Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВАI "Классический" этап аналитической философии языка в XX веке
1. Аналитическая философия как культурно-исторический феномен 20
2. Первые формы аналитической философии: логический анализ языка 37
3. Лингвистическая версия аналитической философии: анализ как терапия 58
4. От лингвистической философии к дескриптивной метафизике 72
ГЛАВА II Тенденции развития аналитической философии языка в 70-90 гг .
1. Философия языка М. Даммита 83
2. Критическая философия языка Г. Бейкера и П. Хакера 98
3. Теория референции: прагматический аспект 113
4. Аналитическая философия: новейшие тенденции развития 129
Заключение 145
Библиография 152
- Первые формы аналитической философии: логический анализ языка
- лингвистической философии к дескриптивной метафизике
- Критическая философия языка Г. Бейкера и П. Хакера
- Аналитическая философия: новейшие тенденции развития
Первые формы аналитической философии: логический анализ языка
Аналитическая философия, история которой совпадает с хронологией XX века, прошла длительный путь развития и претерпела на этом пути значительные трансформации. Первые формы аналитической философии начинают складываться во втором десятилетии XX века, и в это время находятся в тесной связи с наукой и ее проблемами. Важнейшим фактором формирования этого течения становятся эпохальные открытия в математике и математической логике. Особенности развития математического знания привели к тому, что в начале XX века полученные результаты пришли в разительное противоречие с тем, что кажется интуитивно достоверным (геометрия Лобачевского, теорема Вейерштрасса, теория множеств Кантора и др.) Все это потребовало глубокого исследования логических основ математики, исключения неясных, двусмысленных понятий и перестройки мышления. В это же время делаются успешные попытки применить методы математики к логике: разрабатывается «алгебра логики» (Буль, Пирс, Шредер, Порецкий). В свою очередь методы символической логики были применены к анализу основ математики: делаются попытки строгой формализации арифметики (Фреге, Пеано, Уайтхед, Рассел) и геометрии (Гильберт, Веблен). На этом фоне Рассел совместно с Уайтхедом предпринимает грандиозную реконструкцию математики на основе логики, результаты которой запечатлены в трехтомной работе «Principia mathematica» (1910-1913). В ней выразилась вера в существование особого мира математических сущностей, который существует по правилам логики. Из этой логики можно было бы вывести всю математику, и которая была бы логической структурой языка всей науки, то есть языка, на котором можно было бы выразить все, что может быть сказано о мире.
В аналитической философии существуют, по крайней мере, две базисные установки. Первая из них подразумевает максимально тесную связь с логикой. Первые формы аналитической философии стали «сплавом» махизма с логикой Фреге и Рассела. Благодаря привлечению этой «логической техники» были предложены программы анализа всего научного знания, всей структуры науки, подвергнув анализу и чувственную и логическую ступени познания. На этой основе активно разрабатывались проблемы логики, семиотики, семантики, математики и др. Вторая установка характеризует самое существенное отличие аналитической философии как течения. Оно состоит в том, что философское исследование понимается, прежде всего, как анализ языка, а философские проблемы рассматриваются, прежде всего, как языковые проблемы (в одних случаях имеется в виду язык науки, а в других — обыденный разговорный язык). В XX веке язык рассматривается как самостоятельная и важнейшая отрасль философского исследования; произошел т.н. «лингвистический поворот» — перевод философских проблем в сферу языка и решения их на основе анализа языковых средств и выражений. В этом плане кантовская задача критики разума трансформируется в задачу критики языка, т.е. определение пределов применения языка, прояснения сути языкового значения, способов его передачи в процессе коммуникации, причин понимания (или непонимания) смыслового содержания. В наиболее явной форме эти задачи ставятся и решаются в аналитической философии.
