Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Проблема интеллектуальной оппозиции дискурсу власти в философии постструктурализма 31
1.1. Дискурс власти в перспективе интеллектуальной критики 31
1.2. Интеллектуалы и власть в наследии М.Фуко 51
1.3. Машина дискурсивной власти и секулярный интеллектуальный мессианизм Ж. Деррида 72
1.4. Умберто Эко: интеллектуалы перед лицом отложенного апокалипсиса 93
Глава 2. Интеллектуалы и власть: альтернативы неомарксизма 118
2.1. Контркультурный вариант трактовки роли интеллектула в философии Г. Маркузе 118
2.2. Проект интеллектуальной критики дискурса власти Ю. Хабермаса 138
2.3. Интеллектуалы и власть визуального образа в философии С. Бак-Морс 161
Заключение 178
Список литературы 185
- Дискурс власти в перспективе интеллектуальной критики
- Машина дискурсивной власти и секулярный интеллектуальный мессианизм Ж. Деррида
- Контркультурный вариант трактовки роли интеллектула в философии Г. Маркузе
- Интеллектуалы и власть визуального образа в философии С. Бак-Морс
Введение к работе
В век цифровых технологий идеи, способные оказать влияние на общество, распространяются посредством многочисленных медиа-каналов. Продуцирование идей, долгое время бывшее задачей интеллектуалов, в настоящее время, в определенной степени, отдано на откуп медиа-технологам. Интеллектуальный компонент все чаще оттеняется практической значимостью информации и стремлением завоевать массовую аудиторию. Ученый, интеллектуал, философ как проводник социальных идей и критик дискурса власти должен адаптироваться к этим социокультурным обстоятельствам. Проблема философской интерпретации роли интеллектуалов в глобальной публичной сфере остается актуальной.
Для того чтобы проследить трансформацию функции интеллектуала как критика дискурса власти в контексте современности важно исследовать интеллектуальные проекты философов, которые помимо своей академической деятельности проявляют общественно-политическую активность и могут, сообразно с терминологией американского исследователя Рассела Якоби, притязать на статус «публичных интеллектуалов». Реконструкция ключевых черт опыта интеллектуальной критики, выраженного в теоретических построениях М. Фуко, Ж. Деррида, У. Эко, Г. Маркузе, Ю. Хабермаса и С. Бак-Морс, которые получили признание в международном профессиональном сообществе и вышли за пределы академических аудиторий, позволяет охарактеризовать типологические особенности подходов к проблеме отношения интеллектуалов к дискурсу власти, сложившихся в западной философии второй половины XX – начала XXI века.
Актуальность темы исследования заключается, прежде всего, в том, что в концепциях интеллектуальной критики дискурса власти, предложенных такими влиятельными направлениями современной западной мысли как постструктурализм и неомарксизм, содержатся основополагающие мыслительные стратегии, позволяющие отрефлексировать грани этой проблемы и имеющие непосредственный выход в осознание ситуации, сложившейся в глобальном сообществе сегодня.
В свете воззрений, развиваемых теоретиками этих направлений, представляется возможным выявить специфику и особенности трансляции дискурса власти в пространстве информационного общества и коррелятивной ему, мозаичной культуры постмодерна, проанализировать задачи и возможности его публичной интеллектуальной критики, соотнося современные реалии Запада и России. Последовательное историко-философское рассмотрение современной дискуссии о роли интеллектуальной критики властного дискурса позволит обрести концептуальный базис подхода к задаче формирования в нашей стране социально ответственного демократического общества.
В педагогическом плане сформулированные в диссертации выводы могут найти применение в преподавании истории философии, интеллектуальной истории, политологии и других социально-гуманитарных дисциплин.
Степень разработанности проблемы. Проблема роли интеллектуалов в разработке и осуществлении стратегий критики дискурса власти была рассмотрена в ряде произведений западных исследователей, попытавшихся осмыслить ее социокультурную значимость, сущность, теоретические корни, а также связь с политической практикой. В данном контексте следует назвать труды З. Баумана, Р. Якоби, П. Джонсона, К. Боггса, Б. Роббинса, Э. Саида, Ж. Ле Гоффа, М. Лилла, Р. Познера, К. Шарля, А. Этзони и А. Боудич, Э. Лотта, Х.А. Марина.
Обращение к данной проблеме в отечественной литературе началось еще в доперестроечный период, и было, в значительной степени, обусловлено осмыслением процессов, имевших место в западном обществе в связи движением «новых левых», эволюцией контркультуры и, последовавшей вслед за этим, правоконсервативной волной. В этом отношении примечательны работы Э.Я. Баталова, Ю.А. Замошкина и Н.Е. Мотрошиловой, Ю.Н. Давыдова, И.Б. Роднянской, А.М. Каримского, П.С. Гуревича, А.Ю. Мельвиля и К.Э. Разлогова, А.М. Байчорова, Г.Г. Дилигенского, В.В. Виктюка и С.Ф. Эфирова. В постперестроечный период общие проблемы интеллектуальной критики властного дискурса поднимались в трудах Б.Л. Губмана, П.Ю. Уварова, Т.С. Голиченко, А.Р. Усмановой, В.А. Куренного.
