Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историческое познание и историческая память 8
1. Развитие современных представлений об историческом познании .8
2. Память как многоаспектное явление 22
Глава 2. Память и время 46
1. Преобразование памятью восприятия физического времени 46
2. Субъективное и социальное время 58
Глава 3. Память и язык 89
1. Взаимообусловленность языка и памяти 89
2. Память и язык как философская проблема 110
Заключение 130
Литература 133
- Развитие современных представлений об историческом познании
- Память как многоаспектное явление
- Преобразование памятью восприятия физического времени
- Взаимообусловленность языка и памяти
Введение к работе
С середины XX века и вплоть до сегодняшнего времени в центре внимания истории и философии оказалось понятие памяти, часто употреблявшееся как психологическое применительно к отдельному человеку и группе людей. Оказалось, что историческое познание и память имеют много общего. Благодаря изучению «механизмов» памяти, предоставляется возможность приблизиться к пониманию закономерностей исторического познания, методологии гуманитарного знания в целом. В этом, прежде всего, состоит актуальность работы.
Современная историческая наука, как в России, так и за рубежом, преодолевает новую веху в своем развитии. Если раньше историки стремились открыть правду прошлого, изучая и описывая его, то сегодня встал вопрос о том, возможно ли истинное понимание прошлого и если да, то в каких пределах, и как оно осуществляется. Такая постановка проблемы предполагает тесную связь исторической науки с философией. Философия истории становится в XX веке сферой, которую не может миновать историк. В связи с этим особую остроту приобретает спор о предмете истории, а также о путях и методах исторического познания.
Актуальность диссертации состоит также в том, что исследование проблемы памяти требует дальнейшей разработки не только этого понятия, но и таких сравнительно новых для историков и уже привычных для философов понятий, как интерпретация, субъективное время, понимание, смысл. По-новому воспринимаемые и понятые историками эти и ряд других философских понятий возвращаются в философию и философию истории с новым звучанием, наполняются конкретным содержанием, получают опору и подтверждение в реальной жизни и исторической практике. Для отечественной науки ситуация осложняется тем, что не всегда специалисты могут ознакомиться с иноязычной литературой по теме памяти и исторического познания из-за малого количества переведенных на русский язык работ. И в западной, и в отечественной литературе высказывается зачастую очень изолированно друг от друга немало интересных идей, идут оживленные дискуссии, посвященные историческому познанию. Возникает необходимость соотнести и обобщить эти точки зрения и концепции.
В западной литературе проблема исторической памяти в структуре исторического познания начинает разрабатываться с 70-80 гг. XX века. Особое внимание этой проблеме уделялось во Франции, поэтому в диссертации используются, прежде всего, работы французских исследователей. Подходы к проблеме и некоторые базовые положения, от которых отталкиваются ныне исследователи, были заложены еще раньше в трудах А. Бергсона, М. Хальбвакса, М. Блока, Л. Февра. Именно ими были выдвинуты идеи о социальном характере памяти, о существовании коллективной памяти, начали разрабатываться вопросы исторического текста, его автора и интерпретации. Огромное влияние на характер исследований оказала герменевтика, занимающаяся пониманием и истолкованием не только текстов, но и отношения человека к миру. Текст как источник исторического знания связывается с интерпретацией, рассматриваемой в качестве предмета истории. Зачастую историю напрямую отождествляют с памятью, хотя многие зарубежные исследователи выступают против такой замены. «Лингвистический поворот» в этой области проявился в том, что историческая интерпретация была поставлена в зависимость от языка, который стал основным смыслонесущим и формообразующим элементом интерпретации.
В современной западной историографии проблеме памяти в историческом познании посвящены специальные работы J.M. Biziere, F. Doss, J. Le Goff, M.-C. Lavabre, A. Leroi-Gourhan, J.-C. Marcel, L. Merzeau, L. Mucehielli, J. Namer, P. Ricoeur, P. Vayssiere, J.Y. и M. Tadie, а также F.R. Ankersmit, H.M. Baumgarther, A. Judge, R. Koselleck, R. Martin, Th. Nipperdey, K. Rettgers, J. Rusen, H. White, проблематика которых рассматривается в диссертации. Значительная часть литературы посвящена определению социальной памяти и рассмотрению ее в разных смыслах и аспектах (М.-С. Lavabre, L. Merzeau, L. Mucehielli). Память также освещается с точки зрения теории ментальностей (J.M. Biziere, F. Doss, J. Le Goff); с позиций психоанализа (P. Ricoeur); исходя из сходства и различия с биологической и генетической памятью (A. Leroi-Gourhan) и др.
