Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Сюжет о праведнике в мифопоэтической системе Н.С. Лескова - 25
1. Актуализация сюжета о праведницах в мифопоэтической системе Н.С. Лескова - 25
2. Вариант сюжета о праведнике в мифопоэтической системе Н.С. Лескова - 63
Глава 2. Юродство и скоморошество в мифопоэтической системе Н.С.Лескова -91
1 . «Юродивые Христа ради» и «чрева-ради юродивые» в миропонимании Н.С. Лескова -91
2. Проблема скоморошества и праведничества в легенде Н.С. Лескова «Скоморох Памфалон» -111
Глава 3. Демонологические мотивы в мифопоэтической системе Н.С. Лескова - 126
1. Мотив бесноватости в повести Н.С. Лескова «Житие одной бабы» - 128
2. Мотив бесовства и «структура бесовских сил» в романе Н.С. Лескова «На ножах» - 134
3. Мифопоэтика мотива рукописания в романе-хронике «Соборяне» - 151
4. Мифопоэтика сюжета о договоре человека с дьяволом в повести Н.С. Лескова «Очарованный странник» - 167
Заключение - 184
Источники
Библиография
- Актуализация сюжета о праведницах в мифопоэтической системе Н.С. Лескова
- Вариант сюжета о праведнике в мифопоэтической системе Н.С. Лескова
- . «Юродивые Христа ради» и «чрева-ради юродивые» в миропонимании Н.С. Лескова
- Мотив бесноватости в повести Н.С. Лескова «Житие одной бабы»
- Мотив бесовства и «структура бесовских сил» в романе Н.С. Лескова «На ножах»
Введение к работе
Творчество Н.С. Лескова в последние десятилетия вызывает неизменный интерес исследователей и, как отмечает Е.В. Тюхова, рассмотрение его наследия в генетических и типологических связях с предшественниками и современниками становится приоритетной задачей нашего литературоведения .
Тенденциозный подход к изучению творчества Н.С. Лескова наметился еще в XIX веке, когда главными при анализе его произведений были идеологические критерии, с которыми к Лескову подходила революционно-демократическая критика. Как отмечал сын писателя, в 60-е годы XIX столетия критики «не знали снисхождения к ошибкам, не отличая их от самых тяжких преступлений»2. Оценка Д.И. Писаревым романа Лескова «Некуда» была, по словам М. Горького, почти убийством3.
В XX столетии открытие Лескова-художника также произошло не сразу. Мемуарная литература весьма противоречива, оценки полярны. Из всей литературы этого периода большего внимания заслуживают работы сына писателя А.Н. Лескова и А.И. Фаресова, а также статьи А.И. Введенского (1890) . 1930 - 1950-е годы отмечены своеобразным забвением Лескова, лишь две работы - «В творческой лаборатории» В. Гебель и «Н.С. Лесков. Жизнь -Творчество - Поэтика» Л. Гроссмана - своеобразное «воспоминание» о писателе. Монография Л. Гроссмана менее идеологизирована и содержит ряд ценных наблюдений над поэтикой Лескова5. При всей спорности отдельных моментов эта работа наметила своеобразные вехи дальнейшего изучения наследия мастера.
1 Тюхова Е.В. Проблемы изучения творчества Н.С. Лескова // Новое о Лескове. М., Йошкар-Ола, 1998. С.
91.
2 Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: В 2 т. М., 1984. Т. 1. С. 254.
3 Аннинский Л. «Некуда»: катастрофа в начале пути //Лесковское ожерелье. М., 1982. С. 8-58.
4 Введенский А.И. Современные литературные деятели. II. Николай Семенович Лесков// Ист. вести. 1890. Т.
40, май. С. 393-406.
5 Гроссман Л. Н.С. Лесков. Жизнь- Творчество-Поэтика. М., 1945. С. 126.
Значительное количество исследований середины 50-70-х гг.- Б.М. Другова, В.Ю. Троицкого, И.В. Столяровой, В.А. Десницкого, И.П. Видуэцкой6-посвящены вопросам языка и стиля писателя, проблеме идейно-тематического единства произведений Лескова. Особого внимания заслуживает исследование Б.М. Эйхенбаума, изучавшего проблему сказа в творчестве Лескова. Эта работа важна для нас и в методологическом плане, так как она обращена к поэтике Лескова посредством исследования внутренней формы произведения7.
Одним из магистральных направлений в изучении творчества Лескова является проблема взаимодействия фольклора и литературы, которая освещается в целом ряде работ: Г.Н. Михайловой, М.П. Чередниковой, Л.Озерова,
А.А. Горелова, А.А. Кретовой, В.И. Ереминой, Б.С. Дыхановой . Подчеркивается, что для писателя характерно привлечение обширного песенного материала, особый подход в художественной интерпретации фольклора, расширение самого круга фольклорных привнесений и отражений. Проблема национальной специфики творчества Лескова отражена в исследовании Т.В. Филат, которая определяет стремление Лескова к воссозданию характера нации, национального менталитета. Осознание этого процесса поможет объяснить широту социального диапазона разносоставных персонажей - репрезен-тов нации («чудаки», «богатыри»), роль романтизации, символизации и
6 Другое Б.М. Н.С. Лесков. М., 1957; Троицкий В.Ю. Лесков-художник. М., 1974; Столярова И.В. В поисках
идеала. Л., 1978; Десницкий В.А. Крестьянские рассказы Н.С. Лескова // Статьи и исследования (1878 -
958). Л., 1979; Видуэцкая И.П. Н.С.Лесков. М., 1979.
7 Эйхенбаум Б.М. О литературе: Работы разных лет. М., 1987. С. 409-424.
Проблеме сказа посвящены работы и других исследователей: Петрова Л.М. О формах сказа и психологизма в рассказах Лескова «Фигура» и «Человек на часах» // Творчество Н.С. Лескова. Межвузовский сборник научи, трудов. Курск, 1986. С. 49-61; Сепик Г.В. Особенности сказового построения художественного текста: на материале новелл и повестей Н.С. Лескова: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1990.
8 Михайлова II.Г. Н.С. Лесков и устное народное творчество: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1970;
Черсдникова М.П. Поэтика повести Н.С. Лескова «Очарованный странник» и устное народное творчество:
Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Л., 1974; Озеров Л. Поэзия лесковской прозы // В мире Лескова: Сб. ста
тей. М., 1983. С. 261-288; Горелов А.А. Н.С. Лесков и народная культура. Л., 1988; Кретова А.А. Роль
фольклорных мотивов в «крестьянском романе» Н.С. Лескова «Житие одной бабы» //Творчество Н.С. Лес
кова. Межвуз. сб. научных трудов. Курск, 1988. С. 97-114; Еремина В.И. Миф и ритуал Л., 1991; Дыхапова
Б.С. Фольклорная стилизация как специфический способ художественного познания в творчестве Н.С. Лес
кова // Творчество Н.С. Лескова в контексте русской и мировой литературы: Материалы международной
научно-теоретической конференции, посвященной 100-летию со дня смерти писателя. Орел, 5-7 сентября.
1995. С. 10-13.
эпизации положительных героев, и элементы мифологичное9. Работы Б.С. Дыхановой подводят своеобразный итог изысканиям в этой области. Монография «В зеркалах устного слова» - продолжение и переработка идей, заявленных в более ранних трудах исследовательницы. Одна из главных проблем - фольклорная стилизация - мыслится как необходимость усвоения стиле-различительных признаков фольклорной стилизации и сказа10.
Исследование творчества Н.С Лескова 80-90-х годов XX столетия конкретизировалось, акцент сместился в область специфических проблем - психо-логизма , народного самосознания, мифопоэтики , творческого «диалога» Лескова с писателями-современниками, а также вопросов общетеоретического характера13. Разумеется, некоторые аспекты уже были намечены учеными в предшествующий период, но детальная разработка с иных методологических позиций - заслуга последнего десятилетия.
Явно прослеживается тенденция введения в научный оборот произведений, ранее не признанных критикой, например, романов «Некуда» и «На ножах». Исследованию романа «На ножах» в русле деидеологизированного восприятия антинигилистической прозы предпосланы работы Р.Н. Поддуб-ной, Н.Н. Старыгиной, С.М.Телегина, Л.В. Чередниченко14. Жанровое свое-
9 Фплат T.B. О некоторых направлениях дальнейшего изучения творческого наследия Н.С.Лескова // Твор
чество Н.С. Лескова в контексте русской и мировой литературы: Материалы международной научно-
теоретической конференции. Орел, 1995. С. 90.
10 Дыханова Б.С. В зеркалах устного слова (Народное самосознание и его стилевое воплощение в поэтике
Н.С.Лескова). Воронеж, 1994. С. 131.
11 Осмоловский О.Н. Психологическое мышление Н.С. Лескова // Творчество Н.С. Лескова в контексте
русской и мировой литературы: Материалы международной научно-теоретической конференции, посвящен
ной 100-летию со дня смерти писателя. Орел, 5-7 сентября. 1995. С. 4-7; Тюхова Е.В. О психологизме Н.С.