В историко-философском плане вопрос об интеллектуальной критике дискурса власти, типологических особенностях и статусе таковой освещался в трудах исследователей, которые прицельно анализировали такие ведущие направления западной мысли второй половины XX – начала XXI вв. как поструктурализм и неомаркзизм. Поструктуралистская программа интеллектуальной критики дискурса власти отражена в произведениях таких западных исследователей как М. Серап, И. Метью, К. Белсей, Д. Вильямс, С. Ньюман, А. Кох, C. Чёт. Среди отечественных авторов различные аспекты этой тематики критически проанализированы в работах Е.В.Петровской, В.А.Подороги, И.П.Ильина, Б.Л. Губмана, В.Л.Иноземцева, Н.Б.Маньковской, Н.С.Автономовой, А.В.Дьякова .
Весьма влиятельным направлением интеллектуальной критики властного дискурса выступает неомарксизм, воззрениям представителей которого на это проблемное поле посвящены труды западных исследователей С. Бак-Морс, Э. Арато, К. Борроу, Р. Виггерхауса, М. Джея, Т. Боттомора, П. Блекледжа и П. Андерсона, Р. Воллина, Т. Витланда. В кругу отечественных авторов различные грани этого вопроса отражены в работах Б.Н. Бессонова, И.С. Нарского, М.В. Яковлева, Ю.Н. Давыдова, А.В. Гайды, В.В. Китаева, А.В. Назарчука, А.Б. Маскутова, И.П. Фармана, В.Н. Фурса, И.А. Михайлова.
В существующей отечественной и зарубежной литературе представлено достаточно интересное обсуждение отдельных граней проблемы интеллектуальной критики дискурса власти. Выявлены особенности статуса интеллектуалов в современной западной культуре, аксиологическая специфика и логико-эпистемологические особенности интеллектуальной полемики с дискурсом власти. Особое внимание исследователей привлекает также современное видение феномена власти, структуры властного дискурса и средств его утверждения. Однако до сих пор в отечественной историко-философской литературе не представлено целостное теоретическое осмысление проблемы роли интеллектуалов в критическом противостоянии дискурсу власти.
Теоретическая неразработанность и практическая значимость данной проблемы обусловили выбор темы исследования, объектом которого является дискуссия о стратегиях интеллектуальной критики дискурса власти, представленных в западной философии второй половины XX – начала XXI века, а предметом – типологические особенности видения вопроса о роли интеллектуалов в критике дискурса власти, нашедшие отражение в трудах ведущих представителей постструктурализма и неомарксизма.
Цель и задачи исследования. Целью исследования является изучение и компаративный анализ воззрений на роль интеллектуалов в критике дискурса власти, представленных в трудах постструктуралистов М.Фуко, Ж. Деррида и У.Эко и неомарксистов Франкфуртской школы Г. Маркузе, Ю. Хабермаса, С.Бак-Морс.
Достижению поставленной цели должно способствовать решение следующих задач исследования:
-
Провести сравнительный концептуальный анализ воззрений представителей постструктурализма и неомарксизма на социальную роль интеллектуала и сущность феномена интеллектуальной критики дискурса власти в современном западном обществе;
-
Дать историко-философский анализ представлений о роли интеллектуалов и их критической миссии по отношению к дискурсу власти, сложившихся в традиции западной мысли;
-
Эксплицировать основные моменты видения М.Фуко феномена дискурса власти и возможности его интеллектуальной критики в контексте социокультурной реальности;
-
Рассмотреть понимание Ж. Деррида оснований и специфики стратегий интеллектуальной критики дискурса власти в свете платформы деконструктивизма и выдвинутого им идеала «университета без условий»;
-
Выявить особенности подхода У.Эко к построению типологий интеллектуальной деятельности в условиях массового общества и культуры, а также предлагаемые им философские и семиотические основания стратегии критики дискурса власти;
-
Предложить анализ контркультурной парадигмы развития интеллектуальной критики Г.Маркузе в свете критической теории общества;
-
Раскрыть сущность роли интеллектуала в рамках анализа «теории коммуникативного действия», предложенной Ю. Хабермасом;
-
Рассмотреть обращение С. Бак-Морс к задаче интеллектуальной критики власти визуального образа в рамках «глобальной публичной сферы».
Источниками исследования стали теоретические работы представителей постструктурализма и неомарксизма, многочисленные интервью, данные ими в западной и российской прессе, публицистика, выступления, открытые лекции. Источниковая база диссертации включает также работы классиков западноевропейской философии, новейшие исследования западных авторов, посвященные анализу воззрений представителей современной философской мысли второй половины XX – начала XXI века на проблему роли интеллектуалов в глобальном сообществе. К числу источников можно отнести и документальные фильмы и видеозаписи выступлений М. Фуко, Ж. Деррида, Г. Маркузе, Ю. Хабермаса и С. Бак-Морс.
