Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Социальная коммуникация и знаково-символический аппарат культуры с.31
1.1 Знаково-символический аппарат культуры с.31
1.2 Жизненный мир как основа конструкции социокультурной реальности с.58
1.3 Специфика социальной коммуникации с.90
Глава 2. Коммуникация, власть и социальная критика
2.1 Дискурси власть
2.2 Мифология массовой культуры и ее язык с.146
2.3 Коммуникация и социальная критика с.166
Заключение с. 186
Список литературы
- Знаково-символический аппарат культуры
- Жизненный мир как основа конструкции социокультурной реальности
- Дискурси власть
- Мифология массовой культуры и ее язык
Введение к работе
Современная стадия развития мирового сообщества во многом связана с развитием средств массовой коммуникации, ростом значимости информационного фактора во всех сферах жизнедеятельности человека. Именно поэтому ее характеризуют как стадию формирования информационного общества. Информационное общество предполагает существование сетей трансляции разноуровневой информации и развитие системы знаково-символических средств, которые необходимы для ее передачи. Знаково-символический аппарат коммуникации обладает самостоятельными ресурсами, ориентированными на освоение информационного пространства, создание необходимых образов явлений, предполагаемых в той или иной сфере жизнедеятельности современного человека. Он является властным средством, позволяющим формировать сознание, задавая его ценностно-смысловые горизонты. Именно поэтому тема взаимосвязи знаково-символических средств коммуникации и власти становится сегодня предметом анализа не только специалистов в области семиотики, политологии, теории коммуникации, но и авторов, чьи интересы связаны с философией. Она становится доминирующей темой западной философии, начиная со второй половины 20-го столетия, и остается таковой на рубеже нового тысячелетия.
Актуальность темы исследования. Проблема взаимосвязи знаково-
символических средств коммуникации и власти становится особенно
значимой в свете процесса глобализации, который немыслим без
становления единого мирового информационного пространства. - Его
появление сопряжено с утверждением политического и экономического
лидерства стран Запада, реализуемого с помощью использования ресурсов
информационного пространства. Таким образом, обладание и возможность
трансляции информации является важнейшим властным средством.
Глобализация как реальность и тенденция мирового развития происходит в
условиях культуры постмодерна. Постмодерная культура характеризуется
мозаичностью, сочетанием разнородных способов интерпретации мира и
жизнедеятельности. При помощи каналов массовой коммуникации
многообразие культур становится реальностью информационного
пространства, оказывая обратное воздействие на западный мир, Знаково-
символические средства коммуникации со всей очевидностью
обнаруживают свою властную функцию в глобализирующемся мире.
Западная философия 20-го — начало 21-го века во многом сфокусирована на проблеме языка и коммуникации, как наиболее значимых социокультурных явлений. Фиксируя значимые реалии культуры информационного общества, представители ведущих направлений западной мысли обращаются к многоплановому анализу властных функций знаково-символических средств коммуникации. В границах различных философских установок исследованию этой темы посвящают свои произведения
представители таких направлений, как феноменология, экзистенциальная герменевтика, постструктурализм, неомарксизм, неопрагматизм, лингвистическая философия и др. Можно констатировать, что в современной западной философии на базе подобного интереса складывается устойчивая коммуникативная доминанта, которая появляется на фоне кризиса классического способа мировоззренческой рефлексии в эпоху, называемую многими авторами постметафизической.
Современная Россия находится на этапе демократической модернизации и интегрируется в пространство стремительно глобализирующегося мира. Именно поэтому сегодня столь значимо осмысление идущих в нем коммуникативно-информационных процессов в ключе синтеза перспективных философских стратегий, возникающих в 20-м - начале 21 века. Подобного рода теоретические разработки важны и для реформирования процесса гуманитарного образования в современной России, а также обновления курсов философии, истории философии, культурологии, политологии и ряда других университетских дисциплин.
Степень разработанности проблемы. Проблема взаимосвязи знаково-символических средств коммуникации и власти нашла широкое отражение в отечественной и зарубежной философской литературе. В данной связи является оправданным выделение нескольких направлений в исследованиях этой темы.
Прежде всего, следует выделить труды, которые предлагают общую характеристику властного потенциала знаково-символических средств коммуникации в эпоху информационного общества, способствовавшего становлению постмодерной ситуации в современной культуре. Подробный анализ постмодерной ситуации, затрагивающей различные аспекты человеческого существования, предложен в трудах Р. Брауна, С. Беста, А.С. Джарива, П. Козловски, С. Крука, К. Норриса, К. Тестер, Б. Тернера, Дж. А. Холла, Д. Эшли '. Рассмотрение типа рефлексии, сопровождающего появление постмодерной ситуации, представлено в работах, И.П. Ильина, Д.В. Затонского, Н.Б. Маньковской, О.Б. Вайнштейн, Л.К. Зыбайлова, В.А. Шапинского и других 2.
