Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Художественная феноменология изображения эмоциональной жизни
1.1. Эмоции и чувства 17
1.2. Психологический анализ и художественная эмоция 25
Глава II. Диалектика рационального и эмоционального в романе «Обрыв»
II.1. Гармония «ума» и «сердца» 28
II.2. «Только любовь может двигать миром» 34
II.3. Эстетические и художественные функции любви в романе И. А. Гончарова «Обрыв» 48
Глава III. Художественная феноменология любви-страсти в романе «Обрыв»
III.1. «Древо страстей» 54
III.2. «Зачем художник послан в мир...» (Художественные функции любви в романе) 65
III.2.1. «Эта другая жизнь среди жизни, эта хмельная игра сил...» 67
III.2.2 «Умное сердце» Веры 102
III.3. Изображение «сердечной» жизни героев как элемент психологического анализа автора 140
III.3.1. Любовь и страсть 146
III.3 2. Эмоциональная жизнь героев романа «Обрыв» 148
Заключение 151
Библиография 153
- Психологический анализ и художественная эмоция
- Гармония «ума» и «сердца»
- Эстетические и художественные функции любви в романе И. А. Гончарова «Обрыв»
- «Эта другая жизнь среди жизни, эта хмельная игра сил...»
Введение к работе
Настоящая работа представляет собой анализ поэтики изображения эмоциональной жизни героев в романе «Обрыв». Основанием была взята концепция личности писателя и в соответствии с этим, были выявлены особенности психологического анализа в изображении душевно-духовной сферы человека. В русской литературе ещё до становления русской психологии как науки были подняты и разработаны вопросы диалектики сознательного и бессознательного, взаимодействия мысли и чувства, рационального и эмоционального. Внутренняя жизнь героев, тонкий психологический анализ истоков человеческого характера составляли основу литературных произведений писателей XIX века. В 60-е годы особенно актуально внимание писателей к коллизиям душевной организации людей.
Психологическая мысль развивалась на стыке философской и художественной литературы. Об этом свидетельствует тот факт, что «многие исследователи, как отечественные, так и зарубежные, считали именно художественную литературу наиболее значительной русской философией и психологией прошлого века» [1]. Как отмечается в работах Л.Я. Гинзбург, И.В. Страхова, внутренняя жизнь героев до сих пор является источником научного изучения сложных психических процессов (например, внутренней речи, коммуникативных ситуаций, рационального и интуитивного мышления). Данная проблема не была ранее предметом специального исследования, в отличие, например, от основных эстетических принципов этого писателя или принципов типизации (как, например, в работах Н.И. Пруцкого, Л.М. Лотман). Более того, И.А. Гончаров для большинства читателей, да и в науке недавнего времени представал как бытописатель. Однако уже многие современники видели в авторе, «Обрыва» гораздо больше, чем просто знатока типов русской жизни. В исследованиях последних десятилетий (A.M. Буланов, В.И. Мельник, В.А.
Недзвецкий и др.) И.А. Гончаров предстает как певец чувства, любви, страсти. Именно обращение к глубинным основам человеческой души, с её изначальной двойственностью, амбивалентностью, а следовательно, возможностью выбора, который затрагивает и нравственную сферу личности, - показывает нам И.А. Гончарова как художника-психолога.
В.А. Недзвецкий, как и Н.И. Пруцков, считает, что с наибольшей полнотой гончаровское искусство психологизма раскрывается в изображении «образов страстей»: «Перипетии любви - основной ресурс психологизма в гончаровском романе<...> Это объясняет редкие даже для русской прозы 50-х годов обстоятельность и скрупулёзность обрисовки интриг в «Обыкновенной истории», «Обломове», «Обрыве»» [2]. В наши дни последний роман Гончарова удостаивается значительно меньшего внимания исследователей в сравнении с другими произведениями писателя, включая и «Фрегат «Палладу»».
Реалистический метод изображения человека в литературе подразумевает не классическое ratio и не сенсуалистическое sensor, не преобладание тёмного или светлого, духовного или плотского в натуре человека - но их диалектическую взаимосвязь. «Найти человека в человеке», - «можно было бы сказать словами Ф.М. Достоевского о цели изображения человека в реалистической литературе. Только для автора «Обрыва» «человек в человеке» — это эквивалент «человеческой культуры».
Таким образом, интерес к душевной, духовной жизни человека, изображение эмоций и, соответственно, способов психологического анализа, делает возможным показать Гончарова как художника-психолога, обладающего оригинальной концепцией личности. В этом и заключается актуальность настоящего исследования.
Цель работы -рассмотреть и проанализировать, какие импульсы являются главной мотивирующей силой поведения героев, их поступков, что собственно и позволяет определить своеобразие психологического анализа.
В соответствии с этим наше исследование будет направлено на решение следующих задач:
выявить эмоции в соответствии с психологическими характеристиками, описаниями;
показать, как эти эмоции изображаются, преобразуясь в художественные: т.е. выделить особенности психологического анализа Гончарова в изображении эмоций;
проанализировать мотивы поведения и поступков героев;
проследить роль художественных эмоций в общей концепции человека, личности писателя.
Объектом диссертационного исследования является роман И.А.
Гончарова «Обрыв», а предметом - формы и способы психологического анализа, в частности - эмоциональная составляющая переживаемых героями состояний. Рассматриваются образы и характеры главных героев: Райского и Веры.
В основе методологии диссертационного исследования лежит историко-типологический и системно-типологический подходы. При этом главным является интегративный подход, разработанный в работах A.M. Буланова. Основой методики анализа текста явились труды по философской антропологии (Н. Бердяев, В. Соловьёв, Э. Фромм, О. Вейнингер, Б. Спиноза и др.), психологические работы в области эмоций (Кэррол Е.Изард, Г.Х. Шингаров, С.Л. Рубинштейн, Э. Клапаред и др.), а также труды отечественных литературоведов (М.М.Бахтин, A.M. Буланов, В.И. Мельник, В.А.Недзвецкий, Н. Д. Старосельская, Н.И. Пруцков). Таким образом, работа выполнена на стыке трёх наук: психологии, философии и литературоведения.
