Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Источники и литература 26
1.1. Основные источники 26
1.2. Обзор литературы 44
Глава II. Первые известия о русской церкви 97
2.1. Состояние христианской жизни на Руси накануне Крещения 97
2.2. Первоначальные формы церковной организации в конце X — начале XI вв 124
2.3. Создание киевской митрополии при Ярославе Мудром 149
Глава III. Русская митрополия в период правления Ярославичей 188
3.1. Высшее церковное управление в годы «единства» Ярославичей 188
3.2. Место митрополита и высшей церковной иерархии в политической жизни Руси при Святославе Ярославиче 234
3.3. Церковно-княжеские отношения в период правления Всеволода Ярославича 251
Глава IV. Киевская митрополия в конце XI - второй половине XII вв 268
4.1. Высшее церковное управление в период княжеских междоусобиц конца XI - начала XII вв 268
4.2. Социально-политическая роль высшей церковной иерархии в период правления Владимира Мономаха и Мстислава Великого 313
4.3. Власть митрополитов в 30-е - 60-е годы XII в 348
Заключение 369
Список использованных источников и литературы 379
Список сокращений 458
- Состояние христианской жизни на Руси накануне Крещения
- Высшее церковное управление в годы «единства» Ярославичей
- Высшее церковное управление в период княжеских междоусобиц конца XI - начала XII вв
- Власть митрополитов в 30-е - 60-е годы XII в
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Среди вопросов истории древнейшего периода российской государственности особенную остроту и актуальность приобретают проблемы возникновения и развития церковной организации. Это объясняется как необходимостью совершенствования научного исторического знания, так и развитием социально-политических процессов в современном российском обществе. С одной стороны, научное сообщество уже давно осознало неотъемлемость истории русской церкви от истории российской государственности. С другой стороны, в современном российском обществе всё большее значение приобретает деятельность различных религиозных институтов, среди которых доминирующее положение сохраняется за русским православием. В сложившихся условиях исследование исторического опыта взаимодействия церкви и государства позволяет углублённо рассмотреть не только процессы формирования систем государственного и церковного управления в Древней Руси, но и проследить эволюцию внутреннего развития, устройства и взаимопроникновения религиозных и «гражданских» институтов на более поздних этапах развития нашего общества.
В представленной диссертации предпринята попытка реконструкции процесса становления высшего церковного управления в контексте социально-экономических и политических процессов, развивавшихся в древнерусском обществе. В Древней Руси под высшим церковным управлением могут пониматься не только органы митрополичьей власти, но и органы епархиального и монастырского управления. В данном исследовании мы ограничиваем высшее церковное управление институтом киевских митрополитов.
Традиционно принято считать, что прибывшее на Русь в конце 80-х годов XI в. духовенство принесло с собой ясно сложенную организационную церковную структуру. Однако при детальном рассмотрении вопросов, связанных с организацией церкви и выполнением ею каких-либо функций в восточнославянском обществе, приходится признать, что ситуация не так однозначна. Во-первых, трудноопределим статус возникшей в период правления Владимира Святославича русской церковной организации: была ли она митрополией, архиепископиеи, епископиеи, епископской или пресвитерской миссией. Во-вторых, крайне сложно выявить первоначальное число первых епископских кафедр и степень их подчинённости митрополиту и Константинополю. В-третьих, ещё более тёмен вопрос о структуре приходской организации в Киевской Руси. В-четвёртых, имеющиеся на сегодняшний день источники не позволяют однозначно говорить о способности митрополитов на раннем этапе истории Русской церкви обладать полнотой канонической власти на всей территории вверенного ему церковного округа (диоцеза). На Руси возникли своеобразные формы церковной жизни, отличные от тех, что существовали в Византии и у южных славян.
Пытаясь реконструировать структуру древнерусской церковной организации, большинство исследователей XIX в. исходили из того, что формы церковной жизни восточных славян были обусловлены, прежде всего, влиянием Византии. В завершённой форме эта точка зрения получила своё обоснование в «Истории русской церкви» митр. Макария (Булгакова). В дальнейшем до Октябрьской революции 1917 г. этот подход стал одним из доминирующих при изложении событий церковного прошлого нашего отечества в курсе духовных учебных заведений Русской православной церкви (далее -РПЦ) и университетском курсе церковного права.
С точки зрения богословия «земная» церковь двучастна и состоит из священной иерархии и прихожан . Особым положением отличаются готовящиеся к святому крещению - «оглашенные». Это внутреннее деление «церкви» нашло своё выражение и в символическом устройстве храмов, и в структуре богослужения. Таким образом, можно заключить, что неотъемлемой частью церкви является не одно лишь духовенство, но и прихожане, представленные самыми разнообразными слоями восточно-славянского общества, в том числе боярством (дружиной), представителями городской верхушки и членами княжеского рода . В этих условиях вопрос о церковно-государственных отношениях приобретает особую сложность, потому что при данном рассмотрении проблемы князья, как, впрочем, и всякий, кто был крещён, не только могут, но и должны рассматриваться как часть церкви. И для этого утверждения есть свои догматические и канонические основания. Стремясь вывести понимание церкви за узкие рамки клира, выдающийся церковный историк В.В.Болотов отмечал, что «в Церковь входит весь народ: <...> церковная история не должна сводиться к истории отдельных лиц, она должна быть историей всего народа» . В итоге при оценке церковно-княжеских связей нельзя исключать то обстоятельство, что в своих отношениях с церковной иерархией князья могли руководствоваться не только политическими и экономическими соображениями. При принятии решений правители Руси, как верующие люди, могли и должны были исходить также из своих религиозных убеждений , и прибегать к помощи и благословению церковной иерархии.
Включённость Церкви в политическую жизнь русских элит не означала автоматического возникновения доверия к христианской организации со стороны великокняжеской администрации. Противоречивость ситуации объяснялась тем, что в Византии церковь использовалась для проповеди византий-
1 Макарий (Булгаков), митр. Православно-Догматическое богословие. СПб., 1883. Т. 2.
С. 210-211.
2 Мусин А.Е. Milites Christi Древней Руси: Воинская культура русского средневековья в
контексте религиозного менталитета. СПб., 2005.
Болотов В.В. Лекции по истории древней церкви. Минск, 2008. Т. 1-2. С. 25. Характерен пример Ольги (Память и похвала князю Владимиру // Богословские труды. М., 1989. Т. 29. С. 45-46).
ской культурно-политической гегемонии и решения внешнеполитических вопросов. Происходившее ни в коем случае не было насилием над византийской церковью и во многом было явлением не только естественным, оправданным, но и откровенно одобряемым со стороны церковной иерархии империи . Подобное развитие ситуации было характерно и для Руси. Рюриковичи стремились ослабить византийское и усилить местное влияние на церковную иерархию Руси.