Методологические основы исследования определяются особенностями темы. В диссертационной работе используются герменевтическая методология, проблемно-тематический способ анализа и изложения материала. При ее написании применялись структурный, структурно – функциональный, исторический и сравнительно – исторический методы.
Структура диссертации и ее основное содержание. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы. Общий объем диссертации 196 страниц.
Во «Введении» обосновывается актуальность темы исследования, рассматривается степень научной разработанности поставленной проблемы, определяются объект, предмет, цели и задачи диссертационной работы, раскрывается ее методологическая основа таковой, а также научная новизна и положения, выносимые на защиту.
Дискурс власти в перспективе интеллектуальной критики
Проблема участия интеллектуалов в критике дискурса власти привлекала внимание исследователей в разные исторические периоды. Детальный анализ каждой известной в философии типологии интеллектуалов потребовал бы отдельного исследования, перед нами же стоит иная задача: выделить особенности отношения интеллектуалов к дискурсу власти, превалирующие в тот или иной исторический период развития западного общества и отливающиеся на базе изменяющихся мировоззренческих платформ. Понятие «интеллектуал», как некая собирательная категория, появилось в западной философии лишь в конце XIX века. В предшествующей традиции нередко использовались практически синонимичные термины - «философ», «мыслитель», «ученый». В контексте данного исследования интеллектуал определяется как ученый, эксперт, который, оставаясь в рамках своей компетенции, выходит из области узкопрофессиональных дискуссий и публично формулирует идеи, влияющие на ход общественных процессов, тем самым, осуществляя критику дискурса власти. Поскольку в современном обществе языковые средства продолжают оставаться основой манипулятивного воздействия властных структур на индивида, дискурс власти трактуется как философско-лингвистическая категория, определяющаяся совокупностью речевых высказываний и текстов, оказывающих влияние на сознание и поведение индивида во всех сферах жизни.
Характер участия интеллектуалов в общественных дискуссиях в разные исторические периоды в значительной степени определялся условиями развития социума. Попытка концептуализировать роль интеллектуалов в воспроизводстве критики политического дискурса восходит к Античности.
По мнению большинства западных исследователей, прототипом современного публичного интеллектуала стал Сократ1. Сократические диалоги, избранные инструментом философского поиска, обнаруживают значимость рефлексивного потенциала для критика общественного устройства.
Одним из первых теоретиков, раскрывающих в своих сочинениях обязанности интеллектуала и меру его ответственности перед обществом, стал Платон . Концепция государственного устройства, предложенная им, содержит критические замечания относительно полисной демократии. Примечательно, что интеллектуалы или, как их именует греческий философ, «мудрые люди» стоят на вершине сословной иерархии в политическом проекте Платона. Именно они способны нести заботу о правильном образе жизни для остальных граждан. Идеал Платона - правитель-философ, в лице которого мудрость должна объединиться с властью. В диалоге «Государство» Платон утверждает, что обществу «не избавиться от зол, пока в государствах не будут царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать» . Вторя Сократу, Платон артикулирует антагонизм философа и толпы, видя главную проблему греческого общества в отсутствии стремления найти применение способностям интеллектуалов.
Проблемы политического устройства общества занимают центральное место и в философском наследии Аристотеля. Стремясь соотносить построения теоретической мысли с политической реальностью и оценивать их с точки зрения условий и потребностей последней, Аристотель ставит своей задачей теоретическое построение модели идеального полиса, реализация которой будет способствовать достижению счастливой жизни, то есть жизни, согласной с добродетелью. Характеризуя человека как существо политическое, сущность государства Аристотель определяет как общение, которое организуется для блага граждан1. Властные отношения, в форме господской и политической власти, нетождественные по своей сути, Аристотель усматривает во всяком живом существе. Согласно Аристотелю, властвует тот, кто благодаря своим умственным свойствам способен предвидеть2.
Властные практики Римской империи также анализируются в данной интеллектуальной парадигме. Политико-правовое учение Цицерона выстраивается в духе аристократических учений того времени, ставящих во главу угла гражданское право. В идеале власть, согласно римскому оратору, должна быть вручена мудрецам, которые способны приблизиться к постижению мирового божественного разума. Цицерон, оставаясь верным греческой традиции диалога, как способа разрешения политических проблем, считает главной задачей интеллектуала стремление к «consensus» в любых политических спорах . Таким образом, основы интеллектуальной критики властного дискурса в ключе обнаружения идеального общественного состояния, способствующего задаче достижения общего блага и утверждения этических добродетелей, призванных служить основой социальной жизни, закладываются уже в античном обществе.