Научная новизна заключается во впервые проделанном анализе эмоциональных переживаний основных персонажей романа, а также в рассмотрении их поведения и поступков.
Теоретическая значимость диссертации состоит в рассмотрении важных теоретико-методологических положений, связанных с интегративным подходом во всех его составляющих - психологии, философии, литературоведении и возможности его применения к анализу как отдельных произведений русской классики, так и к анализу историко-литературного процесса.
Результаты исследований имеют практическое значение и могут быть использованы в учебных курсах по «Истории русской литературы XIX века», в спецкурсах и спецсеминарах по творчеству И. А. Гончарова, а также в разработке методических рекомендаций по современному прочтению классики.
С целью выявления актуальности нашего исследования осветим основные литературоведческие работы, так или иначе касавшиеся вопроса эмоциональной жизни героев романа «Обрыв», концепции личности И.А. Гончарова, а также особенность психологического анализа, что позволит обосновать и выдвинутые нами задачи.
«Со времени появления романа «Обрыв» в 1869 г., — писал Гончаров в статье «Лучше поздно, чем никогда», - мне пришлось прочитать немало суровых, даже раздражительных приговоров в печати...
Только когда я закончил свои работы, отошёл от них на некоторое расстояние и время, - тогда стал мне понятен вполне и скрытый в них смысл, их значение - идея. Напрасно я ждал, что кто-нибудь и кроме меня прочтёт между строками и, полюбив образы, свяжет их в одно целое и увидит, что именно говорит это целое? Но этого не было.
Мог бы это сделать и сделал бы Белинский, но его не было...» [VIII,67]'.
Действительно, В.Г. Белинского, отмечавшего, что « в таланте г. Гончарова поэзия - агент первый и единственный» [3], проницательно заметившего по отношению к одному из героев (А. Адуеву): «Полное изображение характера героя надо искать в его любовных похождениях»[4], - Белинского уже не было.
Революционно-демократическая же критика свела всё содержание романа «Обрыв» к образу Волохова, Вера была объявлена «кисейной барышней» и «вербным ангелом», Райский - «нелепым пустословом», Тушина фактически проигнорировали [5] (М.Е. Салтыков-Щедрин, Н.В. Шелгунов, М.К. Цебрикова и др.).
Н.В. Шелгунов упрекал Гончарова: «Г. Гончарову кто-то наговорил, что завелись в России злодеи, и попросил его принять против них литературные меры. И вот г. Гончаров уподобился молодому неразумному петуху, прыгающему со страху на стену. Страх большой, но действительной опасности не имеется. Данных нет, факта нет, типа не существует... Для такого поверхностного таланта, как г. Гончаров, нужно, чтоб перед его глазами стояла картина, и он её опишет действительно мастерски и во всех мельчайших подробностях. Но чтобы прозреть в будущее, чтобы заглянуть в самую глубь того, что шевелится на дне человеческой души, что происходит в его уме, что управляет его желаниями и стремлениями - у г. Гончарова никогда не бывало силы» [6].
Для нас в данном высказывании важен отказ этого представителя лагеря революционных демократов в психологизме И.А. Гончарова - тому, кто изображал «натуру художника», «игру страстей» и «падение женщины». О каком понимании этими критиками эмоциональной жизни героев «Обрыва» может идти речь?
В XX веке автор «Обрыва» привлекал, как нам кажется, незаслуженно мало внимания со стороны литературоведов, в отличие, например, от Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова и мн. др. Отчасти это объясняется сожжённым архивом писателя, отчасти - некоей установкой, согласно которой Гончаров понимался прежде всего как литературный отец «обломовщины», иные же грани его таланта оставались в тени.
Гончаров И.А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1952-1955. (Ссылки на это издание даются с указанием римской цифрой -тома, арабской - страницы).
Исследование романа «Обрыв» касалось различных аспектов, начиная от биографических и заканчивая философско-эстетическими, и практически каждая работа, посвященная Гончарову и его роману, затрагивала историю его создания. Об этом писали Н.Д. Старосельская, В.А. Котельников, Ю.М. Лошиц, Л.С. Гейро и О.М. Чемена вынесли данную проблему в заглавие своих работ [7].
Помимо поиска биографических мотивов в творчестве Гончарова, отражения литературных связей писателя, его конфликта с И.С. Тургеневым по поводу замысла романа «Художник», исследовательский интерес направляет литературоведов в другое русло - и заманчивое, и в то же время крайне скупое своими источниками — в русло эпистолярного наследия И.А. Гончарова. Больно осознавать, что это лишь малая толика всего того, о чём могли бы узнать потомки, так как основная часть сгорела в огне камина. Нет смысла объяснять, насколько важно постижение внутреннего мира писателя для более глубокого понимания его произведений. В частности, письма Гончарова к Е.В. Толстой -это своеобразный эпистолярный роман, в котором автор «Обрыва» проявляется во всей своей страсти, нежности, преклонении уму и красоте женщины — во всём том, что можно было бы назвать одним словом: «любовь». Отблески её также падут на роман, в котором автор, по его собственному выражению, «исчерпал почти все образы страстей» [VIII, 209].
Непосредственно проблеме соотношения рационального-эмоционального в романе не уделялось должного внимания; акцент делался на внешний, так сказать, анализ понятия «страсть», не вскрывающий противоречивой, сложной, детерминированной множеством причин сути этого феномена. Таким образом, особый интерес гончаровского романа к разнообразным типам и коллизиям любви-страсти, не миновав внимания исследователей, адекватного разъяснения, тем не менее, не получил.
Так, например, негативно расценил эстетическую функцию «образов страстей» [VIII, 209], воссозданных в «Обрыве», Н.К. Пиксанов. По его мнению,
они понадобились автору лишь для оживления повествования и «нарочитого психологизма» [8].
Н.И. Пруцков же, наоборот, «любовную страсть» в гончаровской трилогии наделяет художественной функцией [9]. Но и он ограничивает её психологическим (анализ «морфологии» любви) [10] или характерологическим аспектами. «Можно было бы сказать, - замечает исследователь, - что девизом Гончарова-романиста является: «каков характер, такова и любовь» [11].