Определяя своеобразие современной философии, Г. - X. фон Вригхт писал: "Наиболее характерной чертой философии XX века было возрождение логики и та будоражащая роль, которую оно сыграло в общем развитии философии. Возрождение началось на рубеже веков. Его явление на философской сцене было провозглашено движениями, исходящими из Кембриджа и Вены, которые позднее слились и дали начало широко разветвленному течению мысли, известному как аналитическая философия" (17, 80). Исследования в области логического анализа поставили на повестку дня целый ряд вопросов о семантических свойствах языка. Уже Фреге, занимаясь обоснованием математики и построением логики, поднял целый ряд глубоких логических и философских вопросов, связанных с отношением знака и обозначаемого. Он сформулировал различие между языком и метаязыком, создал теорию логических обозначений и разработал ряд важных понятий семантики. Специфической чертой семантического метода Фреге было введенное им различение обозначаемого некоторым выражением объекта и заключенной в этом выражении содержательной информации об объекте. В известном смысле это было уточнением различия прямого обозначения предмета ("денотации") и смысла, выражаемого именем, или сопутствующего значения ("коннотации"), введенных Д.С. Миллем в его "Системе логики силлогистической и индуктивной" (1848).
Фреге пришел к этой проблеме в процессе исследований в области логического анализа, столкнувшись с проблемой соотношения объекта мысли и его речевого знака. Одному и тому же объекту (значению), по мысли Фреге, соответствует в языке определенная область лингвистических вариаций — "смыслов", взаимозаменяемых в силу их соотнесенности к одному и тому же объекту. Под "смыслом" выражения понималась заключенная в нем информация, воплощенная в способе образования выражения или в его отношении к другим выражениям языка и указывающая в то же время на "значение" выражения. Различие смысла значения Фреге затем широко применяет при рассмотрении истины и ложности, отношении объектов и понятий, предложений и мыслей. Введение этих понятий оказалось весьма плодотворным для дальнейшего исследования семантических свойств языка.
Другой характерной чертой семантического метода Фреге было рассмотрение всех видов языковых выражений как имен некоторых конкретных или абстрактных предметов. Именование Фреге считал важнейшей функцией языка. Поэтому классификация видов языковых выражений выступала у него как градация разных форм именования. Так, Фреге выделял следующие виды имен: а) собственные имена — обозначения конкретных, индивидуальных предметов; б) имена функции (понятий, отношений) или неопределенные описания; в) предложения, которые Фреге считал частным случаем имен, — именами особых логических предметов — истинностных значений. Все эти языковые формы по-разному подчиняются у него различению "смысла" и "значения".Необычайно велика в теории Фреге роль собственных имен. Последние в его учении всегда имеют смысл, но не всегда имеют значение. Четкая экстенсиональная, объемная характеристика собственных имен, их отнесенность к объекту дают возможность различать "пустые" и "полные" имена. А это, согласно Фреге, дает ключ к различению действительных и фиктивных предложений. Ибо, если предложение содержит пустые имена, оно, по мысли Фреге, не имеет значений истинности и является фикцией, хотя со смыслом все может обстоять благополучно, поскольку имена имеют смысл. Если входящее в предложение собственное имя не имеет носителя, то такое предложение не может быть отнесено ни к какому объекту и нельзя сказать, истинно оно или ложно. Если же предложение не содержит пустых имен или, что то же самое, именам в предложении соответствуют носители, то такое предложение, считает Фреге, должно иметь значение истинности или ложности. Является ил оно истинным или ложным, зависит от того, обладает объект приписываемым ему свойством или нет. Таким образом, Фреге подчеркнул важность собственных имен для логики и теории истины.
Совокупность результатов, достигнутых Фреге, предполагала совершенно определенный концептуальный сдвиг, который отражает влияние немецкого логика на развитие аналитической философии. "Фундаментальная программа, фундаментальный принцип и фундаментальная аналогия доминируют в философии языка Фреге, — пишет П. Хакер, — "Фундаментальная программа должна представить язык как вид исчисления. Фундаментальный принцип состоит в том, что
лингвистической философии к дескриптивной метафизике
Многие авторы отмечают, что, начиная с 60-ых годов, философия лингвистического анализа вступила в качественно новый период своего развития, который характеризуется интересом к теоретическим проблемам, в том, числе и к теории языка. Значительное внимание уделяется самой концепции анализа, ее теоретическому обоснованию. И, наконец, важнейшее место в ряду теоретических проблем отводится размышлению о природе и задачах самой философии. И, прежде всего в этом конкретном вопросе существенно видоизменяются прежние позиции. Если прежняя концепция мыслила задачи философии главным образом как критически-негативные, а "теоретическое начало" во многом терялось в процедурах устранения языковых помех мышления, то теперь внимание направляется именно на позитивно-теоретичесие проблемы, на возрождение ряда идей и принципов классической метафизики.
