностью, поэтому, даже умирая, он думает об оставшихся в живых и винит себя в том, что не смог уберечь подчиненных от гибели. А полковник Алексеев, во многом переступив через установленные взаимоотношения между старшим и младшим по званию, после совещания в штабе скажет Ермакову: «Ну, дорогой мой, ни пуха вам, ни пера! И людей... людей... берегите, дорогой мой!» подчиняется.
Синтез «окопной» и «масштабной» правды о войне в романе Ю.В. Бондарева «Горячий снег»
Уже в 50-60-е годы в творчестве Ю.В. Бондарева намечается путь от «окопной» правды к синтезу в романе «Горячий снег», в котором органически соединяются два взгляда на войну: взгляд «изнутри» сознания лейтенанта Кузнецова и точка зрения командарма Бессонова. Общенародная правда рождается в глубине самого художественного повествования, и в этом плане есть смысл остановиться более подробно на образе генерала Бессонова.
Интересный анализ этого образа предложен в монографии Е.Н. Горбуновой. В его характеристике два момента, считает исследовательница, являются ключевыми. Это сцена в Кремле, беседа Бессонова со Сталиным и финальный эпизод романа. О встрече Бессонова со Сталиным критик пишет так: «Эта сцена, написанная предельно лаконично, имеет в романе многофункциональное значение: в ней заключена его экспозиция, завязка главного драматического конфликта и его дальнейшего преломления в специфически военном, психологическом, нравственно-этическом аспектах, зерно идеи, которая придаст художественное единство всем компонентам романного повествования» [ 76, с. 151 ]. Чаще всего этот диалог в критических работах остается без внимания, но Е.Н. Горбуновой удается доказать, что «содержание и форма разговора Сталина с Бессоновым зададут тон роману, введут читателя в его главное русло...» [ 76, с. 151 ].
Весь разговор Сталина с Бессоновым строится под знаком взаимного притяжения и отталкивания. Сталин высказывает близкую Бессонову мысль о том, что «до Сталинграда наши солдаты, даже командиры не привыкли как следует окружать и насмерть бить окруженного врага. Слово «немец» долго звучало как очень активная сила. Это психологический фактор. Его переломить надо в сознании. Навсегда» [ 1, т. 2, с. 242 ]. Но далее Сталин заговорил о попадавших в плен советских солдатах и командирах, которые им определяются как «политически и морально нестойкие элементы». И здесь Бессонов внутренне противится мнению Сталина, ибо он на себе не раз испытал бессилие первых месяцев сорок первого года и не мог согласиться с односторонним объяснением Сталина. Бессонов знал и видел не только состояние общей подавленности и растерянности, но и другое: «как лейтенанты, недавние мальчишки, ни разу не брившиеся командиры рот и батальонов, в силу многих причин потерявшие нити управления, сколачивали в обстоятельствах безвыходных группки солдат и с последней отчаянной яростью прорывались из сжатого кольца или же гибли перед заслонами танков» [ 1, т. 2, с. 245 ].
Крутой поворот в разговоре происходит еще раз, когда Сталин спрашивает: «- Говорят, товарищ Бессонов, что вы иногда высказываете свою... особую точку зрения на разные события... Соответствует действительности это мнение о вас?
Старался иметь, товарищ Сталин. Но не всегда удавалось отстаивать ее до конца», - отвечает Бессонов [ 1, т. 2, с. 247-248 ]. И далее речь идет о судьбах военачальников, которых, по мнению генерала Бессонова, несправедливо репрессировали. Как видим, содержание разговора подводится автором к проблеме доверия, ответственности, гуманизма, которую должны решить для себя герои. В том, что Бессонов не уклонялся от прямых ответов на вопросы, не скрывал своего мнения, чувствуется воля и способность генерала принять на себя всю меру ответственности.
Е.Н. Горбунова справедливо пишет в своей работе, что ответ на вопрос: что означала сцена в Кремле? - даст дальнейшее развертывание повествования в целом. «И тогда мы узнаем, что в разговоре о предстоящей операции не было ничего постороннего и случайного. Всё, что как бы мимоходом проскальзывало в их беседе, затем вплетется в развертывание главной темы романа, прольет свет на ее трактовку не только в собственно военном, точнее -военно-историческом смысле, но и на трактовку важных в избранных обстоятельствах морально-этических проблем ответственности и долга, милосердия и жестокости, права военачальника быть «безжалостным» и его обязанности оставаться гуманным» [ 76, с. 155 ].