Социологически определимой фигура интеллектуала становится только в эпоху средневековья. Решающая роль в формировании страты интеллектуалов принадлежит университетам. Начиная с XIII века, они превратившись в корпорации, постепенно поглотившие и свободных мыслителей, и учителей, и голиардов, стали местом экспорта идей . Подобно ремесленнику, средневекового интеллектуала характеризует определенный набор профессиональных инструментов и особая техника постижения, воспроизводства и передачи знания. Следовательно, важным становится не только накопление знаний, но и способность запустить их в оборот. Дискурс власти феодального общества анализируется представителями университетской науки, которые опираются на различные версии христианской метафизики. Здесь вновь обнаруживается задача создания идеального сообщества в перспективе созвучия общего блага и универсальных интеллектуальных, нравственных и теологических добродетелей строю сотворенного Богом универсума и продиктованного им «вечного закона» мироздания. Важной чертой средневекового интеллектуала, которая будет иметь принципиальное значение в будущем, становится позиция, когда интеллектуал не предлагает универсальных рецептов решения проблем, но он сам их творит, выступая с критикой status quo . С этой точки зрения, первым «великим интеллектуалом», по мнению французского историка Ж. Ле Гоффа, стал Пьер Абеляр. Избрав своим оружием диалектические доводы, он по его собственным словам «предпочел военным трофеям — победы, приобретаемые в диспутах» . Задача ученого, интеллектуала, по Абеляру, заключается в методичном сомнении и постоянном критическом контроле текста и речей . Рационализируя отношения веры и разума, Абеляр полагал понимание обязательным условием веры. Его принцип «понимаю, чтобы верить» заложил основы критики всех церковных текстов за исключением Священного Писания. Интеллектуальный метод Абеляра предполагает выявление противоречий, классификацию и тщательный логический анализ каждого из них.
Противопоставляя софистике диалектику, Абеляр считал ее незаменимым инструментом в ситуации политического диспута, который в формальнологическом смысле устанавливает базовые правила критического дискурса. Согласно Абеляру, именно диалектика, задача которой - контроль над семантической связью терминов с реальностью и обозначаемыми объектами, подвергает анализу термины языка, находит их значения, функции соответствия обозначаемым вещам и определяет способ их вхождения в структуру дискурса . Поэтому основное правило анализа текста, по Абеляру, заключается в установлении причин вариативности текстов с учетом обстоятельств их возникновения, а также мотивов, побудивших автора создать конкретный текст, являющийся его «языковой собственностью»2. Таким образом, Абеляр, по сути, заложил основы критического лингвистического анализа, при этом личным примером, продемонстрировав важность публичного участия интеллектуала в критике властного дискурса.
Интеллектуальная критика эпохи средневековья обнаруживает свой религиозно-метафизический фундамент и в различным образом выстроенных доктринах таких крупных мыслителей как Августин, Иоахим Флорский, Фома Аквинский. Расхождение религиозно-метафизической линии обоснования общественного устройства и светской критики складывается в произведениях Марсилия Падуанского .
Машина дискурсивной власти и секулярный интеллектуальный мессианизм Ж. Деррида
Поиски стратегий критики дискурса власти нашли отражение в интеллектуальном проекте одной из ключевых фигур постструктурализма -французского философа Жака Деррида (1930-2004). Его превращение из университетского профессора в культовую фигуру глобальной публичной сферы иллюстрирует трансформацию статуса интеллектуала в условиях стремительного развития медиа-технологий. Популярность Деррида, пришедшая к нему после публикации программных работ «О грамматологии», «Письмо и различие», «Голос и феномен» (1967), не ослабевала до последних лет жизни. Объявляя о смерти философа в 2004 году, почти все средства массовой информации от влиятельных газет до популярных радиостанций особо подчеркивали, что Деррида был последним из Великой когорты французских философов XX века. Публичная деятельность Деррида сделала его подлинным символом «радикальной интеллектуальной культуры» даже для тех, кто имел смутное представление его книгах1.
Интеллектуальная стратегия Жака Деррида, выстраиваемая в рамках постструктуралистского дискурса, основывается на стремлении к постоянной интерпретации и непрекращающейся рефлексии над текстами, позволяющими выработать новые подходы к критике дискурса власти. Получив название деконструкции, она оказалась идеальной моделью для постмодернистского мировидения и предложила принципиально иные подходы к анализу не только философской, но и социально-политической проблематики.
Преследуя своей целью развенчание западной метафизики, деконструкция воспринимает все, существовавшие ранее философские концепции как «точку отсчета, исходный пункт для деконструктивистской активности», заимствуя в них источники для последующей «кристаллизации и диссеминации»1. По мнению А. Бредли, деконструкция Деррида это не теория в традиционном смысле, подразумевающая свод общих правил, применимых к определенным обстоятельствам, но скорее анализ того, что находится внутри текстов . Н. Автономова, видит основной задачей деконструкции Деррида - разработку концептуальных оппозиций, поиск апорий, моментов напряженности между логикой и риторикой, поиски различия между тем, что хочет сказать текст, и тем, что он принужден означать . Сам Деррида неоднократно подчеркивал, что деконструкция не является ни дискурсивным, ни теоретическим, а скорее практико-политическим понятием, поскольку, она всегда осуществляется в так называемых институционных структурах4. По мысли Деррида, процесс деконструкции зависит от условий времени и места, а потому не может быть отождествлен ни с философией, ни с наукой, ни с методом, но, скорее, со стремлением к «невозможному», то есть к тому, «что может произойти»5. Для философа деконструкция всегда состоит в том, чтобы «делать больше, чем одно движение за раз, писать двумя руками, писать больше, чем одно предложение и больше чем, на одном языке»6.