Одной из существенных черт, характеризующих современное состояние аналитической философии языка, является попытка реабилитировать теоретические функции философии, делаются попытки не элиминировать метафизику, а построить на ее основе анализ языка, так как предшествовавшие попытки доказательства безпредпосылочного характера философско - лингвистической деятельности и устранения из нее традиционно философской проблематики оказались несостоятельными. Активизация интереса к метафизической проблематике происходит на фоне возрастающего интереса к теоретическим проблемам вообще, и в том числе, к теории языка (7, 37). Значительное внимание уделяется самой концепции анализа, ее теоретическому обоснованию. И, наконец, важное место отводится размышлениям о природе самой философии и ее задачах. Внимание переключается на позитивно -теоретические проблемы, на возрождение ряда идей и принципов классической метафизики. Примечательна позиция Б. Рассела по этому поводу, во многом сформулировавшего основные принципы аналитического направления, но не принявшего крайних следствий сугубо языкового подхода в философии. Изменения вызревали в соответствии с логикой развития аналитической философии языка. Так Дж. Остин, оправдывая свое занятие философским анализом обыденного языка, заявлял: "обыденный язык я не считаю последним словом, он является первым словом" (157, 133). Несмотря на то, что для позднего Витгенштейна лингвистический анализ единственная собственно философская процедура. И точка зрения Витгенштейна является точкой зрения, кладущей конец всем точкам зрения. Ибо, будучи однажды высказанной, она становится подобной философскому "perpetum mobile": она влечет за собой бесконечный лингвистический анализ. (Главной целью которого является "терапевтическое" предупреждение философии как аномалии.
Хотя, уже Райл, желая смягчить эту философскую установку, писал: "Я применяю язык, который является, так сказать, менее клиническим, чем у Витгенштейна" (94, 49) Итак, критическая оценка своих собственных позиций побуждает аналитиков к широкому историческому размышлению о природе и задачах философии к "реабилитации столь решительно отверзавшейся метафизики. Кантовский подход снова оценивается как наиболее глубокий, поскольку сочетает критику догматической метафизики с уяснением реального смысла метафизической теории" (5, 14). Поворот лингвистической философии к метафизике, с точки зрения установок исходной концепции, представляется неожиданным и парадоксальным. Выступая как крайнее выражение критической традиции, лингвистическая философия достаточно резко противопоставляла себя метафизической или спекулятивной традиции. Неудивительно, что возрождение метафизики воспринималось как смерть лингвистической философии. Между тем, как отмечает М. С. Козлова, "это не столько уход от критической философской позиции вообще, сколько "перевод стрелок" с юмистско -позитивистского на кантовский тип философского критицизма".(88, 167) В качестве ориентира избирается тот особый кантовский подход, согласно которому, немыслим выход за границы опыта (догматическая онтология), но допускается открытие существенных черт всякого возможного человеческого опыта как взятого изнутри. Такого рода процедура установления всеобщих фундаментальных понятий, задающих целостную картину человеческого опыта, переводится (проводится) в рамках лингвистической философии в рамках анализа самых общих концептуальных схем языка. Таким образом, идея новой метафизики выступает в теснейшей связи с идеями и методами философского анализа языка, дав на выходе специфический продукт — лингвистическую метафизику. Однако и кантовская критика традиционной метафизики расценивается как незавершенная. В ходе такой переориентации сформировалась характерная для новейшего периода развития аналитической философии языка концепция новой или описательной метафизики, трактуемой как альтернатива "конструктивистской" метафизике. В основу дескриптивной метафизики легло общее настроение лингвистической философии, суть которого состояла в том, что полноценным предметом философского изучения является обычный естественный язык, а не идеализированные искусственные конструкции, неузнаваемо изменяющие привычные связи языка.
