Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Структура «голосов», звучащих в «Александрийских песнях»
1. «Александрийские песни»: издательские стратегии и композиция
2. «Голос» Александрии как объект авторского сознания С. 29
3. Субъектная организация книги С. 45
Глава 2. «Александрийские песни» как жанровое и сверхжанровое образование
1. Система мотивов в «Александрийских песнях» С. 57
2. Структура хронотопа книги С. 76
3. Жанровая природа «Александрийских песен» С. 88
Заключение с. 112
Библиография с. 118
- «Александрийские песни»: издательские стратегии и композиция
- «Голос» Александрии как объект авторского сознания
- Система мотивов в «Александрийских песнях»
- Структура хронотопа книги
Введение к работе
Творчество и личность Михаила Кузмина (1872 - 1936) закономерно вызывают интерес как исследователей, так и массового читателя. В период расцвета литературы в начале XX века, даже на фоне таких поэтов, как В. Брюсов, А. Блок, Вяч. Иванов, Н. Гумилев, это имя было на первом плане. Об этом говорит и множество отзывов современников, и непременное упоминание Кузмина в ряду значимых для литературного процесса этого времени писателей (характерный пример — статья Иннокентия Анненского «О1 современном лиризме»1). В частности, когда в 1910 году в Киеве Алексей Вознесенский готовит книгу «Поэты, влюбленные в прозу», он замечает: «не было * почти знакомого, который бы с дружеской заботой не осведомился: "включаете ли вы в свою лекцию Кузмина: это всех заинтересует!"» . Количество упоминаний этого имени в статьях, обзорах и даже пародиях десятых годов говорит о том, что писатель рассматривается в качестве одной из ключевых фигур русской литературы начала XX века.
Уже при жизни Кузмина формируются составляющие того индивидуального мифа, который стал основой для восприятия писателя как современниками, так и читателями и критиками последующих поколений. В отзывах Вячеслава Иванова и Максимилиана Волошина практически одновременно с вхождением писателя в литературу - в 10-х годах XX века - выделяются «три кита» этого мифа: гомосексуализм, стилизация и прекрасная ясность .Еще одним «китом» можно назвать «загадочность»: «местами подлинная загадочность» (И. Анненский), «понятным можно было бы его назвать, если бы его понимали» (Вяч. Иванов). «По-своему загадочной» видят критики и литературную позицию Кузмина6.
1 Аполлон. - 1909. - № 2. - С. 3 - 29.
г Вознесенский Ал. Поэты, влюбленные в прозу. - Киев, 1910. - С. 47.
3 Подробно об этом, в частности: Лавров А., Тименчик Р. «Милые старые миры и грядущий век». Штрихи к
портрету М. Кузмина // Кузмин М. Избранные произведения. - Л., 1990. - С. 5 - 9.
4 Анненский И. О современном лиризме// Аполлон. - № 2. - 1909. - С. 11.
5 Иванов Вяч. О прозе Михаила Кузмина// Аполлон. - № 7. - 1910. - С. 46.
Леденев A.B. Творчество М. Кузмина и русские модернистские течения начала XX века// Время и творческая индивидуальность писателя. Сб. статей. - Ярославль, 1990. - С. 80.
4 Самого Кузмина эта «непонятость» не пугала. В частности, в письме к Вячеславу Иванову он замечает: «Блок пишет, что я сам виноват, что "большая публика" не видит моего настоящего лица. Но кто хочет, кто может, — видит, и не довольно ли этого?»7. Имеется в виду следующее высказывание А. Блока: «Кузмин теперь один из самых известных поэтов, но такой известности я никому не пожелаю. <...> Кузмин, одевший маску, обрек себя на непонимание
большинства» .
А.. Блок рассуждает о поэтической «маске» Кузмина, которая «немного портит его слишком печальное для всяких масок лицо»9; «игровой» характер его творчества отмечает и И. Анненский: «тут не без лукавства»10. Исследования, предпринятые в конце XX века, показывают, что программная «ясность» Кузмина скрывает за собой тщательно продуманную игру с читателем и критиком. Отдельные составляющие этой игры уже выявлены исследователями.. Это и дата рождения, неверно указанная писателем в автобиографии11, и загадочный князь Жорж, реальный прототип которого пока не установлен, и скрывающийся за доступным для массового читателя содержанием произведений «герметичный», потайной слой.
Как отмечает Г. Шмаков, в творчестве Кузмина «реальный мир- и его "элементы" незамедлительно порождают культурных двойников, дублеров, подобия, вступают с ними в сложнейшие "семантические блоки, которые "герметичны", ибо рассчитаны на;<...> способность читателя к дешифровке "культурного кода", разгадка которого обусловливает смысл поэтического произведения»1 ..
Некоторые особенности творчества Кузмина позволяют говорить о его принадлежности к семантической поэтике, эстетика которой исходит из представления о смысловом единстве мира, реализуемом в построении текстов
7 Цит. по: Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. - М., 1999. - С. 215.
8 Блок А. А. Собрание сочинений. В 8-ми тт. - М., 1962. - Т. 5. - С. 289.
' Там же.
10 Анненский И. О современном лиризме// Аполлон. - № 2. - 1909. -СП.
11 Суворова Н. К. Архивист ищет дату// Встречи с прошлым. - М., 1976. - Вып. 2. - С 119.
12 Шмаков Г. Блок и Кузмин (Новые материалы) // Блоковский сборник. - Вып. 2. - Тарту, 1972. - С. 350.
5 и всей жизни поэта как единого «смыслового пространства»13, поэтому И. Паперно закономерно выявляет черты семантической поэтики в художественном мире Кузмина14.
В кузминоведении постепенно складывается противоречие между перенесением на лирику Кузмина рассмотрения позднего (после 1916-17 годов) периода творчества как «герметичного» и раннего как «автобиографического», «бытоописательного»15 с одной стороны,, и утверждением того, что уже в ранних его произведениях, как прозаических, так и поэтических, активно функционирует «потайной» слой, - с другой. Н. Богомолов обращает внимание на то, что общее художественное задание автора на создание этого слоя присуще уже роману «Крылья»16 (1906 год), В. Марков и вслед за ним С. Корниенко указывают на «многослойность» книги «Сети» (1908), Б. Гаспаров выявляет в программной статье «О прекрасной ясности» (1910) «образные элементы, символическая ценность которых вырабатывалась на протяжении всего его творческого пути» и прослеживает их воплощение в поэме «Форель разбивает лед» (1929)17.
