Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Письма А.С.Пушкина как предмет отечественного литературоведения
1. Эдиционная история пушкинского эписто-лярия
2. Историографический обзор изучения пушкинских писем
Глава 2. Поэтика писем Пушкина
1. Диалогика эпистолярного сознания Пушкина
2. «Разговорная» поэтика пушкинского письма
3. Метафизика нарасемии «литература-сад» В переписке а. Пушкина и а. Дельвига
4. Проблема художественного протеизма пушкина
Глава 3. Сентенция «история принадлежит поэту» «сократическом» диалоге пушкинской эпохи
CLASS Глава 4. Феномен «скуки» в творческом сознании пушкина и его диалоге с современникам CLASS и
Заключение
Библиография
- Эдиционная история пушкинского эписто-лярия
- Историографический обзор изучения пушкинских писем
- Диалогика эпистолярного сознания Пушкина
- «Разговорная» поэтика пушкинского письма
Введение к работе
Письма А.С.Пушкина - одна из самых блестящих, богатых идеями и мыслями книг в нашей литературе. Они представляют разнообразные возможности модусов диалога с другими авторами и текстами, современниками и их высказываниями.
Проблема диалогичности Пушкина содержит два основных момента: с одной стороны, диалогизм обусловлен, прежде всего, интенциями внутреннего духа поэта, непосредственностью и отзывчивостью его авторского "я", когда письма являют образ человека, который не ограничен в какой-то одной сфере бытия, а "вновь и вновь исходит из нее в мир отношений" [151, 44]. С другой стороны, эпистолярная практика отражает сознательную установку на обыгрывание существующих литературных образов, мотивов и ситуаций. В этом смысле пушкинское письмо - это спроектированный текст, предвосхищающий бахтинскую мысль о том, что "любой текст есть продукт впитывания и трансформации другого текста" [148, 99]. Письма организуются не только индивидуальным сознанием автора, но и контекстом других сознаний, а также контекстом действительности и мировой культуры.
Предметом анализа в нашей диссертации являются письма Пушкина 1815-1837 гг. и письма его корреспондентов, а также художественные произведения, имеющие прямые переклички с эпистолярным творчеством поэта.
Цель исследования заключается в изучении диалогической природы пушкинского эиистолярия и выявлении в нем различных модусов диалога, выработанных культурой. Поставленная цель предполагает решение ряда конкретных задач, связанных с изучением поэтики писем:
- рассмотрение механизма развертывания пушкинского диалога (из жанра разговора - в философему сократического диалога - и далее в творческий диалог с современниками и эпохой);
- осмысление интертекстуальности писем поэта, а вместе с ней - природы
пушкинской полифонии и иротеичности;
- выявление внутренней «симпосиональности» Пушкина, органически
включающей его в метадиалог культуры, а также принципов его
художественного полилога.
Основной методологический принцип настоящей диссертации -концептуальный подход к характеристике пушкинского эпистолярного творчества, рассмотренного во взаимодействии с мировой культурой.
Методологическую основу диссертации составляют теоретические и историко-литературные исследования В.В.Сиповского, Н.Степанова, Д.Благого, В.Виноградова, Е.Маймина, Я.Левкович, Ю.Тынянова, Ю.Лотмана, И.Паперно и др. Из классических исследований - философия диалога М.Бубера и учение М.Бахтина о «чужом слове» и диалоге как универсальной общекультурной категории. На наш взгляд, буберовская философия диалога представляется весьма актуальной для понимания философских, бытийных сторон пушкинского письма. Она расширяет границы исследования и связует его с понятием не только общекультурного, но и мировоззренческого диалога. Иными словами, дает возможность рассматривать мировоззренческую позицию Пушкина, а также углублять наши представления о диалогической личности поэта. В свою очередь, художественно-эстетическая концепция М.Бахтина ретроспективно позволяет выявить механизмы пушкинского диалога и рассматривать письма поэта как текст, обращенный в будущее со своей неповторимой смыслопорождающей спецификой.
В системе Бахтина текст мыслится как «всякий связный комплекс (мысли о мыслях, переживаниях, слова о словах, тексты о текстах) [148, 297]. Литературное слово рассматривается в нем как «место пересечения текстовых плоскостей, как диалог различных видов письма - самого письма, получателя и письма, образованного предшествующим культурным контекстом». Бахтин предложил такую модель, в которой литературная структура не наличествует, а вырабатывается по отношению к другой структуре» [171, 97].
Подобный исследовательский диалог, на наш взгляд, по-особому высвечивает те индивидуальные ходы творческой мысли А.С.Пушкина, которые создают новую художественную модель мира, во многом определившую последующее развитие не только русской литературы, но всего русского культурного самосознания. Полифоническая, многоязычная структура писем поэта позволяет проследить опыт преодоления линейности словесного текста, свидетельствующий о новых принципах пушкинской картины мира.
Вопрос о диалогике эпистолярия поэта в пушкиноведении до сих пор специально не освещался, но он возникал в трудах ученых, посвященных письмам Пушкина. Например, отзываясь о переписке поэта, Ю.Айхенвальд писал: «Письма Пушкина не имеют самодовлеющего характера, т.е. не воспринимаешь их как эпистолярную словесность. Они - больше, чем письма. Слово не мертвеет у него от чернил; он торжествует над искусственностью корреспонденции. Его письма, - продолжал Ю.Айхенвальд, - пресуществление: он ощутителен в своих строках, он там живёт... Это живой, громкий разговор; слышишь тембр его голоса, трепет его сердца, видишь его реальное существо..." [23, 31-32].
И действительно, письма Пушкина овеяны живым дыханием, непосредственностью и обаянием его личности. Замечание современника поэта, А.И.Тургенева о том, что пушкинский разговор "был полон жизни", с полным нравом относится к корреспонденции поэта. Письма поэта "многолюдны" и полны самой жизни, с её многочисленными связями и человеческими взаимоотношениями.
Читая переписку (в томах, подготовленных Б.Л.Модзалевским), следуя за ветвящимся комментарием к комментарию, обнаруживаешь себя внутри целой густонаселённой страны, которая говорит, спорит, болтает, насмешничает, пародирует, - одним словом, звучит целым хором голосов XIX столетия. Это ощущение возникает оттого, что пушкинское письмо - всегда живой отклик на прозвучавшее слово, мнение или чьё-то высказывание. Пушкин постоянно вслушивается в свою эпоху, в саму жизнь, чтобы затем откликнуться новым и
6 вместе с тем знакомым словом. Не случайно, называя поэта "эхом вселенной", Айхенвальд заметил: "Пушкин вообще не высказывал каких-нибудь первых, оригинальных и поразительных мыслей; он больше отзывался, чем звал... в этом послушании миру сказывается глубокое мировоззрение" [24, 122-125].
Переписка представляет не только богатый культурный материал, но воплощает глубоко философское содержание пушкинской личности, отражая его глубинное миросознание. Письма имели для него особое значение: с необыкновенной тщательностью он обрабатывал форму эпистолярных текстов, относясь к ним со всей серьёзностью, как к подлинным литературным произведениям. "Пушкин, - отмечал Г.О.Винокур, - работал над своими письмами, как над художественной вещью. Письма для него были равносильны литературному факту" [53, 13].
Поэт относился к поколению, когда расцвет русского эпистолярного искусства пришелся на молодость Вяземского, Л.И.Тургенева, Жуковского, Батюшкова, братьев Булгаковых. Он в большей степени, чем многие из его сверстников, білл связан с эпистолярной культурой предыдущего поколения, которое было старше его, условно говоря, на десятилетие. Поэтому он находился внутри той ситуации узкого литературного круга, где письма ходили по рукам, прочитывались, копировались, становились достоянием тогдашнего общества. На эпистолярный стиль поэта несомненное влияние оказали Батюшков и Вяземский, воплотившие в своих письмах атмосферу арзамасской эпистолярной культуры, она давала знать себя в переписке Пушкина ещё во второй половине 20-х и отчасти начале 30-х годов.