'См: Ashley D. Habermas and the Project of Modernity II Theories of Modernity and Postmodernity. Ed. by Turner B. London, 1990; Best S. Postmodern Theory: Critical Interrogation. London, 1991; Brown R.H. Postmodern Representations. Chicago, 1995; Crook S. Postmodernization: Change in Advanced Societies. London, 1992; Transition to Modernity. Essays on Power, Wealth, and Belief. Ed. By Hall J. A. and . Jarive I.C. Cambridge, 1992; Козловски П. Культура постмодерна. М., 1997.; Norris С. What's Wrong with Postmodernism. Cambridge, 1990; Tester K. The Life and Times of Postmodernity. London, 1993.; Turner B. S. Theories of Modernity and Postmodernity. London, 1990; 2 См: Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996.; Затонский Д.В. Модернизм и постмодернизм: Мысли об извечном
Появление коммуникативной доминанты в западной философии 20-го столетия стало предметом пристального анализа в работах таких зарубежных авторов, как К.-О. Апель, X. Арене, Э. Браун, М. Хартиг, Э. Хайнтель, Д. Хеннифельд, Ю. Хабермас, А. Келлер, П. Рикер, Р. Рорти и др\ Среди российских философов этой теме уделяется большое внимание в трудах Н.С. Автономовой, А.Ф. Грязнова, Б.Л. Губмана, П.С. Гуревича, Ю.Н. Давыдова, А.Ф. Зотова, М.К. Мамардашвили, Ю.К. Мельвиля, Н.В. Мотрошиловой, М.Е Соболевой, Э.Ю. Соловьева, B.C. Швырева, Н.С. Юлиной и др4. Взаимосвязь коммуникативного поворота в западной философии с обращением к исследованию властных функций языка становится предметом пристального изучения в сочинениях зарубежных и отечественных авторов.
На современном этапе изучению отдельных аспектов проблемы взаимосвязи знаково-символических средств коммуникации и власти так или иначе уделяется внимание анализу наследия представителей ведущих направлений западной мысли минувшего столетия и современности. В отечественной и зарубежной философской литературе имеется достаточный круг исследований, в определенной мере освещающих этот вопрос при рассмотрении таких основных направлений западной мысли как лингвистическая философия5,
коловращении изящных и неизящных искусств. М., 2000.; Маньковская Н.Б. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000.; Вайнштейн О.Б. Постмодернизм: история или язык?//Вопросы Философии 1993.№7.; Зыбайлов Л.К., Шапинский В.А. Постмодернизм. М.,1993.
3 См: К.-О. Апель Трансформация философии.М.: Логос, 200l;Arens Н.
Sprachwissenchaft. Der Gang ihrer Entwicklung von der Antike bis zur
Gegenwart.Freiburg Munchen, 1969; Braun E. Paradigmenwechsel in der
Sprachphilosophie. Darmstadt, 1996; Habermas J. Postmetaphysial thinking. 1994;
Hartig M. Einfuhrung in die Sprachphilosopie.Stuttgart, Berlin, K31n, Mainz, 1978;
Heintel E. Einfilhug in die Sprachphilosopie Darmstadt, 1972; Hennigfeld J. Die
Sprachphilosopie des 20. Jahrhunderts. Grundpositionen und problme. Berlin, 1982;
Keller A. Sprachphilosopie. Freiburg, 1979; Рикер П. Герменевтика, этика,
политика. М: 1995; Рорти Р.Философия и зеркало природы. Н.: 1997 ect
4 См: Мамардашвили М.К., Соловьев Э.Ю., Швырев B.C. Классика и
современность: две эпохи в развитии буржуазной философии. - в книге:
философия и наука; критические очерки буржуазной философии. М.: Наука,
1972; Зотов А.Ф. Западная философия XX века. М.: 1994; Грязное А.Ф.
Аналитическая философия. М.: 2006; Губман Б.Л. Современная философия
культуры. М. 2005;Гуревич П.С. Философия культуры. М., 2001; Е.М.
Соболева Философия как «критика языка» в Германии. С-Пб.: 2005.