В настоящей диссертации предпринята попытка реконструкции деятельности митрополитов, исходя из состояния церковно-государственных отношений, существовавших на Руси. Наиболее удачно категория «церковно-государственные отношения» разработана в исследовании О.М.Билоус. При рассмотрении церковно-государственных отношений как объекта политологического анализа, была предложена следующая формулировка: церковно-государственные отношения представляют собой «совокупность форм социально-политических, правовых, экономических и морально-этических норм и связей между институтами государства и церкви»6.
Как уже было отмечено, категория «церковь» не может быть сведена исключительно к клиру (священнослужителям и монашествующим). С институциональной точки зрения границы церкви лишены желаемой нами конкретности. С одной стороны, согласно каноническому праву, от имени церкви имели (и имеют) право говорить лишь епископат и соборы, а с другой -история церкви полна прецедентами того, что носителями и хранителями догматических и канонических основ христианства выступали не высшие иерархи, а «рядовое» духовенство и миряне. Проблема понимания устройства церкви, её функций и границ была разработана в работах русских церковных историков еп. Филарета, М.Э.Поснова, В.В.Болотова, Н.Д.Тальберга и др.7. Предлагавшиеся большинством из них формулировки выводили историю церкви из плоскости социально-экономической и политической деятельности в область религиозной идеологии. В предпринятом нами исследовании под «церковью»» мы понимаем, прежде всего, иерархический институт, представленный различными степенями церковной иерархии, монашеством и церковными людьми согласно церковным княжеским уставам.
Не менее трудно определить границы «высшей церковной иерархии». В условиях древней Руси это были не только митрополиты, архиепископы и епископы, но и игумены монастырей, а также часть соборного духовенства,
Иванов С. А. Византийское миссионерство: Можно ли сделать из «варвара» христианина? М., 2003.
Білоус О.М. Державно-церковні відносини як об'єкт політологічного аналізу: Автореф. дис. ... к.політ.н. Київ, 2004. С. 2.
Филарет, архиеп. История Русской церкви: в пяти периодах. М., 2001; Болотов В.В. Указ соч. С. 21-25; Поеное М.Э. История Христианской Церкви (до разделения Церквей - 1054 г.). Брюссель, 1964. С. 11-13; Талъберг Н. История Христианской Церкви. М.; Нью-Йорк, 1991. С. 80-82.
как это можно видеть на примере Анастаса Корсунянина, руководившего или, по меньшей мере, участвовавшего в руководстве церковной организацией Руси в первые годы своего пребывания в Киеве. Но традиционно принято считать, что важнейшим церковным институтом древней Руси был институт её столичных предстоятелей. Поэтому в настоящей диссертации мы ограничиваемся рассмотрением, прежде всего, митрополичьего управления. Сюжеты, связанные с деятельностью остального епископата и духовенства, призваны расширить картину жизни древнерусской церковной организации и в условиях недостатка прямых свидетельств о жизни киевских митрополитов и способствовать реконструкции деятельности столичных первоиерархов.
Не менее сложно определить, что есть у восточных славян «государство», точнее, что, или какая именно социально-политическая сила или социально-политический институт должен отождествляться с государством . Вернее всего в условиях древнерусского общества IX-XII вв. отождествить с государством, прежде всего, княжескую власть, выполнявшую все основные функции: политическую, судебную, военную и даже религиозную . Несомненно и то, что в домонгольской Руси «государственные» функции могли быть свойственны в том числе и городскому общинному самоуправлению, с присущими ему традиционными формами публичной власти, как, например, вече . Изменения в структуре государственной власти на Руси неминуемо должны было проводить к изменению церковно-государственных отношений.
Существовавшие Х-ХП вв. отношения между властными институтами Киевской Руси и церковью ещё нельзя называть «симфонией». Симфония светской и церковной власти к началу христианской проповеди византийских миссионеров в землях Киевской Руси составляла одну из основ религиозного мировоззрения греческого клира. Однако религиозно-политические реальности молодого древнерусского государства принципиально отличались от тех, в которых жили византийцы. Как удачно отметил Н.Покровский «базовая
Вопрос о том, что следует понимать под государством в Киевской Руси не имеет однозначного решения. В этот период мы, во-первых, не можем наблюдать классов; во-вторых, отсутствует «единый аппарат насилия»; киевский великий князь не обладает исключительным правом издания законов (См.: Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIV вв.). С. 164-165). А.А.Горский особо оговаривает особенности «социальной элиты» Руси, которая представлена князем и дружиной, по сути выполняющих и функции «государственного аппарата» (См.: Горский А.А. Русь: От славянского расселения до Московского царства. М., 2004. С. 108-114). 9 Фроянов И.Я. Начала русской истории: Избранное. М., 2001. С. 500-517.
Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь: очерки социально-политических отношений в домонгольский период. Князь, Бояре и городская община. СПб., 2001. С. 34-35; Лукин П.В. О так называемой многозначности понятия «вече» в русских летописях. Домонгольское время // Неисчерпаемость источника. К 70-летию В. А. Кучкина. М., 2005. С. 39-40; Викул Т.Н. Люди князь в древнерусских летописях середины XI-XIII вв. М., 2009. С. 226-231.
православная теория «симфонии» между церковью и государством, а также
между их руководителями изначально имела существенно различное звуча
ние в Царыраде и Киеве» . Византийская модель церковно-
государственных отношений возникала в условиях соборной жизни. Однако
о полнокровной соборной жизни в киевском государстве говорить крайне
сложно. При этом было бы ошибкой преувеличивать политическое влияние
церковной иерархии в Киевской Руси. Анализируя отношение к христианст
ву со стороны различных слоев общества, В.П.Даркевич пришёл к выводу,
что степень признания авторитета духовной иерархии было различной и для
разных социальных слоев, и даже для отдельных личностей . В таких усло
виях не могло быть и речи не только о равноправных, но на начальном этапе
христианизации и паритетных отношениях между церковью и княжеской
властью.
Всё вышеперечисленное определяет научную значимость и актуальность изучения высшего церковного (митрополичьего) управления в Киевской Руси.
Объектом исследования служат церковно-государственные и межкняжеские отношения, позволяющие выявить объём канонических, административных ресурсов и экономических возможностей киевских митрополитов на различных этапах развития древнерусского государства.
Предмет исследования диссертации - процесс формирования и эволюции института киевских митрополитов в конце X - второй половины XII вв. в контексте церковно-государственных и межкняжеских отношений. На протяжении всего исследуемого периода русские первосвятители находились в одновременной зависимости, во-первых, от Константинополя, нередко возлагавшего на митрополитов дипломатические функции, и, во-вторых, от политической ситуации на самой Руси. Высокий уровень развития византийской государственной и религиозной культуры, главным носителем которой выступало прибывшее на Русь греческое и болгарское духовенство, был отличен от реалий, присутствовавших в государстве восточных славян.
