Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Методологические основания исследования исторической реальности 12
1.1. Трансформация представлений об исторической реальности: онтологический и гносеологический аспект 12
1.2. Значение интерпретации в формировании исторической реальности .34
1.3. Семиотический метод исследования исторической реальности 48
Глава 2. Модели интерпретации исторической реальности 62
2.1. Понятие «модель интерпретации исторической реальности». Виды моделей 62
2.2. Знаковая модель интерпретации исторической реальности 75
2.3. Образная модель интерпретации исторической реальности 81
2.4. Символическая модель интерпретации исторической реальности 86
2.5. Динамика моделей интерпретации исторической реальности... 91
Глава 3. Реализация концепта «скиф» в моделях интерпретации исторической реальности в России конца XVIII - начала XX в 98
3.1. «Любопытный скиф» в знаковой и образной моделях интерпретации исторической реальности 100
3.2. Реализация концепта «скиф» в символической модели интерпретации исторической реальности 114
Заключение 125
Список литературы 130
- Трансформация представлений об исторической реальности: онтологический и гносеологический аспект
- Понятие «модель интерпретации исторической реальности». Виды моделей
- Символическая модель интерпретации исторической реальности
- «Любопытный скиф» в знаковой и образной моделях интерпретации исторической реальности
Введение к работе
Актуальность темы исследования определяется двумя факторами. Во-первых, на протяжении последних десятилетий происходит переориентация приоритетных направлений исследований в историческом познании, на первый план выходят проблемы исследования процессов воссоздания прошлого, возможности бытования исторической информации, а также способов структуризации (упорядочивания) этой информации, что предполагает исследование и описание социокультурных оснований исторической реальности.
Во-вторых, осмысление современных событий, нарастание динамики общественной жизни повышают значимость обращения к историческому опыту. В этой связи актуальность приобретают вопросы о специфике исторической реальности, о технологиях и способах ее формирования, о механизмах включения исторического прошлого в решение проблем современной жизни.
Разработка указанного круга вопросов сопряжена также с концептуально-методическим сдвигом в историческом познании XX в., одним из моментов которого была активизация проблем объективности, аутентичности, реальности исторических фактов.
Историческая реальность одновременно является продуктом общественного сознания и коррелятом его активности, поскольку влияет на формирование мировоззренческих идеалов и ценностей общества. Именно в связи с этим, на наш взгляд, наряду с сохранением актуальности изучения феномена исторической реальности как такового возрастает актуальность исследования процессов, посредством которых какая-либо совокупность событий прошлого становится социально принятой в качестве исторической реальности.
Изучение процессов формирования моделей исторической реальности позволяет избежать противоречий в понимании двойственной природы
данного феномена, состоящей в том, что историческая реальность является не только конструируемым, но и конструирующим элементом социальной действительности.
Теоретическая значимость работы определяется актуальностью темы конструирования социальной реальности, развитием социологических и исторических исследований процессов жизни общества (X. Абельс, П. Бергер и Т. Лукман, B.C. Библер, А. Шюц, В.А. Шкуратов, Р. Шартье), важностью осмысления трансформационных процессов в жизни России и ее истории (И.П. Данилевский, Т.И. Заславская, Ю.А. Левада, И.П. Смирнов), развитием социально-философских исследований семиотических систем (Р. Барт, А.Ф. Лосев, Г.П. Щедровицкий). Актуальность темы исследования заключается еще и в том, что разработка заявленных проблем выступает как интердисциплинарное исследование, что характерно для современного гуманитарного знания. Интердисциплинарность является предметом философского анализа, в результате которого раскрывается мировоззренческое и методологическое содержание социальной реальности. Вопросами исследования в данной диссертационной работе становятся проблемы, актуальные для исторических, семиотических, литературоведческих, культурологических, социологических и философских исследований.
Степень разработанности проблемы. Проблемы интерпретации и формирования исторической реальности рассматриваются специалистами в контексте более общих вопросов онтологии и гносеологии.
Особое место занимают работы, в которых анализируются проблемы феномена исторической реальности как реальности, обладающей особым онтологическим статусом и оказывающей определяющее влияние на современность. Эти проблемы нашли свое отражение в трудах М.М. Бахтина, Г.-Г. Гадамера, А.Ф. Лосева, М.К. Мамардашвили, X. Ортеги-и-Гассета, Ю. Хабермаса, М. Хайдеггера. Разработка темы была бы невозможна без анализа произведений данных философов.