В отечественных философии и истории разработка проблемы только начинается, но близкие по смыслу понятия рассматривались и изучались ранее. Так, несмотря на то, что само понятие «память» не употреблялось в контексте исторического знания в той мере, как в западной традиции, историками и философами рассматривались проблемы общественного сознания и идеологии исторического познания (Н.С. Розов, А. Буллер), культурологами - традиции и восприятия одной культурой другой, диалога во времени (Ю.М. Лотман и тартуская школа), лингвистами и филологами - анализа и объяснения текста, связи памяти и языка (Д.С. Лихачев). Особо исследовалось явление социальной памяти как способа бытия знания (Я.К. Ребане, М.А. Розов).
Целью диссертации является исследование памяти как эпистемологического феномена, определение его места и особой роли в историческом познании.
В соответствии с этим ставятся следующие задачи: - проследить развитие современных представлений об историческом познании, природе исторической реальности, приемах и методах ее исследования; - показать несводимость явления памяти к психологическим особенностям; исследовать основные свойства памяти, которое обнаруживают себя в историческом познании прошлого; - обосновать, что память как интерпретация прошлого не может являться синонимом исторического знания; - раскрыть и сопоставить значения понятий исторической, коллективной и социальной памяти, показать их близость и различие; исследовать роль памяти в восприятии и понимании времени, выявить особенности ее проявления в субъективном и социальном времени; показать взаимообусловленность языка и памяти, рассмотреть их соотношение как философскую проблему; решение этих задач осуществить не только с обращением к отечественной традиции, но привлечь работы западных ученых, в первую очередь французских, которые исследовали эту проблематику наиболее активно и результативно.
Научная новизна исследования заключается в следующем: - исследована память как категория философии и методологии гуманитарного знания, соотнесены ее психологические, эпистемологические и социально-исторические смыслы; показано, что память не сводима к психологической составляющей, и индивидуальная и коллективная память имеют единую социально-историческую природу; уточнены понятия исторической, коллективной и социальной памяти, их соотношение; обосновано, что категория памяти является базовой для методологии исторического познания и с необходимостью включает в воспоминания интерпретацию в ее различных формах; вместе с тем показано, что событие нельзя отождествлять с его интерпретацией; в воспоминаниях (описаниях) исторического события существует устойчивое ядро и изменяемая оценочная часть, которые по-разному соотносятся в текстах историков; исследована роль феномена памяти в существовании субъективного (внутреннего) времени, в соотношении его с социальным временем, а также в «трансформации» астрономического времени в ритмы жизни общества и человека, т.е. в социальное время; прослежена взаимосвязь феномена памяти и языка, проявляющаяся, в частности, в процедурах интерпретации и понимания текстов; привлечены и широко использованы работы французских исследователей на языке оригинала, где эта проблематика исследовалась наиболее активно и результативно в XX веке.
Диссертация базируется на сравнительном историко-философском методе исследования, герменевтических подходах, а также принимает во внимание методологии исторического и психологического знания. Осуществляется принцип сочетания уровней философской абстракции и конкретного материала исторической и других наук.
Диссертация ориентирована на то, чтобы способствовать более глубокому сотрудничеству двух дисциплин - философии и истории, сделать методы их взаимодействия более продуктивными, а также познакомить русскоязычную аудиторию с современными положениями и разработками западной науки по проблеме исторического познания и памяти.
Результаты исследования могут быть использованы при чтении курсов по философии истории, теории познания, социологии и культурологии.
Работа состоит из введения, трех глав (в каждой из которых по два параграфа), заключения, примечаний и списка использованной литературы.
Первая глава «Историческое познание и историческая память» посвящена историческому познанию прошлого, как бывшей действительности, рассмотрению трудностей этого познания и введения в научный оборот понятия памяти.