Каким же в романе изображен командарм Бессонов? Его образ необходимо рассматривать в соотнесении с характерами Кузнецова и Дроздовского. Казалось бы, внешняя манера вести себя с людьми, подчиненными обнаруживает сходство между командармом и Дроздов-ским. Бессонов держится с людьми требовательно и официально, когда это необходимо, принимает «безжалостные» решения. Но эта «безжалостность» иной природы, нежели у Дроздовского, они разнонаправлены. Если распоряжения Дроздовского продиктованы прежде всего заботой о личной славе, то Бессоновым руководит сознание высочайшей ответственности за судьбу операции в целом. Бессонов мыслит в рамках и масштабах государственного целого, при этом не теряя интереса и внимания к отдельной личности.
По справедливому замечанию О.Н. Михайлова, в романе как бы два Бессонова. Оценка его личности и поведения дается со стороны, с позиции окружающих его людей и в то же время автор показывает сложную работу самосознания героя. «Второй» Бессонов всё время спорит с «первым». Какой же из них «истинный» Бессонов? Ю.В. Бондареву в этом образе удалось передать диалектику соотношения добра, милосердия и необходимости, оправданности человеческих жертв на войне. Как замечает литературовед Е.Н. Горбунова, «обычно Бессонов считал, что командарм не вправе давать волю личным настроениям, не должен видеть в непосредственной близости мельчайшие подробности боя, страдания, кровь,смерть людей, выполняющих его приказания» [ 76, с. 146 ]. Он был уверен, «что непосредственные, субъективные впечатления расслабляюще въедаются в душу, рождают жалость, сомнения в нем, занятом, по долгу своему, общим ходом операции, в иных масштабах и полной мерой отвечающем за ее судьбу. Страдание, мужество, гибель нескольких людей в одном окопе, в одной траншее, в одной батарее могли стать настолько трагически невыносимыми, что после этого оказалось бы не в человеческих силах твердо отдавать новые приказы, управлять людьми, обязанными выполнять его распоряжения и волю.
Убедился он в этом не вчера и не сегодня, а с того сложного, незапамятного сорок первого года, когда на Западном фронте приходилось самому среди крови, криков и зовов санитаров, среди стонов раненых поднимать на прорыв из окопов людей с задавленным в душе состраданием к их бессилию перед большими и малыми охватами не остановленных на границе танков, перед немецкой авиацией, ходившей по головам» [ 1, т. 2, с. 515 ].
Философско-нравственная проблематика в романе Ю.В. Бондарева «Берег», духовный смысл оппозиции героев
Роман «Берег» (1975) можно с полным правом назвать вершиной «военной» прозы Ю.В. Бондарева. Это роман не только о войне, но и о мире, в котором категории войны и мира приобретают универсальный характер. Убежденный в том, что многие проблемы современности своими корнями уходят в прошлое, писатель вновь устремляет свой взор в военное время. «Что же было тогда?» - этим вопросом начинаются воспоминания о войне главного героя романа Вадима Никитина.
А был тогда май 1945 года, когда после непродолжительных боев в Берлине батарея, одним из взводов которой командовал двадцатилетний лейтенант Никитин, была отведена в маленький немецкий городок Кёнигсдорф. В последние дни войны, когда уже близка была победа, героев романа ждало еще одно, не менее серьезное испытание - испытание тишиной. Война почти не коснулась этого дачного городка, и не верилось, что всего в нескольких десятках километров отсюда лежал поверженный, в развалинах Берлин. Писатель создает в романе удивительную атмосферу молодости, радости и свежести наступившей весны, противопоставленную царившему в Берлине хаосу разрушения. Теплое майское солнце, цветущие яблоневые сады, аромат сирени, яркая зелень молодой травы - всё это как-то расслабляюще действовало на солдат, которые жили здесь в некоем «состоянии раскованной и ленивой беспечности», радуясь «беззаботности отдыха» [ 1, т. 4, с. 97-98 ].