Таким образом, Пушкин хронологически стоял как бы на границе периодов, когда письму, превращенному в литературный жанр, постепенно начинает возвращаться его первоначальная, коммуникативная функция. Эта пограничная ситуация существенно отразилась и на поэтической стороне писем поэта. Если Пушкина объединяла с его старшими друзьями и корреспондентами тяга к "пиндарическому сквернословию" и восприятие истории домашним образом, т.е. через бытовой и исторический анекдот, то
главное, что отличало его от них, был лаконизм и паратаксис письма. Если Вяземский в письмах своих "весь наружу и наизнанку", то Пушкин в плане выражения собственных настроений и переживаний "сух до трезвости" (применяя здесь высказывание Вяземского о прозе Пушкина). В то время, как-старшие современники Пушкина - Жуковский, Л.И.Тургенев, Вяземский - но сути своей высокую литературу вносили в форму частного письма, Пушкин наоборот — частное, бытовое письмо поднимает до уровня высокой литературы, при том, что оно сохраняет, как это было у него и в собственно поэтическом творчестве, обманчивое впечатление бесхитростности и незатейливости [70, 74]. Этим свойством иллюзорной легкости, казалось бы, даже нехудожественности письма объясняется ряд исследований, где анализ биографического, делового и фактического материала оттеснил на второй план его изучение как явление литературы.
За мощным информационным потоком переписки Пушкина скрывается сё текстуальное своеобразие, определение которого представляет само по себе непростую задачу. По справедливому замечанию Л.И.Вольперт, "создавая свои письма не для одной пары глаз (они предназначались, по крайне мере, для узкого круга родных и друзей), Пушкин видел определенное литературное задание как в создании отдельного письма, так и целой очереди писем, объединённых некоей художественной общностью" [56, 49].
Пушкинское письмо - это специфический текст, стоящий на грани между документальной и художественной прозой, между устным разговором и литературным произведением.
Переписка экспонирует не только эпистолярную манеру поэта, но его творчески целостное видение мира, его ориентацию на культурную европейскую традицию. Его эпистолярий насыщен заимствованиями, перекличками (образов, тем, сюжетов), различного рода влияниями, намёками, полемическими интерпретациями - всем тем, что воссоздаёт в письмах контекст общекультурного диалога. Очевидно, что эти формы литературной
переклички составляют не частный и второстепенный элемент писем, но несут указание на некую существенную грань авторского замысла. Включая их и свою речь, поэт как бы раскрепощает тексты писем, обеспечивая свободу смыслопорождения и ту особую "незавершенность", которая делает их открытыми в сторону последующего диалога.
Данная работа далека от того, чтобы претендовать на исчерпывающее решение актуальных проблем. Она освещает лишь те вопросы, которые связаны с диалогикой Пушкина.
Диссертация состоит из введения, четырех глав и заключения.
Первая глава посвящена истории публикации и изучения писем Пушкина. На наш взгляд, обзор пушкиноведческих исследований необходим для понимания эволюции научных взглядов и точек зрения на эпистолярное творчество поэта. Учитывая их, возможно сконструировать движение самой научной мысли и ее полилог, позволяющий выйти на новые рубежи научного изучения писем Пушкина.
Вторая глава посвящена непосредственно исследованию поэтики писем Пушкина. Внутри главы выделены разделы, посвященные поэтике письма как разговора, проблеме художественного протеизма Пушкина и метафоре «литература-сад» в эпистолярном диалоге А.Пушкина и А .Дельвига.
В третьей главе рассматривается античная подоснова эпистолярного разговора поэта. Решение данной проблемы связывается с типологическим родством «симпосиональности» Пушкина и сократического диалога. В качестве модели диалога предполагается модель «симпосионального пира», весьма актуальная в творчестве поэта.
Четвертая глава вводит в поле исследования творческий диалог Пушкина. Его культурное пространство очерчено широкими границами ареала. Диалог представляет собой единую интенцию творческой мысли поэта, в се диалогическом соотношении с современниками и трагедией Гете «Фауст».
ГЛЛВЛ 1. ПИСЬМА А.С.ПУШКИНЛ КАК ПРЕДМЕТ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ
1. ЭДИЦИОННАЯ ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ПУШКИНСКИХ ПИСЕМ
Переписка А.С.Пушкина стала достоянием культуры благодаря усилиям современников поэта, адресатов его писем, а также стараниям многих поколений ученых. Начало печатания эпистолярного наследия Пушкина было положено П.А.Плетневым, М.П.Погодиным и А.А.Фукс (1840-е годы).
Широкая публикация писем началась в 50-е годы XIX столетия журналами разных направлений - «Современником», «Отечественными записками», «Русским словом», «Москвитянином», «Русским вестником». В 1858 году С.А.Соболевский опубликовал письма Пушкина к брату («Библиографические записки», № 1,2, 4). Публикация вызвала возмущение П.А.Вяземского, расценившего ее как «вынесение сора из избы» и охарактеризовавшего отдельные стороны пушкинских писем как «выходки личные», «несколько кощунские», оскорбляющие чувства приличия [58, 13]. Данная позиция Вяземским выдерживалась достаточно последовательно. В 1874 году он дает большинство адресованных ему писем Пушкина в редакцию Русского архива и при этом делает многочисленные купюры как внутри отдельного письма, так и внутри всей переписки.
В 1882 году П.А.Ефремов впервые сделал попытку собрать известные тогда письма Пушкина (кроме его писем к жене) и издать их отдельным томом в редактируемом им собрании сочинений поэта. В издание Ефремова вошли письма к 77 корреспондентам Пушкина, но недостатком этого предприятия явилось неудачное расположение писем: оно дано не в общем хронологическом порядке, как принято делать теперь, а но корреспондентам, в хронологической последовательности самого раннего письма каждой группы писем, например, сначала к кн. П.А.Вяземскому, затем - к А.И.Тургеневу, йотом - к
П.В.Мансурову, к Н.И.Гнедичу и т.д. Всего вошло в издание 375 писем, некоторые из них были исправлены но подлинникам и дополнены; была -уточнена хронология некоторых писем и ко всем почти дан комментарий (очень краткий и несовершенный).
Наряду с публикацией писем Пушкина, постепенно отыскивались и печатались письма его корреспондентов. Самым полным изданием двусторонней переписки Пушкина явилось Большое академическое собрание сочинений под ред. Д.Д.Благого и Н.В.Измайлова. В четырех томах этого издания напечатано 804 письма поэта и 572 письма к нему (не считая 23-х документов в отделе «Деловых бумаг» и 10-ти — в отделе «Dubia»). В этом академическом собрании сочинений тексты писем тщательно сверены с автографами и являются эталоном для последующих изданий. Однако, по мнению исследователей творчества Пушкина В.Э.Вацуро, М.И.Гиллельсона, И.Б.Мушиной, краткий текстологический и библиографический аппарат, а также предметно-именные указатели к каждому тому переписки и свободный указатель ко всему изданию лишь в весьма малой мере могут заменить отсутствие историко-литературного и реального комментария. В наибольшей степени, на их взгляд, этот недочет относится к письмам, адресованным Пушкину.