Другой исследователь, А. Лаврецкий, писал: «Для Гончарова такие психологические мотивы, как любовь, являются самодовлеющими». Именно они «имеют громадное влияние на судьбу и людей, и людских дел», сами не испытывая их влияния. Оттого в романе решающее значение имел для Гончарова «процесс разнообразного проявления страстей» [12].
Н.Д. Старосельская в своей книге «Роман И.А. Гончарова «Обрыв»», анализируя страсть, отталкивается от личного чувства, испытанного писателем в 50-е годы вскоре после возвращения из плавания на «Палладе», чувства к Е.В. Толстой. Однако, литературовед не сводит противоречивое понимание Гончаровым природы страсти только к пережитой им безответной любви, т.к. ко времени появления «Обрыва» русская литература накопила огромный опыт отображения и осмысления не только страсти как стихии, захватывающей человека без остатка и подчиняющей себе, но и страсти как идеи, овладевающей умом и душой в равной мере» [13]. И романтик Райский, с его «комплексом неполноценности» героя, ищущего красоту в чистом виде, растрачивающего все духовные, интеллектуальные «запасы» на бесплодные поиски идеальной женщины [14], противопоставлен исследовательницей более определённому и менее противоречивому пониманию страсти у М.Ю. Лермонтова и «оплодотворённой высокой идеей» страсти героев Ф.М. Достоевского (Раскольникова, Подростка, Ивана Карамазова).
Мысль о единении красоты и ума, столь ярко присутствующая в проповедях Райского и эстетических взглядах И.А. Гончарова, прослеживается литературоведом в творчестве таких писателей, как, в первую очередь, Ф.М. Достоевский, в повестях А. Марлинского и В.Ф. Одоевского, Н.Ф..Павлова и повести Н.А. Дуровой «Угол», в поэзии А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова. И это, несомненно, говорит об актуальности поставленной автором проблемы и выводит роман на более высокий уровень (вместе с вопросом соотношения рассудка и страсти - общечеловеческой проблемы со времён древности).
В исследовании Н.Д. Старосельской, главе «Страсть и падения», акцентируется большое внимание на социальной обусловленности «греха» Веры и Бабушки. Но, провозгласив, что «и психологически, и художественно чувство Веры к Марку Волохову - чувство, постепенно вызревающее в противоречиях, отверженных сомнениях, - оправданно и убедительно» [15], автор не приводит правдивых на то доказательств, ссылаясь лишь на статью самого И.А. Гончарова «Лучше поздно, чем никогда». И если «падению» Бабушки, даже судьбе Наташи уделено достаточно внимания, то образ Веры даётся несколько схематично, можно сказать, как одной из многих Вер того времени.
Таким образом, Н.Д. Старосельская в книге «Роман И.А. Гончарова «Обрыв»», используя во многом нетрадиционный подход к теме страсти в романе, не только представляет богатый исследовательский материал, но и открывает перспективы для дальнейшего изучения проблемы соотношения рационального и эмоционального. Для Нас наиболее интересными и важными являются два намеченных пунктиром направления, которые мы попытаемся углубить в своей работе. Во-первых, по мнению Н.Д. Старосельской, Гончаров «наделил Райского собственными юношескими грёзами», и «напрасно мы пренебрегаем анализом характера Бориса Павловича в этом направлении,
слишком доверяясь разоблачительным словам Гончарова, рассыпанным по письмам и статьям» [16].
Кроме того, интересной идеей, как нам кажется, является мысль о параллелизме, пусть и несколько неожиданном, который существует между Борисом Райским и адептом «новой правды» Марком Волоховым. В своей работе мы попытаемся выявить этот параллелизм в свете поставленной проблемы соотношения рационального и эмоционального (См. Ш.2.2. гл.: о Вере, причинах увлечения Волоховым).
Книгой Н.Д. Старосельской исследование страсти в романе «Обрыв» не ограничивается. Интересна в этом плане, например, уже упомянутая выше монография Н.И. Пруцкого «Мастерство Гончарова-романиста», где автор, следуя за героями из главы в главу и анализируя композиционные, художественные особенности каждой, место её в общей структуре романа, тем не менее отмечает и исследует особенности Гончарова-психолога в изображении им страсти (в частности, эгоистичность страсти Райского, что будет использоваться нами в дальнейшем). В последние годы (как отмечает A.M. Буланов в книге ««Ум» и «сердце» в русской классике») усилия исследователей устремлены на выявление философско-этической проблематики романов И.А. Гончарова, и в частности, романа «Обрыв», что представляет собой важную ступень в понимании соотношения «ума» и «сердца» у писателей и путей достижения этического идеала [17].
Одна из работ так и называется: «Этический идеал И.А. Гончарова» (автор В.И. Мельник) [18]. Е.А. Краснощёкова, затрагивая эту же тему в несколько ином аспекте в своей статье «Национальная ментальность, прогресс и религия» [ 19], во многом соглашается с В.И. Мельником, который, основываясь на словах Гончарова, что между действительностью и идеалом «... лежит бездна, через которую ещё не найден мост, да едва и построится когда» [VIII, 253], отмечает: «Писателя гораздо более занимает проблема движения к идеалу, ибо движение к
идеалу и есть история человека и человечества, — собственно, жизнь. На диалектике этого движения и сосредоточено всё его внимание как художника <...>; правильный, «идеальный» процесс достижения идеала (процесс истории) — это и есть универсальный гончаровский идеал, нашедший выражение во всех его произведениях» [20]. «Правильный», по Гончарову, это неостановимый, но ненасильственно подгоняемый процесс.
И далее В.И. Мельник пишет о том, что, согласно позитивистам, а в частности, Г. Боклю, «процесс цивилизации предопределён не совершенствованием морали, а стало быть, и не опорой на религиозные догмы, но развитием и углублением научного познания». Для Гончарова же залог цивилизации — и активная деятельность по созданию материальных ценностей, и борьба за нравственное совершенствование человека, приобщение к общечеловеческой культуре. Споря с Г Боклем, И.А. Гончаров писал: «Нравственное несовершенство, конечно, зависит от неведения, но большей частью от дурной и злой воли. А победа последней достижима не одним только неведением, но и силою воли! А потому Заповеди и Евангелие будут на этом пути единственными руководителями!» [21].