Вторая глава «Память и время» отражает прошлую действительность или память в широком смысле слова, ту область исторических источников, которую формирует время. Поэтому необходимым в данном случае диссертант считал рассмотрение феномена времени.
В третьей главе «Память и язык» рассматривается важная проблема языка и памяти как интерпретации и акцентируется внимание на вопросе перевода в контексте философского знания.
Развитие современных представлений об историческом познании
Говорить о том, что прошлое - это то, чего нет, не совсем правильно. Прошлое не исчезает бесследно, сохраняя свою связь с настоящим. Как замечал еще Ф. Шеллинг, единственным предметом истории выступает лишь та часть прошлого, которая продолжает существовать в настоящем и воздействовать на нас1. В чем проявляется эта связь прошлого и настоящего? Формы многообразны: от археологических находок и различного рода исторических документов до обычаев, традиций, фольклора, наконец, самого языка.
Но само по себе существование в настоящем этих «остатков» прошлого не имеет для нас значения до тех пор, пока мы сами не придадим им смысл и не сделаем их предметом нашего изучения. Например, феодализм как социальное, экономическое и политическое явление появился гораздо раньше, чем для него придумали название. Это, однако, не значит, что в эпоху Средневековья люди не задумывались над устройством современного им общества. Но только с развитием капиталистических отношений сделалось возможным увидеть иные отношения, получившие название феодальных. Возник смысл, некоторая информация и возникло слово, название явления. Таким образом, процесс изучения «остатков прошлого» начинается с их осознания. Означает ли это, что, по сути дела, мы изучаем не вещи и явления сами по себе, а наши представления о них? Не создаем ли мы изначально представление о чем-либо, а потом развиваем и дополняем его? Этот вопрос ставится исследователями, и, как отмечается в «L Encyclopedie de l Agora», в соответствии с тем, на чем акцентируют внимание, - на явлении или представлении о нем, - одни историки и философы изучают «историческую реальность саму по себе и не задумываются над практикой и методами историка», «другие занимаются вопросами, связанными с приобретением знаний». Последние как раз обращаются к эпистемологической стороне вопроса 2 .
Многие современные исследователи стали различать историю как саму реальность и историю как рассказ, представление об этой реальности3. Философская и историческая мысль в XX веке характеризуется постоянным поиском связи между субъективным и объективным в историческом процессе. Интересно, что историки, больше занимающиеся анализом исторических текстов, изучением вещественных остатков, памятников культуры, склонны к оптимистическому взгляду на познание самой прошлой реальности. Так, француз А. Денуайель (Alfred Denoyelle) в статье об исторической истине пишет, что «историческая правда не является чем-то совершенно не познаваемым. Задача историка состоит в том, чтобы как можно больше расширить область известного нам»4. Он отталкивается от того, что любой предмет реальности фиксируется в нашем мысленном представлении, то есть приобретает субъективную форму. Ни одно понятие не отражает всей полноты свойств и качеств объекта. Так почему же только историю нужно считать непознаваемой?
Противники такого подхода выдвигают следующий «контраргумент»: а каковы способы проверки исторической истины? Другие науки знают такие методы, как наблюдение, эксперимент, проведение опыта. Но как возможен эксперимент над прошлым? И где гарантии правильности наших выводов об этом прошлом? Только здравый смысл или логика? А на чем основан наш здравый смысл? Как отмечает исследователь Р. Мартин (Raymond Martin), вся проблема в том, что можно узнать, что случилось, а можно, что это значит, что это случилось5. Основная задача, таким образом, заключается в соотнесении объективистского и релятивистского подходов к историческому познанию.
На протяжении XX века философско-историческая мысль занята поиском того механизма, который позволил бы связать объективную историческую реальность и ее отражение в умах не только профессиональных историков, но и общества в целом. В 20-х гг. XX века возникла знаменитая французская школа «Анналов», многие из представителей которой, стали использовать в исследованиях понятие ментальности. В результате кропотливой работы с историческими текстами ученые школы «Анналов» пришли к выводу, что субъективизм и разнообразие трактовок имеют границы. У всех авторов, принадлежащих к одному времени, месту, а главное, культурной среде, наблюдается общий мир, общее поле смыслов, знаковых слов и выражений. Существует своеобразная негласная договоренность вкладывать в определенные конструкции языка, в стиль и даже в построение текста один и тот же смысл. В принципе, уже сам язык исторического источника показывает нам, что со временем что-то меняется в манере людей мыслить и понимать.