Лишь изредка Никитина останавливала мысль о том, «что всё это новое, легкое, бездумное, без близости войны, должно вот-вот оборваться, кончиться, исчезнуть, что он, его взвод в немецком городке живут в неправдоподобном и обманывающем тумане счастья, которое не может долго продолжаться» [ 1, т. 4, с. 104 ]. Именно на пороге войны и мира, по мнению Ю.В. Бондарева, выявляются нравственные основы личности, и такая постановка вопроса является новаторской в романе «Берег».
Проблематика романа «Берег» имеет четко выраженный философский, нравственно-религиозный характер. Одно из важных мест в нем занимает проблема вины и сострадания, которая помогает более глубоко раскрыть характеры героев, объяснить их поступки, отношение друг к другу и к жизни. Главные герои повестей и романов Ю.В. Бондарева пройдут очень сложный путь от осознания ответственности за жизни солдат до более глубокого ее понимания. Проблема сострадания рассматривается писателем в романе «Берег» в широком контексте. Герои Вадим Никитин и Андрей Княжко чувствуют ответственность не только по отношению к своим солдатам или близким, родным людям, но и по отношению ко всем окружающим. С точки зрения милосердия, любви все личности равны, при этом стираются физические, социальные, национальные различия. Его высшим проявлением является сострадание к врагу, которое испытывают Княжко и Никитин.
Они спасают от расправы немцев Эмму Герберт и ее брата Курта. По законам военного времени то, что сделали герои, - это грубое нарушение, грозящее трибуналом: ведь в дом, где располагался взвод Никитина, пробрались немцы. К тому же Курт, хотя и пришел без оружия, был в военном мундире и не скрывал, что он из вервольфа. Сам вид этих немцев мог вызвать только жалость: испуганная, «некрасивая в своём разъятом страхе» Эмма и «ссутуленный, безобразный в своей худобе и внешне воинственной нелепости» Курт [ 1, т. 4, с. 147 ]. Почему Никитин и Княжко без колебаний отпустили их и так уверены в своей правоте? Всё дело в том, что есть еще кроме военной целесообразности другая, высшая Правда. По ее законам поступают герои, ею руководствуются не только в конкретных действиях, но и придерживаются ее принципов на протяжении всей жизни. «Ни один поступок человека не случаен; каждый - есть созревший результат всей его предшествующей жизни, проявление всего его личного уклада, - писал И.А. Ильин. - Каждый из нас совершает свой поступок не только усилием, фактически его осуществляющим, но и всем процессом своей предшествующей жизни» [ 236, с. 55 ]. Так и решение Никитина и Княжко не случайно: нарушая законы военного времени, герои поступают так, как подсказала им совесть. Они спасают Эмму и Курта потому, что не видят в них врагов, не воспринимают их как врагов, испытывают к ним жалость и сострадание. Примечательно, что их решению противились лишь Гранатуров и Меженин, все остальные солдаты оказали им «молчаливую поддержку» перед офицером комендатуры.
Точно так же Андрей Княжко не увидит врагов в немецких мальчишках в лесничестве. Сцену боя в лесничестве предваряет эпизод, в котором герои натолкнулись на тело убитого мальчика-немца. «В новом зеленом мундире, он лежал очень неловко, боком, в скрюченной позе будто навсегда застылого в агонии бега, одна нога подтянута к животу, другая, в неизношенном запыленном сапоге, вытянута, юное, подернутое трупной желтизной лицо мальчика притиснуто правым виском к сведенным в ковшик окровавленным пальцам, изуродовано окаменелой гримасой ужаса, рот стыло натянут в предсмертном, зовущем на помощь крике, но отросшие и по-девичьи нежные льняные волосы еще жили, светились в наклонных сквозь ветви стрелочках солнца, мерещилось, обманывая неисчезшим блеском собственную гибель, которую он встретил здесь. По его трупному лицу бурыми точками ползали муравьи, хлопотливо копошились в ресницах, выпивая последнюю влагу, заползали по неподвижным губам в открытый рот, и Никитин подумал, что убит он был час или полтора часа назад» [ 1, т. 4, с. 212 ].
