Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Философский и исторический контекст формирования 10 учения В. фон Гумбольдта
Глава II. Основные проблемы философии языка В.фон Гумбольдта 35
Глава III. Особенности философии языка X. Штайнталя и 67 М. Лацаруса
Глава IV. Язык в системах В. Вундта и Э. Кассирера 114
Заключение 153
Список использованной литературы
- Философский и исторический контекст формирования 10 учения В. фон Гумбольдта
- Основные проблемы философии языка В.фон Гумбольдта
- Особенности философии языка X. Штайнталя и 67 М. Лацаруса
- Язык в системах В. Вундта и Э. Кассирера
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Лингвистическая парадигма все еще играет заметную роль в западной философской мысли. Со времен «поворота к языку», практически вся философия XX в., так или иначе, касалась лингвистических проблем: начиная с «Трактата» Витгенштейна, исследований «Венского кружка», аналитической философии, и заканчивая онтологией Хайдеггера и постмодернистской герменевтикой.
В числе философско-лингвистических учений, вызвавших немалые споры в научном мире второй половины XX в., была гипотеза лингвистической относительности Э. Сэпира и Б. Уорфа, полагавших, что мышление зависит от естественного языка, носителем которого является человек. В научной литературе, как правило, это учение характеризуется как неогумболъдтианство, поскольку В. фон Гумбольдт поставил в центр своего учения тезис о взаимозависимости мышления и языка.
Вместе с тем философская антропология и лингвистика второй половины XIX - начала XX вв., представляющая собой своего рода «промежуточное звено» между изначальными идеями Гумбольдта и современным неогумбольдтианством, не исследована в отечественной мысли достаточно полно. Анализ влияния мыслителей этого направления часто ограничивается сферами сравнительной лингвистики, филологии, антропологии и психологии.
Исследователи и мыслители, которые работали в рамках этого направления, такие как X. Штайнталь и М. Лацарус, В. Вундт, Э. Кассирер, чьи концепции будут анализироваться в данной работе, а также Л. Вайсгербер, Ф. Боас, Э. Сэпир - были склонны не к философским абстракциям, но к исследованию «языка как такового». Они работали, в основном, с конкретным языковым материалом и делали обобщения на основе результатов его изучения. Другая особенность этого направления - в
том, что языковые исследования всегда шли в связи с антропологическими, этнологическими и психологическими. Несмотря на то, что некоторые находки и решения, предложенные философами и языковедами с XIX по первую половину XX в., с позиции современной науки вряд ли могут считаться актуальными, внимания заслуживают изначальные интуиции и открытия, сделанные Гумбольдтом, и развитые впоследствии учеными, которые считали себя его учениками.
Объектом исследования являются философско-лингвистические и философско-антропологические учения в Германии в их связи с историческим контекстом эпохи. Предметом исследования являются философско-антропологические доктрины В. фон Гумбольдта, X. Штайнталя, М. Лацаруса, В. Вундта и Э. Кассирера.
Гипотеза исследования состоит в том, что в гумбольдтианстве на протяжении исторического развития этого течения присутствовали как неизменные элементы, идущие непосредственно от Гумбольдта, так и элементы, видоизменяемые теми или иными мыслителями и зависящие от конкретной философской школы или исторического контекста.
Цель исследования - дать подробный сравнительный анализ
«промежуточного звена» между гумбольдтианством и
неогумбольдтианством, проследить историческое развитие этого философско-лингвистического течения в немецкой мысли XIX-XX вв.
В соответствии с обозначенной целью автор ставит перед собой следующие задачи:
1. Проанализировать философско-лингвистическое учение
Гумбольдта, проследить связь этого учения с философскими и языковедческими концепциями его современников; выявить особенности философии языка Гумбольдта: основные проблемы и способы их разрешения, понятийный и терминологический инструментарий, который был им задействован.