Для обозначения общего, повторяющегося в каждой исторической эпохе, школа «Анналов» и ввела понятие ментальности. Но ментальность даже Л. Февр и М. Блок, основатели школы «Анналов», понимали по-разному. У Февра это больше индивидуальные свойства, у Блока - свойства социальных групп. Неслучайно Ж. Ле Гофф позже задастся вопросом, имеется ли в каждом обществе, в каждой эпохе доминирующая ментальность, или же речь идет о многих? Ментальность можно рассматривать по горизонтали во времени. Тогда ментальность одна, а не множество. А можно - по вертикали, применительно к каждому сословию, классу, социальной группе и даже личности в отдельности. Получается, что и понимание предмета истории у Л. Февра и М. Блока разное. «Я не совсем удовлетворен... Что меня поражает, так это то, что отдельный человек в работах ( М. Блока ) почти совершенно отсутствует... Складывается впечатление, что в работе М. Блока происходит что-то наподобие возврата к схематизму », - писал Л. Февр6.
В одном случае предмет истории - человек со своими индивидуальными качествами, в другом - общество и социальные группы. Но отдельный человек, личность или индивидуум не может рассматриваться в отрыве от среды, в которой он живет, поэтому «история - это человек и все остальное. Все - история, и земля, и климат, и геологические сдвиги», - утверждает Л. Февр7. Происходит не просто расширение предмета исторической науки, а что-то вроде его глобализации. История, по мысли Л. Февра, в идеале представляет собой такую науку, которая изучает все. На деле это несколько шокирующее утверждение является отражением процесса действительного расширения, но вместе с тем и дробления предмета истории.
Новая историческая наука (nouvelle histoire) выбрала в качестве одного из предметов своего анализа ментальносте, под которыми она понимает социально-психологические установки, автоматизмы и привычки сознания, способы видения мира и представления людей, принадлежащих к той или иной социально-культурной общности. Основная причина такого выбора кроется в необходимости найти в истории нечто постоянное, относительно неизменное, какую-то константу для того, чтобы приступить к выявлению и формулированию законов истории. Медленно меняющиеся на протяжении времени способы мыслительной деятельности и предрасположенности людей поступать определенным образом принимаются новой исторической наукой за такую константу. В литературе, правда, предпочитают говорить о ментальностях как о предмете изучения не всей исторической науки, а особого ее направления - истории ментальностей (или исторической антропологии).
Память как многоаспектное явление
Человек давно открыл для себя существование памяти. Предполагают, что еще в эпоху первобытности первые люди вызывали воспоминания с помощью растений, содержащих наркотические вещества. Способность помнить издревле считалась важнейшей особенностью человеческого разума. Правители и власть имущие великих цивилизаций Центральной Америки, Востока и Античности возводили гробницы, великолепные сооружения, памятники. Одна из целей такого строительства - увековечить свое имя в памяти потомков. В древнегреческой мифологии Мнемосина, богиня воспоминаний, не случайно считалась матерью муз. Именно девять муз олицетворяли творческую деятельность, связь которой с процессами памяти ясно ощущали древние. Память считали даром, имеющим священную, непостижимую природу.
В истории европейской мысли одна из попыток дать научное определение памяти относится к XIII веку. Итальянец Бонкомпано ( Boncompagno) в трактате «Новая риторика» ( Rhetorica novissima, 1235 г. ) определяет память следующим образом: «Память - это славнейший и удивительнейший дар природы, посредством которого мы вспоминаем прошедшее, охватываем настоящее и созерцаем будущее, благодаря их сходству с прошлым»19. Определение Бонкомпано имеет почти современный вид. В нем отмечена связь памяти с категорией времени и его формами: прошлое, настоящее, будущее. Слово память и однокоренные ему обнаруживаются в европейских письменных источниках уже в раннем Средневековье. Во французском языке первое такое свидетельство датируется XI веком. Старые русские слова памятца, памяток, памятухъ обозначавшие предметы или людей, связанных с вспоминанием чего-либо, уходят корнями в далекое прошлое. Однако «памятованье» и «памятуха» уже носят современное значение памяти, сознания .
