Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Предпосылки зарождения письменной литературы и Кязим Мечиев 18
Глава II. Влияние восточной культуры на творчество К. Мечиева 58
II. 1. Поэма «Тахир и Зухра» - синтез двух культур 67
II. 2. Новое осмысление старого сюжета (поэма «Бузжигит»)... 84
Глава III. Лирика и эпос концепция человека 103
Заключение 144
Библиография
- Предпосылки зарождения письменной литературы и Кязим Мечиев
- Поэма «Тахир и Зухра» - синтез двух культур
- Новое осмысление старого сюжета (поэма «Бузжигит»)...
- Лирика и эпос концепция человека
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Творчество Кязима Беккиевича Мечиева является духовной вершиной балкарскога народа. Сочинения поэта переводятся, издаются на европейских языках и становятся частью общечеловеческой культуры. О Кязиме Мечиеве пишут поэты и исследователи; в балкарском литературоведении продолжаются споры об этических взглядах Кязима, взаимоисключающие суждения о религиозных мотивах в его дореволюционном творчестве. Но все еще нет ясности, исследовательской завершенности ни по одному вопросу творчества К. Мечиева. Крупнейший поэт, заложивший основу художественной литературы народа, создатель его литературного языка по сей день остается почти неисследованным. Разделы, посвященные К. Мечиеву в «Очерках истории балкарской литературы», а также отдельные работы и статьи о жизни и творчестве поэта носят общий характер; творчество поэта в них рассматривается лишь в контексте развития балкарской художественной литературы.
Жизнь и творчество легендарного кузнеца, мудреца и поэта, жившего в высокогорном ауле Шики, всегда привлекали внимание исследователей духовной культуры Балкарии. С появлением печати в области его имя становится постоянным на страницах' газет и журналов; его стихи, посвященные строительству новой жизни, призывают современников к просвещению, ударному труду.
Послереволюционные годы знаменуются и в Кабардино-Балкарии широким поэтическим половодьем: появляется множество стихов в периодической печати, молодые литераторы один за другим издают сборники своих стихов, и Кязим Мечиев всей глубиной исстрадавшейся по свободе души поддерживает энтузиазм народа. Молодые строители новой
культуры еще не в полной мере осознают значимость творчества К. Мечиева, но следуют его призывам.
Интерпретация общественных процессов, происходивших в начале XX века, которые К. Мечиев принимал и поддерживал, не требовала глубокой художественности и философствования, важной стороной творчества становилось просветительство в русле социальных перемен. И К. Мечиев," с его опытом художественного осмысления противоречивой действительности, дает дань пафосу времени.
Ориентация не на слушателя, как прежде, а на читателя приводила поэта к поиску новых изобразительных средств, к изменению его стиля и поэтики. В общем виде можно говорить о движении К. Мечиева к все большей демократизации творчества. В этом движении К. Мечиев, как и его великие современники, не мог избежать художественных потерь. Но эти потери восполняются острой просветительской и социальной направленностью его советских стихов.
Конец 30-х - начало 40-х годов ознаменованы большими событиями в жизни К. Мечиева. В эти годы в Шики проводятся поэтические встречи, посвященные поэзии. К. Мечиеву присуждается звание "Заслуженный деятель искусств Кабардино-Балкарии". В Шики приезжают писатели и ученые из Москвы, Ростова, представители разных народов. О нем много и восторженно пишут русские ученые и писатели - М.Ходзер, ПМаксимов, М.Талпа - говорят молодые балкарские литераторы - К.Отаров, С.Хочуев, О.Этезов, К.Кулиев.
Тон всех рецензий выдерживался в духе времени: ученики К. Мечиева, в
отличие от учителя, освоившие новую письменность, радовались тому, что в
высокогорном ауле Шики живет самородок, хромой кузнец Кязим,
вдохновленный происходящими событиями, активно участвующий в
строительстве новой жизни. -
Началом подлинного изучения и понимания К. Мечиева как первого письменного поэта Балкарии послужила статья молодого поэта Кайсына Кулиева «Кязим Мечиев», опубликованная в балкарской национальной газете «Социалист Къабарты-Малкъар» («Социалистическая Кабардино-Балкария»). Лишь щедрый поэтический дар помог Кайсыну Кулиеву в таком раннем возрасте разгадать «священный дар» Кязима Мечиева и поведать об этом народу.
Этой статье предшествовало личное творческое общение молодого московского студента с патриархом. В 1938 году Кайсын Кулиев, приставленный как секретарь Кязиму Мечиеву правительством республики, записывал новые сочинения и транскрибировал старые, написанные на собственном алфавите К. Мечиева, созданном им самим на основе арабо-персидского письма. Очевидно, что Кайсын Кулиев, хотя и выполнял роль секретаря, не оставался простым техническим исполнителем поставленной задачи. Любознательный от природы, он чутко улавливал все то, что думал и говорил мастер. Следует отметить, что Кайсын Кулиев в числе первых балкарских студийцев в то время учклея в ГИТИСе одновременно в Литературном институте им. М.Горького. Кязим Мечиев полюбил озорного, наделенного большими способностями «чегемца». В стихотворении «Кайсын» он предсказывал молодому поэту большое творческое будущее.
Кязим Мечиев в 1940 году переселяется из Шики в Низинный район -селение Кичмалка. А потом - война, переселение балкарского народа в Среднюю Азию и поэт умирает на чужбине в Талды-Курганской области Казахстана, в местечке Кёк-суу в безвестности и нищете.
- Изучение литературного наследия К. Мечиева, собирание, издание и популяризация его сочинений вновь начались с середины 50-х годов - после возвращения балкарского народа на родину. И на этот раз преданным учеником и «просвещенным издателем» К. Мечиева становится Кайсын
Кулиев. Своими статьями и выступлениями он заложил основу для комплексного исследования творческого наследия К. Мечиева. Организуя переводы стихов поэта и издавая их на русском языке, К. Кулиев начал ознакомление самых широких читательских масс с удивительно богатым, художественно уникальным миром балкарского поэта. А в 1959 году по его же инициативе в Нальчике состоялся пленум Союза писателей России, посвященный 100-летию Кязима Мечиева. На страницах республиканской прессы появляются статьи и очерки на балкарском, русском и кабардинском языках, рассказывающие о юбилейных мероприятиях, посвященных жизни и творчеству основоположника балкарской литературы.