Проанализировать философско-лингвистические учения авторов, которых в научной литературе традиционно относят к последователям Гумбольдта (X. Штейнталя и М. Лацаруса), выявить основные положения и особенности их концепций, специфику постановки проблем и способов их разрешения, а так же используемые ими понятия.
В соответствии с полученными результатами провести сравнительный анализ концепций В. Вундта и Э. Кассирера; определить сходства и различия их учений с изначальным учением Гумбольдта в плане постановки вопросов и проблем, способов их разрешения, терминологического и понятийного инструментария. На основе проведенного анализа выявить их «степень отношения» к гумбольдтианскому течению.
Выявить постоянные элементы, свойственные всей гумбольдтианской линии, и переменные элементы, зависящие от взглядов того или иного автора, предложенных им решений изначальных проблем учения Гумбольдта, а так же исторического и научного контекста, в котором развивалось его учение.
Методологические основания исследования. В ходе написания диссертации были использованы традиционные философские и исторические методы. Для выявления особенностей развития идей гумбольдтианства автор использует матод структурного и сравнительного анализов, а также методы историко-философской интерпретации: компаративный метод, историко-философскую реконструкцию, и т.д. Автор предпринимает попытку исследования, в основном, с точки зрения интернализма, анализируя внутренние причины и закономерности развития философских школ, а социальный и исторический контекст как герменевтический фактор, уточняющий внутреннюю логику историко-филосфоского процесса.
Теоретической основой исследования являются работы отечественных и зарубежных ученых в области философии языка, истории философии, истории лингвистики, теоретического языкознания, антропологии и психологии. Исходя из поставленной цели, исследование имеет свои методологические рамки: в данной работе не рассматриваются концепции ученых и мыслителей, труды которых в отечественной и западной истории лингвистики относят к т.н. неогумбольдтианскому направлению: Л. Вайсгербера, Й. Триера, а так же Э. Сепира и Б. Уорфа и др.
Научная новизна исследования:
Уточнен исторический контекст формирования учения Гумбольдта о связи языка и мышления, взаимосвязи языка и психологии народа-носителя, особенностей внутренней структуры языка.
Осуществлен компаративный анализ основных положений философии языка Гумбольдта и учений о языке этнопсихологов Штайнталя и Лацаруса. Выявлена специфика учения Лацаруса о комплексной природе понятия, и лингвофилософской тематики X. Штайнталя в контексте развития гумбольдтианства: проблемы языкового синтеза, возникновения языка; анализ понятия внутренней формы и учение об изначальном этимологическом ядре слова (Etymon).
Прослежена историко-философская преемственность гумбольдтианской проблематики в трудах Вундта и Кассирера в процессе анализа психологических идей Вундта о динамической природе понятия и философии языка Кассирера, знаменующей окончательный переход от исследования языковых форм к изучению форм культуры.
На защиту выносятся следующие положения, подтверждающие основные выводы диссертационной работы:
На протяжении развития гумбольдтианской линии в учениях философов имелись как постоянные элементы, идущие непосредственно из философии Гумбольдта, так и переменные элементы, обусловленные особенностями подхода того или иного мыслителя, его специфическим пониманием природы языка, принадлежностью к той или иной философской школе, историко-философским и научным контекстом эпохи.
К постоянным элементам, присущим учениям всех гумбольдтианцев и в соответствии с которыми можно судить о принадлежности того или иного автора к этому философскому направлению, относятся: учение о взаимосвязи языка и мышления, об освоении человеческим сознанием действительности при помощи языка; учение о влиянии языка на особенности мышления народа-носителя, учение о тождестве духа народа и его языка; учение о «внутренней форме» языка и о системном характере языка.
Последователям Гумбольдта в процессе исследований удалось найти решения многих проблем, изначально поставленных, но не разрешенных основателем этого направления; в их учениях проясняются наиболее спорные моменты изначального учения Гумбольдта.
Немецкое языкознание и философия языка в течение, как минимум, второй половины XIX - начала XX вв. оставались под влиянием идей Гумбольдта. Процесс ослабления влияния Гумбольдта шел параллельно процессу прояснения наиболее спорных моментов его учения, равно как и новым открытиям и решению проблем, возникавших в ходе исследований.