Хронологические рамки обусловлены самим объектом исследования. Нижняя граница - 988 г. - определяется фактом первого упоминания о появлении церковной иерархической структуры на Руси. Сведения письменных источников о времени возникновения русской митрополии противоречивы. Но возникновение у восточных славян церковной организации, отождествляемой с «митрополией», традиционно связывают именно с легендарными событиями крещения Руси. Верхняя же хронологическая граница - вторая половина XII , объясняется событиями, связанными с возникновением великого княжения во Владимире и началом ослабления политического, а вместе
11 Покровский Н. Власть и церковь на Руси. С. 70-75.
12 Даркевич В.П. К вопросу о «двоеверии» в Древней Руси // Восточная Европа в
средневековье: Язычество, христианство, церковь (Тезисы докладов): Чтения памяти
В.Т.Пашуто / отв. ред. А. П. Новосельцев. М., 1995. С. 11-14.
с ним и религиозного влияния Киева. В рассматриваемый временной период гарантом единства русской церковной организации выступала великокняжеская власть. Именно она была той силой, которая обеспечивала эффективность митрополичьего управления, способствовала укреплению авторитета церковной иерархии, пресекала возможность устойчивого существования иных митрополий. Утрата киевскими князьями «безусловного» господства над княжеским родом в дальнейшем привела к процессам политического обособления от Киева не только территорий Северо-Восточной Руси и Западнорусских земель, но и их церковных структур. Однако эти процессы выходят за рамки предпринятого исследования и требуют специального самостоятельного изучения.
Территориальные рамки работы охватывают территорию бывшего древнерусского государства, Киевской Руси. При этом особое внимание исследования сосредоточено на жизни киевской городской общины. Кроме этого в поле зрения исследования оказывались некоторые стороны социально-политической и религиозной жизни Византии, Хазарии, Болгарского царства, Скандинавии и некоторых государств Западной Европы (Германии, Польши, Чехии и Венгрии).
Цель исследования - на основе анализа церковно-государственных отношений в Киевской Руси в конце X - второй половине XII вв. реконструировать основные этапы формирования и развития института киевских митрополитов и охарактеризовать объем их канонических полномочий. Задачи исследования.
S установить влияние социальных, внутриполитических и внутри-династических процессов на развитие института киевских митрополитов; S определить место киевских первосвятителей в церковно-государственных и межкняжеских отношениях и степень вовлечённости столичных иерархов в политические процессы восточнославянского общества на различных этапах развития Киевской Руси; S выявить изменение объёма канонических, судебных, административных прав киевских митрополитов внутри самой церковной организации Руси. Методологическую основу данного диссертационного исследования составили принципы исторического познания - научность, историзм, комплексность научного анализа. Исследование велось с позиций критического сравнительного анализа имеющихся точек зрения на историю церковно-государственных отношений в Киевской Руси.
В основу диссертационной работы был положен эволюционный подход. Традиционно в историографии религиозно-политическая жизнь Руси конца X - первой половины XII веков представлена как единый этап, анализируя который исследователи легко отождествляли события и процессы, раз-
делённые между собой десятилетиями, а порой и целым столетием. В итоге в научной литературе, посвященной каноническо-правовым аспектам жизни древнерусского общества, сложился устойчивый стереотип, заключающийся в том, что комплекс прав и обязанностей киевских митрополитов в целом был постоянным и был заимствован из византийской церковной жизни уже в первые годы после Крещения Киева и главных политических центров. Однако, такой взгляд на прошлое неоправдан. Появление или исчезновение в летописании тех или иных событий, связанных с деятельностью русских перво-святителей, позволяет говорить о том, что комплекс канонических прав киевских иерархов не был постоянным, изменялся в зависимости от политической ситуации в восточнославянском обществе и конъюнктуры внутри правящей династии. Поэтому религиозная жизнь восточнославянского общества может быть разделена на этапы, во многом совпадающие с этапами политического и административного развития древнерусского государства. В свою очередь, заявленный подход позволил не только выявить периоды становления института киевских митрополитов, но и проследить закономерности в изменении круга властных (канонических и политических) полномочий столичных первоиерархов.
При этом мы использовали три основных метода:
хронологический, при котором тот или иной тезис в отношении церковного управления или форм церковно-государственных отношений выявлялся в его временной последовательности;
проблемный, позволяющим оценить, как часто древнерусские источники упоминали то или иное явление церковной и политической жизни Руси, как при этом изменялись качественные стороны того или иного явления, и, наконец, как факты религиозной жизни вписывались в реалии древнерусского государства.
периодизации, использование которого позволило выявить в религиозно-политической жизни Киевской Руси основные этапы, о которых в отечественной историографии, как в церковной, так и в гражданской, пишется крайне мало.
При решении задач периодизации церковной жизни в Киевской Руси было проведено сравнение политических и внутрицерковных процессов. В свою очередь это способствовало установлению зависимости жизни и деятельности киевских иерархов от изменений, наблюдавшихся в жизни правящей династии и в древнерусском обществе в конце X - второй половине XII вв.
Использование эволюционного подхода и сопутствующих ему методов предоставило возможность проследить последовательные изменения в объёме канонических и политических прав митрополита, связанных не столько с влияние Константинопольского патриархата, сколько с изменениями в политической жизни Руси. В работе мы старались достичь объективности в понимании прошлого. Частью исследовательской процедуры являлся метод гер-
меневтики. При работе над диссертацией мы стремились оставаться в рамках строгих правил исторической интерпретации событий прошлого.
Научная новизна диссертации определяется новым подходом к предмету исследования. В работе впервые для отечественной историографии на основе значительного корпуса источников и историографического материала предпринята попытка комплексного исследования и реконструкции объёма прав, обязанностей и основных направлений деятельности киевских митрополитов в Киевской Руси. При этом впервые деятельность митрополитов представлена в форме эволюционного процесса, обусловленного, во-первых, социально-экономическими отношениями на самой Руси и, во-вторых, уровнем и интенсивностью церковно-государственных отношений в периоды великих княжений Ярослава Мудрого, Изяслава Ярославича, Святослава Яро-славича, Всеволода Ярославича, Святополка Изяславича, Владимира Мономаха и Мстислава Великого.
На защиту выносятся следующие основные положения диссертационного исследования.
Возникновение и развитие института киевских митрополитов было обусловлено политическими интересами великокняжеской власти. Это объясняется дипломатическими нуждами, а так же интересами внешне- и внутриполитического престижа;
Объём канонических и иных прав митрополита на Руси возник как результат эволюции церковно-государственных отношений. Процесс возрастания церковного и политического авторитета киевских первосвятителей не был поступательным и в своих основных периодах совпадал с годами правления великих князей, основными этапами социально-экономического, политического и административно-территориального развития Киевской Руси;
Степень канонического единства территории древнерусской церковной организации отражало социально-политическую ситуацию на Руси. Административно-территориальные пределы канонической власти киевских митрополитов, как правило, ограничивались пределами территорий, подконтрольных великому князю.
Основным гарантом экономического благополучия митрополитов на протяжении всей истории Киевской Руси оставались либо великие князья, либо претенденты на великокняжеский престол. Именно поэтому митрополиты стремились к союзу с великим князем, а влияние киевских святителей продолжительный период было ограничено, в лучшем случае, великокняжеской семьёй.