5 См: Грязнов А.Ф. Язык и деятельность: Критический анализ
витгеншианства. М., 1991; Грязнов А.Ф. Философские идеи
герменевтика6, постструктурализм7, неомарксизм8 и др. Вместе с тем проблема дискуссии о властных полномочиях знаково-символических средств коммуникации не получила пока достаточно целостного анализа. Теоретическая неразработанность и практическая значимость этой проблемы обусловили выбор темы исследования, объектом которого являются западные учения 20-го столетия, в которых анализируется коммуникативный процесс, а предметом — рассмотрение взаимосвязи знаково-символических средств коммуникации и власти в их контексте.
Цель и задачи исследования: Целью исследования является историко-философский анализ проблемы взаимодействия знаково-символических средств коммуникации и власти в западной философии 20-го столетия. Достижение поставленной цели предполагает решение ряда задач:
Провести историко-философский анализ классической и постклассической трактовок знаково-символического аппарата культуры;
Рассмотреть основные подходы к анализу жизненного мира и способам его рационализации в перспективе конструирования социальной реальности, которые сложились в западной философии 20-го века;
Л.Витгенштейна. М„ 1996; Козлова М.С. Философия и язык. М., 1972; Юдина Н.С. Очерки по философии в США. XX век. М., 1999. 6 См: Вдовина И.С. П. Рикер: проблема субьекта интерпретации / И.С. Вдовина, Т.В. Славко // Концепции человека в современной западной философии. М., 1988; Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентальному. Новая онтология XX века. М., 1997; Кузьмина Т.А. Проблема субъекта в современной буржуазной философии: Критика некоторых концепций. М., 1979.Михайлов А.А. Современная философская герменевтика. Минск, 1984; Мотрошилова Н.В. Принципы и противоречия феноменологической философии. М., 1968.
См: Автономова Н.С. Философские и методологические проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977; Грецкий М.Н. Французский структурализм М., 1971; Маньковская Н.Б. «Париж со змеями» (Введение в эстетику постмодернизма). М., 1995; Подорога В.А. Метафизика ландшафта: Коммуникативные стратегии в философской культуре ХІХ-ХХ вв. М., 1993; Рыклин М.К. Пространство ликования. М., 1996. 8 См: Давыдов Ю.Н. Неомарксизм и проблемы социологии культуры. М.: Наука, 1980; Гайда А.В., Вершинин С.Е., Шульц ВЛ. Коммуникация и эмансипация: критика методологических основ социальной концепции Ю. Хабермаса. Свердловск. 1988; Марков Б.В. Мораль и разум// Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000; Ойзерман Т.Н. Апология ревизионизма. М., 2006; Фарман И. П. Социально-культурные проекты Ю. Хабермаса. М., 1999.
Исследовать ключевые стратегии анализа коммуникативного процесса, сформировавшиеся в ключе герменевтики и неомарксистской теории коммуникативного действия;
Предложить интерпретацию дискуссии представителей поструктурализма и неомарксистской теории коммуникативного действия о возможности преодоления властных полномочий дискурса;
Рассмотреть стратегии неомарксизма и постструктурализма в анализе мифологических структур массовой культуры и средств их репрезентации в языке;
Дать анализ средств социальной критики в демистификации властных механизмов знаково-символических средств культуры в интерпретации герменевтики, постструктурализма и неомарксизма. Источниками исследования являются произведения Ф. де Соссюра,
Ч-С. Пирса, Л. Витгенштейна, Э. Гуссерля, А. Щюца, П. Бергера, Т. Лукмана, Г. Маркузе, Ю. Хабермаса, Х.-Г. Гадамера, Р. Барта, М. Фуко, Ж. Бодрияра, У. Эко. Рассмотрение работ этих авторов дает возможность всестороннего анализа проблемы взаимодействия знаково-символических средств коммуникации и их властных полномочий. В круг источников, составляющих базу диссертации, вошли как классические, так и новейшие произведения западных исследователей, посвященные взаимодействию знаково-символических средств коммуникации и власти.
Методологические основы исследования. Используемые методы исследования определены особенностями темы. В диссертационном исследовании используется герменевтическая методология, проблемно-тематический способ анализа и изложения материала. Данные методы позволяют наиболее объективно исследовать вопрос становления современных взглядов на проблему взаимодействия знаково-символических средств коммуникации и власти. При написании работы применялись структурный, структурно — функциональный, исторический и сравнительно — исторический методы.
Структура диссертационной работы. Работа состоит из двух глав, введения, заключения и списка литературы. Общий объем — 202 страниц.
Во «Введении» обосновывается актуальность темы исследования, рассматривается степень научной разработанности поставленной проблемы, определяются объект, предмет, цели и задачи диссертационной работы, раскрывается методологическая основа диссертации, а также ее научная новизна и положения, выносимые на защиту.