Статьи и выступления известных поэтов, переводчиков, а также ученых и критиков в ту пору еще носили общий, торжественно-юбилейный характер. Но в некоторых из них делались попытки определить значение и место Кязима Мечиева в истории формирования и развития балкарской художественной литературы*.
В 1963 году в Нальчике в переводах Семена Липкина выходит первая книга стихов и поэм Кязима Мечиева «Огонь очага», на которую первой откликнулась известная исследовательница литератур народов Северного Кавказа Наталья Капиева. Ее статья «Здравствуй, Кязим», опубликованная в газете «Литературная Россия», отличалась более целостным взглядом на жизнь и литературную судьбу Кязима. Н. Капиева по-своему открывала балкарского поэта, и это открытие тоже носило торжественный характер; чувство радости за возрожденного из небытия поэта брало верх над трезвым
* Из массы критической литературы, опубликованной в связи со 100-летием Кязима Мечиева следует отметить следующее: Бьиков Д., Пипинис В, У истоков балкарской поэзии //Кабардино-Балкарская правда. 1959. 18 марта; Бозиев А. Наш Кязим //Кабардино-Балкарская правда. 1959. 21 июля; Кулиев К. Талант и мудрость //Кабардино-Балкарская правда. 1959. 9 октября; Его же. Всегда в пути //Литература и жизнь. 1959. 16 октября; Его же. Большой поэт маленького народа //Сов. Молодежь. 1959. 9 октября; Киреев М. В этом счастье //Кабардино-Балкарская правда. 1959. 9 октября; Курашинов Б. Тамада балкарской поэзии /Юшхамахо. 1959.№ 5.
анализом как поэтики самого К. Мечиева, так и качества переводов, осуществленных С. И. Липкиным.
Статьи и выступления Кайсына Кулиева тех лет отмечены этой же торжественностью. «Будучи трагическим поэтом, ЬСязим не принадлежал к числу тех, кто славит смерть и тьму. Этого просто не могло быть: ведь сам Мечиев был тружеником и народным философом; всем существом, связанным с землей, как пахарь, славил он все живое. Чтобы понять это, достаточно прочесть хотя бы «Разговор со старостью» или строфы о любви и гибели прекрасного юноши Бузжигита из одноименной поэмы. Кязим Мечиев любил жизнь и потому ненавидел тех, кто ее коверкал, кто чинил насилие над людьми, неся им нищету, рабство и несчастье. Его злейшими врагами всегда оставались жестокость и произвол» [168:7]. Так представлял К. Кулиев К. Мечиева в предисловии к сборнику «Огонь очага». Сравнивая балкарского поэта с испанским поэтом Антонио Мачадо, он иллюстрирует, как перекликались стихи поэтов драматической эпохи, какие печальные думы их переполняли. К. Кулиев вновь и вновь возвращался к мысли о том, какими глубокими корнями поэт связан с землей, судьбами своего народам Он писал: «Мечиев был слит с родной землей, лучше всех понимал ее язык и душу, язык камня и дерева, дождя и снегопада, колосьев и звезд, душу пастухов и камнетесов. Он вобрал в себя ив свои стихи их мудрость и человечность, жил одной жизнью с крестьянами, имел один с ними облик, носил ту же одежду, ел то же, что и они, оставался выразителем их мыслей и чаяний. Он мог бы сказать о себе словами благородного испанского поэта Антонио Мачадо: «Я ученик народных знаний» [168:5-6].
60-ые годы - это период и первых зачатков балкарской профессиональной критики и литературоведения. К этому времени относятся и попытки научного осмысления творчества К. Мечиева.
Значительная работа по собиранию, установлению критических текстов Кязима и их изданию проводилась в стенах Кабардино-Балкарского научно-исследовательского института истории, филологии и экономики (КБ НИИ ЭФ), позднее - Кабардино-Балкарский институт гуманитарных исследований (КБИГИ).
В 1989 году в связи со 130-летием К. Мечиева принимается правительственное постановление, в котором предусматривается широко отметить юбилей поэта. Намечается ряд мероприятий, среди которых особое значение имеет издание критических текстов.^ Проводимые собирательно-исследовательские усилия КБ НИИ ЭФ по наследию Кязима Мечиева приобретают государственную значимость - усилия ученых поддерживаются правительством. Финансируется собирание и установление критических текстов и их издание. В итоге, к декабрю 1989 года, осуществляется 2-х томное академическое издание его сочинений. Собиранием, исследованием, установлением критических текстов, составлением научного аппарата занимался старший научный сотрудник КБ НИИЭФ А. М. Теппеег..
Благодаря собирательской и аналитической работе балкарских исследователей творчества К. Мечиева, становится все более отчетливой масштабность и многообразие его поэзии. В эти годы и за пределами Балкарии было признано, что К. Мечиев это одна из самых крупных фигур в поэзии и общественной мысли Северного Кавказа.
Статьи и труды К. Кулиева, 3. Толгурова, А. Теппеева, Д. Маммеева, X. Аппаева, Ф. Урусбиевой и др., опубликованные в эти годы, легли в основу исследования К. Мечиева.
Характерное для балкарской литературной мысли этих лет — жанровое смещение литературоведения и критики - обнаруживается и в этих работах. Одни статьи по-прежнему изобилуют общими местами (X. Аппаев), величальным пафосным стилем (К. Кулиев), жанром эссе (Р. Кучмезова);
иные авторы исходят не из самой природы творчества поэта, а идут от тезиса, от типологических особенностей классической литературы (Ф. Урусбиева).
С другой стороны, статьи и даже серьезные исследования в ту пору создавались в условиях определённого идеологического контекста. Но и в этих условиях труды А. Теппеева и 3. Толгурова отличались стремлением к историзму мышления. Оставаясь по преимуществу историками и критиками литературы, эти исследователи все же обращались к анализу социальной сущности художественного творчества поэта. Монографии 3. X. Толгурова «Формирование социалистического реализма в балкарской поэзии», «Движение балкарской поэзии», А. М. Теппеева «Кязим Мечиев» отличались качествами подлинного аналитического мастерства.