Деконструктивистская концепция поначалу шокировала западную философию и вызвала многочисленные дебаты среди современников. Многие авторитетные философы обвиняли Деррида в обскурантизме. Так, Мишель Фуко в переписке с Джоном Серлем назвал метод Жака Деррида «обскурантистским терроризмом». «Он пишет так расплывчато, что невозможно понять, что он хочет сказать, это и есть обскурантизм, а когда ты начинаешь критиковать его, то он всегда волен сказать, что ты ничего не понял, ты идиот. И это настоящий терроризм» - с возмущением отзывается Фуко о программных работах Деррида. Такая оценка Фуко, дала повод Серлю выдвинуть в адрес Деррида обвинения в «интеллектуальном терроризме»2.
В ответ на нападки со стороны критиков, обвиняющих Деррида в деструктивном характере его интеллектуальной стратегии, он заявляет, что деконструкция неотделима от философии. Более того, она предполагает более тщательно культивируемое отношение к традиции. Иными словами, она позволяет «держать поле традиции открытым» . Тех, кто видел в деконструкции угрозу академической культуре и ее канонам, нарекая ее варварством, Деррида упрекал в том, что они просто недостаточно читают, особенно, так называемые деконструктивистские тексты4. Философ был уверен, что его интеллектуальная деятельность кажется угрожающей, не потому, что она «странна, эксцентрична, непостижима или экзотична» , а потому что ей удается создать предпосылки для пересмотра доминирующих дискурсов и принципов их оценки. Непрекращающиеся до сих пор дебаты вокруг деконструкции являются индикатором того, что работа Деррида вышла за рамки индивидуального научного проекта и стала целым процессом, который не ограничивается единственным произведением, дисциплиной, академическим институтом и даже поколением6.
Отклоняя обвинения в подрыве основ философии, Деррида заявляет, что деконструкция не может присоединиться к ликвидации философии, политические последствия которой давно диагностированы. Она лишь формирует новую модальность внутренней самокритики философии . Подчеркивая критический аспект деконструкции, Деррида утверждает, что она не должна навязывать себя. Ее цель заключаются лишь в том, чтобы держать философию открытой и подчеркивать ее способность к дебатам . В своем последнем интервью Деррида заявил, что даже при наличии непреодолимых расхождений, следует быть верным различию, то есть, продолжать дискуссию3.
Исследователи отмечают, что на ранних этапах творчества, политическая мысль не была первична для Деррида4. За это его немало критиковали. Однако, сам Деррида неоднократно утверждал, что его усилия по деконструкции с самого начала имели политические мотивы, а интерес к политике возник гораздо раньше того этапа, который американские исследователи его творчества называют «этическим поворотом»5. Таким образом, идеи для поздних политико-ориентированных текстов могут быть обнаружены уже в ранних работах философа.
Комментируя скрытость политического компонента в своих ранних работах, Деррида подчеркивает, что ему важно было «прежде всего, подготовить условия для политического дискурса в гармонии с требованиями деконструкции» , избегая преобладающих кодов и критериев, которые часто часто несли в себе деполитизирующий эффект. Эти условия, по словам Деррида, позволили ему впоследствии, продемонстрировать свой политический интерес без уступок, диктовавшихся стереотипными формами вовлеченности интеллектуала в общественную жизнь. Прежде, чем погрузиться в обсуждение проблем с их общепринятыми кодами и выработать новый подход к политическим вопросам, Деррида казалось необходимым пройти некий мыслительный путь деконструктивистского типа. Поэтому, с той или иной долей успеха, французский философ пытался приравнять свой дискурс и политическую практику к требованиям деконструкции.
Полем для исследований Деррида служило пространство языка, а точнее «языковые обнаружения философии» , которые в его интерпретации, открывают горизонт самых разнообразных дискурсов. Каждое слово для Деррида разветвляет сеть исторических и текстуальных связей. Политические интервенции философа имели целью пролить свет на их скрытые пространства. «Поскольку мы часто используем язык, не задумываясь, то остаемся в совершенном неведении. Проблема этого святого невежества такова, что, полагаясь только на него, мы множим число нормативных допущений, о которых даже не подозреваем» , - заявлял Деррида в одном из интервью. Исходя из этого, одной из главных задач философа становится создание своего языка. «В каждой ситуации, следует создавать свой собственный способ изложения, закон для единичного события, отдавая себе отчет о предполагаемом или желаемом адресате; в то же время требовать, чтобы это письмо определяло читателя, который не привык к подобному, но будет учиться читать и жить»3, - утверждает философ. Деррида подчеркивает, что его собственные попытки изобрести свой язык стремятся к тому, чтобы «это была бесконечная революция» . Задача философа в том, чтобы идти в своих дешифровках дальше, чем предполагают привычные доступные коды.