Лескова. Саратов, 1993.
|2Доманский Ю.В. Лрхетнпические мотивы в русской прозе XIX века: Лвтореф. дис. ... канд. филол. наук. Тверь, 1998; Телегин СМ. Жизнь мифа в художественном мире Достоевского и Лескова. М., 1995; Мехтиев В.Г. Романтический миф о «демонических» героях М.Ю. Лермонтова в художественном сознании Н.С. Лескова: «Демон» и «Островитяне» // Религиозно-мифологические тенденции в русской литературе XIX века. Межвузовский сб. научн. трудов. М., 1997. С. 164-171; Виницкий И.10. Серый человек в инженерном замке. Нечто о привидениях: Истории о русской литературной мифологии XIX в. М., 1998. С. 172-202. ь Видуэцкая И.П. Об атмосфере художественного мира Лескова // Русская словесность. 1995. № 6. С. 25-28. 14 Поддубная Р.Н. Становление концепции личности у Н.С. Лескова. Разновидность и функции фантастического в романе «На ножах» // Творчество Н.С. Лескова: Межвуз. сб. научн. трудов. Курск, 1988. С. 3-33; Старыгина Н.Н. Роман Лескова «На ножах»: Человек и его ценностный мир. М., 1995; Телегин СМ. Жизнь мифа в художественном мире Достоевского и Лескова. М., 1995; Чередниченко Л.В. Символическое значение социального конфликта в романе Н.С. Лескова «На ножах». (К вопросу о нигилизме) // Религиозные и мифологические тенденции в русской литературе XIX века. Межвуз. сб. научн. трудов. М., 1997. С. 157-164.
образне романа «Некуда» исследует Т.Н. Усольцева15, проблему литературного типа нигилиста - Е.Л. Куранда16, проблемы духовности и нигилизма -В.Г. Мехтиев17.
Проблема творческого диалога Лескова и писателей-современников не менее актуальна18. Настоятельно прослеживается мысль о преемственности традиций, о возможности сопоставления творческой манеры Лескова и, например, Писемского, Островского, Салтыкова-Щедрина19, Успенского, Герцена, Мельникова-Печерского20, Достоевского21.
Выявлению специфических черт поэтики Лескова посвящен целый ряд работ. По словам Д.С. Лихачева, уникальность писателя говорит о нем как об изумительном экспериментаторе, породившем целую волну художественных поисков в русской литературе. Многие его произведения имеют жанровые, сюжетно-тематические и прочие определения, каких не встретишь в «большей литературе», а в этом заключается одна из существеннейших особенно-
Усольцева Т.Н. «Жанровое своеобразие романов Н.С. Лескова 1860-х годов»: Авторсф. дне. ... канд. фи-лол. наук. М., 1990.
16 Куранда Е.Л. Литературный тип нигилиста в романе Н.С. Лескова «Некуда»: Автореф. дис. ... канд. фи-
лол. наук. Псков, 1996.
17 Мехтиев В.Г. Роман Лескова «Некуда» и проблема духовности и нигилизма в русской прозе первой поло
вины 60-х г.г. XIX в.: Автореф. дис. ... канд. филол. паук. М., 1995; Он же: Лермонтовские традиции в ро
мане Н.С. Лескова «Некуда» (проблема духовности и нигилизма) //Литературные отношения русских писа
телей XIX - нач. XX в. в. Межвуз. сб. научных трудов. М., 1995. С. 123-129.
18 Богданов В. Н.С. Лесков в русской литературе // В мире Лескова. Сб. статей. М., 1983. С. 8-57; Видуэцкая
И.П. Чехов и Лесков // Чехов и его время. М., 1977. С. 101-116; Пульхритудова Е. Творчество Н.С. Лескова
и русская массовая беллетристика // В мире Лескова. Сб. статей. М., 1983. С. 149-185; Она же: Достоевский
и Лесков // Достоевский и русские писатели. М., 1971. С. 87-138; Столярова И.В. Н.С. Лесков и «Записки
охотника» Тургенева. Научные доклады высшей школы // Филологтческие науки. 1968. № 2. С. 16-28; Она
же: Н. С. Лесков и Г.И. Успенский // Русская литература. 1974. № 3. С. 76-93; Тамарченко Г. «Что делать?»
Чернышевского и «Некуда» Лескова // Вопросы литературы. 1972. № 9. С. 93-100.
|9Другов Б.М. Н.С.Лесков. М., 1957. С. 186.
20 Столярова И.В. В поисках идеала. Л., 1978. С. 164-165, 179.
21 Тюхова Е.В. Тема «Достоевский и Лесков» в современном советском литературоведении. Итоги и задачи
ее изучения // Творчество Н.С. Лескова. Научные труды. Т. 76. Курск, 1977. С. 106-120; Видуэцкая И.П.
Достоевский и Лесков // Русская литература. 1975. № 4. С. 127-137; Конышсв Е.М. Проблема положительно
го героя в творчестве Лескова и Достоевского // Творчество Н.С. Лескова в контексте русской и мировой
литературы: материалы международной научно-теоретической конференции, посвященной 100-летию со
дня смерти писателя. Орел, 5-7 сент. 1995. С. 49-50; Поддубная Р.Н. Странники Лескова и Достоевского //
Творчество Н.С. Лескова в контексте русской и мировой литературы: материалы международной научно-
теоретической конференции, посвященной 100-летию со дня смерти писателя. Орел, 5-7 сент. 1995. С. 51-55;
Шинков М.А. Нигилисты в романе Ф.М. Достоевского «Бесы» и в романе Н.С. Лескова «На ножах» // Твор
чество Н.С. Лескова в контексте русской и мировой литературы: материалы международной научно-
теоретической конференции, посвященной 100-летию со дня смерти писателя. Орел, 5-7 сент. 1995. С. 56-57.
стей поэтики Лескова, многовариантность истолкования, «неоднозначность этической оценки» происходящего в них .
Особое место занимают исследования, посвященные изучению роли слова в поэтике Н.С. Лескова . Так, Б.С. Дыханова, полемизируя с распространенным мнением об «излишествах» лесковского повествования, определяет степень мотивированности игры словом, способного качественно изменить структуру произведения, прослеживает не только становление новой повествовательной манеры писателя, но и намечает основные тенденции плодотворной жизни художественных открытий Лескова24. К числу таких откры-тий относится, как полагает Н.М. Федь, образ рассказчика . Особое место в творчестве Лескова занимает сказ как «национальный образ мыслей», как «обобщающая художественная форма», где повествователь - автор - народ нерасторжимы, составляют единое целое. Благодаря Лескову сказ становится равноправным жанром русской прозы, занимает особое место в поэтике художника. Изучению сказа в творчестве Лескова предпосланы работы Л.М. Петрова, Г.В. Сепик '. Вполне естественно возникает проблема автора-повествователя в прозе Н.С. Лескова, которая решается неоднозначно в рабо-тах Г.В. Мосалевой , Т.А. Алексеевой .
Изучению мнемонической поэтики посвящено исследование О.В. Евдокимовой29, в котором творческая природа культурных отражений осмысля-
22 Лихачев Д.С. Особенности поэтики произведений Н.С. Лескова // Лесков и русская литература. М., 1988.
С. 13-14.
23 Видуэцкая И.В. Психологическое течение в литературе критического реализма (Л.Н. Толстой, Ф.М. Дос
тоевский, Н.С. Лесков) // Развитие реализма в русской литературе: В 3 т. М., 1973. Т. 2. С. 239. Фридлендер
Г. М. Литература в движении времени. М., 1983. С. 271. Дыханова Б.С. В зеркалах устного слова: Народное
самосознание и его стилевое воплощение в поэтике Н.С. Лескова. Воронеж, 1994 .
24 Дыханова Б.С. В зеркалах устного слова: Народное самосознание и его стилевое воплощение в поэтике
Н.С. Лескова. Воронеж, 1994. С. 12-13.
25 Федь Н.М. Художественные открытия Лескова // Лесков и русская литература. М., 1988. С. 27.
26 Петров Л.М. О формах сказа и психологизма в рассказах Лескова «Фигура» и «Человек на часах» // Твор
чество Н.С. Лескова. Межвузовский сб. научи, трудов. Курск, 1986, С. 49-61; Сепик Г.В. Особенности ска
зового построения художественного текста: на материале новелл и повестей Н.С. Лескова: Автореф. дис. ...
канд. филол. наук. М, 1990.
27 Мосалева Г.В. Поэтика Н.С. Лескова: [Системно-субъективный анализ]. Ижевск , 1993. С. 10.
28 Алексеева Т.А. Поэтика повествования в рассказах Н.С. Лескова: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М.,
1996.
29 Евдокимова О.В. Мнемонические элементы поэтики Н.С. Лескова: Автореф. дис. ... д-ра. филол наук.
СПб., 1999; Она же: Поэтика памяти в прозе Н.С. Лескова. СПб., 1996.; Она же: Память, интуиция, вера в
художественном мире Н.С. Лескова // Христианство и русская литература. СПб., 1999, Вып. 3. С. 237-249;
Она же: «Печерские антики» Н.С. Лескова: поэтика памяти // Художественный текст и культура. III. Влади-
ется как соотношение «своего» и «чужого». «Чужое» определяется автором как цитата, реминисценция, «чужие слова», которые в поэтике Лескова принадлежат к сфере памяти. Писатель ориентирован на читательское припоминание, ассоциацию. Таким образом, нравственно-этические проблемы решаются путем постижения-припоминания сущностей. При всей оригинальности подхода нам все же представляется весьма неоднозначным процесс перекодировки текста творящим и воспринимающим сознанием. При существенной разнице в развитии культурного уровня читателя и писателя диалог вообще может не состояться, ведь аллюзирование возможно благодаря социальному феномену, называемому фоновым знанием .