Глава I «Социальная коммуникация и знаково-символический аппарат культуры» посвящена исследованию трактовки знаково-символического аппарата культуры, рационализации жизненного мира и языковой коммуникации, обеспечивающей этот процесс.
В первом параграфе «Знаково-символический аппарат культуры» дан ретроспективный взгляд на становление проблемы знака в контексте культуры в ключе классического и постклассического анализа. Рассмотрены различные концепции структуры знаковых форм и их классификации.
Во втором параграфе «Жизненный мир как основа конструкции социокультурной реальности» рассматривается проблема рационализации жизненного мира и становления социокультурной реальности в трактовке Э. Гуссерля, А. Шюца, П. Бергера и Т. Лукмана. Дается анализ их концептуальных построений.
В третьем параграфе «Специфика социальной коммуникации» анализируется специфика коммуникативного процесса как средства рационализации жизненного мира в свете полемики между Х.-Г. Гадамером и Ю. Хабермасом.
Глава II «Коммуникация, власть и социальная критика»
посвящена проблеме возможности преодоления властных полномочий дискурса и мифологических образований сознания средствами социальной рефлексии.
В первом параграфе «Дискурс и власть» исследуется проблема властных полномочий дискурса, возможностей их преодоления. Анализ проводится на основании полемики Ю. Хабермаса и М. Фуко относительно возможностей преодоления дискурсивных ограничений.
Во втором параграфе «Мифология массовой культуры и ее язык» рассматривается проблема знаково-символических средств мифологизации массового сознания современного общества, его воспроизводства и возможностей демистификаци такового при посредстве критической рефлексии в сочинениях Г. Маркузе и Ж. Бодрияра.
В третьем параграфе «Коммуникация и социальная критика» рассматриваются возможности социальной критики при анализе властных полномочий знаково-символических средств культуры на материале произведений теоретиков герменевтики, неомарксизма и постструктурализма.
В «Заключении» подведены итоги диссертационного исследования, сформулированы основные выводы.
Научная новизна исследования заключается в следующем: Впервые в отечественной историко-философской литературе проведен комплексный анализ проблемы взаимосвязи знаково-символических средств коммуникации и власти в западной философии 20-го века;
Предложено типологическое рассмотрение основных подходов к изучению знаково-символического аппарата культуры, сложившегося в границах классических и постклассических концепций;
Раскрыты ключевые моменты понимания жизненного мира как основы рационального конструирования социальной реальности в концепциях Э. Гуссерля, А. Шюца, П. Бергера и Т. Лукмана;
В свете полемики Х.-Г. Гадамера и Ю. Хабермаса выявлены определяющие черты социальной коммуникации как средства рационализации жизненного мира;
Дана характеристика и критическая оценка возможных подходов к изучению проблемы властных полномочий дискурса в контексте осмысления дискуссии Ю. Хабермаса и М. Фуко;
Показаны позитивные ресурсы и методологические средства изучения проблемы мифологии массовой культуры современного общества, сложившиеся в концепциях Г. Маркузе и Ж. Бодрияра;
Проанализированы возможности социальной критики в осмыслении властных полномочий знаково-символических средств культуры в перспективе стратегий, намеченных в трудах теоретиков герменевтики, неомарксизма и постструктурализма.
Знаково-символический аппарат культуры
Рефлексивное осмысление знаково-символического аппарата культуры - одна из центральных тем современной философии. Представители многих ведущих направлений современной западной мысли обстоятельно проанализировали этот вопрос, исходя из предпосылки, что культурная деятельность человека немыслима вне ткани иерархии знаково-символических средств культуры. Это существенным образом отличает их творчество от взгляда на человека и его мир, который сложился в классической западной мысли нового времени. Философия классической рефлексии акцентировала свое внимание на активности чистой мысли, ее логической структуре, не рассматривая фактор языка как важнейшую предпосылку активности сознания и действия человека. В постклассической философии знаково-символическая реальность анализируется как имеющая самостоятельное значение, и эта идея получает свое развитие в соответствии с ростом влияния средств массовой коммуникации, появлением и развитием информационного общества.
Ф. де Соссюр определял знак как бинарную систему означаемого и означающего, где означающее - это акустический или визуальный образ, а означаемое - это понятие. Знак выступает в качестве «двусторонней психической сущности» и, являясь по своей природе нематериальным, соединяет в себе чувственное и понятийное.
Качественной характеристикой знака является произвольность последнего, т.к. определенное понятие не связано никаким внутренним отношением с определенной последовательностью звуков.1 С другой стороны, Соссюр в качестве символа предлагает означающее, обладающее элементом «естественной связи» с означаемым. В свою очередь он классифицирует означаемые на те, которые мы воспринимаем на слух, и те, которые воспринимаем зрительно.