Степень научной разработанности проблемы. Исследования по данной теме, как русскоязычные, так и иностранные, можно условно
разделить на две группы: исследования, посвященные гумбольдтианству и философии языка вообще и исследования, посвященные учениям конкретных авторов. К первой группе можно отнести работы О.А. Радченко, Дж. Пенн, а так же Дж. Гамперза и С. Левинсона, К. Вельке, Б. Бикеля, Б. Нерлих, Л. Формигари и Г. Пула, Б. Оудена.
Среди исследований, посвященных основным проблемам философии языка самого Гумбольдта, можно выделить работы В.Г. Рамишвили, А.В. Гулыги, В.А. Звегинцева, Р. Миллера, Р. Брауна. Философия языка Штайнталя, Лацаруса и Вундта рассматривается в работах Г. Пенни и М. Бундцля, А. Гингрича, Дж. Стоккинга, Дж.Д. Гринвуда М. Хогга и А. Абрамса. Учению Кассирера посвящены работы Д. Коскуна, П. Кроутера, С. Лофтса и Э. Скиделски, Дж.А. Бараша, Г. Роле.
Теоретическая значимость работы состоит в том, что автор дает углубленную картину развития гумбольдтианства, описание и сравнительный анализ учения В. фон Гумбольдта и его последователей; показывает исторический контекст, в котором развивались эти доктрины; выявляет факторы, под влиянием которых в них происходили изменения, а также постоянные и переменные элементы этих учений. В исследовании впервые предпринимается попытка сравнительного анализа концепций упомянутых выше авторов с точки зрения тех аспектов, которые разработаны в диссертационной работе. Исследуются и сравниваются такие аспекты учений В. фон Гумбольдта, X. Штайнталя, М. Лацаруса, В. Вундта, Э. Кассирера как: связь языка и мышления, возникновение и развитие языка, связь языка и психологии народа-носителя, внутренняя форма языка. Выбор этих аспектов обусловлен тем, что автор исследования поставил своей целью проанализировать эти учения с историко-философской точки зрения, выявить их общетеоретические и гносеологические элементы.
Практическая значимость работы и личный вклад автора. В рамках работы над диссертацией был выполнен и опубликован перевод
предисловия к «Проекту языкознания» X. Штайнталя, расширяющий представление русскоязычных читателей о концепции этого мыслителя. Материалы диссертации и выполненные автором переводы могут быть использованы для дальнейших исследований в области философии языка, философской антропологии; а также для составления учебных пособий и методических материалов по истории философии, истории лингвистики.
Апробация результатов исследования. Основные положения исследования излагались на научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Философия. Язык. Культура» (Москва, 10 марта 2010 г., Национальный Исследовательский Университет «Высшая Школа Экономики»); на XVII Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов - 2010» (Москва, 12-15 апреля 2010 года, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова).
Публикации по результатам исследования. По теме диссертации опубликованы работы общим объемом 3,2 п.л., в том числе две статьи (авторский объем - 2,6 п.л.) в ведущих рецензируемых научных журналах, указанных в перечне ВАК Минобрнауки России.
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, четырех глав, включающих одиннадцать параграфов, заключения, списка источников и литературы.
Философский и исторический контекст формирования 10 учения В. фон Гумбольдта
Следует отметить исследование Е.Ф. Коэрнера по историографии лингвистики, в которой прослеживается философско-лингвистическая линия от Гумбольдта к Штайнталю, Боасу и Сепиру. Работа Б. Оудена, посвященная философии языка Хомского, отмечает сходства и различия ранней немецкой философии языка и «картезианского», рационалистического направления в лингвистке.
