Содержание к диссертации
Введение
Глава I Логика развертывания гносеологических аспектов языковой семантики
1 Развитие философских идей о познавательной роли языка в античности и средневековье 13
2 Сущностные характеристики категории Dasein как "места" раскрытия бытия звука 25
3 Многообразие характеристик смысла в исследованиях семантики языка 38
4 Звук как "активное бытие" смысла 60
Глава II Роль звуковой семантики в процессе понимания конструируемой смыслом языковой реальности
1 Основные подходы к определению фонетических характеристик языка 69
2 Фонема как наименьший осмысленный сегмент языка 89
3 Проблема круга понимания в языке на основе исследования его звукового слоя 101
4 Диалектика условного и безусловного как основа звучащей речи 118
Заключение 128
Список литературы 1
- Сущностные характеристики категории Dasein как "места" раскрытия бытия звука
- Многообразие характеристик смысла в исследованиях семантики языка
- Фонема как наименьший осмысленный сегмент языка
- Диалектика условного и безусловного как основа звучащей речи
Сущностные характеристики категории Dasein как "места" раскрытия бытия звука
Разными путями мыслители приходили к представлению о неких соответствиях между бытием, языком и мышлением. Определение Хайдеггера языка как "дома бытия" могло бы возглавить такого рода исследования, которые имеют глубокие корни в античной культуре. Изучение произведений древних авторов приводит нас к категории "логос". М. Хайдеггер, рассматривая смысл и место понятия Хоуос; в древнегреческой философии, пришел к выводу, что в основе своей Xojoq означает собирательное единение (Ієуєш, т.е. "сочетать"; рус. "считать", "отчет", "четкость", "читать", лат. legere , нем. lesen). Этим характером отчетливости и многосложной членораздельности, как замечает Т.В.Васильева, логос и отличается от других понятий, с которыми он соприкасается: "речь", "ум", "мысль", "эйдос" (25).
Как известно, понятие "логос" было важнейшим понятием у древних греков. Для Гераклита логос выступает как "...всеобщее, универсальное, объективное значение вещи" (87, с. 35). "Хотя логос всеобщ, большинство людей живет так, как если бы имели собственное понимание" (82, с. 41). "Мышление - великое достоинство, и мудрость состоит в том, чтобы говорить истинное и чтобы, прислушиваясь к природе, поступать с ней сообразно" - утверждает Гераклит (там же, с. 51). Логос и есть внутренняя мера для вещи, позволяющая определить истинное действие, отличить его от субъективного, эгоистичного образа действий. Под истинным подразумевалось действие социально одобряемое и соответствующее сущности вещи. Можно согласиться с А.А.Леонтьевым, который считает, что "знаменитый античный спор "о правильности имен", во всяком случае, в своих истоках, был спором о том, насколько имя "онома" - приближается к "логосу", а, следовательно, - насколько оно способно служить орудием философского познания сущности вещей" (67, с. 5). Наряду с понятием "логос" у Гераклита использовалось и понятие "номос", которое понимается им как нечто общепринятое. Можно поступать сообразно природе ("фюсей"), а можно сообразно закону ("номо"). Как пишет Штейнталь, "Номос" определяют люди сами для себя, не зная, во имя чего определяют, природу же устанавливают боги" (170, с. 51-52). Логос природная сущность, номос - закон или общепринятое мнение. Но есть и имя как таковое - "онома". У Гераклита его нет. Соответствие имени и логоса лучше всего раскрывается в диалоге Платона "Кратил". Один из трех собеседников Кратил придерживается гераклитовского мнения, что у всякой вещи есть правильное имя, врожденное от природы, но принадлежит на основании закона и обычая тех, кто этот обычай установил (99, с. 622). Позиция Кратила в чем-то близка учению софистов. Для него всякое конкретное слово (точнее, имя, онома) правильно, поскольку оно существует, если оно не правильно, это не имя. Кратил анализирует лишь одну сторону вопроса - отношение вещи к имени и игнорирует общепринятый, социальный