И еще одно высказывание Гончарова приводит автор, раскрывая суть его духовной нормы: способное «развиваться до фанатизма и давать героев и мучеников <.. .>, оно одно (христианство), поглотив древнюю цивилизацию и открыв человечеству бесконечную область духа <.. .>, воздвигло новые и вечные идеалы, к которым стремится и всегда будет стремиться человечество» [22]. «Но очевидно, - замечает уже Е. А. Краснощёкова, - что опосредованное воплощение христианского нравственного идеала не менее продуктивно, чем непосредственное» [23].
Точка зрения В. Мельника на этико-эстетические взгляды Гончарова, высказанная им в книге «Этический идеал Гончарова» [24], позволяет глубже,
шире и полнее осветить проблему не только соотношения «ума» и «сердца» в романе «Обрыв», но и раскрыть особенности концепции личности писателя.
Одним из наиболее интересных научных исследований в области поставленной нами проблемы является, несомненно, книга В.А. Недзвецкого «И.А. Гончаров - романист и художник», а также его статья «И.А. Гончаров и русская философия любви» [25]. Рассматривая «кодекс художественности» писателя, В.А. Недзвецкий пишет о живописности, музыкальности, поэтичности гончаровского романа, «основной ресурс психологизма» которого — в «перипетиях любви». Литературовед ограничивается «фиксацией факта»: «... гончаровское искусство психологического анализа, раскрываясь с наибольшей полнотой в изображении «образов страстей», на них же в первую очередь и ориентировано» [26].
Итак, опираясь на биографический материал, эпистолярное и критическое наследие Гончарова, литературоведы (каждый по-своему) высвечивали и личность автора «Обрыва», его стремление к некоей этической норме, и биографичность мотивов, звучащих в романе, и то, что он является «певцом страстей» - и этим обусловлен его психологический анализ. Наконец, в книге A.M. Буланова « «Ум» и «сердце» в русской классике» был найден идеал соотношения рационального и эмоционального в творчестве Гончарова -«осердеченный ум» [27].
«У Гончарова «сердце» является синонимом чувства»,—читаем там же [26].
Мы не ставим в своём исследовании цели подняться до уровня глобальных выводов о мировоззрении, концепции личности Гончарова и, предполагая это конечной целью ряда работ, ограничимся более скромной задачей рассмотрения художественных эмоций в романе «Обрыв», а именно,
любви, страсти. Тем более что «у писателей второй половины XIX века-начала XX века... находим точное, чувственно ощутимое изображение ежеминутно
меняющейся внешней и внутренней жизни человека, прежде никогда не
«
удававшееся точное изображение изменчивых состояний духа и тела» [29].
Психологический аспект творчества И.А. Гончарова, в частности, романа «Обрыв», ещё не достаточно исследован, а работ, посвященных исследованию художественных эмоций в этом романе, не существует. А потому весьма интересной в этом плане представляется книга Г.Б. Курляндской «Нравственный идеал героев Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского», в которой автор пишет об искусстве последовательных мотивировок, которое приобретает разнообразные и сложные функции в романах писателей-реалистов середины XIX века и, в частности, в романах Гончарова [30]. При этом исследователь объединяет Тургенева, Гончарова, Островского, Достоевского в единый социально-психологический лагерь в рамках реалистического метода. Гончаров, так же как и Тургенев, Островский и др. понимал сущность человека как родовую, социальную, сложившуюся в процессе длительного исторического развития, главное, как лишённую трансцендентного значения: «Идеальные движения души, высокие романтические порывы, а также идейные устремления своих персонажей Тургенев и Гончаров трактовали как проявления естественной родовой природы индивида, гуманистической его культуры, несомненной социальности» [31].
Соглашаясь в основе своей с этими положениями, позволим себе несколько конкретизировать их в соответствии с темой нашего исследования, а именно: мир эмоций изображается Гончаровым с целью постичь их влияние в общечеловеческом, культурном плане, а потому выписаны они столь полно, подробно. Исходя из этого, нами в дальнейшем будут рассмотрены особенности психологического анализа этого писателя.
Таким образом, задачи, сформулированные нами вначале, соответствуют нынешнему состоянию вопроса об эмоциональной жизни героев романа «Обрыв» (а именно, изображения в них любви, страсти), об особенностях
антропологической концепции Гончарова, психологического анализа этого художника, что говорит об актуальности нашего исследования.
Положения, выносимые на защиту:
Художественная феноменология изображения эмоциональной жизни в романе И. А, Гончарова «Обрыв» представлена широко и разнообразно. Главные герои, второстепенные персонажи испытывают любовь, ревность, сострадание, стыд и другие эмоции, считающиеся в психологии фундаментальными.
Художественные эмоции имеют существенное отличие от реальных эмоций, переживаемых человеком. Художественная эмоция выглядит более «очищенной» от тех «примесей», которые присущи им в жизни. И в то же время правильнее говорить о сердечности таких героев, как Райский, Вера, Бабушка, Тушин, как неотъемлемой черте русского характера.
Способы художественной презентации эмоций в романе сводятся к мимике, жестам, физическим, телесным проявлениям (бледность).
Художественная феноменология изображения эмоциональной жизни в романе «Обрыв» подчинена общему художественному замыслу, выражению главных идей и является неотъемлемой частью характерологии И. А. Гончарова.
Апробация. Результаты исследования получили апробацию на научно-методических семинарах, на двух международных научных конференциях (Астрахань, 2004 г.), а также отражены в публикациях в журнале «Гуманитарные исследования» (Астрахань, 2004 г.).
Объём и структура работы. Работа состоит из введения, трёх глав, заключения, примечаний и списка использованной литературы. Общий объём
178 страниц. Список использованной литературы включает 242 наименования.
