Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Когнитивные и лингвистические параметры вербальной манипуляции 19-76
1.1. Манипулятивное речевое воздействие и
суггестивная лингвистика 19-51
1.2. Субститутивный характер манипуляции 52-65
1.3. Манипулятивный дискурс в аспекте лингвопрагматики .65-74
Выводы 75-76
ГЛАВА 2. Манипулятивная коммуникация и дискурсивные практики 77-127
2.1. Манипулятивные приемы «тоталитарного дискурса» 78-84
2.2. Манипулятивный политический дискурс 84-96
2.3. Манипуляция и коммерческая реклама 96-119
2.4. Жанры современного магического дискурса и манипуляция 119-1-25
Выводы 126-127
ГЛАВА 3. Лексические индикаторы манипулятивных стратегий 128-173
3.1. Манипулятивная функция иноязычных слов 128-148
3.2. Эвфемия как разновидность референциальной манипуляции 142-161
3.3. Манипуляции с количеством и мерой 161-171
Выводы 172-173
ГЛАВА 4. Грамматические средства манипулятивного воздействия 174-215
4.1. Интенциональные грамматические средства и манипуляция 174-180
4.2. Категория степени сравнения 181-185
4.3. Манипулятивность глагольных категорий 185-192
4.4. Аллеотеты и манипулятивный дискурс 192-194
4.4.1. «Мы-дискурс» 194-206
4.4.2. Транспозитивные числовые формы имени 206-211
4.4.3. Риторический вопрос 211-213
Выводы 214-215
ГЛАВА 5. Манипулятивный дискурс как проблема юридической лингвистики '. 216-268
5.1. Проблемы этики и права в юридической лингвистике 216-226
5.2. Норма лингвистическая и норма правовая 226-239
5.2.1. Плюрализм современной языковой нормы 226-229
5.2.2. Манипулирование как нарушение этико-речевой нормы 230-239
5.3. Рекламный текст как объект юридической лингвистики 239-266
Выводы 267-268
ГЛАВА 6. Манипулятивное воздействие как объект лексикографии : 269-298
6.1. Дистрибуция термина манипуляция как отражение его знаковых свойств 269-286
6.2. Концепция словаря манипулятивных техник 286-297
Выводы 298
Заключение 299-305
Список словарей, справочников, энциклопедий и их сокращений 306-307
Нормативные акты 308
Библиография 309-372
Список источников иллюстративного материала 373-374
- Манипулятивный дискурс в аспекте лингвопрагматики
- Манипуляция и коммерческая реклама
- Манипуляции с количеством и мерой
- Аллеотеты и манипулятивный дискурс
Введение к работе
Лингвистика ХХI века неуклонно расширяет сферы своего влияния: процесс лингвистической экспансии направлен в сторону снятия априорно постулируемых ограничений на право исследовать такие лингвистические феномены, которые представляются недостаточно наблюдаемыми и формализуемыми. К числу таких феноменов относится и один из типов речевого воздействия - манипулятивная коммуникация.
Вербальная манипуляция сегодня стала объектом внимания социологов, философов, политиков, культурологов, педагогов, журналистов, специалистов по теории коммуникации, управленцев, психологов, лингвистов (С.Г. Кара-Мурза, С. Московичи, Д. Болинджер, Х. Вайнрайх, Р. Блакар, Дж. Лакофф, Г. Шиллер, Г. Франке, Э. Ноэль-Нейман, Г.С. Джоуэтт, В.О’Доннэл, Н.В. Глаголев, Г.Г. Почепцов, Б.Н. Паршин, И.Ю. Черепанова, А.Н. Тарасов, Э. Шостром, К. Бредемайер, В.П. Москвин, Е.Л. Доценко, П.С. Гуревич, А.А. Осипова, Г.В. Грачев, И.К. Мельник, К.В. Никитина, Т.Е. Васильева, В.Г. Байков, М.Ю. Кочкин и мн. др.), причем усилия представителей междисциплинарного подхода к изучению феномена манипуляции направлены прежде всего на создание моделей оптимальной (исключающей манипулятивные приемы) коммуникации. Анализ исследований, посвященных феномену манипуляции, показал, однако, отсутствие единой универсальной теории манипулятивного воздействия, что может объясняться недостаточной разработанностью проблемы и связанного с ней понятийного аппарата. Сегодня не существует единой и общепринятой для всех наук или только для лингвистики (в рамках теории речевого воздействия) дефиниции манипулирования (речевой манипуляции).
При всем многообразии современных научных разработок, посвященных различным аспектам речевого воздействия, вербальная манипуляция остается мало изученным феноменом. А.А. Леонтьев справедливо отмечает, что серьезный профессиональный анализ приемов манипулирования в последние годы не производился, между тем как обращение к данной проблематике могло бы сыграть важную роль в развитии демократии в России, «в защите общества от недобросовестного манипулирования общественной психологией со стороны отдельных лиц, политических и иных группировок» (Леонтьев, А.А. Психолингвистические особенности языка СМИ [Текст] / А.А. Леонтьев // Язык средств массовой информации. Учебное пособие для вузов - М.: Академический проект; Альма Матер, 2008. С. 168). С пробуждением саморефлексии даже обычный среднестатистический человек желает знать о скрытых пружинах и рычагах воздействия на него со стороны власти, общества и рекламы (Шуберт, Э.Э. Дискурсные единицы, уровни, приемы и принципы речевого воздействия в когнитивном аспекте [Текст] / Э.Э. Шуберт Автореф. дис. … канд. филол. наук. Краснодар, 2006. С 4). Знание манипулятивных техник позволит рядовому носителю языка перейти от уровня наивного коммуниканта на уровень коммуниканта сознательного. Думаем, что именно этим обстоятельством обусловлена общественная значимость предпринятого исследования. Можно сказать, что актуальность диссертации определяется существованием настоятельного социального заказа на разработку такой проблематики. Характерно, что эту актуальность хорошо осознали представители прикладных сфер социальных наук – разработчики разного рода курсов и тренингов: Интернет пестрит предложениями об «антиманипуляционных» тренингах, где всех желающих берутся научить «конструктивному блокированию манипуляций» или «элегантному противодействию манипуляциям».