Логико конструктивистской концепции анализа была противопоставлена витгенштейновская программа "всматривания" в реальную работу языка. Критико - негативное устранение языковых помех вытесняется позитивным изучением реального языка и экспликацией заключенных в нем существенных концептуальных структур. Развитие этой теоретической программы и привело к концепции описательной метафизики. Создателем метафизической теории на базе лингвистической философии стал Питер Ф. Стросон, ставший после смерти Дж. Остина фактическим главой Оксфордской школы. Самая известная работа Питера Стросона "Индивидуалии. Опыт дескриптивной метафизики" вышла в свет в 1959 году. По словам одного американского аналитика она знаменовала "начало новой эпохи" в аналитическом движении. Стросон восстановил метафизику в ее исконных правах и предложил программу создания новой — "дескриптивной" — метафизики на основе анализа обыденного языка. Стросон противопоставил дескриптивную метафизику ревизующей или исправляющей, считая, что первая стремится к описанию реальной структуры нашего мышления, а вторая пытается продуцировать лучшую структуру. По мнению Стросона, вся история философии в скрытом виде содержит в себе это различение. К философам - декриптивистам он отнес Аристотеля и Канта, а к мыслителям, стремящимся усовершенствовать структуру нашего мышления, — Декарта Лейбница, Беркли. Специфику собственного дескриптивистского учения Стросон видит в обращении к лингвистическим методам: анализ обыденного языка, утверждает он, является единственным надежным путем к познанию реального мира. Основные цели дескриптивной метафизики Стросон видел: 1) в выявлении глубинной формообразующей структуры обыденного языка и 2) в экспликации онтологического содержания, заключенного в языковых структурах. В первом — радикальном — варианте дескриптивной метафизики, представленном в "Индивидуалиях", он надеялся на возможность прямого онтологического выхода от языка к бытию. Бурные дискуссии, вызванные появлением книги, выявили целый ряд погрешностей в Рассуждениях Стросона. В следующей книге "Пределы смысла. Заметки о кантовской "Критике чистого разума" (215) он был вынужден либерализовать свою исходную позицию и перейти на позиции философии здравого смысла; "онтологическое доказательство" приняло у Стросона форму рассуждения по аналогии: основные
Критическая философия языка Г. Бейкера и П. Хакера
Дискуссии специалистов по вопросам философии языка, а рамках аналитической философии, ведутся в основном в рамках того проблемного поля, которое было очерчено Фреге и Витгенштейном. В то же время, до сих пор сильны попытки оспорить право на адекватное истолкование даже принципиальных положений учений вышеупомянутых авторов. Именно в этом контексте привлекает внимание концепция английских философов Г. Бейкера и П. Хакера, разногласие которых с установками антиреалистической философии имеет достаточно принципиальный характер. Одной из причин такого разногласия является иной, по сравнению с традиционным для аналитической философии взгляд на философию вообще. Философское знание Бейкер и Хакер считают невозможным отделить от истории его возникновения и развития.
Свое кредо в данном вопросе они выразили в программной главе, "Метод в истории философии", открывающей их исследование идей Фреге "Frege: logical excabations", вышедшей в Оксфорде в 1984 году. (158) В ней авторы подчеркивают важность таких историко - философских исследований, в которых мыслители прошлого и их взгляды рассматриваются как специфические ответы на запросы своего времени и определенного социкультурного контекста. "Мы не можем изучать философскую систему прошлого, — подчеркивают они, — не зная о ее последующей судьбе; мы не можем исследовать ее, не осознавая, каким образом мы сами воспринимаем те же философские проблемы, с которыми она имеет дело" (158, 4). Для исследователей важнее уметь показать осмысленность философских учений, нежели просто констатировать их истинность или ложность. Необходимо выявлять присущие этим учениям внутреннюю согласованность, поддерживающие их аргументы и неартикулированные конкретно-исторические предпосылки. То, что у большинства аналитиков отсутствует историко-философское самосознание, часто приводит их к необоснованной модернизации учений прошлого. В этом плане не стоит преувеличивать философскую оригинальность Фреге, который, прежде всего, был математиком платонистского толка, боровшимся с психологизмом м математическим формализмом. Поэтому неверно, как это делает Даммит и его сторонники, рассматривать Фреге в качестве "отца" аналитической философии, будто бы впервые сделавшего философию языка центральной философской дисциплиной вместо эпистемологии. Надежда на то, что мыслитель прошлого будет способен давать правильные ответы на все наши сугубо современные вопросы, беспочвенна. Учитывая это, исследователи должны обратить свое внимание и на ошибки философов, пока необъясненные лакуны в их учениях. Отношение аналитиков (особенно британских) к истории философии обусловлено характерным разделением двух дисциплин: истории философии и истории идей. Последняя рассматривается как в основном нефилософская дисциплина, имеющая дело с конкретно-историческими условиями формирования некоторой системы идей.