В монографии «Движение балкарской поэзии» Зейтун Хамидович Толгуров выстраивает политические, экономические и культурные факторы, сыгравшие важную роль в формировании и становлении эстетических и мировоззренческих взглядов К. Мечиева. Автор подчеркивает, что народно-демократические тенденции устного творчества балкарского народа нашли дальнейшее развитие в его стихах. Раскрывая идейно-эстетическую направленность поэзии К. Мечиева, он говорит о ее прочной связи с народом и его творчеством. Подробней останавливаясь на некоторых стихотворениях дореволюционного периода и поэме «Раненый тур», 3. X. Толгуров раскрывает художественные особенности и мастерство поэта. А также на основе идейно-художественного анализа названной поэмы показывает его эпичность.
Монография 3. X. Толгурова имеет историческое значение и в разработке таких узловых проблем национального литературоведения, как филологический и лингвистический анализ текста, формирование исторического мышления в процессе развития национальной словесности. Каждая из этих разделов литературоведения требует специального
исследования, но работа 3. X. Толгурова важна, на наш взгляд, еще и тем, что в ней ставятся впервые типологические, теоретические, а также такие важные составные литературоведения, как личность автора и индивидуальность литературного персонажа.
Рассматривая творчество 1С Мечиева в контексте поэзии Дагестана и народов Северного Кавказа, 3. Толгуров в данной монографии показывает, что рождение лирического героя - это долгий и противоречивый процесс в художественном развитии народа. Раздел книги, посвященный этой проблеме, ученый начинает с краткого, но очень емкого обзора общественно-политической жизни народов Северного Кавказа второй половины XIX века. Проводя обстоятельный идейно-тематический анализ типологической общности и индивидуальной самобытности зачинателей северокавказских литератур - в частности, балкарца К. Мечиева, кабардинца Б. Пачева, карачаевцев И. Крымшаухалова, А. Акбаева, А. Кочкарова: А. Джанибекова, осетинских поэтов К. Хетагурова,- Т. Мамсурова, абазинца А.-Т. Кешева, аварца Али-Гаджи из Инхо, Чанки, кумыкского поэта И. Казака - автор показывает близость лирики северокавказских поэтов к традициям русской' литературы Н. Гоголя, Л. Толстого и А. Блока. Среди некоторых факторов, родивших «синхронно развивающие уровни в литературе XIX столетия горских народов, главным 3. Толгуров называет одинаковые социально-экономические условия, характер общественной формации, которая определяла производственные отношения.
Автор, прослеживая ряд особенностей поэзии северокавказских поэтов, выделяет, в частности, такие черты, как проведение максималистской концепции человека, склонность к приемам романтической гиперболизации любви и выдвижению ее на передний план «как явления высшего порядка».
Отмечая научно-теоретический подход автора к раскрытию ренессансных черт духовной жизни народов окраин России, следует
подчеркнуть и то, что глава отличается оригинальными наблюдениями и суждениями.
Вопреки существующему мнению в литературе о большей связи раннего творчества К. Мечиева с интимной лирикой, Толгуров утверждает, что поэт начинал с назидательных стихотворений, преследующих лишь утилитарную цель, исходя из предписаний Корана. Трудно здесь не согласиться с балкарским литературоведом. Действительно, это время было периодом его ученичества, когда он усиленно изучал Коран и кораническую литературу. Но наравне с «кораническими стихами» К. Мечиев писал и .ііирические стихи, выходящие за пределы "религиозных тем. И художественная трансформация любой их осуществлялась поэтом через религиозные понятия. Автор пишет: «Мечиев видел страдания и беды своих земляков, но не находил им социальных объяснений. Причину всех зол он усматривает в недостаточной религиозной просвещенности людей, в отсутствии страха перед божьим судом» [135:89].
3. Толгуров прослеживает эволюцию поэта: как он мучительно переходит от воспевания культа разума и пропаганды религиозных и вообще „ знаний, от абстрактно-моралистических сентенций к раскрытию и утверждению самоценности личности. Автор считает, что этому способствовал выход поэта в многообразный мир народной жизни и народных песен, «новый этап в сближении с демократическими традициями восточной поэзии».
В 1989 году, как уже было отмечено выше, в связи с празднованием 130-летия К. Мечиева в Нальчике был издан двухтомник его собрания сочинений на балкарском языке, что, конечно, должно быть расценено как значительное достижение литературоведения. Были опубликованы многочисленные статьи, посвященные различным сторонам деятельности и творчества К. Мечиева.
Для нас особый интерес представляет обширное предисловие А. М. Теппеева к академическому изданию сочинений К. Мечиева в 2-х томах.
Алим Магомедович Теппеев с благодарностью и искренней признательностью пишет о Кайсыне Кулиеве, благодаря чьей подвижнической работе были осуществлены издания балкарского поэта на родном и русском языках, а также введено его имя в круг научного исследования. А. Теппеев отмечает также имена известных литературоведов, так или: иначе занимавшихся творчеством- К. Мечиева. Более подробно приводит биографические сведения о Кязиме Мечиеве, воссоздает картину той сложной эпохи, в которой жил поэт. Комментарии и словарные статьи к двухтомнику, данные в виде послесловий, представляют ценный эмпирический и справочный материал для углубленного, исследования творчества поэта.
Многие статьи и выступления о К. Мечиеве крайне сужали возможности критического анализа творений классика ставить и пытаться решать такие проблемы литературоведения, как взаимосвязи художника и мира, художника и национальных традиций, формирование исторического мышления и собственной поэтики художника. Естественно, и А. Теппеев, и 3. Толгуров не ставили своей целью решение всех этих проблем. Однако лишь в их работах дается творчество К. Мечиева как синтез философского, политического и художественного развития Балкарии. Живое и увлеченное изложение творческого пути поэта - у А. Теппеева, осмысление поэтики, теоретическое обоснование феномена К. Мечиева - у 3. Толгурова дали плодотворный импульс дальнейшему углублению изучения богатейшего наследия К. Мечиева.
Следует отметить, однако, странное противоречие в развитии балкарского литературоведения: с одной стороны, благодаря исследованиям 3. X. Толгурова, А. М. Теппеева, Ф. А. Урусбиевой и др., оно расширило свои
возможности, с другой - многие проблемы, такие как: концепция человека, роль поэта в формировании исторического мышления в литературе и т.д. остались вне поля исследования.
Предлагаемая диссертационная работа является попыткой осмыслить одну из важнейших проблем творчества Кязима Мечиева - его концепцию человека и эволюции взглядов в утверждении моральных норм совершенствования личности.