Тщательно откомментированные письма поэта впервые изданы в 1926 — 1935 гг.: Пушкин. Письма, т.т. I-II (1815-1830), под ред. Б.Л.Модзалевского; т.Ш (1831-1833), под ред. Л.Б.Модзалсвского, и в 1969 г.: Пушкин. Письма последних лет (1834-1837) подготовлены к печати сотрудниками группы пушкиноведения Института русской литературы (Пушкинский дом), под ред. Н.В.Измайлова. В комментарии трёхтомного издания Б.Л. и Л.Б. Модзалевских использованы письма, адресованные Пушкину. В 1999 г. осуществлено репринтное воспроизведение трёхтомного издания писем Пушкина (1906, 1908 и 1912 г.) под ред. и с примечаниями Б.Л.Модзалевского (1926 г.). В данное издание включены все известные письма, которые появились в печати вплоть до середины 1926 г. (до 780 писем). Под письмами понимаются конкретные
11 письменные обращения к лицам - в прозаической форме и в стихах или в смешанной форме прозы и стихов; прошения в форме письма, письма к издателям; деловые бумаги (официальные прошения, заявления, показания и т.н.) в текст издания не включены, а использованы в комментарии, как материал биографической или историко-литературный.
Тексты писем выверены но подлинным автографам поэта, беловым и черновым, и переданы с точностью и близостью к оригиналам. Черновые письма, имеющие правки, изменения, зачеркнутые слова, фразы, целые абзацы, - переданы в издании в виде связной графики, которая в большинстве случаев дает возможность проследить ход мысли автора и постепенные изменения, вносившиеся им в текст. Редактором выверена датировка писем Пушкина. Также сохранены орфоірафия и пунктуация в полной точности и в соответствии с рукописью. Письма к Пушкину, служащие ответом на письма поэта или же их вызвавшие, использованы в примечаниях, целиком или в извлечениях, лишь как материал для комментария. Для писем, написанных по-французски, даны в отделе примечаний переводы на русский язык.
Большую ценность трёхтомному изданию писем Пушкина придают примечания, задача которых - по возможности, ввести современного читателя в круг понимания личных отношений, литературных, исторических и других интересов Пушкина и его корреспондентов. До сих пор полных комментариев или объяснений к письмам Пушкина не было. В Венгеровском собрании писем в издании Брокгауза-Ефрона (1915 г.), в Ефремовском в издании Суворина, 1903 г. и других - комментарии ограничивались лишь «самым необходимым». Поэтому редактором даны объяснения всех имён, упоминаемых в письмах, пояснения географических названий, мифологических имён; выяснены цитаты, приводимые Пушкиным, а также пояснены различные события исторического, литературного, общественного и бытового значения. Комментарий данного издания вобрал в себя обширные сведения из мемуаров и документов современников поэта, пространные биографические и генеалогические справки, выписки из журналов и газет 1820-1830 годов. Он раскрывает многочисленные
скрытые намеки в письмах Пушкина и его адресатов. Многие пушкинисты, определяя ценность данного издания писем Пушкина, отмечали удачное хронологическое расположение писем, точность датировки. Издание писем Пушкина под ред. Б.Л.Модзалевского до настоящего момента не утратило своего научного значения и продолжает оставаться незаменимым подспорьем для исследовательских работ пушкинистов.
Письма Пушкина трижды издавались в полном составе в «малом» десятитомном издании Академии наук СССР (т. 10, 1-е изд. - 1949, 2-е - 1958, 3-е- 1966), в которых приводятся краткие примечания.
В 1982 году вышла книга «Переписка Пушкина» в серии «Переписка русских писателей», в 2-х томах, составителями которой являются В.Э.Вацуро, М.И.Гиллельсон и др. Издание представляет собой избранную переписку Пушкина. Характер и принципы отбора писем поэта определены задачей выявить литературно-общественные, историко-литературные, эстетические стороны и аспекты становления и развития поэта. В издании каждый раздел предваряется вступительной заметкой, в которой приводится краткая история отношений Пушкина с данным корреспондентом; за каждым письмом следует комментарий. Письма печатаются но тексту Большого академического собрания сочинений Пушкина, с учетом норм современной орфографии. Купюры обозначены в тексте чёрточками в угловых скобках. Слова, написанные в оригинале сокращенно (имена, фамилии, названия газет и т.д.), раскрыты полностью. Подстрочные примечания, принадлежащие Пушкину, оговариваются. Датировка писем за 1815-1833 гг. дается по Большому академическому собранию сочинений Пушкина; датировка писем за 1833-1837гг. учитывает уточнения, внесённые изданием «Письма последних лет».
2. ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ ОБЗОР ИЗУЧЕНИЯ ПУШКИНСКИХ
ПИСЕМ
В изучении эпистолярного наследия Пушкина за полтора столетия определилось несколько главных аспектов. Первые биографы Пушкина, в частности, П.А.Плетнев, П.В.Анненков, П.И.Бартенев широко пользовались письмами как первоисточниками для выстраивания, уточнения биографии поэта; т.е. рассматривали письма как материал внешней и внутренней биографии Пушкина. По их стопам пошли и первые исследователи; они стремились к извлечению из писем документальной канвы.
Первый монографический очерк «А.С.Пушкин и его письма» (1899) принадлежит Е.А.Ляцкому [90]. В нем автор трактует некоторые «мотивы жизни» поэта, привлекая письма как материал и совмещая наряду с традиционным идеологическим и психолого-биографическим подходом подход эстетический. Однако отсутствие четких критериев привело Ляцкого к невольному противоречию в трактовке вопроса об их художественности. С одной стороны, он определяет письма как «то же творчество, только интимное», с другой - он говорит об их несочиненности («Пушкин излагает свои мысли совершенно в том же виде, как они родились в его голове...») [90, 125].
Другим аспектом изучения писем стало привлечение их для комментария творческой истории художественного текста. Связь между письмами Пушкина и его лирикой, их сюжетное и психологическое единство замечены еще первым пушкинистом П.В.Анненковым [29], который широко пользовался письмами в качестве комментария к произведениям поэта.
Позднее Сиповский, в очерке «Пушкин по его письмам» [115], также отмечал частое «совпадение разнообразных мотивов и настроений в художественных текстах и письмах поэта» [115, 455]. Исследователь настаивал на исключительно психологическом подходе, который один дает возможность
узнать «Пушкина как человека». Он полагал, что внимательное прочтение писем как субъективных, а не строго объективных свидетельств дает возможность их психологической корректировки. Как одну из причин необъективной сущности письма В.В.Сиповский называл явление нротеизма и посвятил ему свою статью.
В.В.Сиповский впервые расценил иротеизм как фактор, определяющий и одновременно объясняющий несоответствие «внешних черт облика» Пушкина, вырисовывающихся в письмах, его внутренней сущности. Он отметил также способность Пушкина заключать в самом письме характеристику адресата, но данное наблюдение не было им развито. Кроме того, недостаточно был учтен эпистолярный, культурологический контекст эпохи. На наш взгляд, он позволил бы расширить понятие пушкинского нротеизма и выразительнее показать поэтику эпистолярных «превращений» Пушкина-адресанта. Метаморфозы авторского «я» поэта - это неотъемлемое свойство его художественной мысли. Они отражают особые взаимоотношения с миром. Отталкиваясь от существующего культурного контекста, поэт как бы предугадывает возможный отклик. «Он рисует образ возможного читателя, отвечает на возможные вопросы и тем самым втягивает реального читателя в реальный диалог» [158, 9]. Отсюда - особая специфика «литературной личности» Пушкина (термин Ю. Тынянова. - Г.О. См.: «Литературный факт» //Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. - М., 1977. С.259). Эпистолярный образ поэта никогда не «равен» его личности, т.к. он допускает определенную степень вымысла. Как справедливо заметила Л. Вольперт, «кроме личного опыта, авторский образ Пушкина несет в себе эпическую память и предание, т.е. опыт чтения всей литературы предыдущей эпохи»* [57].
