Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Личность В.К. Арсеньева, писателя-путешественника 17-87
1.1. К проблеме научной биографии писателя 17 - 64
1.2. Творческая «лаборатория» В.К. Арсеньева 64-78
1.3. В.К. Арсеньев в воспоминаниях современников 79-87
Глава II. Жанровое своеобразие произведений В.К. Арсеньева «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала», «В горах Сихотэ-Алиня» 88-211
2.1. К вопросу о жанре произведений В.К. Арсеньева 88-97
2.2. Отражение научно-этнографических наблюдений В.К. Арсеньева в его произведениях 97 - 123
2.3. Художественная природа произведений В.К. Арсеньева 123-185
2.4. Цикл произведений В.К. Арсеньева об Уссурийском крае как трилогия 185-211
Заключение 212-217
Список литературы 218- 234
Примечания 235 - 239
Приложение 240 - 243
- К проблеме научной биографии писателя
- Творческая «лаборатория» В.К. Арсеньева
- К вопросу о жанре произведений В.К. Арсеньева
- Отражение научно-этнографических наблюдений В.К. Арсеньева в его произведениях
Введение к работе
Владимир Клавдиевич Арсеньев приобрел широкую известность прежде всего как выдающийся ученый и путешественник. Он был избран во многие российские научные общества. Его заслуги перед наукой получили высокую оценку за рубежом: в 1919 г. Вашингтонское национальное географическое общество и Британское королевское географическое общество избрали Арсеньева своим пожизненным членом [205, 111]. На его счету множество организованных и осуществленных экспедиций, которые он сам возглавлял. Но еще большую популярность ему принесли книги об Уссурийском крае: «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала», «В горах Сихотэ-Алиня».
На протяжении многих лет о Владимире Клавдиевиче Арсеньеве (1872-1930) появлялись статьи, книги, печатался биографический материал, на котором будем подробно останавливаться, но до сих пор не написана научная биография Арсеньева, нет книги о нем в популярной серии ЖЗЛ, хотя о его предшественнике Н.М. Пржевальском книга в этой серии появилась еще в конце XIX в.; нет имени Арсеньева как писателя и в вузовских учебниках истории русской литературы XX века (только в послесловии книги под редакцией профессора П.С. Выходцева, как замечает современный исследователь, можно встретить одну строку: «До Киманко «открыли удэге В. Арсеньев и А. Фадеев» [106]). Надо также отметить, что даже в новейшей программе истории русской литературы XX в. (МГУ, 1994) имя Арсеньева не упоминается, впрочем, как и в старых программах. Во многих исследованиях, посвященных Арсеньеву, встречаются неточности, касающиеся как биографии писателя, так и его литературной деятельности. Порой отражается односторонний, поверхностный подход к этим вопросам. Обратим внимание на статью об Арсеньеве в БСЭ. В ней отдается должное его творчеству, не отказывается ему в писательском таланте, и отмечается, что он создал «новое краеведческое направление в отечественной научно-художественной литературе» [75 , 757]. Однако ограничивать творческие заслуги Арсеньева только «краеведческим направлением» - значит недооценивать его вклад не только в русскую, но и в мировую литературу. Уже в 20-е годы произведения Арсеньева переводились на многие иностранные языки. Его немецкий издатель писал: «Я счастлив, что, приняв на себя издание бессмертного труда В.К. Арсеньева за границей, мог приложить хоть долю своего труда к тому, чтобы показать всему свету великого русского исследователя, чьи труды уже теперь приобрели для русского народа много новых заграничных друзей и безусловно имеют великую будущность» (Крившенко С.Ф.; Интернет-сайт. С. 7). Высокую оценку деятельности и творчества Арсеньева дал великий путешественник Ф. Нансен (1913 г.). Как видим, еще до отзыва М. Горького (1928 г.), который считался в современной литературе первооткрывателем Арсеньева, произведения этого писателя и его имя были известны широкому кругу читателей. В критической литературе об Арсеньеве встречается много неточностей, а иногда и некомпетентность. Например, в БСЭ о нем говорится как о «советском исследователе», хотя основные его экспедиции проводились в дооктябрьский период и первые книги были написаны до революции. Кроме того, там не указывается одна из основных работ Владимира Клавдиевича - «В дебрях Уссурийского края» (1926 г.), перепечатанная в 1961 г. [7, 757]. В «Литературном энциклопедическом словаре» [133], выпущенном в 1987 г., даже не указана первая книга - «По Уссурийскому краю» (1921 г.). Упущением при издании книг является и то, что редакторы убирали и убирают подзаголовки в названиях книг, что приводит к исчезновению не только колорита времени, но и жанровых исканий писателя (см. список литературы).
Различными авторами исследовались разные стороны жизни и деятельности Арсеньева.
Еще при жизни В.К. Арсеньева участники его походов И.А. Дзюль и П.П. Бордаков написали о нем очерки «В тайге» (1910) и «На побережье Японского моря» (1914). Эти очерки передают живое впечатление авторов о В.К. Арсеньеве - человеке, ученом, начальнике экспедиции, о чем более подробно будет сказано дальше.
