Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историческая личность как категориальное и художественно- эстетическое явление
1. Понятие «историческая личность» в литературной и исторической интерпретациях 10
2. Историософская концепция Д.С. Мережковского как доминирующий фактор в изображении исторических личностей 38
3. Особенности историзма и жанровое своеобразие трилогий «Христос и Антихрист», «Царство Зверя» Д.С. Мережковского 50
Глава 2. Художественные принципы и способы воссоздания духовного мира личности в романах Д.С. Мережковского 65
1. Интуитивно-сакральный принцип 66
2. Эмотивный принцип 96
3. Институциональный принцип 124
Заключение 151
Библиографический список 159
- Понятие «историческая личность» в литературной и исторической интерпретациях
- Историософская концепция Д.С. Мережковского как доминирующий фактор в изображении исторических личностей
- Интуитивно-сакральный принцип
- Эмотивный принцип
Введение к работе
Актуальность темы исследования заключается в обострении интереса в современном литературоведении к проблеме личности, в усилении внимания к междисциплинарным связям (психология, история и литературоведение); в необходимости дальнейшего изучения творчества писателей-эмигрантов, Д.С. Мережковского в том числе.
Научная новизна работы определяется тем, что впервые концепция исторической личности в творчестве Д.С. Мережковского рассматривается на примере двух трилогий – «Христос и Антихрист», «Царство Зверя», в которых анализируются романы, посвященные русской истории. Изменения в концепции личности в романах «Антихрист. Петр и Алексей» (1904), «Александр I» (1911) и «14 декабря» (1918) рассматриваются как свидетельства религиозной, философской эволюции самого автора. Проблема интерпретации исторической личности Д.С. Мережковским анализируется в контексте «версий» ученых-историков и писателей-современников Мережковского. Впервые вводятся в научный оборот основные принципы раскрытия духовного мира личности в произведениях писателя: интуитивно-сакральный, эмотивный и институциональный.
Объект исследования — историософская концепция личности Д.С. Мережковского.
Предметом исследования является специфика изображения исторической личности и ее художественной интерпретации в романах трилогий Мережковского: «Христос и Антихрист» и «Царство Зверя», посвященных русской истории.
Материалом исследования стали три романа Мережковского: «Антихрист. Петр и Алексей», «Александр I» и «14 декабря». Другие произведения трилогий не анализируются, так как романы «Смерть богов. Юлиан Отступник» и «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи» касаются античности и итальянского Возрождения, а драма «Павел I» написана в другом жанре. В качестве вспомогательного материала привлекаются литературно-критические статьи и религиозно-философские сочинения писателя.
Цель диссертационной работы — выявить особенности концепции личности в творчестве Мережковского, ее художественного воплощения и рассмотреть их в аспекте авторского мировоззрения.
В соответствии с целью исследования формулируются следующие задачи работы:
определить специфику понятия «личность» в литературном и историческом аспектах;
охарактеризовать своеобразие изображения Мережковским истории и личности, обусловленное его историософскими, религиозными и политическими взглядами;
рассмотреть проблематику и жанровое своеобразие романов писателя;
охарактеризовать принципы изображения действительности в романах Мережковского (принцип метаисторизма, неомифологизма);
определить принципы и способы раскрытия внутреннего мира личности в романах писателя.
Теоретико-методологическую основу работы составили исторические труды С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, Н.И. Костомарова, Н. Полевого, Е.В. Тарле, А.З. Манфреда, В.И. Буганова, Р. Дюфреса, А.Е. Преснякова и др.; философские труды Ф. Ницше, В.С. Соловьева; литературоведческие работы Г.В.Ф. Гегеля, В.Г. Белинского, С.С. Аверинцева, М.Н. Эпштейна, А.Г. Бочарова, Л.М. Чмыхова, Г.М. Ленобля, Ф.А. Бойназарова, Ю.М. Лотмана, Л.А. Колобаевой, З.Г. Минц, А.П. Черникова, А. Ханзен-Лёве, А.В. Лаврова, Я.В. Сарычева и др.