Еще раньше, на неадекватность облика, выявляемого из писем Пушкина, его истинной сущности обратил внимание Ю. Айхенвальд в главе «Письма Пушкина» [23]. По его мнению, истинный облик поэта есть совокупный образ
' * «Литературная личность» в концепции Тынянова рпссматривается как «категория более широкая, преимущественно межтекстовая - относящаяся ко многим или ко всем текстам писателя» [126, 512].
автора, вырастающий из его художественных произведений. В русле этой концепции Айхенвальд предложил оригинальную схему соотнесенности писем и художественного творчества, где письма играют роль своеобразного «чистилища», проходя через которое, жизненные впечатления Пушкина и его помыслы подготавливаются «к окончательному преображению в поэзию» [23, 29].
Таким образом, в исследованиях, посвященных письмам Пушкина, в первые два десятилетия XX века, поднимались такие вопросы, как общие свойства дружеских писем поэта, «разговорность» писем с точки зрения их стилевой организации, литературность переписки и вопрос о пушкинском нротеизме. Однако, в большинстве своем, многие из них были заявлены, нежели решены. Анализ содержащегося в письмах огромного биографического, делового, фактического материала оттеснил на второй план их изучение как явления литературы.
Изучение эпистолярного жанра на научной основе начинается в 20-е гг. в работах Ю. Н. Тынянова, Н.С.Степанова, Г.О.Винокура.
Хотя Тынянов не посвятил письму ни одной специальной статьи, его работы «Литературный факт», «О литературной эволюции» имели серьезное методологическое значение для развития теории письма. Жанр письма ученый рассматривал как «факт литературы» [126, 265]. Письмо служит главной иллюстрацией его теории литературной релевантности, но которой явления сублитературы (частные письма, салонные игры в слова) могут приобрести статус литературы. Мысль Тынянова о том, что жанры находятся в постоянном движении и что невозможно дать статическое определение жанра, адекватно его объясняющее, получила особое, приоритетное значение. Она не только стала основой тыняновской концепции литературного письма конца XVIII — I четверти XIX века, но явилась базой для многих исследований эпистолярной поэтики Пушкина. К таким работам относится статья Н. Степанова «Дружеское письмо начала XIX века» (1926). Отталкиваясь от теоретико-литераутной концепции Тынянова, Степанов сделал акцент на языковой организации
16 писем. Основной причиной литературности письма начала XIX в. является «развитие литературного языка, который выдвинул письмо для решения определенных стилистических проблем» [118, 67]. Определяя таким образом функцию письма, Степанов отказывает ему в стилевой и жанровой самостоятельности («Письмо живет чужими стилистическими рядами, поэтому в пределах эпистолярного жанра и стиля мы имеем сосуществование различных стилей и жанров» [118, 69]. По сути, Степанов рассматривает письмо как «лабораторию» языков и литературных «экспериментов» поэта. На наш взгляд, «лабораторный» подход обусловил отказ признать дружеское письмо, с его внутренней свободой, юмором и наблюдательностью в области бытовых реалий, как особый жанр, который имеет свою неповторимую художественную специфику.
Важно, что в следующей статье «Письма Пушкина как литературный жанр» Н. Степанов ставит проблему «разговорной» поэтики писем Пушкина. Рассматривая стилевую сторону эпистолярного «разговора», исследователь справедливо замечает, что имитация устной речи преломляется в письмах по законам художественного повествования. Ученый предлагает расценивать литературные элементы писем - пейзаж, портрет, пародию - как «летучие штрихи наиболее полного выявления эпистолярного стиля» [118, 93]. Впервые в истории изучения эпистолярия пушкинской эпохи Степанов показал механизм «олитературивания» письма, что позволило последующим поколениям исследователей поставить проблему «литературности» писем Пушкина (А.Ахматова, Л.Вольперт, И.Паперно). Таким образом, вслед за Тыняновым, Степанов выдвинул концепцию дружеского письма пушкинской эпохи как культурного факта и литературного жанра, отказавшись от рассмотрения роли письма как преимущественно лаборатории языковых и стилевых форм.
В историко-литературном отношении работы Степанова имели пограничный характер. Исследователь дал первый образец исследования поэтики эпистолярного жанра пушкинской эпохи, основанный на научном
подходе. В дальнейшем, письма Пушкина изучались и рассматривались как часть его литературного наследия. «Пушкин работал над своими письмами, как над художественным произведением. Он, несомненно, видел в них своеобразное литературное задание», - отмечал Г.О.Винокур. В работе «Пушкин-прозаик» (сборник статей «Культура языка», 1925) он рассматривает проблему взаимосвязи эпистолярного и художественного творчества Пушкина. Винокур исследует письма поэта как «художественную лабораторию, где зарождались и созревали великие плоды его прозаического стиля» [53].
После Винокура попытка анализировать эпистолярный стиль Пушкина была продолжена в работе В.А.Малаховского, посвященной особенностям лексики и фразеологии Пушкина. В статье 1937 года «Язык писем Пуижина» [93] мнение В.А.Малаховского перекликается с ранней статьей Степанова, он подчеркивает значение писем для «успешного развития литературного языка на началах художественной простоты». Особо важным он считает их значение «для уяснения генезиса поэтической речи» Пушкина. При этом, но мысли Малаховского, воздействие эпистолярных опытов на стиль поэта было осложнено промежуточным звеном поэтической речи, которая, испытывая воздействие письма, в свою очередь воздействовала на прозу.
В том же 1937 г. вышла статья Б.Казанского «Письма Пушкина» [75], которая посвящена уже литературной стороне переписки. На материале пушкинских черновиков Казанский показал те пути и способы, которыми Пушкин добивался литературности письма, не заметной внешне.
В культурологическом аспекте письма Пуижина рассматривались в работе Л.П.Гроссмана «Культура писем в эпоху Пуижина» [66]. Гроссман воспроизводит нравственный портрет Пушкина но письмам, видя его истоки прежде всего в сфере возможного воздействия на поэта идей предшествующих эпох, а также индивидуальных художественно-стилевых манер.
Новый интерес к пушкинскому эиистолярию пробуждается в 60-е годы. К 1962 году относится вводная статья И. М. Семенко «Письма Пушкина» [113]. И. М. Семенко связывает письма поэта с его общим объективным стилем и
«реалистической манерой». В статье «Письма Пушкина» ею предложена классификация писем поэта на основе периодизации его творчества. Думается, что данная классификация в своем принципе отработала свою задачу, т.к. она достаточна лишь для систематизации и организации писем. Исследования И.М.Семенко, а также Г.М.Фридлендера [188] продолжили изучение эпистолярного творчества поэта как «лаборатории» языковых и литературных экспериментов писателя. Однако, на наш взгляд, при всей верности утверждаемых положений, «лабораторный» подход к письмам не выявляет всю полноту и художественную неповторимость эпистолярной манеры поэта.
Проблема писем поэта как лаборатории его прозы также стала предметом научных интересов Е.Л.Маймина. («Дружеская переписка Пушкина с точки зрения стилистики», 1962). Письма Пушкина, по его мнению, это выражение основных тенденций стиля, не успевших выразиться в художественных произведениях. «Письма позволяют увидеть то, что только намечено, но до конца не выявлено в языке художественных произведений и что было осуществлено языком художественной литературы спустя много десятилетий» [91].