В романе «Горячий снег» Кузнецов, обходя поле сражения, тоже увидит тело немца, своего ровесника. «Кузнецов сделал еще несколько шагов и с непонятным самому себе упорным и необоримым любопытством поглядел в лицо первого убитого. Немец лежал на спине, неестественно выгнув грудь, притиснув двумя руками ремень на комбинезоне, под руками было что-то черное, глянцевито смерзшееся - как потом догадался Кузнецов, окровавленный кожаный шлем; обнаженная голова убитого откинута до предела назад так, что задран острым клином подбородок, покрытый коркой льда, длинные волосы нитями примёрзли к снегу, вытянутое к небу белое юношеское лицо окостенело в гримасе удивления, точно губы готовились в непонимании вскрикнуть, а левая, не запорошенная снегом сторона этого твердо-гипсового лица была чисто-лиловой, в глубине раскрытого в последнем ужасе глаза точкой горел стеклянный огонек - отблеск зарева» [ 1, т. 2, с. 408 ]. В душе лейтенанта Кузнецова еще слишком сильна горечь потери своих солдат, поэтому к убитому немцу он испытывает лишь смешанное чувство брезгливости и любопытства перед неразгаданной тайной смерти.
Образ убитого мальчика-немца вызовет у Княжко и Никитина иные эмоции, подтолкнет их на глубокие раздумья о жизни и смерти, о войне и мире. Сколько лет этому мальчику? Откуда он? Эти столь естественные вопросы Княжко вызовут недоумение пехотинца Перлина, для которого убитый мальчик - всего лишь «гитлерчонок», один из многих, кто остался лежать в этом лесу. В его карманах - вещи, бесполезные с точки зрения прошедших долгую войну солдат: перочинный ножичек, потускневший значок, пачка начатых раскрошенных галет... Рядом с ним даже не было оружия, а этот бой был для него, наверное, первым. «Он убегал от смерти и бросил оружие, как ненужную игрушку» [ 1, т. 4, с. 213 ], - подумает о нем Никитин.
Ситуация «выбора» в «военной» прозе Ю.В. Бондарева 80-х годов XX века
Тема войны и человека на войне продолжает оставаться актуальной в произведениях Ю.В. Бондарева, написанных после романа «Берег». Военные главы занимают в них значительно меньше места, но и в этих произведениях воспоминания о минувшей войне позволяют отыскать ответы на волнующие вопросы сегодняшнего дня, вскрыть проблемы, уходящие своими корнями в военное время. В романах «Выбор» ( 1980 ), «Игра» ( 1981-1984 ), «Искушение» ( 1991 ), «Непротивление» ( 1994-1996 ), «Бермудский треугольник» ( 1999 ), «Без милосердия» ( 2000-2004 ), в «Мгновениях» продолжают свое развитие многие темы «военной» прозы Ю.В. Бондарева, открываются всё новые смысловые грани ее содержания.
Одной из основных в последующей прозе писателя становится проблема выбора. Еще в начале 70-х годов Ю.В. Бондарев писал, что эта проблема помогает «исследовать возможности человеческого духа, проявляющиеся на войне» [ 90, с. 271 ]. Не только на войне, но на протяжении всей своей жизни почти ежедневно каждый делает тот или иной выбор. Как сказал один из героев писателя, «вся жизнь - бесконечный выбор. Каждый день - от выбора утром каши и галстука до выбора целого вечера... Всё совершается после выбора: любовь, война, убийство» [ 1, т. 5, с. 192 ]. Однако именно война ставит человека перед необходимостью совершать выбор в экстремальных ситуациях, когда с наибольшей силой и полнотой раскрывается его духовный потенциал.
Одно принятое на войне решение кардинальным образом изменит судьбу героя романа «Выбор» Ильи Рамзина, решение, которое в конечном итоге приведет его к трагедии. В жизни Ильи было много событий, подтолкнувших к тому, чтобы принять определенное решение. Его истоки лежат в довоенном времени. В юности, когда еще не до конца была сформирована его жизненная позиция, Илье Рамзину была нанесена серьезная душевная травма: его отца репрессировали. Переживания за отца, с одной стороны, и уязвленное самолюбие - с другой, приведут к тому, что у героя возникнет желание самоутвердиться среди своих сверстников. Он начнет наращивать мускулы, считая, что только физическая сила даст ему превосходство среди подростков Замоскворечья. Отца посмертно реабилитируют в числе многих тысяч других невинно осужденных спустя несколько десятилетий, в годы хрущевской «оттепели». Но это случится потом, а в предвоенные и военные годы за Рамзиным прочно закрепилось клеймо сына врага народа, и трагедия отца отразилась на судьбе сына.