Первая группа обладает характеристиками времени: протяженность и одно измерение - линия.
Означаемые, воспринимаемые зрительно, могут комбинироваться в нескольких измерениях и образуют цепь элементов1.
Как представитель лингвистической школы Ф. де Соссюр в первую очередь исследует языковые знаки и, следовательно, рассматривает их в контексте языкового коллектива. Вследствие вышесказанного означающее является «навязанным» для языкового коллектива, который им пользуется.
Если мы рассматриваем язык как систему свободных знаков, то получаем такую характеристику как произвольность, т.к. не существует никакой естественной взаимосвязи между набором звуков и смысловой нагрузкой этого набора.
Следующей характеристикой является множественность знаков, система письма вследствие своей ограниченности может быть заменена, но число элементов языка неограниченно.
Третья характеристика это - слишком сложный характер системы. По своей сути язык является произвольной системой, неся в себе сочетание рационального и иррационального, что делает невозможным изменение языка его носителями.
Четвертое - сопротивление коллективной косности любым языковым инновациям. С одной стороны, язык несет на себе отпечаток социальных сил, действующих во времени, с другой - само общество, неотъемлемая часть ежесекундной жизни которого - язык, является консервативным фактором. Таким образом, язык крайне несвободен в смысле «революционных изменений».
1 Фердинанд де Сосюр Труды по языкознанию. С. 104 Все это характеризует знак как сложно изменяемый. Но, тем не менее, язык меняется, и факторы изменения, действуют ли они в сочетании друг с другом или изолировано, ведут к сдвигу между означаемым и означающим. Это является следствием, вытекающим из принципа произвольности знака. В отношении изменения языка важно то, что он теряет свободу под воздействием социальных сил. Таким образом, Соссюр приходит к принципу непрерывности, аннулирующему свободу. Однако непрерывность по необходимости подразумевает изменение, т.е. более, или менее значительные сдвиги между означаемым и означающим.
Лингвистическая концепция знаков стала первым шагом к осознанию роли знаков в объективационных системах общества. Знак, несмотря на то, что он рассматривается в контексте языка, обладает определенной свободой и произвольностью. С другой стороны, означаемое выступает как навязанное именно вследствие использования знаков в языковой системе общества.
Представитель прагматической школы Ч.С. Пирс положил в основу концепции знака принцип третичности: третичность есть триадическое отношение, существующее между знаком, его объектом и интерпретирующей мыслью, которая тоже является знаком и рассматривается при этом как сам способ бытия знака.1 Таким образом, триадическое отношение обуславливается объективным существованием самого знака, интерпре-танты, которая, с одной стороны, является измерением существования знака, а с другой - собственно субъективным его значением, и самим объектом, существующим в реальности.
Жизненный мир как основа конструкции социокультурной реальности
Осознание того, что знаково-символические средства культуры ре-перезентируют социокультурную реальность, породило интерес к проблематике ее конструирования на материале жизненного мира. Жизненный мир предстал в сочинениях крупнейших западных теоретиков как реалии социокультурного плана, данные в знаково-символической форме. На их основе идет конструирование многообразия общественной и культурной реальности, их воспроизводство и обновление. Эта тема непосредственно поднимается в феноменологической философии Э. Гуссерля, а затем находит переосмысление в наследии А. Щюца, представителей феноменологической социологии, в неомарксизме Ю. Хабермаса. В результате в контексте учений крупных западных теоретиков происходит осознание того, что социальная реальность обладает особым внутреннем измерением, заключающимся в объективно существующем знаково-символическом поле, которое постоянно обрабатывается путем рациональных усилий индивидуальных и коллективных субъектов, служит материалом создания целостности социальных ансамблей, наделенных имманентным смыслом.
Позитивная критика социальной конструкции жизненного мира наиболее ярко была представлена феноменологической школой, основанной Э. Гуссерлем. Особенностью данного подхода к проблеме социальной реальности стал феноменологический анализ, проводимый на основе «наивно-естественной прямой установки». Базисным понятием феноменологического анализа является трансцендентальное эпохе , представляющее собой полное исключение индивида из предметной области, и таким образом, выходящего к той бытийной сфере, которая принципиально предшествует всему мыслимому для него сущему и его (сущего) бытийным сферам как их абсолютно аподиктическая предпосылка1.