В 1966 году в монографии «Пушкин. Итоги и проблемы изучения» появляется итогово-обзорная статья Я.Л.Левкович «Письма» [81]. Исследователь считает, что дружеское письмо следует рассматривать как литературный жанр, обладающий специфическими признаками и конструктивными особенностями. Изучая стилистическую ориентированность «дружеского письма», исследователь подчеркивает в нем сочетание непринужденности тона с серьезными суждениями литературного, политического характера. По мнению Я.Л.Левкович, профессиональность подхода поэта к письмам выражается в тщательной стилевой отделке, в ходе которой созданная «небрежность письменная» сохраняет иллюзию разговора на бумаге. К этой мысли исследователь приходит в ходе сравнения черновиков писем поэта с беловыми редакциями [79]. Исходя из понимания письма как явления художественного, исследователь настаивает на «принципиальном
различии между черновым и беловым текстом в письмах»: «Черновик письма литературного, дружеского не является тем, чем оно должно быть — законченным образцом определенного жанра и стиля; черновик письма личного или делового часто не может быть приравнен к поступку, а является лишь размышлением на тему о поступке» [81, 132]. Важно, что Я.Л.Левкович выделяет сюжетную организованность писем Пушкина, приводя примеры переписывания, в ходе которого поэт менял композицию письма, группировал факты, выстраивал их в определенной последовательности.
Как и предшествующие исследователи, Левкович полагает, что для поэта письма были школой стиля и несли в себе определенное литературное задание. Прослеживая эволюцию эпистолярного жанра в пушкинском творчестве, исследователь приходит к мысли, что постепенно письма становятся «частью дел повседневных», продолжают темы, которые обсуждаются при непосредственном общении. Письма уже не рассчитаны на распространение, а относятся только к одному адресату. В комментариях к изданию «Письма к жене» [80] Левкович показывает, что только письма к Н.Н.Пушкиной продолжают традицию «дружеского письма», где события из жизни, бытовые факты, мелочи переданы в стиле непринужденного домашнего разговора. Это утверждение исследователя, на наш взгляд, нуждается в корректировке в том плане, что в этих письмах можно видеть большую степень информативности, большую деловитость автора. Записки поэта к жене характеризуются языком, наиболее близким к бытовому употреблению, лаконичным синтаксисом, разговорной лексикой и т.п. В этих письмах основная тема - деловые, житейские вопросы, здесь нет культа письма, характерного для стиля «дружеского письма», здесь почти уже не наблюдается той игры слов, образов, которая являлась необходимой частью стиля «дружеского эпистолярия». Объясняется это многими факторами, среди которых - выход дружеской переписки из .моды, изменение отношения самого Пушкина к функции письма, что отметил еще Тынянов.
В 70-е годы для работ, посвященных проблеме стиля пушкинских писем, становится характерным узкодифферснцированный подход. В статье В.С.Краснокутского «О своеобразии арзамасского наречия» [78] прокомментированы два письма (арзамасцам — сент. 1824 и Вяземскому - 3 авг. 1831) с учетом и одновременным выявлением лексических, семантических и культурологических особенностей арзамасского наречия. Однако обращаясь к наиболее характерным «арзамасским» письмам, автор упустил из виду присутствие арзамасской стихии, хоть и не в столь сконденсированном виде, в большинстве дружеских писем Пушкина вплоть до 30-х годов. Это сузило содержание работы, даже по сравнению с вынесенной в заглавии проблематикой, хотя сама постановка вопроса чрезвычайно важна и актуальна.
Исследованию художественности писем посвящена работа Л.И.Вольнерт «Пушкин и психологическая традиция во французской литературе» [201]. Вольнерт предлагает определить специфику переписки Пушкина через понятие игрового поведения. Рассматривая письма времен Михайловской ссылки, (в основном на французском языке, к «тригорским» адресаткам и к А.Н.Вульфу), она полагает, что Пушкин видел литературное задание не только в создании отдельного письма, но и целого блока писем, объединенных художественной общностью. По се убеждению, эстетическая организованность эпистолярного периода позволяет говорить о родстве пушкинской переписки с жанром эпистолярного романа.
До Л. Вольнерт представление о художественной стороне пушкинской переписки привычно связывалось с эпистолярной традицией «Арзамаса». Она же предлагает видеть источник игровой стороны переписки Михайловского периода в традициях французского эпистолярного романа, а еще точнее, «обновлении жанра романа в письмах». Ориентация на эпистолярный роман закрепляет ролевые позиции каждого в эпистолярной игре. Голос Пушкина в этом «полифоническом романе», по мнению Вольнерт, представляет особый интерес. Его стихия - шуточное обманное письмо, лукавая приписка к чужому посланию, веселый отчет в стихах, составление любовного зашифрованного
письма с использованием «чужого слова», как, например, в романе Ю.Крюденер «Валери». Автор в качестве примера избирает пять писем к А.П.Керн. В оценке этих писем поэта пушкинисты резко расходились. Так, Б.Л.Модзалевский видел в них искренний порыв, другие же, например, Л.П.Гроссман и А.А.Ахматова [34] усматривали в них тактику любовной науки. Вольиерт же предлагает «новый ключ» к характеру этих писем, а именно атмосферу эпистолярной игры, с ее негласными правилами.
Одной из последних работ, посвященных изучению эпистолярного жанра, является книга Уильяма Тодда «Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху» [120]. Монография посвящена поэтике русского письма, которое описывается как самостоятельный жанр. В.Тодд не разделяет распространенного мнения о том, что письмо служило «лабораторией» больших жанров, и рассматривает его как жанр вполне самостоятельный, аналогичный устному разговору. Анализируя «разговорность» пушкинских писем, Тодд описывает их стилистическое разнообразие, убедительно показывает приемы, создающие иллюзию разговора. Исследователь отмечает особенности композиции письма, сближающие с устной беседой, например, игровое оформление начала и конца письма. Работа проделана на материале русского письма пушкинской эпохи, и проделана с большой тщательностью (обработан большой круг писем, причем как опубликованных, так и архивных). Однако, на наш взгляд, поэтика пушкинского разговора определяется не только стилистическими и композиционными факторами. Письма поэта являются частью общего процесса литературной эволюции - повышения семиотичности быта, культурной значимости бытового поведения. В этой связи особое значение приобретает культ кружковой речи, домашнего языка (кружковых наименований, домашних терминов, индивидуальных идиом, эвфемизмов, мотивов, циркулирующих из текста в текст и связывающих переписку в единый эпистолярный диалог).
Согласимся с мнением В.Тодда о композиционной свободе писем Пушкина, создаваемой за счет игры с начальной и конечной формулой письма,
имитацией нарочитой оборванности текста и т.д. Однако дополним, что фактура устной речи создается за счет преодоления линейности текста: письма вкладываются друг в друга, образуют парадигмы, мотивно сцепляются друг с другом. Этот процесс заменяет обычное продолжение словесного текста.
Среди структурных черт пушкинского письма В.Тодд отмечает вовлечение читателя (т.е. адресата) в повествование. С этим нельзя не согласиться. Заметим, однако, что эта черта по своему значению выходит за рамки литературного этикета, требовавшего учитывать интересы и вкус адресата, собеседника. По нашему мнению, включение точки зрения адресата в собственное повествование, т.е. диалогическая структура письма -обязательный структурный принцип письма, присущий ему как виду текста.