В XX веке наукой, которая исследовала память глубже и детальнее всех остальных, стала психология. В большинстве русскоязычных словарей и справочных изданий память определяется в рамках психологии в узком смысле как когнитивный процесс, состоящий в запоминании, сохранении, восстановлении и забывании приобретенного опыта. Определение относится к индивидуальной человеческой памяти. В нем выделяются четыре ее основные функции. Работа памяти осуществляется благодаря запоминанию, сохранению, восстановлению и забыванию (амнезии). Иногда эти процессы или их часть объединяются одним словом «воспроизведение» и получается определение памяти в широком смысле: «способность к воспроизведению прошлого опыта» . Обращаясь к понятию воспроизведения, мы выясняем, что воспроизведение является актуализацией ранее сформированного психологического содержания (мысли, образы, чувства, движения) в условиях отсутствия внешних актуально воспринимаемых указателей. Иными словами, воспроизведение - это тот же процесс вывода в настоящем прошлого, о котором говорил уже упоминавшийся Бонкомпано. Определением памяти в широком смысле как способности воспроизводить прошлое в настоящем пользуются другие науки - биология, социология, история, антропология, философия.
В зарубежной литературе осуществляются похожие подходы к определению памяти. С одной стороны, пользуются понятиями, взятыми из психологии. Так, Жан-Ив и Марк Тадье в психолого-философской работе «Смысл памяти» пишут, что приобретение (acquisition), сохранение (conservation), обработка (transformation) и воспроизведение (expression) являются четырьмя неотъемлемыми моментами памяти22. В данном случае память определяется посредством перечисления основных механизмов ее функционирования. Нетрудно заметить, что Тадье не упоминают процесс забывания, зато в ряду «приобретение - сохранение - воспроизведение» вводят четвертый компонент - обработка информации. С другой стороны, под памятью понимают совокупность когнитивных способностей, благодаря которым человек и другие животные удерживают информацию и реконструируют прошлый опыт, как правило, для выполнения задач настоящего момента; или, по Ле Гоффу, «способность сохранять определенную информацию, основывается на комплексе психических функций, благодаря которым человек может актуализировать впечатления и прошлую информацию, которую он представляет себе как прошедшую»23.
Согласно французской «Лексике социальных наук», память - это «способность помнить. Ее изучение связано с вопросами ее локализации, факторами влияния и стимулирования памяти, а также с вопросами о природе «следов», приобретаемой информации, разницы между кратковременной и долговременной памятью24. В большинстве этих определений особо подчеркивается роль времени в функционировании памяти.
Итак, память позволяет нам удерживать информацию о прошлом с помощью нескольких ключевых операций: приобретения, сохранения, воспроизведения информации. Эта информация осознается человеком как информация о прошедшем опыте и связана с нуждами настоящего момента. Вот основные идеи, зафиксированные в литературе в виде определений. Но в XX веке благодаря практическим наблюдениям и исследованиям памяти открылись более частные, но не менее важные ее свойства, к рассмотрению которых мы и обращаемся.
Если поставить задачу полностью восстановить в памяти какое-то прошлое событие, происшествие, факт из собственной жизни, то окажется, что это не так просто, даже если это событие представляется нам известным в мельчайших деталях. В памяти существует не фотографический отпечаток прошлой реальности, а отдельные факты. Зачастую они логически не связаны между собой. Менее значимые из них, с точки зрения настоящего момента, иногда вспоминаются быстрее и яснее, чем более важные. Это простое, на первый взгляд, наблюдение позволило поставить несколько серьезных вопросов в изучении памяти. Что вызывает у нас воспоминания определенного рода, т.е. что наталкивает нас на те или иные воспоминания? Почему мы иногда забываем одно, а в другой раз совсем другое? С другой стороны, логично было бы сразу задаться вопросом, а что такое воспоминания вообще. Как они возникают, где хранятся и как возвращаются? Как это часто случается, в поисках ответов на эти вопросы исследователи памяти вышли на такой уровень их рассмотрения, когда сами вопросы оказались поставлены в ином ключе. А именно: благодаря изучению индивидуальной памяти и принципов ее работы было открыто существование социальной памяти. Было установлено, что память не является хранилищем воспоминаний, откуда в любой момент можно вытащить нужную информацию, как с книжной полки. Она не постоянна, а динамична25. Воспоминания приходят в сознание благодаря так называемым «ключам» или подсказкам.
