Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Интеркультурный диалог 18
1.1 контекст эпохи рубежа XIX - XX веков 18
1.1.1 кризис Европы и искусства 21
1.1.2. Россия и Испания: исторический и культурный параллелизм 25
1.1.3 контекст «потерянного» поколения 27
1.1.4 выдвижение идеи Человека 31
1.1.5. тема смерти 35
1.2 когерентность поэтики Л. Андреева и М. де Унамуно 37
1.2.1 методологическая направленность 37
1.2.2 состояние «пограничности» 41
1.2.3 мотивы 44
1.2.4 иронический ракурс 47
1.2.5 образ «тумана» как экзистенциальный индикатор 49
1.2.6 контекст нового «артистического» искусства 52
1.2.7 контекст русской реалистической традиции 55
1.2.8 предэкзистенциализм 64
Глава 2. Автопсихологичность как цементирующий фактор в произведениях Л. Андреева и М. де Унамуно 71
2.1 в контексте автобиографической литературы 71
2.2 системная целостность автобиографического пространства 77
2.3 лиро-эпичность как определяющая характеристика автопсихологичной прозы Л. Андреева и М. де Унамуно 81
2.4 проблема автора 87
2.5 латентная автобиографичность прозы Л. Андреева 90
2.5.1 документальные дневники 90
2.5.2 художественные дневники 92
2.6 синкретизм латентной – явной автобиографичности М. де Унамуно 99
2.6.1 философско-автобиографический субъект 107
2.6.2 контекст противонаправленного «поколению 98 года» вектора 114
2.7 лирико-автопсихологический герой М. де Унамуно 119
2.7.1 итоговая автопсихологичность: процесс перехода границы 128
2.7.2 мотив ухода 136
Глава 3. Симптоматика нарастающей дезинтеграции человека Л. Андреева: агония как структурообразующий принцип 139
3.1 фантасмагорический вариант вертикального преодоления 140
3.1.1 экзистенциальная концептуальная доминанта – организующее ядро
повествования 140
3.1.2 образ стены как индикатор многомерности пограничности 145
3.1.3 компенсаторные средства философской концептуальности 151
3.1.4 принципиальная многомерность интерпретации 157
3.2 философская самоидентификация агонизирующей личности 162
3.2.1 пародия на экзистенциальный эксперимент рационалистического сознания 162
3.2.2 принцип имплицитной монологичности 169
3.2.3 предтечный вариант 185
3.3 агония всеобъемлющего разложения: конструкт дьяволочеловечества 191
3.3.1 рефлексия по поводу антихристианской концепции 193
3.3.2 система экзистенциальных зеркал 197
3.3.3 рациональный эксперимент 201
3.3.4 автопсихологичность образа Сатаны 205
3.3.5 дьяволочеловек 210
3.3.6 человекодьявол 215
3.3.7 трансгрессия Сатаны 220
3.3.8 контекст мировой дьяволиады 223
3.3.9 контекст традиции двойников 231
3.3.10 апокалиптичность 233
3.4 поиск интегрирующих субстанций 240
Глава 4. Интегрирующие субстанции М. де Унамуно: путь спасения от агонии 242
4.1 принцип «вечнизма» 244
4.2 принцип двойной человеко-ориентации 250
4.2.1. социальное как общегуманистическое 256
4.2.2 антропо-ориентирование романической прозы 260
4.3 концепция «интраистории» 264
4.3.1. предэкзистенциалистская версия мотива бегства от общества 267
4.3.2. мотив бегства от общества в контексте национальной традиции 270
4.3.3 «интраистория» романа 283
4.3.4 «интраистория» драмы 289
4.4 состояние агонии как доминанта: интертекстуальный диалог 293
Заключение 309
Библиография
- Россия и Испания: исторический и культурный параллелизм
- лиро-эпичность как определяющая характеристика автопсихологичной прозы Л. Андреева и М. де Унамуно
- принципиальная многомерность интерпретации
- социальное как общегуманистическое
Введение к работе
Конец XIX - первой трети ХХ веков отмечен радикальным культурно-эстетическим сломом. Он вылился в трансформацию эстетических ожиданий, явственно ощущаемую – в рамках самой литературы – потребность в обновлении поэтических средств – в области родов и жанров, тем и мотивов. Суть разнохарактерных и по сему не поддающихся однозначной трактовке явлений, определяющих основу этого процесса, стала предметом многочисленных
исследований.1
Русский писатель Леонид Андреев и испанский писатель и философ Мигель де Унамуно, принадлежащие к разным национальным традициям и культурам, стали в то же время выразителями духа переходного времени, искусства смены поколений, разрыва традиций. Отмеченные кризисной ситуацией противоречивые черты эпохи рубежа XIX - XX веков нашли выражение в идейно-художественных исканиях этих оригинальных писателей, предваряя искания европейской литературы более позднего времени.
Экзистенциалистская традиция оказала существенное влияние на развитие
русской и испанской литератур всего ХХ века,2 предопределила явно
обозначившуюся актуальную экзистенциализацию познавательной
художественной парадигмы. В начале XXI века, пытаясь ответить на запросы
нового времени, литературоведы вновь обращаются к комплексу идей и
эстетических достижений не только экзистенциалистской, но и
предэкзистенциалистской литературы, к предэкзистенциалистскому типу мировосприятия, дезориентированному и одновременно хранящему «память» этического и рационального ориентира. Причина тому – очевидная алогичность и абсурдность мира. Исследователи совершенно обоснованно отмечают внимание современных русских писателей к «литературной традиции, восходящей к предэкзистенциализму».3 Среди писателей «неоэкзистенциальных тенденций»4 – Виктор Ерофеев, Венедикт Ерофеев, Ю. Мамлеев, В. Пелевин, В. Сорокин и др. В
1 См.: На границах. Зарубежная литература от Средневековья до современности. Сб. работ / Отв. ред. Л.Г. Андреев.
М.: ЭКОН, 2000. 256 с.; На рубеже двух столетий: Сборник в честь 60-летия Александра Васильевича Лаврова. М.:
Новое литературное обозрение, 2009. 848 с.
2 В русской и испанской литературах процесс развития экзистенциалистских тенденций отчетливо проявился и
остановился в достаточной степени на стадии «вызревания», обозначившись отдельными пиками
экзистенциалистских тенденций, экзистенциализацией: (писатели-младоэмигранты, преломление
экзистенциального и экзистенциалистского на почве новой мифологизации и разрушения мифов в
послеоктябрьский период: всплеск середины 50 - 60-х, 70 – 90-х годов; «поколение 36 года», «поколение 50-х
годов»). Однако в русской и испанской литературах экзистенциализм не сложился в целостную, развернутую
философско-эстетическую систему общеевропейского значения, как это произошло с экзистенциализмом
французским. Очевидно, что это обусловлено чрезвычайной важностью реалистической традиции для русской и
народной фольклорной линии для испанской литератур, но также и культурно-историческими причинами:
табуирование до конца 80-х годов XX века советским литературоведением анализа ряда литературных
направлений, авторов и тем (см.: Богомолов Н.А. Вокруг «Серебряного века». Статьи и материалы. М.: Новое лит.
обозрение, 2010. С.7); демократизация в Испании, способствовавшая восстановлению органичной связи испанской
литературы с традициями и процессами развития европейских литератур, началась только после окончания
диктатуры (смерть Ф. Франко, 1975).
3 Барышева С.Г. Экзистенциальная архетипика в художественном пространстве современной русской прозы: дис. ...
канд. филол. наук. Магнитогорск, 2006. С.4.
4 Кибальник С.А. Гайто Газданов и экзистенциальная традиция в русской литературе. СПб.: ИД "Петрополис",
2011. С.395.
испанской литературе предэкзистенциалистские и экзистенциалистские
принципы поэтики К.Х. Селы, Г. Торренте Бальестера, М. Делибеса, А. Састре обнаруживают Х.Х. Мильяс, Л. Арана Агудо, Э.Алонсо Фернандес и др. В этой связи творчество Л. Андреева и М. де Унамуно видится неизменно актуальным, так как оно воссоздает экзистенциальную картину сложного мира человеческих ощущений в напряженной социокультурной ситуации, а также является феноменом типологических схождений между художниками слова разных национальных традиций и литератур. Исследование подобных типологических связей представляется актуальным в настоящем поликультурном пространстве, в быстро изменяющихся условиях жизни современного общества, в контексте изучения процессов развития мировой литературы. Кроме того, трактовка экзистенциалистских тенденций, теория предэкзистенциализма, вызывающего разноречивые толкования исследователей, нуждается в уточнении.5
Объектом исследования являются художественно-автобиографические и
мемуарные произведения Л. Андреева и М. де Унамуно, содержащие «сгусток»
экзистенциалистских мотивов – их типологическое сходство и определяемые
национальной спецификой и творческой индивидуальностью писателей различия.