В критике трансцендентального подхода кантовского типа2 Гус- с серль обуславливает необходимость феноменологического анализа наличием такого чувства как «сомнение», ибо в наивном созерцании наблюда- , тель не подвергает сомнению то, что он видит, т.к. он занят лишь описанием, а не анализом происходящего. Когнитивный элемент всегда позволяет сомневаться в происходящем, с одной стороны, и, с другой стороны, само знание как система определенных знаков, требует интерпретации, а, следовательно, дает субъективную оценку.
Исходя из всего вышесказанного, мы приходим к одному из ключевых понятий феноменологического анализа - «чувственно» познающему созерцанию, необходимость которого обосновывается эксплицированно-стью интереса Я в горизонтах жизненного мира.
Объекты жизненного мира предстают перед нами как «само собой разумеющееся» и обладают телесностью. Гуссерль рассматривает это понятие с позиции наличия «психических или каких-либо других духовных свойств»1. Телесность, таким образом, представляет собой не столько форму объектов окружающего мира, сколько суть понятий, которые мы приобретаем в процессе жизни. Посредством телесности объекты окружающего мира приобретают свойственное им самим бытие.
Итак, в процессе чувственно-познающего созерцания мы можем приступить к анализу понятия - «жизненный мир». Рассматривая его, Гуссерль постоянно использует понятие «горизонт», что, скорее всего, является не только терминологическим новшеством, а метафоричностью, которая в достаточно большой степени присутствует в его работе «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология». Данное понятие, на наш взгляд, наиболее ярко выражает саму суть жизненного мира. Горизонт - это то, что мы можем пронаблюдать, но то, что никогда не может быть достигнуто. Не говоря уже о реальности существования последнего: горизонт является именно тем эффектом, который обладает очевидностью, видимостью. Мы можем его увидеть, но в том виде, в котором он нам представляется, горизонт не существует: все знают, что Земля круглая, и что «край света» - это всего лишь визуальный эффект, обусловленный нашими органами восприятия.
Таким образом, если рассматривать жизненный мир как горизонт, можно сделать ряд определенных выводов, исходя из этого понятия: жизненный мир обладает рядом характеристик, которые мы, живущие в нем, воспринимаем в силу наших органов чувств и опыта и наделяем их определенными смыслами.
«Стало быть, всякий раз, когда мир осознается как универсальный горизонт, как единый универсум сущих объектов, мы, каждый Я -человек и все мы вместе, как живущие рядом друг с другом, как раз принадлежащие миру, который именно в этой «совместной жизни» есть наш мир, в меру осознанности сущий и значимый для нас»1. Итак, жизненный мир предстает для нас в виде универсума, осознаваемого в процессе совместной жизни Я - субъектов. Следует уточнить, что именно в процессе совместного бытия жизненный мир, выступающий как данность, приобретает тематические значения для индивидов и таким образом становится значимым. Более того, жизненный мир лишь соотносится с субъектом, а не является объектом истины. Из этого следует, что жизненный мир определяется как «царство очевидностей» и познается в опыте как «оно само». Значимость объект приобретает лишь в контексте горизонта мира, т.е. жизненный мир есть единство множества, и только в этом значении он приобретает смысл.
Говоря о структуре жизненного мира, Гуссерль утверждает, что, несмотря на безусловную относительность, жизненный мир обладает, определенными априорными схемами, находящими свое выражение в объек-тивных науках, всеобщей структуре . Таким образом, в пространстве жизненного мира существует допредикативные области значений, назовем их «данности жизненного мира». Данности жизненного мира могут быть познаны путем эксплицирования интереса Я-субъекта, но об этом чуть позже.
Дискурси власть
Насколько общество превращалось в самовоспроизводящийся механизм, настолько актуальным становился вопрос о возможности рефлексии внутри дискурса. Вопрос о возможности, которая предоставляется при определенных условиях существования дискурса, а именно, о возможности преодоления индивидом власти дискурса, особенно остро встал в дискуссии между Ю. Хабермасом и М. Фуко. Именно в поле их полемики были наиболее остро поставлены вопросы, которые занимают сегодня представителей различных направлений западной мысли. Предложив во многом полярные методологические стратегии в ключе постструктурализма и неомарксистской герменевтики, эти теоретики сделали центром своих рассуждений вопрос о возможности рефлексивного преодоления власти дискурса, обнаружении консенсуса при диаметрально противоположных установках видения мира.
Исследования М. Фуко выдержаны в духе постструктуралистской установки и предполагают генеалогический подход к анализу культурно-исторической традиции, аккумулированных в ней дискурсивных подходов к миру. Но рассмотрение дискурса лишь в ретроспективе истории приводит к некоторому дистанцированию от роли индивида в создании последнего (а дискурс относится к смысловому полю, которое в свою очередь производится индивидуумами), и само понятие приобретает достаточно абстрактный характер.
«Дискурс не образует риторической, формальной или бесконечно повторяющейся общности, появление и применение в истории которой можно было бы предсказать (и объяснить в случае необходимости); он конституируется ограниченным числом высказываний, для которых можно определить совокупность условий существования. Понимаемый таким образом дискурс естественно, не является идеальной или вневременной формой, которая имела бы ко всему прочему историю;...он насквозь историчен - фрагмент, общность и прерывность в самой истории, ставящей проблему собственных пределов, разрывов трансформаций, специфических форм темпоральное скорее, нежели проблему своего внезапного появления в среде сообществ времени»1. Данное определение фокусирует внимание на ряде специфических моментов дискурса, а именно придает ему характер историчности.
Другое определение раскрывает иную грань в определении дискурса «...дискурс является общностью очередностей знаков, постольку, поскольку они являются высказываниям, т.е., поскольку им можно назначить модальности частных существований»2. Дискурс, следовательно, выступает в роли универсальной общности высказываний.
Фуко определяет высказывание следующим образом: «Высказыванием мы будем называть разновидность существования, присущего данной совокупности знаков - модальность, которая позволяет ему не быть ни последовательностью следов или меток на материале, ни каким-либо объектом, изготовленным человеческим существом, модальность, которая позволяет ему вступать в отношения с областью объектов, предписывать определенное положение любому возможному субъекту, быть расположенным среди других словесных перфомансов, быть, наконец, наделенным повторяющейся материальностью»3. Причем, высказывание следует отличать от акта высказывания, т.к. последний имеет пространственно - временную единичность.
«Высказывание -... функция существования, принадлежащая собственно знакам, исходя из которой можно путем анализа или интуиции решить «порождают ли они смысл», согласно какому правилу располагаются в данной последовательности или близко друг к другу, знаками чего являются, и какой род актов оказывается выполненным в результате их формулирования (устного или письменного). Не стоит удивляться, если структурные критерии общности для высказывания так и не найдены; само по себе оно вовсе не общность, но функция, скрещивающая область структур и возможных общностей и организующая их появление во времени и пространстве»1. Таким образом, высказывание становится референтом между фразой и ее смыслом и именно референцией формируется место, условие, поле появления, инстанция различения индивидуумов или объектов, состояний вещей и отношений, приведенных в действие самим высказыванием. Причем, «референциальное» высказывание конституируется «законами возможности, правилами существования для объектов, которые оказываются названными, обозначенными или описанными, для отношений, которые оказываются утвержденными или отрицаемыми »2. Такое определение отсылает к отношению объекта и высказывания. Причем, путем названия и обозначения определяется место объекта. Но в данном случае не учитывается выражения отношения автора к объекту высказывания.
Мифология массовой культуры и ее язык
Мифологии современного общества являются неотъемлемой частью современной культуры. Связывая мозаичные осколки воедино посредством мифологии, современная культура становится инструментом общества потребления, и в то же время данная ситуация разрушает тот культурный слой, который включал рефлексивное переосмысление общественных процессов.
Современные мифы характеризуются завуалированностью и кон-текстуальностью. Они служат интересам тех, кто производит и продает. Любой человек в данной ситуации становится субъектом, стремящимся удовлетворить свои не потребности, но желания.
Г. Маркузе выделяет этому ряд причин. «Тем не менее, именно как целое это общество иррационально. Его производительность разрушительна для свободного развития человеческих потребностей, его мирное существование держится на постоянной угрозе войны, а его рост зависит от подавления реальных возможностей удовлетворения борьбы за существование - индивидуальной, национальной и международной»1. Иррациональность современного общества ведет не только к уходу от реальных потребностей, страх выступает как единственно сдерживающая его целостность система. Данная ситуация представляет собой систему действий -противовесов, которая с одной стороны предоставляет новые потребности для индивида, а с другой контролирует их проявление посредством страха. Так страх войны, например, не единственный сдерживающий фактор, он скорее выступает в качестве внешней причины, но существует еще ряд страхов, характерных для современного общества, которые заставляют индивида играть ту или иную социальную роль. Именно подобные страхи и формируют ряд потребностей. Индивиды посредством удовлетворения новых потребностей либо пытаются преодолевать страх, либо тем же способом уходят от него.
«Очевидно, что современное общество обладает способностью сдерживать качественные и социальные перемены, вследствие которых могли бы утвердиться существенно новые институты, новое направление производственного процесса и новые формы человеческого существования. В этой способности, вероятно, в наибольшей степени заключается исключительное достижение развитого индустриального общества; общее одобрение Национальной цели, двухпартийная политика, упадок плюрализма, сговор между Бизнесом и трудом в рамках крепкого Государства свидетельствует о слиянии противоположностей, что является как результатом, так и предпосылкой этого достижения»1. Всеобщее одобрение выступает в качестве еще одного сдерживающего фактора. Потеря индивидуальности является, с одной стороны, присоединением индивида к некой общности, но с другой именно посредством все той же индивидуальности эта общность и выстраивается. То есть, человек во всех своих проявлениях становится одобряемым. Желание быть частью какой-то общности проявляется в страхе одиночества, это лишь следствие жестко регламентированных отношений внутри общества. «Многообразные процессы интроекции кажутся отвердевшими в почти механических реакциях. В результате мы наблюдаем не приспособление, но мимесис: непосредственную идентификацию индивида со своим сообществом и через это последнее с обществом как целым»2. Индивид теряет свою возможность к переосмыслению происходящего, т.к. это может привести к «выпадению из коллектива».
«Союз растущей производительности и усиливающейся разрушительности, сбалансирование на грани уничтожения, отказ от личной ответственности за мысль, надежду и страх в пользу власть предержащих, сохраняющаяся нищета перед лицом беспрецедентного богатства являют собой наиболее бесстрастный обвинительный приговор - даже, в том случае, если они составляют побочный продукт этого общества, а не рациональное основание сама всеохватывающая рациональность, которая обуславливает его эффективность и рациональность, иррациональна» . Помимо всего вышесказанного, современный человек панически опасается ответственности. Система поощрений и наказаний современного общества привнесла этот «прекрасный» элемент в нашу повседневность. За все поступки необходимо отвечать, каждый шаг ведет к каким - либо последствиям, так лучше вообще ничего не делать или предпринимать только те шаги, ответственность за которые тебя устраивает. Таким образом, индивид может делать выбор непосредственно внутри определенной системы координат. Все, что находится вне этой системы, непредсказуемо и как страшна эта непредсказуемость в рациональном технологическом мире. «Независимые мысли, автономия и право на политическую оппозицию лишаются своей фундаментальной критической функции в обществе, которое, как очевидно, становится все более способным удовлетворить потребности индивидов благодаря соответствующему способу их организации. Такое государство вправе требовать принятия своих принципов и институтов и стремится свести оппозицию к обсуждению и развитию альтернативных направлений в политике status quo»1. Государство выступает в качестве посредника между человеком и его потребностями в следствии отсутствию в обществе потребности в критической рефлексии.
Итак, как мы видим из всего вышесказанного, человек в обществе поражен целой системой страхов, которые парализуют его сознание, которые ограничивают его поведение, которые устанавливают пути преодоления самих себя, которые являются одобряемыми и рационализированными.
«Как технологический универсум развитое индустриальное общество является, прежде всего, политическим универсумом, последней стадией специфического исторического проекта - а именно переживания, преобразования и организации природы как материала для господства. Технологическая рациональность становится политической рациональностью» . Вот еще одна причина. Что всегда носило некий магический и та-буированный смысл становится средством господства. Происходит процесс не просто рациональной рефлексии, порядок вещей в мире становится ресурсом, который человек может и должен использовать. Человек не только претендует на «место под солнцем», он начинает использовать солнце в своих интересах. Интересным моментом здесь является то, что страх ответственности в данной ситуации не проявляется никоим образом. Фактически из этого можно сделать вывод, что человек становится над Природой, он больше не является ее частью. Природа - это материал для достижения цели.
«...мы можем различать истинные и ложные потребности. «Ложными» являются те, которые навязываются индивиду особыми социальными интересами в процессе его подавления: это потребности, закрепляющие тягостный труд, агрессивность, нищету и несправедливость. Утоляя их, индивид может чувствовать значительное удовлетворение, но это не то счастье, которое следует оберегать и защищать, поскольку оно (и у данного и у других индивидов) сковывает развитие способности распознавать недуг целого и находить путь к его излечению. Большинство преобладающих потребностей (расслабляться, развлекаться, потреблять и вести себя в соответствии с рекламными образцами, любить и ненавидеть то, что все любят, и ненавидят другие) принадлежат именно к этой категории ложных потребностей. Такие потребности имеют общественное содержание и функции определяются внешними силами, контроль над которыми индивиду недоступен; при этом развитие и способы удовлетворения этих потребностей гетерогенны»2. Именно появление новых потребностей свя- зано с мифологизаций общества. Мифы выступают как механизм контроля над потребностями их производства и существования. Ложные или новые потребности становятся одновременно причиной и следствием социальных мифов.