Цель и задачи исследования. Главной целью диссертационной работы является исследование поэтического творчества К. Мечиева с позиций формирования и развития реалистической художественной традиции в балкарской литературе, раскрытия не только уникальности, но и закономерности такого явления, как К. Мечиев, в художественной словесности балкарцев. Исходя из этого, в диссертации ставятся и решаются следующие задачи:
раскрыть духовные истоки Кязима Мечиева;
показать противоречивость эпохи и религиозные искания поэта;
проследить пути формирования художественного мышления поэта: потери и приобретения; і
исследовать поэтику Кязима Мечиева как систему; .....
обосновать неповторимую индивидуальность и художественный подвиг поэта.
Научная новизна диссертации заключается в целостном осмыслении жизни и творчества К. Мечиева в контексте времени и среды.
Особое внимание уделяется противоречивым суждениям, характерным для начального периода формирования аналитического исследования, в спорах о религиозно-философских воззрениях поэта. Впервые предметно анализируются такие основополагающие особенности творчества поэта, как его «монологи» или споры, в которых слышалась боль за несовершенства
земной жизни. Утверждается мысль о том, что ни по своему образованию, ни по характеру К. Мечиев никак не мог ввязаться в теологические или иные споры об устройстве мира и человеческого мышления. С другой стороны, многие сочинения поэта периода его трагических раздумий («В Мекке я услышал голос», «Два цвета», «Безенгийское кладбище», «Подобно Муссе...» и др.) впервые становятся объектом исследования и, анализируя их, соискатель раскрывает мировоззренческие заблуждения К. Мечиева, его философию. Устанавливается, что и в молитвах, в прямых обращениях к богу, даже в тех случаях, когда поэт «упрекает» бога за творящиеся на земле злодеяния, нет противопоставления духа и материи. Оставаясь человеком верующим, он вопрошает Единственному Всемогущему, чтобы он внимал стенанию людей, Им же Самим созданных. Кязим Мечиев не фанатик, руководствующийся догмами ислама, он лишь позволяет себе выйти прямым, вопросом к Самому Богу, ибо на земле- уже нет достойного властителя, который стремился бы к «благу людей».
Объектом исследования является многогранное творчество К. Мечиева, духовная среда, в которой формировался поэт и которую он сформировал в; последующем. К исследованию по теме привлечены такие его прижизненные издания, как "Иман Ислам" (Темир-хан-Шура, 1909), "Стихи о Солтанхамиде" (Баксан, 1918), "Мое слово" (Нальчик, 1939), так и сочинения, изданные после смерти поэта на родном и русском языках и прежде всего двухтомное академическое издание его сочинений, осуществленное институтом гуманитарных исследований КБР в 1989 году. В диссертации в научный круг введены такие стихотворения К. Мечиева, как "Язык фарси" и "Лишь дурачок один веселится у нас...", еще не изданные, хранящиеся в личном архиве автора.
Степень научной разработанности темы. Творчество К. Мечиева уникально, многогранно и противоречиво, и о нем написано немало работ.
Однако многие из них, написанные в пору идеологической ангажированности литературоведения, устарели. Между тем, наследие Кязима Мечиева обогащается все новыми находками, изданиями, требующими дополнительных исследований. В работах 3: Толгурова, А. Теппеева, Ф. Урусбиевой и других, написанных в последние 10-20 лет XX века, нет также единства в понимании особенностей художественно-эстетических идеалов поэта.
Таким образом, многие вопросы, связанные с творчеством К. Мечиева, требуют нового осмысления.
. Теоретическая значимость диссертационного исследования заключается в дальнейшем обогащении и существенном обновлении осмысления творчества Кязима Мечиева. При этом автор диссертации пытается разработать целостную картину художественной концепции и: изобразительной самобытности балкарского поэта.
Практическая ценность диссертационного исследования состоит в том, что результаты наблюдения, анализа и обобщения творчества К. Мечиева будут способствовать более глубокому пониманию особенностей, национальной поэзии. Материалы работы могут быть использованы при чтении курса истории литератур народов Северного Кавказа, проведении спецсеминаров и при разработке учебных,- учебно-методических пособий по балкарской литературе.
Методологической основой исследования являются теоретические положения трудов ученых В. Г. Белинского, М. А. Бонда, Г. Н. Поспелова, Л. И. Тимофеева, М. Б. Храпченко и др. В работе также находит свое отражение опыт известных ученых Северного Кавказа: Г. Гамзатова, А. Караевой, Л. Бекизовой, Н. Джусойти, А. Мусукаевой, 3. Толгурова, К. Султанова, К. Шаззо, Ю. Тхагазитова, А. Теппеева, Т. Эфендиевой и др.
Определенный опыт, приобретенный в ходе издания сочинений и их анализа, а также осмысление творчества основоположника балкарской литературы в контексте общего художественного развития народов Северного Кавказа помогли осветить этические и эстетические идеалы поэта, особенности его поэтики как целостной художественной системы.
Апробация. Основные положения и научные результаты исследования нашли отражения в следующих публикациях и выступлениях:
Габаева А.Б. Проблемы бессмертия творца в поэме «Бузжигит» К. Мечиева: Межвузовская научная конференция. //Сб. статей. - Нальчик: КБГУ, 1999.-сЛ 9-21
Габаева А.Б. Лирика К. Мечиева: концепция человека. //Минги тау. -Нальчик. 2001, №2. - с. 209-216
3. Габаева А.Б. О двух неизвестных стихотворениях КМечиева.
//Минги тау. - Нальчик. 2000, № 3. - 26-32
4. Габаева А.Б. Кязим Мечиев /'Балкарские писатели (Био
библиографический справочник. - Нальчик. Эльбрус, 2002. - с. 13-20
5. Габаева А.Б. О мироощущении КМечиева в предреволюционный
период его творчества. //Сб. научно-методических статей. - Нальчик: КБГУ.
2003, № 6. - с. 72-75
Диссертационная работа обсуждалась по главам на заседаниях кафедры балкарского языка и литературы, а в полном объеме на совместном заседании сотрудников кафедр русской литературы, балкарского языка и литературы Кабардино-Балкарского госуниверситета.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
Во введении обосновывается выбор темы, ее актуальность, определяются цели и задачи исследования, указываются методологическая
основа диссертации, ее теоретическая и практическая значимость, научная новизна, дается анализ существующей литературы по теме исследования.