Внимание к феномену манипуляции, которое характерно для лингвистики последнего десятилетия, пока еще не привело к созданию целостной концепции манипулятивного воздействия, нет однозначного понимания этого феномена (более того – до сих пор отсутствует теоретико-методологическое единство и единообразие базовой терминологии, что затрудняет предметно ориентированное общение). Этому много причин, важнейшая из которых – сложность и неоднозначность самого объекта исследования, связанного с речедеятельностным аспектом коммуникации, с трудностью определения истинных целей высказывания и эффективности коммуникативных ходов в конкретной ситуации общения и мн. др. Достигнуто, однако, понимание того, что манипулятивное воздействие отличается от цивилизованного, что оно деструктивно (в конечном счете, от манипуляций страдает и сам манипулятор, например – в случаях манипулятивной рекламы, которой в конце концов перестают доверять).
Многообразие коммуникативных форм манипулирования и многочисленные языковые манифестации манипулятивной стратегии делают манипуляцию одной из сложнейших и актуальнейших проблем в науке о языке. Феномен манипуляции неотделим от более общей проблемы - оптимизации речевого воздействия. Актуальность этой проблемы вполне очевидна, что подтверждается большим массивом работ, рассматривающих различные ее аспекты. Наиболее традиционным является анализ вербальных единиц и их блоков, используемых в эффективных информационно-психологических операциях. Типично рассмотрение под этим углом зрения особенностей употребления в манипулятивном дискурсе лексико-фразеологических элементов языка. Грамматические структуры, поддерживающие манипуляцию, анализируются реже. И практически отсутствуют работы, где манипулирование анализируется в аспекте междисциплинарной научной парадигмы, получившей название «юридическая лингвистика».
Теоретическая неразработанность проблемы и практические потребности позволяют говорить об актуальности исследования феномена манипуляции.
В качестве основного объекта избран феномен речевой манипуляции: исследованы вербальные единицы (тексты, фрагменты текстов, высказывания, отдельные лексемы и грамматические формы) манипулятивного дискурса, то есть корпус текстовых и словарных единиц, подпадающих под определение «манипулятивный». Предметом диссертации являются лингвоюридические и прагматические аспекты манипулятивного дискурса. Весь спектр наблюдаемых в дискурсе фактов – лексических единиц и грамматических форм, с помощью которых реализуется манипулятивная стратегия, - стал предметом диссертационного исследования. Анализ ведется на различных уровнях – на макроуровне (то есть в контексте современных идей глобализации, дискурсивных стратегий) и на микроуровне (анализ сложного синтаксического целого, предложения, словосочетания и слова). Типологическая специфика диссертации предопределяет более пристальный интерес к микроуровню (при том, естественно, что наблюдения, относящиеся к макроуровню, становятся базой для конструирования общей теории манипуляции с помощью вербальных средств).
Комплексный подход к объекту – феномену речевой манипуляции – потребовал использования инструментария теории речевой деятельности, теории речевых актов, опоры на идеи и методы когнитивной науки. Лингвокогнитивный подход к материалу позволяет выяснить, каким образом в лингвистических построениях проявляются структуры знаний о мире, присущие личности, социальной группе или лингвокультурному сообществу в целом.
Феномен манипуляции как тип речевого воздействия рассматривается в широком контексте – в качестве одного из аспектов когнитивной деятельности. Особенность работы - пристальное внимание к речевому инвентарю, отражающему процесс реализации когнитивного плана манипулятивной коммуникации. По нашему мнению, исследовать феномен речевой манипуляции возможно только с опорой на концептуальный арсенал современной междисциплинарной парадигмы, включающий положения когнитологии, лингвистической прагматики, теории речевого воздействия и юридической лингвистики.
Методологической базой диссертационного исследования стали труды, в которых отстаивается необходимость учета взаимоотношений языка и психики, а психология рассматривается как «базисная наука» лингвистики, причем признание лингвистики психосоциолингвистической наукой сочетается с антропоцентризмом (И.А. Бодуэн де Куртене, К. Бюлер, А. Гардинер, Э. Сепир, А.А. Леонтьев, А.А. Залевская), труды по когнитологии (Дж. Лакоффа, Р. Лангакера, Л. Талми, А. Вежбицкой, Р. Ван Валина, С. Андерсона, В.З. Демьянкова, П.В. Чеснокова, Е.С. Кубряковой, В.А. Плунгяна, А.Г. Баранова, Е.В. Рахилиной), работы социолингвистичской направленности (М. Пеше, П. Серио, Т.А. Ван Дейка, Ю.С. Степанова, Н.Д. Арутюновой, Д. Болинджера, Х. Вайнриха, В.И. Карасика, Г.П. Немца, В.В. Красных, М.Н. Эпштейна, J.L. Mey, R. Rathmayr и др.). Истоки теории речевого воздействия содержатся в трудах В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни, В. Вундта, В.Н. Волошинова (М.М. Бахтина); современная ее разработка – в исследованиях И.А. Стернина, Б.Л. Борухова, К. Бредемайера, К.Ф. Седова, О.С. Иссерс, Ю.Н. Караулова, Л.Ю. Буяновой и мн. др. Были привлечены труды по юридической лингвистике (А.Н. Баранова, Н.Д. Голева, А.Г. Рихтера, Н.Б. Лебедевой, Х.-Т. Томмола, Э.Л. Страунинга, О.Б. Кузнецова, Тарасова Е.Ф., П.Б. Паршина, О.В. Головачевой, А.В. Коряковцевой, И.В. Некрасова, Т.В. Чернышева, Б.Я. Шарифуллина и мн. др.) и работы, непосредственно посвященные феномену речевой манипуляции (Е.В. Аргуновой, В.Г. Байкова, Ю.С. Басковой, Т.М. Бережной, Н.Н. Большевой, Э.В. Булатовой, А.Д. Васильева, Л.Ю. Веретенкиной, О.В. Гайкова, Г.В. Грачева и И.К. Мельника, Г.С. Джоуэтт и В.О’Донелл, Е.В. Денисюк, И.Л. Дергачевой, Е.И. Доценко, Н.В. Евсюковой, С.Г. Кара-Мурзы, М.Ю. Кочкина, Н. Лимнатис, А.А. Любимовой, С.А. Мегентесова, О.Л. Михалевой, К.В. Никитиной, А.А. Осиповой, Ю.К. Пироговой, Е.С. Поповой, А.Д. Похилько, Е.Н. Рядчиковой, Д.Л. Стравского, Г.Г. Хазагерова, Е.И. Шейгал, В.П. Шейнова, Э. Шостром, Ch. Adam, P. Bourdieu, W.N.Riker и мн. др.).