Первым биографом писателя-путешественника можно назвать Ф.Ф. Аристова, который в 1930 г. по материалам самого Владимира Клавдиевича писал его биографию, но труд этот так и не увидел света: либо затерялся, либо его «затеряли» - об этом речь пойдет в I главе нашей работы, т.к. сразу же после смерти Арсеньева, уже в 1931 г., против него началась открытая клеветническая кампания, хотя унижениям и оскорблениям он подвергался уже с 20-х г.г., когда посыпались обвинения в том, что он бывший царский офицер.
Но именно со статьи некоего Г. Ефимова, обвинившего В.К. Арсеньева в шовинизме и национализме, назвавшего его «чуждой личностью», протягивающей буржуазные идеи в советскую литературу, стали появляться и другие статьи: обвинительные (например, Е.И. Титова), оправдательно-покаянные (А. Георгиевского). Мы считаем, что именно идеологический пресс и страх за свою жизнь заставили этих людей пойти на компромисс со своей совестью.
Умерший писатель не может быть «врагом», он не опасен, и официальной критикой Арсеньев не был отвергнут, его книги продолжали издаваться (в 1937 г. в московском издательстве «Молодая гвардия» была издана книга «В горах Сихотэ-Алиня», и в этом же году расстреляна Маргарита Николаевна, жена писателя, а для их дочери Наташи наступили страшные дни одиночества и страданий, затем - тюрьмы и лагеря) (1).
В советское время было написано несколько книг и кандидатских диссертаций, посвященных жизни и творчеству В.К. Арсеньева. Обратимся к некоторым из них. В 1947 году в г. Владивостоке вышел из печати критико-биографический очерк Н. Рогаля «В.К. Арсеньев» [170]. Начинается он традиционно, с биографического материала, но уже с первых страниц заинтересовывает тем, что автор вводит в свое повествование живой голос самого Арсеньева-писателя, рассказывающего о первых шагах на дальневосточной земле, о том, как быстро развеялись экзотические представления о крае, как тайга стала казаться проще и понятнее.
Н. Рогаль, рассуждая о расцвете творческих сил Арсеньева, проводит мысль о том, что этот расцвет наступил только при советской власти. Идеологи-
6 зированный подход к жизни и творчеству Арсеньева сказался и в этом утверждении. Н. Рогаль критикует Арсеньева за его взгляды на колониальную политику и считает, что тот заблуждался во многих вопросах, т.к. не понимал новую политику государства большевиков. В то же время перечисление мест службы Владимира Клавдиевича и различной его деятельности подается Рогалем как особое востребование Арсеньева, хотя сегодня хорошо известно, что все эти перемены происходили не от хорошей жизни, а от тех гонений и унижений, через которые ему пришлось пройти. Единственным местом, где он себя чувствовал спокойно, была тайга. Что касается определения роли Арсеньева в исследовании жизни удэгейцев, то и здесь Рогаль, с одной стороны, перечисляет все его заслуги в области этнографии, а с другой - утверждает, что Владимир Клавдиевич «не был свободен и от целого ряда ошибочных положений, некритически унаследованных им от буржуазной этнографии» [170, 48]. Поднимая вопрос о писательском труде, критик ошибается, утверждая, что в годы революции появился Ар-сеньев-писатель» (он имел в виду оценку книги Арсеньева A.M. Горьким в 1928 г.). Это ошибочное высказывание Н. Рогаля перейдет, как и некоторые другие, в следующие исследовательские работы о Владимире Клавдиевиче. Тем не менее, Н. Рогаль говорит об успехе книг Арсеньева, в то же время замечая, что, оказывается, он ждал «нового демократического читателя» [170, 55], который и появился в результате Октябрьской революции (Н. Рогаль выпускает из виду, что книги написаны до 1917 г.). Критик также остановился на художественных достоинствах книг Арсеньева, подчеркивая влияние классиков литературы на мастерство писателя. При этом он не преминул сказать и об узости рамок, которыми, по его мнению, ограничил себя Арсеньев: «...в своих книгах он не выходил за пределы тайги. Жизнь, идущая в городах, близ железной дороги, отголоски которой проникали в самые, казалось, глухие дебри, оставлялась им в стороне. Только вскользь он говорил о ней. Вопросы социальные Арсеньев намеренно не затрагивал. Все это делает изображенную им картину тайги в той её части, которой она касалась жизни людей, односторонней и неполной» [170, 61]. С этим выводом Н. Рогаля согласиться нельзя, т.к. и о влиянии цивилизации (т.е. горо- га), и о социальных проблемах в своих произведениях Арсеньев говорил, о чем юдробнее будет сказано в нашей работе.
В 1948 г. Н. Кабанов в своей работе «Краевед, археолог, историк» [108] )бращается к образу В.К. Арсеньева именно как к краеведу, археологу, истори-:у, подчеркивая его заслуги в исследовании Сихотэ-Алиня, который, по словам шсателя, долго оставался «лесной пустыней». Кабанов подробно перечисляет $се, что было сделано Арсеньевым: описал рельеф гор, перевалы, реки и их при-хжи, прибрежную полосу Японского моря и Татарского пролива; описывал до-)Оги, летние и зимние тропы, горячие и минеральные источники; собирал образцы горных пород; вел метеорологические наблюдения; производил археологиче-;кие раскопки древних городищ, валов, укреплений. Кабанов, как и Н. Рогаль, іриводит отзыв Ф. Нансена об Арсеньеве и слова М. Горького о книге «В дебрях Уссурийского края», слова историка искусств и писателя П.П. Гнедича, который шшет Арсеньеву: «Мое впечатление от тех книг, что Вы прислали, такое же, ка-:ое на Вас ваши путешествия, - освежающее» [108, 31]. Кабанов, завершая свой )ассказ о В.К. Арсеньеве, все же больше оценивает в нем ученого, путешествен-шка-исследователя, составившего «честь и славу отечественной географической туки» [105, 33].