Одним из быстро развивающихся направлений последнего десятилетия стало изучение «евангельского текста» в литературе. Петрозаводская школа, как нам видится, наиболее интенсивно работает в этой области. Евангельский текст в художественной структуре произведения и религиозные проблемы подлежат осмыслению в работах российских и зарубежных ученых. Это не только общелитературная тенденция последних лет, но и стремление к новому прочтению наследия Лескова, один из интереснейших аспектов его поэтики. Заметим, что термин «евангельский текст» достаточно условен: судя по широте материала, подлежащего изучению, сюда включается не только Новый Завет, но ветхозаветные тексты. Библия служит одним из источников «вечных начал» в истории человечества в целом, и литературы в частности.
Святочные рассказы Лескова - своеобразное развитие «евангельского текста» в творчестве писателя. Однако, как показывают многочисленные исследования , процесс этот амбивалентный, сопряжен с фольклорно-мифологическими мотивами и образами. Элемент фантастики - необходимый атрибут святочной прозы, потому метод Лескова Е.М. Пульхритудова
мир, 1999. С. 222-225; Она же: Эстетика и формы самосознания Н.С. Лескова // «Russian studies» 1999. Т. III. № 2. С. 63-90.
' Верещагин Е.М. Христианская книжность Древней Руси. М., 1996. С. 161.
31 Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: становление жанра. СПб., 1995; Старыгина Н.Н. Святочный рассказ как жанр // Проблемы исторической поэтики. Петрозаводск, 1992; Самсонова Н.В. Рождественский текст и его художественная антропология в русской литературе XIX - первой трети XX веков: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 1998; Кретова А.А. «Будьте совершенны ...» (Религиозно-нравственные искания в святочном творчестве Н.С. Лескова и его современников). М.; Орел, 1999.
определяет как «фантастический реализм» . С этой позиции рассматривается рассказ «Белый орел», который вызывает самое большое число интерпретаций. Так, например, общность подхода можно отметить в исследованиях Р.Н. Поддубной33 и Е.В. Тюховой34. Особую позицию занимают А.В. Пигин35 и В.О. Пантин36, которые выводят это произведение за пределы святочного жанра.
Поиски вечных нравственных ценностей неизменно приводили Лескова к древнерусской литературе, которая наравне с фольклором, библейским текстом являлась мощным источником сюжетов и мотивов в творчестве писателя. Вполне объясним и понятен тот факт, что, по словам Н.И. Прокофьева, именно в древнерусской литературе заложена целая система писательской работы, основы характерологии Лескова, отсюда же берут свое начало и лес-ковские праведники . Специфике функционирования агиографического жанра в творчестве писателя посвящены работы Е.А. Макаровой38, О.Е. Майоровой39, которые нам представляются весьма полемичными. Так, Е.А. Макарова утверждает, что обращение Лескова к древнерусской литературе есть стилизация ради «создания народного колорита», это некий промежуточный вариант между разрушением и реставрацией агиографического жанра. О.Е. Майорова более категорична в суждениях: исследовательница подчеркивает, что Лесков стремился «приспособить житие к господствующему художественному мышлению ... перевести его на язык литературы XIX века»40. Дума-
32 Пульхритудова Е. М. Творчество Н.С. Лескова и русская массовая беллетристика // В мире Лескова. М.,
1983. С. 149-185.
33 Поддубная Р.Н. О фантастическом рассказе Н.С. Лескова «Белый орел» // Творчество Н.С. Лескова.
Курск, 1986. С. 35.
34 Тюхова Е.В. К вопросу о «фантастическом реализме» Н.С. Лескова (рассказ «Белый орел») // Русская ли
тература 1870-1890 годов. Свердловск, 1987. С. 67.
35 Пигин А.В. Миф и легенда в творчестве Н.С. Лескова (Рассказ «Белый орел») // Проблемы исторической
поэтики. Петрозаводск, 1992. С. 128.
36 Пантин В.О. Морфология одной новеллы Лескова («Белый орел») // Русская литература. 1994. № 3. С. 64-
79.
'7 Прокофьев Н.И. Традиции древнерусской литературы в творчестве Лескова // Лесков и русская литература. М., 1988. С. 118.
'8 Макарова Е.А. Житийная традиция в миропонимании Н.С. Лескова // Проблемы литературных жанров. Томск, 1999. С. 228-233.
3'' Майорова О.Е. Рассказ Лескова «Несмертельный Голован» и житийные традиции // Русская литература. 1987. №3. С. 170-179. 4,1 Там же. С. 174.
ется, что интерес к агиографии у Лескова гораздо шире, речь идет не о реставрации или разрушении жанра, скорее, о создании принципиально нового, художественного произведения, в котором житийное начало претерпевает качественные изменения на всех уровнях текста. В методологическом плане особый интерес представляет ранняя монография О.Е. Майоровой , в которой автор через понятие системности литературной традиции стремится решить проблему усвоения опыта предшественников литературой нового времени.
Ряд научно-исследовательских работ посвящен изучению произведений, основанных на интерпретации сюжетов из Пролога, где первостепенными являются вопросы веры, любви, поиска истины, силы духа и нравственных испытаний42. Цикл проложных рассказов, получивший в целом положительную оценку, воспринимается Г. Гунном, например, как неудачный опыт писателя, особенно в создании женских образов. По мнению автора, Лесков боялся взяться за русские жития и легенды, но намеченный писателем путь означал возвращение к истокам, к корням, в этом исследователь видит чуть ли не единственный достойный внимания момент4 . Нам представляется, что несколько категоричное мнение не лишено основания. Во всяком случае, оно позволяет наметить ряд проблем, подлежащих дальнейшему изучению. Во-первых, отношение писателя к Прологу как повествовательному источнику и, одновременно, памятнику житийной литературы. Во-вторых, уместность употребления термина «проложные (прологовые) легенды» и, наконец, пристрастие Лескова именно к византийским житиям.
41 Майорова О.Е. Литературная традиция в творчестве писателя. М., 1985.
42 Державина О.А. «Великое зерцало» и его судьба на русской почве. М., 1965. С. 152; Троицкий В.Ю. Неко
торые сюжеты и образы древней русской литературы у Н.С. Лескова // Русская литература на рубеже двух
эпох (XVII - начало XVIII в.). М., 1971. С. 388-396; Он же: Лесков- художник. М., 1974. С. 88-112; Сухачев
Н.Л., Туниманов В.А. Развитие легенды у Лескова // Миф - Фольклор - Литература. Л., 1978. С. 114-136;
Горелов А.А. Н.С. Лесков и народная культура. Л., 1988. С. 272-276; Ранчин A.M. «Византийские легенды»
Н.С. Лескова и их источник - старопечатный Пролог // Творчество Н.С. Лескова в контексте русской и ми
ровой литературы: материалы международной научно-теоретической конференции, посвященной 100-летию
со дня смерти писателя. Орел, 5-7 сентября. 1995. С. 44-46; Дубянская Е.В. Поэтика лесковских легенд //
Творчество Н.С. Лескова в контексте русской и мировой литературы: материалы международной научно-
теоретической конференции, посвященной 100-летию со дня смерти писателя. Орел, 5-7 сентября. 1995. С.
35-36.
45 Гунн Г. Очарованная Русь. М., 1990. С. 32-37.
Существует обширный исследовательский материал по проблеме правед-ничества в творчестве Н.С. Лескова44. Однако до сих пор еще не выявлены и не обозначены хронологические этапы эволюции праведничества в творчестве писателя, не дано содержательного наполнения понятиям «праведник», «праведность».
Решение целого ряда вопросов, связанных с проблемой творческого осмысления Лесковым фольклорного, библейского, агиографического материала, невозможно без четкого осознания процессов их взаимодействия с литературой нового времени. Нам представляется, что в качестве методологической базы исследования могут быть использованы положения, разработанные Л.И. Емельяновым в монографии «Методологические вопросы фольклористики»45. Принципиально важны несколько моментов. Во-первых, по мнению ученого, усвоение писателем фольклора как одной из форм энергии есть процесс превращения ее в другие, качественно отличные формы (курсив наш - Г. Ш.), в которых специфические признаки этой «первичной формы» исчезают46. Во-вторых, в историко-литературном плане постановка проблемы взаимоотношений литературы и фольклора имеет смысл лишь тогда, когда отношение писателя к фольклору действительно характеризует и проясняет какую-то специфическую сторону его творчества. Думается, что и процесс усвоения писателем древнерусской литературы, «евангельского текста» претерпевает подобные качественные изменения, выявляет именно специфику творчества.
44 Горелов А.А. Н.С. Лесков и народная культура Л., 1988. С. 224; Конышев Е.М. Тема «праведника» в твор
честве А.И. Левитова и Н.С. Лескова // Творчество Н.С. Лескова. Межвузовский сб. научи, трудов. Курск,
1988. С. 125-128; Видуэцкая И.13. Толстой и Лесков. Нравственно-философские искания (1880-1890-е годы)
// Толстой и литература народов СССР. Ереван, 1978. С. 158; Аннинский Л. Блажные и блаженные Николая
Лескова // Вопросы литературы. 1988. № 7. С. 196; Maclean, Hugh. Nikolai Leskov. The Man and his Art. -
Harvard Universiti Press, Cambridge, Massachusetts, London, England, 1977; De Maeg-Soep, Carolina. The
Emansipation of Women in Russian Literature and Socienty. A Contribution to the Knovvlenge of Russian Society
during the 1960-s Ghetn State University. 1978; Хализев В., Майорова О. Лесковская концепция праведниче
ства// В мире Лескова. Сб. статей. М., 1983. С. 196-232; Косых Г.А. Праведность и праведники в творчестве
Н.С. Лескова 1870-х годов: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 1990; Хализев В.Е. «Герои вре
мени» и праведничество в освещении русских писателей XIX в. // Русская литература XIX в. и христианст
во. М., 1997.