Из новейших работ особого внимания заслуживают работы И.Панерно [104-105], в которых обнаруживается новый подход к пушкинской переписке. Исследователь рассматривает письма как вид текста со специфической ролью в системе культуры. Иными словами, переписка двух корреспондентов оказывается текстом, построенным диалогически; сцеплением высказываний, сделанных с двух различных точек зрения. Такой подход представляется весьма перспективным, т.к. дает возможность рассматривать переписку Пушкина не только как беседу с адресатом, но как диалог с современниками, эпохой и мировой культурой в целом. Кроме того, связывание переписки воедино позволяет проникнуть вглубь «домашней семантики» писем, увидеть в ней целые сюжетные локусы, складывающиеся из разбросанных по письмам мотивов, образов, намеков, речений и формул.
Подытоживая, согласимся с мнением Е. Дмитриевой [203, 17], что на современном этапе в изучении пушкинских писем сделано немало: найден ряд писем, откомментирована переписка Пушкина с его современниками; многое сделано и для решения вопроса о литературном характере писем, их связи и соотнесенности с поэзией и прозой, их стилевого своеобразия, внесена психологическая и историческая корректировка в ряд эпистолярных автоиризнаний Пушкина.
И вместе с тем, остаются вопросы, постановка которых позволила бы говорить о письмах Пушкина как виде текста, со своей, особой поэтикой и спецификой. Речь идет о проблеме «разговора» в письмах поэта, но не как форме речи, а как принципе художественного взаимоотношения с миром. Остается невыясненной философская подоснова пушкинского протеизма. Решение данного вопроса позволило бы подвести более солидную базу под исследование проблемы «внутренней диалогичности» Пушкина. Практически не исследована переписка Пушкина как целостный текст, ее поэтика в аспекте диалогического соприкосновения с различными культурными кодами и системами. Не поставлена проблема аллюзийной, ассоциативной силы слова в письмах поэта как знак интимности, отсылка к общей памяти и как структурирование собеседника-читателя. В попытке исследования этих вопросов заключается новизна данной диссертации.
Эдиционная история пушкинского эписто-лярия
Переписка А.С.Пушкина стала достоянием культуры благодаря усилиям современников поэта, адресатов его писем, а также стараниям многих поколений ученых. Начало печатания эпистолярного наследия Пушкина было положено П.А.Плетневым, М.П.Погодиным и А.А.Фукс (1840-е годы).
Широкая публикация писем началась в 50-е годы XIX столетия журналами разных направлений - «Современником», «Отечественными записками», «Русским словом», «Москвитянином», «Русским вестником». В 1858 году С.А.Соболевский опубликовал письма Пушкина к брату («Библиографические записки», № 1,2, 4). Публикация вызвала возмущение П.А.Вяземского, расценившего ее как «вынесение сора из избы» и охарактеризовавшего отдельные стороны пушкинских писем как «выходки личные», «несколько кощунские», оскорбляющие чувства приличия [58, 13]. Данная позиция Вяземским выдерживалась достаточно последовательно. В 1874 году он дает большинство адресованных ему писем Пушкина в редакцию Русского архива и при этом делает многочисленные купюры как внутри отдельного письма, так и внутри всей переписки.
В 1882 году П.А.Ефремов впервые сделал попытку собрать известные тогда письма Пушкина (кроме его писем к жене) и издать их отдельным томом в редактируемом им собрании сочинений поэта. В издание Ефремова вошли письма к 77 корреспондентам Пушкина, но недостатком этого предприятия явилось неудачное расположение писем: оно дано не в общем хронологическом порядке, как принято делать теперь, а но корреспондентам, в хронологической последовательности самого раннего письма каждой группы писем, например, сначала к кн. П.А.Вяземскому, затем - к А.И.Тургеневу, йотом - к П.В.Мансурову, к Н.И.Гнедичу и т.д. Всего вошло в издание 375 писем, некоторые из них были исправлены но подлинникам и дополнены; была -уточнена хронология некоторых писем и ко всем почти дан комментарий (очень краткий и несовершенный).
Наряду с публикацией писем Пушкина, постепенно отыскивались и печатались письма его корреспондентов. Самым полным изданием двусторонней переписки Пушкина явилось Большое академическое собрание сочинений под ред. Д.Д.Благого и Н.В.Измайлова. В четырех томах этого издания напечатано 804 письма поэта и 572 письма к нему (не считая 23-х документов в отделе «Деловых бумаг» и 10-ти — в отделе «Dubia»). В этом академическом собрании сочинений тексты писем тщательно сверены с автографами и являются эталоном для последующих изданий. Однако, по мнению исследователей творчества Пушкина В.Э.Вацуро, М.И.Гиллельсона, И.Б.Мушиной, краткий текстологический и библиографический аппарат, а также предметно-именные указатели к каждому тому переписки и свободный указатель ко всему изданию лишь в весьма малой мере могут заменить отсутствие историко-литературного и реального комментария. В наибольшей степени, на их взгляд, этот недочет относится к письмам, адресованным Пушкину.
Тщательно откомментированные письма поэта впервые изданы в 1926 — 1935 гг.: Пушкин. Письма, т.т. I-II (1815-1830), под ред. Б.Л.Модзалевского; т.Ш (1831-1833), под ред. Л.Б.Модзалсвского, и в 1969 г.: Пушкин. Письма последних лет (1834-1837) подготовлены к печати сотрудниками группы пушкиноведения Института русской литературы (Пушкинский дом), под ред. Н.В.Измайлова. В комментарии трёхтомного издания Б.Л. и Л.Б. Модзалевских использованы письма, адресованные Пушкину. В 1999 г. осуществлено репринтное воспроизведение трёхтомного издания писем Пушкина (1906, 1908 и 1912 г.) под ред. и с примечаниями Б.Л.Модзалевского (1926 г.). В данное издание включены все известные письма, которые появились в печати вплоть до середины 1926 г. (до 780 писем). Под письмами понимаются конкретные письменные обращения к лицам - в прозаической форме и в стихах или в смешанной форме прозы и стихов; прошения в форме письма, письма к издателям; деловые бумаги (официальные прошения, заявления, показания и т.н.) в текст издания не включены, а использованы в комментарии, как материал биографической или историко-литературный.
Тексты писем выверены но подлинным автографам поэта, беловым и черновым, и переданы с точностью и близостью к оригиналам. Черновые письма, имеющие правки, изменения, зачеркнутые слова, фразы, целые абзацы, - переданы в издании в виде связной графики, которая в большинстве случаев дает возможность проследить ход мысли автора и постепенные изменения, вносившиеся им в текст. Редактором выверена датировка писем Пушкина. Также сохранены орфоірафия и пунктуация в полной точности и в соответствии с рукописью. Письма к Пушкину, служащие ответом на письма поэта или же их вызвавшие, использованы в примечаниях, целиком или в извлечениях, лишь как материал для комментария. Для писем, написанных по-французски, даны в отделе примечаний переводы на русский язык.
Большую ценность трёхтомному изданию писем Пушкина придают примечания, задача которых - по возможности, ввести современного читателя в круг понимания личных отношений, литературных, исторических и других интересов Пушкина и его корреспондентов. До сих пор полных комментариев или объяснений к письмам Пушкина не было. В Венгеровском собрании писем в издании Брокгауза-Ефрона (1915 г.), в Ефремовском в издании Суворина, 1903 г. и других - комментарии ограничивались лишь «самым необходимым». Поэтому редактором даны объяснения всех имён, упоминаемых в письмах, пояснения географических названий, мифологических имён; выяснены цитаты, приводимые Пушкиным, а также пояснены различные события исторического, литературного, общественного и бытового значения. Комментарий данного издания вобрал в себя обширные сведения из мемуаров и документов современников поэта, пространные биографические и генеалогические справки, выписки из журналов и газет 1820-1830 годов.