Представляя собой феномен предэкзистенциализма, они позволяют изучить
особенности этого явления в литературе. Анализ производится с точки зрения
общих для авторов типологических признаков и отличий – метода, тематики,
проблематики, стилевого и жанрового своеобразия, изобразительных средств, с
учетом целостности художественного мышления. При этом категория
«автобиографического» рассматривается нами в самом широком толковании:
варианты разной степени автобиографического вплоть до «условно
автобиографического» также включаются в сферу анализа. Кроме того, в поле зрения попадают художественные сочинения, письма и дневники Ф.М. Достоевского, произведения Л.Н. Толстого, Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, И.А. Ильина, В.В. Набокова; С. Кьеркегора, А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, Х. Ортеги – и – Гассета, Ж.-П. Сартра, А. Камю, Ф. Кафки и других.
Предметом диссертационного исследования являются экзистенциалистские мотивы, феномен предэкзистенциализма Л. Андреева и М. де Унамуно в контексте развития русской и испанской литератур конца XIX – первой трети XX веков.
Степень изученности темы. Первые же публикации Л. Андреева и М. де
Унамуно стали объектом внимания критики самого разного направления.
Изучением вопросов проблематики и поэтики Л. Андреева и М. де Унамуно
занимались как современники писателей, так и более поздние исследователи. Мы
полагаем, что творчество писателей обнаруживает отдельные
экзистенциалистские мотивы.6 Л. Андреев и М. де Унамуно — новаторы,
5 Например, отдельные исследователи трактуют категорию экзистенциализма слишком широко (см.: В.В. Заманская
06 «экзистенциальном сознании»: Заманская В.В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века.
Диалоги на грани столетий. М.: Изд. «Флинта», Изд. «Наука», 2002. 303 с.)
6 Оценку, данную С.А. Кибальником Андрееву, мы считаем применимой также к Унамуно (Кибальник С.А. Экзистенциализм в русской литературе и мысли // Литературоведческий журнал. 2005. № 19. С.131). Необходимо
предугадавшие и воплотившие новейшие тенденции искусства еще задолго до того, как они оформились в течения и направления. Генезис творчества Л. Андреева и М. де Унамуно равно определен предшествующей классической эпохой русской и испанской литератур: четко прослеживается неприятие состояния «тупика» и поиск позитивного смысла существования, ориентирование на этический идеал и тоска по утраченной идее божественного. Однако в то же время очевидна органическая связь художественного поиска русского и испанского писателей с новыми формирующимися направлениями – прежде всего, экспрессионизмом и экзистенциализмом. Потребность в обновлении художественных образов и приемов, художественном постижении – помимо ясных, четко обрисованных явлений внешнего и внутреннего мира – смутных, не поддающихся мотивации движений подсознания нашла воплощение в их творчестве. Центр притяжения внимания Л. Андреева и М. де Унамуно смещается в сторону эгоцентричного, самоценного, надысторического индивида, жизнь которого – лишь бессмысленный бег по кругу.
Проводя параллель с предромантизмом7 (на этапе собственно предварения романтизма равным образом не осознающим себя в качестве самодостаточного культурного феномена) и по аналогии с сюрреализмом (А. Якимович абсолютно правильно отметил, что «европейская культура долго вынашивала и пестовала основные идеи, принципы и методы, которые вошли в арсенал сюрреалистов»8), можно сказать, что европейская культура долго вынашивала и пестовала подобным же образом и основные идеи, принципы и методы, которые вошли впоследствии в арсенал экзистенциалистов.
Наличие в литературах России и многих странах Европы общих или сходных
признаков обусловлено внутренними и внешними причинами, рядом явлений
материального и духовного плана – историко-культурной ситуацией,
национальными традициями. При безусловном присутствии в творчестве
русского и испанского писателей национальных и индивидуальных особенностей
общим видится тот факт, что свойственный эстетике экспрессионизма
«отчужденный человек во враждебном мире» (как лаконично выделил самую суть
ситуации Ю. Борев9) уже начинает выкристаллизовываться в
экзистенциалистского «одинокого человека в мире абсурда». Это позволяет нам обозначить доминирующую эстетическую направленность творчества писателей как предэкзистенциалистскую. Термином «предэкзистенциализм» мы хотим подчеркнуть, что явление это предшествовавшее, а не «несостоявшееся и незрелое».10 Это совокупность феноменов, выразившихся с конца ХIХ века в различных сферах духовной и эстетической деятельности человека. При этом в термине «экзистенциализм» Г. Марселя изначально предполагалось сращение, а
отметить, что в нашей работе, в силу ее специфической направленности, разграничиваются категории экзистенциального и экзистенциалистского.
7 См.: Елистратова А.А. Предромантизм: [Английская литература XVIII в.] // История всемирной литературы: В 9
томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. Т. 5. М.: Наука, 1988. С. 79 – 82.
8 Якимович А. Магическая вселенная. М.: Галарт, 1995. С. 124. Курсив мой – Т. Г.
9 Борев Ю.Б. Эстетика. М.: Высшая школа, 2002. С. 342, 352.
10 Соловьева Н.А. История зарубежной литературы: Предромантизм. М.: Изд. центр «Академия», 2005. С.3.
не отождествление философского и литературного компонента.11 Отдельные
экзистенциальные тенденции существовали на протяжении веков, но
формирование экзистенциализма было предопределено своеобразной
имманентной потребностью искусства. Очевидно, что с середины XIX века — начала XX веков экзистенциальная направленность автономизируется. В произведениях европейских писателей и философов можно обнаружить художественные образы и приемы, в которых улавливаются экзистенциалистские мотивы, формируются предэкзистенциалистские черты.
Понятие «предэкзистенциализм» используется в разных научных
дисциплинах.12 Ученые писали о предэкзистенциализме С. Кьеркегора, А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, К. Ясперса, русских философов Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, Л. Шестова, К.Н. Леонтьева.13
Как предэкзистенциалистское и экзистенциалистское квалифицируют многие
исследователи художественное самосознание Ф.М. Достоевского,14 сопоставляя с
французским экзистенциализмом. Действительно, разработкой мотивов
«экзистенциального вакуума», социального отчуждения, «пограничной
ситуации», проблем вседозволенности, Бога и бессмертия Достоевский
предвосхитил экзистенциализм. Мощное воздействия Достоевского на
представителей этого направления широко известно. Афоризм писателя если Бога
нет, все дозволено, как отмечает Л.Г. Андреев, «буквально порализовал
экзистенциалистов»:15 так, Ж.-П. Сартр видел в творчестве Достоевского
отправные положения экзистенциализма;16 А. Камю всю жизнь вел
метафизический диалог с Достоевским;17 Н. Бердяев и Л. Шестов признавали
влияние Достоевского. Однако нередко отчетливо прослеживается
11 См.: Марсель Г. Экзистенция и объективность // Марсель Г. Трагическая мудрость философии: избранные работы
/ пер. с фр. и вступ. ст. Г. Тавризян. М.: Изд-во гуманит. лит., 1995. С.49-72.
12 Так, проблемы предэкзистенциализма и предэкзистенциалистского сознания трактуются в философии,
литературоведении; вопросы экзистенциального анализа, «предэкзистенциальной» жизненной позиции,
отчуждения и одиночества, создания «предэкзистенциального» состояния трактуются в психологии. (См.,
например: Летуновский В.В. Экзистенциальный анализ в психологии: дис. ... канд. психол. наук: М.: МГУ, 2003.
С.170; Покровский Н.Е., Иванченко Г.В. Универсум одиночества: социологические и психологические очерки. М.:
Логос, 2008. С.176).