Основная цель диссертации – исследовать феномен манипуляции в его текстовой реализации, дать лингвоюридическую интерпретацию феномена речевой манипуляции.
Общая цель предопределила необходимость решения следующих конкретных задач:
-
характеристика ведущих направлений в исследовании манипуляции и суггестивного воздействия; систематизация способов концептуализации понятия «манипуляция» в общем языке и метаязыке лингвистики;
-
выявление сущностных механизмов манипулирования, характеристика собственно лингвистических, психолингвистических, социолингвистических и лингвоюридических аспектов феномена манипуляции;
-
изучение многообразия языковых форм и средств реализации манипулятивной стратегии, установление «маркеров» манипуляции; описание инструментария речевой манипуляции, его исследование на лингвистических основаниях и анализ конкретных языковых единиц, функционирующих в манипулятивном дискурсе;
-
анализ феномена манипуляции в лингвоправовом поле;
-
установление эффективных способов когнитивного и лингвокультурологического противодействия манипулированию;
-
разработка принципов создания словаря манипулятивных техник.
Для достижения указанной цели и решения поставленных задач был применен комплекс исследовательских методов, выбор которых во многом обусловлен имплицитностью манипулятивной семантики:
- методы дефиниционного и контекстуального анализа;
- когнитивно-семантический анализ;
- метод прагматической интерпретации, состоящий в выявлении различных типов коннотационных приращений;
- элементы трансформационного, дистрибутивного и компонентного анализа.
Был привлечен инструментарий теории речевых актов, метод семантической и модальной экспликации речевого акта, а также метод глубинной интроспекции, апеллирующий к интуиции и «внутреннему опыту» (Л. Теньер) и позволяющий эксплицировать манипулятивную семантику единиц различных языковых уровней. Естественно, что интроспективный метод применим только к родному языку исследователя. Этот метод предполагает, что лингвист является одновременно субъектом речи. Диссертация выполнена на материале русского языка (данные других языков привлекались только для сопоставления). Выбор языка обусловлен тем, что проблема речевой манипуляции, будучи актуальной для мировой лингвистики в целом, имеет особую научную и социальную остроту в условиях российской действительности ХХI века (на Западе проблемы языкового манипулирования находятся в центре исследовательского внимания, по крайней мере, с 50-х гг. ХХ века; в нашей стране они стали объектом анализа только в постперестроечные годы).
Материалом для исследования послужили в первую очередь такие тексты, чье манипулятивное воздействие наиболее очевидно (тексты политической рекламы и агитационные тексты политического дискурса, телевизионные политические передачи, тексты коммерческой рекламы). Источниками фактического материала стали в первую очередь современные СМИ («Аргументы и факты», «Комсомольская правда», «Известия», «Собеседник», «Российская газета», «Итоги», «Отечественные записки», «Советская Россия», «Караван историй», «Город N», «Труд», «Ростовский курьер», «Мой Ростов», «Красота и здоровье» и др., в том числе и чисто рекламного характера - «Ва-Банкъ», «РОСТOFF/ON», «Реклама-Юг», «Салон-интерьер» и др.), материалы теле- и радиопередач, а также отдельные художественные и публицистические тексты. Всего было привлечено для анализа более 5000 вербальных единиц и контекстов их употребления.
Научная новизна диссертационного исследования заключается в постановке ранее не изученной проблемы вербальной манипуляции в аспекте юридической лингвистики. Разработаны концепция манипулятивной коммуникации как сложного лингвопсихологического и социального феномена и процедуры оценки ее влияния на реципиента. Обоснована правомерность лексикографического описания манипуляции и предложен новый тип словаря манипулятивных техник.
Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в построении общей теории вербального манипулятивного воздействия, в рамках которой манипулятивный дискурс проанализирован как семиотический объект, что позволяет осмыслить когнитивную и лингвистическую природу манипулятивного воздействия. Исследовано многообразие языковых форм и средств реализации манипулятивной стратегии, проведена диагностика основных лингвистических средств выражения манипулятивного воздействия. Описание закономерностей порождения манипулятивного дискурса теоретически значимо для тех сфер знания, для которых релевантны аспекты теории речевого воздействия. Исследование вносит определенный вклад в теорию речевого воздействия, в психолингвистику и социолингвистику. Работа способствует дальнейшему развитию лингвистической прагматики вообще и прагматики общения в частности, а также изучению глубинных механизмов, лежащих в основе манипулятивного дискурса. Проведенное исследование содействует и более адекватному описанию функционирования языка в социуме.
Практическая ценность работы. Результаты и выводы диссертационного исследования могут быть полезны для разработчиков социальных информационных технологий, в том числе – разработчиков стратегий коммуникационной деятельности рекламных фирм, ибо только детальное изучение феномена манипуляции может обеспечить адекватное реагирование на речевое воздействие и информационно-психологическую безопасность личности реципиента. Материалы могут использоваться для лингвоидеологического анализа получаемой информации. В работе осуществлен перевод теоретического осмысления проблемы с позиций когнитивной лингвистики в область прикладных исследований – в лингвоюридическую практику и лексикографию. Материалы и выводы диссертации могут быть использованы при изучении языка в правовом пространстве. Практическая ценность работы определяется также возможностью применения ее основных положений, выводов и материалов в таких вузовских курсах, как общее языкознание, теория речевого воздействия, функциональная и экспрессивная стилистика, теория коммуникации, психолингвистика, лингвистическая прагматика, семиотика, общая и юридическая риторика, теория рекламы, лингвокультурология, информационное право.