Таким образом, в последние годы меняются взгляды на особенности художественной системы Кузмина, на принципы периодизации его творчества,
и наиболее продуктивными оказываются такие методы исследования, как изучение отдельных произведений в общей системе автоцитации писателя. В то же время многие стереотипы, «критические шаблоны» в восприятии Кузмина в практически неизменном виде присутствуют и в энциклопедиях, и в литературоведческих обзорах, и в новейших учебниках по истории русской литературы.
13 Левин Ю. И., Сегал Д. М. и др. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма//
Russian Literature. - 1974. - Vol. 7/8. - S. 47 - 82.
14 Паперно И. Двойничество и любовный треугольник: поэтический миф Кузмина и его пушкинская проекция//
Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin. - Wiener slavistischer Almanach. - Sb. 24. - S. 57 - 82.
15 Отмеченная В. Марковым «периодизация» прозаического творчества Кузмина («если сильно упрощать<„.>,
то ее можно разделить на периоды стилизаторский, халтурный<...>, неизвестный <„.> и экспериментальный»,
Марков В. Беседа о прозе М. Кузмина// О свободе в поэзии... - С. 166-167) во многих исследованиях
воспринимается a priori.
u Богомолов Н. А. Михаил Кузмин // Эрос. Россия. Серебряный век. - M., 1992. - С. 85.
17 Гаспаров Б. Еще раз о прекрасной ясности: эстетика M. Кузмина в зеркале ее воплощения в поэме «Форель
разбивает лед»// Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin... - S. 83 - 114.
Состояние современного кузминоведения обусловливает актуальность темы предпринятого исследования, направленного на изучение одного из самых значимых произведений Кузмина - «Александрийские песни». Отнесение «Александрийских песен» к лучшему у Кузмина не подвергается сомнению ни автором, ни исследователями, книга занимает особое место и в раннем творчестве Кузмина, и в последующем формировании его поэтики. При жизни автора «песни» издаются неоднократно, с 1907 по 1923 год, при этом они составляют различные сверхжанровые образования (от журнальной подборки стихов до раздела книги стихов «Сети» и, наконец, самостоятельной книги), то есть образуют разные контексты.
«Сети» - первая книга стихов Михаила Кузмина, «основание кузминской славы»18. Положительные отзывы современников весьма многочисленны и показательны, С. М. Соловьев писал в рецензии на книгу: «Замечательно умение Кузмина говорить о самых обыденных вещах <...> Кажется, со времен Катулла и Марциала мы не встречали в поэзии такой интимности, такой простоты, такой поэтизации житейских отношений»19.
В. Я. Брюсов высоко оценил «Сети» уже в период работы над первой их публикацией. «Если Вы позволите мне выразить свое мнение кратко и просто, я скажу: "Прекрасная книга!"» - писал он Кузмину 15 февраля 1908 года20. А. Блок восклицает: «Господи! Какой Вы поэт и какая это книга! Я во все влюблен, каждую строку и каждую букву понимаю» ' и отмечает «ноту смиренной любви, которая звенит в его <Кузмина> "Александрийских песнях" и в "Вожатом"»: «Мне, как человеку, любящему поэзию, дороги, хотя и неодинаково, почти все его стихи»22.
Н. Гумилев подчеркивает у Кузмина «оригинальность размеров, звонкость рифм, все это опьяняет и восхищает даже в наше время Брюсова, Бальмонта и
"Марков В. Ф. О свободе в поэзии. О свободе в поэзии: Статьи, эссе, разное. - СПб., 1994. - С. 159.
19 Соловьев С. М. «Александрийские песни» М.Кузмина. // «Весы». - 1908. - № 6. - С. 64.
20 Брюсов В. Я. Далекие и близкие. - М.: Скорпион, 1912. - С. 171.
21 Блок А. А. Собрание сочинений. В 8-ми тт. - М., 1962. - Т. 5. - С. 294.
22 Там же.
7 Блока» . В статье И. Анненского «Сети» расцениваются как «книга большой культурности», а лиризм Кузмина признается «изумительным по своей музыкальной чуткости»24.
Сам поэт относит книгу «Сети» к лучшим из своих созданий: «Перечитывал свои стихи. <...> По-моему, оценивая по пятибалльной системе все сборники, получится: "Сети" (все-таки 5), "Осенние Озера" 3, "Глиняные голубки" - 2, "Эхо" - 2, "Нездешние Вечера" 4, "Вожатый" 4, "Параболы" 4, "Новый Гуль" - 3, "Форель" 5»25.
Обратим внимание на то, что авторов перечисленных отзывов привлекает прежде всего заключительная часть книги «Сети» - раздел «Александрийские песни». Владимир Марков, один из интереснейших исследователей творчества поэта, отмечает, что «бесспорность отнесения "Александрийских песен" к лучшему у Кузмина можно назвать «четвертым китом» среди критических шаблонов»26. В этом сходятся, резюмирует В. Марков, Д. Мирский, А. Блок и энциклопедии, недружелюбный А. Измайлов считал «Александрийские песни» «свидетельством, что у <Кузмина> настоящая поэтическая душа»27. Б. Михайловский называет их «виртуозно выполненными», а С. Соловьев «совершенными». Н. Арсенев отводит им «Ehrenplatz in der russischen Literatur». Б. Дике подчеркивает, что «Александрийские песни» «налагают свой отпечаток почти на все произведения поэта, внося в его вещи хрупкую усталость,
изысканную сложность последнего расцвета таинственного города» .
Лишь немногие с такой оценкой не соглашаются. Р. Поджоли называет «Александрийские песни» «pastiche of a pastiche», а И. Тхоржевский - хотя и «изысканными, но бессодержательными»29. Отрицательные или пренебрежительные отзывы критиков на эту книгу, как правило, совпадают с
23 Гумилев Н. С. Письмо о русской поэзии//Аполлон. - 1912. - № 8. - С. 61.
24 Анненский И. О современном лиризме... -С. 11.
25 Запись в дневнике от 18 октября 1931 года цит. по: Богомолов Н.А., Малмстад Дж. Михаил Кузмин:
искусство, жизнь, эпоха. - М., 1996. - С. 141-142.
26Марков В.Ф. О свободе в поэзии... - С. 159.
27 Измайлов А. Помрачение божков и новые кумиры. Книга о новых веяниях в литературе. - М., 1910. - С. 89.