В 1954 г. написана первая кандидатская диссертация В.К. Путоловой «В.К. Арсеньев и его литературная деятельность». Обратимся к автореферату этой щссертации. По требованию своего времени автор во Введении подводит под ворчество В.К. Арсеньева идеологическую платформу, связанную с решением :оммунистической партии и правительства усилить воспитательную работу сре-щ советских людей с помощью художественной литературы. В книгах Арсенье-*а, как замечает она, предстают волевые и сильные личности, умеющие преодо-іевать различные трудности, являющие собой «образцы мужества и героизма в юрьбе с суровой и дикой природой» [169, 5]. Заслугой Путоловой является то, іто она одной из первых сказала о тесной связи литературно-художественных >черков Арсеньева с его научными произведениями, не подвергая сомнению [)акт, что исследуемый ею материал — художественная литература. В I главе она ібращается к жизненному и творческому пути Арсеньева, рассматривая их сквозь призму марксистско-ленинской философии, что и приводит к искажению тактического материала, т.к. в таком освещении Арсеньев предстает как уче-гый, постоянно находившийся в тяжелом положении в условиях самодержавно-іюрократического строя и сумевший выйти «на широкую дорогу организацион-ю-общественной деятельности» и развившийся как писатель только после Вейкой Октябрьской Социалистической революции. Автор противоречит самой ебе, замечая, что «к 1917 г. к печати готовы были все три книги: «По Уссурий-кому краю», «Дерсу Узала», «В горах Сихотэ-Алиня». Но до октябрьской рево-юции книги Арсеньева не увидели свет» [169, 7]. Во II главе В.К. Путолова оп-еделяет значение книг Арсеньева, которые занимают особое место, с одной тороны, «среди произведений писателей-беллетристов, отражавших в своем ворчестве жизнь крайнего Севера и Дальнего Востока, с другой стороны, среди абот таких путешественников-открывателей, как Н.М. Пржевальский и Н.И. 4иклухо-Маклай, оставивших после себя научно-популярное описание своих утешествий в форме дневников» [169, 8]. Она отмечает влияние на творчество ірсеньева лучших достижений русской классической литературы и революци-нно-демократической критики (В .Г. Белинского, Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова), а также этнографических работ В.Г. Богораза-Тана и Л.Я. [Ітернберга. Подводит к мысли о связи темы Дальнего Востока с сибирской те-юй, в частности с якутской (В.Г. Короленко, В.Г. Богораз-Тан). Обращает вни-ание Путолова и на то, что у Арсеньева были предшественники, изображавшие ;изнь и природу Дальнего Востока: И.А. Гончаров, СВ. Максимов, А.П. Чехов др., и что в России наиболее распространенным жанром становится путевой черк и очерк-рассказ (50-90-ые г.г. XIX в.). Материал этой главы, по нашему нению, отличается глубиной и широтой исследования и не потерял своего зна-ения и в наше время.
III глава работы Путоловой посвящена анализу творчества писателя: «да-гся краткий обзор художественных произведений и исследуется основная про- блематика его литературного творчества с точки зрения идеологии 50-х годов, что сегодня звучит неактуально.
К проблеме научной биографии писателя
На Дальнем Востоке почти 30 лет (1900 г. - 1930 г.) служил и работал из-іестньїй путешественник-натуралист, писатель В.К. Арсеньев. Вклад, внесенный їм в исследование Уссурийского края, бесценен. Путь первопроходца всегда руден, но он приносит радость открытия. Жизнь В.К. Арсеньева в дооктябрь-кий период была связана, в основном, с проблемами военной службы и экспе-іициями по Дальневосточной тайге. (Мы не будем подробно останавливаться на иографии В.К. Арсеньева до 1917 года за исключением тех фактов, которые [риобретают, на наш взгляд, новое значение, так как хронологическая таблица, одержащая эти сведения, дана в монографии А.И. Тарасовой [192, 298].
После Октября судьба его осложнилась, и это отразилось на перипетиях го дальнейшей службы. Начиная с 1917 года Арсеньеву довелось побывать в (олжностях комиссара по инородческим делам Приамурского края, директором Хабаровского краеведческого музея, инспектором пушного и морского промыс-:а, начальником Камчатской экспедиции, младшим, старшим инспектором и заведующим отделом рыболовства Управления рыбными промыслами на Дальнем юстоке, заведующим Пежигинским промысловым районом Охотско-Самчатского края, производителем работ Дальневосточной экспедиции Нарком-ёма по обследованию заселяемых земель. Все эти обязанности сопровождались ктивной педагогической деятельностью: в 1917-1918 гг. он читал лекции в Хабаровском народном университете; 31 марта 1918 г. был зачислен постоянным отрудником Владивостокского народного университета; в 1919-1921 гг. препо-(авал во Владивостокском учительском институте; в 1921-1922 гг. был професором Государственного Дальневосточного педагогического института им. пинского по кафедре географии и этнографии; в 1923-1924 гг. работал препо-[авателем русского языка на механическом и радиотелеграфическом отделениях владивостокского техникума водного транспорта; с 20 ноября 1924 по 1 октября 1925 г. преподавал краеведение в Хабаровском педагогическом техникуме, а с 1 ноября 1926 по 1 ноября 1929 г. - естествознание во Владивостоком техникуме водных путей сообщения; с 1 декабря 1927 г. по 4 сентября 1930 г. занимал должность сверхштатного доцента педагогического факультета ГДУ, а 19 февраля 1929 г. был утвержден в должности доцента этого университета [192, 305-314].