Постановка проблемы социального конструирования реальности да-
ет возможность сформировать подходы, рождающиеся на пересечении эпистемологии и социальной философии. Эти подходы представлены, прежде всего, в монографии П. Бергера и Т. Лукмана «Социальное конструирование реальности», а также в работах X. Абельса и А. Щюца, где реальность рассматривается, во-первых, не как нечто независимое от сознания людей, а как конструируемый, наполненный социально значимыми представлениями образ мира, а во-вторых, историческая реальность расценивается как часть социальной реальности.
В свою очередь изучение проблемы исторической реальности как части реальности социальной стало закономерным итогом признания того, что онтологические и гносеологические предпосылки прошлого находятся в настоящем. Среди авторов, проводивших исследования в этом направлении, можно назвать М.А. Барга, М.М. Бахтина, B.C. Библера, А. Боннара, Г.Х. Вригта, А.В. Гулыгу, В. Дильтея, Р.Дж. Коллингвуда, Л. Февра. Подчеркнем, что во второй половине XX в. все проблемы, связанные с поворотом в социально-гуманитарном знании, так или иначе нашли свое отражение в современном понимании исторической реальности. Поиски стратегий изучения прошлого как особой реальности осуществляются в работах зарубежных и отечественных историков и философов: Л.М. Баткина, А.Я. Гуревича, Б.Г. Могильницкого, М. Фуко, Р. Шартье. Таким образом, данная проблема была актуальна как для историков, так и для философов и осознавалась как общегуманитарная.
Изучение исторической реальности в данном аспекте позволило сделать вывод, что историческая реальность конструируется современностью. С этой точки зрения прошлое актуализируется только в настоящем и усилиями настоящего. Это означает, что каждая «современность» по-своему моделирует историю, исходя из своей аксиологической и гносеологической парадигмы.
К проблеме интерпретации как процесса, в котором происходит переплетение онтологического и гносеологического аспектов исторической
реальности, обращались Ф.Р. Анкерсмит, Г.-Г. Гадамер, Ю.М. Лотман, П. Рикер, Б.А. Успенский.
Несомненную значимость для исследования имели труды, посвященные общим проблемам интерпретации текста, такие как работа Г.Г. Бо-гина «Филологическая герменевтика» и монография Э. Ауэрбаха «Мимесис: изображение действительности в литературе Западной Европы». Результаты этих исследований, выявившие специфику исторической реальности как результата определенной интерпретации событий прошлого, позволили автору диссертационного исследования обратиться к проблемам формирования и функционирования моделей интерпретации исторической реальности.
При анализе вопросов, посвященных моделям интерпретации исторической реальности, автор диссертации опирается на исследования М. Вартофского, И.С. Нарского, В.А. Штофа, посвященные проблемам моделирования. Возможность применения философско-культурологического моделирования к историческому знанию рассматривается также в кандидатской диссертации Г.Н. Рашиной «Философско-культурологические модели интерпретации исторического знания» и докторской диссертации А.В. Лубского «Модели исторического исследования: концептуальная интерпретация». В последней работе акцент делается на сравнительный анализ моделей исторического познания.
Особый интерес представляют исследования семиотических, структурных, функциональных характеристик жизни исторического сознания (М.А. Барг, В.А. Ельчанинов, Д.Б. Зильберман, Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский). Такой подход имеет непосредственное отношение к решению проблем идентичности общества, вопросов социального взаимодействия и трансформационных процессов общества и культуры.
В процессе исследования автор приходит к выводу, что модель интерпретации исторической реальности имеет знаковую форму. Следовательно, понимание проблем формирования и функционирования моделей
интерпретации исторической реальности предполагает их семиотический анализ. В связи с этим в содержательном и концептуальном плане настоящее исследование обогатила работа Э. Кассирера «Философия символических форм», поскольку именно он рассматривает понятие знака-символа как конституирующе-конституируемого принципа постижения мира. Кроме того, значимым для диссертационного исследования является положение Э. Кассирера о возможности символического наличия прошлого в настоящем как фактора объективированного понимания исторической реальности.
В связи с обращением к семиотическим методам исследования принципиальное значение для данной работы имеют труды таких авторов, как Ч.У. Моррис, Ч. Пирс, Э. Сепир, Ц. Тодоров, Г.Г. Шпет, Г.П. Щедровиц-кий, У. Эко, изучавших особенности функционирования семиотических систем общества.
Постструктуралистско-постмодернистский подход к изучению исторической реальности и стратегиям формирования этой реальности разрабатывался в трудах Ф.Р. Анкерсмита, Р. Барта, Ю. Кристевой, X. Уайта.
Принципиальное значение для исследования моделирования исторической реальности в процессе ее интерпретации имеет изучение исторического познания и исторического сознания в современной философии, что в последнее десятилетие нашло отражение в диссертационных исследованиях Л.Н. Бровцевой, И.А. Веселовской, К.А. Куско, Е.П. Олейникова, И.Н. Самойловой, B.C. Тимонина.
Несмотря на возрастающий интерес к заявленной теме диссертационного исследования, следует признать, что вопросы моделирования исторической реальности в процессе интерпретации, выделение моделей интерпретации исторической реальности скорее намечены, чем глубоко проанализированы в современной философской и исторической литературе.
Объект исследования - интерпретация как доминантный фактор формирования исторической реальности.
Предмет исследования - динамика моделей интерпретации в процессе формирования исторической реальности.
Анализ и оценка степени изученности проблемы позволяют сформулировать цель исследования - рассмотрение сущности и моделей интерпретации как доминантных факторов формирования исторической реальности.
Достижение поставленной цели предполагает последовательное решение следующих задач:
определить значение интерпретации в формировании исторической реальности;
дать авторское толкование модели интерпретации исторической реальности как способа организации знаний о прошлом и обосновать его;
выявить специфику базисных моделей интерпретации исторической реальности;
выявить тенденции и закономерности динамики моделей интерпретации исторической реальности, доминировавших в русском обществе в XVIII - начале XX в.;
на примере концепта «скиф» проследить динамику моделей интерпретации исторической реальности, существовавших в России в конце XVIII - начале XX в.
Методологическую базу диссертационного исследования составляют основные положения феноменологии, онтологической герменевтики Г.-Г. Гадамера, экзистенциального историзма и исторической нарратологии.
Выбор методов определяется предметом исследования, его целями и задачами. Так как исследование основано на изучении и философской, и исторической литературы, в которой затрагиваются различные аспекты феномена исторической реальности, то следует отметить применение в данной работе следующих методов: герменевтического, моделирования, структурно-семиотического анализа текста, сравнительно-исторического, элементов компаративного подхода, метода классификаций.
Источниковой базой исследования послужили сочинения профессиональных историков, затрагивающих проблемы воссоздания исторической реальности (И.Н. Данилевского, СВ. Оболенской, М.Б. Плюхановой, Ю.В. Стенник) и литературные произведения, в которых реализуются различные модели интерпретации исторической реальности (в частности произведения М.В. Ломоносова, Н.М. Карамзина, А.С. Пушкина, А.А. Блока).
Научная новизна исследования заключается в следующем:
Показано, что границы интерпретации событий прошлого определены семиотической моделью интерпретации исторической реальности. Механизм моделирования через категорию значения определяет, какие события прошлого являются для современности реальными и значимыми.
Обосновано, что структурирующим элементом интерпретацион-ной модели является способ осознания знака, который представляет собой систему отношений означающего и означаемого, составляющих основу любого знакового образования. Способ осознания знака упорядочивает эмпирический материал событий прошлого, объединяя события прошлого в рамках той или иной,модели исторической реальности.
При анализе эмпирического материала выделены знаковая, образная и символическая модели интерпретации исторической реальности, дана их сравнительная характеристика.
На примере реализации концепта «скиф» была продемонстрирована динамика моделей интерпретации исторической реальности, доминировавших в российском обществе в конце XVIII - начале XX в.
На защиту выносятся следующие положения:
Историческая реальность реализуется в определенной знаковой модели интерпретации. Направление интерпретации событий прошлого определяется характером знаковой формы модели. Модель интерпретации определяет «зримость» событий прошлого, задавая предметное поле исторической реальности.
Существуют три основных вида моделей интерпретации истори-
ческой реальности: знаковая, образная и символическая. Данная классификация произведена на основании взаимоотношения означаемого и означающего, составляющих основу любого знакового образования; при этом образная модель интерпретации исторической реальности выделена автором впервые.
Анализ эмпирического материала показывает, что наряду с символической и знаковой существует образная модель интерпретации исторической реальности, для которой характерна интерпретация событий прошлого через понятие исторического опыта, в том числе и личного исторического опыта.
Основой механизма динамики моделей интерпретации исторической реальности выступает их знаковый характер, определяющий семиотический потенциал, что позволяет выявить две тенденции этой динамики: первая представляет собой процесс превращения символа в знак, противостоящая ей тенденция — восхождение знака через образ к символу.
Значение прошлого в социальной реальности существенным образом зависит от доминирующей модели интерпретации исторической реальности.
Теоретическая значимость диссертационной работы заключается в том, что исследование проблем формирования и функционирования моделей интерпретации исторической реальности расширяет эпистемологическое поле философов, культурологов, историков, увеличивает эвристический потенциал социального познания, обогащает категориальный аппарат гуманитарных наук. Кроме того, теоретическая значимость работы заключается в развитии моделей социальной рефлексии, направленной на осмысление формирования исторического знания и его роли в социальной реальности.
Практическая значимость исследования определяется тем, что полученные результаты могут быть использованы при создании спецкурсов по философско-историческим проблемам. Кроме того, работа открывает
перспективы исследования исторического бытия современного человека, основанного на новых парадигматических принципах, имеющих несомненную значимость для социологических и политологических исследований.
Апробация основных положений работы. Материалы работы обсуждались на следующих научных конференциях: «Молодежь на пороге XXI в.» (Рубцовск, 2000), «История России в новое время: поиски новых парадигм» (Москва, 2001), «Гуманитарные исследования на пороге нового тысячелетия» (Барнаул, 2001), «Пространство и время в восприятии человека: историко-психологический аспект» (Санкт-Петербург, 2003), «Историческая психология, психоистория, социальная психология: общее и различия» (Санкт-Петербург, 2004), а также на Всероссийской (с международным участием) научно-практической конференции «Человек: философская рефлексия» (Барнаул, 2006).
Трансформация представлений об исторической реальности: онтологический и гносеологический аспект
Понятие «историческая реальность» всегда рассматривалось как нечто противоположное вымыслу,- тому, чего не было на самом деле, и, следовательно, историческая реальность - это то, что действительно имело место в прошлом, то есть некое событие, определенное в пространстве и во времени. Традиция такого понимания исторической реальности была заложена еще Аристотелем, который считал, что «историк и поэт отличаются тем, что первый говорит о действительно случившемся, а второй - о том, что могло бы случиться» [Аристотель 2008, с. 67-68]. Однако это не значит, что историческая реальность является неизменной, поскольку каждое время имеет свою историю прошлого, свою историческую реальность.
Здесь и возникают вопросы, как и почему то или иное событие прошлого обретает реальность для современности. Природа исторической реальности, проблемы существования и прежде всего причины «изменяемости» исторической реальности в различные эпохи интересовали многих исследователей. В первом параграфе нашей работы предполагается решение двух задач: во-первых, показать, каким образом исследователи пришли к выводу, что историческая реальность является трансформируемыми представлениями о прошлых событиях, а во-вторых, проанализировать влияние основных философских тенденций XX в. на исследование проблем исторической реальности.
Прежде всего следует отметить, что исследование исторической реальности в XIX в. было неактуальным, хотя именно XIX в. по праву называют веком истории, поскольку именно тогда произошло оформление истории в самостоятельную научную дисциплину, в рамках которой и происходило дальнейшее становление философии и методологии истории. Историками XIX в. прошлое понималось как своего рода неизменный объект или группа объектов, которые будут принципиально постоянны в процессе дальнейшего хода истории. Под воздействием успехов естественной науки историки-позитивисты признавали только такую реальность прошлого, которая была дана в виде «материальных остатков»: вещественных памятников и документов. Целью исторической науки того времени становится буквально понятый тезис Л. Ранке: описание и донесение до сведения общества исторических событий так, как «они происходили на самом деле» [Барг 1984, с. 285]. Немаловажную роль при этом должна была играть проверка источников на достоверность. Если достоверность какого-либо источника вызывала сомнение, то события, описываемые им, относились к области преданий и легенд. Таким образом, понятие исторической реальности в соответствии с установками позитивистского метода подменялось понятием объективного исторического факта.
На основании вышесказанного становится понятным, например, почему поход Кия на Византию историки XIX в. не считали исторически реальным событием, а самого Кия - исторической фигурой. Как видим, стремление к воссозданию объективной картины прошлого здесь противопоставлено легенде, вымыслу. Для историков XIX в. Кий являлся вымыслом, легендой, тогда как для русского книжника раннего средневековья Кий был абсолютно реальным лицом, а поход его дружины на Византию событием действительно случившимся.
Однако следует отметить, что одним из достижений философско-исторических концепций XIX в. можно считать осознание различий между историческими событиями как таковыми (эмпирическим уровнем исследования) и представлениями об этих событиях. Так, В.И. Герье в статье «Народник во французской историографии», посвященной творчеству Ж. Мишле, писал: «Не менее сильно, чем сами события, влияют иногда на ход истории те представления, которые складываются о них в обществе, те образы, которыми потомство облекает факты или исторические лица, поразившие его воображение» [Герье 1896, с. 94]. Как видно из приведенной выше цитаты, исследователь придавал большое значение влиянию представлений об исторических событиях на современность. Для темы данной диссертационной работы замечание В.И. Герье актуально в силу того, что он одним из первых рассматривает историю и как последовательность прошлых событий, и как рассказ, повествование о прошлых событиях, подчеркивая, что именно рассказ о прошлом обладает силой воздействия. Кроме того, исследователь отмечает, что «потомство» формирует «исторические представления», то есть они формируются как рассказ историка о прошлых событиях. Следовательно, общество, воспринимающее «исторические представления», современно рассказу об описываемом событии, но не самому событию. Но вопрос, каким образом «исторические представления» становятся исторической реальностью, почему именно так то или иное общество воспринимает прошлое, перед исследователями XIX в. еще не стоял.
Таким образом, мы видим, что исследователей XIX в. в основном интересовало, что такое исторический факт, как можно объяснить факты. Вопрос, каким образом факты прошлого, установленные историками, становятся исторической реальностью, оставался вне пределов историко-философских исследований того времени. Историческая реальность сводилась к конкретной совокупности письменных документов, вещественных следов и памятников человеческой деятельности, что, в свою очередь, обусловливало применение эмпирических методов исследования. Теоретические проблемы исторического исследования, конечно, не исключались, но они расценивались как второстепенные по сравнению с проблемами эмпирического описания и обобщения материала.
Критическое описание взглядов на историческую реальность, суще ствовавших в XIX в., было предпринято с целью показать, что историческая реальность не являлась предметом, подлежащим рассмотрению с философской точки зрения. Понятия «историческая реальность» и «историческое прошлое» рассматривались как тождественные. Вследствие этого историческая реальность не рассматривалась в контексте взаимосвязи ее онтологического и гносеологического содержания.
В XX в. происходят изменения во взглядах на проблему реальности. В философии появляется радикально новый подход к тому, что следует считать реальностью. Трансформация представлений о реальности произошла прежде всего под влиянием феноменологии. Э. Гуссерль писал: «Любая реальность и мир в целом, который мы воспринимаем как существующий, существует только в качестве содержания наших собственных представлений, как нечто высказанное в суждениях или, лучше сказать, прошедшее проверку в процессе познания» [Гуссерль]. Феноменологическая установка нацелена, таким образом, на то, что реальность только тогда и может существовать, когда воссоздается смысловое поле (поле значений) между сознанием и предметами. Под влиянием феноменологии изменяется представление и о социальной реальности. В первой половине XX в. социальная реальность понимается как единство объективного (институционального) и субъективного (содержащегося в сознании людей). Так, А. Щюц отмечал: «Социальная реальность содержит в себе элементы веры и убеждения, которые реальны так, как их определяют участники. ... Для жителей Салена XVII столетия колдовство было не обманом, а элементом их социальной реальности, и вследствие этого оно является предметом изучения для общественной науки» [Щюц 1994, с. 483].
Понятие «модель интерпретации исторической реальности». Виды моделей
Изучение вопросов формирования исторической реальности приводит нас к выводу, что интерпретация в своем содержании трансформируется в определенные модели. Достаточно самого беглого взгляда на историческую реальность какой-либо эпохи, чтобы заключить: всякое утверждение «реальности» того или иного события соотносится не только с самим событием прошлого, но и с целым рядом других событий, значимых именно для этой эпохи. Так, пропаганда III Рейха, обосновывая свои претензии на мировое господство, не могла обойтись без апелляции к истории Древнего Рима, декларируя преемственность и возрождение его традиций и обычаев, вплоть до партийного приветствия. Как правило, события прошлого не воспринимаются современностью как «автономные», завершенные в себе события, поскольку они «читаются» лишь в ряду других событий прошлого. Следовательно, чтобы понять, почему именно эти события были признаны современностью в качестве «реальных» и в чем заключается их значение, мы должны рассматривать события прошлого в качестве элементов той или иной исторической реальности, благодаря которой они и получают свое значение.
П. Фейерабенд в работе «Против методологического принуждения» писал: «Наука вообще не знает «голых» фактов, а те факты, которые включены в наше познание, уже рассмотрены определенным образом, а следовательно, существенно концептуализированы» [Фейерабенд 1986, с. 149]. Данное положение более чем применимо к исторической реальности. События прошлого в глазах настоящего обретают статус единственно возможной реальности. Современность интерпретирует отдельные историче ские события, исходя из определенной концепции, задавая тем самым событиям прошлого определенную структуру, а структура - это всегда некая модель, позволяющая рассматривать явления с единственной точки зрения. Таким образом, настоящее, производя отбор значимых для него фактов, формирует модель интерпретации исторической реальности.
На наш взгляд, именно модель интерпретации позволяет увидеть события прошлого через значение видимого и тем самым оказать влияние на ход дальнейших событий, поскольку модель отличается от знака именно тем, что не только заменяет место денотата (референта), но и способна воздействовать на действительность и преобразовывать ее [Лахман 1995, с. 200]. На основании этого мы можем сделать вывод, что, выбирая определенную модель интерпретации исторической реальности, мы принимаем тот или иной способ видения прошлого. Следовательно, определив, что лежит в основе формирования моделей интерпретации исторической реальности, мы поймем, каким образом происходит конструирование исторической реальности той или иной эпохи.
Понятие модели уже давно не является новым в методологии науки. Новейший философский словарь определяет модель как «форму репрезентации знаний об объекте. Модель может выступать как объект-заместитель в эмпирическом исследовании, являясь основой для содержательной интерпретации объекта-оригинала» [Родионова 1999, с. 435]. Модель всегда воспроизводит не весь объект, а определенные его стороны, причем сам акт отбора этих сторон является условием создания модели. Как мы отмечали выше, современность, устанавливая значимость событий прошлого, воспроизводит в исторической реальности определенные грани прошлого, конструирует историческую реальность по определенной модели.
Концепция модели как инструмента познания действительности была создана еще в 60-е гг. прошлого века М. Вартофским. Он настаивал на том, что моделью выступает «не просто некоторая сущность, а скорее способ действия. В этом смысле модели - это и воплощения целей, и в то же время инструменты осуществления этих целей» [Вартофский 1988, с. 127]. В Советском Союзе в тот же период большое значение получили работы В.А. Штоффа, который в качестве основного свойства модели называл «наличие какой-то структуры, которая действительно подобна или рассматривается в качестве подобной структуре другой системы. Понимая такое сходство структур как отображение, мы можем сказать, что понятие модели всегда означает некоторый способ отображения или воспроизведения действительности» [Штофф 1963, с. 8]. Им же разрабатывалась концепция семиотических систем, функционирующих в качестве моделей, в которых особая роль отводилась интерпретации: «Моделью является сама интерпретация» [Штофф 1969, с. 123]. Специфику семиотических моделей В.А. Штофф видел в том, что, во-первых, «значение употребляемых в моделях знаков формируется общественным сознанием», а во-вторых, «семиотическая модель отражает своим строением не структуру естественного языка, а непосредственно структуру объекта» [Штофф 1969, с. 127, 130]. Выводы В.А. Штоффа относительно того, что интерпретация всегда строится по определенной модели, а также его замечания о специфике семиотических моделей оказали большое влияние на формирование нашей концепции моделей интерпретации исторической реальности именно как семиотических моделей, поскольку в первой главе данного диссертационного исследования мы пришли к выводу о семиотической природе исторической реальности.
В 1980-е гг. большое внимание уделялось проблеме моделирования в гуманитарных науках. Так, в 1986 г. выходит монография Э.В. Каракозовой «Моделирование в общественных науках (философско-методологические проблемы)». Данная работа представляет интерес для нашей темы исследования в силу того, что сам отбор исторических фактов здесь рассматривается как процедура моделирования [Каракозова 1986, с. 47].
Символическая модель интерпретации исторической реальности
А.Ф. Лосев определял символ как «полное взаимопроникновение идейной образности вещи с самой вещью ... тождество, взаимопрони-занность означаемой вещи и означающей ее идейной образности» [Лосев 1991, с. 268]. Следовательно, своеобразие символической модели интерпретации исторической реальности заключается в том, что прошлое и настоящее представляют собой единое «со-бытие», в котором они «взаимно друг друга дополняют или, если можно так выразиться, друг друга взаимно «договаривают» [Мамардашвили, Пятигорский 1997, с. 151]. Такое единство прошлого и настоящего возможно только в символической модели интерпретации исторической реальности, поскольку этимология слова «символ» восходит к греческому «цимблом», и «в первоначальном значении это - как попало, намеренно небрежно обломленная половинка черепка, которая остается при мне, а другую я отдаю партнеру. ... Здесь нет мысли о похожести. Указание на недостающее - вот символ в исходном понимании» [Бибихин 1993, с. 195]. Таким образом, классическое понимание символа указывает, с одной стороны, на утраченное единство, а с другой - на возможность восстановления единства в процессе взаимодействия двух сторон. Исходя из такого понимания символа, можно предположить, что у общества возникает потребность в символической модели исторических представлений именно тогда, когда оно ощущает разрыв между прошлым и настоящим, разрыв, повлекший за собой утрату ценностей, жиз ненно необходимых данному обществу. Утрата исторического единства ставит под сомнение возможность дальнейшего благополучного развития общества. Обретение утраченных ценностей возможно только при осознании истории как «священной связи событий» [Мандельштам 1987, с. 88]. В связи с этим становится понятным обращение общества к символической модели интерпретации исторической реальности, поскольку именно символ способен «накапливать и организовывать вокруг себя новый опыт, превращаясь в своеобразный конденсатор памяти, а затем развертываться в некоторое сюжетное множество» [Лотман 2000, с. 248]. Роль символа при этом заключается в том, что он берет на себя функцию механизма сохранения единства культуры, не давая ей распасться на изолированные хронологические пласты. Единство основного набора доминирующих символов и длительность их культурной жизни определяют облик национальных культур. Так, особая роль в России принадлежит символу князя. В домонгольский период русские князья царских амбиций не выражали, смиряясь с тем, что в пределах православного мира право на царский титул принадлежит исключительно византийскому императору. Можно предположить, что существовала языческая, «традиционалистская» (в понимании Ж. Дю-мезиля и М. Элиаде) модель власти - «Государь как совершенный человек», для которой характерно представление о властителе как персонификации физических и душевных достоинств коллектива, воплощении воинской функции. Именно вследствие этого князь не только воин, но палладиум, коллективный оберег, откуда и проистекает наделение его всей полнотой достоинств. Соответственно, если князь - совершенный человек, то и каждый человек на «вершине» жизненного пути — князь. Поэтому в русском свадебном обряде князем и княгиней именуют жениха и невесту, ведь свадебный ритуал манифестирует максимальный расцвет жизненных сил участников. В этом смысле образ князя Владимира был вполне традиционным, но с крещением Руси образ князя-воина должен был трансформироваться в образ христианского властителя. Для этого проводятся историче-
ские параллели с Константином Великим. Владимир берет город (Корсунь в легенде - субститут Царьграда) [Плюханова 1995, с. 354], вступает в брак с царевной, крестится, излечивается от болезни. Каждый из этих мотивов является условием другого и символически тождественен любому другому. Но образ идеального христианского властителя не отрицает в князе Владимире образ князя-воина, поэтому образ князя Владимира символи-чен. Это символ «освящения власти» — дохристианского происхождения, где власть осознается не просто как администрирование, управление государством, но как исполнение магических защитных функций.
М.К. Мамардашвили и A.M. Пятигорский обращают внимание на то, что множественность интерпретации символа является способом его существования, и только в этом случае в символе фиксируется «становящееся бытие» [Мамардашвили, Пятигорский 1997, с. 152]. Символическая модель интерпретации исторической реальности складывается из учета интерпретаций какого-либо события разными культурными эпохами. Причем каждая интерпретация выступает как элемент символического события, «который скорее порождает, чем выражает смысл» [Ямпольский 1993, с. 38], поскольку в процессе символизации не выражается подобие между известным и менее известным (новым), но предполагаются новые возможные значения и смыслы. Различные сочетания элементов символа дают различное прочтение, и поэтому символическая модель исторического мировоззрения никогда не сводима к какой-либо постигнутой, без остатка поддающейся конечной формулировке истине.
«Любопытный скиф» в знаковой и образной моделях интерпретации исторической реальности
XVIII в. для России был веком формирования основ мировоззрения, определивших дальнейшее развитие русской культуры. Самооценка людей XVIII в. в основном сводилась к тому, что они впервые в истории русского государства и общества почувствовали себя «новыми людьми» и противопоставляли себя «старым людям» допетровской эпохи. Так, в сочинениях А. Кантемира отмечалось, что в результате «указов Петровых ... стали мы вдруг народ уже новый» [Кантемир 1979, с. 302], что, несомненно, свидетельствовало о глубоких переменах, происходящих во всей системе русской культуры. Задавалось «нулевое» состояние культуры, повлекшее за собой пересмотр отношений между настоящим и прошлым, что не могло не привести к созданию новых моделей интерпретации исторической реальности .
Следует отметить, что разрыв с предыдущей моделью интерпретации исторической реальности не был формальным. Во-первых, сознательно прерывалась связь времен, все московское предавалось забвению; во-вторых, символические модели более не отвечали потребностям общества, возникала необходимость в эмблематических фигурах, однозначно прочитываемых обществом.
Таким образом, историческая реальность начала XVIII в. формировалась в условиях противостояния двух обликов страны: «допетровской Руси», олицетворявшейся в исконном домостроевском укладе жизни москвичей, и России «новой», преображенной реформами Петра и усвоившей европейские нормы жизни. Поскольку в XVIII в. русское общество очень активно обучалось новым формам культурного бытия, доминантное положение эмблемы становится вполне объяснимым, так как в конструкции эмблемы план выражения формирует план содержания.
Обращение к истории, безусловно, было вызвано радикальными общественно-политическими изменениями, происходившими в стране в ходе реформ Петра I; русские почувствовали себя «политическим народом», что позволило им взглянуть на себя с исторической дистанции. Петровские реформы создали ситуацию, которая диктовала необходимость обращения к эмблематической модели интерпретации исторической реальности. Общество стремилось к созданию эталонов своего исторического времени, к означиванию себя во времени, к констатации новых общественных явлений, что является характерными признаками этапа становления общества нового типа. В модели интерпретации исторической реальности конструкция эмблемы реализовывалась следующим образом: настоящее, чтобы обрести значимость в глазах современников, должно было иметь исторические прототипы, отсюда такая популярность темы «пользы истории», постоянно присутствующей в общественном сознании XVIII в. Одним из основоположников этой традиции в России можно считать С. Кохановского. В сочинении «Похвала истории» (1721) он пишет, что история «поучает о должности приватного нашего жития» [Кохановский 1979, с. 282], и далее продолжает: «История не что иное есть, точию жизнь человеческого зерцало; яко же бо в зерцало смотрящий удобь может поморанное лице свое отерти, тако и во историях, что полезно и честно и что худо и бесчесно зделано, и что от нас подобие честно и безчестно быти может, - ясно видим» [Кохановский 1979, с. 282]. Традиция изложения исторических событий в качестве примеров для морального поучения была характерна для всего XVIII в. В этот период появляется множество исторических сочинений отечественных авторов, в которых русская история излагалась не только «от древнейших времен», но и «от Адама». Причем авторы не стре мились к исторической достоверности, поскольку приоритет явно отдавался следованию какой-либо умозрительной схеме и концептуальной универсальности.
Концепт «скиф» зарождается как фигура самонаименования, первоначально реализуясь в эмблематической модели интерпретации исторической реальности. Следует отметить, что данный концепт появляется как знаковая фигура одновременно с заимствованием западной традиции оценивать Россию как «Скифию», страну варваров, которая между тем активно стремится к постижению западной цивилизации. Активное принятие «чужой» культурной традиции является одним из основополагающих признаков культуры, находящейся на стадии становления, но уже к концу XVIII в. скиф становится одной из ключевых фигур исторической реальности России. Более того, он был востребован русским обществом начиная с эпохи Просвещения и заканчивая временем осмысления событий, вызванных революциями 1917 г., то есть фактически на всем протяжении становления русской культуры нового времени, претерпевая определенные изменения в знаковой, образной и символической моделях исторической реальности. Следовательно, анализ данного концепта позволит проследить, каким образом происходило формирование исторической реальности русского общества в указанный период.
В качестве первого, наиболее значимого появления скифа можно назвать роман Н.М. Карамзина «Письма русского путешественника». В данном произведении концепт «скиф» вводится как ссылка на популярный роман французского аббата Бартелеми «Путешествие молодого Анахарси-са по Греции» . Вот как Н.М. Карамзин описывает свое посещение аббата Бартелеми: «Нынешний день (май 1790) молодой скиф К. в Академии надписей и словесности имел счастие узнать Бартелеми-Платона» [Карамзин 1988, с. 338]. Он отождествляет себя с молодым скифом Анахарсисом на том основании, что он так же, как и Анахарсис, «молод и путешествует для того, чтобы украсить свой разум» [Карамзин 1988, с. 338].