В работе используются историко-литературный, историко-генетический, сравнительно-типологический методы анализа.
Теоретическая значимость исследования заключается в уточнении применительно к творчеству Мережковского таких теоретических понятий, как концепция личности, историзм, жанр историософского романа.
Практическая значимость работы. Положения и выводы диссертационного исследования могут быть использованы при дальнейшем изучении творчества писателя в вузовском и школьном преподавании русской литературы Серебряного века, в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных как конкретно творчеству Д.С. Мережковского, так и вообще проблемам русского символизма, а также при составлении методических рекомендаций и учебных пособий по изучению истории русской литературы ХХ века.
Основные положения, выносимые на защиту:
-
-
-
Концепция личности в творчестве Д. Мережковского представляет собой субъективно-авторское толкование реальных исторических лиц и событий.
-
Художественная картина мира в романах писателя «Антихрист. Петр и Алексей», «Александр I» и «14 декабря» строится на принципах неомифологизма и метаисторизма.
-
Специфичность изображения Д. Мережковским истории, свободное обращение с историческими фактами, универсализм, принцип параллелизма в изображении различных эпох, создание собственного «мифа» личности объясняет большое количество жанровых определений его романов.
-
Художественные образы в романах писателя строятся на основе его религиозных, политических и историософских воззрений о двойственности мира, о грядущем Царстве Третьего Завета, о синтезе правд «земной» и «небесной», об «антихристовой» сущности самодержавия и т.д.
-
Основными принципами художественного осмысления исторических личностей, создания их духовного мира в произведениях Мережковского являются интуитивно-сакральный, который служит раскрытию образов героев через сновидения, причем сны выражают, с одной стороны, внутреннее состояние героя, с другой, выход в иные пространства; эмотивный — через любовные отношения, различные чувства персонажей друг к другу; институциональный — через служение героев самодержавию.
Апробация диссертации проводилась на аспирантском объединении и заседаниях кафедры русской литературы ХХ — ХХI веков и истории зарубежной литературы Орловского государственного университета в ходе обсуждения материалов и результатов исследования (2009, 2010). Основные положения работы были представлены на следующих Всероссийских научных конференциях: «Бунинские чтения (к 75-летию присуждения писателю Нобелевской премии)» (Орел, 2008), «Русская литература и философия: постижение человека» (Липецк, 2009); Международных научных конференциях: «Русская цивилизация: диалог в культурном пространстве» (Орел, 2009), «Словесное искусство Серебряного века и Русского зарубежья в контексте эпохи» (Москва, 2009), «Духовные начала русского искусства и просвещения» (Великий Новгород, 2010).
Структура работы. Настоящее диссертационное исследование состоит из Введения, двух глав, Заключения и Библиографического списка. Общий объем работы составляет 177 страниц. Список литературы включает 190 наименований.
Понятие «историческая личность» в литературной и исторической интерпретациях
Обе трилогии Д.С. Мережковского основаны на историческом материале, и именно понятие «историческая личность» является определяющим во всем творчестве писателя, поэтому нам представляется логичным рассмотрение этого понятия в двух аспектах — литературном и историческом, чтобы выяснить, в чем заключается схожесть этих точек зрения и их специфика. Для этого мы рассмотрим трактовки понятия «историческая личность» в целом в литературоведении и истории, и на конкретных примерах.
Существует множество определений понятия «личность». Оно многоаспектно и многогранно, поскольку является объектом рассмотрения социальных, естественных и гуманитарных наук. Чаще всего под личностью подразумевают наиболее значимые свойства и способности человека, при этом говорят о цельности личности. «Современное значение слова «личность» включает в себя характеристики действий, мыслей и чувств человека» [176; 58]. Она всегда исторична, поскольку не может существовать вне истории. «Личность выступает как продукт исторического развития, становления социальных факторов развития и проблем, решая которые, человек входит в общество и становится личностью» [145; 96]. В ней отражаются особенности той исторической эпохи, в которой она живет, и той социальной группы, в которой взаимодействует с другими людьми. В понятии «личность» акцент делается «... на в определенной мере общечеловеческих параметрах», что позволяет «... оттенить важнейшее значение тех моментов человеческого бытия, которые в своей сущности есть нечто большее, нежели просто конкретность частной жизнедеятельности (что хорошо заметно в понятии «историческая личность»)» [130; 203].