Контркультурный вариант трактовки роли интеллектула в философии Г. Маркузе
Кинодокументалист А. Ютилайнен в биографическом фильме «Гиппопотам Герберта» (1996) отмечает, что до конца своей жизни Маркузе оставался медиа-событием (media-event), что в наши дни является большой редкостью для философа. Частое появление в СМИ и дискуссии, разворачивающиеся вокруг философских и гражданских позиций Маркузе, были явлением в целом не характерным для США, где, в отличие от Европы, к ученым мало прислушивались. Действительно, в 1960-70-х гг. тексты и выступления Маркузе довольно активно обсуждались как в научных публикациях, так и средствах массовой информации. Об ангажированности Маркузе как интеллектуала свидетельствует тот факт, что в период с 1964 по 1974 гг. имя философа только на страницах влиятельной газеты «New York Times» упоминалось в 271 публикации . Показательно, и то, что интерес к Маркузе проявляли и подчас далекие от интеллектуальной среды издания. Так, в 1971 году мужской журнал "Playboy" в своем дайджесте посвятил большую статью «феномену огромной популярности неомарксистского интеллектуала» . О значимости фигуры Маркузе свидетельствует и тот факт, что газета «New York Times» закрепила за ним статус «Гуру новых левых», а французские студенты в мае 1968 года «провозгласили его Карлом Марксом XX века» 4.
Сам же философ неоднократно заявлял, что не имеет ничего общего с этими ярлыками. Маркузе довольно скромно оценивал собственную роль в политическом движении «новых левых», иронично называя себя «безнадежным философом, для которого философия стала неотделимой от политики» . В одном из последних интервью ВВС в 1978 году Маркузе подводит итог своего интеллектуального проекта, утверждая: «все, что я сделал, так это только сформулировал цели и подчеркнул некоторые идеи, которые витали в воздухе в то время» . Действительно, многие идеи Маркузе были восприняты критиками западной цивилизации и положены ими в основу политического словаря.
Историческая конъюнктура, связанная с политическими событиями в западном мире до и после Второй мировой войны и последующим ростом влияния оппозиционных леворадикальных движений, направила интеллектуальные поиски Маркузе в сторону переосмысления марксизма и раскрытия новых возможностей для развития критической теории общества. Марксизм характеризуется им как гибкая, открытая для изменений система мышления. Ее базисом является диалектический анализ социальных процессов, результатом которого становится осознание необходимости изменения общества . В отличие от классической философии, критическая теория всегда ставит цели своего исследования, исходя из тенденций развития современных общественных процессов. Негативная диалектика, избранная Маркузе одним из инструментов анализа, базируется не только на отрицании реальных условий существования объекта, но, главным образом, на выявлении его потенциала, того «иного», которое и является истиной. Исходя из маркузеанской интерпретации, «сила негативного» становится принципом, который направляет развитие понятий так, что противоречие превращается в определяющее качество Разума4. Таким образом, задачей философского измерения становится интеллектуальное «развеществление» и «ниспровержение» фактов непосредственного опыта и негативная диалектика выступает с критикой «того, что есть» с позиций «того, что могло бы быть»1.
В начале 1940-х годов Маркузе разрабатывает теорию технологической рациональности, которая легла в основу его программных работ «Эрос и Цивилизация» (1956) и «Одномерный человек» (1964). В статье «Некоторые социальные аспекты современной технологии» (1941) философ утверждает, что трансформация индивидуальной рациональности в технологическую рациональность под влиянием капиталистического государственного аппарата затронула не только сферу промышленного производства, но проникла глубже в способы мышления современного человека. Опасность подобной трансформации заключается в том, что она устанавливает стандарты, принуждающие личность принять диктат аппарата и лишает ее возможности протеста2. Единственной силой, которая может противостоять процессу тотальной технологической рациональности, по мысли Маркузе, может стать критическое мышление. На страницах «Разума и революции» (1941) Маркузе утверждает, что «мышление - не безобидная, но опасная деятельность, которая, распространившись среди граждан и начав определять их практику, заставляет их сомневаться в обоснованности традиционных форм культуры и даже ниспровергать их» .