Дж.Д. Гринвуд в своей работе об американской социальной психологии дает краткий обзор учения Вундта, обращая внимание на исторический контекст возникновения самой идеи «народной психологии»; он же говорит о прозрачности границ социального и этнического в психологическом учении Вундта.15 Кроме того, следует упомянуть исследование М. Хогга и А. Абрамса, рассматривающих такие аспекты «психологии народов» Вундта как речь и коммуникация в социуме.16
Наконец, подходя к проблематике неокантианства и философии языка XX века, следует перечислить исследования, посвященные Кассиреру и развитию его «Философии символических форм». Исчерпывающий контекст развития этого учения дается в работе Д. Коскуна — биографическом труде, в котором, в том числе, рассматриваются дебаты Кассирера и Хайдеггера. Часть труда П. Кроутера, о философии постмодернизма - так же посвящена особенностям философии Кассирера. К подробному исследованию особенностей философии этого мыслителя обращаются также С. Лофтс19 и Э. Скиделски. О втором труде следует сказать отдельно, так как автор очень подробно описывает контекст развития марбургского неокантианства и неокантианства вообще, сопоставляя основные тезисы этого движение с культурной и политической ситуацией в Германии начала XX в." особенно ценными для нашей работы стали замечания этого автора о противостоянии неокантианцев позитивизму и о частичном отходе Кассирера от первоначального неокантианского движения. Не со всеми выводами Скиделски можно согласиться, учитывая, что иногда он описывает философскую и культурную ситуацию в Германии с точки зрения классовой дифференциации общества. Тем не менее, его работа заслуживает внимания как подробное и оригинальное исследование. Интерес представляет так же сборник работ под редакцией Дж.А. Бараша, в котором исследователями подробно разбираются различные аспекты учения о символических формах, а так же взаимосвязь этого учения с другими аспектами философии Кассирера. Наконец, следует выделить исследование Ж. Роле, подробно описывающее развитие учения Кассирера."
Ниже мы намереваемся провести краткий исторический обзор теорий языка, бытовавших в европейской мысли до Гумбольдта. Но прежде необходимо сказать несколько слов о взглядах на язык в современной антропологии, философии и теоретической лингвистике. Вообще, XX век можно, без преувеличения, назвать веком философии языка: начиная с тезиса Виттгенштейна о том, что границы языка определяют для человека границы мира. Можно вспомнить философию «обыденного языка» Дж. Остина и Г. Райла. Да и философская база постмодернизма во многом основывается именно на критике языковых конструктов. «Одна из важнейших ступеней, которые предстоит пройти западной цивилизации — писал Уорф в 1942 г. — переосмысление лингвистической основы своего мышления и, как следствие, переосмысление мышления как такового».
Несмотря на различия во взглядах, современные исследователи все же признают решающую роль языка в формировании человеческого сознания. «Мы можем увидеть, как в некоторых сферах человеком может усваиваться знание и системы убеждений. Феномен языка в этом плане наиболее интересен, (...) потому, что в случае с языком мы можем описывать, как формируются системы знаний и можем делать теоретические выводы о внутренних человеческих способностях» - писал Н. Хомский.
В современной западной антропологии доминируют позитивистские и эволюционистские взгляды на природу языка. Как мы покажем далее, мыслители пред-Просвещения и Просвещения в основном считали язык явлением, вторичным по отношению к мыслительной способности, «инструментом разума». Современные исследователи языка часто придерживаются именно таких позиций. Так, психолингвист Р. Логан характеризует язык как «инструмент, ставший продолжением человеческого мозга и, таким образом, создавший разум»;24 некоторые данеє считают язык понятными и воспринимаемыми для других людей.