В развитии личности можно выделить три основных уровня. На первом уровне субъект действует не совсем осознанно, не соображаясь со своими «истинными побуждениями», не учитывая «... качество и степень своего воздействия на ситуацию и тем самым препятствует успешности собственных действий» [130; 214]. На втором уровне личность действует вполне сознательно и целенаправленно, она способна «... к переделке стихийно сложившихся психических свойств, к соотнесению собственных возможностей с социальными задачами и требованиями» [130; 214]. На третьем уровне личность выступает «... субъектом своего жизненного пути», развитие которого определяется особенностями определенной исторической эпохи. «Исторически значимый размах активности субъекта на этом уровне обеспечивается тем, что предложенный им способ исторического действия возникает как обобщение решений (и их попыток) собственных жизненных проблем многочисленными его современниками. Историческая личность, оставившая потомкам выдающиеся материальные и духовные ценности, обретает социальное бессмертие, идеальная форма которого оказывается реальной силой общественного развития» [130; 214]. Выдающаяся историческая личность оказывает огромное влияние на развитие общества.
Психолог Э.В. Ильенков называет великие исторические личности «действительными», «подлинными» личностями, поскольку, во-первых, их деятельность «... производит результат, всех других индивидов волнующий, всех других касающийся...», во-вторых, в них сосредоточено «... как в / фокусе, социально значимое (то есть значимое для других) дело их жизни, ломающее косные штампы, с которыми другие люди свыклись, несмотря на то, что эти штампы уже устарели...» [61; 18].
Исследователь С.Л. Рубинштейн отмечает, что личность определяется своими отношениями к окружающему миру, к обществу. Значительность личности зависит не только от ее свойств, но и от «... тех общественно исторических сил, носителем которых она выступает». По мнению исследователя, «дистанция отделяющая историческую личность от рядового человека, определяется не соотношением их природных способностей самих по себе, а значительностью тех дел, которые человеку, ставшему исторической личностью, удалось совершить в силу не только его исходных, природных способностей, но и стечения обстоятельств исторического развития и его собственной жизни» [148; 30].
В «Толковом словаре обществоведческих терминов» Н.Е. Яценко под исторической личностью понимается «... личность, деятельность которой оказывает существенное воздействие на ход и исход крупных исторических событий» [189]. Этому понятию очень близко понятие «великие исторические личности». В том же словаре: «Великие исторические личности — выдающиеся ученые, полководцы, общественные деятели, гениальные художники и мыслители, вожди революционного движения, деятельность которых оставляет значительный след в истории, так как порождена глубокими потребностями общества» [190].
Таким образом, если понятие «личность» фиксирует общечеловеческие и социальнозначимые черты человека, «... характеризующие его включенность в общественные отношения» [130; 203], то понятие «историческая личность», или более точное - «выдающаяся историческая личность», подразумевает под собой значительность той роли, которую она сыграла в определенный исторический момент в развитии общества.
Для того чтобы выявить специфику изображения исторической личности в литературном произведении и историческом исследовании, надо обозначить терминологический аппарат. Так как «вне образов нет ни отражения действительности, ни воображения, ни познания, ни творчества» [154; 22], необходимо говорить об образе художественном в литературе и историческом в истории.
В литературном произведении автор изображает не историческую личность как таковую, а создает ее художественный образ. Еще Г.В.Ф. Гегель в своей «Эстетике» указал на то, что характерной чертой искусства является изображение возвышенных предметов, идей «... в чувственной форме», что делает их «...ближе к природе и характеру ее проявления, к ощущениям и чувствованиям» [34; 14]. Причем в искусстве образы в «чувственной форме» нужны для того, чтобы «... в этой форме удовлетворить высшие духовные интересы, так как они обладают способностью пробудить и затронуть все глубины сознания и вызвать их отклик в духе» [34; 45]. Художественное произведение, и образ в частности, располагается между чувственностью и мыслью, которая относится к области идеального.