В первой главе «Предпосылки зарождения письменной литературы и Кязим Мечиев» исследуется гносеология данной проблемы в аспекте единства исторических процессов и формирования личности К. Мечиева. Устанавливается, что при всей своей незаурядности и исключительности К. Мечиев - явление закономерное и исторически выстраданное балкарским народом.
Во второй главе «Влияние восточной культуры на творчество К. Мечиева» рассматриваются проблемы влияния восточного культурного канала на формирование мировоззрения и поэтики К. Мечиева.
В третьей главе «Лирика и эпос К. Мечиева: концепция человека» рассматривается образ борющегося за свое счастье человека в художественной системе К. Мечиева.
В заключении диссертационного исследования обобщаются его результаты и делаются выводы.
Предпосылки зарождения письменной литературы и Кязим Мечиев
Середина XIX века в Балкарии - это время пробуждения национального самосознания горцев. Ислам все глубже проникает в повседневную жизнь горских обществ, хотя с новым мусульманством легко уживается старое язычество, сохраняясь в культуре быта, во многих ритуалах и обрядах; одновременно, а нередко и опережая религиозные верования, повсеместно утверждаются государственные институты, насаждаемые имперской политикой царского самодержавия. Горцы, по обычному праву, никогда не знавшие дворянство и крепостничество, начинают терять былое благополучие демократических свобод, усиливается сословное размежевание и родовое противостояние. Вследствие брожения и обострения общественных противоречий патриархальное и религиозное сознания людей сталкиваются с явлениями прежде неизвестными. С одной стороны, привычный уклад миропорядка в горах зримо, почти на глазах, теряет свое былое совершенство и целесообразность; с другой - между реальной действительностью и проповедями ислама обнаруживаются такие провалы, что иные мусульмане теряют надежду на исправление нравов. Между тем в России происходит крестьянская реформа, которая через шесть лет - в 1967 году - достигает и горных ущелий Северного Кавказа. Безземельные, зависимые от князей крестьяне освобождаются откупом, начинают жить самостоятельной жизнью. В горских обществах начинается миграция откупившихся крестьян и кулов, а заодно с ними и других независимых сословий в поисках новых земель для строительства жилищ и содержания скота.
Жизнь шла своим чередом: как в старых аулах, так ив новых поселениях строились с одной стороны мечети, с другой - казенные дома для справления службы царскими чиновниками. Строились и дороги, которые приближали горцев к магистральным каналам общечеловеческой культуры.
Все, что происходило в горских обществах, можно было наблюдать и в высокогорном ауле Шики, что расположился на солнечном берегу Кюкюрелги — Шумливая, в верховьях Хуламо-Безенгийского ущелья. Небольшой каменный аул, окруженный высокими склонами и каменистыми кряжами, малодоступный для всякого рода любителей набегов, но самодостаточный для житья, пребывал размеренной патриархальной жизнью, наверное, века. Стены домов здесь складывались из камней твердых пород с многоаршинной толщиной, в большинстве случаев без закрепляющих растворов и цемента: их строили; в основном, в два этажа, и крыша верхнего этажа служила двором следующего дома. Двухэтажный каменный дом Мечиева Бекки, приглашенного из Верхне-Балкарского ущелья шикинцами для налаживания здесь кузнечного дела, также стоял на солнечном склоне. Здесь в 1959 году родился будущий великий поэт и философ Балкарии Кязим Мечиев.
Кязим Мечиев рано познал труд. По воспоминаниям современников, он, несмотря на хромоту, был здоровым и сильным, быстрым на соображение. Он вместе с отцом каждый день спускался по широким ступенькам, переходил бревенчатый мостик-над Кюкюрелги и по крутой тропе поднимался на кузню, которая стояла на северном склоне, приютившись к косогору, и весь день помогал отцу, то раздувая меха, то подсобляя ковать железо. «У задымленного порога на каменистом косогоре перед кузней в ожидании заковки косы или серпа, сидели малословные, неторопливые люди; - пишет один из биографов и издателей Кязима Мечиева А. М. Теппеев. -Иногда ... Бекки, опустив меха, присаживался рядом с ними. До глубокой ночи продолжалась их беседа, всегда рождавшая в юном сознании Кязима тысячи вопросов» [106:57]. Так на лоне суровой каменистой природы, среди трудовых людей, формировалось сознание будущего поэта. Исподволь в детских игрищах и трудовых буднях он впитывал в себя удивительный мир народных песен, сказок и легенд; познавал нелегкую жизнь людей в суровых условиях гор.
«Родина Кязима похожа на его поэзию, - пишет К. Кулиев. - Когда я приехал в аул Шики, моим глазам открылся мир резких контрастов: белизна снеговых хребтов, зелень долин, шум рек и молчание камня, узенькие кривые улочки аула и широкие склоны, старое ослиное седло из дерева, печальный от усталости ослик с опущенными ушами и грызущий удила горячий конь под добротным седлом, задумчивые тропинки за углом, а над ними тихие сумерки и рассветы, похожие на кизиловый отсвет» [168:292].
Предки Бекки, как и он сам, были настоящими сынами этой природы; они воспитывали своих детей по-спартански, в соответствии с родовыми обычаями, закаляли их физическим трудом и, верные культу хорошего человека, "приучали науке заступничества", без которого в суровых условиях гор нельзя было жить. Бекки, отец восьмерых детей, старался достойно вывести их в люди. Но, естественно, глава семьи особо беспокоился о «хромом мальчике», пфтому чаще других детей он держал Кязима при себе, учил его своему ремеслу. Он старался разбудить в нем жажду знания и привить ему любовь к песням своего народа. Будучи человеком глубоко верующим, он так же учил сына веротерпимости, строгому соблюдению законов шариата. Однако следует сказать, что балкарские горцы не отличались особой религиозностью, они все еще сохраняли языческий дух, хотя ко времени детства и отрочества Кязима ислам окончательно победил в горах.
В свободное от домашних трудов время, Кязим занимался у шикинского эфенди в мечети, брал уроки арабского письма и чтения. Первоначальное домашнее образование позволяет К. Мечиеву продолжать уч бу уже в медресе, и Бекки вместе с шикинским эфенди отводит его в Лескен, кабардинское селение, где в то время существовало довольно крупное медресе. Здесь, кроме основ шариата и корана, читали начальный курс географии и астрономии. В Лескене Кязим Мечиев изучил житие мусульманских пророков и шейхов, историю ислама, проштудировал фундаментальные труды Абуль Аль-Аля Аль-Маудуди по основам шариата.