Работа потребовала определённого пересмотра некоторых терминологических категорий. В результате в исследовании уточнено применение понятий «епархия» и «епископия». Это было сделано применительно к реалиям канонической и политической жизни Киевской Руси.
Для преодоления историографических противоречий в оценках формы канонической организации русской церкви (была ли она миссией, епископи-ей, архиепископией, митрополией, союзом митрополий) и её статуса (автономная церковь, митрополия с широкой автономией, экзархат или рядовая митрополия) на раннем этапе христианизации Руси в диссертации был применён термин «древнерусская церковная организация». В данном исследовании эта категория иногда используется как синоним «митрополии». Внесение ясности в терминологический аппарат вызвано необходимостью реконструкции форм митрополичьего и епископского управления и установления канонических и административных границ епископской власти.
Практическая значимость диссертации. Материалы исследования, наблюдения и выводы могут быть использованы в научной и преподавательской деятельности при разработке учебных курсов по истории Древней Руси, истории русской церкви, культурологии, политологии, религиоведению, теологии, церковному праву. Собранные и обоснованные положения диссертационного исследования могут способствовать развитию комплекса представлений о русской церкви, её высшем управлении и динамике развития цер-ковно-государственных отношений в древнерусском государстве. Всё это позволяет выстроить более чёткую картину религиозной жизни Руси и более ясно представить место киевских митрополитов в политических и церковных процессах раннего периода русского Средневековья.
Апробация результатов работы. Диссертация обсуждалась, получила положительную оценку и была рекомендована к защите на заседаниях кафедры истории и культурологи Казанского государственного архитектурно-строительного университета (КГАСУ) и кафедры отечественной истории Казанского государственного университета (Приволжского федерального университета).
Основные положения диссертации апробированы автором в докладах и сообщениях на семинаре Центра истории религии и церкви ИРИ РАН [апрель 2008 г.], научных международных, всероссийских и региональных конференциях [«Православие в поликонфессиональном обществе: история и современность» (Казань, 2005), «Актуальные проблемы государственной инновационной политики (региональный аспект)» (Казань, 2005), «Общество, государство, верховная власть в России в Средние века и раннее Новое время в контексте истории Европы и Азии (X-XVIII столетия)» (Москва, 2005), Первые казанские социологические чтения «Современной российское общество: состояние и перспективы» (Казань, 2006), «Человек в культуре русского барокко» (Москва, 2006), «Человек в мире культуры: исследования, прогнозы» (Казань, 2007), «Философия и методология истории» (Коломна, 2007), «Вспомогательные исторические дисциплины - источниковедение - методология истории в системе гуманитарного знания» (Москва, 2008), «Философское и педагогическое наследие: Вторые Махмутовские чтения» (Казань, 2008), «Финно-угры - славяне - тюрки: Опыт взаимодействия (традиции и
новации)» (Ижевск, 2009), «Христианское просвещение и русская культура» (Йошкар-Ола, 2006, 2007, 2008, 2009, 2010, 2011), «Каптеревские чтения» (Москва, 2008, 2009), «Человек верующий в культуре Древней Руси» (Санкт-Петербург, 2005, 2009, 2010), «Зиминские чтения» (Москва, 2010), «Православие в судьбе Урала и России: история и современность» (Екатеринбург, 2010), «Религия в меняющемся мире» (Санкт-Петербург, 2011)], на кафедре истории и культурологии Казанского государственного архитектурно-строительного университета.
Основные положения исследуемой темы нашли отражение в двух монографиях, учебном пособии, статьях научных журналов и других публикациях автора общим объёмом около 67 п.л., в том числе в журналах, рекомендованных ВАК РФ (11 статей).
Структура диссертации определяется целью, задачами и логикой исследования. Диссертация состоит из введения, четырёх глав, разделённых на параграфы, заключения, списка источников и литературы, а также списка использованных сокращений.
Состояние христианской жизни на Руси накануне Крещения
Имеющиеся в распоряжении исторической науки свидетельства вполне ясно указывают на то, что принятие восточнославянским обществом христианства - продолжительный процесс, растянувшийся во времени на столетия. Без освещения и анализа первых упоминаний о церковном присутствии на Руси понять развитие политических процессов у восточных славян было бы сложно. Есть все основания утверждать, что крещение Руси.(987/988), положившее начало «самостоятельной» деятельности русской церковной организации, было подготовлено довольно продолжительной деятельностью христиан на территории Древнерусского государства. Как писал А.В.Карташев, Крещение восточных славян в известной мере совпало с периодом «ромеиза-ции» и христианизации «северных варваров»1. Большая заслуга в том, что произошло в 988 г. в Киеве, принадлежит Владимиру Святославичу. Однако неверно представлять крестителя Руси в виде своего рода Петра Великого2. Несмотря на церковную историографическую традицию, усваивающую русской иерархии изначальную» каноническую самостоятельность3, было бы ошибкой не учитывать то обстоятельство, что до 1448 г. русская митрополия являлась неотъемлемой частью Константинопольского патриархата. А в наиболее ранний период своего существования, т.н. Киевский, греческое воздействие на христианскую жизнь восточных славян было особенно сильно. Однако насколько целенаправленным было это влияние на религиозную жизнь восточных славян в ГХ-Х вв. однозначно ответить сложно.
Продолжительное отсутствие единого взгляда в отношении изначальных канонических источников нашей церковной иерархии поддерживалось авторитетностью имён известных историков-медиевистов. Корпус исследований по той проблеме значителен. Это объясняется спецификой содержания древнерусских и зарубежных источников, позволяющей очень широко и произвольно интерпретировать сообщения письменных памятников: от поддержки традиционного церковно-исторического взгляда на эту проблему до её полного или частичного отрицания.
Впрочем, нас интересует не весь этот продолжительный период постепенного проникновения христианства в земли восточных славян, основные этапы которого были хорошо освещены в исследовании Н.Полонской1, а то, каким было реальное состояние христианской жизни на Руси накануне Крещения Руси. Под этим «реальным состоянием» мы понимаем: 1) наличие организованной церковной жизни, выражающейся не только в существовании храмов, но и в их типе и количестве; 2) присутствие духовной иерархии; 3) источники её пополнения; 4) деятельность христианских общин; 5) материальную основу их деятельности, а также 6) формы и 7) степень влияния христиан на политическую и религиозную жизнь Руси.