На защиту выносятся следующие положения:
1. «Манипуляция» – лингвистический термин с высоким креативным потенциалом, актуальный прежде всего в рамках теории речевого воздействия. Будучи метафорой-катахрезой, термин «манипуляция» может быть отнесен к категории «удачных» с точки зрения семантической мотивированности, поскольку образ, лежащий в основе переносного употребления, проясняет существо обозначаемого явления. Помимо общей позитивной прагматики особого информационного знака, несущего знание, термин «манипуляция» обладает и яркой пейоративной оценочностью, присущей ему и как словарной единице, и в контекстном употреблении. В широком и размытом семантическом поле термина «манипуляция» выделяются ключевые элементы: «отрицательная» интенциональность адресанта и скрытый (неявный для адресата) характер воздействия. Манипулятивные функции дискурса образуют скрытый, замаскированный пласт лингвистических данностей, который нелегко отграничить от собственно информационного содержания. В зависимости от характера высказывания (его обращенности к прошлому или будущему) более существенное значение приобретает либо соответствие объективному положению вещей (если речь идет о том, что уже случилось), либо прагматический фактор (искренность оратора, чья речь обращена к будущему).
2. Языковые механизмы, обслуживающие процессы естественно-языкового убеждения и речевого воздействия, сложились стихийно, поскольку язык сам по себе в известной мере способствует искажению объективной действительности, ибо предлагает не только точные, но и неточные, нечеткие, размытые обозначения. Манипулятивный дискурс занимает промежуточное положение между двумя крайними точками – между достоверной (правдивой, полной) информацией и ложью. Ложь и манипуляция противопоставлены разным типам истины: ложь противостоит «семантической истине», манипуляция – «прагматической истине» (в терминологии Ч. Филлмора).
3. Манипуляция осуществляется тогда, когда адресант не может увидеть за реально сказанным намеренно завуалированной интенции адресанта. Поскольку одним из ключевых параметров манипулятивного высказывания (текста) является особая интенциональность, для распознавания манипуляции необходим анализ таких параметров, как цель вербального общения, коммуникативное намерение, причина, мотив. Манипуляция – прагматический акт, достигающий своей цели без явного обнаружения коммуникативной интенции: сознательно избирается такая форма высказывания, в которой отсутствуют прямые сигналы об интенциональном состоянии адресата. Увеличивая степень неадекватного восприятия информационного поля, манипулирование расширяет иллюзорную субъективную реальность. Манипуляция - негативное социально-психологическое явление, оказывающее разрушающее воздействие на личность и общество в целом.
4. Вербальное манипулирование может быть протяженным во времени, представлять собой как сложную, многошаговую поэтапную процедуру (таковы информационно-пропагандистские и информационно-рекламные кампании), так и единовременным, относительно простым актом воздействия на реципиента в межличностном общении. Субститутивный характер манипуляции предопределяет опору на такие лингвистические единицы и категории, как иноязычные (лишенные внутренней формы) слова, эвфемизмы, аллеотеты различного содержания и состава. При этом собственно языковые черты своеобразия манипулятивного дискурса с трудом поддаются идентификации, ибо в целом они не выходят за рамки нормативной речевой практики. Активное использование в манипулятивном дискурсе определенных грамматических форм и синтаксических конструкций не создает специфической «манипулятивной грамматики», поскольку эти же языковые средства используются и в иных функциях. В то же время учет типичных для манипулятивных текстов языковых средств важен для идентификации факта манипулирования. Манипулятивным дискурс делает не наличие специфических единиц лексического или грамматического уровней, а, прежде всего, интенции адресанта, неявный воздействующий характер высказывания, обстоятельства, при которых происходит коммуникация (социальный контекст) и конативная (в терминологии Р. Якобсона), или регулятивная функция. Язык предоставляет говорящим целый арсенал средств осуществления манипулятивных целей. Речевая манипуляция маркируется разноуровневыми языковыми показателями, позволяющими интерпретировать намерения говорящего.
5. Манипулятивное воздействие относится к проблемам лингвоправового пространства. Оценка правовой силы языковых действий, будучи объектом новой комплексной дисциплины на стыке наук - юридической лингвистики, должна быть распространена и на феномен манипулирования. До настоящего времени манипулятивные методы (в политическом дискурсе, в рекламе или текстах гороскопов, помещаемых в СМИ) позволяют избежать разоблачения и применения правовых санкций. Юридическое разрешение конфликтов затруднено вследствие неразработанности и несистематизированности манипулятивной стороны языка, отсутствия специализированного словаря, описывающего манипулятивные техники, а также правовых механизмов, которые учитывали бы как стихийные закономерности естественного языка, так и систему правовых норм. Аналогично диагностированию прямой лжи, противостоящей онтологической истине, можно диагностировать (хотя, по-видимому, с бльшими усилиями) и манипуляцию, противостоящую гносеологической истине. Поскольку семантическая деструкция как метод манипулирования наносит ущерб участникам избирательной кампании, а недобросовестная реклама – потребителям продукции, это может и должно стать предметом юридической лингвистики. Обоснование понятия этико-речевой нормы и квалификация манипулятивности как нарушения этой нормы позволит более адекватно описать данное явление.
6. Лексикографический жанр, будучи особым способом лингвистического постижения языковых явлений, способен вместить и такой феномен, как языковая манипуляция. В словарь манипулятивных техник целесообразно включить дистрибутивный анализ самого наименования «манипуляция» («лексикографический портрет» феномена манипуляции), описание концептов, актуализируемых при манипулятивных стратегиях, и перечень манипулятивных техник с обстоятельным представлением разноуровневых языковых способов их реализации. Составление словаря манипулятивных техник есть наиболее адекватный способ познания феномена манипулятивности; лексикографирование манипулятивных приемов может помочь в решении вопросов, связанных с этико-лингвоюридической квалификацией тех или иных способов речевого воздействия на реципиента.