У исследователей жизни и творчества Кязима Мечиева имеются неподтвержденные еще фактами гипотезы, что в Лескене он впервые познакомился с поэзией и философией Востока, что к лескенскому периоду относятся его попытки создать на основе арабского письма и фарси свой балкарский алфавит и писать на нем. Как бы то ни было, когда Кязим, окончив полный курс медресе, вернулся в Шики, в ауле обнаружили, что «хромой сын Бекки» стал совсем другим. В Хуламо-Безенгийском ущелье были и до Кязима блестящие знатоки корана, но Кязим Мечиев выделялся своим свободомыслием, большей, приверженностью к восточным стихам, чем сурам корана.
Вольнодумство молодого К. Мечиева поначалу, очевидно, было пшкинцам по душе, потому как в богослужениях в мечети, в толкованиях тех или иных положений иман-ислама, он привлекал большое внимание и одобрение. Благосклонно принятый жамаатом, Кязим Мечиев вселял надежду и своему многодетному, трудно живущему отцу: ведь его хромой сын мог стать муллой в ауле, а это гарантировало, во всяком случае, безбедную жизнь ему самому и его будущей семье.
Поэма «Тахир и Зухра» - синтез двух культур
Так, арабо-тюркская религиозная культура, пришедшая К. Мечиеву через поэтов и философов Востока через коран и кораническую литературу, не стала определяющей в создании им новой поэтической традиции. Кязим Мечиев синтезировал в своем творчестве традиции восточной поэтической мысли и художественное богатство, накопленное устно-поэтической традицией своего народа. Особенно ярко это качество К. Мечиева проявился в его первом крупном произведении «Тахир и Зухра», сюжет которого имел широкое хождение среди всех тюркоязычных народов от Центральной Азии, Поволжья, Кавказа до Малой Азии. «Тахира и Зухру» рассказывали на Северном Кавказе наравне с религиозными поэмами и нартами. Разумеется, каждая из версий сюжета отличается своей национальной спецификой. Например, действие казахской версии дастана, называющейся «Козы-Корпеш и Баян-сулу» протекает при патриархально-родовом строе и в соответствии с этим отображает отличные от других версий обычаи и законы. Она в большей степени насыщена элементами кочевой жизни. Азербайджанская же версия представляет развитое феодальное общество с шахом и его двором и, естественно, иначе трактует образы и социальные отношения. Правда, здесь разворачивается борьба за социальную справедливость, но ее может обеспечить лишь «добрый» «идеальный» царь, каким может стать Тахир. В этой версии нет народа, личность героя, его внутренние переживания не являются предметом описания или размышлений; он герой в той мере, в какой служит своему сезерену. Тахир не выдерживает этой предопределенности и погибает.
Феодальное общество представлено ив узбекской версии дастана, но здесь сохранены многие фантастические элементы, присущие мифотворческому бытованию сюжета. К. Мечиев был знаком и с литературной обработкой узбекского текста поэмы. Но поэт Сайоди, создавший письменную версию народного дастана в XVIII; веке, мало что внес в его содержание. Фактически Сайоди написал не дастан, а романтическую поэму в стиле месневи, широко популярную в литературе на фарси. Приверженность поэта к народным версиям сюжета отразилась даже на форме его сочинения. Например, экспозиция месневи начинается с восхваления бога, пророка и его сподвижников, что не характерно для дастанного эпоса. Композиционно версия Сайоди построена так, что заглавие каждого раздела раскрывает его содержание: «Сказ о том, как Тахир и Зухра объяснялись в любви в школе» или «Сказ о том, как Мирзо Тахира закрыли в сундук и бросили в воду». «Подобная композиция - излюбленный прием почти всех романтических поэм прошлого на языке фарси» [84:140].
Ближе Кязиму Мечиеву как по языку, так и по духу были казахские и татарские версии сюжета. Известно, что в «каменной библиотеке» поэта имелись казанские издания о Тахире и Зухре (туркмена Молланепеса, казаха Акылбека Сабал-углы, татарина Ахмата Курмаши).
Приступая к написанию первого в Балкарии крупного литературного произведения, К. Мечиев, конечно же, ясно осознавал, что в карачаево-балкарском мире немало просвещенных людей, которые также хорошо могут знать сказание о Тахире и Зухре. Как и Кязим Мечиев, многие просвещенные люди на Кавказе слушали его по устной традиции, имели возможность читать по письменным переложениям. Простой повтор, даже блестящее переложение дастана на балкарский язык не могло принести ему ни творческого удовлетворения, ни славы. Полагаясь только на то, что восточная поэтическая традиция допускает соперничество поэтов на традиционные сюжеты, он не мог бы отобразить близкую ему горскую действительность в форме традиционного восточного сказания. Трудно судить, не имея письменных источников о жизни поэта того времени, какие мысли обуревали его, когда он задумывался о первой своей крупной вещи, но ясно одно: поэт понимал, что произведение «Тахир и Зухра» не имеет права называться поэмой К. Мечиева, если она останется подражательной, оторванной от родной его почвы. В то же время она не будет понята воспитанными в духе народных сказаний современниками, следовательно, не будет иметь широкое хождение в народе, если замкнется «в себе», если не будут сохранены в ней атрибуты мифического и религиозного характера. Так К. Мечиев решал для себя непростые творческие задачи: с одной стороны, он должен был воссоздать широкую картину действительности так, чтобы, читая поэму, люди думали о своей жизни, о причинах социальной несправедливости и осуждали их. С другой - сохранился бы сказовый стиль сюжета.