В ортодоксальной христианской традиции институциональным центром организованной религиозной жизни считается храм. При всей неоднозначности первых свидетельств о жизни христиан на территории Киевской Руси принято считать, что ко времени начала великого княжения Владимира на территории Киева существовал храм в честь пророка Божьего Ильи, вероятно, разрушенный в первой половине 80-х годов X в. в период проведения т.н. «языческой реформы» Владимира Святославича2. Эта церковь известна по тексту русско-византийского договора 943/944 г. Определить статус этого храма, как и восстановить историю его появления, крайне сложно. Выражая традиционную точку зрения, Е.Е.Голубинский полагал, что церковь была соборной1. А.В.Карташев был склонен считать, что храм пророка Ильи мог быть «посольской» церковью . Протоиерей Стефан Ляшевский смотрел на этот вопрос иначе и высказывал мнение, что это был княжеский храм3. Иногда церковь Ильи рассматривалась не только как «соборная», но и как «главная»4. Как мы считаем, едва ли было бы верно отрицать вероятность того, что функционирование этого храма было связано с княжеским дружинным и купеческим окружением, участие которого в жизни этой церкви исключить также нельзя. А.С.Иванов писал, что известная церковь пророка Ильи могла быть основана греческими миссионерами именно в 60-70-е годы IX в.5 Как предположил учёный, название этого храма, скорее всего, было связано с культом императора Василия Македонянина6. По мнению Б.А.Рыбакова, выбор имени пророка Ильи мог быть связан с почитанием славянами-язычниками Перуна, бога-громовержца, чествование которого тоже приходилось на конец июля - начало августа (по юлианскому календарю)7. Время языческих торжеств выпадало на те же дни, что и празднование памяти пророка Ильи8. Однако, по мнению С.А.Иванова, эта оригинальная гипотеза,
При этом русский церковный историк предполагал, что в Киеве ко времени княжения Владимира должно было существовать несколько приходских храмов, «примерно целый пяток, а может быть, даже и более». А помимо них, по мнению Е.Е.Голубинского, могли действовать и домовые церкви. Тем не менее эти предположения никак и ничем не были обоснованы (Голубинский Е.Е. История Русской Церкви: Т. 1. Период первый, Киевский или домонгольский: Ч. 1. М., 2002. С. 95). имевшая поддержку в том числе в работах М.Н.Тихомирова , не имеет достаточных оснований2.
Можно констатировать, что количество мнений относительно статуса и времени появления церкви пророка Ильи велико. И хотя многие из них не исключают друг друга, однако в своём большинстве они лишены единства3. Более того, в науке в отношении этой церкви существует и совершенно иной взгляд, изложенный М.Д.Присёлковым и В.Я.Петрухиным. Если первый из них только высказывал предположение, что летописец, упоминавший этот храм, имел ввиду одну из дворцовых Константинопольских церквей, посвященных пророку4, с чем категорически не был согласен В.З.Завитневич5, то Петрухин вообще высказывал сомнения в отношении существования данной церкви в Киеве . Так что история этого храма не вполне ясна . Если же говорить о клире и прихожанах этой церкви, то данный вопрос ещё более тёмен. Нам достоверно неизвестны ни имена священнослужителей Ильнского храма, ни их количество, ни их церковная юрисдикция, ни национально этническая принадлежность1. К тому же, если внимательно посмотреть на описание процедуры присяги, принесённой в 944 г. в этой церкви русами-христианами, то нельзя не заметить отсутствие указаний об участии в церемонии духовенства. По-нашему мнению, это указывает на возможности того, что в церкви мог отсутствовать постоянный клир2. В этом случае разумно предположить, что клятвы могли быть произнесены не перед священством, а перед какими-либо церковными реликвиями и византийскими послами. Ситуация осложняется тем, что храм находился в хазарском (еврейском) квартале Киева3, что основательно запутывает дело4. Впрочем, вопрос о точном расположении храма, остаётся открытым5. И хотя Г.М.Барац, наблюдения которого, скорее всего, и развил о. Стефан, утверждал, что среди хазар должно было быть много христиан, которые собственно и могли стать прихожанами Ильинского храма, однако в данном случае выводы и предположения учёного выглядят очень натянутыми, поскольку подтвердить их крайне сложно6. К тому же как объяснить в этом случае появление в рассматриваемом районе Киева в более позднее время еврейских хозяйств1? Дальнейшая судьба храма в источниках не прослеживается и достоверно неизвестна.
Высшее церковное управление в годы «единства» Ярославичей
Со смертью Ярослава Мудрого политическая жизнь Киевской Руси претерпела серьёзные изменения. Это касалось не только межкняжеских и социально-экономических отношений, но и церковно-административных процессов. Произошедшие перемены были вызваны завещанием Ярослава, разделявшим территорию Древнерусского государства на уделы и устанавливавшим принципы сеньората при формальном старейшинстве киевского князя Изяслава. Установленный порядок, который можно интерпретировать как «форму общественного договора» в виде «ряда», заключённого между умирающим Ярославом, его детьми и остальной знатью1, фактически узако-нивал между братьям политическое равенство . Данную особенность завещания Ярослава можно рассматривать как один из признаков развития центробежных процессов, повлёкших в дальнейшем распад Киевской Руси. Последовавший за кончиной великого князя продолжительный, почти что 18 летний период, в историографии получил название времени т.н. «триумвирата» старших Ярославичей1. И хотя первоначально число уделов, на которые было разделено государство согласно завещания сына крестителя, было пять2, а не три, однако практически с самых первых лет именно старшие братья Изя-слав, Святослав и Всеволод пользовались наибольшим влиянием в пределах русских земель. В особом положении оказались Полоцк, сохранявший свою автономию и в период правления Ярослава, на что особо обращал внимание Г.В.Вернадский3, и Новгород, который не входил в число городов, столы которых формировали наследственный ряд4. В историографии высказывалось мнение, что завещание Ярослава, при всём его соответствии политическому «порядку», установившемуся на Руси, всё же в большей мере не юридический документ, или документ, имеющий юридическое значение, а «литературный текст, позднейшего происхождения»5. Но, если всё же признать, что завещание Ярослава о разделе территории Древнерусского государства име-л о силу своего рода «закона»1, на что указывают и решения Любечского съезда князей 1097 г. , то оно должно было преследовать определённые практические политические цели.
Так, следуя сложившейся историографической традиции, сформировавшейся во многом благодаря воззрениям А.Е.Преснякова, П.П.Толочко полагал, что устанавливавшийся порядок наследования земель, возможно, предупреждал возможность возникновения острых противоречий внутри правящего рода Рюриковичей или служил «средством против братской междоусобицы»3. Несколько иначе смотрит на эту проблему Марта Фонт. Она обратила внимание на то, что завещание Ярослава изначально разделяло властные полномочия между Ярославичами «непропорционально»4. И действительно, если рассмотреть территории, переходившие под управление потомков почившего киевского князя, то они были распределены таким образом, что никто из старших Ярославичей не получал принципиальных преимуществ перед своими братьями5, что, в свою очередь, способствовало установлению своего рода «status quo» между потомками Ярослава посредством «умеренного сеньората»6. Впрочем, обособление политических центров, выделившихся из древней «русской земли», - Киева, Чернигова и Переяславля, могло быть вызвано не только стремлением великого князя посредством совместного сюзеренитета его потомков предупредить возможность возникновения между ними противоречий, но и учитывало интересы сформировавшегося в этих городах боярства1.