Разгром фашизма и национал-социализма не остановил тенденцию к авторитаризму. Технологический прогресс, множа как потребности, так и средства их удовлетворения, приводит к тому, что и те, и другие приобретают репрессивный характер4. В начале 1960-х годов Маркузе развивает концепцию «одномерного общества», по пути построения которого, неумолимо движется развитая индустриальная цивилизация, превращаясь в «царство комфортабельной, мирной, умеренной, демократической несвободы, свидетельствующей о техническом прогрессе»1. Одномерное общество формирует влечения, потребности и устремления личности в предварительно заданном, нужном ему направлении, что ведет к тотальной репрессии и подавлению человеческой природы. Таким образом, меняется сам механизм, привязывающий индивида к социальному порядку. Внутреннее измерение и личное пространство, в котором человек имеет возможность оставаться самим собой, то есть внутренняя свобода индивида, сводятся на нет. Индивид лишается основы, на которой он мог бы развить автономию. Так происходит формирование модели одномерного мышления и поведения . Одномерное мышление насаждается политиками, средствами массовой информации, системой государственного образования. Универсум их дискурса внедряется посредством непрерывно повторяемых гипотез, которые превращаются в гипнотически действующие формулы и предписания . Основной опасностью одномерного общества, по мысли Маркузе, становится, то, что обеспечиваемый им высокий уровень жизни, лишает индивида стремления к освобождению. Парадокс современной индустриальной цивилизации, состоит в том, что она усугубляет рабство при полном отсутствии у раба осознания собственной несвободы. По мысли Маркузе, кризисные явления современного западного общества вызваны не экономико-технологическими, а культурно-антропологическими причинами. Поэтому способность личности распознать свои «ложные потребности», привитые одномерным мышлением и сделать шаг к свободе может реализоваться лишь в случае отказа от потребления продуктов современной массовой культуры, иными словами - Великого Отказа. Великий Отказ становится главным нравственно оправданным способом сопротивления одномерному обществу, «протестом против существующего» . Он предполагает развитие у индивида стремления к тотальному неприятию ценностей репрессивной цивилизации и открывает возможности для трансформации социального порядка. Следуя постулату З.Фрейда о том, что всякая культура репрессивна, поскольку подавляет первичные инстинкты человека, Маркузе находит ей альтернативу в контркультуре, противопоставляющей себя подавляющей среде индустриального технократического общества. Отрицая ценности доминирующей культуры, контркультура предлагает новую систему норм и ценностей для создания личности свободной от принуждения.
Маркузе занят поиском агентов социальных перемен, в отсутствии которых, критика одномерного общества не сможет обрести почвы для соединения теории и практики, мысли и действия, а стратегия Великого Отказа так и останется нереализованной. Трактуя одномерное общество как «общество без оппозиции», Маркузе переосмысливает один из важнейших постулатов марксизма о революционном пролетариате как субъекте социальных перемен. По мнению философа, агентами освободительной социальной трансформации, способными преодолеть аффирмативность одномерного общества, могут стать неинтегрированные силы: аутсайдеры, то есть представители оппозиционных социальных движений, меньшинства, радикальная интеллигенция, активисты студенческого движения, контркультурный авангард. Ведь их существование само по себе становится отрицанием капиталистической собственности.
Интеллектуалы и власть визуального образа в философии С. Бак-Морс
В информационную эпоху одним из основных инструментов властного дискурса становится визуальный образ. Современная практика мгновенного распространения и нелимитированного тиражирования изображений в глобальной публичной сфере актуализирует задачу поиска новых подходов к анализу манипулятивной составляющей невербальных дискурсивных практик и определению стратегий интеллектуалов в построении моделей критики дискурса власти. В этой связи важным представляется обращение к работам последовательницы Франкфуртской школы, профессора политической философии и социальной теории Корнельского университета Сьюзан Бак-Морс (США). Будучи сторонницей неомарксизма и современной критической теории, Бак-Морс является также признанным экспертом в области исследований визуального (Visual Studies). Имя Бак-Морс в России, известно лишь в узких академических кругах. Прежде всего, благодаря ее многолетним интеллектуальным контактам с Сектором аналитической антропологии Института философии РАН под руководством В.А. Подороги. Работы Бак-Морс переводились на русский язык и публиковались крайне фрагментарно . Большая часть исследований С. Бак-Морс остается непереведенной, а, следовательно, малодоступной российским читателям.
Философские воззрения Бак-Морс представляют интерес еще и потому, что ее неакадемическую ангажированность можно охарактеризовать как деятельность публичного интеллектуала, если пользоваться терминологией Р.Познера . Бак-Морс известна как автор публицистических текстов и эссе, посвященных актуальным проблемам современности. Она была куратором нескольких художественных выставок и арт-проектов, связанных с раскрытием механизмов влияния визуального образа на социально-политическую и культурную жизнь общества.
Для более глубокого понимания философии С. Бак-Морс целесообразно кратко остановиться на сфере ее исследовательских интересов. Внимание С. Бак-Морс к визуальному компоненту философского дискурса прослеживается уже с ее ранних работ. Свою научную карьеру С. Бак-Морс начала с написания интеллектуальных биографий представителей Франкфуртской школы Адорно и В. Беньямина. Впервые с проблематикой визуального образа она столкнулась в работе «Истоки негативной диалектики: Теодор В. Адорно, Вальтер Беньямин и Франкфуртский институт» (1977). Рассуждая о различии концепций осуществления эстетического опыта Т. Адорно и В. Беньямина, она отмечает, что если для Т. Адорно проводником эстетического опыта, была музыка, то для В. Беньямина отправной точкой являлись визуальные образы .