Помимо эволюционистских взглядов на язык и его природу, в среде современных лингвистов можно найти даже «экономические» взгляды на коммуникативные процессы. Так, М. Томаселло считает, что ближайшим эквивалентом языку среди общественных институтов являются деньги, а само общение напоминает экономические взаимоотношения, взаимовыгодный обмен.26 Необходимо так же указать на две основных тенденции, сложившиеся в западной мысли: взгляд на язык как, в основном, средство мышления, инструмент (Куайн), либо взгляд на язык в основном как на средство коммуникации (Хомский). Аналогично, ГГ. Карутерс и Дж. Бушер выделяют два «тезиса» по отношения к языку, две теории его природы и использования: т.н. «reaqirementhesis» и «constitutionhesis». «Согласно первому, язык есть то, что требуется для мышления и является необходимым условием некоторых видов мышление. Согласно второму, язык задействован в нашем мышлении и является необходимым посредником мысли».
Основные проблемы философии языка В.фон Гумбольдта
Гумбольдт, как было показано выше, только указал на решающую роль языка в процессе «превращения мира в мысли» и образования понятий. Во первых, у него присутствуют намеки на то, что слова являются «априорными формами чувственности», ответственными за структуризацию действительности. Во-вторых, он говорил о «синтетической силе», как об одном из основных свойств языка, т.е. о связывании в понятии многообразия чувственных впечатлений. Штайнталь идет гораздо дальше своего учителя, подробно описывая сам процесс наименования предмета и образования понятия и указывая на ключевую роль языка во взаимоотношениях априорных и апостериорных элементов в процессе познания. Эти идеи Штайнталя, развитие которых нашло отражение и в предисловии к его программной работе «Проект языкознания» высказывались им еще в 1860-х г. в работе «Филология, история и психология».
Дуализм знания, приобретаемого в опыте, и знания, заложенного в человеке, природы и духа, опыта и теории, появляется, согласно Штайнталю, в средние века (и отчасти преодолевается Френсисом Бэконом). Именно от него идет разделение элементов познания на формальные, априорные принципы (Декарт определял их как «врожденные идеи», необходимо исходящие из самой человеческой природы, а Кант — как условия нашего опыта, благодаря которым таковой, собственно, и возможен) и эмпирические, «вещественные» элементы. Этот дуализм выходит на первый план в новое время в полемике рационалистов и эмпириков.
Именно этот дуализм, по Штайнталю, есть псевдопротиворечие, поскольку всякое познание необходимо состоит из двустороннего, неразрывного, совместного действия двух элементов: априорного и апостериорного. Синтез априорного и апостериорного наиболее отчетливо проявляется именно в языковом процессе — образования понятия или наименования: если в опыте нам даны только единичные предметы, синтез означает соединение в общем понятии всех единичных представлений.
Как уже было сказано, Штайнталь по-своему развивает гумбольдтианскую линию, но у него влияние Канта гораздо более заметно. Вслед за Кантом и Гумбольдтом, Штайнталь подчеркивает, что процесс познания - всегда взаимодействие внешних и внутренних факторов: априорных и апостериорных элементов. Именно априорным элементам Штайнталь отводит главенствующую роль в познавательных процессах, как элементам, изначально присущим познающему сознанию. «Узнать в световых колебаниях предмет» - пишет он в предисловии к «Проекту языкознания» - дело не глаза, но — разумения (Intelligent)». Для него вообще характерно подчеркивание главенствующей роли духа, хотя прямого определения духа Штайнталь не дает.
Этот априорный элемент — основная творческая сила человеческого разума, но его особенность так же и в том, что он не может действовать без материала, «приходящего» извне. Но так же следует заметить, что этот дуализм апостериорного и априорного, аналитического Иі синтетического методов, Штайнталь считает «необоснованным». В научном познании это лишь философские абстракции, а в реальности эти- элементы никогда не действуют «оторвано» друг от друга: созидание знания основывается на их взаимопереплетении, взаимодействии, даже со-действии {Mitwirkung), что станет ясно, если мы рассмотрим протекание языковых процессов: «В каждом процессе познания мы можем выделить два фактора: априорный и апостериорный, синтетический и аналитический. Эти факторы, различаемые нами лишь понятийно, не могут быть оторваны один от другого. Созидание знания, которого они достигают только в двухстороннем взаимодействии, мы не можем оставить лишь за одним из них». Наше дискурсивное мышление, согласно Штайнталю, именно поэтому принимает форму суждения: субъект в нем - априорный элемент, в то время как предикат — апостериорный.