По мнению М.Н. Эпштейна, художественный образ — эта такая эстетическая категория, для которой характерен особый, присущий только искусству способ освоения и преобразования действительности. Он не равнозначен своему реальному объекту, поскольку «... выключен из эмпирического пространства и времени, отграничен рамкой условности от всей окружающей действительности и принадлежит внутреннему, «иллюзорному» миру произведения» [187; 252]. Специфика его заключается в том, что через осмысление реально существующего мира, художественный образ создает мир вымышленный, при этом в нем находят отражение представление об идеале, «духовные запросы и устремления человека».
Понятие «художественный образ» «... выполняет познавательную функцию, являя собою единство индивидуальных и общих качеств предмета, однако содержащееся в нем знание во многом субъективно, окрашено авторской позицией, его видением изображаемого явления; оно принимает чувственно воспринимаемые формы, экспрессивно воздействует на чувства и разум читателей, слушателей, зрителей» [154; 24-25]. Поэтому для художника очень ценна возможность использовать вымысел в своих произведениях, отойти от существующей действительности к собственному видению реальности. В художественном образе общее сосредотачивается в индивидуальном. Поэтому в литературных произведениях автор создает художественный образ исторической личности, который зависит от его мировоззрения.
Историософская концепция Д.С. Мережковского как доминирующий фактор в изображении исторических личностей
Эсхатология писателя была связана с ожиданием Апокалипсиса, то есть наступлением конца мира, истории и пришествием Христа, который объединит всех нравственно совершенных личностей в царстве Любви и Красоты. По мнению Мережковского, окончательное разрешение противоречия между духом и плотью, «... последнее соединение Отца и Сына в Духе - таков предел Апокалипсиса» [109; 345]. По справедливому замечанию Л.А. Колобаевой, Апокалипсис для писателя как в истории, так и в христианстве, несет в себе «... не просто идею Конца, но момент предельного напряжения противоречий, борьбы сил зла и добра в истории и возможность преображения человечества, возрождения» [74; 16].
В представлении Мережковского, неотъемлемой частью исторического процесса является личность. Причем выбор путей от безличностного к личностному, к обновлению, возрождению, преображению, в первую очередь, определяется свободной волей человека, свободой выбора, «... обозначенной в истории личностью Христа» [32; 57]. В отличие от традиционного христианства, которое отводило личности в истории роль ведомого богом, Мережковский как представитель «нового религиозного сознания», не отрицал роли Абсолюта, но старался придать человеческой деятельности большую значительность и самостоятельность. Идеальной личностью, в понимании писателя, была творческая личность, не равнодушная и бездействующая по отношению к мировой жизни, а активно влияющая на нее и постигающая ее устройство. Эта личность в своей деятельности должна синтезировать науку с религиозными истинами. В понимании Мережковского, личность — это не «явление», которое с приходом смерти прекращает свое существование, она представляет собой бессмертную сущность [105; 24], бессмертный человеческий дух, благодаря которому личность становится выше всего временного в истории. По Мережковскому, высшим смыслом исторического процесса является осуществление нравственно совершенными личностями Царства Божьего на земле.
Вслед за Ф.М. Достоевским и B.C. Соловьевым Мережковский в мировом историческом процессе, в спасении всего человечества отводит России решающую роль. Только она, по мнению писателя, может пойти по пути религиозного обновления. Эта роль определялась ее расположением на грани двух «бездн», между двух миров - Востока и Запада, и именно Россия должна объединить в себе эти два начала. По мысли писателя, русский человек «... чтобы достичь «исторического» совершенства, ... не должен противопоставлять азиатское начало своего мироощущения и жизни европейскому ..., а объединить их в своей душе, слить восточную мистику с европейским рационализмом, способность к созерцанию со способностью к действию» [44; 184]. Запад погряз в рационализме. На Востоке первостепенное значение имела идея середины, растворения личности в целом. Мережковский считал, что «китайцы — совершенные желтолицые позитивисты, европейцы — пока еще не совершенные белолицые китайцы» [99; 17]. Он сравнивал Россию, русских людей «нового религиозного сознания» с той искрой, которая может изменить цивилизацию. «Русским людям нового религиозного сознания следует помнить, что от какого-то неуловимого последнего движения воли в каждом из них - от движения атомов, может быть, зависят судьбы европейского мира... Им следует помнить, что, может быть, не уйдут они от того дня расплаты, когда уже не на кого им будет сложить с себя ответственность и когда должны они будут сказать это последнее ... неизбежное, единственно разумное слово: Или мы, или никто» [102; 142]. По мысли писателя, именно Россия и развивающаяся в ней новая культура способна разбудить Европу, дать западной культуре иное направление развития.