Преобразование памятью восприятия физического времени
Прежде всего, заметим, что представление о времени, о длительности и о любом изменении, происходящем в окружающем мире, для человека было бы невозможным не будь памяти. Чтобы понять, что точка А переместилась в точку А1, нужно запомнить, что какое-то время назад точка А1 находилась не в том же положении, что и сейчас. Человеческая память обладает уникальным свойством - способностью воссоздавать прошедшее в настоящем. Что значит «воссоздавать»? Естественно, воссоздание не предполагает полного, точного копирования реальности. Это было бы невозможно. В течение долгих лет эволюции и социального развития память человека стала реконструировать и перестраивать элементы реального мира в актуальных для нее аспектах, сортировать события по важности, оставляя необходимое на данный момент и отбрасывая ненужное. Применительно к обществу, а не только к памяти индивидуума, этот процесс часто называют в западной литературе «трудное искусство памяти». «Необходимость помнить» связана с не всегда легкими изменениями в общественном сознании. С другой стороны, тому, что помнится, сопутствует то, что забывается. Не случайно А. Бергсон остроумно заметил, что память служит, прежде всего, для того, чтобы забывать1.
Следовательно, не возникнет знания без определенного упрощения, без потерь. Это, как говорит П. Шоню, «цена, которую необходимо платить» за возможность конструировать знание. «Историческое знание не может точно передать само существо исторической реальности, но оно может приблизиться к этой реальности, свести ее в схему, сформировать ее модели» . Эти модели проверяются, уточняются, появляются новые интерпретации, гипотезы, но одно остается неизменным - то, что является объектом для запоминания, было единожды и второй раз не повторится. «Невозможно войти дважды в ту же воду» — эта проблема времени, поставленная еще античной философией, применима и в отношении памяти. Мы живем в настоящем. Казалось бы, утверждение совершенно справедливо. Но обратимся к Августину Аврелию, размышлявшему на эту тему. Он ставил вопрос о том, существует ли реально только настоящее, поскольку только настоящий момент дает нам возможность жить и действовать. В таком случае, вспоминая и оценивая момент, прожитый нами в прошлом, мы вспоминаем о том, чего уже нет. Трудность состоит в том, что для того, чтобы понять, что представляет собой настоящий момент, необходимо, чтобы он обязательно стал прошлым, т.е. несуществующим реально. Другими словами, пока длится настоящий момент, мы его как бы не видим, а видеть начинаем только тогда, когда его уже нет! Для нашего сознания нет реального настоящего, а только воспоминание о настоящем, которое уже не что иное, как лишь воспоминание. «Вам, таким образом, предоставляется выбор между моментом без сознания этого момента и моментом уже прожитым, но который всего лишь воспоминание»3. Августин Аврелий одним из первых поставил проблему времени и памяти в западной философской традиции.
Тот факт, что время кажется нам неуловимым, не дающим возможности повторить прошлый момент дважды, оборачивается и другой стороной. Что делает память? Она позволяет осмыслить настоящее, превращая его в прошлое. Для чего? Основная цель - сохранение и передача опыта. Благодаря постоянной аккумуляции прожитых мгновений формируется бесценное приобретение человечества - культура, в самом широком ее значении. Феномен культуры позволяет говорить о существовании особого поля или мира, отличного от мира природы. Часто его характеризуют как виртуальность, хотя культура включает в себя не только информацию, но и материальные объекты, произведенные человеком. Каково отношение этого культурного поля и времени? Ведь основная характеристика времени — необратимость, а культура, как известно, наоборот старается «удерживать» прошедшее.
Как отмечает И. А. Хасанов, «...если единственным реально существующим временем является объективное время материального мира, то невозможной оказывается сама психическая память, поскольку в объективном времени все материальные системы и процессы в любой момент своего актуального наличного бытия находятся в настоящем времени. «Течение времени» - это возникающие в результате материальных процессов изменения состояний материальных систем. При этом те состояния, которые претерпевают изменения и «уходят в прошлое», просто перестают существовать, а те, которые «приходят» на смену исчезнувшим состояниям «из будущего», просто возникают в настоящем времени. Соответственно и все «следы» от исчезнувших («ушедших в прошлое») событий и состояний материальных систем, которые остаются на материальных объектах, и в том числе, в нейронных структурах мозга, пока они существуют, они продолжают существовать в настоящем времени» 4.
Приходится признать, что для человека недостаточным является существование реального объективного времени, по сути дела, выражающегося только настоящим. Благодаря памяти человек может оперировать и прошедшим, и будущим временем в своем сознании. В сознании и прошедшее, и будущее существуют, в объективной реальности их уже или еще нет. Размышляя о «временности» в «Феноменологии восприятия», М. Мерло-Понти считает, что «никакая консервация, никакой физиологический или психический «след» прошлого не могут объяснить осознание прошлого. Этот стол испещрен следами моей прошлой жизни, я написал на нем свои инициалы, оставил чернильные пятна. Однако сами по себе эти следы не отсылают к прошлому, они присутствуют в настоящем, и если я нахожу в них знаки какого-то «предшествующего» события, это происходит потому, что я, ко всему прочему, обладаю смыслом прошлого, несу в себе это значение»5. Итак, время распадается, оно не едино. Оно реально существует и во внешнем мире, и в мире человеческого сознания. Этому второму времени дали название субъективного. Можно согласиться с Хасановым, который настаивает на том, что для рационального решения проблемы психической памяти необходимо признать реальное существование в сознании человека субъективного времени, не сводимого полностью к отражению в нашем сознании объективного времени материального мира. Именно в этом субъективном времени состоится прямой контакт субъекта с прошлым, существующим для субъекта почти столь же актуально, как и настоящее время. Добавим к этому, что контакт происходит не с тем прошлым, которое было когда-то настоящим, а с воспоминаниями о прошлом, формирующимися сознанием субъекта.
Взаимообусловленность языка и памяти
Среди первостепенных функций языка в рамках рассматриваемой проблемы необходимо отметить передачу информации от поколения к поколению. Эта передача невозможна без запоминания и сохранения знаний, а, значит, без процедур памяти. П. Шоню пишет, что поначалу для обмена опытом существовало подражание (mimetisme), т.е. обучение на примере1. Это основополагающий вид передачи знаний, существующий и сегодня. Даже умение писать передается не столько посредством устного объяснения, сколько путем наглядного изображения, собственного примера обучающего. Но подражания оказалось недостаточно, поскольку возможности мышления и передачи информации таким образом сильно ограничены. Язык (устная речь - М.Г.), -пишет П. Шоню, - увеличил способность обучения в тысячу, в сто тысяч раз. Однако и язык наталкивается на препятствие временного разрыва и смерти. В этом смысле необходимо и неизбежно появление письменности. «Язык без письменности не может связать поколения, не может стать общим достоянием, разве только достоянием небольшого количества людей»2. Показательно, что Ж. Ле Гофф, о концепции исторической памяти которого говорилось в первой части диссертации, предлагает периодизацию памяти, где критерием членения выступает именно язык. Ле Гофф выделяет: 1) этническую память, присущую обществам без письменности, т.е. первобытным обществам. 2) переход от устной памяти к письменной, время этого перехода знаменует конец Первобытности и начало времени Древних цивилизаций. 3) Память в Средневековом обществе, характеризующаяся неустойчивым колебанием между письменностью и устной традицией. 4) Прогресс письменной памяти (другими словами, письменности), начавшийся в XVI веке в связи с изобретением книгопечатания. 5) Современное развитие памяти, основную черту которого еще трудно определить, но которое, несомненно, будет связано с компьютерной революцией3.
В периодизации Ле Гоффа видно, что способы фиксирования информации меняются вместе с усовершенствованием технических средств. Наблюдается тенденция ко все более точному, исчерпывающему накоплению. Язык как и память при этом обнаруживают свое существование в новых формах: от речи к знакам письма, от письма ко все большей визуализации и «ощутимости» знаков.
Устная речь и письменность тесно переплетены с коммуникацией (общением) и с памятью. Но именно над парой письменность - память в большей степени довлеет время. Насколько язык в форме записанного связывает поколения, настолько же он их разделяет. Важнейшей целью письма является донесение до читателя информации с максимальной ясностью. Автору в большинстве случаев важно, чтобы поняли, что он хотел сказать. И даже если целью текста является отсутствие смысла, все -равно предполагается, что смысл написанного в отсутствии смысла. Точная передача смысла предполагает неизменность языка. Но язык, как и всякое явление, присущее этому миру, не может не изменяться. Соприкасаясь с текстами, мы сталкиваемся с тем, что язык, на котором они написаны, принадлежит другому временному отрезку. А это значит, что мы не знаем или уже забыли ту среду и те условия, в которых язык был бы нам понятен и, следовательно, мы потеряли смысл. Между тем, не забудем о том, что автор хотел, чтобы его правильно поняли! Нам остается только пытаться прочитать текст заново, вложив в него тот смысл, который кажется наиболее правдоподобным. Вот в чем, собственно говоря, проблема языка и памяти. В сегодняшней философии она разрабатывается на уровне вопроса об интерпретации. Эта важная тема еще будет рассматриваться на страницах данной работы.
Итак, письменность предполагает два одновременных процесса запоминание, как удержание точного смысла, и, с другой стороны, забывание, когда слова или другие части языка либо исчезают, либо совершенно меняют значение. В общем-то, изменение значения можно было бы даже выделить в отдельную категорию, либо все-таки отнести к запоминанию, поскольку память не является просто хранилищем информации, а постоянно преобразует ее. Ле Гофф пишет о забывании: «Амнезия (забывание - М.Г.) это не только трудность, наблюдающаяся у каждого конкретного человека... Есть также отсутствие или вольная или невольная потеря памяти у целых народов и наций. Все это может быть причиной серьезных трудностей коллективной идентичности»4. Здесь речь идет не о языке, а о памяти. Потеря информации воспринимается как явление, препятствующее нормальному функционированию общественного самосознания (коллективной идентичности). Тем не менее, естественное желание историка помнить все или максимум того, что можно, чтобы потом не открывать явления заново, созвучно такому же желанию философов и лингвистов, но только в отношении языка.
Идея сделать все конструкции языка понятными и предельно ясными для всех людей всех времен (аналитическая философия языка) выглядит довольно заманчиво. И с этой позиции письменность и память можно рассматривать как великую победу социума над временем. Человечество может похвастаться тем, что научилось накапливать информацию о себе самом так же, как это на генетическом уровне делает природа. Но накопление происходит через изменение. Именно поэтому, открывая страницу древней рукописи, человек тут же осознает, что не понимает смысла написанного, а если и понимает, то ищет подтверждения, правильно ли понял. Здесь время берет свое: доказать правоту оказывается практически невозможно - уже нет того, что было.
С другой стороны, забывание и трансформация смыслов - не повод для утверждения, что познание вообще невозможно. Как раз наоборот -только изменение языка во времени и утрата прежних смыслов показывает, как общество постоянно приспосабливается к новым условиям и как оно решает проблемы, возникающие перед ним. Сожалея об утрате прежних смыслов и досадуя, что мы их не понимаем, мы должны помнить о том, что нас окружают другие смыслы, которые в данный момент более значимы. Они, как это было показано в главе «Память и время» на примере понятия готики, представляют собой нечто новое, актуальное для сегодняшнего дня. Что касается старых смыслов, они по каким-то причинам оказались невостребованными и с течением времени забылись.
Лучше понять соотношение слов и смыслов в языке нам поможет обращение к древнерусской литературе. Восемьсот столетий спустя человек (не специалист-историк), владеющий русским языком, с трудом может прочитать знаменитое «Слово о полку Игореве» в оригинале. Возьмем маленький отрывок текста: «Тогда Игорь възръ на свътлое солнце и видъ отъ него тьмою вся своя воя прикрыты. И рече Игорь къ дружинъ своей: «Братіє и дружино! Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти. А всядемъ, братіє, на свои бръзыя комони, да позрим синего Дону». Спала князю умь похоти, и жалость ему знаменіе заступи искусити Дону великаго»5.