То же видимое, но, согласно Штайнталю, не обоснованное противоречие мы видим при противопоставлении синтетического и аналитического методов — наше суждение неразрывно связано с оценкой места единичного в структуре общего (под «общим» можно так же понимать априорную категорию, под «единичным» - конкретный данный в опыте объект). Акт мышления — установление единичного во всеобщем, но он есть осознание общего одновременно с осмыслением мета единичного: «Это единый, но фактически неразделимый акт. Он сохраняется и на начальных, самых низких формах знания, которые можно наблюдать в процессе словообразования, именования предмета, в овладении словами, что можно наблюдать на примере развития детской речи. Тот, кто впервые назвал пещеру (Hohle - нем., хотоЯ греч., саніае — лат.), «пещерой», т.е. «охватил» пещеру как таковую, должен был объединить в своем опыте ее с другими полыми предметами, о которых вспомнил в тот момент: дуплистым стволом дерева, стеблем (javlog, caulis), чревом. И именно в момент установления общего он осмыслил каждое помещающееся в него единичное, а также — непосредственно данный объект восприятия. Человек видел различные вещи, имеющие некое общее качество, их как раз и характеризующее, но он еще не выделил это качество, еще не составил себе определенное представление о предмете, еще не обратил внимания на сходство этих предметов на основе отношений этого качества. Это происходит одномоментно, когда возникает восприятие, которое как раз и несет на себе это качество как таковое, бросающееся в глаза. Именно тогда представления о всех тех вещах, в которых имеется это качество, начинают соотноситься друг с другом, кристаллизуются и увязываются в общее представление об этом качестве. Такое соединение есть синтез, но оно в то же время анализ, развязывание, выделение данного качества из пучка качеств, которые составляют всякую вещь. (...) Но как построение общего и постижение частного совмещаются в одном акте, так первое и второе суть и синтез, и анализ — и одно возможно только через другое. Ведь связывание непосредственно данного единичного с единичным, взятым из памяти, возможно только потому, что из комплекса признаков, из которого появляется каждый такой единичный элемент, вычленяются общие качества. Однако это вычленение проходит через
Особенности философии языка X. Штайнталя и 67 М. Лацаруса
Итак, в последнюю очередь мы рассмотрим концепцию языка в рамках учения Э. Кассирера о символических формах. Несмотря на то, что Кассирера относят не к психологическому направлению в философии языка, а к марбургскому неокантианству, в первом томе его основного труда «Философия символических форм» (Phi/osophie der symbolischen Forrnen, 1923-1929) можно найти много элементов, свойственных именно гумбольдтианской линии. Основной областью научных интересов Кассирера были морфология и история культуры, а основной проблемой — проблема логического единства всей духовной деятельности человека. Центральным понятием для его философии становится не научное познание, а более широкое понятие —миропонимание.