контекст именования. Второй собеседник, Гермоген делает другую ошибку: он объявляет именование делом каждого отдельного человека, продуктом свободного выбора и сводит саму идею "правильности" к простому "договору и соглашению". На этих ошибках и ловит спорщиков Сократ. Он рассуждает следующим образом: не для каждого каждая вещь существует по-своему, вещи сами по себе обладают некоторой прочной сущностью безотносительно к нам и независимо от нас. Эта сущность проявляется и познается нами в действиях с вещами (там же, с. 617). Имя, чтобы быть правильным, должно истинно именовать вещь, то есть верно отражать ее объективные и не зависящие от человека свойства (там же, с. 621). Но именование - тоже действие, а имя, онома, - орудие. Возникает вопрос: орудие чего? "Поучения и разбора сущности". Но оно - не источник познания вещей: такой источник - сами вещи. Ответов на такие вопросы как: кто же создает слова, кто передает нам употребляемые нами слова, нет. Сократ подсказывает его: номос, то есть обычай или закон. А тот, кто создает слова, - законодатель ("номотетик"). Но здесь не имеется ввиду логос. Здесь речь идет о номосе. Кстати, само слово "логос" в "Кратиле" встречается только в смысле "связная речь", частью (элементом) которой является имя. Рассмотрим тезис Платона: правильность имени определяется в его соотношении с речью - логосом. Дело в том, что именно речь (не само по себе имя как таковое) раскрывает суть вещей. Обозначение того, что мы говорим, "делание" этого обозначения понятным собеседнику и есть истинное именование. По мнению Платона, «правильность языка лежит в возможности сообщения, то есть выражения или изображения выраженного» (94, с. 132).
Имя, онома - не единственный составной элемент логоса: наряду с ним выступает "рема"1. Штейнталь дает интересный анализ содержания этих понятий у Платона, подчеркивая, что это не субъект и объект в грамматическом или логическом смысле и тем более не имя и глагол. Логос - это соединение идей, выраженных в словах, или "членораздельная, четко артикулированная и отчетливо выраженная вовне мысль" (25, с. 298). Эти идеи - идеи двоякого рода: собственно идеи (эйдосы) или образы вещей, но также и звуковые знаки ("семейа") для образов вещей и идей. Логос - не просто оперирование словами (знаками), а оперирование сущностями при помощи слов. Логос Платона можно охарактеризовать как действо, акт приближения и приобщения мира вещей к миру абстрактных сущностей.
Демокрит употреблял этот термин в значении «словосочетание, семантически целостная часть предложения» (128, с.18). Фундаментальна сама идея знаковости языка у Платона. Слова суть знаки вещей и идей. Отдельные идеи, соединяясь друг с другом, дают диалектическую структуру особого рода - "дианойю", или диалог. Результатом этого диалога является "докса", или мнение, которое отображается при помощи знаков в логосе. Логос имеет особую структуру, отличную от дианойи. Иначе говоря, докса - это содержание, которое человек выражает в речи, в логосе. Платон определяет ее как "словесное выражение, но без участия голоса и обращенное не к кому-то другому, а к самому себе, молча". (94, с. 149).
Мы видим зримые ситуации, действия, осязаемые вещи, но то, что их соотносит, связывает, образует смысл, остается часто невидимым. Возникает вопрос: каким образом языковое воплощение создает из мысли как чисто интерсубъективного образования нечто объективное? Этот вопрос подводит нас к проблеме истока языка, требует разъяснения способа бытия идеальных образований.
Еще в библейских легендах мы находим два противоречивых решения вопроса о происхождении языка, отражающих различные исторические эпохи в развитии воззрений на эту проблему. В первой главе книги Бытия сказано, что бог творил словесным заклинанием, и сам человек был сотворен силой слова, а во второй главе той же книги рассказывается, что бог творил "молчком", а потом привел к Адаму всех тварей, чтобы человек дал им имена, и как он назовет, так чтоб и было впредь.