Психологический анализ и художественная эмоция
Проблема, вынесенная в заглавие, по нашему мнению, недостаточно исследована. Самый долгий по написанию роман Гончарова можно читать и перечитывать бесконечно и открывать в нём всё новые и новые грани, тем более что «вечные» книги всегда современны.
Психологический роман. Именно рассмотрение романа как психологического, концентрирование внимания на эмоциональной сфере более всего интересует нас. Психологизм как один из принципов изображения человека, предполагающий раскрытие художественными средствами в первую очередь его внутреннего мира, присущ всем романам И. А. Гончарова, но в разной степени и форме.
Психологизм является важнейшим стилевым средством. Проявляется он в «Обрыве» в иных формах, нежели в предыдущих романах: меньше жестов, мимики, бытовых реалий, больше описания и его проявления.
Психологизм, как известно, выражается различными художественными средствами и на разных уровнях: прямым авторским описанием, речевой характеристикой, действием персонажа, портретными деталями, жестом, интонацией, мимикой и т.д. Другими словами, он проявляется как непосредственно, так и косвенно, преломляясь через призму читательского восприятия и контекста. Однако психологическое искусство Гончарова ещё недостаточно изучено. Вопрос о своеобразии психологизма Гончарова, способах построения характеров героев в той или иной мере поднимался в гончароведении. В работах В.И. Мельника и В.А. Недзвецкого о творчестве Гончарова сделаны лишь отдельные замечания по психологизму писателя, и не затрагивается вопрос о психологическом анализе. Так В.И. Мельник акцентирует внимание на специфичности психологизма писателя, берущего своё начало из высокой степени обобщения в его произведениях. По мысли учёного, Гончаров «воспроизводит психологию и логику поведения не столько отдельной личности, индивидуальности, сколько целой исторической эпохи. Это психология времени, уклада, взятая в «усреднённом» индивидуальном варианте. Гончаровскии психологизм строится на выделении одной («эпохальной») доминирующей черты в характере героя» [63]. На наш взгляд, такое утверждение более верно по отношению к первому роману Гончарова, так как в «Обломове» и «Обрыве» изображаются личности, выделяющиеся из своей среды.
Исследователей романа И. А. Гончарова более всего привлекает главный герой - художник Борис Райский. Его внутреннее состояние передаётся преимущественно авторскими описаниями. Последние носят довольно обобщённый характер и отражают прежде всего мыслительную деятельность героя. Но, как и его мысли, эмоции выражаются не в процессе протекания, зарождения, а итожно, чётко и определённо.
Однако предметом исследования данной работы является попытка проследить за изображением других героев. Это Вера, Софья Беловодова, Наташа, Марфенька, Марк Волохов, Иван Тушин.
Творчество И. А. Гончарова вместе с творчеством М.Ю. Лермонтова и Ф.М. Достоевского представляет начало психологического искусства в русской классической литературе. Открытия, сделанные им в области познания «сердечной» жизни человека, составили невиданные по смелости и проникновению завоевания внутреннего мира личности. Гончаров стоял у истоков метода психологического анализа, устремил его к тем вопросам внутренней организации индивидуума, которые прежде не изображались в художественном творчестве.
Центр внимания у Гончарова - человек, его идеи, побуждения, страсти, случившиеся с ним события. Причём в центре его внимания человек не с бедной и элементарной, а с богатой и напряжённой душевной жизнью.
Гончаров переносит центр внимания в область «сердца», единственную сферу, где нет, да и не может быть никаких количественных измерений; там каждое мгновение у каждого человека исключительно, неповторимо. Необходимо помнить, что и рациональное, и эмоциональное по отдельности и в их соотношении является объектом художественного изображения, во многом определяя своеобразие мира того или иного писателя, особенности и характер героев, внешние проявления которого порой кажутся окружающим неожиданными, непонятными с точки зрения обычной житейской логики, характерна для романа.
Анализ изображения художественной эмоции показывает, какую существенную роль играет «сердце» в мотивировках поведения героев романа «Обрыв», как во многом художественное исследование соотношения рационального и эмоционального определяет своеобразие психологического анализа в творчестве И.А. Гончарова.
Можно говорить о том, что художественная эмоция, или изображение эмоции в художественном произведении, предстоит перед нами, благодаря писателю, в «очищенном» виде, то есть выделено наиболее существенное её выражение и изображение в тексте романа, что, несомненно, является составной частью идеи произведения.
И. А. Гончаров представляет человека как существо гармоничное. Важнейшей проблемой становится проблема бытия в единстве чувственного и рационального, и в художественных образах рациональное неотделимо от эмоционального. Художник создаёт особый тип психологизма, который направлен на проявление «осердеченного ума».
Гармония «ума» и «сердца»
В целом ряде работ последних лет говорится о важности для И.А. Гончарова идеала «целостного» человека (A.M. Буланов, В.И. Мельник, О.Н. Осмоловский, В.А. Недзвецкий, П. Тирген, В.Н. Тихомиров и другие). Целостность человеческой натуры И.А. Гончаров видел в гармоническом синтезе природного и общественного, чувства и разума, покоя и страсти.
Как отмечает А. М. Буланов в книге « «Ум» и «сердце» в русской классике», в творчестве русских писателей второй половины XIX века соотношение рационального и эмоционального осмысливается уже как противоречие разных типов ориентации человека в мире, противоречие в самом человеке, и, в силу того, что каждый из полюсов этого противоречия обладает мотивирующей силой, именно на нём может основываться нравственность.
Гончаров, более чем кто-либо из русских писателей, испытал на себе влияние позитивизма. И это естественно, поскольку принцип равновесия «ума» и «сердца», которому придерживался романист, предполагает внимание не только к «сердцу», но в равной же мере и к «уму». Позитивизм, как явление возникает на буржуазной основе, а Гончаров видит ближайшую историческую перспективу в развитии буржуазии.