Эта «эстетическая», отчасти даже иррационалистическая ориентированность, интерес к культуре - вообще были свойственны неокантианской линии. Скиделски отмечает, что в 1870-80-х гг. немецкое неокантианство сыграло свою роль в сопротивлении позитивизму, а так же в продвижении именно немецких философских традиций, что было связано и с возникновением Германии как национального государства. Неокантианство возрождало идею ума как активной деятельной силы, творящей естественные и нравственные законы. Кроме того, позитивистский дух интернационализма и космополитизма, близкий левому крылу, «критиковался неокантианцами как чуждый и враждебный немецкой Kultur». Само это сопротивление было направлено против доминирования позитивизма в культуре и общественной жизни, но не против научного метода как такового. В этой связи можно вспомнить разграничение Naturwissenschaften и Geislwissenschaften, предложенное Дильдтеем и поддержанное неокантианцами — они видели свою задачу в том, чтобы остановить методологии естественных наук от проникновения в науки о культуре.301 Скиделски очень точно обозначает эту общую тенденцию неокантианства, хотя и интерпретирует ее весьма неоднозначно: «Опора на Geistwissenschaften в противовес естественным наукам была защитной реакцией элитарной культуры среднего класса перед нарастающей силой науки и техники» - считает он. Выработали концепцию Geistwissenschaften лидеры баденской школы — Виндельбандт и Риккерт. Их сопротивление позитивизму, имело далеко идущие последствия: «Нетрудно заметить, как опора на методологическую уникальность Geistwissenschaften обернулась презрением к научному методу как таковому. Именно это и случилось с Веймарской республикой — более молодые ученики Дильдтея превратили его понятия Erlebnis в кричащий лозунг. (...) Восстание против позитивизма стало восстанием против разума вообще». " Такова, согласно Скиделски, была общая тенденция неокантианства. Впрочем, отмечает все тот же исследователь, представители марбургской школы никогда не ставили своей целью четкое разделение мира знания на две независимых сферы, как это делал Дильдтей. «Они намеревались спасти естественные науки от надвигающейся технизации, а гуманитарные - от иррационализма», т.е. выражаясь в терминологией франкфуртской школы, избежать крайности как крайностей технизации, а через нее — технологической манипуляции, так и иррационалистической «экспрессивности».
Марбуржцы, рассматривая процессы познания более широко, чем позитивисты, ставили своей целью показать: то, что в позитивизме понималось как научная рациональность — просто сухая выжимка из более общего и универсального понимания разумности/ Собственно, именно в этом смысле Кассирер продолжает дело марбуржцев, даже несмотря на то, что, как отмечает все тот же Скиделски, его «Философия, Символических Форм» - зрелое произведение, фактически становящееся кульминацией его философского пути, завершив которое, Кассирер стал «собственно Кассирером», практически освободившись от влияния Когена и других марбуржцев.306
Вообще, «Философию Символических Форм» — можно считать попыткой дать исчерпывающее описание продуктов человеческого духа, алгоритм их становления и взаимоотношений. «С этой теорией антропологического приоритета смысла Кассирер, похоже, окончательно вышел из узких рамок неокантианства» - указывает Райт. Он так же отмечает, что Кассирер, стараясь создать всеобъемлющий нарратив продуктов человеческого духа вдохновлялся «Феноменологией Духа» Гегеля/ «Неокантианская, неогегельянская или неолейбницианская - в любом случае, поздняя мысль Кассирера развивала и возрождала традиционный немецкий идеализм»/ Позже, именно этот «идеализм» Кассирер противопоставил
Язык в системах В. Вундта и Э. Кассирера
Согласно Кассиреру, наиболее «приспособленными» передаче даже самых незначительных элементов, смысла являются флективные языки. Несмотря на своеобразную «неустойчивость» этого, равновесия, именно во флективных языках наиболее четко проявляется противопоставление субстанционального выражения значения и формального выражения отношений. Слово во флективном языке как бы строится из двух компонентов. Компоненту, обозначающему объективное значение предмета, противостоит другой компонент, чья функция заключается лишь в том, чтобы занести слово в определенную категорию мышления. Это «разделение функций» можно расценивать как важный шаг в развитии и подъем на новую ступень идеальности. Кроме того, именно флективные языки смогли «преодолеть» простое сочинение и развить не только подчинительную связь, но и понятие стиля. Подчинение тесно связано с развитием таких служебных средств как союзы и относительные местоимения. Их важность заключается в том, что благодаря им язык выражает категорию отношения не прямо, но опосредованно в особенности через такие категории как субстанция и свойство. Описанные выше шаги развития представляют собой высшие ступени развития языка, так как они уже не просто независимы от непосредственной чувственной данности, но и сумели подняться до высот абстрактного и философского мышления. Вспомним, что и Гумбольдт говорил о флективных языках как о языках «наиболее совершенной формы».