В работе «Диалектика видения: Вальтер Беньямин и проект Пассажей» С.Бак-Морс продемонстрировала оригинальный исследовательский подход к рассмотрению наследия В. Беньямина, представив его метод, как «диалектику видения» . Обращение к В. Беньямину не просто дань своеобразной моде, захлестнувшей в конце прошлого века западный интеллектуальный мир. Попытка интерпретировать самый грандиозный интеллектуальный проект В. Беньямина - «Работу о пассажах» (Passagen-Werk) привела исследовательницу к созданию визуальной методологии построения философских теорий1. Беньяминовская концепция визуальности стала отправной точкой для собственных философских построений С.Бак-Морс. Несомненно, что все последующие книги и статьи С. Бак-Морс носят отпечаток методологии В. Беньмина. В каждой работе С. Бак-Морс наряду с текстами обязательно присутствуют визуальные изображения. Важно подчеркнуть, что С. Бак-Морс заимствует образцы визуальной культуры не для того, чтобы просто проиллюстрировать свои тексты. Она использует их, прежде всего, как теоретическую основу для философских построений. В одном из интервью С.Бак-Морс отметила, что визуальные образы скорее являются «вдохновителями для написания текста, который не был бы создан, если бы прежде не были найдены изображения» . Излагая свою интеллектуальную стратегию, С. Бак-Морс призывает к новому критическому анализу образа как социального объекта, в котором теория сама по себе становится визуальной практикой .
Исследуя природу влияния визуального образа, Бак-Морс постепенно расширила круг своих научных интересов. Предметом ее философских исследований становились даже такие неожиданные и противоречивые исследовательские констелляции как, например, «Гегель и Гаити» (2000). В одноименном интеллектуальном проекте Бак-Морс предприняла попытку преодолеть дисциплинарные ограничения и рассмотреть два, казалось бы, совершенно не связанных в истории события. Это революция на Гаити 1791—1804 гг., ставшая единственным в истории успешным восстанием рабов, и создание Гегелем «Феноменологии духа», в которой он развил одну из основополагающих диалектических схем «господства и рабства». Для подкрепления своих философских рассуждений в работе «Гегель и Гаити» Бак-Морс широко использует изображения, которые по ее мнению вскрывают то, что не было отражено в текстуальной истории1. Визуальные источники, призванные иллюстрировать философские построения Бак-Морс поражают своим разнообразием. Среди них, полотна английских и голландских мастеров, символика гаитянских Вуду, образцы масонской иконографии, оттиски немецких газет.
Экспериментом в области визуальной культуры можно считать и книгу Бак-Морс, «Мечта и катастрофа: крушение массовой утопии на Востоке и Западе». Американская исследовательница предпринимает попытку рассмотрения «визуальных образов как философии»". С их помощью С. Бак-Морс раскрывает способы видения прошлого. По ее мнению, переплетающаяся буквальность и метафоричность визуальных образов способствуют общему пониманию того, что представлял собой XX век.
Одной из самых перспективных интеллектуальных стратегий, способных обогатить академические исследования, а также повлиять на формирование общественного мнения согласно Бак-Морс становится проникновение в суть категории «визуального образа». Этой проблематике посвящена статья «Исследования визуального и глобальное воображение» (2004). В концептуальных построениях Бак-Морс относительно визуального образа условно можно обозначить несколько основных направлений. Среди них: дисциплинарная принадлежность, а вернее междисциплинарность исследований визуального, философский статус образа, значение визуальных образов как средств конструирования дискурса власти в глобальной публичной сфере.
Исследования визуального (Visual Studies) - современное научное направление, ориентированное на изучение зрительно воспринимаемых образов имеют принципиальное значение для выявления роли визуального образа в развитии дискурса власти. Бак-Морс констатирует, что результатом исследований визуального вне зависимости от их целей всегда является производство нового знания. Именно неуловимость (elusiveness), присущая исследованиям визуального, сообщает этому процессу «эпистемологическую гибкость необходимую для понимания современной трансформации существующих структур знания»1.
Следуя стратегии, ориентированной на преодоление академизма в интеллектуальной практике, С. Бак-Морс отмечает, что вопросы о сущности исследований визуального не должны ограничиваться сферой научных дисциплин. Пытаясь очертить дисциплинарные границы исследований визуального, С. Бак-Морс находит выход в переосмыслении их когнитивной природы . Долгое время исследования визуального (Visual Studies) в американской науке были своеобразным инструментом такой дисциплины как история искусства (History of Art). В данном контексте главной задачей исследований визуального становятся изучение образов и их атрибуция. Такой подход, несомненно, сужает потенциал данной дисциплины с точки зрения раскрытия механизмов влияния визуальных образов на различные сферы общественной жизни.