45 Емельянов Л.И. Методологические вопросы фольклористики. Л., 1978.
46 Там же. С. 172.
В статье «Литературоведение и фольклористика» Л.И. Емельянов, развивая основные положения своей предыдущей работы, акцентирует внимание на «литературных универсалиях»», т.е. «сюжетных и характерологических «формулах»», которые так или иначе издревле наличествуют в фольклоре, древнерусской литературе. По мнению исследователя, историческое движение «универсалии» есть разная степень количества (выделено нами -Г. Ш.), перешедшего в новое качество, новая «семантика», лишь морфологически воспроизводящая «универсалию». И поскольку «морфология» остается величиной постоянной, «семантика» - переменной, фиксирующей всякий раз новую трансформацию универсалии, то естественно, что и весь историко-
литературный процесс конкретизируется именно в сфере «семантики» . Это еще одно принципиальное положение, важное для нашего исследования, поскольку в дальнейшем мы обратим особое внимание на изменение семантики, например, мотивных комплексов в процессе их трансформации.
Мифопоэтический анализ художественного произведения невозможен без выяснения природы мифа, его терминологического определения. В нашем понимании основополагающим является осознание сложной диалектической и символической природы мифа, проявления в нем архетипического начала, особенностей мифологического мышления (индивидуального и коллективного), а также способов актуализации мифа в литературе нового времени. Основы исследования мифа в интересующем нас аспекте были заложены в трудах российских и зарубежных ученых XIX-XX столетия и продолжают развиваться сейчас.
Мифологическая теория в отечественной науке во второй половине XIX столетия представлена именами Ф.И. Буслаева, А.Н. Афанасьева, А.А. По-тебни, А.Н. Веселовского.
Емельянов Л.И. Литературоведение и фольклористика // Взаимодействие наук при изучении литературы. Л., 1981. С. 102-130 48 Там же. С. 129.
В теории Ф.И. Буслаева миф предстает как деятельность, где мифологическое мышление - вид творческой активности человека 9. Язык мыслится как фактор хранения и передачи культурной традиции, потому в нем заложен определенный механизм, позволяющий не только сохранять черты мифологического мышления, но и продуцировать их заново. Интерес А.Н. Афанасьева к фольклористике и этнографии способствовал не только исследованию «археологии русского быта», но и написанию серьезных работ в этой области, объединенных впоследствии в трехтомный труд «Поэтические воззрения славян на природу». По наблюдениям А.Л. Топоркова, в этой фундаментальной работе ученый не столько реконструировал древнюю мифологию, сколько завершал ее строительство, прерванное христианством5 . С точки зрения А.А. Потебни, специфика мифа определяется нерасчлененностью образа и значения. Исследователь отметил, что образная символика полисемантична, а, значит, метафоричен язык и миф, что исконный символизм языка и мифа порождает поэтические тропы. Крайне важна для современного литературоведения идея А.А. Потебни о двойственной природе мифологического мышления как явления доисторической эпохи и как вневременной составляющей мышления homo sapiens. Понимание этого дает возможность говорить об индивидуальном мифотворчестве (в этом мы усматриваем природу мифопоэти-ческого в творчестве писателя) и коллективном (в этом корни порождаемых в народе апокрифов, легенд). Не меньший интерес представляют труды А.Н. Веселовского в области мифологии и славянского фольклора, обогатившего теорию мифа рядом новых положений. Во-первых, как отмечает исследователь, миф - поздний и сложный продукт развития мысли, мифология не дана изначально, а пребывает в процессе становления. Во-вторых, различаются разные типы мифа: первобытный и религиозный, миф-слово и миф-повествование, миф как источник развития образов и как его побочный результат. Причем эти оппозиции включены в сложную систему противопос-
4> Буслаев Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. Т. I. СПб., 1861. С. 168. 50 Топорков А.Л. Теория мифа в русской филологической науке XIX века. М., 1997. С. 232.
тавлений: мотив-сюжет, самозарождение-заимствование, народный обряд -религиозный культ, язычество-двоеверие. А.Н. Веселовский обосновал взгляд на европейское и русское средневековье как вторую эпоху мифического творчества51. Проблема взаимодействия язычества и христианства в интерпретации ученого перерастает в проблему взаимодействия разных культурных языков, диалог культур продолжается во внутреннем семантическом пространстве конкретных слов и народно-поэтических текстов.
В целом же, подводя итог мифологическим концепциям русских филологов XIX века, можно сделать следующие выводы: миф обладает сложной диалектической и символической природой, тесно связан с языком и фольклором; мифологическое мышление есть явление доисторической эпохи и вневременная составляющая мышления homo sapiens. В исследовании А.Л. Топоркова «Теория мифа в русской филологической науке XIX в.» содержится ряд крайне важных положений, касающихся теории мифа, теории художественного текста. Так, в частности, подчеркивается, что художественный текст в трудах российских ученых-мифологов трактовался как многоуровневое образование, в котором наиболее глубокие слои связаны с архетипами. Значение текста не ограничивается только тем, что вкладывает в него автор, а представляет собой диалектическое единство фольклорно-мифологической традиции и индивидуальной авторско-исполнительской интенции, «применения» архетипических представлений к актуальным истори-
ческим и бытовым ситуациям .
В западноевропейской науке теории мифа весьма разнообразны и представлены именами Ф.В. Шеллинга, Леви-Брюля, В. Вундта, 3. Фрейда, К.Г. Юнга, М. Элиаде, Клода Леви-Стросса, Р. Барта и др. Исследованию теории мифа в трудах этих ученых предпослана монография Е.М. Мелетинского
51 Веселовский А.Н. Статьи о сказке // А.Н. Веселовский. Собр. Соч. М.; Л., 1938. Т. 16. С. 11.
52 Топорков А.Л. Теория мифа в русской филологической науке. М., 1997. С. 407.
53 Шеллинг Ф. Философия искусства. М., 1966; Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1930; Вундт В.
Миф и религия. СПб., 1913; Фрейд 3. Тотем и табу. М., 1923; Юнг К.Г. Архетип и символ. М., 1991. Элиаде
М. Аспекты мифа. М., 1995; Леви-Стросс К. Структура мифа // Вопросы философии. 1970. № 7; Барт Р. Ми
фологии. М., 1996.
«Поэтика мифа» . В отечественном литературоведении, как полагает Е.М. Мелетинский, мифопоэтические теории XX в. развивались благодаря таким ученым, как A.M. Золотарев, Ю.П. Францев, С.А. Токарев, А.Ф. Лосев, И.Г. Франк-Каменецкий, О.М. Фрейденберг, Я.Э.Голосовкер, М.М. Бахтин, В.Н. Топоров, В.В Иванов, А.Ф. Лосев, Ф.Х. Кессиди. Необходимо подчеркнуть, что и среди ученых XX столетия нет единства в осмыслении природы мифа.
Исследования Е.М. Мелетинского акцентируют внимание на двуединой сущности мифа как совокупности определенного набора представлений о мире и повествований о конкретных фантастических персонажах. По своей сущности, как утверждает автор, «миф, по крайней мере первобытный, есть символическое описание модели мира <...> Мифологическая логика метафорична, символична, широко оперирует двоичными оппозициями чувственных качеств»55. Развивая и уточняя идеи А.Н. Веселовского, автор констатирует, что проблему соотношения мифа и ритуала можно трактовать как словесный и действенный аспект одного и того же феномена.
Разнообразие подходов к изучению мифа порождает и многообразие определений самого понятия «миф». Мы не ставим перед собой задачу дать окончательный и единственно возможный вариант определения мифа; для нас важно выявить его специфические черты, проявляемые в художественном творчестве. Прежде всего, важно подчеркнуть, что:
миф обладает сложной диалектической и символической природой, познавательной и эстетической функциями, тесно связан с языком и фольклором; язык, служащий для описания мифологической системы, включает в себя семиотические оппозиции;
миф как проявление мифического сознания поддается припоминанию;
миф как продукт индивидуального авторского мифотворчества связан с процессом ремифологизации, сознательным обращением к мифу как жанру.
" Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976.
55 Мелетинский Е.М. Миф и историческая поэтика фольклора // Мелетинский Е.М. Избранные статьи и воспоминания. М., 1998. С. 12-13.
Все вышеперечисленное задает вектор исследования в области мифопо-этики, но не определяет само содержание термина «миф», «мифопоэтика». Как справедливо утверждает А.С. Козлов, «трансисторическое понимание мифа ведет к отрицанию его исторических границ и к терминологической путанице. Проблема связи мифа и современной литературы может быть решена, исходя из подвижного подхода: развиваясь из мифа как из своего естественного источника и сохраняя видовую связь с ним, литература вместе с тем и преодолевала миф, прямо отрекаясь от него»56. Тем не менее, пока существует подобная перегруженность слова «миф», в определении мифопо-этики также будет существовать неоднозначность.