Историософская концепция Мережковского затрагивала и проблемы самодержавия и революции, которые очень тесно были связаны с проблемой православия. Если в начале века писатель говорил о святости самодержавия, ратовал за вселенское христианство, то революция 1905-1907 гг. заставляет Мережковского пересмотреть свои взгляды. Об этом он пишет в предисловии к Полному собранию своих сочинений (1914г.): «Так же, как Вл. Соловьеву и Достоевскому, хотя по совсем иным причинам, мне казалось, что русское единовластие есть путь к теократии, к царству Божьему на земле. Я был в этом последователен: утверждая в религии соединение Христа с Антихристом, я должен был утверждать то же соединение в общественности. Но в «Грядущем Хаме» и «Пророке русской революции» я уже знаю, что религиозная сила русского единовластия, действительно огромная, — не положительная, а отрицательная, демоническая. Я также знаю, что в непонимании этой силы, в закрытых на нее глазах, в неумении посчитаться с нею — главная причина всех неудач русской революции. Пока борьба со старым порядком ведется в плоскости только политической, как велась доныне, она не может кончиться победою. Думая, что борется с четвероногим, революция боролась с крылатым зверем. Она была земная; а враг не только земной. Вот почему из рук ее выпало оружие так волшебно- бессильно. Наносимые врагу удары, не причиняя вреда, проходили сквозь тело его, как удары шпаги сквозь тело призрака» [95; VII].
Однако, как справедливо отметил С.П. Бельчевичен, теперь в творчестве Мережковского начинают превалировать две тенденции: жесткая критика православия и самодержавия и поиски обновленного христианского идеала [18; 108]. В своей статье «Пророк русской революции (К юбилею Достоевского) (1906) Мережковский затрагивает все три проблемы - проблемы самодержавия, православия и революции, которым дает свою оценку, свою характеристику и намечает предполагаемые выходы из сложившейся ситуации. По мысли писателя, у России не может быть будущего, если она будет опираться на «три провала» [109; 310] — православие, самодержавие и народность. Все «непотребства» самодержавной власти поддерживаются православной церковью, поскольку сам царь стал «главою церкви», «крайним судиею» церковных дел. Царь может являться самозванцем. Причины этому Мережковский видит, во-первых, в том, что он не оправдывает надежды народа на царя-Мессию, во-вторых, помазание на царство совершает сам царь, а не церковь, как это должно быть. Писатель отмечает, что и на Западе, и на Востоке произошло смешение «кесарева и Божьего», но нигде еще «... царство Зверя не было таким свирепым, безбожным и кощунственным, как именно здесь, в русском самодержавии» [109; 330]. Анализируя мировое историческое прошлое, а в частности прошлое России, Мережковский задается вопросом, который подготавливается самой революцией: от Христа или Антихриста самодержавие, человеческая власть? И дает ответ: «Самодержавие — от Антихриста» [109; 338]. Опираясь на историю России, писатель приходит к мысли, что самодержавие есть изнанка революции, именно в русском самодержавии сосредоточена разрушительная революционная сила. Если «...русская монархия — узаконенное беззаконие, застывший террор, обледенелая анархия...», то «... русская революция слишком часто — только «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», по слову Пушкина — та же анархия» [109; 348].