Считается, что в концептуальном отношении она уступает место истории философии, которая является не столько исторической, сколько общетеоретической философской дисциплиной. История философии в понимании аналитиков должна быть освобождена от рассмотрения конкретных деталей и культурно-исторического фона, на котором зарождалась определенная философская концепция. Наиболее важной признается логическая основа концепции и способ ее обоснования. С эти связан избирательный подход к учениям прошлого, которые обсуждаются лишь в том случае, если затронутые в них проблемы вписываются в новейшие философские дискуссии. Взгляды философов прошлого так сопоставляются со взглядами философов наших дней, будто речь идет о современниках. Понятно, что вне зависимости от точности воспроизведения логико-аргументативной основы учений, они подвергаются значительной модернизации. Так, уже давно созданы образы "аналитических" Аристотеля, Декарта, канта, Локка, Юма. Поэтому неудивительно, что проникнутая историческим духом теоретическая книга Бейкера и Хакера, не относящаяся к жанру "истории идей", послужила поводом для дискуссий. Хотя упомянутая методологическая позиция представлена в работе этих авторов о Фреге, более ранние публикации Хакера были связаны с оценкой и развитием идей Витгенштейна. Хакер доказывал, что во взглядах Витгенштейна в целом просматривается эволюция от ранней приверженности реалистической теории значения к поздней радикальной инструменталистской позиции. При этом австрийский философ, по его мнению, никогда не ставил перед собой цель разработки какой-то принципиально новой теории познания, так как в основном занимался совершенствованием теории значения. Если на рубеже 30-ых гг. в процессе обдумывания своей новой позиции Витгенштейн на некоторое время выдвигает своеобразный вариант верификационизма, то вскоре заменяет его принципиально новой семантической концепцией.
В ней показывается, что смысл предлодения детерминируется теми условиями, которые неиндуктивно (т.е. неэмпирически — с помощью "грамматических" конвенций) оправдывают употребление предложения. Главной задачей, поставленной Витгенштейном в поздний период, Хакер признает детальное описание внутренних концептуальных связей в языке. Этот взгляд на характер деятельности австрийского философа Бейкер и Хакер в своих публикациях 80-ых гг. представляют в качестве наиболее приемлемого метода философствования как такового. По их убеждению, именно Витгенштейн предложил динамическую интерпретацию концептуального каркаса естественного языка, разработал новый способ философского прояснения "грамматических" структур. Особенно важно, что предложение как таковое есть для Витгенштена некоторая позиция в языковой игре, и именно с этим связано его известное утверждение о том, что понимать предложение означает понимать язык. Английские философы в данном случае имеют в виду то обстоятельство, что каждая языковая игра самодостаточна, представляет собой законченную целостность. Хакер придерживается того мнения, что "грамматика" языка, т.е. многообразие конвенциональных правил употребления слов и выражений в рамках конкретных "игр", автономна и не нуждается в каких-либо "метафизических" элементах, связывающих ее с миром. Поэтому сама реальности признается зависимой от нашей концептуальной схемы. "Грамматику, — пишет он, — уместно сравнивать с методом измерения. Этот метод является предпосылкой утверждений о длине. Абсурдность попыток обосновывать грамматику путем указания на свойства реальности (которые сами описываются при помощи этой грамматики) можно продемонстрировать попыткой обосновать наше применение метрического эталона путем указания на тот факт, что километр и в самом деле содержит 1000 метров" (179, 163). Несмотря на то что возможны альтернативные "грамматики", они не будут "противоречить реальности", ибо, в сущности, каждая из них может оказаться доминирующей в нашем опыте и потому формирующей саму реальность. Совместный способ концептуализации опыта в процессе деятельности членов некоторого сообщества и есть то, что Витгенштейн понимал под "формой жизни", утверждает Хакер. Хотя он при этом подчеркивает именно логическую (концептуальную) зависимость реальности от "грамматики". В 80-ые годы Бейкер и Хакер начинают публикацию фундаментальных текстологических исследований позднего Витгенштейна "Wittgenstein: Understanding and Meaning" (159), где с вышеупомянутых позиций последовательно отстаивают возможность истолкования этого учения, как особого рода концептуального анализа, противостоящего всем традиционным подходам к языку. В полемике, вызванной публикацией этих работ, как по философии Фреге, так и Витгенштейна, проявилась разница оценок того, по какому направлению