13 См., например: Володихин Д.М. К.Н. Леонтьев, русский предэкзистенциализм и классический европейский
экзистенциализм // Володихин Д.М. "Высокомерный странник". Философия и жизнь Константина Леонтьева. М.:
Мануфактура, 2000. С. 78 – 111; Иванов Вяч. Вс. Первая треть двадцатого века в русской культуре. Мудрость,
разум, искусство // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 6. История науки:
Недавнее прошлое (XX в.). М.: Знак, 2009. С. 11 – 102; Христианский предэкзистенциализм С. Кьеркегора // Зотов
А.Ф., Мельвиль Ю.К. Буржуазная философия середины XIX – начала XX века. М.: Высшая школа, 1988. С. 221-
243; Cline A. Existentialists before Existentialism: The Development of Existentialist Philosophy // URL:
(дата обращения 16.05.2013) и др.
14 См., например: Латынина А.Н. Достоевский и экзистенциализм // Достоевский – художник и мыслитель: сб.
статей / Ред. А. Гришунин, К. Ломунов. М.: Худ. лит., 1972. С.210-260; Николаевская Т.Е. Ф.М. Достоевский как
предтеча европейского экзистенциализма: (опыт пробл. исслед.): автореферат дис. ... канд. филос. наук. М.: Рос.
гос. гуманитар. ун-т, 1999. 26 с.; Лесевицкий А.В. Конфликт индивидуального и социального в экзистенциальной
философии Ф.М. Достоевского: монография. Пермь, [б. и.], 2011. 191 с.
15 Андреев Л.Г. Жан-Поль Сартр. Свободное сознание и XX век. М.: Гелеос, 2004. С.80.
16 См.: Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов (Ф. Ницше, 3. Фрейд, Э. Фромм, А. Камю,
Ж.-П. Сартр) / Сост. и общ. ред. А.А. Яковлева. М.: Политиздат, 1989. С.319-344.
17 См.: Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Сумерки богов. С.222-318.
расширительное толкование исследователями преемственности русского
литературного предэкзистенциализма и европейского экзистенциализма.18
Ученые касались и других историко-литературных аспектов
предэкзистенциализма, избегая при этом четких дефиниций категории,
подразумевая в большинстве своем наличие в атмосфере эпохи или творчестве
конкретного писателя отдельных характерных свойств, оформившихся и
утвердившихся в дальнейшем в европейском экзистенциализме,19 что зачастую
приводило к смешению эстетически разнородного материала, феномену
предэкзистенциализма «без берегов». Серьезные исследования категории
предэкзистенциалистского не проводились, замечания касались каких-либо
частных моментов.20 Исключение составляет, пожалуй, анализ
18 Так, М.А. Морозов пишет о предэкзистенциализме Достоевского, предвосхитившего своей антропологией
философию экзистенциализма (Морозов М.А. Бремя свободы. Предэкзистенциализм Ф.М. Достоевского // URL:
[дата обращения: 18.05.2013]); С.Г. Барышева – о философском романе
«предэкзистенциалистов XIX века» и о развитии философского экзистенциализма от философского романа
предэкзистенциалистов XIX века (Барышева С.Г. Экзистенциальная архетипика в художественном пространстве
современной русской прозы. С.97; Барышева С.Г. Экзистенциальные архетипы и художественная литература ХХ
века: монография. Нижний Тагил: Нижнетагильская гос. соц.-пед. академия, 2010. С.72); Д.М. Володихин – о Ф.М.
Достоевском и Л. Толстом – «основателях литературного предэкзистенциализма» (Володихин Д.М. Леонтьев,
русский предэкзистенциализм и классический европейский экзистенциализм. С.110).
19 Отдельные исследователи говорят о предэкзистенциализме как эпохе, культурно-историческом периоде наравне с
Возрождением и Романтизмом. (см.: Цыгоняева А.Ю. Идея человека в западноевропейской философии: образ –
понятие – экзистенция: дис. ... канд. филос. наук. СПб: Рос. гос. пед. ун-т им. А.И. Герцена, 2011. С.14.)
20 Так, о «предэкзистенциалистских тенденциях» в русской литературе начала ХХ века говорила З.Г. Минц (Минц
З.Г. А.А. Блок. Переписка с А.М. Ремизовым (1905 – 1920) // Лит. наследство. Т.92. А. Блок: Новые материалы и
исследования. М., 1981. Кн.2. С.68). А.О. Печенкина, анализируя театр Л. Андреева, отмечает в сознании
драматурга «своеобразную и в то же время закономерную эволюцию <...> установок предэкзистенциальной
философии А. Шопенгауэра» (Печенкина А.О. Три театра Леонида Андреева: онтология автора и ее отражение в
модификациях драм конфликта: дисс ... канд. филол наук. М.: Моск.гос.обл. ун-т, 2010. С.204). И.Н. Неженец,
характеризуя эстетику русского символизма, подчеркивает его «предэкзистенциальную философию», упоминает об
образном видении мира Ф. Сологуба, «близком к предэкзистенциальному» (Неженец И.Н. Ценностно-смысловые
основания эстетики русского символизма: дис. ... канд. филос. наук. М.: Моск. гос. ун-т культуры и искусств. С.
145, 147). Н.М. Мышьякова указала на повсеместное изменение «общекультурной ситуации: обогащение культуры
рефлексией, предэкзистенциальностью, этической диалектикой» в России с 80-х годов XIX века (Мышьякова Н.М.
Литература и музыка в русской культуре XIX века: дисс ... доктора искусствоведения. СПб: Рос. гос. пед. ун-т им.
А.М. Герцена, 2003. С.188). А.Л. Зорин отметил формирование «предэкзистенциалистской» атмосферы в
итальянской духовной культуре конца XIX - начала XX вв. (Зорин А.Л. Моральная философия итальянского
неоидеализма XX века: Проблема обоснования морали: дис. ... доктора филос. наук. СПб, 1999. С.19). Как
предэкзистенциалистский был охарактеризован итальянским критиком П. Менгальдо первый сборник Э. Монтале
«Панцири каракатиц» (1925) (Mengaldo P.V. Introduzione // Poeti italiani del Novecento / A cura di P.V. Mengaldo.
Milano: Mondadori, 1978. P.LXVII-LXXV). Также исследователями были отмечены: предэкзистенциализм У.
Вордсворта (Халтрин-Халтурина Е.В. "Нескладные фигуры" и возвышенные человеческие образы "Прелюдии"
Вильяма Вордсворта в свете персоналистической философии свободы Н.А. Бердяева: дис. ... канд. филол. наук.
Батон Руж, США, 2002. С.233); соединение в творчестве Дж. Конрада «традиционного реалистического письма с
инновациями модернистского плана, а точнее, предэкзистенциалистского» (Егорова О.Г. Проблема циклизации в
русской прозе первой половины ХХ века: дис. ... доктора филол. наук. Астрахань: Астрах. гос. ун-т, 2004. С.136);
витавшая в воздухе «идея преэкзистенциализма» в связи с творчеством австрийского поэта Н. Ленау (Румянцева
И.С. Эволюция романтического героя в поэмах Николауса Ленау "Фауст" и "Дон Жуан": дис. ... канд. филол. наук.
СПб: С.-Петерб. гос. ун-т, 2010. С.266); «предэкзистенциальный человек» в поэзии П. Негоша (Флашар М. Русская
книга начала XIX века как основа изучения Негошем поэзии и философии древней Греции / пер. Е.В. Степановой //
Сербско-русские литературные и культурные связи, XIV – XX вв.: сб. научн. трудов / отв. ред Л. Гаврюшина. СПб.:
Алетейя, 2009. С.126); «предэкзистенциальная пора возвышения субъективного переживания» во фронтовой
стихах Н.К. Старшинова (Григорьева Г.М. Стилевые особенности творчества Н.К. Старшинова: дис. ... канд. филол.
наук. Тверь: Тверской гос. ун-т, 2001. С.194). Дж. Фаулз относит к предэкзистенциалистам Дж. Остен, Т.Л. Пикока,
Т. Харди, Дж. Элиота, т.к. многие трактуемые ими проблемы – экзистенциалистские (Фаулз Дж. Литература и
экзистенциалистских мотивов и интертекстуальной поэтики Г. Газданова в работе С.А. Кибальника, подключившего (с оговорками) к контексту русской предэкзистенциалистской традиции, помимо Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, Л. Шестова и В.В. Розанова, также Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, А.П. Чехова.21 В целом, несмотря на обращения к данной теме специалистов, разработка и уточнение теоретических и историко-литературных аспектов формирования предэкзистенциализма еще только начинается. Нами этот вопрос разрабатывается на материале произведений Л.Андреева и М.де Унамуно. Творчество этих писателей в контексте названной проблемы носит репрезентативный характер.
Представляется правомерным говорить о формировании своего рода
сверхтекста предэкзистенциалистского типа. Под «сверхтекстом» мы понимаем
целостную структуру, складывающуюся из множества текстов, связанных между
собой внутренне и/или внешне и отмеченных смысловой законченностью,
целостностью, когерентностью и открытостью.22 Расширяя трактовку термина
современных российских исследователей,23 мы допускаем снятие критерия
языковой цельности сверхтекста, настаивая на решающем значении критерия
времени и факта соотнесенности элементов сверхтекста с едиными
генерирующими и мотивирующим внетекстовыми явлениями. Произведения Л.
Андреева и М. де Унамуно, вписанные в стремящиеся к сближению культурные и
конкретно-исторические контексты, отличает высокая степень эстетической,
ассоциативно-смысловой, концептуальной общности, что и позволяет
рассматривать их в единстве и целостности «сверх-семантичности»24 как типологическое словесно-концептуальное образование, систему авторских текстов со сходным вектором стремления. Смысловым ядром, вокруг которого организуется предэкзистенциалистский сверхтекст, видится автопсихологический субъект в аналогичных контекстах соположения со своей парой – антитезой Богом (отсутствующим). Концептуально ядро ориентировано на совпадение не с реальностью, но с полем авторского. Это «человек-и-произведение»,25 используя термин М. Фуко, рассказанная «жизнь уже не героев, но авторов», история жизни, выраженная в философских категориях и художественных образах.
литературная критика // Фаулз Дж. Кротовые норы: сб. эссе / пер. с англ. М. Бессмертной, И. Тогоева. М.: АСТ, 2003. С.193-402), а А.С. Байетт отмечает предэкзистенциализм С. Вейль (См.: Byatt A. Iris Murdoch / ed. I. Scott-Kilvert. London: Longman, 1977. 44 p.; Byatt A. Degrees of Freedom: The Novels of Iris Murdoch. London: Chatto & Windus, 1965. 224 p.).
21 Кибальник С.А. Гайто Газданов и экзистенциальная традиция в русской литературе. СПб.: ИД «Петрополис»,
2011. 412 с.
22 Мы исходим из идей диалогизма, полифонии текста (М.М. Бахтина), нелинейности текста и деконструкции (Ж.
Деррида), нелинейного типа коммуникации (Р. Барта, Ю. Кристевой).
23 См.: Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. СПб.: Искусство, 2003. 617 с.; Меднис Н.Е. Венеция
в русской литературе / Отв. ред. Т.И. Печерская. Новосибирск: Новосиб. гос. пед. ун-т, 1999. 391 с.; Меднис Н.Е.
Поэтика и семиотика русской литературы. М.: Языки славянской культуры, 2011. 230 с.; Лошаков А.Г. Сверхтекст:
проблема целостности, принципы моделирования // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. № 66. 2008. С. 100 – 109;
Лошаков А.Г. Сверхтекст как словесно-концептуальный феномен: монография. Архангельск: Поморский ун-т, 2007.
342 с.
24 Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. С.28.
25 Фуко М. Что такое автор? // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы
разных лет / Сост., перевод с фр., комментарий и послесловие С. Табачниковой. М.: Касталь, 1996. С.12.
Эстетико-мировоззренческий феномен автобиографичности,
материализующийся в кризисный период смены аксиологических и
художественных доминант в варианте автопсихологичности, анализируется нами на мотивном уровне. Под автопсихологизмом мы понимаем, вслед за Л.Я. Гинзбург, «прямую и открытую связь» между нравственной проблематикой автора и проблематикой его героя, приводящую к «психологической и этической документальности»26 художественного высказывания.
Творчество Л. Андреева и М. де Унамуно стало предметом изучения в плане компаративистики: исследовались связи русского писателя с европейской литературой конца XIX – начала XX веков, в частности, с европейским экспрессионизмом и экзистенциализмом,27 а также связи М. де Унамуно с русской литературой.28 Сопоставительный анализ творчества Андреева и Унамуно не проводился, хотя на аналогичность художественного сознания писателей указывали А. Багданов29 и Пак Сан Чжин.30 К. Корконосенко, изучавший творчество Унамуно в контексте русской философии и литературы, посвятил главу своей монографии31 сравнительному анализу «Жизни Василия Фивейского» Андреева и «Святого Мануэля Доброго, мученика» Унамуно. Однако отметим, что, несмотря на наличие большого числа исследований творчества Л. Андреева и творчества М. де Унамуно (в целом или отдельных периодов и аспектов), в современном литературоведении отсутствует комплексный обобщающий труд, учитывающий работы последних лет, в котором производился бы анализ творчества писателей в компаративистском плане в широком контексте типологических признаков художественного сознания и литературного процесса эпохи. Также не стал объектом специального изучения вопрос о русской и испанской национальных моделях предэкзистенциализма как целостного эстетического феномена. Таким образом, данная работа систематизирует накопленный опыт и развивает линию исследования отечественных и зарубежных литературоведов творчества Андреева и Унамуно. Сопоставление произведений
26 Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л. : Советский писатель. Ленинградское отделение, 1971. С.315—316.
27 См., например: Бондарева Н.А. Творчество Леонида Андреева и немецкий экспрессионизм: дис. ... канд. филол.
наук. Орел: Орловский гос. ун-т, 2005. 205 с.; Волков Е.М. Два драматурга-современника о судьбе человеческой (Л.
H. Андреев и Г. Гауптман) // Славянский сборник. Вып.1. Орел: Орловский гос. ин-тут искусств и культуры, 2002.
С. 153-163; Вологина О.В. Творчество Леонида Андреева в контексте европейской литературы конца XIX – начала
XX веков: дис. ... канд. филол. наук. Орел, 2003. 212 с.; Кен Л.H. Леонид Андреев и немецкий экспрессионизм //
Андреевский сборник: Исследования и материалы / под научн. ред. Л.Н. Афонина. Курск: Курский гос. пед. ин-тут,
1975. С.44-66; и др.
28 См., например: Корконосенко К.С. Мигель де Унамуно и русская культура (Приложение к альманаху «Канун»).
СПб.: Европейский дом, 2002. 400 с.; Эджертон В. Достоевский и Унамуно // Сравнительное изучение литератур:
Сб. статей: К 80-летию акад. М.П. Алексеева / Институт русской литературы (Пушкинский дом); ред. А.С. Бушмин.
Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1976. С.189 - 195; Crone A.L. Unamuno and Dostoevsky: some thoughts on atheistic
humanitarism // Hispanofilia. № 64. 1978. P. 43 - 60; Godoy G.J. Dos mrtires de la fe, segn Dostoyevski y Unamuno //
Cuadernos de la Ctedra Miguel de Unamuno. Т. XX. Salamanca: Un-d de Salamanca, 1970. P.30-40; Lavoie C.-A.
Dostoyevski et Unamuno // Cuadernos de la Ctedra Miguel de Unamuno. T. XXIII. Salamanca: Un-d de Salamanca, 1973.
P. 221-228; и др.
29 Богданов А.В. Между стеной и бездной // Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6 т. М.: Художественная литература. Т.1.
1990. С.5 – 40.
30 Пак Сан Чжин. Панпсихизм в драматургии Л.Н. Андреева: дис. ... канд. филол.наук. СПб: Санкт-Петербургский
гос. ун-т, 2007. 160 с.
31 Корконосенко К.С. Мигель де Унамуно и русская культура. С.224 – 261.
этих авторов представляется важным для понимания типологических черт
художественного сознания конца XIX – начала XX веков и их отражения в
повествовательных (и поэтических – Унамуно) жанрах, а также для уточнения
своеобразия национальных вариантов, с учётом широкого эстетического,
философского, религиозного контекста, изучения процессов развития мировой
литературы. Творчество Л. Андреева и М. де Унамуно, вследствие когерентности
контекста литературы и конкретно-исторической ситуации, а также
художественных и аксиологических установок писателей рассматривается в данной работе в сопоставительном плане в рамках единого пространства русской и испанской культур. С этим, в частности, связана научная новизна работы, заключающаяся в системном компаративистском изучении творчества двух писателей; выявлении типологических особенностей предэкзистенциализма, характерных для разных литератур; изучении предэкзистенциализма как наблюдаемого в русской и испанской литературах конца XIX – первой трети XX веков комплекса явлений, предшествовавших появлению экзистенциализма как философско-эстетического направления, предвосхищавших его особенности и имеющих самостоятельное значение. Детальный сопоставительный анализ в синхроническом и диахроническом планах потребовал осмысления картины развития русского и испанского литературного процесса в совокупности и единстве взаимодействия разных составляющих целостной системы.
Цель диссертационной работы состоит в комплексном исследовании экзистенциалистских мотивов Л. Андреева и М. де Унамуно, в наибольшей степени проявившихся в художественно-автобиографических и мемуарных произведениях.
Достижение цели исследования предполагает решение следующих конкретных задач:
характеристика историко-философских предпосылок возникновения точек соприкосновения и перекличек российского и испанского художественного сознания конца XIX – начала XX веков;
выявление мировоззренческих характеристик, специфики интерпретации бытия, а также принципов конструирования предэкзистенциалистской традиции;
- выявление базовых характеристик, системы универсалий
предэкзистенциалистского текста и их трансформаций;
- анализ принципиальных схождений поэтики, специфики тексто- и
жанростроения (тематических, композиционных, стилистических аспектов) Л.
Андреева и М. де Унамуно в типологическом срезе контекста ключевых
тенденций развития, в соотношении реалистической и модернистской парадигм
русской и испанской литератур;
определение комплекса архетипных мотивов писателей, сути и вариаций базовых мотивов агонии, отчуждения и ухода (в «ничто»);
изучение специфики антропологического ракурса предэкзистенциализма в свете проблемы отчуждения и одиночества; обнаружение закономерностей
формирования художественной системы с экзистенциальной фокусировкой на оси «эго» и «ничто»;
исследование специфики корреляции биографических и литературных фактов в творчестве Л. Андреева и М. де Унамуно;
уточнение этапности развития эволюционной модели художественного сознания периода конца XIX – первой трети XX веков.
Теоретическая значимость исследования обусловлена тем, что его результаты дополняют и уточняют теоретические знания о периодизации литературного процесса конца XIX – первой трети XX веков. Представлена неоднородность литературного пространства эпохи, пронизанного не хаотически возникающими, но типологически обусловленными параллелями; представлены атрибуты предэкзистенциалистского сверхтекста, выявленные на материале произведений Л. Андреева и М. де Унамуно. Аргументируется тезис не только и не просто включенности, но значимости предэкзистенциализма в литературном процессе конца XIX – первой трети ХХ веков; установлены динамические связи между формами предэкзистенциалистского повествования и предшествующими – последующими этапами развития литературы. Таким образом, в диссертации закладываются основы концепции этапа эволюционного литературного процесса: наличие экзистенциалистских мотивов, предэкзистенциалистская ситуация представлена как этап предварительной отрефлексированности в процессе экзистенциализации, имеющий самостоятельное значение.
Практическая значимость работы обусловлена тем, что в ней систематизирован историко-литературный материал, что позволило представить предэкзистенциализм как направление и этап развития целостной литературной системы, которому соответствует специфическое художественное сознание предэкзистенциалистского типа. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы (и используются) в лекционных курсах и семинарах по истории русской и испанской литератур, сравнительному изучению литератур, при создании учебных пособий для высшей школы.
Методологическую основу диссертации составили труды: М.М. Бахтина, Б.М. Гаспарова, Ю.М. Лотмана и других по проблеме жанра; М.П. Алексеева, А.Н. Веселовского, В.М. Жирмунского, Ю.Н. Тынянова и других по проблемам художественного метода и компаративистики; В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, В.Г. Костомарова, Ю.Д. Левина, Ю.С. Степанова, Б.В. Томашевского, А.В. Фёдорова и других по стилистике текста; В.И. Тюпы по теории сюжета. Нам были очень полезны философско-эстетические труды Х. Отреги-и-Гассета, работы С. Аверинцева по философии культуры, опыты психологического исследования искусства Л.С. Выготского и Л.Я. Гинзбург, космософическая концепция Г.Д. Гачева, анализ экзистенциализма Л.Г. Андреева, Е. Коссака, символизма – Г.К. Косикова, поэтика мотива И.В. Силантьева, концепция диалогичности слова и текста М.М. Бахтина, сверхтекста В.Н. Топорова, Н.Е. Меднис, А.Г. Лошакова, исследования поэтики предэкзистенциализма С.А. Кибальника. В культурном пространстве конца XIX – начала XX веков мифологизация сознания была одним
из явлений, оказавших сильное влияние на литературный процесс, поэтому нам
были полезны труды Е.М. Мелетинского, работы по вопросам мифологии и
культурологии А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, О.М. Фрейденберг. Также мы
принимаем во внимание подход к исследованию литературы с позиции структуры
мифа, основанный на достижениях структурной лингвистики и
структуралистской философии (К. Леви-Стросса, Р. Барта), культурологические исследования М. Фуко, концепцию нелинейного типа коммуникации Ж. Деррида.
В диссертации приняты во внимание результаты исследований творчества Л. Андреева как современников писателя – В. Львова-Рогачевского, В. Брусянина, Д. Овсянико-Куликовского и других – так и ученых нового времени – Р. Дэвиса, В.В. Заманской, Л.А. Иезуитовой, В.А. Келдыша, Л.Н. Кен, М.В. Козьменко, Г.Б. Курляндской, Е.А. Михеичевой, А.В. Татаринова, Ю.Н. Чирвы, В.Н. Чувакова, Л.И. Шишкиной и других. В диссертации также приняты во внимание результаты исследований творчества М. де Унамуно отечественных и западных ученых В.Е. Багно, Е.В. Гараджи, А.Б. Зыковой, К.С. Корконосенко, М.А. Малышева, В.Ю. Силюнаса, Г.В. Степанова, З.И. Плавскина, И.А. Тертерян, И.В. Устиновой, Ф. Айалы, М.Х. Валдеса, А. Регаладо Гарсии, А. Санчеса Барбудо, Х. Ферратера Мора и других.
Теоретическая и методологическая база определяется целями, задачами, спецификой материала. В основе методологического подхода диссертационной работы лежат историко-функциональный и сравнительно-типологический принципы исследования. Специфика их применения во многом предопределена характером самого предмета исследования, историко-литературным своеобразием творчества Л. Андреева и М. де Унамуно. Наш подход к осмыслению материала ориентирован на установление общих и / или родственных моментов в творчестве анализируемых писателей. При этом, придерживаясь системного подхода при сопоставлении жанрово-видовых характеристик, мотивов, автобиографического материала, мы шли от конкретного анализа произведения. Это позволяет понять особенности творчества каждого писателя.
Мы широко очертили интерпретационное поле анализа, не сводя его лишь к
работе с текстом, но увязывая с экзистенциальными проблемами бытия автора и,
шире, человека. Определяя алгоритм обусловленности сцепления содержания и
формы, мы ориентировались прежде всего на аксиологический
мировоззренческий вектор писателей. Авторская позиция в нашей
интерпретационной модели является не просто включенной, но доминирующей. Однако литературное произведение мы рассматривали не только как плод творящего субъективного сознания, отражения авторского «я», но и авторской «я-эпохи»,32 и, в целом, бытия. Мы сконцентрировались на понимании основных идей произведения, опираясь и сверяясь при этом с документальными (письма, дневники, философские и эстетические эссе) источниками.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
Ortega y Gasset J. Meditaciones del Quijote. Meditacin preliminar. Madrid, 1981. P. 132.
– Развитие литературного предэкзистенциализма представляет собой
направление и этап развития литературы. Эта специфическая фаза, результат
диалектического процесса перехода, смены типа эстетики, непосредственно
предшествующая экзистенциалистской литературе, уже во многом с ней сходна.
Основные свойства поэтики предэкзистенциализма связаны с его
пограничностью, промежуточным характером. Не будучи оформившимся и
установившимся литературно-эстетическим явлением, предэкзистенциализм
характеризуется незавершенностью системы художественных принципов и
средств выражения, образов, жанров. Причастность разным методологическим
векторам приводит к сопряжению элементов разных эстетическо-
мировоззренческих комплексов: художественных ресурсов экспрессионизма, символизма, литературы абсурда со свойственной классическому реализму тягой к ориентиру разумного и прекрасного.
– Одним из основных принципов построения повествования Л. Андреева и
М. де Унамуно является лейтмотивность: мотив возникает, многократно
повторяясь, ведет конкретную подтему, приобретает функциональную
экзистенциальность. Варьируясь, комбинируясь с сериями других мотивов, он ориентирует сюжет и предопределяет мотивный комплекс – репертуар потенциально возможных, в соответствии с темой, ситуаций. Наиболее частотные и эстетически значимые лейтмотивы Л. Андреева и М. де Унамуно – агония, отчуждение и уход (в небытие).
– Произведения Л. Андреева и М. де Унамуно составляют систему,
авторский интертекстуальный монолог, который в совокупности четко отражает
внутреннюю жизнь психологически конкретного творящего субъекта,
имплицитного автора, при видимой независимости героя.
– Новаторство Л. Андреева, М. де Унамуно в области формы и языка, трансформирование жанровых канонов – звено в процессе размывания эстетических и мировоззренческих традиционных норм – соотносимо с авангардистскими опытами нарочитого профанирования традиционных жанровых моделей системы. Однако это был поиск более выразительных художественных структур в процессе исследования души человека и экзистенциальной сути бытия.
– Введенный М. де Унамуно жанр «ниволы», или «румана», представляющий
своеобразную систему зеркал, соответствует устремленности
предэкзистенциализма к рассмотрению человека в разных ракурсах с целью концентрированного отображения его глубинной сути и соотносим с повестями и романами Л. Андреева.
Апробация результатов исследования. Основные положения и результаты
исследования были изложены в докладах, представленных на научных
конференциях, в числе которых: Международная научно-практическая
конференция «Русская литература в мировом культурном пространстве. Ценности и смыслы» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2013); Международная научно-практическая конференция «Наука и образование: Проблемы и тенденции
развития» (Уфа, БашГУ, 2013); VII международная научно-практическая
конференция «Современная филология: теория и практика» (Москва, Институт
стратегических исследований, 2012); III Межрегиональная заочная научная
конференция «Лингвистические и социокультурные аспекты преподавания
иностранных языков» (Саратов, Саратовская государственная консерватория
(академия) им. Л.В. Собинова, 2012); II Международная дистанционная научная
конференция «Лингвистические и социокультурные аспекты преподавания
иностранных языков» (Саратов, Саратовская государственная консерватория
(академия) им. Л.В. Собинова, 2011); I и II Международные научные
конференции «Гуманитарные науки и современность» (Москва, Международный
исследовательский институт, 2011); I Международная научная конференция
«Актуальные проблемы и современное состояние общественных наук в условиях
глобализации» (Москва, Международный исследовательский институт, 2011); III
Международная научно-методическая конференция «Русский язык в
коммуникативном пространстве современного мира» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2011); I Международная научная заочная конференция «Прикладные аспекты научных исследований. Перспективы инновационного развития общества и технологий» (Москва, ИНГН, 2011); Межвузовская научно-практическая конференция с международным участием «Язык и межкультурная коммуникация в образовании и современном мире» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2010); Международная научно-практическая конференция, посвященная памяти В.А. Сластенина (Москва, МПГУ, 2010); Международная заочная научная конференция «Язык и межкультурная коммуникация в образовании и современном мире» (Саратов, Саратовская государственная консерватория (академия) им. Л.В. Собинова, 2010); Научная конференция «Апрельские чтения» (Москва, МАБиУ, 2010); Международная научно-практическая конференция «Языки мира – мир языка» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2009); Научная конференция преподавателей, аспирантов и соискателей «Актуальные проблемы языкового образования в XXI веке» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2009); 7-ые Годичные научные чтения РГСУ «Интеграционные языковые процессы и современное лингвистическое образование в России» (Москва, 2008); Научная конференция преподавателей, аспирантов и соискателей «Актуальные проблемы языкового образования в XXI веке» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2007) и другие.
По теме исследования опубликовано более 40 работ общим объемом более 53 п.л., их них 3 монографии, 22 статьи в журналах, рекомендованных ВАК.
Структура диссертации представлена Введением, четырьмя Главами, Заключением, Библиографией, включающей более 1100 наименований, Примечаниями.
Россия и Испания: исторический и культурный параллелизм
Наличие в литературах России и многих странах Европы общих или сходных признаков обусловлено внутренними и внешними причинами, рядом явлений материального и духовного плана – историко-культурной ситуацией, национальными традициями. При безусловном присутствии в творчестве русского и испанского писателей национальных и индивидуальных особенностей общим видится тот факт, что свойственный эстетике экспрессионизма «отчужденный человек во враждебном мире» (как лаконично выделил самую суть ситуации Ю. Борев13) уже начинает выкристаллизовываться в экзистенциалистского «одинокого человека в мире абсурда». Это позволяет нам обозначить доминирующую эстетическую направленность творчества писателей как предэкзистенциалистскую. Термином «предэкзистенциализм» мы хотим подчеркнуть, что явление это предшествовавшее, а не «несостоявшееся и незрелое».14 Это совокупность феноменов, выразившихся с конца ХIХ века в различных сферах духовной и эстетической деятельности человека. При этом в термине «экзистенциализм» Г. Марселя изначально подчеркивалось сращение, а не отождествление философского и литературного компонента.15 Отдельные экзистенциальные тенденции существовали на протяжении веков, но формирование экзистенциализма было предопределено своеобразной имманентной потребностью искусства. Очевидно, что с середины XIX века — начала XX веков экзистенциальная направленность автономизируется. В произведениях европейских писателей и философов можно обнаружить художественные образы и приемы, в которых улавливаются экзистенциалистские мотивы, формируются предэкзистенциалистские черты.
Понятие «предэкзистенциализм» используется в разных научных дисциплинах.16 Ученые писали о предэкзистенциализме С. Кьеркегора, А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, К. Ясперса, русских философов Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, Л. Шестова, К.Н. Леонтьева.17
Как предэкзистенциалистское и экзистенциалистское квалифицируют многие исследователи художественное самосознание Ф.М. Достоевского,18 сопоставляя с французским экзистенциализмом. Действительно, разработкой мотивов «экзистенциального вакуума», социального отчуждения, «пограничной ситуации», проблем вседозволенности, Бога и бессмертия Достоевский предвосхитил экзистенциализм. Мощное воздействия Достоевского на представителей этого направления широко известно; афоризм писателя если Бога нет, все дозволено, как отмечает Л.Г. Андреев, «буквально порализовал экзистенциалистов»:19 так, Ж.-П. Сартр видел в творчестве Достоевского отправные положения экзистенциализма;20 А. Камю всю жизнь вел метафизический диалог с Достоевским;21 Н. Бердяев и Л. Шестов признавали влияние Достоевского. Однако нередко отчетливо прослеживается расширительное толкование исследователями преемственности русского литературного предэкзистенциализма и европейского экзистенциализма.22
Ученые касались и других историко-литературных аспектов предэкзистенциализма, избегая при этом четких дефиниций категории, подразумевая в большинстве своем наличие в атмосфере эпохи или творчестве конкретного писателя отдельных характерных свойств, оформившихся и утвердившихся в дальнейшем в европейском экзистенциализме,23 что зачастую приводило к смешению эстетически разнородного материала, феномену предэкзистенциализма «без берегов». Серьезные исследования категории предэкзистенциального не проводились, замечания касались каких-либо частных моментов.24 Исключение составляет, пожалуй, анализ экзистенциалистских мотивов и интертекстуальной поэтики Г. Газданова в работе С.А. Кибальника, подключившего (с оговорками) к контексту русской предэкзистенциалистской традиции, помимо Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, Л. Шестова и В.В. Розанова, также Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, А.П. Чехова.25 В целом, несмотря на обращения к данной теме специалистов, разработка и уточнение теоретических и историко-литературных аспектов формирования предэкзистенциализма еще только начинается. Нами этот вопрос разрабатывается на материале произведений Л.Андреева и М.де Унамуно. Творчество этих писателей в контексте названной проблемы носит репрезентативный характер.
Представляется правомерным говорить о формировании своего рода сверхтекста предэкзистенциалистского типа. Под «сверхтекстом» мы понимаем целостную структуру, складывающуюся из множества текстов, связанных между собой внутренне и/или внешне и отмеченных смысловой законченностью, целостностью, когерентностью и открытостью.26 Расширяя трактовку термина современных российских исследователей,27 мы допускаем снятие критерия языковой цельности сверхтекста, настаивая на решающем значении критерия времени и факта соотнесенности элементов сверхтекста с единым генерирующим и мотивирующим внетекстовым фактом. Произведения Л. Андреева и М. де Унамуно, вписанные в стремящиеся к сближению культурные и конкретно-исторические контексты, отличает высокая степень эстетической, ассоциативно-смысловой, концептуальной общности, что и позволяет рассматривать их в единстве и целостности «сверх-семантичности»28 как типологическое словесно-концептуальное образование, систему авторских текстов со сходным вектором стремления. Смысловым ядром, вокруг которого организуется предэкзистенциалистский сверхтекст, видится автопсихологический субъект в аналогичных контекстах соположения со своей парой – антитезой Богом. Концептуально ядро ориентировано на совпадение не с реальностью, но с полем авторского. Это «человек-и-произведение»,29 используя термин М. Фуко, рассказанная «жизнь уже не героев, но авторов», история жизни, выраженная в философских категориях и художественных образах.
лиро-эпичность как определяющая характеристика автопсихологичной прозы Л. Андреева и М. де Унамуно
Разница русской и испанской версий становится очевидной также при сопоставлении вариантов образа тумана, равно стержневой компоненты стилистики обоих писателей. Один из руманов М. де Унамуно, «Туман» (1914) акцентирует значительность мира, порожденного волей творящей личности, по сравнению с иллюзорностью «тумана» внешнего мира (туманно все – Испания, Европа, человечество, душа и сознание индивида). В решении извечной дилеммы испанской литературы, обозначенной Кальдероном как «жизнь есть сон», М. де Унамуно примыкает к варианту последнего. Туманен и образ Бога, объекта безнадежных поисков Человека. Прорыв в жизни, трактуемой в духе экзистенциализма как Хаос вне законов логики и целесообразности, игра случая, могут свершить интуиция и воля, но не рацио.
Образ тумана (распространенный в русской литературе того времени – вспомним хотя бы книгу рассказов Г.И. Чулкова «Люди в тумане» (1916), повесть «Осенние туманы» [1916, 1918]) – наряду с тенью, мглой, сумерками, тьмой, а также сопутствующими им молчанием, стеной – является стержневым компонентом поэтики Л. Андреева. Вся жизнь воспринимается сквозь призму тумана: «дымчатые холодные туманы» («Призраки») поднимаются отовсюду; кровавый туман обволакивает землю и «измученные мозги» («Красный смех»); Иисус («Иуда Искариот») подобен колеблющемуся призраку, состоящему из «надозерного тумана», поднимающемуся в воздух и таящему; окна дворца туманятся и наливаются кровью («Так было»); туманны «очертания одной великой, всеразрешающей правды» («Василий Фивейский»).
В отличие от интеллектуально-философичной версии Унамуно, повсеместный – как сугубо реальный, так и воображаемый – «туман» Л. Андреева выдержан в экспрессионистическом ключе. Версия тумана Л. Андреева – это туман «фантасмагориста», по меткому определению писателя «серебряного века» Б.К. Зайцева93 (1881 – 1972): «свинцовый» туман предстает как страшная сила, персонифицированное бессознательное нечто, «немой и грозный натиск» («В тумане»). Тающая тьма уходящей ночи видится («В подвале») как «колыхание серого огромного тела, бесформенного и страшного», прозрачного, охватывающего всех и вся «стеклянной стеной». В тумане задыхается холодный город, дрожит «в безмолвной агонии» 94 и опадает дверь. Он причина «непостижимого ужаса» от ощущения «страшной силы, будто весь чуждый, непонятный и злой мир безмолвно и бешено ломится в тонкие двери». «Неореализм» Л. Андреева и «интрареализм» М. де Унамуно подобны «реализму в высшем смысле» Достоевского в том смысле, что оба писателя равно устремились к изображению глубин человеческой души. Л. Андреев сосредоточился на «панпсихизме», никак не претендуя на психопатологические исследования, тем не менее его общий тон настолько суггестивен, что современники реагируют на него неоднозначно, критикуя за «малохудожественность», чрезмерный интерес к изображению девиантных черт, «патологичность» и «психопатичность» творчества. Так, например, критик, публицист В.М. Шулятиков (1872-1912) в статье «Новая сцена и новая драма»95 (1909) видит психопатические черты и прямо сопоставляет героев Л. Андреева с пациентами психиатрических лечебниц.96 Отметим, что с точки зрения психопатологии, например, рассматриваются (также и современными исследователями) произведения Ф. М. Достоевского.97 Отметим также, что в XX веке широко применяется психоанализ литературного творчества, трактуемого как проявление подсознательных влечений автора. Активизируется метод патографического анализа литературы. Полагая, что анализ творчества не будет полным и всесторонним без психиатрической составляющей, патографы изучили И.В. Гёте, А. Шопенгауэра, Г. Шумана, А. де Мюссе, Э. По, Ж.К. Гюисманса, Г. Флобера, Р. Шатобриана и многих других. В 1920-е годы в России создали патографии А.С. Пушкина, М. Лермонтова, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, Л. Андреева, А. Блока, С. Есенина, М. Горького, Иисуса Христа и других.98 В конце XX века в России также наблюдается оживление жанра патографии.99 Возникает также психиатрическое литературоведение (термин В.П. Белянина100), анализирующее весь литературный текст или отдельных персонажей с позиции наличия психопатологических девиаций. Л. Андреева можно охарактеризовать приверженцем «новой антропологии» в том смысле, в котором Н. Бердяев назвал новым антропологом Ф. М. Достоевского. Если с Ф. М. Достоевского началась «новая эра во внутренней истории человека» и человек стал «не тот, что до него», то с Л. Андреевым она, безусловно, продолжилась: «новая антропология» Л. Андреева также «учит о человеке как о существе противоречивом и трагическом, в высшей степени неблагополучном, не только страдающем, но и любящем страдания».101
Причина различия образов русского / испанского тумана – свойственное классическому стилю испанской литературе взаимное прорастание высокого трагичного и низового комичного культурных пластов; сильная фольклорная компонента, укоренившаяся установка испанских классиков ориентирования на народное творчество. Эта тенденция находит новое воплощение в начале ХХ века в добавлении открытой философичности.
Кроме того, надо иметь в виду, что корни трактовки М. де Унамуно индивида – одержимого страхом смерти, потерявшего себя во времени – восходят не только к ближайшему по времени «пессимисту» А. Шопенгауэру. Они намного глубже, демонстрируют точки соприкосновения и с мистическим опытом Терезы Авильской, и с трудами Луиса де Леона, и с гуманистами Европы эпохи Возрождения, и с универсальным мыслителями древности, такими, как, например, Рамта, проповедовавшими идею человека – забытого Бога.102
принципиальная многомерность интерпретации
В вопросе о вере и ее месте в бытии человека М. де Унамуно, пойдя болезненный кризисный период, сочетал сомнения-отрицания с тяготением к фидеизму, определив веру как незыблемую данность: «вера – это факт, и изучать ее надо именно в этом ракурсе».248 Отталкиваясь от доминировавшего постулата фидеизма превосходства веры над разумом, он разрабатывает оригинальную концепцию, предвосхитившую персонализм (поддерживавший тезис, что мир, духовные личности, регулируются Богом) и экзистенциализм, акцентирующий уникальность иррациональной, эмоциональной стороны человека.
М. де Унамуно пытается удержать ускальзывающую веру, полагая, что прорастание вечного во временном возможно исключительно с Христом: «Ищи себя в Господе, и там найдешь истинный мир…»;249 «Я достиг интеллектуального атеизма, вплоть до представления мира без Бога, но сейчас вижу, что всегда сохранял скрытую веру в Святую Деву».250 Он алчет воспринимать веру как факт, аксиому, не нуждающуюся ни в обосновании, ни в доказательствах, ни даже в обсуждениях, ибо верующий не может философствовать на тему веры, и готов даже в отчаянии заниматься аутогенной тренировкой, самовнушением. «Вера – доказательство истинности того, во что верят. Только правда может пробиваться с такой очевидностью», – отметил М. де Унамуно в «Дневнике».251 Выход для человека М. де Унамуно заключается в его вере, помогающей человеку обрести Бога, осознать возможность бессмертия (только как возможность, поскольку в действительности оно недостижимо, вследствие чего и возникает «трагическое чувство жизни»).
Способность к агонии – признак избранности: агония доступна не всем. Истинный человек (как сам М. де Унамуно и его автопсихологические герои-агонисты) не может не оставить в прошлом «период искренней религиозности»: уже утраченная – а это неизбежно – она будет «оживлять скрытыми жизненными соками».252 Взятые в качестве эпиграфа слова Цицерона – «не было истинно великого мужа, не вдохновленного божеством»253 – напрямую соотносимы с самим М. де Унамуно.
Проблема человека и его отношения к Богу трактуется М. де Унамуно, предтечей экзистенциализма, в духе экзистенциализма. Личность обретает бытие и свободу только через достижение экзистенции, постоянно переживая трагическое чувство жизни. Следствие конечности человеческого существования, жажда вечности, без которой все теряет смысл, определяющая возможность сохранения личности после смерти, занимает в концепции человека Унамуно центральное место. Поэтому второй центральной фигурой художественно-философской системы является Бог. Он видится как символ достижения и гарант обеспечения индивидуального бессмертия.
Отношения между носителями горнего и дольнего строятся по принципу напряженного поиска субъектом смутного туманного объекта. Переживаемая трагично потребность в Боге, что равносильно стремлению к бессмертию, вопреки осознанию собственной смертности и безверию, определяется самим М. де Унамуно, например, в предисловии к роману «Туман»: «Его терзает навязчивая, почти маниакальная идея, если его душа, равно как души всех прочих людей и даже тварей на земле, не наделена бессмертием, причем бессмертием в том смысле, как понимали его простодушные католики средних веков, тогда пропади всё пропадом и не стоит надрываться».254 Поэтому весь смысл человеческого существования, согласно взглядам писателя, и связан неразрывно с верой, Богом. Истинная личность, по М. де Унамуно, наделенная реальным внутренним содержанием, одержима верой. Реализуя свою волю, она способна выбирать и принимать решения. Творчество М. де Унамуно выражает всечасную ориентацию писателя на поиск смысла бытия человека и места Бога и веры в системе ценностей человека: «Научись жить в Боге – и ты не будешь бояться смерти, ибо Бог бессмертен».255 В связи с этим особенно важными становятся степень влияния Бога на человека и воздействие на веру человека в бога сторонних факторов.
Проблема бессмертия и вопрос о вере, фундаментальной составляющей экзистенции человека («сохраняющей жизнь нашей души, ее кротость, покой, энергию, милосердие»256), тесно взаимосвязаны в концепции М. де Унамуно. В дневнике писателя они становятся центральными, сосредотачивая на себе весь повествовательный комплекс. Лирико-автобиографический герой дневника – духовный брат, двойник многих персонажей, созданных М. де Унамуно (типичных «агонистов» Дона Мануэля Доброго, Франсиско Сабальдиде и других) – равно несет в себе «трагическое чувство жизни», имманентное противостояние разума и веры. И вымышленные герои художественных произведений, и лирико-автопсихологический герой дневников, и сам автор, реальный исторический индивид, их духовный прототип – суть агонисты.
социальное как общегуманистическое
Сравнение поведения автора и его антигероя (без упрощающего прямого параллелизма) выявляет явные моменты схождения психологического типа, позволяет говорить о своеобразной двойниковости, имманентно присутствующей психологической автопортретности образа. Связь автор - герой сложнее, чем простое отрицание или зеркальное отражение. Так, родные отмечали частую исключительную, гипертрофированную веселость Л. Андреева в домашнем кругу, носившую нередко характер припадка, а также и быструю смену настроений, «элемент надрыва», когда слова «приобретали двойной смысл – внешне он оставался неудержимо веселым, бесшабашным и смешным, но странной, неприятной судорогой кривились его губы, мертво и холодно блестели его глаза».449 Смех, хохот – авторский окказиональный символ Андреевского абсурда, хаоса жизни, войны – сопровождает его антигероя в переломные экзистенциальные моменты: встреча с бывшей любовью, прозрение тотальности несвободы, повлекшее отторжение суицидальной идеи. Описание состояния главного героя – «как за минуту перед этим … готов был рыдать от тоски, так теперь … хохотал, хохотал, как исступленный…»450 – вполне соответствует воспоминаниям близких и знакомых о самом писателе. Подобно своему герою, Л. Андреев существовал на границах: по свидетельству Г.И. Чулкова, он «жил двойною жизнью»:451 семья, внешняя суета, литература, с одной стороны, и, с другой, – «внутренняя мучительная тревога, слепая и угрюмая, которая его терзала: тут одиноко сгорала его душа».452 Его пограничное состояние зачастую принимало острые формы «мучительного бреда, и нельзя было понять, галлюцинирует он в самом деле или это все понадобилось ему, чтобы выразить как-нибудь то загадочное и для него самого непонятное, что было у него тогда на душе».453 Эта характеристика писателя в определенной степени перекликается с портретом его героя: лицо «страшное, полное диких противоречий», в глазах «мука и даже ужас», «остановившийся, застывший взгляд, мерцающее где-то в глубине безумие, мучительное красноречие души бездонной и беспредельно одинокой».454 Ракурс художника К. воплощает единственно верное для Андреева интуитивное познание. Это точка зрения автора на своего бунтовщика - дедушку (следовательно, и оценка его теории гармонии).
Визионерство, пребывание между свойственно и «дедушке». Ему можно адресовать характеристику Л. Андреева своих читателей (и самого себя): «люди, в которых перемешалось гениальное и бездарное, жизнь и смерть, здоровье и болезнь, – такая же помесь, как и я».455 Когерентны, по сути, и философские рассуждения, хотя выводы антигероя Л. Андреева – нарочито парадоксальны, абсурдны и гипертрофированы. Преднамеренное выпячивание девиантных черт главного героя подчинено выявлению основополагающего – для художественного сознания самого Л. Андреева и современного ему научного, философского и художественно-эстетического знания – момента: загадок человека, непознаваемых глубин человеческого сознания и психики. Прием чрезмерности, утрирования, акцентирования (психологических качеств, черт характера, физических свойств или характеристик объекта), способствующий имплицитному выражению авторской точки зрения, сознательно выдвигается «неореалистическим» методом Л. Андреева, предвестником сюрреалистического развоплощения материи, на первый план. Сравним, например, в пятой картине «Жизни Человека» (1908) автор напрямую отмечает в ремарке: «Лица, похожие на маски, с непомерно увеличенными или уменьшенными частями: носатые и совсем безносые…»456
Главный герой Л. Андреева – обитатель замкнутого реального / ирреального мира, с душой по ту или по эту сторону состояния сознания – экзистенциальный априори тип. Писатель реализует свои зыбкие границы между реальным -психоделическим, мыслью - безумием.457 Тот факт, что «дедушка» находится на пограничье безумия, балансирует между, в состоянии относительности, является знаком начала экзистенциальной беспредельности. Автор, чье собственное психологическое состояние доходит до предела, доводит психологизм в повести до грани безумия: он постоянно пользуется приемом раздвоения и даже растроения сознания героя, замкнутого для постороннего ему внешнего потока, живущего своей обособленной жизнью. Разговоры героя с самим собой (и воображаемыми собеседниками) вполне могут объясняться действием защитной реакции психики, ибо в условиях полной изоляции одиночного заключения зачастую приводят к раздвоению личности. Так, в «сочинительской игре» - шутке, триалоге – трехголосном монологе – в камере с «неодушевленными предметами» портрет героя (сам Л. Андреев!) «дерзает укорить» Иисуса, что слишком «благостен» лик его. Это вариация идеи «стыдно быть хорошим»458 из «Тьмы» (1907): ибо Он «только по краю человеческих страданий, как по берегу пучины, прошел» и «только пена кровавых и грязных волн коснулась» его, тогда как человеку велит Он «погрузиться в черную глубину».459 Человек ближе к реальной жизни, больше страдает, чем Иисус, чья Голгофа «слишком почтенна и радостна», не отягощена, первостепенный момент, «ужасом бесцельности»460 страданий.