Многообразие характеристик смысла в исследованиях семантики языка
Не способствует этому также и то, что смысл характеризуется нечеткостью, вариативностью, изменчивостью, субъективностью, вследствие чего он практически неформализуем и, что самое главное, он плохо поддается непосредственному наблюдению. С.С.Гусев и Г.Л.Тульчинский, обращаясь к проблеме смысла, приводят слова Американского психолога М.Б.Крилмана, достаточно четко характеризующие данную ситуацию: «...смысл, подобно загадочной Золушке, остается по-прежнему нераспознанным и неуловимым. Возможно, что одна из трудностей здесь кроется в том, что разные поклонники этой Золушки представляют ее каждый по своему, и ее многоликость увлекает их на поиски ее различных проявлений...Одни сосредоточивали свое внимание на ее интеллектуальных качествах, другие же воображали ее чувствительной и эмоциональной. Были и такие, кто, смирившись с окутывающей ее тайной, заранее согласились, что...она по сути своей недоступна и непонятна» (41, с. 43). Таким образом, скептическое отношение со стороны лингвистов к категории смысла не лишено определенных оснований. Но, тем не менее, мы должны приблизится к пониманию сущности этого нечеткого, загадочного и постоянно ускользающего от наблюдения явления.
В настоящее время о смысле говорят применительно практически ко всем уровням языковых единиц как об одной из наиболее важных их составляющих.
На уровне порождения именно смысл программирует отбор и распределение языковых единиц и тем самым задает ту или иную форму высказывания. При понимании смысл также играет решающую роль. Другими словами, необходимость смысла возникает там, где существует необходимость понимания, предполагающего осмысление.
Рассмотрим некоторые работы, являющиеся, с нашей точки зрения наиболее характерными для данной проблематики. Существенный вклад в исследование проблемы смысла внесла так называемая «аналитическая философия», берущая начало от Б.Рассела и Л.Витгенштейна, которая поставила задачу логического анализа языка. Заслуга такого логического подхода заключалась в четком различении обозначаемых предметов (денотатов), их имени и смысла, как способа обозначения этих предметов. (Как известно, различение смысла и значения восходит к одному из представителей данного направления Г.Фреге. Временно мы оставляем эту дисгинкцию в стороне).
Совсем с другой стороны к проблеме смысла подошла философия в ее феноменологическом варианте, где во главу угла была поставлена личность, осмысливающая мир, понимающая и делающая свой смысловой выбор. Однако достаточно конкретного определения смысла здесь не было сформулировано. Г.А.Чупина, анализируя взгляды Г.Гуссерля, приходит к выводу, что для него смысл - это актуальная ценность, значимость предмета для субъекта. Отсюда следует, что смыслы функциональны: предмет, поступок, действие, высказывание приобретают смысл в рамках целого - жизненной ситуации и шире - жизнедеятельности человека, если это оказывается значимым для ее самосохранения, развития (149).
Ценность, значимость как важнейшие признаки лежат в основе определения смысла и в работах современных отечественных философов. Сюда, прежде всего, относится работа С.А.Васильева (23), в которой рассматривается проблема синтеза смысла при создании и понимании текста. Этот автор считает, что прекрасной аналогией для смысла является ценность. Для иллюстрации данного утверждения он приводит следующий пример. Деньги имеют ценность, не зависящую ни от веса, ни от размера купюры. Как только их отказываются принимать и обменивать на товары, они теряют свою ценность, не утратив при этом ни одного из своих материальных свойств.