Аналитическая философия: новейшие тенденции развития
В 1985 году вышла книга "Постаналитическая философия", в которой представлены работы тех, кто в 50-80 годы были генераторами новых идей, некоторые из них внесли существенный вклад в копилку аналитической философии. Здесь представлены такие авторы как Д. Дэвидсон, X. Патнэм, Т. Нагель, Р. Рорти, Р. Бернстейн, А. Данто, С. Кейвл, Г. Блюм, Я. Хакинг. Дж. Роулз, Т. Скэнлон, Ш. Уоллин. Книга эта к какой-то мере "знаковая" для имплицитно вызревавших в аналитической философии дивергентных процессов. Разговор о "пост", это, прежде всего метафилософский разговор — от какого наследства следует отказываться, какое сохранять. Наиболее показательна в этом плане статься X. Патнэма "После эмпиризма", представляющая собой рецензию на книгу британского представителя логического позитивизма А. Айера "Философия в XX веке" (156). Основной грех Айера Патнэм видит в том, что "он остается эмпириком в отношении чувственных данных, которые он сегодня предпочитает называть "чувственными квалиями"(200, 20-30). В старой неопозитивистской манере, придерживаясь юмовского каузального реализма, Айер пытается найти аргументы, чтобы подвести под высказывания некий базис — "первичное осознание". Во второй половине XX века, после того, как философия перестала говорить о "чувственных данных" как "очевидностях", подтверждающих знание, она, по Айеру, — "свихнулась". Верность неопозитивистскому представлению о языке и мире, считает Патнэм, наложила отпечаток на понимание и изображение Айером всего того, что случилось после 50-ых годов, а именно появление теорий, доказывающих, что "осознание" лингвистически нагружено, слова сцепляются не с чем-то, имеющимся в нашем внутреннем опыте, а только со словами. Поэтому Айер не смог адекватно оценить очень важные современные дискуссии по проблемам сознания, материализма, феноменологии и многим другим вопросам, которые обсуждались в последние десятилетия.
Современных авторов он втискивает в свое понимание "прогресса". "Но сделать это он не в состоянии, ибо все они находятся в другом мире — в мире после эмпиризма". (200, 51). Эмпиризм, убежден Патнэм, внутренне чреват метафизикой, как бы к последней не относились. В истории философии XX века обычно "попытки, предпринятые Фреге, Расселом, Карнапом и ранним Витгенштейном, называют "атаками на метафизику", на самом деле их следует отнести к наиболее оригинальным из когда-либо создававшихся, глубоким и технически блестяще выполненным конструкциям метафизических систем. Несмотря на их крушение, усилия по их созданию дали такие поросли, как современная символическая логика, значительная часть современной теории языка часть современной когнитивной науки". (200, 29) По большому счету, говорит Патнэм, неопозитивистов волновали не, сколько проблемы языка, сколько вопрос, как "слова сцепляются с миром" или как наши "проекции" относятся к "оснастке Вселенной". Позитивистская аналитическая философия продолжила этот метафизический проект. Подводя ему итоги, можно признать, "что аналитическая философия, без сомнения, имеет великие достижения, однако эти достижения негативны. Подобно логическому позитивизму (являющемуся одной из разновидностей аналитической философии), аналитическая философия преуспела в разрушении самой проблемы, с которой она начала. Каждая из попыток решить эту проблему, а точнее, определить, что может считаться решением этой проблемы, терпела неудачу. Вместе с тем данная "деконструкция" — отнюдь не заурядное интеллектуальное достижение.