Интуитивно-сакральный принцип
Развитие взаимоотношений между отцом и сыном автор пытается проследить с помощью сна-яви, забытья Алексея. Условно можно выделить три этапа в их отношениях. Для первого периода характерна искренняя, взаимная, всеобъемлющая любовь между отцом и сыном. В забытье Алеши автором подчеркивается необыкновенность, неординарность образа царя. Первоначально по описанию Петра трудно догадаться, что он император России. Государь показан простым бомбардиром Преображенской роты, который был в строю вместе со своими солдатами. С помощью несобственно-прямой речи автор отмечает необычайно высокий рост Петра: «Он ростом выше всех, так что виден издали» [98; 508]. Выражение его лица напоминает царевичу лицо ребенка, и государь «... кажется Алеше не отцом, а старшим братом, милым товарищем, таким же маленьким мальчиком, как он» [98; 508]. В этот момент их отношения наполнены гармонией, чувство радости и огромной любви друг к другу охватывают их обоих: «Отец увидел сына. Они улыбнулись друг другу, и сердце Алеши забилось от радости» [98; 508]. Петр берет его на руки «... нежно, нежнее матери, обнимает, целует его; потом, высоко подняв на руках, показывает войску, народу, и, посадив к себе на плечо, несет над полками... И кажется ему (Алексею — И.Б.), что все движения отца — его собственные движения, вся сила отца — его собственная сила, что он и отец — одно» [98; 588].
Мережковский подробно описывает, чем было заполнено время Алеши в 6 лет. Он слушал былины, сказки, рассказы богомольцев и нищих о «чудесах Божиих и наваждениях бесовских», когда ему становилось скучно, его развлекали «.... всякие дураки и дураки-шутихи, юродивые, девочки сиротинки» [98; 510]. В Кремлевских покоях, в которых он проводил почти все время, было темно, душно, хотя уютно и спокойно. Лишь изредка его водили в Красный Верхний сад, в котором все было искусственным. Эпизод, когда Алеша резвится под дождем, раскрывает в нем уже зачатки свободолюбивой, энергичной натуры. Но и здесь бабушка пытается поскорее увести его, спрятать. Таким образом, Мережковский показывает, что первоначальное воспитание Алеши мамушками и нянюшками забивало в нем живость, активность, отдаляя от деятельного отца, стремящегося к преобразованию страны.
Далее Мережковский обращает внимание на тот момент в воспитании царевича Алексея, когда его обучением занимались два человека разной национальности с абсолютно противоположными взглядами на образование, воспитание и жизнь в целом. Ими были: Никишка Вяземский, дядька царевича, который «... учил Алешу по Домострою...», и «первый попавшийся немец» Мартын Мартынович Нейбауер, обучавший царевича «правилам «европейских кумплиментов и учтивств» по книжке «Юности честное зерцало» [98; 515]. Учитель-немец, который практически всегда был пьян, ненавидел Россию, а потому всегда ругал русский язык и русских людей. В свою очередь «русские дразнили немца «Мартынушкой-мартышкою»...» и жаловались царю, что тот плохо влияет на царевича. Алеша не знал, кому из своих учителей верить, он не принимал такого поверхностного, не дающего настоящих знаний обучения, ему «... казалось, что оба дядьки — и русский, и немец — одинаковые хамы» [98; 516].
Во время второй встречи сына с отцом царевич уже замечает произошедшие в нем изменения: «Лицо у него (Петра — И.Б.) похудело, осунулось, он возмужал, как будто еще вырос» [98; 512], но для сына он остается все тем же «веселым кудрявым быстроглазым мальчиком». Однако уже здесь как бы вскользь перед Алексеем предстает другое воспоминание о яви-сне, где впервые царевич видит, как ему кажется, двойника Петра, царя палача, царя-оборотня, который «... собственноручно пытает одного из главных мятежников» [98; 513]. Этот же образ двойника, оборотня, охваченного всеобщим безумием, предстает перед царевичем и на очередном пиршестве всепьянейшего собора. Еще один мистический образ царя, который видит Алексей во сне-забытьи, опять раскрывает заключенную в нем демоническую сущность. Петр предстает в образе мартышки, которая смеется над иконописными ликами, московскими царями, священнослужителями, «и чудится Алеше сходство этой обезьяньей морды с искаженным судорогой, лицом не царя, не батюшки, а того, другого, страшного двойника его, оборотня. И мохнатая лапа тянется к Алеше и хватает его за руку, и тащит» [98; 516-517]. Такое изменение в образе царя как бы постепенно подготавливает читателя к раскрытию его другой сущности, деспотического начала, которое затем проявится в отношении к сыну.