7. Исключение из современной политической практики манипуляционной составляющей позволит утвердить действительно демократическую политическую культуру. Партнерская, диалогическая, гуманитарная коммуникация, в ходе которой взаимодействующие субъекты считают своей коммуникативной задачей максимально полное открытие своих намерений и аргументов, может стать антиподом манипулятивного воздействия. В условиях демократизации российского общества необходимо сделать прозрачными механизмы манипулятивного воздействия, осуществляемого посредством СМИ, и выработать критерии распознавания соответствующих суггестивных приемов. Поэтому столь важно лексикографическое представление феномена манипулирования: не пропущенное через словарь языковое явление не может считаться по-настоящему описанным.
Апробация полученных результатов осуществлена в более чем 40 публикациях как научного, так и научно-практического, учебного характера. По теме диссертации автором были сделаны доклады на следующих конференциях:
Международная научно-практическая конференция «Современное состояние университетского филологического и журналистского образования», Ростов н/Д, РГУ, 2004; 3-я Межвузовская научно-практическая конференция «Речь. Речевая деятельность. Текст», Таганрог, ТГПИ, 2004; ХХ11 Чеховские чтения, Таганрог, ТГПИ, 2004; Региональная конференция «Русский язык и молодежная субкультура». Ростов н/Д, РГЭУ, «РИНХ», 2005; Всероссийская научная конференция «Актуальные проблемы современной лингвистики», Ростов н/Д., РГПУ, 2005; Всероссийская научно-практическая конференция «Актуальные проблемы действующего законодательства РФ». РГЭУ «РИНХ», Ростов н/Д., 2005; Ростовская областная УI научно-практическая конференция «Актуальные направления воспитательной работы в системе непрерывного профессионального образования» РГЭУ «РИНХ», Ростов н/Д., 2006; Всероссийская научно-практическая конференция «СМИ и реалии нового века. Журналистика в 2006 г.» МГУ им. М.В. Ломоносова, М., 2006; Межвузовская научно-методическая конференция «Роль гуманитарных и социально-экономических дисциплин в формировании личности государственного служащего», СКАГС, Ростов н/Д., 2006; Международная научно-практическая конференция «Язык в контексте социально-правовых отношений современной России», РГЭУ «РИНХ», Ростов н/Д., 2006; Всероссийская научно-практическая конференция «Транспорт-2006», Рос. гос ун-т путей сообщения, Ростов н/Д., 2006; Международная научная конференция «Роль идеологии в трансформационных процессах в России: общенациональный и региональный аспекты», РГУ, Ростов н/Д., 2006; Международная научно-практическая конференция профессорско-преподавательского состава «Изменяющаяся правовая система России в условиях современного социально-экономического развития», РГЭУ «РИНХ», Ростов н/Д., 2006; Региональная научно-практическая конференция «Философские проблемы глобализации: общество, культура, право», РГЭУ «РИНХ», Ростов н/Д., 2007; Межрегиональная научно-практическая конференция «Социализация молодежи Юга России в ХХI веке», Институт социологии РАН, ЮФУ, Ростов н/Д., 2007; Международная научно-практическая конференция «Правовая политика Российской Федерации в условиях современного социально-экономического развития», Туапсе, 2007; Международная научно-практическая конференция «Юридическая риторика в современном информационном пространстве», Ростов н/Д: РГЭУ «РИНХ», 2007; Международная научно-практическая конференция «Язык профессиональной коммуникации: функции, среды, технологии», Ростов н/Д.: Ростовский филиал Российской Академии Правосудия; III Международная научно-практическая конференция «Юридическая наука и методология преподавания юридических дисциплин в условиях реформирования системы высшего образования», Туапсе, 2008; Всероссийская научно-практическая конференция «Проблемы воспитания толерантности и профилактики экстремизма в молодежной среде», М.: Российский институт социологии РАН, Ростов н/Д.: ИППК ЮФУ, 2008; Всероссийская научная конференция «Текст: филологический и библиопсихологический анализ», Таганрог: ТГПИ, 2008; Всероссийская научно-практическая конференция «Журналистика в 2007 году: СМИ в условиях глобальной трансформации социальной среды», Москва: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2008; Журналистика в 2008 году: «Общественная повестка дня и коммуникативные практики СМИ», Москва: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2009; Международная конференция «Проблемы коммуникации и художественного текста», М.: РУДН, 2009 и др.
Структура диссертации подчинена целям и задачам исследования. Работа состоит из введения, шести глав, заключения, библиографии и списка источников языкового материала.
Манипулятивный дискурс в аспекте лингвопрагматики
Лингвопрагматика - одновременно и очень древняя, и молодая, современная наука, ибо сходными вопросами занимались еще древнегреческая и римская риторики, а позже — экспрессивная стилистика. В моррисовской семиотической триаде семантика и прагматика противопоставлены друг другу и вместе — синтактике. Семантика и прагматика направлены на внешнее по отношению к языковому объекту, и эта экстралингвистическая направленность сближает их и противопоставляет синтактике. Однако семантика обращена к миру как к объекту познания и описания, тогда как прагматика оперирует теми фрагментами этого мира, которые связаны с интерпретационной деятельностью человека, и ей свойственна субъективистская, направленность.
Если термины «семантика» и «синтактика» понимаются, в общем, однозначно, то термин «прагматика» связан с чрезвычайно широким понятийным полем, включающим в себя и актуальное членение, и субъективные оценки адресанта, и речевые функции, и в целом закономерности речевого общения. Термин «прагматика» может вызывать даже ложные ассоциации и тем самым дезориентировать пользователей терминосистемой. Ср. заключение Ю.С. Степанова о термине «прагматика», которое он дал в своей вводной статье к антологии «Семиотика»: Из проделанного обзора между прочим видно, что термин «прагматика», неудачный с самого начала и влекущий лоэюные ассоциации (например, с прагматизмом), теперь решительно не отвечает своему содержанию. [2001 : 36]. Однако такая изначальная «неудачность» термина вовсе не предопределила его столь же неудачной судьбы. Ср.: Термин «прагматика», неудачный с самого начала,... тем не менее закрепился как единственное обозначение целого ряда смежных понятий, так что сегодня не приходится ожидать его замены более удачным термином» [Малащенко М.В., 2003 : 261]. Термин «прагматика», или «лингвопрагматика», выражая понятие «весьма диффузное», закрепился в языке, потому что потребовалось единое название для всего, что связано с интерпретацией языкового знака (в том числе и текста) реципиентами.