Наблюдая, как рушились все грандиозные проекты открытия оснастки Вселенной, мы узнали необычайно много о наших понятиях и наших жизнях". Но так, говорит далее Патнэм, всегда было в истории мысли. "Все дело в том, что сегодня аналитическая философия претендует не просто на статус одного из великих движений в истории философии, что соответствует действительности, но на статус философии как таковой. Такого рода самоописание толкает аналитических философов (даже если они отвергают айеровскую позицию) упорно стремиться к новым "решениям" проблемы оснастки Вселенной — решениям, которые становятся все более и более изощренными, но не интересными для тех, кто находится за пределами философского сообщества. Парадоксальность сложившейся ситуации состоит в следующем: именно тогда, когда аналитическая философия признана "господствующим движением" в мировой философии, она пришла к концу своего собственного проекта — тупиковому концу, а не к выполнению задачи" (200, 28) На что же следует философу обратить свой взор в "мире после эмпиризма"? Ответ Патнэма прост — на мир непосредственности и повседневности, не поделенный метафизиками на "оснастку" и "проекты", на философию "жизненного мира", на Lebenswelt, на то, о чем говорили поздний Гуссерль и поздний Витгенштейн, Остин, Гудмен и что не нуждается ни в верификации, ни в истине. Мучительную категорию "истина" имеет смысл заменить понятием "fitness" — "пригодность", "приспособленность".
"Если философская мысль развивается именно в это направлении, а я весьма надеюсь, что это так, поскольку старый проект заслуживает, по меньшей мере, передышки, если не долгого захоронения, — тогда все это может повлиять на способы, какими вообще рассматривает почти все вопросы общих интеллектуальных процедур" (200,29) Одним словом, Патнэм предлагает возвратиться к "доброму старому". (Здесь можно вспомнить Джеймса, Дьюи и других американских философов, противопоставлявших глубину и богатство повседневного опыта гносеологическому и формалистическому анализу). Вся пикантность ситуации состоит в том, что Патнэм, получивший всеобщее признание в философском мире за свои труды по философии математики и оригинальные работы по языку с применением тонкой аналитической техники, бросает вызов философскому профессионализму и специализации, возлагая непонятно на кого вину за то, что "жизненный мир" в философии трансформировался в софистические языковые упражнения. Работа Р. Дэвидсона "Об идее концептуальной схемы", включенная в рассматриваемый сборник, посвящена опровержению одной из "опьяняющих и экзотических", по его словам, концепции, вокруг которой, начиная с Карнапа, в аналитической философии ведутся жаркие дебаты. Суть этой концепции состоит в том, что разные концептуальные схемы (или разные языки) включают в себя разные метафизики. Поэтому адекватный перевод одной схемы в другую, например физики Ньютона в физику теории относительности или язык племени хопи на английский язык, невозможен. Вести разговор об объективной истине неправомерно, ибо истина органически сопряжена с системой какого-то конкретного концептуального каркаса, вне истинное утверждение может быть заблуждением или вообще теряет смысл. Согласно концепциям парадигм и несоизмерности Куна, ученые, работающие в разных традициях, исследуют разные миры. Фейерабенд утверждает, что поскольку инвариантных значений не существует, переход к новой теории всегда сопряжен с потерей старых значений. Наиболее четко релятивистская идея концептуальной схемы оформлена в концепции неопределенности перевода У. Куайна. При всем том, что своим острием она была направлена эмпиризма неопозитивистов, та концепция, считает Дэвидсон, не означала полного разрыва с эмпиризмом. По Куайну, концептуальные схемы, являясь холистскими, различаются между собой (и непереводимы) только в своих сердцевинных значениях, но на своих нижних уровнях соприкасаются с опытом через "стимульные значения", напоминающие знакомые "чувственные данные". Куайн много сил потратил на то, чтобы показать связь слов с миром на основе натуралистической эпистемологии. Его позиция повлияла на искания многих аналитиков. Заключение Дэвидсона следующее:
