Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Онтологические и языковые оппозиции в философии античности 15
1.1. Постановка проблемы 15
1.2. Оппозиции понимания бытия и языка в античной натурфилософии 25
1.3. Онтология отношений и природа имени в учении Платона 50
1.4. Аристотель: субстанциальный подход к языку 70
Выводы по I главе 89
Глава II. Онтология отношений и понимание языка в ХГХ-ХХвв 93
2.1. Предваряющие замечания 93
2.2. Два аспекта понимания языка В. фон Гумбольдтом 97
2. 3. Онтосимволическая концепция С. Н. Булгакова 112
2. 4. Язык и бытие в философии М. Хайдеггера 137
Выводы по II главе 155
Заключение 160
Библиографический список 167
- Постановка проблемы
- Оппозиции понимания бытия и языка в античной натурфилософии
- Предваряющие замечания
- Два аспекта понимания языка В. фон Гумбольдтом
Введение к работе
Актуальность исследования. Для судеб интеллектуальной культуры XX в. переломными явились, по крайней мере, два события, надолго определившие весь последующий ход развития человеческой мысли. События эти, связанные с переходом от классической философии к неклассической, получили названия онтологического и лингвистического поворотов.
Критический подход к онтологии и метафизике, сложившийся под влиянием кантовской философии, а также спад интереса к тематике бытия в результате технического прогресса и стремительного развития естественных наук, наблюдаемый в позитивизме, психоанализе, марксизме и других направлениях XIX - начала XX вв., приводят к состоянию «дегуманизации бытия» (Ю. М. Романенко) и изгнанию метафизических вопросов из сферы знания. Однако в XX в. всё больше возрастает потребность в многообразном, а не только научном измерении мира. По мнению М. Хай-деггера, для мыслителей «бытие должно быть постигнуто и сделано темой» [200, 282]. Поэтому в рамках онтологического поворота оно начинает рассматриваться с позиции человеческого существования, а точнее с позиции тех бытийных отношений, в которых находится человек, поскольку сами бытийные отношения отражают всю полноту мира. Бытие дано человеку непосредственно благодаря его встроенности в целостность реального мира и предстает как многомерная, сложная структура. Так, Н. Гартман реабилитирует бытие, указывая, что «отныне "сущее как таковое" покидает свою призрачную даль, становясь как бы предельно близким и осязаемым» [56, 107]. Проблема бытия начинается в самой жизни, касаясь и познаваемого и непознаваемого, примыкая ко всему налично существующему, всем вещам, всем человеческим отношениям, включая и отношения познания. Следовательно, обращение к категории бытия в «новой онтологии» (Н. Гартман) важно и с точки зрения его познания, раскрытия.
Инициаторы онтологического поворота отмечают, что познание, сосредоточенное не на бытии, не стремящееся раскрыть его смысловое наполнение, подменяет собственный предмет: предметом гносеологии оказывается лишь абстрактное знание. Необходимо вернуться к первоначальным способам постановки проблемы бытия, обнаруживаемым еще в античности, и переосмыслить философское наследие, поставив вопрос о направленности и цели самого познания. Такая онтология актуальна в процессе выяснения оснований познания, которые обнаруживают укоренённость в смысле и структуре бытия. Кроме того, «новая онтология» понимает познавательные отношения как бытийные, в процессе которых исчезают искусственные перегородки между субъектом и объектом, объект остаётся тем же, а изменяется субъект. Здесь описывается непосредственно открывающаяся «предданная» человеческому сознанию действительность, которую оно само наделяет значениями. Именно человек конституирует бытие, владея приёмами смыслополагания и смыслосчитывания, становясь созидателем осмысленного бытия. Познание мира превращается в познание характеристик самого субъекта. Но и миру необходим человек для своего явления, ибо он способен услышать голос бытия. Учитывая взаимосвязь бытия и человека, их включённость друг в друга, бытие можно постичь через бытие языка.
В этом контексте особое значение приобретает феномен языка, получивший разнообразный спектр оценок и решений в XX в. Как отмечает Ж. Деррида, «наша историко-метафизическая эпоха должна определить целостность своего проблемного горизонта именно через язык» [69, 120]. Исходным пунктом лингвистического поворота1 является обращение к языку как альтернативе картезианского «cogito». Язык неотличим от сознания, действующего как понимание и осмысление. Основными чертами поворота в философии языка выступают отказ от абстрактных гносеологических и психологических категорий, утративших самого человека, крити-
1 Книга под названием «Лингвистический поворот» вышла в 1967 г. под редакцией Р. Рорти [см.: 219].
ка понятия субъекта, возражение против использования специального понятийного аппарата, употребление естественного языка, обращение к исследованию смысла и значения, анализ концепта осмысленности, стремление рассматривать язык как предельное онтологическое основание мышления и деятельности. Язык расценивается не как средство отображения мира или способ выражения мыслей, эмоций и переживаний, не как абстрактная система знаков, а как самодостаточный и самостоятельный мир, бытийно обусловленный. Очевидна онтологизация языка, поскольку он тесно связан с предметной действительностью, с осознанием структурированного бытия, наделённого смыслом. Язык — это «горизонт онтологии» (Г.-Г. Гадамер), особая форма понимания мира, конструирующая и вербализующая бытие, в которое погружена человеческая индивидуальность. Говоря о такой человеческой личности, надо подчеркнуть её целостность, активность, способность взаимодействовать с миром, умение истолковывать «символический универсум» (Э. Кассирер), созидать новое знание, а не просто зеркально отражать реальность. Поэтому, по мнению Л. А. Ми-кешиной, «для современной философии, перешедшей к новому тысячелетию, всё более насущным и значимым становится стремление соотнести абстракции, категории, системы рассуждений и обоснований с самим человеком — мыслящим, познающим, действующим, чувствующим — в целостности его ипостасей и проявлений» [138, 12]. Здесь речь идет, с одной стороны, об отказе от номиналистической интерпретации языка как абстрактной системы знаков, а с другой — об установке на изучение духовной энергии и внутренней сущности языка, об их связи с когнитивной активностью человека, его социальным и культурным опытом, и об отношении бытия и языка в целом. В широком теоретико-методологическом контексте современных гуманитарных дисциплин такой подход находит своё выражение в глубинном постижении сущности языка.
В свете вышеозначенных аспектов для выявления истоков и основ онтологических и лингвистических изменений рубежа XIX-XX вв. пред-
ставляется актуальным проследить в данном исследовании соотношение подходов к бытию и к природе языка в текстах философов и языковедов разных временных эпох и культур, поскольку опыт этих мыслителей даёт возможность увидеть обновлённую проблематизацию «новой парадигмы гуманитарии» (Л. А. Микешина).
Степень разработанности проблемы. В настоящей работе соотношение вопросов бытия и языка в контексте творчества ряда мыслителей находится на стыке интересов философских, лингвистических и культурологических дисциплин. В связи с этим в научно-исследовательской литературе можно выделить несколько содержательных пластов, представляющих как общий фундаментальный анализ онтологических и языковых категорий в целом, так и их критическую разработку исследователями творчества отдельных философов различных исторических периодов.
Понятие бытия присутствует в философских системах различных эпох и культур. Оно являлось предметом рефлексивного осмысления ещё для древних греков, начиная с натурфилософии и заканчивая основополагающими теориями Платона, Аристотеля. Учения античных мыслителей были развиты и значительно дополнены русскими религиозными философами XIX-XX вв. Н. А. Бердяевым, Н. О. Лосским, Е. Н. Трубецким, П. А. Флоренским, С. Л. Франком и др., которые достигли поистине онтологического, метафизического уровня мышления. К западной традиции рассмотрения бытия, предметности онтологии, многомерности реальности, проблемы смыслополагания мира и иерархии смыслов можно отнести фундаментальные идеи Н. Гартмана, Э. Гуссерля, Ж. Дерриды, Э. Жильсона, Ж.-П. Сартра, М. Хайдеггера, А. Шюца.
Материал по онтологической тематике в историческом и теоретическом ракурсе также весьма обширен и многообразен. Важно назвать исследования отечественных учёных, которые не только продолжают самобытную метафизическую традицию, но и учитывают достижения мировой философии. Здесь затрагиваются вопросы бытия и материи, связи струк-
турных элементов, пространства и времени, взаимоотношений мира и человека (А. В. Ахутин, В. В. Бибихин, Ю. М. Бородай, В. Д. Губин,
A. Л. Доброхотов, И. И. Евлампиев, Р. А. Зобов, Э. В. Ильенков, Л. А. Ко
ган, В. А. Лекторский, С. Д. Лобанов, М. К. Мамардашвили, Б. В. Марков,
3. Н. Морозкина, Н. В. Мотрошилова, А. П. Огурцов, В. А. По дорога,
Ю. М. Романенко, В. И. Свидерский).
Историко-теоретическая база в области лингвистики, семиотики и философии языка представлена именами Ш. Балли, Э. Бенвениста, Л. Блумфилда, К. Бюлера, Ж. Вандриеса, Д. Гринберга, Ж. Делеза, Ж. Дер-риды, Э. Сепира, Ф. де Соссюра, Б. Уорфа, Н. Хомского, У. Эко, Р. Якобсона. В их произведениях систематизированы многие лингвистические концепции, прослежена связь языка и мышления, осуществлена разработка глубинных языковых структур, а таюке генерируются новые идеи и намечены дальнейшие тенденции развития языкознания и философии языка. Внимания также заслуживают монографии, диссертации и статьи современных учёных по истории, теории и философии языка, по конкретным отраслям языковедения и отдельным лингвофилософским аспектам. Источником для анализа и обобщений послужили труды Н. Ф. Алефиренко,
B. М. Алпатова, И. И. Арзамасцевой, Н. Д. Арутюновой, Н. И. Безлепкина,
А. Вежбицкой, Б. М. Гаспарова, О. А. Донских, В. А. Звегинцева,
Е. А. Земской, Л. Г. Зубковой, В. Б. Кашкина, М. К. Петрова, Г. В. Рами-
швили, В. П. Руднева, Ю. С. Степанова, Л. Ц. Тарчимаевой, А. А. Тахо-
Годи, В. С. Юрченко.
Многие из авторов, в том числе и некоторые уже перечисленные, в своих исследованиях выходят за рамки как онтологических, так и языковых идей. Работы В. В. Анцуповой, Н. И. Бересневой, И. А. Бесковой,
A. Л. Блинова, Л. Г. Брюховской, Л. С. Выготского, Л. А. Гореликова,
Н. И. Жинкина, И. Т. Касавина, Т. Качераускаса, Л. П. Киященко,
B. В. Колесова, В. В. Кортунова, Ю. В. Кругляк, Е. Е. Кудаковой,
C. В. Лещева, Т. А. Лисициной, А. А. Леонтьева, Т. М. Любимовой,
А. А. Мельниковой, H. Л. Новиковой, С. Ору, С. Линкера, А. Н. Портнова, С. Г. Тер-Минасовой, М. Фуко, Е. И. Чу буковой, В. Л. Шульца являются интегративными философскими, лингвистическими, психологическими, культурологическими, эпистемологическими и носят комплексный характер.
Содержательный пласт научно-теоретических разработок касается творчества отдельных мыслителей различных эпох, начиная с античности, чьи онтологические и лингвистические концепции легли в основу онтологических и языковых трансформаций рубежа XIX-XX вв.
В научных изданиях, посвященных древнегреческим представлениям о языке, используется понятие «философия имени», выражающее картину мира, проникнутую единством бытия и пониманием его как совокупности отдельных вещей, каждая из которых обладает именем. Обзор литературы показывает, что современные учёные традиционно концентрируются на изучении античными мыслителями подходов к вещи и её имени, процессов именования, возможностей языка и речи выражать объективную действительность: В. М. Алпатов, О. А. Донских, Л. Г. Зубкова, В. В. Ка-ракулаков, Н. Б. Мечковская, Ю. В. Рождественский, И. М. Троцкий,
A. X. Султанов. Онтологию и концепции бытия натурфилософов анализи- '
руют В. П. Визгин, П. П. Гайденко, И. Д. Рожанский и др.
Предметом текстуального анализа диссертационного исследования явились философские тексты Платона и Аристотеля, связанные с онтологической проблематикой и закладывающие основы классической и неклассической парадигм в языкознании. Среди множества научных работ по творчеству греческих мыслителей надо выделить те, в которых интерпретируются категории бытия, логики и языка, рассматриваются их соотношение и взаимосвязи. Это труды антиковедов и историков языкознания
B. Ф. Асмуса, А. Безансона, Т. Ю. Бородай, В. А. Бочарова, Э. Бенвениста,
К. Бюлера, Т. В. Васильевой, В. Виндельбанда, В. Вундта, А. В. Гостева,
B. П. Зубова, Е. П. Логачевой, Р. К. Луканина, Т. П. Матяша, Р. В. Светло
ва, С. Н. Трубецкого, А. Н. Чанышева, П. Д. Юркевича.
Для становления неклассических подходов языкознания важными являются деятели Нового и Новейшего времени - В. фон Гумбольдт,
C. Н. Булгаков и М. Хайдеггер, развившие некоторые идеи античных авто
ров и подходившие к языку онтологически.
Значимый вклад в разработку наследия В. Гумбольдта внесли следующие авторы: А. В. Гулыга, С. Д. Канцельсон, В. Г. Кузнецов, В. И. Постовалова, О. А. Радченко, Г. В. Рамишвили и др. Они проследили эволюцию взглядов немецкого ученого, сделав акцент на деятельностном подходе В. Гумбольдта к языку, выявили связи с герменевтикой и описали дальнейшую судьбу его учения — неогумбольдтианства.
Учение об имени С. Н. Булгакова относится к онтологическому направлению русской философии языка. Имя, по мнению ряда исследователей, становится тем инструментом, благодаря которому происходит проникновение в разнообразные формы проявления сущностей вещей и явлений, в отношения между миром и словом, космосом и языком. Так, И. Ю. Алексеева, Н. И. Безлепкин, Н. К. Бонецкая, В. В. Зеньковский, А. В. Гулыга, И. И. Евлампиев, В. П. Океанский, А. X. Султанов, С. С. Хо-ружий прослеживают связь идей С. Булгакова с платонизмом и аристоте-лизмом, обосновывают метафизическую сущность слова в его подходе.
Вопрос о сущности языка, принадлежащей миру и бытию, решается М. Хайдеггером в рамках фундаментальной онтологии, которая сегодня всесторонне изучена. Внимание большинства авторов акцентируется на рассмотрении понимания М. Хайдеггером бытия и сущего, истины, временности, события, идей, касающихся искусства, науки, поэзии, на исследовании немецким мыслителем языка в феноменологической и герменевтической перспективе (А. В. Ахутин, В. В. Бибихин, Д. Ю. Дорофеев, К. М. Долгов, В. А. Канке, А. Койре, Б. В Марков, Л. А. Микешина, Н. В. Мотрошилова, В. А. По дорога, М. В. Поздняков, В. Г. Пушкин,
Ф. А. Олафсон, В. М. Розин, Р. Сафрански, Ф.-В. фон Херрманн, Д. К. Хоу).
Очевидно, что накоплены фундаментальные и прикладные исследовательские материалы в каждой отдельной области. Отечественные и зарубежные ученые не только заложили основные традиции, но и проделали конкретную работу по освещению, описанию, вычленению различных аспектов соотношения бытийственной и языковой реальностей. В то же время, несмотря на большое число самостоятельных онтологических и лингвистических концепций, для исследователей остаётся обширное дискуссионное поле по проблемам сущности и природы языка, обнаруживается недостаточная ясность в системе корреляционных отношений языка, человека и бытия, не до конца вьывлены механизмы взаимодействия отдельных элементов этих систем.
Объектом исследования являются философские концепции различных эпох, включающие в качестве своих составляющих, с одной стороны, определённые идеи относительно сущего и бытия (онтология), а с другой -идеи о природе языка.
Предметом исследования выступают особенности соотношения между способами понимания сущего и бытия и природы языка в таких философских концепциях.
Цель исследования состоит в том, чтобы показать, что определённому пониманию сущего и бытия соответствует определённое понимание природы языка.
Для достижения этой цели необходимо решить следующие задачи:
- обнаружить в философских учениях Античности и Новейшего времени присутствие, с одной стороны, фундаментальной оппозиции в области понимания сущего и бытия, а с другой стороны, выявить два противоположных друг другу подхода к пониманию природы языка;
продемонстрировать, что в философских учениях Античности (натурфилософия, Платон, Аристотель) имеется связь между способом понимания сущего и бытия и пониманием природы языка;
показать определённое соответствие между способом понимания сущего и бытия и пониманием языка также в философии Нового и Новейшего времени на примере концепций В. фон Гумбольдта, С. Н. Булгакова, М. Хайдеггера;
проследить влияние и развитие онтологических представлений, установленных в Античности, на анализируемые языковые концепции мыслителей Нового и Новейшего времени.
Теоретические и методологические основания работы. Теоретико-методологической базой исследования послужили труды Г.-Г. Га-дамера, П. П. Гайденко, Э. Кассирера, А. Ф. Лосева, Ю. М. Лотмана, Л. А. Микешиной, в которых характеризуются ведущие принципы и формы мышления как классической, так и неклассической философии; разработаны подходы к методологии познания мира и человека; обозначена проблема бытия и дано её осмысление; выявлены особенности языковых структур; предложен сущностный анализ природы языка; рассмотрены взаимосвязи бытия и языка.
Для достижения цели и решения поставленных задач диссертант использовал следующие методы научного исследования: сравнительно-аналитический метод (с целью изучения и сравнения онтологических и языковых воззрений философов Античности, Нового и Новейшего времени); метод историко-философской реконструкции (с целью рассмотрения изменений и эволюции онтологических и лингвистических концепций в разные эпохи); герменевтический метод (для истолкования смысла философских текстов мыслителей различных времен и культур).
Научная новизна исследования заключается в следующем:
- выявлено наличие двух противоположных подходов в области он
тологии, проходящих через историю философии: 1) сущее представляется
в виде совокупности элементов, вещей, субстанций, исходя из которых объясняются отношения между ними; 2) первичными являются именно отношения, определяющие элементы в их многообразных связях. Различие между этими подходами может быть выражено через отождествление сущего и бытия (Аристотель), либо через их противопоставление (Платон, М. Хайдеггер);
- показано, что античные философские учения, рассматривающие
сущее как совокупность элементов и вещей (Демокрит, софисты, в извест
ной мере элейцы, Аристотель), в понимании природы языка склоняются к
конвенциальной теории происхождения имен. В то же время учения, в ко
торых отношения между элементами принимаются как первичные (Логос
Гераклита, числовые соотношения пифагорейцев, умопостигаемые идеи
Платона), постулируют не случайный характер связи имени и сути вещи;
обнаружена двойственность в концепции В. фон Гумбольдта, где, с одной стороны, язык анализируется в качестве знаковой системы, проходящей общие для всех языков ступени развития. Но, с другой стороны, отдельный язык выступает как носитель «самобытного миросозерцания», выражающий присущий данному народу определённый способ видения мира, его онтологию;
представлены идеи С. Н. Булгакова об антропокосмической (антро-поонтологической) природе языка — «в нас говорит вселенная, а не мы» — как развитие гераклито-платоновского учения о слове, выражающем сущность бытия;
прослежена связь между хайдеггеровской критикой понимания языка как договорно устанавливаемого отношения знака и обозначаемого и онтологией М. Хайдеггера, различающей бытие и сущее, а также показана связь этой критики и онтологии с определением-метафорой «язык — дом бытия»;
найдены точки соприкосновения между онтосимволической концепцией имени С. Булгакова и феноменолого-герменевтическим подходом
к языку М. Хайдеггера, раскрывающими глубинные онтологические связи и отношения, где отдельные элементы входят в ряды взаимосвязей. Положения, выносимые на защиту:
онтология как определённый способ понимания бытия и сущего, с одной стороны, и понимание природы языка, с другой стороны, находятся в не случайной связи;
сведение бытия к многообразию налично существующего — единичных, вот этих вещей-предметов, явлений и субстанций — предполагает и понимание языка прежде всего как совокупности предметов-знаков, находящихся в соответствии с внешними предметами;
различение бытия и налично существующего предполагает понимание языка как нечто большего, чем системы знаков, указывающих на предметы, но в той или иной форме выражающего бытийную сторону существующего.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Основные материалы и выводы диссертационного исследования могут быть использованы в качестве теоретической и методологической основы для решения проблем философии, антропологии, лингвистики, культурологии. Его результаты могут практически применяться для учебно-методической работы, для разработки курсов по онтологии, герменевтике, теории и истории культуры, философии языка, а также* спецкурсов по проблемам языка в концепциях М. Хайдеггера, С. Булгакова, В. Гумбольдта.
Апробация исследования. Основные положения диссертационного исследования отражены в научных публикациях, докладывались на Рос-сийско-Белорусской научно-теоретической конференции «Становление сознания специалиста: междисциплинарный диалог» (Киров, 2003), на международных научных конференциях «Рациональность и свобода» (Санкт-Петербург, 2005) и «Повседневность как текст культуры» (Киров, 2005), на Всероссийской научно-практической конференции «Личность-Язык-Культура» (Саратов, 2007), на международной научно-теоретической кон-
ференции «Ценности современной науки и образования» (Киров, 2008), обсуждались на межрегиональном научном семинаре молодых ученых «Знаковое пространство культуры XX-XXI вв. в комплексных гуманитарных знаниях» (Киров, 2008), а также на заседаниях кафедры философии и социологии ВятГГУ.
Постановка проблемы
Для получения отправного пункта в своём изложении обратимся к работе Ю. М. Лотмана «Культура и взрыв». Вначале кратко сформулируем идеи автора относительно языка и внеязыковой реальности, которые послужат методологической основой для дальнейшего исследования [см.: 128].
Язык создаёт свой мир и одним из важнейших вопросов оказывается вопрос перевода содержания языковой системы на внележащую, запредельную для языка реальность. Здесь возникают два следствия. Первое - необходимость более чем одного языков для отражения запредельной реальности. Второе - неизбежность того, что пространство реальности не охватывается ни одним языком в отдельности, а только их совокупностью.
Ю. М. Лотман называет иллюзорным представление о возможности одного идеального языка для выражения реальности. Минимальной работающей структурой является наличие двух языков, неспособных по отдельности охватить внешний мир. Эта неспособность — не недостаток, но условие существования, ибо диктует необходимость другого (другой личности, другого языка, другой культуры). Поэтому «представление об оптимальности модели с одним предельно совершенным языком заменяется образом структуры с минимально двумя, а фактически с открытым списком разных языков, взаимно необходимых друг другу в силу неспособности каждого в отдельности выразить мир» [128, 13].
Далее Ю. М. Лотман пишет о взаимной непереводимости или ограниченной переводимости языков, которая является источником адекватности внеязыковой реальности её отражению в мире языков.
Если заменить внеязыковую реальность, о которой говорит Ю. М. Лотман, сущим как таковым, а вместо языка ввести понимание су щего как такового в виде учения о сущем, то есть онтологии, то, следуя параллельно ходу мысли Лотмана, надо признать необходимость и неизбежность, по крайней мере, двух пониманий сущего, лишь в своей совокупности способных охватить сущее как таковое. В данном контексте это будет означать невозможность построения какой-то одной, наиболее правильной, онтологии. Адекватное понимание сущего возможно только в виде спектра онтологии, то есть при условии нескольких видов онтологии «взаимно необходимых друг другу в силу неспособности каждого в отдельности выразить мир» или, по крайней мере, при наличии некоторой оппозиции двух непереводимых друг в друга онтологии.
Применим этот же ход мысли, но к соотношению самого языка как особой реальности и понимания языка, то есть того, как предстаёт язык в разных философских и лингвистических концепциях. Тогда и здесь будет логичным предположить необходимость и неизбежность, по крайней мере, двух пониманий языка, которые лишь в своей совокупности способны охватить язык как таковой. А это значит невозможность построения какого-то одного-единственного, наиболее правильного учения о природе языка. Адекватное понимание языка возможно только в виде совокупности частных пониманий или, проведём до конца и эту аналогию, оппозиции двух непереводимых друг друга пониманий.
Таким образом, можно предположить, что должны существовать две оппозиции, одна - в онтологии, другая — в понимании природы языка. Следующим, третьим шагом рассуждения будет выдвижение в качестве гипотезы предположения о существовании определённой связи между пониманием сущего и понимаем языка в том смысле, что обе пары оппозиций находятся не в случайном отношении между собой, а как-то коррелируют между собой.
Обращаясь, с одной стороны, к античной истории философии, а с другой — к истории древних учений о природе языка, обнаруживается дей ствительное существование фундаментальных оппозиций как в области понимания сущего, так и в понимании языка.
При всём своеобразии трактовки категории бытия в каждой из древнегреческих философских школ, по мнению ряда исследователей, существуют некие общие признаки, черты, позволяющие на их базе объединить различные способы видения бытия и сущего в две большие группы. Такие признаки подробно проанализированы в работах П. П. Гайденко, Э. Кассирера [см. об этом: 52, 53, 54; 92, 93, 94, 96]. Опираясь на рассуждения этих авторов, представляется возможным логически вывести два стержневых оппозиционных онтологических подхода к рассмотрению мира, которые, несмотря на изменения и трансформации обусловливают развитие науки в целом.
Но вначале важно обозначить смысл некоторых используемых в диссертационном исследовании терминов (бытие, сущее, онтология) во избежания впечатления оторванности его языка от греческой традиции.
В русском языке есть разнокоренные глаголы «быть» и «существовать». Абстрактное существительное «бытие», образовано от глагола «быть». Однако в философском значении и в повседневной речи под бытием можно понимать «существование», «реальность», «жизнь», «все вещи в целом», «весь мир». В греческом языке указанным русским глаголам соответствует только один глагол — єіуоа. Именно он послужил здесь основой для образования понятий «сущее» и «бытие».
Оппозиции понимания бытия и языка в античной натурфилософии
Обзор литературы, посвященной античным учениям языка, показывает, что современные исследователи, так же как и древнегреческие авторы, традиционно концентрируются на изучении вопросов, касающихся вещи и её имени, процесса именования (номинации, установления имени), возможности языка и речи выражать объективную действительность [см. об этом: 4; 7; 74; 90]. Общепризнанной является точка зрения, признающая влияние мифопоэтической традиции на греческую философию и её представления о языке. Авторы выделяют такую архаическую особенность пралогического мышления как разные виды фидеистического отношения к слову, а точнее, веру в словесную магию, которая базируется на принципе связи между именем и предметом [5, 22; 7, 94; 74, 16; 135, 29; 136, 273]. Рассмотрено соотношение предметной действительности и имени, когда имя служит, с одной стороны, «орудием осмысления самой вещи в её реальных связях» [186, 9], а с другой - «слово оказывается важной частью предмета» [74, 17]. Таким образом, на основании исследований по античным теориям языка, можно сделать вывод о том, что имя и вещь в древности мыслятся в тесной взаимосвязи. Говоря словами А. Ф. Лосева, в имени происходит «встреча всех возможных и мыслимых пластов бытия» [125, 25].
Необходимо пояснить, что античное сознание знает только чувственно-материальную действительность, имеющую «вещевистский характер» [120, 386]. Однако в таком мышлении вещи не только дискретны, но они обладают свойством континуальности, здесь всё переходит и превращается во всё: «Дискретность и континуальность непрерывно и обязательно существуют везде и всегда, они существуют также и в каждой отдельной вещи» [118, 18].
Абсолютный вещизм античного мышления охватывает также и сферу идеального: «...всё идеальное дано в нём вещественно, субстанциально, целиком материально и целиком зримо физическим зрением» [118, 23]. Вещь для мышления древнего грека - самодостаточное, всемогущее начало.
Под влиянием подобного вещественного понимания материально-чувственного космоса и язык как целое начинает определяться в качестве совокупности имён вещей, предметов, явлений и средства их обозначения, он «не заключает в себе ничего специфически языкового, несвойственного самим вещам...» [186, 10]. В греческих теориях появляется «философия имени», являющаяся выражением картины мира, проникнутой единством бытия и представлением о нём как о совокупности отдельных вещей, каж-дая из которых обладает именем". Внимание античных учёных приковано к наименованию. Лингвистические категории «речь», «слово», «имя», используемые и анализируемые греческими авторами в своих трактатах, позволяют сказать, что данные понятия не являются прерогативой только теории языка, они относятся к области метафизических изысканий. Происхождение, строение слова (например, фонетическое), его сочетаемость с другими словами, разнообразные языковые отношения отражают природу вещи или представления о ней, её свойствах и в целом о сущем. Соответственно, раз имя вещи принадлежит вещи, то имена относятся к сфере бы тия вещей. Мир вещей и мир имён — это единая действительность. «Каждая вещь — единый целостный комплекс, живой носитель конкретных отношений, от которого не абстрагируются отдельные элементы, в том числе имя. Имя не существует вне вещи, и, совершая какие-либо операции над именем, мы воздействуем на вещь, подчиняя её нашей воле» [186, 8-9]. Имя вещи и вещь как таковая неотделимы друг от друга, слово таит в себе магическую силу, позволяющую проникать в сущность вещи.
Поэтому, с одной стороны, в архаическом и более позднем философ-ско-логическом мышлении именование может устанавливать суть вещи, может влиять на вещь. Язык воздействует на восприятие мира, являясь способом оформления этого мира. И здесь главное в процессе именования не просто постичь сущее или свойства отдельных вещей через язык с помощью имён, но важно сказать о них что-то определённое, дать конкретное наименование, номинацию, осознать и отметить их самодостаточность и автономность - вот почему происходит обращение к языку.
Интересно, что связь между языком и восприятием мира как совокупности определённых дискретных вещей иллюстрируется этимологией самого слова «вещь», зафиксированной в словарях. Анализ происхождения данного слова в разных языках (в том числе и греческом), относящихся к индоевропейской языковой семье, обнаруживает, что первоначальными значениями слова «вещь» были: «названное», «говорить», «слово», «голос», «речь», «глас» и т. п., восходящие к единой индоевропейской основе vek-; uek-. [см.: 191, 309- 310; 206, 148-149; 208, 40; 212, 83-84]. Именование привносит дискретность в содержание встречи человека с сущим. Имя вещи вносит в саму вещь «отграниченность» (А. Ф. Лосев), определённость, даёт ей наличие предела, дискретности, возможность быть отличной от других. Таким образом, имя и язык — это способ понимания бытия в особом ракурсе, а именно — его постижения в качестве конкретной совокупности окружающих дискретных вещей. Именно в таком смысле бытие определяется языком.
Предваряющие замечания
Основные оппозиции понимания бытия и языка, сложившиеся в науке, в философии и в истории языкознания к XIX-XX вв., как было показано в I главе, своими истоками уходят в античность.
Начиная с натурфилософии и под влиянием онтологии Аристотеля, появляется концепция «понятий-субстанций» (Э. Кассирер), субстанциальный подход, определявший развитие науки вплоть до XX в. Так, М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорский отмечают, что «европейская культура могла бы пойти от Платона и в одну и в другую сторону. Более того: была, очевидна возможность какой-то средней линии. Но она пошла в сторону Аристотеля» [130, 192]. Этот подход представляет понятие как описание некоторых реальных субстанций, содержащихся в вещах: понятие отражает некую сущность (субстанцию) предметов и явлений, принадлежащих к области определения понятия. Сущность обозначает обобщение эмпирических фактов. «Понятие есть лишь копия данного; оно означает лишь известные черты, находящиеся в восприятии как таковом» [94, 134]. Здесь присутствуют теоретические понятия, которые вычленяют из фактов их общее тождественное содержание, но в эпистемологическом плане набор эмпирических фактов первичен по отношению к теоретическим понятиям. Поэтому наблюдается тенденция, как пишет исследователь А. X. Султанов, «опредмечивания сущего», чётко проявившая себя именно в Новое время: «Мир понятый как научная картина мира - это по существу систематизированная научная опредмеченность сущего. Ничего подобного в столь откровенной форме до Нового времени не было...» [183, 96].
В данном случае и язык предстаёт как предмет для изучения, некий «мёртвый продукт», душа и «живость» языка исчезают, то есть в науке происходит подмена самого языка, его творческой энергии предметностью. Именно эту предметность, культурно-исторические напластования в виде литературы, слов, правил, грамматики и изучает наука — филология. С точки зрения М. Фуко, в XIX в. язык замкнулся на самом себе, приобретая собственную плотность, развёртывая собственную историю, законы и объективность. «Он стал объектом познания наряду с другими объектами... Пожалуй, в нём имеются некоторые специфические понятия, однако всякий анализ языка укоренён на том же самом уровне, что и любой другой анализ эмпирического познания» [197, 320]. Происходит разрыв онтологической связи между словом и вещью, в результате слово лишилось бытий-ственности, превратилось в произвольный знак, условный символ. Тезис о произвольности языкового знака, по мнению А. X. Султанова, очень ярко, наиболее завершённо и откровенно выражает существо новоевропейской тенденции опредмечивания сущего [183, 97]. Бытие вещи становится независимым от способа обговорённости в языке, в слове. Через слово вещь только называется. Такой подход можно назвать «абстрактным объективизмом» (В. Н. Волошинов). Язык здесь рассматривается как устойчивая неизменная система нормативно тождественных языковых форм, преднаходимая индивидуальным сознанием и непререкаемая для него; законы языка есть специфически лингвистические законы связи между языковыми знаками внутри данной замкнутой языковой системы; индивидуальные акты говорения являются случайными преломлениями и вариациями [47, 270-271]. В этом случае происходит отвлечение от субъектности и индивидуальности носителя языка, от смысловой нагруженности в языке, от способности к диалогу.
Развитие науки в XX в., по мнению Э. Кассирера, Н. Гартмана, К. Лоренца, опровергло аристотелевский подход-отражение. На первое место в познании выходит идея, для которой важны не отдельные объекты, но всеобщие структуры отношений, передающие и описывающие реальность как целостную. Здесь осуществляется переход к анализу отношений, логических связей, связей смыслов. Это онтология отношений, названная Э. Кассирером концепцией «понятий-функций», где понятие выполняет определённую функцию: координацию отдельных фактов и включение их в сложную систему взаимодействия. Отдельное, хотя и обладает самобытным значением, не является отдельным: оно входит в ряды взаимосвязей и становится элементом логической, телеологической или причинной системы. Понятия здесь оказываются первичными по отношению к фактам, они определяют содержание фактов, устанавливая их место в сложной системе координации всех возможных явлений данного уровня и выявляя различный смысл предметных взаимосвязей. Также и понятие качества предмета, согласно данной точке зрения, включает в себя понятие отношения. Отказ от абсолютности предметов и их качеств не подразумевает отказа от объективности познания. Однако функция такого познания уже не ограничивается одним содержанием предмета изучения, а делает зримым подразумеваемый смысл, систематическую и телеологическую взаимосвязь.
Многое в данном подходе сближает его с идеями феноменологии, где подчёркивается значение естественных, повседневных категорий и законов познания, поскольку опыт жизненного мира, мира повседневности невозможно описать в единых, универсальных для всего человечества понятиях и категориях. Цель феноменологии заключается в реконструкции опыта и понимания, которые «переживаются» человеком, а не просто моделируются с помощью абстрактных категорий и законов, далёких от природы сознания и познания. Ещё одна феноменологическая посылка важная для нашего изложения проблемы понимания бытия, сближающая феноменологию с рассматриваемым выше подходом, «состоит в отказе от атомистической трактовки исходных данных познания, от понимания их как нейтральных, лишённых смысла и связей элементов в пользу целостного их понимания, предполагающего изначальную включённость в некое иерархически организованное целое. При этом смысл элементов оказывается изначально зависим от смысловых связей, существующих в целом» [158, 88]. Бытие рассматривается как реальность, связанная с вещами, человеком и его существованием. Язык же становится частью человеческой реальности, в которой вещи являются уже частью жизненной целостности.
Два аспекта понимания языка В. фон Гумбольдтом
Анализ творчества В. фон Гумбольдта позволил увидеть здесь особые подходы к пониманию природы языка, связанные с описанными выше онтологическими концепциями. С одной стороны, немецкий лингвист рассматривает язык в качестве отдельного предмета изучения, требующего исторического и системного рассмотрения. Но с другой стороны, для него язык - это деятельность, конструирующая действительность, которая невозможна без тесной связи с человеком, его мышлением и сущностью. Этот второй путь ведёт к иной, более глубинной возможности исследования языка.
Уже в начале ХГХ в. В. фон Гумбольдт совершает попытку «превращения языкознания в систематическую науку» [66, 347]. Эта отдельная дисциплина с определёнными целями должна сделать, по его мнению, «язык — и язык вообще, и отдельные языки - предметом самостоятельного, от всего постороннего свободного и систематического исследования» [66, 349]. В русле данной задачи лингвист создаёт свою науку — сравнительную антропологию, «которая, опираясь на антропологию всеобщую и полагая известными родовые характерные признаки человека, занимается лишь его индивидуальными различиями, отделяет случайные и переходящие от существенных и постоянных, исследует свойства последних, определяет их причины, даёт им оценку, устанавливает методику работы с ними и предсказывает их будущее развитие» [66, 318]. Он считает, что изучение индивидуальных человеческих черт приведёт к следующему этапу - постижению разнообразия человеческой природы и многообразия характеров народов в целом, что, в свою очередь, поможет решить всеобщую задачу человечества, «дабы человечество достигло ясности относительно самого себя и своего отношения ко всему зримому и незримому вокруг себя и над собой» [цит. по: 161, 96].
А поскольку язык неотделим от условий существования человека и «всегда предполагается во всех возможных попытках его сущностной характеристики» [165, 104], то именно он является тем фактором, который во многом определяет менталитет, формирует групповые черты, индивидуальные и некоторые общие с другими народами. «Отдельный человек всегда связан с целым — с целым своего народа, расы, к которой он принадлежит, всего человеческого рода. Жизнь индивида, с какой стороны её ни рассматривать, обязательно привязана к общению» [65, 63]. Необходимо также учитывать, что нет единого общечеловеческого языка, но есть разнообразие языков, поэтому через изучение многообразия можно постичь богатство мира и нечто целое, основу бытия, в том числе и внутреннюю сущность человеческого бытия. Рассмотрение В. Гумбольдтом данных особенностей происходит уже в рамках сравнительной лингвистики, что позволяет исследователям (например, Г. В. Рамишвили) говорить о переходе в его творчестве от сравнительной антропологии к сравнительной лингвистике [см.: 164].
В своей сравнительной антропологии и лингвистике В. Гумбольдт выдвигает идею, что через язык говорит «сила субъекта» и «дух народа», поэтому он сосредоточивает своё внимание на индивиде и совокупном индивиде, индивидуальном и всеобщем. Именно на эту сторону лингвофило-софского наследия языковеда обращает внимание М. Хайдеггер в одной из своих статей. Он пишет, что немецкий лингвист «даёт слово языку как одному из видов и типов выработанного человеческой субъективностью мировоззрения», а путь этого учёного к языку обусловлен «стремлением в единой картине представить совокупность духовно-исторического развития человечества в его цельности, но одновременно также и в его всегдашней индивидуальности...» [199, 263]. Однако, по мнению самого М. Хайдеггера, подобный путь уводит от подлинной сущности языка10.
Хотя между языками разных народов есть огромные различия, В. Гумбольдт считает, что все они проходят единый путь развития. «Это становится ещё более ясным, если подумать о том, что и воздействующие на человека и тем самым на его язык условия окружающей природы по большому счёту те же самые, и средства, которыми пользуются все языки как звуками, заключены не в слишком широкие границы... Во всех языках поэтому встречается единообразие, и была бы тщетной надежда отыскать в каком-либо из языков что-либо совершенно новое» [цит. по: 161, 97]. В этом учёный следует сложившейся в науке того времени традиции рассматривать языки через их стадии развития, которые, в свою очередь, отражают разные уровни развития тех или иных народов.