Термин «лингвопрагматика» может пониматься широко и узко. При узком его истолковании объектом лингвопрагматики является прагматическая информация, которая лексикализована или грамматикализована [Апресян Ю.Д., 1995 : 157]. В широком понимании (которое принимается и в настоящей работе) к прагматике относится обширный круг явлений, начиная от коннотаций лексических единиц или грамматических форм и кончая пресуппозициями и в целом - принципами вербального взаимодействия коммуникантов.
После работ Г. Фреге в лингвистике последовательно проводится разграничение значения знаков и их смысла. Различение уровней значения и смысла соотносится со способами выражения прагматических значений речевых актов - эксплицитным, косвенным, имплицитным. Одно и то же прагматическое содержание высказывания может быть выражено множеством различных способов в зависимости от категориальных признаков ситуации общения. В этом проявляется важная особенность речевого мышления говорящей личности - предрасположенность к вариативности, заключающейся в том, что «при тождестве смысла знаковая динамика и семантическая структура текстов могут сильно отличаться даже в том случае, если эти тексты.созданы на одном языке» [Бондарь В.Р., 1990: 18]. Суммируя осознание компонентов деятельности в ходе ее выполнения, А.А. Леонтьев выделяет следующие ее типы: 1. актуальное осознание — предмет осознания связан с целью деятельности, находится в поле внимания; 2 . сознательный контроль (предмет непосредственно не осознается, но может быть осознан); 3. бессознательный контроль.(предмет осознания соотносится- с имеющимся в памяти эталоном без участия сознательного внимания); 4. полная бессознательность [Леонтьев А.А., 1969: 143]. В отношении речевого акта осознаваемым и планируемым является иллокутивный уровень высказывания, операции лексико-грамматической реализации акта, выбор типа речеактовой номинации интенций и ожиданий выполняются на уровне сознательного контроля, а реализация локутивных намерений - на уровне неосознанности или бессознательного контроля. Другими словами, речевой способ воздействия есть результат осознанного анализа говорящей личностью ситуации общения- в данной социокультурной среде.
Манипуляция и коммерческая реклама
Современная российская реклама начала формироваться после февральского 1987 года постановления ЦК КПСС о частном предпринимательстве. В 1988 году было принято постановление «О мерах по коренной перестройке внешнеэкономической рекламы» ( № 179 от 6 февраля), в котором, впервые появилось слово «маркетинг». Крах системы централизованного планирования в нашей стране, переход к рыночной экономике и демократическому общественному устройству существенно изменили рекламную деятельность.
За короткий срок в России создан рекламный рынок: успешно функционируют рекламные агентства, фирмы. Реклама стала не только неотъемлемой частью экономического механизма, но и частью культуры. «Реклама - новая русская идеология. Реклама - массовый, гипноз. В какой-то мере реклама - отображение культуры» [Полукаров В.Л. и др., 2004 : 5].
Реклама - это всегда оценка товаров и услуг, причем оценка положительная. Какие бы формы и средства ни изобретал рекламодатель, неизменным будет именно положительная оценка. Недаром слово «рекламировать» в сознании потребителя отождествляется со словом «хвалить».
Особенность рекламы заключается в том, что она существует «на пограничных территориях между наукой и искусством, экономикой и политикой» [Безручко Е.Н., 2006 : 3], при этом использует лингвистические и паралингвистические средства, опирается на риторические1 традиции данного социума. Понятие рекламы многомерно, неоднозначно и включает в. себя разнообразные типы: реклама торговой марки, торгово-розничная реклама, политическая реклама, социальная реклама, институциональная (корпоративная) реклама. Функцию рекламного дискурса в самом общем виде можно определить как влияние через информирование для создания мотивации к действию: такой подход охватывает как коммерческую рекламу (цель которой - формирование потребности совершить покупку), так и некоммерческую - политическую и социальную рекламу, направленную на регуляцию ценностных отношений в социуме [Шейгал Е.И., 2004 : 27]. Реклама - это платное, однонаправленное и не личное обращение, проводимое разнообразными средствами, которые агитируют в пользу товара, услуги, марки, фирмы, идеи; при этом от обычного информационного сообщения реклама отличается заинтересованностью в конечном результате [Полукаров В.Л. и I др.,2004:47].1 к . Последнее обстоятельство нередко становится фактором рекламного манипулирования. Есть даже мнение, что манипуляция - непременный атрибут рекламного текста. Ср.: «Реклама представляет собой особый вид текста, который, являясь одним из инструментов, стимулирующих экономические процессы, одновременно обладает огромной силой психологического воздействия на общество. Уже одно это обстоятельство вызывает интерес филолога, изучающего, например, способы речевого воздействия и манипуляции, которые составляют основу любого-рекламного сообщения и подкреплены визуальным и звуковым оформлением текста» [Медведева Е.В., 2003 : 23 ].
Будучи связующим звеном между многообразной (хозяйственной, политической и др.) деятельностью общества и общественным потреблением, реклама призвана быть по своему характеру убеждающей, чтобы привлечь новых сторонников к товару, услуге, идее и т. д. Изучение манипуляционных стратегий в рекламе необходимо для анализа восприятия
В» работе Е.С. Поповой [2005 : 3] подчеркивается, что реклама - это «ненасильственный» способ продать товар/услугу. рекламы широкими слоями населения, их готовности (или неготовности) доверять ей как коммуникационному каналу, для выявления. ее потенциала активного воздействия на аудиторию.