Для многих солдат на фронте Илья был образцом для подражания: смелый, решительный, волевой. Эти его качества оценило и начальство, назначив Рамзина командиром батареи. Но в нем была какая-то почти внешне неприметная червоточина: поведение героя не всегда было безупречно с моральной точки зрения, его поступки подчас противоречили общепринятым нравственным принципам. В «Выборе» автор предлагает ситуацию, противоположную той, что была в романе «Берег», в котором главные герои: Андрей Княжко и Вадим Никитин - совершают высший жертвенный подвиг - спасают врагов. Когда Илья узнает о часах перемирия с немцами, самовольно устраиваемых его солдатами, когда он увидит совсем юного немца, вышедшего к кустам малины на самом краю сада, он, не задумываясь, выстрелит и убьет этого мальчишку. Рамзин не испытывает ни капли жалости к нему, впрочем, так же, как и старшина Лазарев, бывший уголовник, который организовал перемирие вовсе не из жалости и сострадания. Лазарева очень устраивал искусственно созданный мир без стрельбы и ежесекундной возможности смерти, а Рамзин своим выстрелом нарушил установленный старшиной порядок.
Сильная, самолюбивая личность Ильи Рамзина столкнется с излишне самоуверенным, чувствующим свое превосходство над всеми старшиной Лазаревым, и это столкновение приведет к открытому конфликту между героями. Лазарев не сможет вынести того, что Рамзин как старший по званию переведет его на другую должность, лишив независимости. Но еще большим унижением станет для него другое: Илья прибегнет к физической силе, и Лазарев в рукопашной схватке на виду у всех солдат окажется слабее. Поняв, что силой ему не справиться с комбатом, он рассчитается с ним иначе - пойдет на подлость и при первом представившемся случае оговорит Рамзина перед начальством. Здесь-то и раскроется в полной мере не только душевная низость Лазарева, в которой не приходится сомневаться, но и его отношение к Рамзину. Несмотря на все заслуги Ильи на фронте начальство больше верит и доверяет бывшему уголовнику, чем человеку с «темным пятном» в биографии.
В романе «Выбор» с большей силой и резкостью, чем в предшествующих произведениях Ю.В. Бондарева, звучат высказывания героев о некомпетентности некоторых военачальников. «- Я-то знаю, кого судить за погибших, - сказал Илья четко. - Майоров Воротюков надо судить, которые и карту-двухверстку толком читать не научились. Помнишь, как он ходил, бесподобный наш командир полка: зимой хромовые, летом брезентовые сапоги в гармошку, сплошь в портупеях, летом фуражечка козырьком надвинута на глаза, затылок бугорком, зимой - папаха... первый парень на деревне. И красивая девка из санинструкторов всегда при нем, всегда под боком вместе с пройдохой-ординарцем. А какой голос - с вибрацией, с любовью к распеву: смир-рня-а-а! Не знаю, как ты, а я его помню так, будто вчера война кончилась. По телефону он кричал два слова: «Вперед!» и «Давай!» И после боя оставалось в ротах человек по шесть» [ 1, т. 5, с. 48 ].
Илья Рамзин окажется в очень сложном положении: его батарею, оставшуюся без всякого прикрытия, начнут в упор расстреливать немцы. В сложившейся ситуации у Ильи было два выхода: умереть у орудий, но эта гибель была бы бездейственной и безрезультатной, или отступить. После того, когда кончатся все снаряды, он примет решение оставить орудия и с оставшимися в живых солдатами отступить к своим. Это было нелегкое для героя решение. Он ненавидит себя за слабость и не снимает с себя вину за поражение: «Илья остановил всех, придерживая раненую руку, обметал солдат ненавидящими глазами, проговорил, задохнувшись: - Значит, бросили орудия? Мы?.. - Мерзость! - выговорил Илья, и ненависть не угасала в его глазах. - Мерзость, мерзость...» [ 1, т. 5, с. 166 ]. Забота Рамзина о сохранении жизней своих солдат была воспринята как дезертирство. Растерзанный вид солдат вызвал у начальства не жалость, а раздраженную неприязнь и равнодушие к их дальнейшей судьбе. Первый вопрос, которым они были встречены: «Где пушки?».