Писатель вычленил для себя в позитивизме две основные тенденции: попытка научного объяснения мира с помощью естественных наук; замена знанием, наукой, разумом религию, философию, чувство. Признавая первую, автор «Обрыва» резко не принял второй, потому что это было покушением на равновесие «ума» и «сердца». Точно так же Гончаров относился и к попыткам «сердца» вытеснить собою «ум». Ещё раньше Д. Бруно, выступающий за равновесие «ума» и »сердца», в книге «О героическом энтузиазме» напишет: «Почему интеллект вмешивается, чтобы диктовать закон чувству и лишает его собственной пищи? Чувство же, наоборот, почему сопротивляется этому, желая жить по своим собственным, а не по чужим уставам?.. Нет гармонии и согласования там, где есть единственное, где какое-нибудь одно бытие хочет поглотить все бытие...» [64]. Гончаров против того, чтобы «одно бытие» поглощало «все бытие».
Писатель высказывает убеждение, что одним умом невозможно постичь всю полноту явлений действительности и, следовательно, достоверно воспроизвести реальность в произведении. Рисовать «умом» природу и жизнь в произведении — значит передавать их бледные копии, снимки [VIII, 141]. Ф.В. Шеллинг также подчёркивает: «Произведения, лишённые отпечатка бессознательного знания, познаются по отсутствию в них самостоятельной, независимой от их создателя жизни, тогда как, напротив, где бессознательное знание присутствует, в произведении искусства с величайшей ясностью рассудка сочетается та загадочная реальность, которая сближает его с творением природы» [65]. Далее философ пишет, что если бы художник захотел полностью подчиниться действительности и с раболепной точностью воспроизводить наличное, он создавал бы слепки, а не художественные произведения. Не отрицая значения ума в художественном творчестве, Гончаров указывает на его «подготовительную» функцию: «Ум разбивает, как парк или сад, главные линии, положения, придумывает необходимость, а приводит это в исполнение и помогает... инстинкт» [VIII, 112]. В стремлении же придать уму всеобъемлющую функцию писатель видит претензии следовать в познании и изображении мира и человека теми же путям и приёмам, какими идёт к истине наука.
И.А. Гончаров отмечает, что художник, в отличие от учёного, пользуется не умом и понятиями, а интуицией и фантазией, так как «учёный ничего не создаёт и открывает готовую и скрытую в природе правду, а художник создаёт подобие правды...» [VIII, 140]. В связи с этим писатель отстаивает важность для художника чувства, веры: «Современным реалистам остаётся придерживаться одной исторической правды и её одну освещать своею художественною фантазией, что они и делают, без примеси чувства веры — и от этого образы их будут, может быть, верны, выражая событие, но сухи и холодны, без тех лучей и тепла, которые даёт чувство» [VIII, 74-75].
И всё же, придавая столь большое значение интуитивному познанию, Гончаров не отрицал важности разума. Он указывал взаимно регулирующую функцию ума и интуиции не только в постижении высших истин, но в столь важных для него вопросах искусства. Так в письме к П.А. Валуеву Гончаров пишет: «... к сожалению, одного инстинкта и проистекающих из этого впечатления чувства мало даже для произведения искусства. Впечатления и чувства много зависят от темперамента и бывают изменчивы и обманчивы: поневоле приходится звать на помощь другого регулятора - ум, опытность, приглядку за произведениями - т.е. критику» [VIII, 429].
В последнем романе возрастает роль интуитивного постижения окружающего главным героем. Писатель всё меньше доверяет рациональному познанию и больше склоняется к интуитивному познанию, утверждает важность чувства и веры в постижении жизни. С этим связан и преобладающий интерес писателя к эмоциональной жизни героев «Обрыва». В романе противопоставлены герои, которые живут «разумом сердца», -Бабушка, Марфенька, Вера и Райский, - их знание о жизни согласуется с нравственным чувством, религиозным опытом, и Волохов, руководствующийся в жизни только разумом. Его логическому познанию недоступны нравственные истины, высшая правда. У И.А. Гончарова решение проблемы заключено в гармонии «ума» и «сердца», в синтезе их («осердеченный ум») [66].
Эстетические и художественные функции любви в романе И. А. Гончарова «Обрыв»
Даже психологически близких И.А. Гончарову людей «людей 40-х гг.» поражала та исключительная обстоятельность и детальность, с которыми творец «Обломова» воспроизводил сокровенную стихию любви, до самых мельчайших перипетий. Используя слова Н.Г. Чернышевского о Л. Н. Толстом, можно сказать, что Гончарова интересуют не столько даже результаты любви, сколько сам её процесс [104], так как, во-первых, любовь, как самое концентрированное и поэтому высшее проявление жизни, незаменима и невосполнима никаким иным отношением, делом, интересом, и в этом смысле благотворна для человека независима от того, несёт ли она очарование или разочарование, выливается в «поэму» или «драму» [VIII, 385].
Во-вторых, любовь, фазисы которой суть и «фазисы жизни», есть для Гончарова действительно основная, хотя и «претрудная школа жизни» [IV, 243, 245]. В ней важен любой её урок: и прямой, и косвенный, и положительный, и негативный. Ведь если «только ею, только любовью держится и движется жизнь» (как говорил И.С. Тургенев), то и самые заблуждения этого чувства нуждаются во внимательном рассмотрении, так как способствуют постижению его истины.
Можно точно утверждать, что все романы И.А. Гончарова - романы «не просто с любовным сюжетом», а произведения «о разных видах любви» [105]. Начиная с «Обыкновенной истории», писатель сталкивает различное понимание и типы разновидностей этого чувства, художественно воссоздаёт эмоциональный мир, состояние влюблённого человека и охваченного страстью, но всегда стремится подвести читателя к уяснению «нормы» любовного чувства.
Одним из основных вопросов в концепции любви писателя был вопрос о разграничении «истины» и «лжи» любви. Поэтому И.А. Гончаров чаще изображает «крайности» любви. Разнообразие физической любви в «Обрыве» (Марина, Ульяна Козлова) - проявление односторонности и противоестественности человеческого чувства. Истину в любви автор видит в «простом, честном, но глубоком и неразрывном сближении с женщиной» [IV, 454-455].
Виды любовной коллизии, разнообразные проявления любовной страсти используются автором как средства типизации - и характеров, и олицетворяемых теми или иными персонажами способов жить: обломовщины, «шлольцовщины», «волоховщины» и др., - художественную завершённость которые приобретают лишь в перипетиях любви. Любовью «изведаны» все личности (образы) романа «Обрыв», начиная Райским и заканчивая крепостным слугой Савелием [106].