Важнейшее отличительное свойство рекламного текста состоит в том, чтобы вызвать интерес и стимулировать сбыт, чаще всего этот текст направлен на достижение коммерческого результата в виде покупки товара или услуги. Эта цель достигается путем целой системы средств воздействия на аудиторию. Для рекламы типична подмена реального отправителя рекламного сообщения: он не стремится обнаружить себя, а «мимикрирует» [Кашкин В.Б., 2001 : 23] под типичного получателя: Я домохозяйка, и поэтому... В таких случаях потребитель нередко не осознает, кто именно хвалит товар: рекламист, получивший за это деньги, или такойже потребитель, который попробовал использовать данный товар и убедился в его замечательных свойствах.
Важно подчеркнуть, что адресат (возможный потребитель); как правило, хорошо осознает рекламную цель - заставить совершить покупку рекламируемого товара. Всем известно, что реклама - это оплаченная форма коммуникации, а «информация, содержащаяся в рекламе, идентифицирует спонсора» [Ксензенко О.А., 2007 : 612]. В этом смысле рекламная манипуляция отличается от более типичных случаев манипулирования, когда истинные цели манипулятора неизвестны объекту манипуляции. Именно известность цели коммерческой рекламы нередко нейтрализует ее манипулятивное воздействие на реципиента.
В то же время ясно, что рекламная манипуляция должна быть и более изощренной, чтобы подтолкнуть к покупке товара несмотря ни на что, осуществить изменение отношения потребителя, к рекламируемому товару от негативного, критического или нейтрального к позитивному.
Особенность рекламы состоит в том, что она формирует сознание потребителя, «обучая» его определенным образом оценивать товары и товарные категории. Характерно, что в современных учебных пособиях по рекламе, помимо «информативной» и «напоминающей», выделяется особый вид рекламы — «увещевательная», с помощью которой формируются предпочтения той или иной марки, осуществляется поощрение к переключению именно на данную марку [Полукаров В.Л. и др., 2004 : 58].
Манипуляции с количеством и мерой
«Человеческий фактор» количественных оценок исследован гораздо меньше, чем оценок по шкале «пейоратив/мелиоратив», хотя изучение языкового представления квантификации дает сведения не только о реальном многообразии количественных свойств объектов бытия, но также о возможностях его отражения в языковых структурах. Главное в изучении количественной! оценки - признание активной роли познающего и номинирующего субъекта. Ср.:
Он съел только пять арбузов /Он съел целых, пять арбузов. Здесь речь идет об одной и той же ситуации, но варьируется позиция говорящего, его оценка.
Элементом смыслового содержания слов только и целых является оценка: говорящий считает, что это много/мало.
Известная шутка Если насморк лечить, то он проходит за неделю, а если не лечить — то за семь дней.основана.на различной категоризации ситуации: (одна) неделя представляется чем-то меньшим, чем семь дней. «Парадоксы восприятия цифр и чисел» используются как средство воздействия в торговле: ср. цену 2999 руб., которая интерпретируется как 2000 с чем-то, и именно такую цену ( а не 3000, 3001, 3002 ) можно встретить чаще.
Оценка является субъективным выражением значимости предметов и. явлений окружающего мира, а под значимостью обычно понимается способность или неспособность отвечать социальным потребностям человека. Значимость объекта в человеческом познании совсем необязательно связывается с противопоставлением- пейоратива и мелиоратива, осуществляемом преимущественно на эмоциональном уровне. Помимо эмоциональной оценки существует оценка рациональная (или интеллектуальная). Разграничение эмоциональной и рациональной оценок отчасти условно, ибо любая эмоция, выражаемая в естественном языке, имеет рациональную основу. Эмоциональное и рациональное в оценке подразумевает две разные стороны отношения субъекта к объекта: первое — его чувства, второе — его мнения. Количественная оценка, очевидно, ближе к оценкам интеллектуального типа, которые вообще ощущаются менее отчетливо. Предметом интеллектуальной оценки могут быть разные стороны реальной действительности в ее восприятии человеком (субъектом оценки): достоверность/недостоверность тех или иных фактов, бытование объектов во времени и пространстве, утилитарная полезность предметов. Количественная оценка имеет своим предметом сферу количественной определенности. Основанием оценки является сравнение с неким эталоном, идеалом. Количественная оценка также создается путем сравнения с некоей средней величиной или с ожидаемым количеством. Количественные характеристики важны для построения высказывания и текста, обладающих оценочной модальностью.
Ты работал целых пять дней. Поэтому тебе надо отдохнуть. Ты работал всего пять дней. Поэтому тебе надо отдохнуть.
Ясно, что семы много/мало, содержащиеся в словах всего, целый, аж, только и под., не должны противоречить общей количественной оценке, которую передает предложение, высказывание или текст.
Различаются общеязыковые и индивидуально-авторские средства количественной оценки. К общеязыковым приемам относятся прилагательные {целый) и частицы (только, всего, аж). Атрибутами добрый, битый, целый говорящий выражает мнение, что называемое количество в данной ситуации слишком большое, а словами только, лить, всего, несчастный, жалкий, какой-нибудь, какой-то — говорит, что считает называемое количество маленьким. Слова жалкий, несчастный справедливо считают наиболее субъективными и эмоциональными. Говорящий считает, что количестве чего-то оскорбительно мало, что не заслуживает обсуждения. С помощью слова целый говорящий сообщает, что количество чего-либо выше нормы и ожиданий; возможно, говорящий сам удивлен, что количество так велико. В случае со словом аж говорящий не столько выражает собственное удивление, сколько приглашает слушающего удивиться тому, что количество оказалось таким. Различие между целый и аж состоит в том, что у первого слова компонент «много» всегда непосредственно относится к количеству, а второе возможно и при описании процессов минимизации (само количество мало, велика лишь, разница между этим количеством и нашим ожиданием). В отличие от других прилагательных, слово целый в» количественных сочетаниях употребляется только перед числительным: 1{елых десять лет, десять целых лет.