Историографический обзор изучения пушкинских писем
В изучении эпистолярного наследия Пушкина за полтора столетия определилось несколько главных аспектов. Первые биографы Пушкина, в частности, П.А.Плетнев, П.В.Анненков, П.И.Бартенев широко пользовались письмами как первоисточниками для выстраивания, уточнения биографии поэта; т.е. рассматривали письма как материал внешней и внутренней биографии Пушкина. По их стопам пошли и первые исследователи; они стремились к извлечению из писем документальной канвы.
Первый монографический очерк «А.С.Пушкин и его письма» (1899) принадлежит Е.А.Ляцкому [90]. В нем автор трактует некоторые «мотивы жизни» поэта, привлекая письма как материал и совмещая наряду с традиционным идеологическим и психолого-биографическим подходом подход эстетический. Однако отсутствие четких критериев привело Ляцкого к невольному противоречию в трактовке вопроса об их художественности. С одной стороны, он определяет письма как «то же творчество, только интимное», с другой - он говорит об их несочиненности («Пушкин излагает свои мысли совершенно в том же виде, как они родились в его голове...») [90, 125].
Другим аспектом изучения писем стало привлечение их для комментария творческой истории художественного текста. Связь между письмами Пушкина и его лирикой, их сюжетное и психологическое единство замечены еще первым пушкинистом П.В.Анненковым [29], который широко пользовался письмами в качестве комментария к произведениям поэта.
Позднее Сиповский, в очерке «Пушкин по его письмам» [115], также отмечал частое «совпадение разнообразных мотивов и настроений в художественных текстах и письмах поэта» [115, 455]. Исследователь настаивал на исключительно психологическом подходе, который один дает возможность узнать «Пушкина как человека». Он полагал, что внимательное прочтение писем как субъективных, а не строго объективных свидетельств дает возможность их психологической корректировки. Как одну из причин необъективной сущности письма В.В.Сиповский называл явление нротеизма и посвятил ему свою статью.
В.В.Сиповский впервые расценил иротеизм как фактор, определяющий и одновременно объясняющий несоответствие «внешних черт облика» Пушкина, вырисовывающихся в письмах, его внутренней сущности. Он отметил также способность Пушкина заключать в самом письме характеристику адресата, но данное наблюдение не было им развито. Кроме того, недостаточно был учтен эпистолярный, культурологический контекст эпохи. На наш взгляд, он позволил бы расширить понятие пушкинского нротеизма и выразительнее показать поэтику эпистолярных «превращений» Пушкина-адресанта. Метаморфозы авторского «я» поэта - это неотъемлемое свойство его художественной мысли. Они отражают особые взаимоотношения с миром. Отталкиваясь от существующего культурного контекста, поэт как бы предугадывает возможный отклик. «Он рисует образ возможного читателя, отвечает на возможные вопросы и тем самым втягивает реального читателя в реальный диалог» [158, 9]. Отсюда - особая специфика «литературной личности» Пушкина (термин Ю. Тынянова. - Г.О. См.: «Литературный факт» //Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. - М., 1977. С.259). Эпистолярный образ поэта никогда не «равен» его личности, т.к. он допускает определенную степень вымысла. Как справедливо заметила Л. Вольперт, «кроме личного опыта, авторский образ Пушкина несет в себе эпическую память и предание, т.е. опыт чтения всей литературы предыдущей эпохи» [57].
Еще раньше, на неадекватность облика, выявляемого из писем Пушкина, его истинной сущности обратил внимание Ю. Айхенвальд в главе «Письма Пушкина» [23]. По его мнению, истинный облик поэта есть совокупный образ автора, вырастающий из его художественных произведений. В русле этой концепции Айхенвальд предложил оригинальную схему соотнесенности писем и художественного творчества, где письма играют роль своеобразного «чистилища», проходя через которое, жизненные впечатления Пушкина и его помыслы подготавливаются «к окончательному преображению в поэзию» [23, 29].
Таким образом, в исследованиях, посвященных письмам Пушкина, в первые два десятилетия XX века, поднимались такие вопросы, как общие свойства дружеских писем поэта, «разговорность» писем с точки зрения их стилевой организации, литературность переписки и вопрос о пушкинском нротеизме. Однако, в большинстве своем, многие из них были заявлены, нежели решены. Анализ содержащегося в письмах огромного биографического, делового, фактического материала оттеснил на второй план их изучение как явления литературы.
Изучение эпистолярного жанра на научной основе начинается в 20-е гг. в работах Ю. Н. Тынянова, Н.С.Степанова, Г.О.Винокура.
Хотя Тынянов не посвятил письму ни одной специальной статьи, его работы «Литературный факт», «О литературной эволюции» имели серьезное методологическое значение для развития теории письма. Жанр письма ученый рассматривал как «факт литературы» [126, 265]. Письмо служит главной иллюстрацией его теории литературной релевантности, но которой явления сублитературы (частные письма, салонные игры в слова) могут приобрести статус литературы. Мысль Тынянова о том, что жанры находятся в постоянном движении и что невозможно дать статическое определение жанра, адекватно его объясняющее, получила особое, приоритетное значение. Она не только стала основой тыняновской концепции литературного письма конца XVIII — I четверти XIX века, но явилась базой для многих исследований эпистолярной поэтики Пушкина.
Диалогика эпистолярного сознания Пушкина
Пушкинский разговор с начала и до конца ориентирован на личность адресата. Как в античном письме, корреспондент становится опорой и константой эпистолярной речи поэта.
Именно образ собеседника диктует выбор темы, стиля и адекватного авторского образа Пушкина. Однако принципиальное отличие от античной традиции - в установке не на вымышленного, условного, а на реального получателя письма. Корреспондент представляет собой некое «семиотическое единство с текстом пушкинского письма» [86, 88]. Он существует как некоторая мерцающая позиция, к которой постоянно апеллирует поэт. В зависимости от обстоятельств, Пушкин предстает в своих письмах разным: то пылким любовником (с А.П.Керн) и ворчливым и «стариком-соседом» (с П.А.Осиповой), то циничным холостяком (с А.Н.Вульфом, С.А.Соболевским, Ф.Ф.Вигелем) и практичным и любящим супругом (с Н.Н.Гончаровой), умным собеседником (с П.А.Чаадаевым, П.А.Вяземским) и светским человеком (с Е.М.Хитрово)... В. Г. Белинский, говоря о природе пушкинского протеизма, тесно связывал ее с «поэзией». Он писал: «Свойство Протея принимать все виды и формы и оставаться в то же время самим собою, - это свойство, в котором заключается сущность поэзии как искусства» [38, 127].
Исследователи неоднократно отмечали способность Пушкина приноравливаться к адресату, как бы воссоздавать в своих письмах его облик. «Особенность этих писем, - писал В.В.Сиповский, - заключается в том, что образ поэта меняется до неузнаваемости, до слияния с чужим образом: с литераторами он только литератор, с политиком он - политик, с сплетником -сплетник, с гулякой - только гуляка и ничего более. Как хороший артист, которого никто не узнает в разных ролях, сживается Пушкин со своими ролями... Положительно нельзя поверить, что писаны они одним лицом: стоит вчитаться в них, всмотреться, - и мы сможем по ним писать характеристики тех, кому они были предназначены» [115,457-458].
В таком же ключе звучат слова К.И.Чуковского, который в своем «Дневнике 1901-1929 гг.» отмечал: «Пишет он Чаадаеву - думаешь, вот строгий ригорист, вот боец. Чуть не в тот же день он посылает Кривцову письмо, о содержании которого отлично дает понятие такой конец: «люби недевственного брата, страдальца чувственной любви». Просмотреть письма -прелесть. В письме к каждому лицу он иной: к Вяземскому пишет один человек, к Чаадаеву другой; и тип этот выдерживается на протяжении 30 писем. Выдерживается совершенно невольно, благодаря невольному внутреннему чутью художественной правды... Бесконечный человек... [130, 13-14]» -завершает Чуковский свои размышления.