Подобно Пигмалиону, любовь у И. А. Гончарова не только формирует, но и пробуждает женскую душу, открывая её потенциальные нравственные возможности. Так художественную законченность образ мудрой, сильной Бабушки получает в конце романа, когда становится известна её сердечная тайна:: «Ему (Райскому) стало ясно всё: отчего она такая? Откуда эта нравственная сила, практическая мудрость, знание жизни, сердца?.. Образ старухи стал перед ним во всей полноте» [VI, 412].
Важным вопросом в любви И.А. Гончаров считал вопрос о равенстве. Это не только «равенство в развитии» двух любящих людей [VIII, 93], но и необходимость одинаковой нравственности для мужчин и женщин. Об этом думает Борис Райский: «.. .оба пола должны довоспитаться друг до друга, идти параллельно .. . А то выдумали две нравственности: одну для себя, другую для женщин!» [VI, 190]. Это положение выдвигается писателем в качестве идеала, к которому должны стремиться люди, чтобы достичь «нормы» любви.
Тесно соединяются в понимании И.А. Гончарова любовь и ум, а также нравственное осознание достоинств другого. Любовь, которая не контролируется разумом, считал Гончаров, превращается в дикое, животное чувство (Марина, Ульяна Козлова). Именно осознание нравственных достоинств другого поможет постоянному сохранению чувства, когда пройде пыл и лихорадка любви.
В целом, И.А. Гончаров ценил любовь осмысленную, одухотворённую, наполненную нравственным содержанием. Справедливо отмечает В.А. Недзвецкий, что для писателя любовь, как «высшее проявление жизни незаменима и невосполнима никаким иным отношением, интересом и в этом смысле благотворна для человека, независимо от того, несёт ли она очарование или разочарование, выливается в «поэму» или «драму»... оказывается заблуждением или ошибкой» [107]. Неполноценна и жертвенна жизнь Татьяны Марковны, отказавшейся от любви. Об этом свидетельствует символичный сон, приснившийся героине: «Да: поле видела, на нём будто лежит... снег .. . А на снегу щепка...» [VI, 162]. Сон Татьяны Марковны Бережковой символизировал жизнь, на которую она обрекла себя, отказавшись от женского счастья. Не случайно и Вере после падения, когда она ждёт от окружающих только презрения и «милостыню сострадания» [VI, 330] и считает себя недостойной любви, кажется, что жизнь кончена, что впереди «одна глубокая, как могила пропасть», голая степь «без привязанностей, без семьи, без всего того, из чего соткана жизнь женщины» [VI, 291].
Сквозь призму любви автор изображает и основные типы - способы современной жизни - русской и мировой. Так средоточием «новой правды» М. Волохова явилась теория о «любви на срок» [VI, 259], т.е. трактовка любви как чисто физиологической страсти, исключающей «бессрочное чувство» [VI, 259] нравственного долга любящих перед собой, окружающими и самой любовью. Именно эта теория «отношения полов» — причина духовного поединка между Верой и Марком, источник разрыва, а также итоговой душевной драмы обоих [108]. Первооснова и фокус бытия, любовь (и поиск её «нормы») естественно становилась в гончаровском романе ведущим сюжетным и структурообразующим началом.
В «Обрыве» «отношения полов между собой» [VIII, 210J питают действие всех пяти частей без исключения. Однако лишь III-Y части, в которых «окончательно разыгрывается... драма Веры» [VIII, 392] — героини, в наибольшей степени сознающей истину любви и всецело ей преданной, составляет, по Гончарову, «главное звено» [VIII, 395], «всю... «причину» и «суть» [VIII, 390] произведения.
Перипетии любви, как уже отмечалось выше, — основной ресурс психологизма в гончаровском романе. «Сердцеведом» и «общепризнанным знатоком женской души» [109] называет И.А. Гончарова Ю. Лошиц. Гончаровское искусство психологического анализа, раскрываясь с наибольшей полнотой в изображении «образов страстей», на них же в первую очередь и ориентировано. О глубоком интересе писателя к «законам» и «возрастам» любви, имеющей «свою роскошную весну, своё жаркое лето, наконец, осень», писал, анализируя «Обыкновенную историю», В.Г. Белинский [110].
Однако «психологическая... задача» [VI, 422] последнего романа из его трилогии в полной мере была решена лишь с воспроизведением любовной «драмы Веры» [VI, 421]. Первые две части последнего романа составляют нечто вроде «Пролога». Сам И.А. Гончаров признавался: «...это длинная и скучная экспозиция»... которую «я уничтожил бы совсем, если б она не была тесно слита с остальными частями» [111], «весь смысл романа, «вся его «причина» и «суть» только и объясняются и доказываются двумя последними частями, в которых, между прочим, окончательно разыгрывается и драма Веры» [VIII, 146].
«Эта другая жизнь среди жизни, эта хмельная игра сил...»
Иногда он кажется так счастлив, глаза горят, и наблюдатель только что предположит в нём открытый характер..., как через час, через два, взглянув на него, поразится бледностью его лица, каким-то внутренним и, кажется, неисцелимым страданием, как будто он от роду не улыбался... ...Симпатии его так часто менялись, что у него не было ни постоянных друзей, ни врагов...»[V, 44].
Он и «знания - не знал, а... чувствовал» [V, 53], «летал на крыльях фантазии» [V, 51] и вместе с тем «понимал, что он не лежебока и не лентяй, а что-то другое, - но не понимал, что же он такое именно, и некому было растолковать ему...» [V, 52]. В отношениях с другими персонажами «Обрыва» Райский при всём своём артистизме, как правило, проявляет непосредственность, доброту, доверчивость... («В нём много чувства, правды», - признаёт Вера [VI, 176].) В этих чертах - источник обаяния характера («милый урод», с любовью называет его Бабушка).