28 Дике Б. Книга о русских поэтах последнего десятилетия. - СПб. - М., 1909. - С. 387.
29 Цит. по: Марков В. Ф. О свободе в поэзии... - С. 159.
8 аналогичной оценкой всего творчества Кузмина (Ал. Вознесенский: «символист в миниатюре, и талант у него - в миниатюре»3 ).
Первой попыткой рассмотреть «Александрийские песни» как цикл является рецензия Максимилиана Волошина, который обращается к первоначальной редакции «Александрийских песен», опубликованной в «Весах», и воссоздает «подробности биографии Кузмина, - там, в Александрии, когда он жил своей настоящею жизнью в этой радостной Греции времен упадка» . Речь идет о биографии художественной, вымышленной, Волошин отождествляет автора «Александрийских песен» и персонажей цикла. Как мы видим, он выделяет в стихотворениях единого героя, считая именно это началом, объединяющим цикл. Так в восприятии критика циклообразующим фактором становится биографический сюжет.
Интересный пример обращения к «Александрийским песням» представляет собой разбор, предложенный С. Ильинской, где выделены некоторые основные мотивы текста и обозначено их сходство с «александрийской моделью», представленной и в поэзии Константиноса Кавафиса, где Александрия -«символ любви, красоты, человечности, терпимости, учености, художественной утонченности» . Однако С. Ильинская не ставит перед собой задачи более подробного рассмотрения цикла. В её исследовании элемент, определяющий целостность произведения - это создание единой картины мира.
Н. А. Богомолов, выделяя в цикле сходные мотивы, отказывает ему в какой-либо сюжетности или упорядоченности, хотя «...всё это заключено в рамку одного культурно-исторического типа сознания, тесно связанного со своеобразием александрийской культуры, какой она представлялась автору»33. Рассматривая «Александрийские песни», Н. Богомолов дает подробную характеристику причин их популярности, отмечая, что «цикл очень точно попал (вряд ли осознанно для Кузмина, не слишком пристально следившего в
30 Вознесенский Ал. Поэты, влюбленные в прозу. - Киев, 1910. -С. 44.
31 Волошин М. «Александрийские песни» Кузмина // Волошин М. «Средоточье всех путей». - М., 1989. -
С. 389-395.
32 Ильинская С. Б. К. Кавафис - М. Кузмин, александрийцы // Знаки Балкан. - М., 1993. - Т. 2. - С. 347.
13 Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: статьи и материалы... - С. 29.
9 то время за современной литературой) в самый центр художественных исканий»34: и стихотворная форма (верлибр, основанный на регулярном синтаксическом параллелизме), и сюжеты стихотворений (основанные на изображении далеких стран и времен), и намеренная их недосказанность, - всё это соответствовало тенденциям поэзии символистов, но в то же время читатель становится «почти непосредственным участником всего происходящего, автор <...> делал его равным себе и героям как отдельных стихотворений, так и всего цикла»35. Последнее замечание связано с субъектной структурой цикла, но более подробно Н. Богомолов его не проясняет.
М. Л. Гаспаров анализирует три цикла из сборника «Сети» и демонстрирует возможность описания «художественного мира писателя», исходя из функционального тезауруса текста. Однако результат получается в большей степени описательный: «мир "Александрийских песен" - более конкретный, более вещественный, более живой, более внешний, более созерцательный»36. Само предпринятое исследование лишь «подтверждает и уточняет интуитивное впечатление»37.
Фундаментальный труд В. Маркова «Поэзия Кузмина» - это первое крупное исследование, рассматривающее все его поэтические сборники. Анализируя книгу стихов «Сети», ученый формулирует ряд положений, которые мы будем рассматривать как исходные для настоящего исследования: 1) «Александрия, которую Кузмин увидел еще до того, как стал поэтом, имела исключительное значение для его творчества. Это и печка, от которой он танцует, и Рим, куда ведут его пути. <...> в ней коренятся его гомосексуальная тема и его баснословная ученость; из нее потом разовьется его гностика. <...>
34 Богомолов Н. А. «Любовь - всегдашняя моя вера»// Кузмин М. Стихотворения. - СПб., 2000. - С. 18.
35 Там же.
36 Описание метода, предложенного исследователем, см. в работе: Гаспаров М. Л. Художественный мир
писателя: тезаурус формальный и тезаурус функциональный: (М. Кузмин, «Сети». 4.2)11 Избр. труды. - Т. 2. О
стихах. - М., 1997. - С. 416 - 433.
37 Там же.- С. 417.
10 Видимо, его особенно пленила своеобразная смесь расцвета и упадка в культуре этого города»38;
«"Александрийские песни" составляют четвертую часть "Сетей" и, на первый взгляд, кажутся придатком <...>. На самом деле, это финал большой симфонии, где прежние темы и мотивы звучат вновь, объединяются, приобретают универсальность <.„>. "Милые хрупкие вещи" "Александрийских песен" заставляют вспомнить "милый, хрупкий мир загадок" "Ракет"; в Антиное объединены гомосексуальная тема и тема эфемерности (утонул молодым)»;
«Многие циклы "Сетей" <...> романы в стихах; сюжетность - важная черта его лирики на всем её протяжении»;
«Критики редко обращают внимание на расположение стихотворений в книге и их группировку в разделы или циклы, хотя без этого нельзя говорить о "содержании". Композиция отдельных стихотворений <...> изучалась, в подробностях, но не рассматривалось разделение книги стихов на части, не анализировались переходы, каденции от раздела к разделу, от стихотворения к стихотворению»39.
Итак, В. Марков определяет место и роль «Александрийских песен» в книге «Сети» и всем творчестве Кузмина, отмечает сюжетность книги и необходимость анализа «песен» как цикла.
Однако исследования в этой области все еще не проведены, а Н. А. Богомолов, обращаясь к «Александрийским песням», говорит о том, что цикл этот, «в отличие от других частей "Сетей", лишен сюжетного развития, стихотворения в нем обладают полной автономностью»40. Вызывает некоторое удивление стремление авторитетнейшего исследователя противопоставить данный цикл остальным частям «Сетей» и выявить в нем такие нехарактерные для цикла тенденции, как полная автономность стихотворений.
Объектом исследования являются «Александрийские песни» М. А. Кузмина во всех вариантах прижизненных публикаций. Текст
38 Марков В.Ф. О свободе в поэзии... - С. 65 - 70.