Эти и другие суждения о письмах поэта верны и справедливы. Эпистолярная личность Пушкина полифонична и нротеична. Она изменяется со сменой его адресатов, личных интересов и жизненных взглядов. В различных обстоятельствах Пушкин ио-разному играет свою эпистолярную роль. Точнее будет сказать: «эпистолярные роли», поскольку корреспонденция его представляет многообразие эпистолярных коннотаций, определяющих эпистолярное амплуа Пушкина. Так, «лицейский» Пушкин - это «племянник-поэт» [I, 1], «Егоза Пушкин» [I, 6], «арзамасский Сверчок» [I, 43]. Пушкин периода южной ссылки - это «бессарабский пустынник» [I, 49] и «разбойник-романтик» [I, 83]. В деревенской ссылке поэт представляет себя «Михайловским изгнанником» [I, 147], а в Болдино - «несчастным зачумленным нижегородцем» [I, 121].
Исследование проблемы пушкинского протеизма предполагает обращение к мифологическим истокам образа Протея, позволяющим составить отчетливое представление не только о понятии «протеизма», но и его культурной и смысловой среде.
Миф о Протее, который в культурной традиции давно преобразовался в метафору, во многом проливает некоторый свет и на психологию творчества поэта. Природной основой Протея является морская стихия, вода, знаковый субстрат которой - способность «поглощать все, чтобы растворить в себе... и обогатить новыми возможностями» [197, 203]. Протей - морское божество, и, подобно родной стихии, он обладает чудесной способностью видоизменяться, ускользать (как вода утекает сквозь пальцы). Прикидываясь иным, Протей хранит тайну своего подлинного облика. Репертуар его образов диалектически богат: от самотождества до полной противоположности. В процессе единоборства Протей принимает образ льва, змеи, пантеры, дерева, огня, струи, реки... «Он гибок и текуч, как мысль и вода» [156, 57]. «В перевоплощениях Протея, - отмечает С.Даниэль, - доминируют формы уклончивых, ускользающих существ - тех, что удерживают в себе образ движения» [158, 25-26]. В «Логике мифа» Я.Голосовкер называет Протея «личиной личин», «самой изменчивостью», «неутомимым символом явлений» [156, 57]. Способность к метаморфозам, как и многознание и всеведение, - отличительные черты Протея. Протей наделен не только способностью принимать разные обличья, но и чудесным даром прорицания. Только тот, кто сумеет уловить подлинный облик божества, может воспользоваться его многознанием.
«Разговорная» поэтика пушкинского письма
Помимо своего прямого предназначения, письма Пушкина участвуют в становлении его художественных произведений. Нередко в них проигрывается комплекс идей, который параллельно осмысляется в текстах. Эта особенность пушкинской манеры обнаруживается в переписке поэта с К.Ф.Рылеевым, ставшей одним из важных звеньев в творческом диалоге с И.-В.Гете. На фоне известной трагедии Гете, в «Сцене из Фауста» Пушкин организует квазисюжет -диалог с современниками, их высказываниями и мнениями.
Диалог во многом предопределила духовная атмосфера, которая сложилась в русском обществе в начале XIX века, точнее в первой трети этого столетия. Воспоминания, дневники, переписка 1810-1827 гг. свидетельствуют, что жалобы на скуку - постоянная тема людей пушкинского круга. «Жизнь мне снова становится скучной, тягостною...», - признается в «Дневнике студента» В.Ф.Одоевский [45, 101]. Мать М.А.Щербинина, приятеля Пушкина, участника «Зеленой лампы», пишет о сыне после выхода его в отставку (1821): «От души желаю, чтобы он свою хандру оставил бы в Москве». Но Щербинин, приехав в деревню, продолжает скучать: «Мне здесь скучно, - сообщает он своему корреспонденту [45,102]. К.Н. Батюшков в отрывке «Прогулка по Москве» (1812) рисует почти автобиографический портрет своего современника,
Который посреди рассеянной столицы Тихонько замечал характеры и лица Забавных москвичей; Который с год зевал на балах богачей, Зевал в концерте и в собранье, Зевал на скачке, на гулянье, Везде равно зевал... [3, 304]
Даже неунывающий друг Пушкина, А.А.Дельвиг пишет поэту в Михайловское: «Нет ничего скучнее Петербурга... Мертво и холодно, или иначе, - спешит смягчить реплику добрый Дельвиг, - свежо и прохладно» [18,1,110].
Скука, ставшая рефреном высказываний пушкинских современников, во многом была навеяна поэзией Байрона. Как свидетельствует А.И.Тургенев, в 1819 г. ближайшие друзья и знакомые Пушкина «бредили», «питались» и «наї-ревались» английским бардом [71,25]. Личность Байрона имела исключительное влияние на умы современников и определила их политические, социальные и культурные ориентиры, настроения. «Чайльд-гарольдовская» пресыщенность жизнью, ставшая предметом различных литературных сочинений, из литературной сферы проникла в светскую жизнь общества. «Равнодушие ко всему» и постоянное выражение некоторой изящной презрительной скуки стало одним из условий comme il faut, неписаного кодекса светского поведения в русском обществе [88, 225].
Однако для многих пушкинских современников эта «легкая светская тема» коннотировала с серьезной и трагической стороной их жизни: например, для будущих декабристов, к числу которых принадлежал К.Рылеев. Близкий ему Н.И.Тургенев писал в дневнике: «Безнадежность моя достигла величайшей степени... Скучная, мрачная будущность, одинокая старость, морозы, эгоисты и бедствия непрерывные отечества - вот что для меня остается!» [45, 102]. Подобные высказывания пестрят и в интимных записных книжках и других приятелей Пушкина: С.И.Тургенева, П.А.Вяземского, А.С.Грибоедова. «Хандра» стала характерным «знаком» и своего рода эмблемой этого поколения.
Таково было положение дел, когда Пушкин, находясь в Михайловской ссылке, получает письмо Рылеева: «...Петербург тошен для меня; он студит вдохновение: душа рвется в степи; там ей просторнее, там только могу я сделать что либо достойное века нашего, но как бы на зло железные обстоятельства приковывают меня к Петербургу...». Далее в письме идет речь о впечатлении от поэзии Байрона: «...Как велик Байрон в следующих песнях Дон-Жуана! Сколько поразительных идей, какие чувства, какие краски. Тут Байрон вознесся до невероятной степени: он стал тут и выше пороков и выше добродетелей...» (12 мая 1825 г.) [18,1, 448-449].
Пушкин отвечает в тон своему корреспонденту: «Тебе скучно в Петербурге, а мне скучно в деревне. Скука есть одна из принадлеоісностей мыслящего существа. Как быть. Прощай Поэт - Когда то свидимся?» [ 18, I, 133].
Рылеевский фрагмент о скуке контрастирует с общим фоном письма. Он подается в особом стилистическом модусе, с элементами возвышенной метафорической интонации. Вероятно, поэтому Пушкин сражу же улавливает в письме Рылеева голос звучащей эпохи (эпохи увлечения Байроном, аффектирующим мизантропию и разочарование). Театрально-стилистически и модус, соположение имени Байрона и сентенции о скуке создают «байронический» имидж самого автора письма. Подражая Байрону, Рылеев манифестирует свое настроение в ключе романтической сентенции. Образная фигура его высказЕ»шания отсылает к культурной парадигме, созданной «Паломничеством Чайльд-Гарольда».