Принимая же во внимание тот факт, что на протяжении почти что всего периода древнерусского государства жизнь уделов и находившихся на их территориях епархий или епископских кафедр были тесно связаны2, было бы естественно предположить, что данное обстоятельство, приведшее к перераспределению власти внутри правящего рода, не могло не сказаться на состоянии дел в высшем церковном- управлении. Как мы считаем, это должно было найти своё выражение, прежде всего в административной жизни русской митрополии: во-первых, в изменениях отношений между епископатом и удельными князьями; во-вторых, в перераспределении власти внутри самого высшего духовенства, представленного епископами и игуменами; в-третьих, во взаимоотношениях между митрополитом и епископатом. Все эти процессы в той или иной степени отмечены в русском летописании.
Период совместного fправления Ярославичей обладал своими специфическими чертами не только с точки зрения светской, но и церковной истории. Во-первых, после смерти великого князя почти четырнадцать лет жизнь церковной иерархии не привлекала внимание составителей ПВЛ3. Во-вторых, проявившийся в конце 60-х - начале 70-х годов XI в. интерес летописцев к народным волнениям, порождённым идейными и экономическими противоречиями1, в большей степени отразил не столько саму деятельность церковной иерархии, сколько результаты этой деятельности. В-третьих, внутрицер-ковная жизнь митрополии и происходившие в ней изменения полностью отразили внутридинастические противоречия правящего рода Рюриковичей.
Первым очень важным событием, ознаменовавшим начало перемен во внутриполитической жизни церкви после смерти Ярослава, стало смещение с митрополичьей кафедры Илариона. Произошедшая перемена вышла за рамки одной только церковной истории. Как уже было сказано, смещение Илариона было, так или иначе, связано со смертью Ярослава Владимировича.
Ярослав умер в ночь с 19 на 20 февраля 1054 г., в первую субботу Великого Поста в день памяти мч. Феодора2. В следующем 1055 году на Киевской кафедре появился новый митрополит-грек, Ефрем3. Почему-то деятельность этого первоиерарха в ПВЛ никак не отмечена4. Неизвестна и дальнейшая судьба митрополита Илариона. В историографии высказывалась версия, что Иларион удалился в Печерский монастырь Феодосия и принял там схиму и иноческое имя Никона5. Вероятно, что положение Илариона, как митрополита, было подорвано уже в конце жизни великого князя или, по крайней ме ре, сразу же со смертью Ярослава, поскольку похороны князя проходили без участия митрополита1. Более того, согласно записи в Остромировом Евангелии, после прибытия Ефрема в Киев произошло переосвящение Софийского собора, что порой небезосновательно рассматривается как факт, указывающий на отказ Константинополя признать законность возведения Илариона в сан митрополита . Между тем Густынская летопись приписывает поставле-ние русского митрополита патриарху Михаилу Керулларию . Но это лишь попытка позднейшей реконструкции событий, за которыми нет достаточных оснований. М.Д.Присёлков не исключал той возможности, что вопрос о смещении Илариона мог быть решён уже при Ярославе и, вероятно, был связан с рождением в 1053 г. мальчика от брака Всеволода с греческой принцессой (1043)4. Однако при всей категоричности взглядов М.Д.Присёлкова, допускавшего возведение на русскую кафедру нового предстоятеля ещё ранее смерти Ярослава, стоит отметить, что имя нового митрополита появилось на страницах русского летописания только в 1055 г. Так что, скорее всего, смещение Илариона произошло лишь со смертью Ярослава.
Причины отстранения Илариона от управления митрополией неоднократно становились, предметом исследования русских историков. Практически все исследователи сходятся во мнении, что это было связано с проблемой «автокефальности» русской церковной организации и особыми амбициями Византии, ревностно оберегавшей в церковной сфере свои права и преимущества и не желавшей признать за русскими иерархами их канонического права избрания митрополита. Нередко обычаи и реалии церковной жизни Константинополя не согласовывались с древними апостольскими установлениями. Вместе с этим, несмотря на все имеющиеся канонические противоречия, эти нарушения воспринимались как византийцами, так и народами, входившими в сферу влияния византийского мира, в том числе русскими, в качестве важнейших, а порой и незыблемых религиозных норм. Эта особенность канонической жизни восточной церкви привлекла внимание большинства известных церковных историков1. Как верно заметил Е.Ф.Шмурло, митрополит Иларион был «принесён в жертву состоявшемуся соглашению» между Киевом и Константинополем после смерти Ярослава .
Даже если допустить существование добрых отношений между Иларионом и Печерским монастырём, как об этом извещает Патерик , то тем более непонятно, почему личность даже этого первосвятителя в южнорусском летописании оставила крайне скудный след4. Дальнейшая судьба Илариона неизвестна.
Появление в русском летописания имени нового митрополита Ефрема было связано не только с устранением прежнего главы русской церкви; но и с несправедливым судом; совершённым прибывшим на Русь греком над новгородским епископом Лукой Жидятой5.
Высшее церковное управление в период княжеских междоусобиц конца XI - начала XII вв
Смерть Всеволода Ярославича ознаменовала завершение первого века христианства на Руси. Главный её итог - установление паритетных отношений между церковной иерархией и княжеской властью. Если говорить о состоянии самой русской церковной организации то её жизнь, изначально находившаяся в зависимости от воли великого князя и расстановки политических сил внутри верхушки восточнославянского общества, по-прежнему была обусловлена наличием, внутренних административно-канонических и этнических разногласий. В условиях усиливавшихся противоречий внутри правящего княжеского рода внутренние церковные противоречия снижали авторитет митрополита в церковной среде. В сложившихся условиях единственной опорой киевских.первосвятителей была великокняжеская власть. Наличие общих проблем как в церковной, так и; в княжеской?среде сближало интересы киевских князей и столичных первоиерахов.
Правление Всеволода Ярославича особенно ясно обнаружило тяготение великокняжеской власти не просто к покровительству над церковью, а к союзу с ней. Византийское происхождение митрополитов и их нейтральный консульский статус, высокое положение в социальной лестнице империи и способность, хоть и не без помощи великого князя, контролировать еписко-пией наиболее значимые удельные центры, делали киевских святителей полезным союзником великих князей. Уже одно только присутствие епископата или митрополита на каких-либо церемониях, связанных с жизнью правителя Киева и его семьи, стали выступать признаками легитимности, сплочённости и стабильности светской власти.