Изучение мифопоэтического аспекта русской литературы XIX-XX вв. в последние десятилетия приобрело особое значение . Вне всякого сомнения, многочисленные исследования В.Н. Топорова в области мифопоэтического заслуживают особого внимания, поскольку им были разработаны методологические основы этого подхода. В монографии «Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического», включающей работы разных лет, настоятельно подчеркивается, что русская литература XIX столетия рассматривается под особым углом зрения. В ней не только выявляются «универсальные модусы бытия» (архетипическое, символическое, мифологическое), но и анализируется процесс «формирования и разыгрывания» самими художественными текстами мифологического, символического, когда ар-хетипическому открывается «путь из темных глубин подсознания к свету
сознания» . Мифопоэтическое, по определению автора, есть творческое начало «эктропическои направленности», которое является составной частью
56 Современное зарубежное литературоведение. Энциклопедический словарь М., 1999. С. 224.
57 Бурдин В.В. Мифологическое начало в поэзии К.Д. Бальмонта 1890-1900-х годов: Автореф. дис. ... канд.
филол. наук. Иваново, 1998; Глухова Е.В. «Посвятительный миф» в биографии и творчестве Л. Белого: Лв-
тореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1998; Иванов И.II. Древнеславянский языческий миф в художествен
ном мире М. Горького: Автореф. дис. ... д-ра. филол. наук. М., 2000; Крохина Н.П. Миф и символ в роман
тической традиции (в русской поэзии и эстетике начала XX в.): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М.,
1990; Кузьмищсва Н.М. Мифопоэтическая модель мира в «маленьких» поэмах С.А. Есенина 1917-1919-х
годов: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1998; Радбиль Г.Б. Мифология языка Андрея Платонова. Н.
Новгород, 1998. и др.
58 Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.,
1995. С. 4.
процесса ремифологизации и демифологизации. Подчеркнем, что ремифологизация и демифологизация не подразумевают буквально реставрацию мифа или его разрушение. Как утверждает автор, эти процессы связаны с созданием энергетически богатых образов действительности (ремифологизация) и с разрушением стереотипов мифопоэтического мышления (демифологизация)59. В.Н. Топоров выявляет ряд признаков, по которым можно отличить мифопоэтические тексты: это целый ряд универсальных мифопоэтических схем, которые выводятся из подсознания и трансформируются в дальнейшем творчестве писателя (размытость границ между героем и антагонистом, именем собственным и нарицательным). К числу универсальных схем относятся и оппозиция «центр-периферия», закат солнца, путь (его троекратность, начало и конец, пересечение порога дома), вертикальный путь (мотив лестницы, спуск по ней и подъем), десакрализация архаичных представлений о числовом ряде60.
Важным моментом, на котором заостряет внимание В.Н. Топоров, является присутствие мифопоэтического в современной жизни, в сознании отдельного индивида. Этот факт ученый объясняет способностью эмоциональной, художественной натуры видеть все вокруг с точки зрения мифопоэтической архаики, когда все индивидуальное, конкретное, находящееся на поверхности, сводится к типовому, парадигматическому, архетипическому61.
Проблемам интерпретации текста, его структурной организации, нового понимания и отражения в нем «жизненной судьбы писателя» посвящено исследование В.Н. Топорова «Господин Прохарчин», ряд интересных теоретических предпосылок и наблюдений мы находим в более поздней работе ученого «Минус» - пространство Сигизмунда Кржижановского»62, где выявляет-
59 Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.,
1995. С. 5.
60 Топоров В.Н. О структуре романа Достоевского в связи с архаичными схемами мифологического мышле
ния («Преступление и наказание») // Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтиче
ского: Избранное. М., 1995. С. 207-211.
61 Топоров В.Н. Петербургские тексты и петербургские мифы // Миф. Ритуал, Символ. Образ: Исследования
в области мифопоэтического: Избранное. М., 1995. С. 384.
62 Топоров В.Н. «Минус»-пространство Сигизмунда Кржижановского // Миф. Ритуал. Символ. Образ: Ис
следования в области мифопоэтического: Избранное. М., 1995. С. 476-575.
ся взаимозависимость человека и пространства, процесс взаимопроникновения, взаимоизучения и фактически неразличения субъекта и объекта вследствие их взаимозамещаемости. Таким образом, миф, порожденный личностью, порождает собственные оппозиции, не являющиеся архетипическими в общепринятом смысле, но играющие столь же важную роль в контексте произведения, в создании мифопоэтического.
Итак, в мифопоэтике В.Н. Топоров выделяет в качестве основополагающего начала процесс ремифологизации и демифологизации. Интерпретация текста предполагает множественность смыслов, а общие принципы отбора и синтеза материала, установление семантического единства интерпретируемых текстов позволяет исследователю говорить о «едином тексте» русской литературы.
Своеобразным продолжением идей В.Н. Топорова является исследование Н.Г. Медведевой «Миф как форма художественной условности» 63, работа А.И. Журавлевой «Русская классика как национальная мифология»64, работа И.Л. Бражникова «Мифопоэтический аспект литературного произведения»65. В русле мифопоэтики в последнее десятилетие заново «прочитывается» творчество А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя 6б, М.Ю. Лермонтова67, Ф.М. Достоевского68. Таким образом, идеи В.Н. Топорова послужили мощным стимулом для развития новых подходов к анализу текста.
63 Медведева Н.Г. Миф как форма художественной условности: Автореф. дне. ... канд. филол. наук. М.,
1984.
64 Журавлева А.И. Русская классика как национальная мифология // Проблемы литературных жанров. Мате
риалы IX международной научной конференции, посвященной 120- летию со дня основания Томского го
сударственного университета. 8-Ю декабря. Томск, 1998.Ч. I. С. 11-14.
6 Бражников И.Л. Мифопоэтический аспект литературного произведения: Автореф. дне. ... канд. филол. наук. М., 1997. С. 3.
ь6 Соломонова В.В. Обытовление мифа в повести А.С. Пушкина «Станционный смотритель» // Человек. Культура. Слово. Мифопоэтика древняя и современная. Омск, 1994. С. 70-74; Крекина Л.И. Христианско-мифологическая традиция в русской литературе 30-40-х г.г. XIX века. Тюмень, 1997. С. 37-75; Поплавская И.А. Лицейское творчество А.С. Пушкина в аспекте мифопоэтики // Проблемы литературных жанров. Томск, 1998. С. 145-149.
67 Мехтиев В.Г. Романтический миф о демонических героях М.Ю. Лермонтова в художественном сознании И.С. Лескова: «Демон» и «Островитяне» // Религиозно-мифологические тенденции в русской литературе XIX в. Межвуз. сб. научных трудов. М., 1997. С. 164-171.
08 Каменева H.E. Книга Иова в контексте романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» // Человек. Культура. Слово. Мифопоэтика древняя и современная. Омск, 1994. С. 74-82.
Изыскания СМ. Телегина в области мифопоэтического основаны на отрицании символической природы мифа. Две монографии, «Философия мифа» и «Жизнь мифа в художественном мире Достоевского и Лескова»69, пожалуй, единственные в своем роде исследования, посвященные не только теоретическому обоснованию метода мифореставрации, но и относящиеся непосредственно к проблеме мифопоэтической интерпретации произведений Н.С. Лескова.
Отказываясь от символической природы мифа и осуществляя попытку реставрировать конкретный миф в конкретном художественном произведении, автор получает несколько одноплановый анализ произведения. Ссылка на исследования А.Н. Афанасьева, А.Н. Веселовского, А.А. Потебни и Ф.И. Буслаева и мифологическую школу, сама попытка реставрировать изыскания предшественников, нам представляется малопродуктивной, так как во внимание принимаются только те идеи, которые «совпадают» с предложенным СМ. Телегиным методом мифореставрации. Тем не менее, как уже говорилось, эти ученые приблизились к пониманию сложности мифа, его диалектической и символической природы. Однако метод мифореставрации имеет своих приверженцев, в числе которых Т.А. Алпатова, Р.Л. Шмароков, Е.А Абрамова, Е.В.Николаева70.
Тематика нашей работы предполагает исследование мифопоэтических сюжетов и мотивов в творчестве Н.С. Лескова. Нам представляется, что наиболее продуктивны несколько теорий: теория семантической целостности мотива, разработанная в трудах А.Н. Веселовского71, А.Л. Бема72, О.М. Фрейденберг7 , В.Я. Проппа , дихотомическая модель мотива как «инвари-
69 Тслспш СМ. Философия мифа. М., 1994; Он же: Жизнь мифа в художественном мире Достоевского и
Лескова. М., 1995.
70 Алпатова Т.А. Миф и поэзия // Миф. Литература. Мифореставрация. М., 2000. С. 15-27; Шмароков Р.Л.
Мифотворчество // Миф. Литература. Мифореставрация. М., 2000. С.28-39; Абрамова Е.А. Мифореализм //
Миф. Литература. Мифореставрация. М., 2000. С. 39-44; Николаева Е.В. Миф и религия // Миф. Литература.
Мифореставрация. М., 2000. С. 44-55.
71 Веселоіккий А..Н. Историческая поэтика. М., 1989.
72 Бем А.Л. Мотив и сюжет// Силантьев И.В. Тория мотива в отечественном литературоведении и фолькло
ристике. Очерк историографии. Новосибирск, 1999. С. 76-85.
73 Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. Подготовка текста и общая редакция Н.В. Брагинской. М.,
1997.
ант I вариант», последовательно разрабатываемая в трудах Б.Н. Путилова , Н.Д. Тамарченко76, А.К. Жолковского, Ю.К. Щеглова77, а также вероятностный подход, напрямую связанный с категорией ядерных и периферийных элементов семантической структуры мотива78.
В нашей работе мы опираемся на определение мотива как формульного обобщения повторяющихся сюжетных элементов, которые характеризуются устойчивым набором значений, способных создавать семантический полифонизм. Мотив состыковывается конструктивно и семантически с другими мотивами, образуя блоки (мотивный комплекс), сцепление которых продвигает развитие сюжета. Под сюжетом понимается сложная система, состоящая из мотивных блоков, связанных с конкретным содержанием произведения.
Актуальность изучения мифопоэтического аспекта творчества Н.С. Лескова продиктована недостаточной степенью изученности данной проблемы. Существующие исследования отражают отдельные вопросы религиозного, мифологического характера. Мифопоэтические сюжеты и мотивы в творчестве Н.С. Лескова - это сложное переплетение и взаимодействие мифологического, христианского, фольклорного и, непременно, материала древнерусской литературы; их взаимообусловленность, функционирование на уровне структуры произведения, образов, сюжета и комплекса мотивов, входящих в него. Выявление мифопоэтических сюжетов о праведниках, о договоре человека с дьяволом, сюжетов, связанных с темой юродства и скоморошества и мотивов, их определяющих, позволяют пересмотреть традиционные представления о «лесковских праведниках», выявить специфику сюжета о дого-
74 Пропп В.Я. (Собрание трудов) I. Морфология <волшебной> сказки. II. Исторические корни волшебной
сказки. М., 1998.
75 Путилов Б.Н. Мотив как сюжетообразующий элемент // Типологические исследования по фольклору.
Сборник статей в память В.Я. Проппа. М., 1975; Он же: Героический эпос и действительность. Л., 1988; Он
же: Фольклор и народная культура. СПб., 2003.
76 Тамарченко Н.Д. Мотив // Н.Д. Тамарченко, Л.Е. Стрельцова. Литература путешествий и приключений.
Путешествие в «чужую» страну. М., 1994. С. 229-231; Он же: Мотив преступления и наказания в русской
литературе (введение в проблему) // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы: Сюжет
и мотив в контексте традиции. Новосибирск, 1998. С. 38-48.
"Жолковский Л.К., Ю.К. Щеглов. Работы по поэтике выразительности. М., 1996.
78 Силантьев И.В. Мотив в системе художественного повествования. Проблемы теории и анализа. Новосибирск, 2001. С. 35-44.
воре с дьяволом в произведениях Н.С. Лескова, установить подвижность и сложность мифопоэтической системы юродства и скоморошества.
Объектом исследования являются сюжеты о праведниках, о договоре человека с дьяволом, сюжеты, связанные с темой юродства и скоморошества, а также комплекс мотивов, их составляющих. Анализируются произведения, наиболее репрезентативные для нашего исследования: повесть «Житие одной бабы», хроника «Божедомы. Хроника лет временных», роман-хроника «Соборяне», роман «На ножах», повести «Островитяне», «Очарованный странник», рассказы «Котин доилец и Платонида», «Павлин», «Шерамур», легенда «Скоморох Памфалон».
Выявление и привлечение источников сюжетов (прологи, минеи, легенды, древнерусские повести, фольклорный материал) позволило определить специфику их функционирования в поэтике Н.С. Лескова. Это стало предметом исследования.
Цель работы -установление связи сюжетов и мотивов произведений Н.С. Лескова с фольклором, древнерусской литературой, определение характера их взаимодействия.
Для достижения поставленной цели необходимо решить ряд задач:
установить и обосновать выбор сюжетов и мотивов, генетически связанных с фольклором, древнерусской литературой, библейскими источниками, определение их приоритетности и актуализации в художественных произведениях Н.С. Лескова;
определить подходы к исследованию проблемы праведничества в творчестве Лескова, выявить специфику развития сюжета о праведниках и комплекса мотивов, его составляющих, в том числе, мотивы грешной и праведной любви, мотивы гордыни, аскезы и т.п.;
выявить сложность и своеобразие мотивов, характерных для сюжета о договоре человека с дьяволом, проявляющихся в подтексте некоторых произведений писателя; определить сложность и вариативность этого сюжета в
связи с особенностями мифопоэтики Лескова, что позволит говорить об этом сюжете как о «мерцающем»;
обозначить сложность и неодномерность прочтения Лесковым категории «бесноватости», в связи с этим наметить две линии развития сюжета о договоре человека с дьяволом (линия «подневольных грешников» (бесноватых) и грешников, сознательно вступающих в договор), определить мотивы, выявляющие их сущность;
определить специфику развития мотивов, выявляющих место и роль скоморошества и юродства в мифопоэтической системе Н.С. Лескова.
Научная новизна работы заключается в следующем: впервые установлены минеиные, патериковые, проложные источники, мотивные комплексы которых включены в сюжеты произведений Лескова; определен характер взаимодействия мотивов (перелицовывание, диффузия); в мифопоэтике Лескова выявлен ряд ключевых мотивов, определяющих развитие сюжетов о праведниках, о договоре человека с дьяволом.
Специфика анализируемого материала предполагает комплексное изучение произведений, использование методов: «конкретного литературоведения» (Д.С. Лихачев), основанного на методике медленного чтения, выявляющего конкретное в анализе стиля, интерпретации произведения, комментировании отдельных мест; биографического метода, культурно-исторического, сравнительного, структурного.
Положения, выносимые на защиту:
Обращение Лескова к мотивам и сюжетам древнерусской литературы, фольклора, библейским текстам есть особый вид авторской рецепции, напрямую связанный с решением художественных задач.
Мифопоэтический сюжет о праведниках в художественной системе Лескова распадается на «мужскую» и «женскую» линии, каждая из которых развивается нелинейно.
Мифопоэтический мотив праведничества строится на типе поведения героев: мужской тип поведения - это уход из мира или трагически завер-
шившаяся попытка противостоять миру; женский тип поведения - сохранение «кода чистоты», стремление к сбережению внутренней цельности. Праведность - результат личностного развития.
Инвариантный сюжет о «юродивых Христа ради» в творчестве Лескова трансформируется. Создается авторская видовая парадигма, в которой доминирует «чрева-ради юродивый». Содержание мотивного комплекса этого варианта сюжета редуцировано: актуализированы формальные признаки юродивых.
Тип поведения скоморохов ориентирован на родовые признаки правед-ничества. Наблюдается смешение мотивных комплексов сюжетов о скоморохах и юродивых.
Древнерусская модель сюжета о договоре человека с дьяволом нарушена: ее фрагменты мерцают в двух сюжетных линиях - о бесноватых («подневольных грешниках») и героях с фатальной, предопределенной судьбой.
Сюжетообразующие мотивы заявлены в заглавиях произведений, именах и прозвищах героев. Семантические оппозиции (день/ночь, центр/периферия, низ/верх, сухой/зеленый, богатырь/карлик и т.д.) и специфика их развертывания в произведениях Лескова позволяет говорить об усложнении сюжетов о праведниках и о договоре человека с дьяволом, об «обрастании» их дополнительными мотивами.
Содержание диссертации: диссертация состоит из введения, трех глав и заключения.
Во введении дан анализ исследовательских работ в области поэтики Н.С. Лескова, теоретически обоснованы и основные понятия, на которые мы опираемся (мотив, сюжет, мифопоэтика).
В первой главе «Мифопоэтика сюжета о праведниках в творчестве Н.С. Лескова» анализируются сюжеты о праведницах и праведниках, выявляются особенности развертывания каждого сюжета в сравнении с традиционным. Исследуется ряд произведений («Житие одной бабы», «Островитяне», «На ножах», «Павлин», «Котин доилец и Платонида» и др.), в которых
сюжет о праведниках во многом предопределен типом поведения героя (праведника, праведницы).
Во второй главе «Юродство и скоморошество в мифопоэтической системе Н.С. Лескова» в опоре на феноменологические признаки юродства определяются мотивы и специфика развертывания сюжета о «чрева-ради юродивом» Шерамуре, устанавливаются видовые признаки лесковского юродивого, доказывается, что идея юродства как «самоизвольного мученичества» у Лескова низведена. Скоморошество же, напротив, ориентировано на праведничество.
В третьей главе «Демонологические мотивы в мифопоэтике Н.С. Лескова» анализ произведений «Житие одной бабы», «Божедомы. Хроника лет временных», «На ножах», «Соборяне», «Очарованный странник» позволяет установить, что инвариант сюжета о договоре человека с дьяволом представлен фрагментарно, на уровне «мерцающего подтекста»; комплекс мотивов его составляющих редуцирован.
В заключении сделаны выводы, намечены перспективы дальнейшей работы.
Актуализация сюжета о праведницах в мифопоэтической системе Н.С. Лескова
«Житие одной бабы» (1863)1 - первое крупное произведение Лескова, долгое время считавшееся неудачным опытом писателя. Так, например, Л. Гроссман отмечал лишь принцип построения драмы «на отсталых и жестоких нравах самого крестьянства» . Внимание Б.М. Другова было акцентировано на растянутости описания и диалогов, необработанности материала, а введение в текст песенного и фольклорного материала считалось «искусственным» и тяжеловесным В исследовании И.В. Столяровой подчеркивалось идейно-тематическое своеобразие повести, драматическая судьба крестьянки Насти . Позднее внимание ученых привлекли и другие стороны этого произведения. В частности, Н.С. Русина5отмечала мастерство Лескова-художника в описании деревенского быта, знании фольклорного, песенного материала, который служит способом выражения внутреннего мира героев. В целом, как полагает автор, «Житие» стало своеобразным определением творческой позиции Лескова.