В «Предисловии к роману «Обрыв»» И.А. Гончаров признавался, что он стремился в Райском представить «этюд психологического наблюдения» и подчёркивал: «Не одно баловство, лень, отсутствие сознания необходимости долга к обществу и тому подобное занимало меня... в лице Райского. Ещё более поглощал меня анализ натуры художника, с преобладанием над всеми органическими силами человеческой природы силы творческой фантазии» (курсив мой - И.Ж.) [VI, 443-444].
Почти все поступки героя совершаются под действием настроения, сиюминутного увлечения и отражают существо его характера. Само непостоянство, подвижность чувств Бориса- от повышенной эмоциональности, которая передалась от матери: «Та тоже всё, бывало, тоскует, ничего не надо, всё о чём-то вздыхает, как будто ждёт чего-нибудь, да вдруг заиграет и развеселится, или от книжки не оттащишь» [V, 77].
Одним из важнейших жизненных устремлений художника-романтика является желание испытать страсть. В ней заключается вся жизненная философия Райского. И.А. Гончаров раскрывает процесс зарождения страсти в душе героя. Теоретик страсти, Борис Райский, сначала увлекается самобытностью, таинственностью Веры, а затем попадает под действие иррациональной стихии.
Сущность своей артистической природы герой осознаёт в момент переживания страсти к Вере. Он говорит о «раздвоении натуры на реальное и фантастическое» [VI, 206]. Вот она, суть его личности: раздвоение, амбивалентность психики, «неустойчивость эмоций, неумение подчинить их воле, рациональному началу» [125], что ведёт к противоречию между «потребностно-мотивационным и интеллектуально-операционными началами» [126].
Однако не следует забывать, что идеал И.А. Гончарова-не в противоречии, а в единстве (даже в противоречивом) «ума» и «сердца». У Райского оно проявляется в логике сердца, уме и сердца, alter ego - внутреннем голосе, том самом «реальном», что пытается соединить фантазии, сердечные увлечения героя с действительностью. И потому нельзя полностью согласиться с Райским, утверждающим в разговоре с Софьей Беловодовой: «... язык мой верно переводит голос сердца» [V, 144]. Так как «переводит» он не только голос страсти, но иногда, «отрезвившись», и рассудка. Это зависит от внутренней борьбы мотивов, победы волевого либо иррационального начала. Причём победа последнего легка — «думает» же «сердце» Райского в тишине одиночества. Интересен способ введения этих мыслей в поток размышлений Райского: словами, обозначающими некую противопоставленность изложенному выше: вдруг, неожиданно, однако, а и др.; сомнение: если ... Каждый раз это - некое отрезвление.
Так, например, ища ответа на вопрос, от кого письмо на синей бумаге у Веры, и было успокоившись, что оно всего-навсего от купца, Райский думает: «А зачем же прятать его?» — вдруг шевельнулась опять, и опять пошла на целый день грызть забота»[VI, 47].
«Да что мне за дело, чёрт возьми, ведь не влюблён же я в эту статую! — думал он, вдруг останавливаясь на дорожке и ворочая одурелыми глазами вокруг» [VI, 48].
«Пройду прочь, а то ещё подумают, что занимаюсь ею... дрянь! - ворчал он вслух, а ноги сами направлялись к её крыльцу» [VI, 48]. «Пойду к ней, не могу больше! — решил он однажды в сумерки. — Скажу ей всё, всё... и что скажет она - так пусть и будет! Или вылечусь, или... погибну!» [VI, 59] - рассуждает Райский и ... остаётся, вопреки желанию Веры, в деревне. «... он мечтал, волновался, падал в бездну безнадёжности, и опять выносила его волна наверх — и все от одного, небрежно брошенного ею слова: «люблю вас...» ...И вдруг отрезвлялся, чуял ложь этого «вас люблю», ложь своей пьяной уверенности в её любви, ложь своего положения» [VI, 184]. ««Люблю вас!» — говорит она. Меня! Что, если правда... А выстрел? — шептал он в ужасе. - А автор синего письма? Что за тайна, кто это?..» [VI, 169]. Логика сердца подчас подавляется мотивом — чувственной страстью — который и обусловливает поведение Райского. Интересен диалог рассудка со страстью, мастерски выписанный Гончаровым в четвёртой части романа, дающий яркую характеристику сосуществования этих сердечно-головных сторон у Райского. «Следя за ходом своей собственной страсти, как медик за болезнью, и как будто снимая фотографию с неё, потому что искренне переживал её, он здраво заключал, что эта страсть - ложь, мираж, что надо прогнать, рассеять её! «Но как? Что надо теперь делать? - спрашивал он, глядя на небо с облаками, углубляя взгляд в землю, - что велит долг? - отвечай же, уснувший разум, освети мне дорогу, дай перепрыгнуть через этот пылающий костёр!» «Бросить всё и бежать прочь!» — отозвался покойно разум. «Да, да - брошу и бегу, не дождусь её! - решил он. И тут же:»... через три дня видеть её здесь... О, какая нега! Какое солнце взойдёт над Малиновкой! Нет, убегу! Чего мне это стоит, никто не знает! Скорей, скорей прочь...» [VI, 204].
И...остался, поражённый проявлением страсти у Веры и вновь проявившимися сомнениями в её любви - победил более сильный мотив, аффективный, к нему присоединился всё более проявляющийся у Райского мотив помощи, спасения Веры «от гибели».
«Если ты на что-то годен, ты должен подчинить своей воле течение жизни», -писал Фицджеральд [127]. У Райского же над волей доминируют потребности, влечения. Воля, как «важнейший элемент в преодолении внутренних противоречий личности, страшного разногласия между желаниями и поступками» (Августин), не является стержне образующим началом у Райского. Он подчиняется воле сердца (вернее, велению). И даже в тех случаях, когда внутренний голос, рациональное alter ego звучит отчётливее при выборе действия и герой не колеблется, — стоит ему в процессе деятельности с препятствиями, как актуализируются другие мотивы, проявляющиеся в виде «отвлекающих» потребностей, искушающих его, и тогда становится необходимой особая работа воли во имя сохранения и утверждения избранной цели [128] — вот тут-то и заявляет о себе во весь голос «воля (вернее, веление) сердца»
