Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Историко-философские предпосылки геронтософских поисков русской культуры
1.1. Рождение и развитие геронтософских идей в античной культуре 14
1.2. Старость как адресат философии Средневековья и Нового времени 34
1.3. Специфические черты и основные векторы российских геронтософских поисков 49
Глава II. Старость как горизонт человеческого бытия в отечественной философской традиции рубежа ХIХ-ХХ веков
2.1. Оптимистическая старость в геронтософских этюдах И.И. Мечникова .66
2.2. Старость как метафизический возраст в творчестве В.В. Розанова 79
2.3. "Святая старость" как геронтософский идеал 97
Заключение 116
Библиография
- Рождение и развитие геронтософских идей в античной культуре
- Старость как адресат философии Средневековья и Нового времени
- Оптимистическая старость в геронтософских этюдах И.И. Мечникова
- Старость как метафизический возраст в творчестве В.В. Розанова
Введение к работе
Нет человека, который не задумывался бы о старости и смерти. Еще B.C. Соловьев в одной из своих последних статей "По поводу последних событий", опубликованной в журнале "Вестник Европы", писал: "...современное человечество есть больной старик..."1. Это вечная тема для размышлений как выдающихся умов человечества, так и самых обычных людей. Сегодня, на рубеже третьего тысячелетия, со всей очевидностью можно утверждать, что процесс старения представляет собой феномен, который выдвинулся в ряд наиболее дискутируемых вопросов в рамках антропологически ориентированных отраслей научного знания. Современному обществу становится все менее доступным опыт пожилого человека в его чувственном, интеллектуальном и социокультурном проявлениях. Замедление роста численности населения привело к существенным изменениям возрастного профиля населения, старению. Осмысление многообразных ракурсов складывающейся в наши дни геронтологической ситуации, обоснование качественно новых геронтософских поисков идеалов старости и соответствующих стратегий происходит на фоне стремительной трансформации сознания, культурных, социальных и духовных структур обще-
Ф ства. Складываются новые идеалы жизнеустройства, изменяется образ жизни
человека, изменяется и образ старости. К сожалению, большинство версий практической реализации этих идеалов жизнеустройства в постсоветской России исходит из идей и моделей старости, заимствованных в западной интеллектуальной традиции. В этой традиции старость определяется как заключительная фаза жизни и символ опасности, фиксирует состояние вырождения человеческого организма. Такой акцент в рассмотрении старости ориентирует человека
ф) и социальные институты на поддержание функционального состояния организ-
ма, задает стратегию борьбы с перспективой угасания.
Несколько десятилетий попыток реализации такой геронтофобной стратегии старости в советской и постсоветской России показывают, что ее продук-
1 Лосев А.Ф. Вл. Соловьев. -М.Л994.-С.217.
тивность весьма ограничена. Она не учитывает в полной мере традиций отече
ственной духовной культуры, основанных в значительной мере на православ
ной антропологии. Не отвергая результатов геронтософских разработок евро-
^ пеискои традиции, опираясь на них, все же нельзя недооценивать того факта,
что феномен старости имеет свои образы и в иных культурах прошлого. Обращение к отечественным геронтософским размышлениям представляет в связи с этим ценность не только в аспекте их сравнительного анализа, но и в горизонте концептуального осмысления феномена старости в целом.
Наиболее продуктивные геронтософские поиски русской философской мыслью велись, по нашему мнению, на рубеже XIX-XX веков. В это время русские философы продемонстрировали предельное многообразие подходов к про-блеме человека, в том числе и к старости как темпоральному измерению его бытия. Русские мыслители, не зависимо от своей принадлежности к тому или иному философскому течению, видели в человеке сосредоточие и ядро мысли, постигающей тайны бытия.
Такая радикальная постановка экзистенциального вопроса, отразившая
различные полюса философско-антропологической рефлексии - от религиозно-
квиентистского до одушевленного идеей социального активизма и переделки
* человека, - позволяет соединить, казалось бы, несоединимые на первый взгляд,
естественнонаучное и гуманитарное (социо-культурное) видения проблемы старения, обозначить логические связи между ее различными сторонами проявления.