Обилие фольклорного песенного материала, включенного в «Житие», позволило исследователям определить способы его функционирования в художественной системе произведения. Г.Н. Михайлова полагает, что в ранних произведениях Лескова, к которым принадлежит и «Житие», песня служит «аксессуаром крестьянского быта» и «средством его изображения» . Новизна способов художественной интерпретации фольклора и расширение самого круга фольклорных привлечений интересует в «Житии» А.А. Горелова . Автор отмечает особую роль песенного материала, продвигающего сюжетное действие, являющегося действующим лицом повести. Особая роль песни как способа организации монолога или диалога, «музыкально-психологической мотивировки поступков героев» отмечена и Л. Озеровым.
Психологическое состояние Насти в сцене свадебного обряда исследует Е.В. Тюхова, которая справедливо полагает, что внешнее состояние героини (почернела, словно умерла) характеризует ее внутренние переживания9. Некоторая общность анализа «Жития» наблюдается и в статье Е.А. Михеиче-вой10, которая вводит термин «суммарно-обозначающий психологизм», когда чувства называются, но не исследуются глубоко и полно, внутренняя жизнь передается через внешний облик (например, в сцене венчания Насти и Гришки Прокудина). Автор, исследуя проблему психологизма в житийном жанре, обращается к произведениям XIX и XX вв., когда агиографический жанр претерпел существенные изменения. Вероятно, этим объясняется употребление термина «литературное житие», отличительным признаком которого является большая экспрессия, субъективность, а назидательность же чаще всего скрыта в подтексте. Нам представляется, что этот термин допустим, однако требует значительных уточнений.
В целом, необходимо отметить, что интерес, проявляемый в последнее десятилетие исследователями к «Житию», позволил «включить» это произведение в общую художественную систему Лескова. Для нас «Житие» представляет особый интерес как своеобразная творческая лаборатория писателя, где, как мы полагаем, намечены основные моменты будущих творческих открытий.
Выбор Лесковым заглавия для своего первого крупного произведения, вероятно, не был случайным. «Житие одной бабы» как нельзя лучше отражает авторскую интенцию: три слова семантически «загружены», задают определенное направление читательскому восприятию.
Включение слова «житие» в заглавие произведения традиционно дает эмоциональное «предупреждение» читателю, в каком художественном ключе будет вестись повествование, указывает на характер содержания и жанровые особенности данного сочинения. Некоторая стереотипность помогает «узнавать» необходимые мотивы, сюжеты, образы11. Благодаря авторскому указанию на жанр произведения, легко «воспроизводится» и принцип изложения материала. Словом, житие вызывает к жизни целый комплекс устойчивых образов, мотивов, которые создают совершенно определенный эмоциональный фон для восприятия читателем, иногда и слушателем, этого душеполезного чтения. Следовательно, заглавие изначально определяет и тип героини -праведница.
Словосочетание - «одной бабы» - подчеркивает абсолютную «несвятость» героини. Это обычная баба, одна из многих: ее невычленимость из толпы размывает изначально высокий, дидактический смысл «жития». Кроме того, употребление разговорного «баба» усиливает эмоционально-экспрессивную окрашенность заглавия, удваивая принцип снижения пафос-ности «жития».
В агиографической традиции указание имени святого обязательно: имя становится символом, определяющим жизненный путь, а заглавие жития зачастую является и указателем сюжета. Например, «Память преподобной матери нашей Анастасии, переименованной Анастасием скопцом» (март 10), где повествуется о прекрасной Анастасии, вынужденной бежать из родного дома из-за внезапной ненависти к ней царицы Феодоры. По сути дела, в за- главии отражены ключевые моменты развития сюжета: восхождение до почитания «преподобной матери», потом поворотный момент - переименование как смена образа жизни - затворничество.
В самом заглавии «Житие одной бабы» уже заложен некий момент полемики Лескова с традицией. Древнерусская литература, агиография - инструментарий для воплощения авторской идеи.
Вариант сюжета о праведнике в мифопоэтической системе Н.С. Лескова
Рассказ «Котин доилец и Платонида» (1867) традиционно причисляется исследователями к праведническому циклу Лескова. Определение главного героя как праведника не ставилось под сомнение и принималось за аксиому. Указателем служил, как правило, текст «Соборян», где Туберозов в своей проповеди провозглашает Пизонского праведником. Тем не менее, рассказ о Константине Пизонском первоначально входил в хронику «Чающие движения воды», впоследствии в «Соборянах» сохранился лишь эпизод о нем. В сборнике очерков, повестей и рассказов (1867) он появился уже отдельно под заглавием «Старгородцы (Отрывки из неокончемного романа «Чающие движения воды»). I Котин доилец и Платонида». Столь многократное возвращение Лескова к образу Пизонского, стремление сохранить этот тип героя в своей художественной системе требует объяснений. 1.2.1.1. Имена действующих лиц рассказа «Котин доилец и Платонида» - Константин Пизонский, Маркел Семенович, Авенир, Платонида - «семан тически загружены» в агиографической традиции. Имя, как отмечает Н. Ф. Дробленкова, может выполнять сюжетообразующую функцию, задавая опре деленный вектор восприятия и интерпретации произведения в целом50. В рассказе Лескова герой дважды меняет имена: в годовалом возрасте, когда вынужден жить с матерью в женском монастыре, и в двенадцатилетнем воз расте, когда вышел из монастыря в мир. Эти этапы жизни Пизонского важ ны, поскольку маркируют два знаковых события уход в монастырь и уход из монастыря в мирскую жизнь. 1.3.1.2. Мотив ухода в монастырь, традиционный для агиографии, в рас сказе Ы.С. Лескова приобретает иное содержание. Пизонский после трагиче ской гибели отца, вместе с матерью вынужден был жить в монастыре, куда они подались от безысходности: «Не имея ни роду, ни племени, ни приста нища, куда приклонить голову, вдова Пизонская приютилась в женском мо настыре, в келейные. Туда же, в женский монастырь, внесла она с собою и своего сына, назвав его обманно девочкой Макриной»; пол ребенка никогда и никем не был определен, а «само дитя .... тоже считало себя девочкой»51 . По достижении двенадцатилетнего возраста вдова отдала сына в духовное при ходское училище под настоящим именем Константина Пизонского. Эти этапы жизни Пизонского «подсвечивают» сюжет о праведнике, знакомый читателю, современнику Лескова, по Прологу, Четьим-Минеям. Так, в «Житии преподобной Марии, подвизавшейся в мужском образе под именем Марина, и отца ее преподобного Евгения» (12 февраля) и в «Житии и подвигах преподобной матери нашей Феодоры, подвизавшейся в мужском образе» (11 сентября) в развитии сюжета мы находим много общего с историей Фрагменты сюжетов этих житий могли послужить одним из источников рассказа Н.С. Лескова «Котин доилец и Платонида», где особый интерес представляет нестандартность ситуации, нежели назидательный смысл (одоление страстей, умерщвление плоти, дар предвидения и исцеления и т.п.). Двенадцатилетнее пребывание Пизонского в женском монастыре способствует формированию черт, характерных для женского типа поведения. В самые ответственные минуты жизни Пизонский говорит и мыслит о себе в женском роде: «я была, я пришла, я ела» (3, 225). Более того, он выполняет функции, изначально присущие только женщинам: обустройство и содержание дома, шитье. Окружающие, потешаясь над ним, продолжают называть его женским именем - Макрина. Да и рассказчик, отзывается о герое в трех лицах - мужском, среднем и женском. «Несчастное дитя прежде всего сделалось всеобщем посмешищем. Скинув с себя свой женский псевдоним, оно ... никак не могло приучиться считать себя мальчиком...» (3, 225). «Он прежде всего подумал о хлебе» (3, 226). «Неизвестно, докуда бы продолжалось такое сладкое и поэтическое житье нашей Макрины, если бы ее ... не отдали «по разряду» в рекруты» (3, 227). Смешение мужского и женского начала, с одной стороны, создают комический эффект, порождающий смех окружающих, с другой стороны, становится причиной бед и гонений Пизонского.
. «Юродивые Христа ради» и «чрева-ради юродивые» в миропонимании Н.С. Лескова
Мотив бесноватости в повести Н.С. Лескова «Житие одной бабы»
Житие одной бабы - своеобразная творческая лаборатория, где сконцентрированы мотивы, образы, темы, которые получат впоследствии полное развитие в других произведениях мастера, в том числе и элементы интересующего нас сюжета о договоре человека с дьяволом.
Нежелательное замужество Насти становится причиной ее душевного расстройства. Этот эпизод сопоставим с известной русскому читателю «Повестью о Соломонии», мучимой бесами, попавшей в их плен после свадьбы. Как отмечает А.В. Пигин, свадьба - лиминальный период в жизни человека, когда «козни нечистой силы особенно опасны» . Причиной вселения бесов в человека может быть несколько, в том числе и нарушение церковных норм. Соломонию, например, «пияный поп крестил», что равно лишению оберега свыше, а после свадьбы ее лишь ненадолго муж оставил, и его место заняли бесы. Два события способствовал тому, что Соломония стала бесноватой.