С.А.Васильев различает предметный смысл и текстовый. Предметный смысл связывается им с механизмом вычленения, осознания предметов реальной действительности. В связи с этим основу смысла, по мнению автора, составляет способность устанавливать тождество и различие при помощи логической операции сравнения. Вещи неразличимы, если имеют для человека равный смысл, как неразличимы штампованные экземпляры одной и той же детали. Этот автор выделяет несколько составляющих смысла. Одной из таких составляющих является предметная объективизация человеческого опыта в виде знания о данном предмете. Однако оно, по мнению автора, образует лишь наиболее общую составляющую смысла, интерсубъективную по своему источнику, имеющую общечеловеческую ценность. Помимо этого смысл содержит и такие компоненты, которые выражают жизненные установки ее носителей, их особые отношения к предметному миру. Эти две составляющие смысла лежат в основе межиндивидуального общения, а потому откладываются в сознании и фиксируются как устойчивые, повторяющиеся компоненты, постоянно воспроизводимые в речи. Здесь мы видим аналогию с двумя основными компонентами значения, когнитивным и модальным (там же с. 95-98). Кроме того, в состав смысла входит индивидуальный опыт, личностные отношения индивида к предмету и возникающие отсюда привязанности, эмоции, памятные ассоциации, которые выделяют данный предмет из множества похожих на него. Все это составляет, по терминологии автора, «смысл-ценность», который имеет отношение не только к предметному миру, но реализуется и на уровне текста, составляя один из его смысловых уровней. Другой уровень текста составляет «смысл-сообщение» т.е. то, что хотел сказать автор.
Фонема как наименьший осмысленный сегмент языка
На данном этапе развития фоносемантических идей наиболее четко выделяется и прослеживается проблема определения фоносемантической единицы: что ею будет - звук, фонема, звукобуква или буква? Смысл этой проблемы в том, что, по мнению ряда исследователей, определенным значением будет обладать не только звук, но и буква или звукобуквенный комплекс.
Еще Дионисий Галикарнасский в своем сочинении «Об изложении имен» останавливался на некоторых ассоциациях, которые связаны, по его мнению, с буквами. Подобное соотношение письменного знака и производимого впечатления было характерно и для М.В.Ломоносова: «...частое повторение письмени А способствовать может к изображению великолепия, великого пространства, глубины и вышины, также и внезапного страха; учащение письмен Е, И, Ъ, Ю к изображению южности, ласкательства, плачевных или малых вещей; через Я показать можно приятность, увеселение, нежность и склонность; через О, У, Ы -страшные и сильные вещи: гнев, зависть, боязнь и печаль...» (74, с. 17). Позднее, уже в конце XIX века, складывается представление о звукобукве, которое в основу своих исследований кладет А.П.Журавлев: «По нашему мнению, носителем фонетического значения является звукобуквенный психический образ, который формируется и четко закрепляется лишь под влиянием буквы...» (49, с. 36). Л.Н.Санжаров же поясняет, что идея А.П.Журавлева о звукобукве восходит к П.П.Соколову, который писал о том, что восприятие гласной состоит из нескольких элементов: звука, графического знака, мускульно-осязательного ощущения при написании. То есть получается, что традиции звукобуквенного рассмотрения в плане соотношения акустического или (и) графического образа со значением достаточно стары. А.П.Журавлев пишет: «Зависимость символики звуков от их акустических признаков и артикуляции обнаружил еще Э.Сепир, показав, что в парах звонкий глухой (d, b-p) звонкие воспринимаются как «большие», глухие - как «маленькие», а среди гласных заднеязычные (о, и) оказываются «больше», чем переднеязычные (і, е)» (там же). На акустическую основу символики звуков разных классов указывается и в более поздних исследованиях. Г.Кронассер, сравнивая звуковые оформления сходных значений в примитивных языках, отмечает устойчивую связь звуков высокого тона со значениями «маленький», «слабый», «тонкий», «нежный», а звуков низкого тона со значениями «большой», «многочисленный», «массивный», «медленный»... Так Р.Якобсон, рассматривая восприятие акустических признаков звуков, кроме противопоставления «низкий-высокий», которое он соотносил с восприятием «темный-светлый», отмечает еще, что признак «компактный-диффузный» связан с представлением о размере («большой-маленький»), а противопоставление бемольных и простых производит впечатление ощущение глубины, ширины, веса и грубоватости по сравнению с тонкостью, высотой, легкостью и пронзительностью...» (там же, с. 24-25). Этот отрывок дает понять, что наряду с развитием идей о звукобукве активно распространялись идеи о связи акустической стороны звука со значением.
Есть ученые, которые выбирают фонему в качестве единицы фоносемантики; это такие авторы, как С.В.Воронин, А.Б.Михалев. У первого читаем: «...цели ФС: изучение ЗИ как необходимой, существенной, повторяющейся и относительно устойчивой непроизвольной фонетически (примарно) мотивированной связи между фонемами слова и полагаемым в основу наименования признаком объекта-денотата» (33, с. 22). Эта информация не только дает возможность понять, насколько широко обращение к фонеме как единице фоносемантики, но и указывает на то, что при таких подходах ее свойства, природа рассматриваются именно как свойства абстрактной, изолированной единицы.
Исследованию фонемы на разных уровнях отведено большое место и в работах А.Ф.Лосева (77). Автор «Философии имени» не просто анализирует данную единицу с привычных позиций. В его понимании фонема - многоуровневое образование. Звук - это лишь составляющая часть фонемы. Сами звуки тоже имеют сложную структуру. В их понимание, например, входит представление о звуке человеческого голоса, представление о членораздельном звуке. Система А.Ф.Лосева отличается многогранностью и сложностью. «...От...значения звуков как звуков, от значения фонемы как совокупности определенных звуковых явлений необходимо отличать значение самого слова, самого имени... Я должен понимать фонему как фонему. Но чтобы понять фонему как слово, я не могу ограничиться чисто фонетическим значением. Я должен при помощи фонематического значения понимать и высказывать еще особое значение, уже не фонематическое. Только тогда и может идти речь о слове как именно о слове, а не о наборе звуков, хотя и определенных по своему смыслу» (77, с. 38).
На сегодняшний день признание получили следующие основные положения фоносемантики: 1) непроизвольность языкового знака (С.В.Воронин, Р.О.Якобсон, А.П.Журавлев); 2) рассмотрение звука в фоносемантике именно с опорой на его акустические свойства (Р.О.Якобсон, Г.Фант, М.Халле); 3) признаковый характер звукового значения (А.П.Журавлев, Р.О.Якобсон).
То, что любые звуки могут нечто изображать, доказательства не требует. Например, музыкальное искусство, как и любой другой вид искусства, что-то выражает и изображает, а звуки человеческого голоса могут многое сказать о самом человеке: мужчина это или женщина, молодой он или старый, в каком он настроении и т.д. Некоторые ученые строят на этом целые системы исследований, основываясь на художественно-изобразительных свойствах звуков. Например, известна аллитерация - древнейший стилистический прием усиления выразительной речи, в особенности стиха, повторами согласных звуков. Долгое время привлекает мастеров художественного слова и исследователей явление звукописи - соответствие фонетического состава фразы изображенной картине или последовательно проведенная система аллитераций, которая подчеркивает образную законченность поэтической фразы. Известен также прием звуковой метафоры, которая в работах Г.О.Винокура получила название «поэтическая этимология»: «...вид двойного или тройного звукового параллелизма, когда поэт подбирает к первому члену сопоставления фонетически близкие слова, подчеркивая тем самым единство звуковой структуры стиха» (Квятковский А. 129, с. 33).
Диалектика условного и безусловного как основа звучащей речи
В системе языка существуют различные (альтернативные) способы выражения "одной и той же" ситуации действительности. Выбор между альтернативами - есть модельное представление динамики ситуации.
В ментальном мире говорящего единожды увиденное могло по-разному "произойти", происшедшее фиксируется, "выхватывается" из общего потока действительности, после чего входит в коммуникацию.