Философские представления о биологической и социальной сущности че
ловека зачастую ориентировали исследователей на изучение феномена старости
лишь в одностороннем (биологическом) или двустороннем (социально-
ф) биологическом) измерениях. Понимание же человека как некой соборности, ие-
рархии бытия является отличительной особенностью геронтософских поисков русской философской мысли, позволяет взглянуть на феномен старости с учетом не только физиологической, но и телесно-духовной целостности, не только его места в социуме, но и мире в целом. На первый взгляд, говорить о геронто-
софских поисках русской философии можно лишь условно, поскольку работ, в которых специально, явно, полно и всесторонне исследуется феномен старости, в отечественной философии рубежа ХГХ-ХХ веков, почти не встречается. Ис-
* ключение могут составить лишь работы, проводимые в рамках естественнона-
учной парадигмы (И.И. Мечникова, А. А. Богомольца, А. В. Нагорного, И. П. Павлова. В.М. Бехтерева).
Но было бы ошибочным полагать, что геронтософские поиски русских мыслителей осуществлялись только в измерениях натуралистического вектора (где старость сводилась к временному, биологическому, медицинскому модусу человеческой жизни). Русская философия рубежа XIX-XX веков существенно расширила проблемное поле постижения процесса старения и углубила его ин-терпретации.
Исходя из этого, в рассматриваемой работе геронтософские поиски русской философии предстают как религиозно-философские идеи, стратегии, концептуальные ходы, позволяющие рефлектировать феномен старости как целое. В этих поисках старость фиксируется не только как физиологический или биологический процесс, но и как этап жизненного пути отдельной личности, как социально-культурное, историческое состояние человека и общества ("старик",
$ "старое", "старое-новое", "старчество", "старая церковь"). Другой стороной ге-
ронтософских поисков русской философской мысли выступает поиск идеала гармоничной старости, способствующего выработке новой созерцательной и самодостаточной жизненной позиции в позднем периоде жизни. Идеалы рассматриваются как духовные образования, выражающие совершенство, норму, конечную цель деятельности. В идеалах выражено то, что должно быть и как необходимо поступать для достижения должного. С точки зрения геронтософ-
щ ского поиска следует отметить такую характеристику идеала, как многомер-
ность, полифоничность. Кроме этого, для нашего исследования важно отметить еще одну особенность: несмотря на свою предельную обобщенность и кажущуюся отдаленность от дня, которым сегодня человек живет, возможно, путь к старости - это путь к идеалу. Старики, порой, не осознавая того, могут являться
зримым идеалом. Об этом писал Л.Н. Толстой: " Приходят в существование,
родятся, вырастают новые люди и, глядя на эту сутолоку существования, назы
ваемую жизнью, в которой принимают участие старые, седые, почтенные, ок-
w ружаемые уважением люди, уверяют, что эта оезумная толкотня и есть жизнь,
и другой никакой нет и уходят, потолкавшись у дверей ее" '. И многое из того, что делают старики, может быть значимо, ценно и являть собой, норму, образец.
Другой важной особенностью понятия "старости" в отечественной философии, является то, что оно становится на рубеже ХЕХ-ХХ веков многомерным, полифоничным, не сводимым только к биологической составляющей. В герон-тософских поисках русской философской мысли старость есть нечто глубин-ное, внутреннее, наполненное таким содержанием, которое имеет вселенское значение. Старость рассматривается как символически представленный, ценностно осмысленный, тяготеющий к метафизическому акт человеческого бытия.
Заметим, что осмысление старости в горизонте оппозиции "старое-новое"
достигает своей кульминации именно на рубеже ХЕХ-ХХ веков на фоне поис
ков нового религиозного сознания. Далее на несколько десятилетий в советской
литературе эти поиски прекращаются, начинает доминировать акцент на новом,
^ молодом (если не считать пародийного обыгрывания геронтократичееких стра-
тегий в период застоя).
И хотя геронтософская идея в это время (на рубеже ХЕХ-ХХ веков) пуль
сировала в различных своих модусах (естественно-научном, гуманитарном),
путешествуя по страницам художественных произведений, живописным полот
нам, философским дискурсам, другим пространствам русской культуры, пафос
этих поисков в большей мере отражала философия. Все выше сказанное делает
щ геронтософские поиски русской философии рубежа ХЕХ-ХХ веков актуальным
предметом исследования.
Степень теоретической разработки проблемы. В современных историко-философских исследованиях специальных работ, посвященных осмысле-
1 Толстой Л.Н. О жизни. Соч.. т.26. - М. 1957. - С. 313-4^
нию феномена старости в русской философии рубежа ХГХ-ХХ веков, не обна
руживается. Вместе с тем, в философской литературе уделено внимание исто
рико-философским предпосылкам геронтософских поисков (Ф. Арьес, А.В.