Обращение к основным фактам биографии В.К. Арсеньева дает возможность проследить становление личности ученого и писателя, что, безусловно, необходимо для постижения его творческой индивидуальности.
Первая биография В.К. Арсеньева была составлена Ф.Ф. Аристовым по материалам «Автобиографии» писателя и его «Воспоминаниям» (по всей вероятности, так и не законченных) (1), которые частями отправлялись в Москву и должны были послужить основой книги «В.К. Арсеньев (Уссурийский), его жизнь и труды». Над этой книгой Ф.Ф. Аристов работал с начала 1930 г. и, как выяснила А.И. Тарасова, считал этот труд завершенным, хотя в печати он не появился, а после смерти его (1932) рукопись исчезла [192, 21]. Дочь биографа, Т.Ф. Аристова, пыталась найти эту рукопись, но её попытки не увенчались успехом.
Тем не менее, часть этого труда использовалась Ф.Ф. Аристовым при написании некрологической статьи в журнал «Землеведение» в 1930 [63]. В 1974 г. этот же материал под названием «В.К. Арсеньев, фрагменты из биографии» был напечатан в журнале «Дальний Восток» [64]. Несколько ранее, в 1961 г., в этом журнале [13] были напечатаны документы к биографии В.К. Арсеньева, а в 1986 г. в нем же [62] - подборка автобиографического материала, передававшаяся Арсеньевым Ф.Ф. Аристову и найденная дочерью ученого Т.Ф. Аристовой. Она дает и комментарий к этим документам: «Необходимое пояснение». Небольшое вступление написано дальневосточным исследователем из Хабаровска СИ. Красноштановым.
Наиболее обстоятельно биографические данные писателя отражены в монографии А.И. Тарасовой [192, 15-23]. Она же одной из первых заговорила об ошибках, вкравшихся в биографический материал о Владимире Клавдиевиче, [опыталась дать им объяснение, внести уточнения, а также предупреждала о ом, что последующие биографы, опираясь на работу Ф.Ф. Аристова, автомати-:ески переносили ошибки, допущенные «по вине» самого Арсеньева. Поэтому [о сих пор осталось много «белых пятен», противоречивых сведений в биографии писателя. За последние годы выявлены многие новые биографические све-;ения о нем самом, о его творческой деятельности, о его семье.
Основываясь на материалах, предоставленных Арсеньевым Аристову и охраненных его дочерью, исследователи утверждают, что род Владимира Клав-;иевича пошел от голландца Гот Майера, приехавшего в Россию в начале XVIII . в качестве химика. (В письме однофамильцу B.C. Арсеньеву от 20 октября 912 г. Владимир Клавдиевич пишет следующее: «Мой прадед был вывезен в оссию Петром Великим [124, 11]). По словам В.К. Арсеньева, прадед был бога-ым человеком, но большая часть его имущества находилась за границей. Же-ился он на русской девушке, предварительно перейдя в православие и приняв усское подданство с фамилией Арсеньев — по крестному отцу. Уже после его мерти у жены родился мальчик - дед Владимира Клавдиевича, который поте-ял всякие права на имущество, находившееся в Германии. Дед тоже женился на усской девушке, и от этого брака появился на свет отец Владимира Клавдиеви-а - Клавдий Федорович Арсеньев.
А.И. Тарасова, исследуя вопрос о родословной, приходит к выводу, что і.К. Арсеньев, по-видимому, рассказал Аристову семейную версию о происхо-сдении своей фамилии, которая не совсем соответствовала истине. В статье Сын крепостного» [76, 126] А.И. Тарасова приводит сведения, собранные ею по окументам различных архивов, и утверждает, что отец Владимира Клавдиевича ыл рожден крепостной девушкой генерал-майора Ладыгина от обрусевшего емца Федора Ивановича Готмайера (пишут это имя по-разному: Готмейер, аппмайер и т.д.), который был управляющим имением этого генерала. Когда [альчику исполнилось шесть лет, помещик дал ему вольную. Крестным отцом лавдия Федоровича был крепостной Арсений Тимофеев. Позже мать Клавдия, графена Филипповна, вступила с Готмайером (а не с Арсеньевым) в законный Ірак, но легкомысленный, любивший выпить отец так и не оформил усыновление своего сына. В совершеннолетнем возрасте, по настоянию матери, Клавдий одал прошение о причислении его к тверскому мещанству. Обладая великолеп-ыми способностями, юноша самостоятельно подготовился и сдал экзамены на вание домашнего учителя. А затем 40-летняя служба на железной дороге и путь т кассира до заведующего движением Московской окружной железной дороги. 1897 г. ему было присвоено звание личного, а в 1901 г. - потомственного по-етного гражданина г. Петербурга.