Примером возникших перемен могут рассматриваться великокняжеские похороны. Как уже было нами отмечено, обстоятельства погребения последнего Ярославича очень ярко характеризовали дела, сложившиеся при Всеволоде в области церковно-княжеских отношений в Древнерусском государстве. Упоминаемое летописцами присутствие епископата, многочисленного священства и монашества на похоронах последнего Ярославича, как можно догадываться, могло стать следствием не только и не- столько щедрости покойного князя по отношению к духовенству и «высоких» христианских качеств Всеволода1, но и иных обстоятельств. Скорее всего, прибытие архиереев в столицу на отпевание Всеволода объясняется, в том числе и тем, что организацией похорон занимались его сыновья: Владимир и Ростислав2, в руках которых к 1093 г. находилась большая часть территории Древнерус-ского государства . Хотя имена епископов и наименования кафедр не упоминаются, однако, как мы предполагаем; на погребении должен был присутствовать, если и не весь епископат, то большая его часть. Причиной этого могла стать сложившаяся расстановка сил в правящем роде. Следовательно, уже само участие епископов в похоронах Всеволода отражало политическую расстановку сил в.государстве.
Н.С. Суворов небезосновательно отмечал, что «в древней Руси епархии, обыкновенно совпадали или стремились к совпадению с политически обосо бившимися частями русской земли, т.е. княжествами»1. Следовательно, прибытие епископов в Киев свидетельствовало о существовании определённой политической стабильности, позволявшей епископам участвовать в проводах тела Всеволода, без опасений оказаться обвинёнными в неверности своим удельным князьям. Как уже было отмечено, к 1093 году род Всеволода контролировал едва ли не всю территорию Руси. А значит, участие архиереев в похоронах последнего Ярославича указывало на стабильность церковно-княжеских отношений и лояльность церковной иерархии к почившему великому князю и его потомству, прежде всего, Владимиру. Можно предположить, что, выполняя в последние годы жизни Всеволода функции соправителя2, в среде духовенства и монашества Владимир Мономах мог восприниматься в качестве патрона русской церкви3.
Примечательно, что на погребении великого князя не отмечено присутствие племянников Всеволода. Трудно сказать, что было причиной этого.
Вполне возможно, что Святополк Изяславич и Олег Святославич выжидали, того часа, когда станет ясно, кто станет новым киевским князем. Никто из них, по-видимому, не решался войти в город без разрешения старшего сына покойного Всеволода1. Во всяком случае, то, как летописец передаёт мысли Владимира Мономаха о возможности занятия им киевского великокняжеского стола2, даёт основание говорить, что влияние черниговского князя как в столице, так и в княжеском роду было необычайно велико , а его претензии на главенство в Руси были очевидны. Летописание даёт понять, что именно он мог стать прямым преемником Всеволода4. А.В.Назаренко небезосновательно предположил, что-Всеволод намеревался передать стол Владимиру, и, таким образом, изменить порядок престолонаследия5. Вероятно, это обстоя- тельство было хорошо известно в Киеве. И, судя по стечению в Киев большого числа духовенства, было поддержано, прежде всего, в церковной среде. В условиях, при которых епархиальные архиереи обычно были зависимы от своих удельных князей и глав городских старейшин, прибытие в столицу высшего духовенства может служить дополнительным подтверждением легитимности в глазах церкви претензий Владимира на киевский стол. Поэтому, учитывая церковную политику Всеволода, участие архиереев в похоронах великого князя - событие вполне ожидаемое и закономерное.
Возможные претензии Владимира Всеволодовича на великокняжескую власть угрожали нарушить установившуюся-лествичную систему наследования киевского стола. Такое развитие событий позволяет говорить, что к 1093 г. как старейшинство великого князя, так и твёрдые принципы наследования великокняжеской власти, начинали утрачивать свою былую значимость1. Однако в обозначенный период именно первенство киевского князя над прочими князьями выступало силой, «воплощавшей внешнее единство Руси»2. При этом присутствие епископата и митрополитов при великом князе могло стать фактором, обосновывавшим «законность» таких претензий.
На этот раз Владимир Всеволодович отказался от великого княжения: Уступка Мономахом киевского стола в пользу двоюродных братьев, а несколько позже Чернигова и значительной части других земель, прежде находившихся под его властью, - была мерой вынужденной3, но, по мнению В.Я. Петрухина, нисколько не умалившей первенствующее положение Мономаха среди потомков святого Владимира1. Во всяком случае, в церковной среде Владимир Всеволодович сохранил свой особый статус патрона.
Мирный отказ Владимира Всеволодовича от великокняжеского стола нередко истолковывается как упрочение христианской морали в княжеской среде . Тем не менее, вероятнее всего за этим выбором Владимира стояли не только приверженность христианским идеалам3, но и здравый политический расчёт. И хотя Владимир уступил Киев в пользу Святополка, однако последний был призван на княжение в столицу всё же по воле Мономаха . Лишь после приглашения; Владимира Святополк Изяславич «седе на столе отца своего, и строя порядка - П.Г своего»5. Что же касается Владимира Мономаха, то, оставив Киев и войдя в Чернигов,.на некоторое время он всё же нарушил сложившийся: со времён Ярослава лествичньїйі порядок наследования удельных столов. Но не прошло и года, как Чернигов был оставлен Монома-хом и вернулсяся в руки Олега Святославича. Произошло это после того, как
Олег подверг разграблению местные черниговские монастыри1, чем собственно и вынудил Владимира покинуть удел Святославичей. В итоге новый черниговский князь снискал себе у церковных летописцев дурную славу.
Анализируя поступки Владимира, Д.Я:Самоквасов задался вопросами о поведении в те дни самих киевлян, симпатии которых к Мономаху не вызывают сомнения: « .. . если за киевлянами признавалось право избрания, то отчего они не предложили стол знаменитому Владимиру Мономаху, а приняли с поклоном и радостью Святополка, не ими приглашённого, и за которым было только одно достоинство - старейшинство?» . То есть ни боярство, ни городские верхи не проявили никакой политической инициативы в принятии решения вопроса о занятии киевского стола. Не замечено какой-либо активности и со стороны находившихся в этот час в Киеве церковных иерархов. Молчание высшего духовенства объяснялось не только традиционной ост-рожностью лояльных Всеволодовичам архиереев, но и отсутствием в столице митрополита, лица, способного говорить от имени поместной церкви. В дальнейшем, в 1113 г. ситуация сложилась иным образом. Тогда Владимир Мономах был призван на княжение именно под сводами митрополичьего храма3, а митрополит лично возглавил приветственную встречу нового князя4.
Власть митрополитов в 30-е - 60-е годы XII в
О важном значении, которое приобрела должность киевского митрополита к моменту распада Киевской Руси можно- судить на основании церков-но-политических акций и межкняжеских конфликтов второй половины 40-х -начала 70-х гг. XII в. Давая характеристику церковной жизни на Руси в XII столетии, В.В.Колесов убеждённо написал, что вторая половина этого века стала временем «предварительных итогов в развитии русского христианства»1. К концу правления Мстислава Владимировича, смерть которого обычно рассматривается как условная дата последнего года политического «единства» Киевской Руси2, русское высшее церковное управление в лице митрополита уже было вполне сложившейся силой, способной выступать с самостоятельной церковно-политической позицией. Наиболее наглядно эти новые качества митрополичьего управления проявились во время событий, связанных с именами митрополитов Климента Смолятича и Константина.