Решая эти задачи, К. Мечиев возвращал поэтическое слово о Тахире и Зухре к земным, реальным заботам, к передаче противоречий жизни. Кязим должен был решить еще одну сложную проблему: от идеализации любви и воспевания страданий героев в восточных вариантах поэмы перейти к насущным проблемам современной горской молодежи, а дальше - к социальному протесту. Задумывалось большое художественное полотно ка основе старого сюжета, в котором балкарский поэт мог бы показать в образе Тахира и Зухры тех, кто в его время испытывает унижение от неравенства, от суровых родовых законов. В исследованиях о творчестве КязимаМечиева отмечается,, что поэма «Тахир и Зухра» написана им в возрасте 32 лет. При этом исходят из того, что поэт придерживался ритуальных форм восточного письма - оговаривать f свое духовное состояние и возраст, отношение к предпринимаемому замыслу и его предысторию. Но уже здесь, в зачине, К. Мечиев ясно дает понять, что он не намерен повторить старую историю, что просит у Аллаха лишь ясное слово, дать ему силу выразить боль таких как Тахир и Зухра. . Так, при всей классической восточности формы поэмы, К. Мечиев написал самобытное балкарское произведение по содержанию. Не меняя веками устоявшиеся дастанические традиции рассказывания и речетатива, он вдохнул во все линии сюжета реальную жизнь, картины современной ему Балкарии. Трагические события и интриги хотя и происходят во дворце хана, но разыгрываются они не по законам мифа, а по законам реализма. Реальными представляются все коллизии поэмы, действия и страдания героев, свидания влюбленных, добрые и злые дела многих персонажей; Реален Тахир в своей любви, реальна, земна и Зухра в своей неравной борьбе с ханом-отцом - за свое и Тахира счастье.
Новое осмысление старого сюжета (поэма «Бузжигит»)...
В начале XX века Кязим Мечиев задумывается о роли мастера и мастерства в самосознании народа. Причем мастером для поэта может быть и каменщик и слагатель народных песен, гончар и зодчий. В таких стихотворениях начала века, как «Песни», «Наковальня и молот», «Пахарь», «завещание», «Хорошее слово» и других, он говорит о мастерстве как об источнике духовной памяти народа, о хранителе его духовности. В стихотворении «Смерть придет» он возводит идею о вечности мастерства в ранг смысла человеческой жизни:
Смерть приходит, уносит человека, И уносит человек лишь свое бренное тело. Но остаются дом, построенный тобой. Стих, тобою сложенный. Владыка мира не смерть, а человек [189:257]. е-(Подстрочный перевод) Обостренная чуткость к социальной несправедливости, гуманизм, человеколюбие приводят его к другому восточному сюжету - сказанию о молодом зодчем, который построил необыкновенный храм хану, в дочь которого он влюбляется и вследствие этой любви гибнет. Период работы над новой поэмой становится годами новых университетов, давших ему не меньше для его духовного развития, чем последующая его жизнь, наполненная драматизмом его и родного народа судеб. Своей поэмой «Бузжигит» К. Мечиев выразил боль целого поколения начала века, поставил такие же вопросы, какие ставили выдающиеся русские мыслители Горький, Блок, Бердяев, Ильин и другие.
Почему Кязим Мечиев в такой драматический период обострения социальных противоречий в среде горских обществ берется снова за восточный сюжет и решает воспеть гимн мастерству?
Как человек трезвого ума и ответственности, К. Мечиев видел и понимал, что такой резкий переход балкарских горцев от феодально-патриархального быта к социалистическому, какой предвещала революция, не мог осуществиться без непоправимых ломок. Резкий переход от одного состояния общества к другому предполагает смену форм идеологии и культуры. Социализм, выводя малый числом народ от «тьмы к свету», не мог не изменить и его отношение к прежним ценностям, прежде всего к творениям его прежних мастеров. Ведь на глазах поэта трансформировался, видоизменялся сам процесс национального духовного развития, утверждались другие ценности. При таком раскладе развития народ в очень скором времени мог потерять свое лицо, раствориться в социализме и больше никогда не иметь своих мастеров и по зодчеству, кровно связанных с жизнью народа, его самобытностью.
С другой стороны, Кязим Мечиев, по-видимому, спешил ввести в большую литературу то главное, что характеризовало балкарских горцев как народ, как носителей определенной культуры. В ущельях Балкарии в начале XX века все еще сохранялось множество средневековых башен и защитных сооружений, надмогильных памятников и склепов. Балкарцы исстари славились искусными каменщиками, строителями, умеющими ставить на
крутых склонах и выступах замечательной красоты и крепости башни и дома. Безымянные зодчие, которые возводили в древние времена эти башни в горах, вызывали восхищение, рождали светлые чувства благодарности и вдохновляли поэта на творческий подвиг.
Опыт, приобретенный К. Мечиевым при поэтической разработке сюжета «Тахир и Зухра», открывал перед ним и новые возможности расширить пространство родной литературы, вдохнуть в нее импульс национальной жизни. Он охватывает проникновенным взглядом происходящие в горах события, и ему тревожно от того, что под напором этих событий его малый, разбросанный по ущельям народ может исчезнуть, не успев сформироваться как единая нация. Надо поспешить зафиксировать его язык и его облик, его национальную душу так, чтобы он был узнаваем в мире. Кязим Мечиев, как единственный крупный письменник и уже состоявшийся поэт, чувствует свою миссию объединить родной народ силой художественного слова, силой воплощенного в слове национального характера. Носителем такого характера, мог быть мастер, строитель, с открытой доброй душой, неуступчивой волей в столкновениях с проявлениями насилия и несправедливости. К. Мечиев так же прозорливо угадывает одну из важнейших особенностей своего времени, когда сквозь невиданных по трагизму конфликтов и потрясений на переднюю линию приходил человек, вобравший в себе не только вековую культуру своего народа, но и хорошо владеющий общечеловеческими духовными ценностями. В этой духовной среде, из которой выпестовывался поэт, главенствовало понятие коллективизма, ибо в суровых условиях гор только коллективным усилием возможно было выживать. Патриархальный культ воспитания велел строго придерживаться общинности и коллективизма, и тот, кто проявлял индивидуализм в преодолении невзгод и враждебных сил, полагался не на коллективную силу народа, терпел поражения и высмеивался.