Типы альтернатив (моделей) различаются не по конструктивной роли в высказывании, а по признакам, отсылающим к категориям ментального плана и конструируемой языком "реальности". Эти признаки в языке имеют онтологический статус: они разграничивают "схваченные" средствами языковых реалий типы осмысленности мира. Описание типов альтернатив не исчерпывается указанием на внутренний смысл соответствующих языковых форм. Необходим универсальный критерий, позволяющий учесть (помимо языковых значений) заключенные в них модели освоенного языком и познанного человеком мира.
Применительно к процессам производства высказывания и в отношении к онтологическим объектам смысл звуковых оппозиций различен. Это видно на примере звуков и их сочетаний (морфем) с различным объемом дифференциальных свойств. Составляющие одних и тех же морфем по-разному описывают устройство мира. Некоторые из них служат исключительно коммуникативной функции языка, другие отражают информационные нюансы познавательной ситуации. Исследование звуков и их сочетаний состоит в выделении смысловой субстанции, непосредственно связанной как со способами мышления о мире, так и с формами семантической обработки получаемой о нем информации.
Речь пойдет не о "различных онтологических объектах" (или ситуациях действительности), но об их дифференциации, не об "одном и том же объекте" (ситуации действительности), но об отождествлении разных. Л.Н.Черкасов утверждает следующее: для различения слов, необходимо, чтобы две фонемы образовали дифференциатор; даже в том случае, если в дифференциаторе употребляется одна фонема, вторым элементом дифференциатора становится нуль, как в словах /дом/, /дома/, где фонема /а/ и нуль образуют контраст. То есть, по мнению Л.Н.Черкасова, в приведенном примере между элементом, занимающим последнее место в слове /дома/ и пустым местом в слове /дом/ существует контраст по наличию и отсутствию предмета (148, с. 79-83). Думается, что в данном случае целесообразнее употребить термин "контрфактичность". В логике контрфактическая связь (если бы А, то бы Б) в общем случае представляет собой расширение импликативных отношений (если А, то Б). Их различие в следующем: импликация связывает явления одного мира. Действие импликации распространяется на пространства одномирных моделей. Контрфактичность же оставляет возможность для предполагаемого хода ненаблюдаемых событий. Ее содержательное отличие от логической импликации состоит в допущении сосуществования взаимоисключающих положений дел. В данном случае речь идет о пространственном представлении альтернативных ситуаций в рамках оговоренного временного среза.
В слове звуки выступают как единицы, каждый из которых выполняет свою собственную функцию (например, быть компонентом на последнем месте), что и делает их различными элементами данного слова. Можно произнести друг за другом два дубля фонемы (как, например, в слове куум), но они при всей своей органической схожести являются разными элементами слова /к уум/, потому что занимают разные местоположения, что позволяет говорить о дифференциации слогов /к у/ и /ум/. В процессе речевой практики все носители одного и того же языка отвлекаются от контексто-обусловленных различий между сходными звуками речи, то есть они не замечают тех звуковых различий, которые не ведут к дифференциации слов и их грамматических форм. Так 120 фонетически неподготовленный англичанин не чувствует различия между звуками ІХІ в словах /eit/ eight и /trai/ try, хотя воспроизводит их как альвеолярный и заальвеолярный. В полном описании ситуации за моделью того, что реально имеет место (в данный момент времени), должна стоять другая модель - "как если бы мир был иным". Исходя из двух способов организации мира -действительный и "другой", можно сказать, что предметом временных и пространственных моделей являются контрфактические положения дел.
Если в речи (при непосредственном произнесении) мы находимся в позиции реального мира и одномирных моделей и при этом допускаем контрфактичность, то пространство удваивается, но внимание направлено на события, которым случилось стать "действительными". При использовании звуков в речи мы всегда исходим из позиции неединственности направления. В процесс контрфактических отношений попадают ситуации произнесения высказывания, различающиеся объемами знаний говорящего. В эти отношения вступают и употребляемые в каждой ситуации типы звуковых сочетаний. Поэтому, необходимо предполагать, что наряду с ситуацией одного сочетания звуков, при других обстоятельствах вероятно появление ситуации другого сочетания звуков. Каждый звуковой континуум предполагает построение модели разной степени полноты и детализованности. Что же касается акта восприятия, то следует обратить внимание на то, что каждый звуковой континуум подчинит себе стиль мышления и манеру поведения слушающего субъекта.
При произнесении звуковой цепочки мы "озвучиваем" события в том виде, какими они открываются озвучивающему субъекту (это мир "целого" знания) При этом мы отдаем себе отчет в том, что существует контрфактическое положение дел (его можно назвать миром "частичного" знания). Это не открываемые нами связи событий во внешнем мире, а ментальные состояния по отношению к событиям. В этом "другом" мире "сообщается" не о самом явлении, а об источнике знания (полагания) о нем. При этом смысл ментальных состояний мира "частичного" знания в отличие от событий мира "целого" знания, нормально воспринимается только в ситуации прямого говорения. Речь идет о реальной ситуации и "других" различных способах ее озвучивания, которые могли бы иметь место в конкретном высказывании при других обстоятельствах.
И звуки, озвучивающие реальную ситуацию, и звуки "других" способов ее озвучивания объединены в одно звуковое поле, содержащее информацию, характеризующую объект действительности. Звучание каждого конкретного "положения дел" характеризуется особым набором не только семантических признаков, но и "отпечатком" объекта (или объектов), к которому данные звуки имеют отношение.
Звуки, изображающие "конкретное положение дел", можно считать закрепленными за ситуацией в настоящий момент времени. Они включают сумму смысловых характеристик, "очищенную" от характеристик "положения дел" другого отрезка времени. Сфера действия произносимых звуков ограничена пространством одной конкретной ситуации. Эти же самые звуки при "озвучивании" другой ситуации меняют смысл, несмотря на тождество звучания.
Для объяснения генезиса развертывания речи мы в дальнейшем будем использовать термин "явление". Явление - это осознание необходимости одной из возможностей. Чтобы явление возникло, нужен конструкт (набросок) другой возможности. Эта другая возможность доступна нам только в форме явления. Вне его - это непонятный для нас набросок. Для актуализации явления необходимо допущение потенциально возможного. Допущение может построить вариант, который и будет тем, что актуально на данный момент. Определенную актуализацию допущенного обеспечивает установка. Она существует, потому что сфера возможных допущений шире допускаемого на данный момент. Субъект способен создавать несколько конструктов, существенно же то, что конструкт всегда формируется в достаточной определенности. То, а не иное развитие конструкта вызвано рефлекторными действиями, которые основываются на всякий раз "подтверждающемся" допущении, то есть таком допущении, которое стало определенным, стало явлением. Произнося звукоряд, мы знаем, что все составляющие его элементы могут быть иными, однако, мы выбираем именно этот звукоряд, который принадлежит определенному смысловому континууму. Всем нашим рефлекторным действиям при этом присуще нечто общее. Всегда есть установка, потому что всегда есть возможность выбора допущений. Это один из способов бытия, состоящий из выбора определенных смысловых единств. Одно из основных функций установки в том, что она контролирует доступ к имманентной данности, которая поступает к нам как "последствие" сконструированных допущениями вариантов. Поскольку явление не создается в результате чистой активности субъекта, мы не можем полностью контролировать наши установки. Тем не менее, установка не бессознательна. Она объясняет определенность выбора допущений из множества возможностей. Следует оговориться, что мы не пытаемся объяснить, почему какие-то значимости, являясь актуальными для сознания, не получают прямой доступ к нему. Мы объясняем сам механизм "актуализации" как возможность доступа к имманентной сфере.