Далее автор отражает с помощью сна-забытья Алексея следующий значимый период его жизни — когда царевичу исполнилось 13 лет. Этот этап в отношения отца и сына знаменуется моральным унижением Петром Алеши. Значение его для Алексея передается с помощью несобственно- прямой речи: «Здесь все туманно, похоже на призрак. И он сам себе кажется призраком, как будто умер давно и сошел в страну теней» [98; 517]. Алексей в это время «почти ребенок, терпит он со взрослыми опасности, лишения, холод, голод, бесконечную усталость. Видит кровь и грязь, все ужасы и мерзости войны» [98; 517]. В этот период отец отдаляется от сына, он проявляет холодность по отношению к нему. Петр не выражает к царевичу никаких нежных чувств, напротив, император смотрит на него с отвращением и презрением. Он видит в нем «жалкого заморыша, галчонка», глядя на этого «слабенького мальчика, с узкими плечами, впалою грудью, упрямым и угрюмым взором» царь недоумевает: «Как мог он родить такого сына?» [98; 518] и не скрывает свое презрение перед Алешей. В связи с этим в сознании царевича появляется другая ипостась образа отца, возвышающая его над простыми людьми. Сын сравнивает Петра с богом «и чувствует себя перед этим исполином, прекрасным, как юный бог, маленьким уродцем, глупою мартышкою» [98; 518]. Такое жестокое отношение Петра к сыну делает из царевича «затравленного волчонка».
Таким образом, деятельность Петра, его непреодолимая тяга к преобразованиям заслонила в нем отцовские чувства, Петр воспринимает 13- летнего Алексея уже взрослым человеком, совсем не видя в нем еще маленького ребенка, подростка, нуждающегося в любви, ласке, понимании и поддержке. Поэтому уже с этого момента в душу царевича закрадывается ненависть к отцу.
Эмотивный принцип
Во всех своих романах Д.С. Мережковский отводит значимое место семейной и любовной тематикам. Для писателя чувство любви непосредственно связано с концепцией Третьего Завета. Только любовь может способствовать установлению Царства Третьего Завета и Вселенской теократии. По мысли Мережковского, «Отец — в Первом Завете, Сын — во Втором; не в последнем ли, Третьем — Дух? Явление Духа — Святая Плоть, Святая Земля, Вечное Материнство, Вечная Женственность. Если откровение Отца — любовь к миру (земное, природное, космическое — в дохристианских религиях); если откровение Сына — любовь к Богу (неземное, антикосмическое, «не от мира сего» — в христианстве), то откровение Духа — любовь к земле и к небу, любовь к миру и к Богу вместе» [106; 308]. Для писателя любовь к человеку и любовь к Богу неотделимы. Впервые, по его мнению, они были соединены в Иисусе Христе. Поэтому «можно любить Бога только в человеке, можно любить человека только в Боге; любовь ко Христу, Богочеловеку, и есть последнее соединение любви к Богу с любовью к человеку» [108; 135]. Мережковский видит в любви «... единственный возможный для человека смысл жизни» [103; 4], «... начало не только личного, но и вселенского спасения», которое дает человеку истинную свободу. Она способна привести «... к совершенному синтезу, утверждение всех во едином и единого во всех» [103; 38], ко всемирному объединению. По утверждению писателя, «пока мы любим небо или землю не до конца, не до последнего предела неба и земли, нам кажется,... что одна любовь отрицает другую. Надо полюбить землю до конца, до последнего края земли — до неба, надо полюбить небо до конца, до последнего края неба — до земли, и тогда мы поймем, что это не две, а одна любовь, что небо сходит на землю, обнимает землю, как любящий обнимает любимую (две половины, два пола мира) и земля отдается небу, открывается небу...» [102; 259].
Как считает Я.В. Сарычев, для Мережковского «истинная» любовь — это «... четко обозначенный и обоснованный путь к осуществлению эсхатологии, своего рода «рычаг, чтобы поднять землю на небо»» [150; 36].
По мысли Н.Г. Митиной, «любовь является неотъемлемой составляющей...» [116] философии писателя. Она выделяет два связанных друг с другом вида любви у Д.С. Мережковского — «плотскую», или «брачную любовь», и «любовь духовно-плотскую», или «братски-брачную». Каждая из них выполняет свои, свойственные только ей задачи. «Брачная любовь» характеризуется наличием непреодолимых противоречий, приводит к смерти. «Духовно-плотская любовь» побеждает смерть и сочетает в себе «жизнь, смерть и воскресение, которое открывает богочеловеческое единство» [116]. Причем «земная любовь — эрос, учит небесной любви — агапе». Как считает Н.Г. Митина, «каждый тип любви призван ... трансформироваться от низшего к высшему» [116].
Поэтому любовная тема играет очень важную роль в трилогиях Мережковского. Она помогает автору через идею о Третьем Завете показать характеры героев, их внутренний мир. В своих романах женским образам, которые в той или иной степени служат раскрытию авторского мировоззрения, писатель дает более подробную характеристику. По мнению Н.Г. Митиной, «необходимо подчеркнуть отличительную черту концепции Мережковского - он не принижает значение женщины и женского начала, более того придает ему большое значение для разрешения существующих противоречий и возможности перехода на следующий уровень развития. Следовательно, тендерные отношения в социальном проекте философа имеют потенциал для их дальнейшей гармонизации» [116].
Так как, по мысли писателя, человек заключает в себе две противоположные сущности — «земное» и «небесное», плотское и духовное, поэтому Мережковский и на примере любовной темы пытается показать двойственность героев, раскрыть их душевные противоречия и искания. Однако «земное», плотское имеет двоякое значение. Как отмечает Я.В. Сарычев, плотское начало, «истинная», «высшая» «плоть» отождествляется с «телом Христа, Плотью Христа». Но «антихристово» начало указывает на наличие «звериной», «падшей» плоти в человеке» [150; 43]. Под любовными отношениями в нашем диссертационном исследовании мы будем понимать не только отношениями между мужчиной и женщиной, но и между родителями и детьми. Любовные чувства в романах писателя редко являются переживаниями радости и счастья — обычно они мучительны, тяжелы, сопряжены со страданием. Для персонажей Мережковского (в основном для героинь) характерны — любовь-жалость, любовь-сострадание, любовь-служение, любовь-жертва. В данном параграфе мы проследим, как чувства любви, сострадания, привязанности, жалости, презрения, испытываемые героями, и, в первую очередь, связанные с душой человека, воссоздают духовный мир персонажей, раскрывая тем самым авторскую религиозную и историософскую концепцию. Такой художественный принцип осмысления и воссоздания внутренней сущности героев мы будем называть эмотивным.
В романе «Антихрист. Петр и Алексей» наличие любовных взаимоотношений помогают автору глубже раскрыть образ царевича Алексея. Первая любовная линия отражает чувства Алексея и его жены Софии Шарлотты друг к другу, вторая - чувства Алексея и «дворовой девки» Афроськи, третья раскрывается через отношения Алексея и его дочки Наташи. Однако здесь нами не будут затрагиваться взаимоотношения между царевичем и Петром I, поскольку, с одной стороны, мы отчасти рассмотрели их в первом параграфе при анализе забытья-воспоминания Алексея, с другой, их характер связан в большей степени с противоположными политическими 3 взглядами отца и сына, по-разному видевших путь развития России. Поэтому суть их отношений мы раскроем в третьем параграфе для воссоздания образа Петра-самодержца.
Похожие диссертации на Историческая личность в интерпретации Д.С. Мережковского-художника
-
-