Существительные различных лексико-грамматических разрядов по-разному передают количественную оценку. Слово студенчество именно вследствие имплицитной оценки «много» легке входит в сочетания, студенчество нашего города, области, страны и не типично в сочетаниях студенчество второй группы первого курса.
Помимо оценки «много» собирательным именам можно приписать еще одну оценку интеллектуального типа - «важно», которая, конечно, выделяется менее отчетливо. «Природа оценки «важно» состоит в целостном отражении-значимости как таковой. Именно «потому, что у слов» студенчество, учительство есть оценка важно , неприемлемы высказывания типа студенчество сидело на скамейке, учительство шло в столовую, ибо действия, о которых говорится в этих предложениях, в оценке большинства носителей языка не являются особо значимыми» [Теория функциональной грамматики, 1996- : 203]. Не отрицая справедливости этого наблюдения, отметим, следующее: приведенные высказывания не нормативны еще и в силу того, что эти собирательные имена здесь выражают (в норме) собственно количественную оценку. Студенчество, учительство — это много . Уже в силу этого студенчеству затруднительно сидеть на скамейке или идти в столовую. Когда говорится «судьба казачества», то имеется в виду судьба многих или даже всех представителей этого сословия. Ср. «судьба казаков» - это может означать только отдельных (немногих) представителей сословия.
Аллеотеты и манипулятивный дискурс
Термин «аллеотета» используется в экспрессивной стилистике и риторике как синоним словосочетания «грамматический троп». Аллеотеты, многие важные свойства которых были описаны уже античными риториками, сами по себе являются доказательством того, что и грамматические формы обладают образно-художественной предметностью и конкретностью. Облигаторность и унифицированность грамматических категорий не препятствует их возможностям г выступать в качестве тропеических средств, однако аллеотеты реализуются, как правило, в «сильных», лингвокреативных (а не в обыденных, стандартных текстах), позволяющих осуществлять транспозицию формы в "нетипичное для нее окружение.
Теория транспозиции впервые была разработана в рамках Женевской школы. Основатель этой теории ILL Балли определял функциональную транспозицию как способность языкового знака изменять свое грамматическое значение при сохранении семантического значения путем принятия на себя функции какой-либо лексической категории. Именно Ш. Балли показал связь функциональной транспозиции с функционированием языка, с актуализацией, с синтагматическими отношениями. Транспозиция — это когнитивный процесс, представленный взаимозависимыми, взаимосвязанными единицами; возможность транспозиции этих, единиц обеспечивает гибкость выражения когнитивного содежржания. Транспозиция позволяет расширить номинативные возможности языка.
Как известно, с помощью тропеических- средств отражается не только объективная действительность, но и позиция адресанта по отношению к действительности. Выбор сравнения или метафоры есть одновременно означивание и оценка. Лексические тропы традиционно рассматриваются в лингвистике с точки зрения возможностей воздействия на адресата, в том числе и манипулятивного. Хорошо известны возможности лексических метафор (вплоть до роли «ключевого понятия эпохи» - базис, надстройка, перестройка и т.д.) и «эвфемизмов на службе власти» [Кочкин М.Ю., 1999 : 31-32] типа зачистка вместо военная операция, боевые действия , побочный ущерб - о погибших при бомбардировке людях, которые не были прямым объектом, антитеррористическая операция и т.п.). Вопрос же о -возможностях грамматических средств участвовать в манипулятивном воздействиии на адресата до сих пор не только не решен, но даже и не поставлен.
Грамматические тропы фиксируют внимание на функциональной стороне грамматики, то есть на том, как используются говорящими (пишущими) единицы грамматики. При этом важно учесть, что характер языковой формы активно влияет на тип сигнификативного осмысления денотативного содержания (ср. разграничение смысла и языкового значения в концепции А.В. Бондарко). Один и тот же смысл, выраженный различными грамматическими (морфологическими, словообразовательными или синтаксическими) средствами, приобретает дополнительные сигнификативные характеристики, которые существенны г для структурирования плана содержания грамматической формы. «Языковое значение не равняется денотативному содержанию, передаваемому той или иной формой, оно предполагает исключительно важный сигнификативный компонент, связанный с картиной мира, которую моделирует говорящий, используя то или иное средство из числа возможных» [Клобуков Е.В:, 1995 : 20].
Выбор грамматического средства нередко диктуется не только референцией, но и «человеческим фактором»; категории, которые принято считать отражательными — напрямую отсылающими к внеязыковой действительности, воплощаются» на коммуникативном уровне при непосредственном участии адресанта (ср. введенное в грамматические описания последних лет понятие «фигура наблюдателя»). Интенции говорящего, его взгляд на мир диктуют выбор грамматической формы (при всей облигаторности и «заданности» последней), в том числе тропеической грамматической формы, то есть аллеотеты.
Сравнивая лексическую и грамматическую метафору, грамматисты уже давно обратили внимание на то, что в традиционной метафоре отправитель речи явно манифестирует свой взгляд на мир, свои идеи, пристрастия, предпочтения, а в случае с грамматической метафорой (аллеотетой) этот взгляд оказывается в известной мере завуалированным. Грамматическая образность вообще имплицитна, поэтому аллеотета лишена назойливой идейности, нередко свойственной обычной метафоре. А значит, именно грамматические тропы более пригодны для целей скрытого манипулятивного воздействия.
Существуют специфические когнитивные категории, регулярно представленные ві текстах, где речевое воздействие планируется, то есть осознается говорящим как стратегическая задача [Иссерс О.С., 1999 : 7]. Таковы концепты «свои» и «чужие». Это противопоставление пронизывает всю культуру и является одним главных в рамках всякого национального мировоззрения; В индивидуальной концептосфере любой языковой личности этот концепт также занимает приоритетные позиции, поскольку любая национальная и индивидуальная картина мира начинается с идентификации собственного «я», которая неотделима от соотнесения себя с другими, от противопоставления «принять - не принять» [Исаева Л.А., Сичинава Ю.Н., 2008 : 264]. Недаром в СД зафиксировано более 600 фразеологизмов, эксплицирующих оппозицию «свой/чужой».