Точку зрения А.И. Тарасовой на происхождение рода Арсеньевых разде-яет и И.С. Кузьмичев, автор книги «Писатель Арсеньев» (1977) [124, 12], кото-ый приводит те же данные, что и А.И. Тарасова, оговаривая, что именно она казывала ему помощь при сборе материала об Арсеньеве.
В.К. Арсеньеву выпало жить в трудный исторический период - на рубеже IX и XX веков, в первой четверти нового века. Он родился 10 сентября (29 згуста по старому стилю) 1872 г. После сдачи экстерном экзаменов за курс эеднего учебного заведения при Первом кадетском корпусе в 1891 г. он был за-йслен в 145-й пехотный Новочеркасский полк, а в 1893 г. откомандирован в етербургское пехотное юнкерское училище. 5 мая 1900 г. в звании поручика он рибыл во Владивосток из Польши, где служил по окончании этого училища 92, 298]. Ему 28 лет. Он женился на Анне Кадашевич, с которой дружил с дет-гва. (Венчались в 1897 г. в Петербурге). Прожив 22 года, они расстанутся, но хранят дружеские отношения до конца жизни. «Воля! Не беспокойся за маму -считаю своим святым долгом помогать ей всемерно... отношения наши чисто эужественные. У меня всегда болит душа за неё», - писал В.К. Арсеньев [147, )] сыну Владимиру.
Творческая «лаборатория» В.К. Арсеньева
Невозможно понять становление эстетических взглядов В.К. Арсеньева без учета широты его кругозора и постоянного стремления к совершенствованию. Еще в детстве он читал много книг о приключениях, путешествиях и географических открытиях. Это и книги Жюля Верна, и описание путешествий Н.М. Пржевальского, и статьи из журналов «Вокруг света» и «Природа», а чуть позже - это книги Э. Реклю, Ч. Дарвина, работы П.П. Семенова-Тян-Шанского. Уже став военным человеком, он продолжает изучение географической литературы о Восточной Сибири. Как отмечает Е.Е. Жебрак, «настольными книгами его становятся «Сборники географических, топографических и статистических материалов по Азии», издававшиеся Генштабом, «Описание Амурской области» (1894) Г.Е. Грум-Гржимайло, «Наш Дальний Восток» Д.И. Шрейдера» [65, 105].
Этот же исследователь утверждает, что, когда Арсеньев занял должность директора Хабаровского краеведческого музея, он имел возможность ознакомиться с его библиотекой, насчитывавшей около 60 тысяч томов, и смог прочитать за это время (с 1910 г. по 1916 г.) столько книг, сколько не было прочитано ш за все предыдущие годы жизни.
Подтверждением необычайной начитанности и эрудиции Владимира лавдиевича является его личная библиотека, 883 книги которой хранятся сегодня в библиотеке ОИАК г. Владивостока, считающейся одной из старейших в городе (основана в 1884 г.).
Сотрудниками этой библиотеки и Приморской краевой публичной библиотеки им. Горького Щербаковой М.М., Самойленко Т.А. (при участии Матвеевой Т.З., Гусенко Р.В.) в 1988-90 годах была проделана огромная, скрупулезная работа по составлению каталога личной библиотеки Арсеньева. Этот каталог представляет собой 350 страниц машинописного текста, но, к сожалению, он до сих пор не издан из-за отсутствия средств.
Т.А. Самойленко, принимавшая участие в этой большой работе, в статье «Библиотека В.К. Арсеньева как источник изучения его личности» говорит, что «есть много неясностей в том, когда и как попала библиотека ученого в фонд Географического общества. По сообщению газеты «Красное знамя» от 17 ноября 1938 г., это произошло именно в 1938 г.: «На днях Приморское ГО приобрело библиотеку и личный архив В.К. Арсеньева...» [82, 68]. Правда, актов, описей или каких-либо других документов нет. Известно лишь, что библиотека и архив были переданы дочерью Натальей Владимировной. В настоящее время не все эти материалы хранятся в ОИАК: часть из них попала в библиотеки краеведческого музея, университета, ДВО РАН. Как утверждает Т.А. Самойленко, точный состав всей библиотеки писателя сейчас установить очень трудно: нынешний каталог её ограничен только фондом, находящимся в ОИАК.
Каталог, имеющийся в данное время в библиотеке ОИАК, составлен её сотрудниками по схеме ББК, т.к. выяснить арсеньевскую систематизацию им не удалось. Нами был просмотрен материал, включающий каталог и книги с пометами автора.
Итак, личная библиотека В.К. Арсеньева, писателя имеет разделы: 1. Естественные науки. Астрономия. Геодезия. Топография. Картография. (14) 5. Геология. Гидрология. Метеорология. Палеонтология. (54) 1. География. Краеведение. (105) 5. Журналы. (14) 5. Биология. Ботаника. Зоология. Медицина. (75) 7. Техника. Промышленность. Сельское хозяйство. Охота. (25) 8. Антропология. (25) 9. История. Археология. (95) 10.Этнография. Фольклор. Языкознание. (115) 11 .Экономика и статистика. (35) 12.Искусство. Художественная литература. Литературоведение. (19) 13.Религия. (20) 14.Энциклопедии. Словари. Справочники. Библиографические пособия. (13) 15.Аллигаты. (11) Как видно, этнография действительно была в центре его внимания так же, как география и краеведение, а затем - история и археология. Но нас в большей степени интересует вопрос о формировании Арсеньева не только как ученого, но как писателя, поэтому позволим себе остановиться на рассмотрении отдельных разделов его библиотеки, отражающих круг чтения по истории страны, её культуре, религии, искусству, а также на вопросе о круге знакомых и друзей, с которыми Арсеньев был заочно или очно знаком, о чем говорят дарственные надписи на книгах.
Среди дарителей - М.К. Азадовский, Ф.Ф. Аристов, П. Бордаков, Т. Борисов, А. Ванин, В.А. Грачев, А.Е. Шнейдер, В.А. Колобов, Н. Ловцов, Е. Перми-тин, А.Н. Свирин, В. Тан-Богораз, П. Бардашев, П.П. Хороших, Е. Poppel, СМ. Широкогоров, СИ. Яковлев, Е.Г. Кагаров. Только в этом разделе имеются книги с дарственными надписями 18-ти авторов.
Обратим внимание на некоторые из них, т.к. сами книги отражают мир увлечений Владимира Клавдиевича, а надписи к ним - отношение различных выдающихся людей к самому писателю.
Например, М.К. Азадовский дарит Арсеньеву «Дневник художника: Неизвестный альбом Федотова» - издат. журн. «Русский библиофил», 1916. - 32 с, 12 же. - с надписью: «Дорогому другу, милому Владимиру Клавдиевичу как знак искренней любви. Автор» (17).
Ф.Ф. Аристов также дарит свою книгу «Амвросий А. Полянский: жизнь и творчество». - Львов: Тип. Ставропигийского Института, 1930. - 37 с. - со следующей надписью: «Глубокоуважаемому и дорогому Владимиру Клавдиевичу Арсеньеву (Уссурийскому) на добрую память. Ф.Ф. Аристов. Москва, 16 (3) июля 1930 г.» (18).
К вопросу о жанре произведений В.К. Арсеньева
У русских людей путешествия во все времена вызывали живой интерес. В России всегда любили путешествовать, а обостренное внимание к тому, что окружает нас, и к тому, чего мы не знаем, вызывает особую потребность в знаниях обо всем этом если не через сами путешествия, то через книги, рассказывающие о мире, в котором мы живем. В русской литературе существует немало произведений о путешествиях - от древних хожений до современных описаний. Определить, к какому жанру они относятся, довольно трудно. И само понятие «жанр» до сих пор четко не определено. В современных исследованиях приведены различные точки зрения на этот вопрос Г.Н. Поспелова, Ю. Стенника, М. Бахтина и многих других ученых, что подтверждает актуальность этой проблемы [77, 156-159]. Особенно сложным, на наш взгляд, остается вопрос о жанре путешествия, который рассматривается многими критиками. Например, «Краткая литературная энциклопедия» под редакцией А.А. Суркова определяет жанр путешествия как: «1) описание путешественником (очевидцем) географического, этнографического и социального облика увиденных им стран, земель, народов и т.д.; мемуары или дневники; 2) художественный, преимущественно эпический жанр, сюжет и композиция которого восходят к построению и способам изложения документального путешествия. На формирование художественного жанра путешествия влияли как путевые записки (рассказы) самих путешественников, т.е. документальные путешествия, так и легенды, возникшие на почве этих рассказов» [121, 87]. В этой статье также рассматриваются различные жанры документальной и художественной литературы от античности до наших дней (документальные путешествия, хождения, рыцарские и плутовские романы, романы-путешествия, дневники, приключенческие романы-путешествия, путевые очерки). Все это, на наш взгляд, вносит только неясность, т.к. сделать вывод о том, что есть жанр «путешествия», невозможно. Некоторое уточнение по этому во-этому вопросу дается в «Литературном энциклопедическом словаре» под редакцией В.М. Кожевникова. Там указано, что описание путешественником увиденного дано «в форме заметок, записок, дневников (журналов), очерков, мемуаров. Формирование и развитие жанра отличает сложное взаимодействие документальной, художественной и фольклорной форм, объединенных образом путешествующего героя (рассказчика)» [133, 314]. Вышеизложенное позволяет нам сделать вывод о том, что путешествие - это литературный жанр, в основе которого лежит описание действительного (или мнимого) путешествия как предмета изображения в форме записок, дневников, очерков и т.д. По мнению В.Е. Хали-зева, есть произведения, «... что соединяют в себе свойства каких-либо двух родовых форм - «двухродовые образования» (например, лиро-эпика и др.). Также он считает, что литература «знает группы произведений, которые не в полной мере обладают свойствами эпоса, лирики или драмы, а то и лишены их вовсе. Их правомерно назвать внеродовыми формами» [212, 316-317]. К таким формам он относит и очерк.
Прежде чем обратиться к интересующему нас жанру путевого очерка, рассмотрим вопрос о художественной специфике жанра «путешествие» в литературе, который поднимает В. Гуминский в своей книге «Открытие мира, или Путешествия и странники».
Исследователь приводит примеры жанровых традиций литературы путешествий, начиная с хождений и далее обращаясь к творчеству таких русских писателей, как Н.М. Карамзин («Письма русского путешественника»), А.Н. Радищев («Путешествие из Петербурга в Москву»), А.С. Пушкин («Путешествие в Арзрум» и «Путешествие из Москвы в Петербург»), Ф.М. Достоевский («Зимние заметки о летних впечатлениях»), И.А. Гончаров («Фрегат «Паллада»), А.П. Чехов («Остров Сахалин»).
В. Гуминский обращает внимание и на такой факт, как влияние романа, т.е. вообще художественной литературы даже на такую строгую, документальную форму, как «ученое путешествие», и приводит в пример работу В.М. Голов-нина, который «вводит в журнал своего кругосветного плавания на шлюпке
«Камчатка» эпизоды, построенные по законам художественной прозы (иногда даже драматургии: с завязкой, кульминацией и развязкой), мотивируя это сходством путешествия и романа» [91, 133]. Здесь же критик обращается к произведениям В.К. Арсеньева «В дебрях Уссурийского края», которые называет научно-художественными книгами, утверждая вслед за такими исследователями, как И. Кузьмичев, Н. Старовойтов, что писатель преследовал художественные задачи, строя повествование по законам беллетристики.
Русская литература XIX века осознала главную идею «путешествий», как идею жанровой свободы. Отсюда, на наш взгляд, и трудности в определении жанра конкретного произведения, если в его основе лежит путешествие, т.е. движение по определенному маршруту (реальному или воображаемому).
Поэтому, по мысли Гуминского, важна идея пути, вошедшая в культуру и ставшая «одним из самых всеобъемлющих образов (путь - странствие, путь -течение жизни, путь - ход повествования, путь - движение мысли, воображения и т.д.). Он подчеркивает одну из специфических черт жанра путешествий, которая «в том и состоит, что связана с пространством» своей внешней и своей внутренней жизнью одновременно: как действительные путешествия (без кавычек) «путешествия» (жанр) существуют в реальном географическом пространстве и во многом им определяются; произведение никакого другого жанра не может сравниться с «путешествием» в масштабах художественного освоения реального пространства» (курсив наш - Н.П.) [91, 145]. В то же время критик, обращаясь к радищевскому «Путешествию из Петербурга в Москву», говорит, во-первых, об открытии, сделанном этим писателем: пространству в «путешествиях» необязательно быть чужим и экзотическим; во-вторых, что именно он одним из первых связал судьбы «путешествия» и европейского «романа большой дороги». «Эта дорога, по определению М.М. Бахтина, пролегает «по родной стране, а не в экзотическом чужом мире», благодаря чему «раскрывается и показывается социально-историческое многообразие этой родной страны» [70; 393, 394]. В русской литературе есть целый ряд произведений о путешествиях на Дальний Восток или по Дальнему Востоку. Здесь имена и Пржевальского, и Гончарова, и
С. Максимова, и Чехова, и мн. др. Особое место среди них занимает Арсеньев, «дорога» которого пролегает именно по родной стране, но одновременно и по экзотическому (своему, а не чужому) миру и помогает писателю «раскрыть и показать» то социально-историческое положение, в котором живет далекий от цивилизации край. Вышеназванные писатели создавали свои произведения в жанре путевого очерка, который, как определяет О.М. Скибина, является «разновидностью жанра путешествий» [179, 102]. Как видим, В. Гуминский отметил, что путевой очерк - это форма, а О. Скибина - разновидность все того же жанра путешествия. Особенностью путевого очерка является то, что по своей природе он находится на грани искусства и науки. «В нем органически сочетается то, что, казалось бы, лежит на разных полюсах: документы, цифры, статистика, таблицы, с одной стороны, и художественно-предметный мир автора, включающий в себя на равных все его элементы: портрет, пейзаж, интерьер, а главное, самого рассказчика (повествователя), - с другой», - пишет О. Скибина [179 , 103].
Отражение научно-этнографических наблюдений В.К. Арсеньева в его произведениях
Обратимся к темам путевых очерков писателя, которые исследователи если и освещали, то не рассматривали подробно, либо совсем выпускали из виду. К ним следует отнести, на наш взгляд, следующие: научную, военно-историческую, этнографическую (фольклорные материалы), социальную.
В книгах «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» много страниц отведено научному описанию природы, флоры и фауны, Уссурийского края. В первой из названных книг писатель 134 раза обращается к латинским названиям различных пород деревьев, кустарников, трав, цветов, животных, насекомых и т.д., причем иногда среди этих названий встречаются повторы, вызывающие сначала недоумение: зачем в одной книге, например, дважды упоминать о белой березе и дважды давать её научное определение на латинском языке. Таких повторов в обоих текстах довольно много (во II книге - 150 раз даются научные определения).
При внимательном прочтении книг Арсеньева становится понятно, почему он это делает: описывая каждую географическую зону края (юг Сихотэ-Алиня, север, восточную его часть), путешественник дает подробные научные сведения о рельефе местности, климате, природе. Чем выше на север уходила экспедиция, тем беднее на южные растения становилась дальневосточная тайга, тем суровее климат, тем холоднее море. При необходимости Арсеньев подробно описывает высоту и толщину деревьев, указывает, на какой широте и долготе находится, например, деревня Натохоуза (4439 северной широты и 13456 восточной долготы от Гринвича по Гамову), и здесь же объясняет, что свое название деревня получила от китайского слова «науту», что значит «енот». Обращаясь к топографическим вопросам, писатель поясняет, что, например, название гор Сихотэ-Алинь произошло от маньчжурского слова, которое китайцы переиначили по-своему «Си-хо-та Линь», т.е. «Перевал западных больших рек». А название реки Тетюхе произошло от искаженного китайского слова «Чжо-чжи-хе», что означает «река диких свиней». Владимир Клавдиевич не только подробно объясняет, как и почему называются реки, горы, перевалы, населенные пункты, но часто рассказывает об истории возникновения того или иного поселка, деревни, города (Владивостока, Николаевска, Хабаровска, Ольги и т.д.). В этом случае им используются слова, определяемые как регионализмы.
Арсеньевым даются научные исторические сведения о переселении и жизни старообрядцев, которые одними из первых устроились на дальневосточной окраине и по мере освоения края все дальше уходили в менее обжитые и более суровые места, только бы подальше от чиновничье-административного наблюдения (об этом написаны два романа «В горах тигровых» и «Дикие пчелы» современным дальневосточным писателем И.У. Басаргиным). При этом, как замечает Арсеньев, «... живя далеко в горах, старообрядцы сохранили облик чистых великороссов. Патриархальность семьи, костюмы, утварь, вышивки на одежде, резьба по дереву и т.д. - все это напоминало древнюю Русь. У меня создалось впечатление, как будто я перенесся сразу на несколько столетий назад» [9, 431].
Владимир Клавдиевич с большим уважением относился к старообрядцам, отмечая их трудолюбие, основательность, чистоплотность, терпимое и уважительное отношение к местному народу.
Чаще всего старообрядцы жили в самых глухих и отдаленных местах уссурийской тайги, при этом обустраивались прочно, как настоящие хозяева, рассчитывавшие жить здесь долго, а не одним поколением. Описывая одно из таких мест, Арсеньев не только подчеркивает качество их труда, но, используя уменьшительно-ласкательные суффиксы, выражает особое к ним отношение. Так, восемь домов, в которых живут эти люди, он называет «деревушкой» Загорной, которая имеет «чистенький и опрятный вид». «Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их не торопясь и работали, как говорится, не за страх, а за совесть» [9, 76]. Большинство староверов жили зажиточно именно потому, что не гнушались никакого труда: ловили рыбу, охотились на зверей, разводили домашний скот и птицу, занимались огородничеством. Они не просто эксплуатировали тайгу и землю, но и внимательно относились ко всему окружающему, присматриваясь к растениям, животным, насекомым, птицам, рыбам. Поэтому путешественник высоко оценивает их, утверждая, что «они по-своему естествоиспытатели».
Рисуя быт старообрядцев, писатель обращает внимание на такие детали, которые дают бытовую характеристику хозяевам: «почищенный медный рукомойник; полки с посудой; стол, покрытый белой скатертью; часы на стене; полка «с большими старинными книгами в кожаных переплетах» [9, 70]; швейная машинка Зингера и т.д. Заметим, что все это имели люди, живущие очень далеко не только от Владивостока, но и от залива Ольги, куда чаще заходили японские суда, чем русские. Недаром Арсеньев замечает, что «все закупки они делали в Японии и только в случае крайности ходили сухопутьем в залив Ольги, совершая для этого длительные путешествия» [9, 431].
Обращаясь к образам староверов, писатель иногда называет их по именам, а порой просто указывает общественное положение (староста).
Подчас, не называя имени собственного, Арсеньев подчеркивал самое характерное в особом облике старовера, выявляя типичное, что интересовало его как ученого. И в этом ему помогает портрет: «Наш хозяин был мужчина среднего роста, лет сорока пяти. Карие глаза его глядели умно. Он носил большую бороду и на голове длинные волосы, обрезанные в кружок. Одежда его состояла из широкой ситцевой рубахи, слабо подпоясанной тесемчатым пояском, плисовых штанов и сапог с низкими каблуками». «Женщина была одета в белую кофту и пестрый сарафан, стянутый выше талии и поддерживаемый на плечах узкими проймами, располагавшимися на спине крестообразно. На голове у нее был надет платок, завязанный как кокошник» [9, 76]. Именно так одевалось большийство старообрядцев, сохраняя верность русским традициям. Автор подчеркивает их гостеприимство и радушие. Но он также замечает, что и старообрядцы - это разные личности, с разными характерами, с разным отношением к людям и к жизни. Например, старообрядец Иван Бортников со своей семьей, состоявшей из него самого, жены, двух взрослых сыновей и двух дочерей, жил обособленно на реке Сяо-Кеме, что сделало всех нелюдимыми. Появление экспедиции напугало их: они стали прятаться и даже боялись встретиться глазами с кем-нибудь из пришедших. А вот старообрядец Паначев вызывает к себе душевное расположение и капитана, и казаков. «Видно было, что человек этот добрый, безобидный» [9, 77]. Его портрет Арсеньев рисует несколькими штрихами, но настолько точными, что сразу же складывается общее впечатление об этом человеке: «На вид ему было более сорока лет. Он тоже носил бороду, но так как никогда её не подстригал, то она росла у него неправильно, клочьями. Получалось впечатление, будто он только что встал со сна и не успел еще причесаться» [9, 77]. Это он согласился пойти проводником, осознавая, что только один он знает нужную дорогу и сумеет помочь отряду.