Но этот же культ считал позором для мужчины проявления малодушия и инертности, неумения быть смелым перед враждебной силой. М. Горький, исследовавший в историческом эссе «разрушение личности», мировидение народа с древнейших времен до современности на примере коллективного его творчества, показывает, как героическая личность, мудрец или мастер проявляет себя в разные эпохи по-разному. Горький называет эти эпохи периодами застоя и активного действия. «В такие моменты, - пишет он, характеризуя эпоху застоя, - когда народ, как всегда, непрерывно кристаллизует свой опыт, личность, отходя от него, игнорируя его жизнь, как бы утрачивает смысл своего бытия и, бессильная, позорно влачит дни свои в грязи и пошлости будней, отказываясь от своей великой творческой задачи -организации коллективного опыта в форму идей, гипотез, теорий». - Далее М. Горький определяет роль личности в эпоху активную, а это для М. Горького - эпохи Возрождения и Реформации. - «Во втором случае, -продолжает он, - вас поражает быстрый рост духовной мощи личности-явление, которое можно определить лишь тем, что в эти эпохи социальных бурь личность становится точкой концентрации тысяч воль, избравших ее. органом своим и встает перед нами в дивном свете красоты и силы, в ярком пламени желаний своего народа, класса, партии» [49:56,57].
Лирика и эпос ЬСМечиева: концепция человека
В творчестве К.Мечиева 10-х - 20-х годов усиливается трагизм восприятия жизни: он не видит выхода из создавшегося нравственного и социального тупика. Его многолетнее усилие разбудить сознание современников силой слова, объединить их в борьбе за лучшую жизнь не дало видимых результатов. Да и сам поэт, ведомый мучительными вопросами, «как сохранить веру и изменить мир», испытывает раздвоение души. Ему кажется, что он живет грезами, а действительность развивается по своим законам независимо от каких бы то ни было проповедей и призывов. Хотя его стихи, проникнутые пафосом постижения и преобразования жизни, популярны в народе, как верные слова, как проповеди, как живые отклики на происходящие события, К. Мечиев не может обрести мир в душе: Молился я, веря в разум Аллаха, И не искал я выгоду себе. Ныне лее стою, поверженный, Пусть и это рассудят сородичи, - [188:293]. («Молился я...». Подстрочный перевод) - восклицает поэт в начале XX века. Он испытывает тяжкий гнет безысходности, ухудшения жизни горских крестьян. А тут грянули и революционные события, которые еще больше оттеняют противостояние между сословиями и людьми. Растерянность в обществе нарастает. Голос К.Мечиева становится все тревожней.
Входит в наши аулы туман из ущелий, Входит в хлева, конюшни без видимой цели, Точно также, без спроса, хоть и дверь на запоре, Входит в наши дома беспросветное горе [188:330]. «Входит в наши аулы туман...». Подстрочный перевод) Мысль К. Мечиева направлена на обретение человеком внутренней независимости. Поэт интуитивно угадывает, что путь к свободе начинается с этой независимости, с того, когда он задаст себе вопрос «кто я», «поднимет голову». Пока же он борется за справедливость, «не зная, где ее кузня». От этого думы его еще тяжелей:
Если б знал, где для родины счастья найти — Прискакал бы к нему, сделав ноги конем. Если б кровь, как река, разлилась по пути, -Переплыл бы ее, сделав сердце челном [185:42]. "Где для родины счастья найти?". Перевод СЛипкина) В стихах К. Мечиева 10-х - 20-х годов все большее место занимают конкретные люди и события. Героями сочинений К. Мечиева становятся его современники, такие, как врачеватель и просветитель Чеппелеу Бозиев, первый издатель сочинений К. Мечиева, Локман Асанов, абрек и революционер Солтан-Хамид Калабеков. В крутых изломах истерии, когда старые порядки теряют свои силы, а новые сопряжены с большими трудностями, поэт размышляет об ответственности каждого, о богатыре, который знал бы, где «кузня свободы». Но натиск событий таков, что ни собственное избранничество, ни избранничество тех, кому он посвящает в надежде стихи и баллады, не могут успокоить современников и дать удовлетворение ему самому. К. Мечиев жаждал видеть обновление сознания во всех горских общинах, не исключая ни князей, ни бедняков. Чрезвычайно важным в понимании душевного состояния поэта является его восьмистишье, написанное в 1911 году: Я - вол, взбунтовавшись за свободу, На подъеме разбивший свое ярмо, Но оставшийся под развалинами скал, Изнывая, зовущий о спасении. Я - пес, бросившийся к полчищам беды, Не остановив их, оставшийся под колесами арбы. И в тоске лижущий раны свои, Не зная, к чему мне остаться в живых [Из личного архива А. Теппеева]. (Подстрочный перевод)
В этом признании ясно прослеживается осознание К. Мечиевым причин социальных противоречий времени. У всех народов имеются просвещенные люди, которые хотят видеть человека свободным, гордым. Им также же ненавистны смирение, раболепие, алчность, унижающие, калечащие душу человека. К. Мечиев прислушивался к голосам бедуинов, находясь вдали от родины, ко все усиливающимся речам о свободе: они звучат громко, западая в души людей и волнуя их. Но и тогда, в период своих восточных странствий, и теперь, в тяжкие времена войн и противоречий, поэт никак не может углядеть пути к человеческому счастью. Оттого так и скорбно звучание его голоса: Как и горец, смотрит с горечью араб, Как и горец, - он бесправный, бедный раб [187:41]. («Как и горец». Перевод С. Липкина)
Вселенскую печаль поэта, «разлившуюся по всем людским жилищам», отмечал и К. Кулиев. «Куда бы Кязима не вела нелегкая дорога, - писал он в статье «Талант и мудрость», - он носил в душе облик родной земли. Но в это же время он желал добра не только своему аулу, но и всем селениям на свете, где работающие люди с таким же трудом добывали себе насущный хлеб, как горские крестьяне» [168:419].
Исходя из гегелевского определения лирического произведения «о единстве выражения, познавшего действительность сознания художника и отражения познанной им действительности», следует констатировать, что К. Мечиев в умении видеть и отражать единство судеб всех угнетенных на земле, поднялся на уровень общечеловеческой мысли. Желая добра «не только своему аулу, но и всем селениям на свете», он, прежде всего, приобщает свой народ к общечеловеческим ценностям, продвигает его к магистральным дорогам развития. Гегелевское определение внутреннего творческого состояния художника в полной мере приложим о к мировосприятию К. Мечиева в эпоху развития общественной мысли на Северном Кавказе, его художническому предвидению и умению преломлять, «объективное» как нечто личное. Это позволяет современникам вадеть в нем своего посла, смелого выразителя своих дум и интересов. К. Мечиев является послом не только в сфере социальных/ земных проблем, отстаивающим интересы народа перед князьями, но выступает как посредник и перед лицом Аллаха.