39 Там же.
40 Богомолов Н.А. Михаил Кузмин: статьи и материалы. - М., 1995. - С. 29.
«Александрийских песен» цитируется по изданию 1919 года41 (первое отдельное издание) с указанием порядкового номера стихотворения: римская цифра - обозначение раздела, арабская - номер стихотворения в разделе. Этот принцип кажется нам допустимым, поскольку и сам Кузмин нумеровал стихотворения этого цикла. Записи из дневника даются с указанием в скобках даты записи и страницы в издании Н. Богомолова и С. Шумихина42.
В качестве материала для сопоставления используется художественная проза и поэтические сборники, а также дневники писателя, опубликованная переписка, кроме того, модернистские журналы начала XX века («Весы», «Аполлон», «Золотое руно», «Новый путь», «Вопросы жизни» и др.) и критические работы современников Кузмина, где получают осмысление как феномен его творчества, так и особенности литературной, музыкальной и культурной стилизации в эту эпоху. При рассмотрении «александрийского» слоя текста мы обращаемся к материалам «александрин»: от древних (хронограф XVI века) до новых (А. Боннар).
Обращение к дневнику писателя в качестве материала наряду с художественными текстами представляется нам и возможным, и необходимым, так как исследования поэтики Кузмина показывают, что для самого писателя «дневник был художественным произведением», а некоторые эпизоды дневника оказываются «иногда единственным источником для проникновения в смысловую структуру его произведений»4 . Кроме того, дневник начат поэтом одновременно с работой над «Александрийскими песнями» и выполняет некоторые функции автокомментария к поэтическому тексту.
Целью диссертационного исследования является рассмотрение цикла «Александрийских песен» как сверхжанрового единства, в котором наглядно проявляются особенности формирования художественной системы Михаила Кузмина.
41 Кузмин М. Александрийские песни. - СПб.: Прометей, б/г. - 78 с.
42 Кузмин М. Дневник, 1905 - 1907. - СПб., 2000. - 606 с.
43 См. предисловие Н. А. Богомолова и С. Шумихина // Кузмин М. Дневник, 1905 - 1907, - С. 5 - 17. Ср.:
«Чтение было пленительно. Дневник - художественное произведение»// Иванов Вяч. Собрание сочинений. -
Брюссель, 1974. - Т. 2. - С. 749.
12 Исходя из той цели, были поставлены следующие задачи исследования:
Определить жанровую сущность рассматриваемого произведения.
Исследовать принципы организации текста и создания картины мира.
Изучить семантическое наполнение разных уровней организации текста.
Установить характер взаимодействия «голосов» в тексте, характер и границы стилизации.
Рассмотреть специфику текста на фоне ранней лирики Кузмина и русской культуры первого десятилетия XX века.
Задачи исследования определяют структуру и содержание работы. В первой главе рассмотрена история формирования «Александрийских песен» как целого и предпринята попытка их прочтения как единого текста, обладающего самостоятельным смыслом и продуцирующего определенную картину мира. Мы рассматриваем структуру голосов, звучащих в произведении. С этой целью анализируется субъектная и объектная организация книги.
Во второй главе определяется жанровая природа стихотворений, входящих в состав «Александрийских песен» (в категориях стилизация -пародия - лирическое стихотворение), а сами «песни» Кузмина рассматриваются как сверхжанровое образование (цикл - раздел книги стихов -книга стихов). При этом определяется и роль «Александрийских песен» в системе автоцитации Кузмина, то есть связь основных мотивов этой книги стихов с поэтическими и прозаическими произведениями писателя и дневником того периода, когда идет работа над книгой. Таким образом, мы анализируем как текст, так и контекст произведения.
Рассматривая контекст «Александрийских песен», мы не ставим перед собой задачи подробного описания философских, мифологических, культурологических моделей, которые демонстрирует эпоха. Во многом эти положения уже определены, некоторые аспекты проблемы еще ждут своего исследователя. В центре внимания главным образом контекст творчества Кузмина, то есть система автоцитации писателя. Выбранный путь представляется нам наиболее продуктивным, так как современное состояние
13 кузминоведения требует прежде всего пристального изучения текстов самого писателя.
Методологическая основа работы - это современные методики анализа цикла, который, согласно И. В. Фоменко, понимается как «система авторских взглядов в системе определенным образом организованных стихотворений»44, то есть как репрезентативная часть мироотношения и поэтической системы писателя в целом, как «созданный автором ансамбль стихотворений, главный признак которого - особые отношения между стихотворением и контекстом, позволяющие воплотить в системе определенным образом организованных стихотворений целостную и как угодно сложную систему авторских взглядов»45. Именно анализ цикла позволяет, обращаясь к анализу сравнительно небольшого текста, делать выводы о поэтической системе писателя, системе его взглядов. Различные методы анализа цикла в трудах И. Фоменко, М. Дарвина, кормановской школы позволяют использовать целый ряд приемов изучения текста. Понятия «автор», «лирический герой», «субъектный и объектный план произведения» мы используем в том значении, которое зафиксировал в своих трудах Б. Корман46.
Работы по теории и истории цикла показывают, что на данный момент.нет единства в жанровом определении таких образований, как цикл и книга стихов. Большие или меньшие разногласия возникают как по поводу отнесения этих текстовых единств к области жанровых или сверхжанровых образований, так и по поводу разграничения цикла и книги стихов. Как отмечает Л. Е. Ляпина, «настороженность исследователей» по отношению к циклу как художественной форме проявляется даже в терминологии: «жанровое образование» (В. А. Сапогов, Л. К. Долгополов), «вторичное жанровое образование»
44 Фоменко И.В. Поэтика лирического цикла. Автореф. дисс... доктора филол. наук. - М., 1990. - С. 3.
45 Там же. - С. 1.
46 См., в частности: Корман Б.О. Экспериментальный словарь литературоведческих терминов //В сб.: Проблемы
истории критики и поэтики реализма. - Куйбышев, 1981. - С. 39- 54.
14 (И. В. Фоменко), «сверхжанровое единство» (М. Н. Дарвин), «явление незавершенного жанрового генезиса» (К. Г. Исупов)47.
В то же время исследователи сходятся в том, что при рассмотрении и цикла, и книги стихов бесспорными являются следующие положения: эти образования представляют собой «произведение произведений»48, то есть единство, которое отражает «систему взглядов в системе произведений», причем «множество отдельных лирических произведений в цикле имеет значение не складывания, но значение объединения»49. Мы воспользуемся таким достаточно прозрачным критерием их различия, как осуществленная (если речь идет о книге стихов) возможность публикации произведения как самостоятельной единицы.
При анализе цикла/книги стихов, очевидно, могут применяться те же методы, что и при рассмотрении одного произведения. При этом анализ цикла дает и те возможности, которых лишен исследователь, рассматривающий отдельно взятое произведение: цикл состоит из самостоятельных произведений, то есть дает в распоряжение исследователя одновременно и текст, и контекст.
Обладая самостоятельностью и собственным смыслом, стихотворение в составе цикла в результате расширения контекста приобретает новые смыслы, в то же время обогащая смысл целого. Цикл дает возможность и воплотить, и рассмотреть «целостное мировосприятие» писателя («цикл - это весь автор»). Поэтому при изучении цикла можно вводить систему понятий, которая используется при анализе не отдельных произведений, а художественного мира писателя в целом.
Исходя из конкретных задач каждой главы, мы обращаемся также к использованию следующих методов:
- методика целостного анализа поэтического текста, предложенная Е. Фарыно, с опорой на рассмотрение семантики слова в художественном тексте (работы
47 Ляпина Л.Е. Жанровая специфика литературного цикла как проблема исторической поэтики // Проблемы
исторической поэтики. Исследования и материалы. - Петрозаводск, 1990. - С. 22.
48 Дарвин М.Н. Циклизация в лирике. Исторические пути и художественные формы. Автореф. дисс.... доктора
филол. наук. - Екатеринбург, 1996. - С. 9.
49 Дарвин М.Н. Циклизация в лирике... - С. 13.
A. А. Потебни) и мифопоэтическое значение слова (М. Л. Гаспаров,
Е. М. Мелетинский и др.);
системно-субъектный анализ текста, обоснованный в работах Б. О. Кормана и кормановской школы;
изучение мира Александрии и Петербурга в текстах Кузмина потребовало обращения к таким категориям, как «модель мира» и «александрийское урочище» (Б. М. Гаспаров, С. Б. Ильинская), «петербургский текст» (Т. В. Цивьян, Р. Д. Тименчик и др.);
- в исследовании учитывается также метод составления «формального» и
«функционального» тезауруса текста, который позволяет на основе составления
словаря представить описание «художественного мира» произведения
(М. Л. Гаспаров) и используется методика работы с частотным словарем.
Положения, сформулированные в историко-литературных трудах
B. Маркова, 1С Харера, Г. Шмакова, А. Лаврова, Н. Богомолова, послужили
отправной точкой для рассмотрения особенностей поэтики М. Кузмина. Работы
последних лет (Н. Салма, С. Корниенко) доказывают, что эти исследования
становятся классикой кузминоведения.
Научная новизна определяется тем, что в облает^ изучения поэтики Кузмина не было до настоящего времени работ, посвященных непосредственно анализу цикла как особой художественной формы, претендующей на универсальность. Вместе с тем, исследование этого «сверхжанра» очень продуктивно, как показывают работы, посвященные циклам А. Блока, А. Ахматовой, М. Цветаевой. В области кузминоведения впервые используется субъектно-объектный метод анализа текста, который дает инструментарий для анализа авторской позиции в произведении.
Научно-практическая значимость. Выводы и основные положения работы в практическом плане могут быть использованы и уже используются при подготовке курсов лекций и спецкурсов по истории русской литературы начала XX века и спецкурсов по истории и теории циклообразования. В теоретическом плане полученные результаты могут стать базой для
16 совершенствования методики анализа цикла/книги стихов и изучения индивидуальных художественных систем начала XX века.
Апробация работы. Диссертация; прошла обсуждение на заседании кафедры новейшей русской литературы филологического факультета Государственного педагогического университета им. Герцена (Санкт-Петербург). Основные положения исследования представлены в опубликованных статьях и были озвучены на международной конференции студентов-филологов «Литературоведение XXI века. Анализ текста: метод и результат» (Санкт-Петербург, 1996), на межвузовских конференциях «Текст-2000» (Ижевск, 2001), «Литературный текст: проблемы и методы исследования» (Тверь, 2001), «Проблемы эволюции текста в традиционных и современных культурах» (Коломна, 2002), «Потаенная литература: вопросы истории и типологии» (Иваново, 2003). Отдельные материалы работы использовались при чтении спецкурсов для студентов-филологов Удмуртского госуниверситета и учащихся гуманитарных лицеев Удмуртской Республики.
«Александрийские песни»: издательские стратегии и композиция
22 августа 1905 года, на первой странице начатого Кузминым дневника, появляется запись: «написал слова "Алекс андрийских песен"»50. И в последующих записях новые тексты сокращенно называются «Ал. п.» («написал "Ал ександрийскую песню", слова», 11 сентября 1905, С. 41, «начал новую «Александрийскую песню», 12 октября 1905, С. 56) или «александрины» (26 августа 1905, С. 31), названия указаны только при упоминании о публичных чтениях: «...читали опять стихи, и я прочитал "Солнце" и "Кружитесь"» (26 апреля 1906, С. 137).
Уже при появлении первых стихотворений поэт подчеркивает их принадлежность к некоему единству, называя их «серией»: «все живо заинтересовались новой серией "Александрийских песень" так! - О.Н » (6 октября 1905, С. 52). Так начинается работа над книгой, которая принесла её автору славу необыкновенную и заслуженную. Однако, говоря об «Александрийских песнях», следует помнить, что состав этого единства претерпевал значительные изменения.
В Списке РГАЛИ работа над «Александрийскими песнями отнесена к апрелю - октябрю 1905 года, и названы следующие стихотворения: «Не во сне ли это было...», «Говоришь ты мне улыбаясь...», «Ты - как у гадателя отрок...» (II.2), «Наверно, в полдень я был зачат...» (П.З), «Весною листья меняет тополь...» (Ш.2), «Люди видят сады с домами...» (Н.4), «Когда я тебя в первый раз встретил...» (II. 1), «Когда утром выхожу из дома...» (Н.5), «Их было четверо в этот месяц...» (ІИ.5), «Я спрашивал мудрецов вселенной...» (IV.1), «Три платья», «Сладко умереть...» (IV.4), «Сегодня праздник...» (Ш.З), «Ко мне сошел...», «Если б я был древним полководцем...» (II.7), «Разве неправда...» (Ш.4). Как мы видим, впоследствии эти стихотворения войдут в циклы «Любовь» (добавится одно стихотворение), «Она» (уже написаны 4 стихотворения из 6), «Мудрость» (2 из 5). Четыре стихотворения не включены ни в один из опубликованных вариантов «Александрийских песен».
Как мы видим, в дальнейшем эти стихотворения войдут в разные циклы в составе «Александрийских песен», изменится, и их последовательность. Сохраняется только ключевая позиция стихотворения «Как песня матери...», первого во всех вариантах книги.
Большая часть стихотворений из этой подборки составит в дальнейшем один цикл («Отрывки»), последовательность этих стихотворений сохранится в следующем издании.
При публикации «Сетей» отдельной книгой Кузмин уже даёт Брюсову как редактору вполне определённые рекомендации о составе и композиции книги: «Пусть будет: выбрасывать из книги я ничего не буду, но вот что я думаю. Т ак к ак последние 2 цикла не очень вяжутся с остальной книгой и т.к. я предполагаю писать ещё несколько тесно связанных с этими двумя циклов, не помещать их в "Сетях", а оставить для возможного потом небольшого отдельного издания ... Досадно, что книга уменьшается, но мне эти соображения кажутся правильными»53.
Подборка стихотворений при переиздании становится разделом книги («Часть 4»), уже имеющим не только название («Александрийские песни»), но и посвящение («Н. Феофилактову»), разделение стихотворений на разделы, пронумерованные римскими цифрами («внутренние» 5 разделов озаглавлены и «окольцованы» тремя стихотворениями «Вступления» и одним «Заключения»), сквозную нумерацию текстов внутри разделов и пометки, касающиеся издательской истории «Песен»: в содержании выделены звездочкой «не напечатанные прежде стихотворения». В разделе «Александрийские песни» это: 1.2, II. 1-6, III. 1, 2, 5, 6, VI. 1-4, VII. «Ах, покидаю я Александрию...»54. Перечисленные стихотворения написаны уже в 1908 году, специально для публикации в этой книге. Стихотворения в издании не датируются, дается только общая дата после «Заключения»: «1905 - 1908». Этим «Александрийские песни» отличаются от первых трех разделов книги «Сети», где датируется каждый микроцикл в отдельности.
В то время, когда выходят в свет «Сети», такое строение книги стихов было уже вполне привычным. В работах исследователей творчества А. Блока, В. Брюсова, К. Бальмонта55 отмечается, что книга стихов в первое десятилетие XX века становится не только результатом труда книгоиздателя и составителя, но воспринимается и автором, и читателями как особый жанр, функционально замещающий поэму. Поэтому и строение книги стихов нередко ориентируется на поэму, с разделением на главы или озаглавленные разделы, вступлением и заключением.
Взгляды М. Кузмина на жанровую особенность книги стихов с достаточной определенностью отразились в написанных им самим рецензиях. В частности, рассматривая книгу «Cor Ardens» Вяч. Иванова, Кузмин проводит следующее разграничение между циклом, книгой и сборником стихов: «Цельность может сохранить лишь цикл, написанный залпом, или если поддерживается она внешним намеком на фабулу, единством формы и приемов. Во всяком же другом случае цельность будет более или менее достигнута»56. Поэтому «Cor Ardens», «при всем искусстве, ловкости и логичности в составлении отделов и группировке материала», представляется «скорее прекрасным сборником стихов, чем планомерно сначала задуманной книгой»57.
«Голос» Александрии как объект авторского сознания
В. Н. Топоров, говоря о «средиземноморском» «(условно александризм -эллинизм) локусе»75, подчеркивает: «Александрия ... не только это место, или, несколько иначе - за этим местом ... всегда стоит и вечная Александрия - и, следовательно, не только город-метафора, но и город-миф» .
Вспомним истоки формирования этого мифа. Появление Александрии на карте упоминается в разнообразных источниках - как древних («александрии»), так и новых, — описывающих жизнь и деятельность Александра Македонского, правда, в заметно отличающихся вариантах.
«Александриями» принято называть легенды о жизни и подвигах Александра, источником которых стал греческий «Роман об Александре» так называемого псевдо-Каллисфена, написанный около 200 года; в Египте и до наших дней не сохранившийся, в котором исторически достоверные сведения причудливо переплетались с фантастическими и мифопоэтическими мотивами. Впоследствии возникло множество вариантов этой истории, из которых на русском языке к началу XX века были наиболее известны список XVII века, который хранится в Публичной библиотеке , и тексты, собранные B. Истриным и опубликованные в конце XIX века78. В. Истрин приводит, в частности, текст первой редакции русскоязычной «александрии», где момент основания города описывается следующим образом: Александр молится Амнону (Аммону) и получает подтверждение о своем божественном происхождении; обращаясь к богу как к отцу, царь спрашивает, где ему подобает поставить город во имя свое, и Аммон, в образе рогатого и златогривого старца, является к нему и указывает место для города, который подарит основателю нетленную славу, если тот не покинет его, а «в немже сидит век, сам царствуя». Затем Александр встречает огромного и неуязвимого стрелами оленя, который приводит его к месту основания будущего города . В хронографе начала XVI века эта легенда изложена несколько иначе: «и потом постави град великій и нареклъ его во свое имя Александріа. ... ту же обрЕте стрЕлы, на нихже писано бысть ищЕ: ... град бо, ижЕ дЕлаеши, гробъ ти хотеть быти» .
Во многих источниках основание Александрии рассматривается как мистическое событие, произошедшее по воле богов после того, как Александр утвердился в мысли о своем божественном происхождении и особой миссии «Сын Зевса, он теперь знает, что должен что-то совершить на Земле», - пишет об этом А. Боннар . Отметим, что Андре Боннар ссылается при этом на Плутарха и Арриана. Они в свою очередь ориентируются на одни и те же источники: свидетельства Птолемея и Аристобула и неизвестную сейчас александрийскую компиляцию. Однако эти историки описывают последовательность и существо событий, связанных с появлением Александрии, по-разному. Если Плутарх показывает мистический характер основания города, переплетение воли царя и богов, то Арриан в своем труде избегает этого.
Согласно версии Арриана, Александр приказал основать город раньше, чем встретился с оракулом: «Придя в Каноп, он проплыл кругом залива Мариа. ... Место показалось ему чрезвычайно подходящим для основания города, который, по его мнению, должен был здесь процветать. ... По этому поводу он совершил жертвоприношение, и оказалось оно благоприятным»82.
Арриан приводит еще один рассказ, считая его вполне вероятным: «Александр хотел оставить строителям знаки, по которым они вели бы стену, но у них не было ничего, чем сделать на земле метки. Тогда один из строителей придумал, забрав всю муку, которую воины привезли в бочках, посыпать ею на земле там, где укажет царь, и таким образом описать круг, по которому он рассчитывает обвести город стенами. Над этим случаем задумались прорицатели, особенно же Аристандр из Телмесса. ... Он сказал, что город будет изобиловать всем, в том числе и плодами земными»83.
Итак, рассказывая об основании Александрии, Арриан не упоминает о каких-либо мистических событиях, хотя на следующих страницах, описывая путешествие Александра к храму Аммона, историк показывает помощь богов в этом предприятии; также он ссылается на Птолемея, который «рассказывает, что перед войском появились две змеи, наделенные голосом», и Аристобула, который вспоминает, «что перед войском летело два ворона и что именно они служили Александру проводниками»84. Сам Арриан справедливо замечает, что «в точности рассказа об этом заставляют усомниться разные его версии» Плутарх, в своем изложении этих событий ссылаясь на Калисфена, приводит только одну из этих версий - более распространенную - о помощи воронов, которые «быстро летели впереди, когда люди шли за ними следом, и поджидали медливших и отставших»85, и не комментирует степень её правдоподобности.
Основание Александрии в изложении Плутарха окружено мистическими знамениями. «Рассказывают, что, захватив Египет, Александр хотел основать там большой, многолюдный греческий город и дать ему свое имя. По совету зодчих он уже отвел и огородил место для будущего города, но ночью увидел удивительный сон. Ему приснилось, что почтенный старец с седыми волосами, встав подле него, прочел следующие стихи:
На море шумно-широком находится остров, лежащий Против Египта; его именуют там жители Фарос» . Как рассказывает далее Плутарх, Александр направляется к указанному месту, обнаруживает удобную гавань и очень выгодно расположенную местность. Когда под руководством царя зодчие начинают чертить прямо на земле план будущего города, используя для этого вместо мела ячменную муку, «подобно туче, с озера и с реки налетело бесчисленное множество больших и малых птиц различных пород и склевало всю муку. Александр был встревожен этим знамением, но ободрился, когда предсказатели разъяснили, что это значит: основанный им город, объявили они, будет процветать и кормить людей самых различных стран» .
Система мотивов в «Александрийских песнях»
Рассматривая- структуру цикла, исследователи выделяют некоторые особенности функционирования этого сверхжанрового образования. Прежде всего, это особый статус стихотворения, входящего в состав цикла. Обладая завершенность и автономностью, оно становится в то же время частью большего контекста, за счет чего обогащается его семантика. Мотив, который в самом стихотворении был периферийным или не получал развитие, может стать, лейтмотивом в цикле. Вместе с тем и сюжет цикла складывается из взаимодействия стихотворений.
Разграничивая понятия «собственно лирический цикл» и «книга стихов», Фоменко отмечает, что цикл воплощает преимущественно отдельную грань жизни, отношение к одной из сфер бытия. В книге стихов, состоящей из отдельных циклов, разные сферы действительности, эти грани бытия взаимодействуют и создают общий сложный «многогранник» книги139.
Таким образом, книга стихов строится как сложная система, где значение слова в стихотворении обогащается, приобретает дополнительные оттенки при прочтении всего цикла; в цикле рассматривается, как правило, одна тема, один центральный вопрос; взаимодействие циклов создает систему тем и мотивов, определяющую содержание книги.
Рассматривая эту систему, мы выделим среди лексем, обладающих в цикле высокой частотностью, лейтмотивы (кодирующие слова). Лейтмотивными будем считать лексемы, встречающиеся в большей части текстов цикла, из числа тех, которые не являются высокочастотными в языке.
Особую роль в книге играют лексемы, вынесенные в заглавия циклов. Не являясь высокочастотными, они также выполняют функцию кодирующих слов.
В тексте «Александрийских песен» 3477 графических слов. Из них к комплексу, оформляющему текст, относятся: Александрийские песни; Н. П. Феофилактову; Вступление; Любовь; Она; Подражание П.- Луису; Мудрость; Отрывки; Канопские песенки; Заключение. Можно обратить внимание на возникающую в этом комплексе систему соответствий, которые выявляются на различных уровнях текста: — жанр: Александрийские песни - Канопские песенки, [посвящение] Н. TL Феофилактову- Подражание П. Луису, Вступление - Заключение; — тематика: Любовь — Мудрость; — субъектная организация: Она — Отрывки (циклы, построенные не на развитии лирического сюжета, а на развитии общей темы из отдельных историй, рассказанных разными персонажами). Рассмотрим функционирование названных лексем в отдельных циклах и во всей книге стихов.
Слово Александрия является доминантной лексемой во «Вступлении» (7 употреблений из 11 во всем цикле «Александрийских песен»).. Собственно, «звучание» этого слова и обыгрывается в сюжете микроцикла.
В обоих стихотворениях по 79 слов. В основе построения этих стихотворений единый ритм. Перебой ритма наблюдается только в одном случае, что выделяет ключевую позицию данного элемента: я вижу бледно-багровый закат над зеленым морем ... и светлые серые глаза под густыми бровями, которые я вижу и тогда, когда не говорят мне: «Александрия!»
Таким образом, к теме Александрии непосредственно примыкает мотив «серых глаз», один из лейтмотивов поэзии и прозы Кузмина.
В третьем стихотворении «Вступления» слово Александрия, замещено перифразом: «родимый город». В остальных стихотворениях цикла Александрия называется собственным именем 4 раза: в «Заключении» (расставание с городом предполагает обращение к нему по имени: «Ахг покидаю я Александрию») Александрия названа лирическим героем среди множества городов эллинистического мира; в стихотворении И.7 ролевой герой мечтает о богатстве, говоря «продал бы камни александрийским евреям», то есть Александрия упоминается как воплощение богатства в мире древнего Египта («...и стал бы/ богаче всех живущих в Египте»); в стихотворении III. 4 героиня говорит о себе: «я - первая в Александрии», что для нее контекстно приравнивается к «первая в мире». Таким образом, Александрия в книге стихов упоминается в разных речевых зонах, при этом семантика этого образа во всех случаях сходна: Александрия город любви, богатства, красоты.
В различных речевых зонах наблюдается замена слова Александрия словами город и мир, значение которых контекстно приравнивается: (1.2) я вижу звезды над стихающим городом; (1.3) когда увижу тебя, родимый город; (V.1) и город стихал, /вблизи, но далекий; (V.4) снова увидел я город, где я родился; (IV.3) как люблю я, вечные боги, / прекрасный мир! Описание «прекрасного мира» дано в тех же категориях, что и описание города: ... солнце, тростники ... солнце осеннего вечера и блеск зеленоватого моря ... бледно-багровый закат над сквозь тонкие ветви акаций (IV.3) зеленым морем (1.2)
Таким образом, употребление слова Александрия встречается во всех речевых зонах, нов разном соотношении. Большинство прямых: упоминаний Александрии приходится: на стихотворения «Вступления» и «Заключения» (речевая зона лирического героя). Имя города произносится в связи со встречей и расставанием с ним. Для героев «ролевых» циклов Александрия.— это весь мир, окружающий их, и именование его не требуется.
Этот принцип характерен для поэтической системы JVL Кузмина в целом. Как отмечает В. Н. Топоров140, Кузмин в своих поэтических произведениях избегает слова Петербург, чаще называя его «городом». В отличие от Дневника, где в описании города его имя присутствует (например, 7 сентября 1905, С.38), и прозаических произведений, в поэзии оно несет оттенок табуированности: «Кузмин много «эксплоатировал» петербургский «узор» в прозе и мало (и совсем иначе) в стихах, особенно дореволюционных ... Петербург выступает анонимно, скорее как дух города, нежели его конкретное физическое тело»141. При этом сам город приобретает универсальные черты.
Говорящий видит в Александрии то же, что и её обитатели (герои цикла): созданная во «Вступления» картина распадается на множество отдельных тем в основном корпусе «Александрийских песен». При этом уже во «Вступлении» начинается формирование системы ценностей, обязательных для всего цикла в целом: Благо, Мудрость, Любовь.
Структура хронотопа книги
Практически одновременно с вхождением М. Кузмина в литературу формируется миф о поэте. Глеб Морев отмечает154, что одним из создателей его являлся Вяч. Иванов, уже в 1906 году сформулировавший важнейшие его составляющие, центральная из которых - идея анахронизма155. Для Вячеслава Иванова Кузмин - «живой анахронизм», «сверстник Антиноя». Об анахронизме Кузмина, как отмечают А. Лавров и Р. Тименчик, многие писали с осуждением: «видели в погруженности писателя в былые времена иобращенности к дальним странам какое-то сомнительное занятие — литературную игру, дилетантизм, чуждость подлинной жизни и т.п.»; но о том же писали и как: о «драгоценнейшей черте творческой индивидуальности, позволяющей в обличье экзотических и давно "разыгранных" сюжетов являть образ новой и подлинной красоты»156.
Максимилиан Волошин в рецензии пишет: «Когда видишь Кузмина в первый раз, хочется спросить его: "Скажите откровенно, сколько Вам лет?", но не решаешься, боясь услышать в ответ: "Две тысячи". В его наружности есть нечто столь древнее, что является мысль, не есть ли он одна из египетских мумий, которым каким-то колдовством возвращена жизнь и память»157. Волошин обращает внимание еще на одну важную особенность создаваемого Кузминым художественного мира - взаимодействие, взаимопроникновение различных эпох, различных культур, — говоря о том, что «Кузмин несет в своих песнях цветы истинной античной поэзии, хотя сквозь них и сквозит александрийское рококо» , что воссоздаваемая в «Александрийских песнях» Греция времен упадка напоминает Италию XVIII века. «Кузмин настолько сжился с Александрией, что 2-3 век его стихов можно подчас принять за современность», - пишет В. Марков159.
Для начала века такая игра со временем — характерный прием. Тема античности в русском модернизме чрезвычайно широко использовалась не только как средство выявления аналогий с современностью, но и как способ «представить себе нынешнее время в качестве реального продолжения той мифологии, которая была создана древними и, пройдя через века, трансформировалась в мифологию современности»160,- отмечают Н. Богомолов и Дж. Малмстад.
Возможно и разрушение данной традиции. В этом случае в мир иной эпохи, воссозданный в произведении, с большей или меньшей степенью проявленности включаются черты мира современного.
Применительно к: лирическому стихотворению исследователь лишен возможности говорить о хронотопе Время и пространство1 в лирическом стихотворении — здесь и сейчас - развертывание определенной эмоции, настроения говорящего. При объединении стихотворений в цикл становится возможным развитие эмоции во времени и отнесение происходящего к определённому пространству - то есть возникает определенный хронотоп. По Бахтину, хронотоп — это «существенная взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе»161. В І основном тексте статьи Бахтин использовал понятие хронотоп как категорию исторической поэтики. Вернувшись к этой работе почти через пятьдесят лет, в заключительной её части Бахтин обращается к проблемам общей поэтики и дает несколько вариаций первоначального определения понятия.
В окончательном тексте статьи Бахтина хронотоп истолкован не только как взаимосвязь времени и пространства, но и как образ этой взаимосвязи — дорога, "гостиная-салон", порог и т.д.; как преимущественная; точка для развертывания сцен, в которых событие изображается, а не сообщается; как способ материализации в образах абстрактных элементов художественного произведения — идей, философских и социальных обобщений и т.п .
На первый взгляд, «Александрийские песни» Кузмина последовательно воплощают античный мир. Воссозданы выразительные детали быта («узкое окно у потолка», «золотой узор твоих, сандалий», «на празднике Адониса/ я бросила тебе гвоздику»). Многочисленные упоминания египетских и греческих богов воссоздают мир эллинистической культуры.
Если рассматривать отдельные стихотворения «Александрийских песен» (либо такие их подборки, как публикация в «Весах»), атрибуция хронотопа не вызывает сомнений. Перед нами хронотоп эллинистической Александрии.-Довольно четко обозначены место и время, существующие неотделимо друг от друга, и «все это заключено в рамку одного культурно-исторического типа сознания»163.
В: классическом варианте построения «Александрийских песен» выстраивается иная, более сложная, модель времени и пространства.