Общая формула развития языка в «Философии символических форм» такова: язык на каждом из этапов преобразования действительности «освобождается» от чувственного, и, вместе с тем, связан с чувственным, поскольку именно в нем язык находит источник для символического развития. На каждой из стадий основой для развития языка служат чувственные «предпосылки». Они дают начло впечатлениям, которые развивающееся языковое сознание, в свою очередь, преобразует в представления. По мере развития, язык обретает способность «преодолевать» чувственное, подниматься на более абстрактный уровень, освобождаясь, таким образом, от своейосновы. Но, вместе с тем, нельзя говорить о полном и окончательном «освобождении» от чувственного. Основной вывод Кассирера состоит в том, что в языке отношения чувственного и интеллектуального всегда являются двухсторонними и язык на всех стадиях развития является, синтезом чувственного и интеллектуального, синтезом «Я и мира».
Подводя итоги, об. учениях Вундта и Кассирера можно сказать следующее:
1) Как и для Штайнталя с Лацарусом, для Вундта язык представляет собой лишь одну из возможных манифестаций деятельности внутренних сил человека. Важно отметить тенденцию, вообще присущую всему психологическому направлению, выраженную, в том числе, у Вундта: учение о языковом синтезе многообразия эмпирического в понятии, в слове естественного языка. У Гумбольдта вопрос о возможных изменениях в понятии, как мы помним, не ставился. Штайнталь впервые поставил этот вопрос, но не смог его разрешить. Что же до Вундта, ему удалось дать объяснение процессу смены значений. Это и можно считать его основной находкой — указание на динамическую природу понятия, что существенно проясняет суть процесса «языкового синтеза», о котором говорили
Гумбольдт и Штайнталь. Существенным является то, что для Вундта понятие имеет как переменные, так и постоянные элементы (субстрат).
2) Учение о «внутренней форме» на пути от Гумбольдта через Лацаруса и Штайнталя к Вундту постепенно отходит на второй план. В частности, у Вундта, как и у Штайнталя с Лацарусом, оно связано скорее с формированием слова, чем с особенностями строения языка. В разграничении мышления и языка Вундт идет гораздо дальше Лацаруса и Штайнталя, указывая не только на разные направления мышления, но и на различные формы мышления, на различные типы, по-разному реализующиеся в языках различных строений. В целом, если говорить об учении о языке Вундта, можно говорить скорее о влиянии Гумбольдта, чем о собственное продолжении гумбольдтианской линии. Влияние Гумбольдта на Вундта уже значительно меньше, чем на Штайнталя и Лацаруса, хотя в способе постановки основных вопросов он. все еще, находится под его влиянием.
3) В случае с Кассирером — можно говорить уже не столько о гумбольдтианской линии, сколько об отголосках первоначального гумбольдтианства в рамках его собственного учения. Его пример показателен тем, что философия языка долго оставалась в рамках первоначальных проблем, впервые обозначенных Гумбольдтом, более или менее модифицируя различные аспекты его учения. Так, идея о язык как «структурирующем» действительность феномене сознания- у Гумбольдта была выражена не так ярко, а у Кассирера она достигает своего полного выражения. Намеки на синтетическую роль языка присутствуют лишь косвенно - Кассирер говорит, скорее, об упорядочивании хаоса чувственных впечатлений и возвышении идеального до общезначимого. «Формирование мира» - тоже отголосок гумбольдтовской идеи о том, что мир представлен носителю именно через язык, хотя проблематику взаимосвязи языка и мышления Кассирер практически не рассматривает.
3) Наконец, постановка вопроса о «внутренней форме» языка у Кассирера «отпадает» за ненадобностью, поскольку на место формы языка становится понятие символической формы, гораздо в большей степени пригодное для описания когнитивных процессов. Существенно, так же, что у Кассирера не затрагивается проблематика взаимоотношений языка и сознания народа-носителя. Он, скорее, исследует «оформление действительности» как таковое, связанное с языком лишь постольку, поскольку оно так же находит в нем выражение.