Таинство брака предполагает единение души и тела, а главное - пребывание в любви как проявлении высшей, божественной сущности человека. Брак же Насти и Григория - фикция, формальное объединение чужих интересов (Костика и Прокудина). Следовательно, отсутствие любви в браке нарушает церковную заповедь — это одна из причин, способствовавшая проявлению болезненных припадков Насти. Мотив бесноватости героини как проявление болезни, душевного смятения постепенно актуализируется в тексте. Явственнее он проявляется в те моменты, когда Настя бывает в доме Прокуди-ных, когда ее пытается лечить отставной солдат или священник отец Ларион. «Стала Настя такая мудреная ... если тут на нее глянуть пристально или заговорить с ней о том, что близко ее сердцу, сейчас у нее припадок. Пойдет ее корчить, ломать, и конца нет мукам»9.
Бегство Насти из дома Прокудиных и последовавшее затем исцеление в доме Силы Крылушкина можно рассматривать как зарождение мотива отстранения от бесовской силы, исцеления при помощи святого . Традиционное для агиографии заступничество святых в «Житии» приобретает иное значение. Исцеляет атмосфера дома Крылушкина, где царит любовь, исцеляет слово духовных песнопений. Потому возвращение Насти в Прокудинский дом стало возможным: она уединяется в пуньке, муж на заработках, она предоставлена себе и своим мыслям. Настя «была здоровехонька, стригла с бабами овец, мяла пеньку, садила огород и, намаявшись день на воздухе, крепко засыпала покойным, глубоким сном» (1, 333). Таким образом, актуализируется мотив исцеление героя. Тем не менее, этот мотив постепенно угасает, а мотив грешной любви оформляется.
Настя и Степан, выбравшие путь грешной любви, поставили себя вне людского сообщества: они вынуждены скрывать отношения и встречаться тайком. Платой за эти свидания будет отречение от роду племени, в данном тексте равнозначно отречению от семьи, жены/мужа, детей. Настя более категорична в стремлении отделиться от семьи мужа. Мало того, что «с мужем она никогда не говорила, ни при людях, ни без людей» (1, 313), по возвращении Григория с заработков, она в первый же вечер бежит от него к Степану. Бегство из дома и есть закрепленное в поступке отречение, Степан вынужден последовать за ней. Бегство является очередной ступенью испытаний героев. Они нарушили Закон, потому их преследует Власть, распоряжающаяся их жизнью. Власть государственная в лице «толстого полковника», известного «необыкновенной ловкостью в преследовании раскольников и беспаспортных» (1, 363), а потом и в лице сенатора, давшего ход делу беглецов.
Власть - верховная сила. Она подминает под себя или полностью уничтожает как темные силы, стоящие в иерархии ниже, так и светоносные начала, например, праведников. Власть - часть «нового хаоса». Присутствие Власти может быть персонифицировано или же мыслиться гипотетично, но, единожды проявившись в тексте, она способна действовать самостоятельно, творя правосудие или совершая наказание. Так, например, эпизод осмотра Насти акушером и ее последующее помещение в сумасшедший дом производится «благодаря» солдатам, квартальному, фельдшеру - лицам без имени, даже собственно без лика. Это просто аморфное воплощение власти: «один был похож на англичанина, а другой на десятеричное і» (1, 371), «члены переглянулись», «члены ушли в присутствие» (1, 377). Тем не менее, все они способствуют изгнанию Силы Крылушкина, запрету на его лечебную практику. Таким образом, появление Власти - неизбежно разрушает установившийся порядок, порождает хаос. Отметим, что в рамках «Жития» все эти моменты едва намечены, большую значимость Власть приобретет в последующих произведениях Лескова. Троекратность, троичность, в мифопоэтике наделенные сакральным смыслом1 , в произведении Лескова десакрализуются, сопрягаются с нарастанием мотива безумия. Так повторное возвращение Насти после побега в Прокудинский дом чревато для нее новым приступом болезни, а третий привод в дом Прокудина - окончательным сумасшествием. Троекратность исцеления у Крылушкина также идет по нисходящей: выздоровление, новый приступ болезни, сумасшествие. Жизненный путь Насти, таким образом, замыкается, возвращается на круги своя. Ее пристанищем становится десакрали-зованное пространство - поле, лес, где она бродит уже совершенно обезумевшая, где она и погибает.
Мотив бесноватости в повести Н.С. Лескова «Житие одной бабы»
В последнее десятилетие XX в. внимание исследователей привлекли произведения Н.С. Лескова, не получившие признания при жизни писателя. К их числу можно отнести и роман «На ножах» (1870 - 1871 гг.), изучение которого только начинается.
Большая заслуга в «открытии» этого произведения принадлежит Н.Н. Старыгиной, поскольку впервые прочтение романа дано в русле деидеологи-зированного восприятия антинигилистической прозы, обращено внимание на собственно религиозно-философские искания писателя. Политическая же оценка этого романа, по мнению автора, «искажает общую картину историко-литературного процесса второй половины XIX столетия»14.
Стремление Лескова к поискам «вечных начал», по мнению Н.Н. Старыгиной, восходит к библейским источникам15. Роман «На ножах» перенасыщен реминисценциями, цитатами из Писания. Автор сталкивает добро и зло, свет и тьму, тишину и хаос, которые находятся в извечном противостоянии. В эту борьбу втянуты светлые и темные герои, природа, ее отражают заглавие частей и глав романа. По мнению автора, традиционные мотивы - безумия героя, бесовство - также получают христианское обоснование. Однако мотивы могут соединяться с другими, обретая новый смысл: бесовство оборачивается игрой, маской, маскарадом.
Особую смысловую нагрузку приобретают образы-символы огня, грозы, пожара, которые передают состояние общества, каким оно видится Лескову, общество, где рушатся идеалы. В целом же, библейские образы и символы, по мнению Н.Н. Старыгиной, переводят конкретно-историческую ситуацию в область вечных философско-этических проблем16.
Демонические знаки в антинигилистическом романе являются своеобразным выражением авторской ценностно-мировоззренческой позиции. Исследовательница рассматривает это явление не только на материале романа Лескова, но и «Бесов» Ф.М. Достоевского, «Обрыва» И.А. Гончарова, романа В.В. Крестовского «Кровавый пуф. Хроника о новом смутном времени государства Российского»17. Общим, объединяющим началом указанных произведений является «проникновение» демонического на все уровни повествования.
Символическую природу имеет цвет (черный, синий), что равнозначно дьявольскому началу. Важны и анимистическая «подсветка» персонажей (огненный змей, красавец хвостатый), и тип характера героя - безнатурный, т.е. не различающий добро и зло18. Более того, героев отличает и особая модель поведения, соотносящаяся со словом «черт»: клеветник, соблазнитель, игрок, шут. Безумие героев также имеет бесовскую природу, его поведение зачастую - игра, его облик — личина. Герои наделены особым типом сознания -нравственно не сориентированным, нерелигиозным, потому для них характерны неверие, гордыня, что в конечном итоге приводит к краху личности. Актуализация демонических знаков и представлений, по мнению Н.Н. Старыгиной, зависит от меры тенденциозности автора, его стремления разоблачить нигилизм.
Разрушающую сущность нигилизма в романе «На ножах» исследует Л.В. Чередниченко1 . По мнению автора, суть нигилизма прочитывается во втором плане романе, «при помощи образов и мотивов из Библии и славянской мифологии». В целом же, герои романа, расстановка сил, символические образы (огня, воды, бури), демонических сил, анализируются во вселенских категориях добра и зла. В некотором смысле эта работа близка идеям С.М.Телегина.
В монографии СМ. Телегина «Жизнь мифа в художественном мире Достоевского и Лескова» исследуется, в частности, и роман «На ножах». Повторимся, более значимыми СМ. Телегин считает героев третьего плана: Водопьянова, Флору, которые «создают мифологическую» (читай - духовную) обстановку. А вот другие герои романа (Подозеров, Александра Синтянина, Форов, Лариса, Висленев, Горданов, Глафира Бодростина и др.), по мнению исследователя, не являются изначально мифологическими, т.е. озабочены решением материальных проблем: служба, деньги, мошенничество, власть, любовь . Таким образом, в одном ряду оказались и праведники (Подозеров, Синтянина), и грешники (Горданов, Глафира, Висленев) в силу их отстраненности от сверхъестественных сил. Вызывает сомнение и правомерность утверждения автора о бездуховности Подозерова, Синтяниной, Форовых, отца Евангела. Нам представляется, что это как раз те люди, которые противостоят «новому хаосу».
При всем многообразии подходов к изучению интересующего нас произведения, при обилии «демонических знаков», отмеченных Н.Н. Старыгиной, в нем, на наш взгляд, остается еще много «белых пятен». Прежде всего, ро-ман «На ножах» (1870) рассматривается исследователями изолированно от двух других, напрямую связанных с ним: хроникой «Божедомы. Хроника лет временных» (1868) и «Соборяне» (1872). О тематической близости произведений «Божедомы. Хроника лет временных» и «Соборяне» подробно говорилось в первой главе нашей работы. Тем не менее, включение в этот контекст романа «На ножах» вполне обосновано, поскольку «распадение» «Бо-жедомов» на два самостоятельных произведения («На ножах», «Соборяне» было отмечено О.Е. Майоровой . Возможность прочтения этих трех произведений как единого текста позволит нам проследить функционирование целого комплекса мотивов, процессы их актуализации или угасания от одного романа к другому.