В последующие за распадом Киевской Руси десятилетия церковь вновь оказалась втянутой в политические конфликты середины - второй половины XII в. На этот раз события княжеской междоусобицы были связаны не только с обычными противоречиями внутри династии за право обладания определёнными территориями, но в том числе и за контроль над митрополичьей кафедрой. Последнее обстоятельство, по мнению Ф.Б.Успенского и А.Ф.Литвиной, вызвало к жизни «парадоксальную ситуацию» в области политических отношений на Руси1. В отличие от событий второй половины XI в., во время которых на Руси помимо. Киевской кафедры было отмечено появление ещё двух митрополий: Черниговской и Переяславской , — на,этот раз, в 1146-1147 гг., князья-стремились удержать за собой столичную кафедру, а не добиваться возвышения статуса собственных епископий до уровня архиепископий и митрополий3. Более того, вступление на кафедру очередного митрополита стало рассматриваться в качестве важного политического события. Об этом можно судить по тому, что рукоположение Климента было приурочено ко дню ангела Изяслава-Пантелеимона Мстиславича4, а в 1156 г. пришедшего из Константинополя нового первосвятителя, Константина, встречала процессия во главе с князем5. Правда, это вовсе не означало, что укрепление удельной формы политического устройства не сказалось на церковном управлении княжеств. Наоборот, удельное устройство Руси стимулировало развитие епископий и возникновение епархий. Появление в 1137 г.
Смоленской епископии и получение жителями Турова1 и Новгорода права избрания своего архиепископа ясно указывали на стремление и способность смоленских князей и туровской и новгородской знати проводить собственную линию в области церковных отношений. Примечательно, что все эти действия смолян и новгородцев не встретили какого-либо осуждения со стороны предстоятеля русской митрополии. Вероятно, это объясняется тем, что при этом интересы главы русской митрополии никак не пострадали.
Что касается мирных отношений смоленского епископа Мануила и митрополита Михаила, то они имели и другие причины. Во-первых, новый смоленский иерарх был природным греком. Во-вторых, в этот период Киев и Смоленск находились в дружественных отношениях, чего нельзя сказать о взаимоотношениях владимирского князя и ревновавших к нему слабеющих правителей Киева.
«Процедура» учреждения смоленской епископии показала, что при решении вопросов занятия епископских вакансий Константинополь, вероятно, не отличался канонической щепетильностью и не утруждал себя соблюдением разграничений, существовавших в отношении канонических полномочий патриархии и местного митрополита. Есть все основания полагать, что наученная опытом Болгарии, империя не была сторонницей политического сплочения епископата с правителями варварских государств. Являясь преемниками апостолов и носителями их благодати, высшие иерархи церкви, а особенно, если они были представлены выходцами не из Византии, а из коренного населения, в случае своего сближения с местными правителями становились опасными носителями угрозы схизмы или автокефалии2. Вероятно, что патриарх и смоленский князь не считали необходимым согласовывать свои действия с киевским митрополитом ещё по одной причине. Их договор мог иметь материальную основу. Скорее всего, какая-то доля средств, попадавших в руки главы смоленской кафедры, отправлялась непосредственно в патриархию. Учреждение кафедры непременно сопровождалось обязательными в таких случаях подарками патриархии и соответствующим должностным лицам имперской канцелярии, поскольку такие вопросы, как открытие епископии, должны были становиться результатом предварительных договоров между империей и заинтересованными властями . Вопросы миссии, а открытие кафедр в землях варваров рассматривались в качестве таковой, оставалось прерогативой императора, как «апостола» христианского мира и «его преимуществ»2.
За мирными отношениями Новгорода и Киева скрывались иные принципы взаимоотношений. Вероятно, за архипастырской снисходительностью митрополитов скрывались огромные подарки, какими ставленник и новгородцы одаривали киевского иерарха и участвовавших в принятии решения членов княжеского окружения и столичную знать3.
Однако это не означало, что митрополиты удельного периода были безвластны в церковной среде. Скорее наоборот, они стали более дипломатичными и одновременно более решительными при защите своих прав.
Примерами решительности и властности, с которыми порой действовали предстоятели Киева, могут служить события 1164 г. В этот период Андрей Юрьевич Боголюбский попытался организовать независимую от Киева митрополию во Владимире. Данное намерение, по мнению И.Я.Фроянова, от-ражло не только амбиции Андрея, но и амбиции городской общины г. Владимира1. При возведению на Владимирскую епископию любимца Андрея Юрьевича Боголюбского - Феодора, ставленник владимирского князя не только не сумел стяжать расположение местного митрополита, но и был казнён по воле столичного архипастыря2.
История епископа Феодора может рассматриваться в качестве ещё одного примера самостоятельных действий патриарха и русских князей при решении вопроса о занятия, вакантной кафедры. Этот архиерей так же как и Мануил, первый епископ Смоленска, был возведён на епископию, минуя Киев. Важную, и, возможно, ключевую роль в этом сыграл Андрей Боголюбский. Не получив возможности занять киевскую кафедру, любимец Андрея испросил себе кафедру в Ростовской земле. Патриарх был вынужден удовлетворить просьбу ставленника. Это наводит на мысль, что решение главы византийской церкви объяснялась не только духовными достоинствами Феодо-ра . Правда, и современники и более позднее церковное мнение вменило эту независимость действий новому владимирскому владыке Феодору в вину1, что само по себе весьма любопытно, поскольку ставило под сомнение и пересматривало решение патриарха, как главы церкви. Вероятно, смелость киевского митрополита объяснялась тем, что между киевским и владимирским архиереями существовала глубокая взаимная неприязнь, а патриарх Хризо-верг неодобрительно отнёсся к действиям Андрея-по учреждению Владимирской епископии.
Политическая и церковно-каноническая неудача владимирского «само-властца» создать собственную митрополию2 стала результатом неспособности Андрея Юрьевича поставить под свой контроль не только епархиальных архиереев, даже собственного любимца3, но и оказать,давление нанесговор-чивого киевского митрополита. При этом начинания владимирского князя своей решительностью и целеустремлённостью очень напоминали действия киевских князей Ярослава (1051) и Изяслава (Г147)4. В своих усилиях по созданию Успенского собора во Вдадимире Андрей Боголюбский, по мнению М.А.Орловой, «по существу, посягал на приоритет Киева». Владимир не только уподоблялся Царьграду, но и роскошью убранства новой церкви демонстрировал «могущество, независимость своей земли». Кроме этого Успенский храм своими пропорциями и декором напоминал и вступал в соперничество с легендарным храмом Соломона, декларируя новосозданную церковь как общехристианскую святыню1. Скорее всего, именно при Андрее начинается процесс прославления ростовских святых и прежде всего святителя Леонтия, чем «доказывалась древность христианства на северо-востоке Руси» и происходил «поиск идеологических обоснований стремления к независимости княжества»2.
Похожие диссертации на Становление высшего церковного управления в Киевской Руси