*- Толстых, Н. А Коротчик, М.Э. Елютина)
Основные векторы этих поисков, их взаимосвязь затрагиваются в обобщающих работах по истории русской философии Н.А. Бердяева, ГГ. Шпета, Н.О. Лосского, В.В.Зеньковского, Н. Полторацкого; по богословию и православной антропологии - Г.Флоровского, М. Мейендорфа, С.С. Хоружего. Помимо работ указанных авторов, в целом ряде монографий, статей, материалов научных конференций представлены современные интеграционные версии старения, старости, разработанные на стыке социологии, психологии, медицины, биологии. Эти версии конкретизируют и развивают различные фрагменты геронтософских поисков русской философии рубежа ХІХ-ХХ веков.
Значительная роль в разработке общебиологических, физиологических механизмов старения принадлежит отечественным ученым: А.В. Нагорному, В.Н. Никитину, В.Ф. Фролъкису, И.В. Давыдовскому, Г.Д. Бердышеву, В.М. Дильману, Д.Ф. Чеботареву, Н.В., Ю.К. Дупленко.
Психологический вектор исследований старости представлен в работах
Ф Б.Г Ананьева, Л.И. Анцыферовой, Д. Бромлей, Т.В. Карсаевской, И. Кемпер, Я.
Стюарт-Гамильтона, О..В. Красновой, М. Ермолаевой. Социальная проблематика, касающаяся проблемы старости, разрабатывается А.И. Рубакиным, М.Д. Александрой, З.Г. Френкелем, А.В. Дмитриев, Н.Н. Сачук, В.Д.Альперовичем, М.Э. Елютиной, И.А. Подольской. Среди зарубежных авторов выделим С. де. Бовуар, К, Виктор.
Осмыслению комплекса проблем, так или иначе затрагивающих специ-
щ фику, характер и смысл геронтософских воззрений русских мыслителей, во
многом способствует ретроспективный анализ работ Платона, Аристотеля, Цицерона, Сенеки, Ф. Бэкона, Г.В. Гегеля, И. Канта, А. Шопенгауэра.
Объект исследования - старость как один из этапов жизненного пути
отдельной личности и как социально-культурное, историческое состояние че
ловека и общества.
*; Предметом исследования являются геронтософские поиски русской фи-
лософии на рубеже XFX-XX веков.
Целью данного исследования является реконструкция и анализ геронто-софских поисков русской философской мысли рубежа ХБС-ХХ вв., исходным основанием которых выступает теоретическое осмысление возможностей и пределов старости, последовательное выявление и обоснование идеальных образов этого возраста.
В соответствии с целью диссертации поставлены следующие задачи:
-осуществить ретроспективный анализ историко-философских предпосылок геронтософских поисков русской мысли;
-выявить векторы геронтософских поисков в естественно-научной, философской и философско-религиозной сферах, задающих определенный тип отношения к феномену старости в России,
-обозначить особенности и своеобразие российских геронтософских по
исков;
<Ф -реконструировать геронтософские размышления И.И. Мечникова и В.В.
Розанова, выявить их основания и структурные компоненты;
-выявить связь русской философской мысли со святоотеческой духовной традицией (старчеством) в контексте проблемы старости.
Теоретико-методологические основы исследования
Конструирование геронтософского локала в диссертационном исследова
нии осуществляется на основе историко-философской реконструкции, которая
«Hi включает в себя методы первичного (при изучении источников) и вторичного
(при привлечении различного рода критической литературы) анализа данных, методы имманентного интерпретирующего анализа и компаративистского анализа, а также метода синтеза.
Источниковедческую базу исследования составляют работы И.И. Мечникова, А.В. Нагорного, Н.А. Бердяева, Л.П. Карсавина, ВВ. Розанова, Л.Г. Шес-това, К.Н. Леонтьева, Н.Я. Данилевского, Н.О. Лосского. Для более глубокого
^ понимания особенностей осмысления феномена старости представителями рус-
ской философии рубежа XIX-XX веков привлекаются работы 3. Гиппиус, Л.Н. Толстого, Н.А. Бердяева, КН. Леонтьева, B.C. Соловьева, С.Л. Франка, П.А. Флоренского Н.О. Лосского. В исследовании представлена также святоотеческая литература, в частности, работы Г.П. Флоровского, С. Четверикова, В.И. Экземплярского.
Философско-методологические подходы, используемые в исследовании, в значительной степени основываются на работах Т.В, Карсаевской и AT. Шата-лова. Эти авторы, разделяя современную геронтологию на теоретическую и прикладную, считают продуктивной интеграцию множества подходов к пониманию старости. Проблемное поле философия-старость прорисовывается в работах Пигрова К.С., который выдвигает идею конституирования геронтософии как философской дисиплины. Социально-историческая определенность старости выявляется в исследованиях Л.П. Липовой. Работы Н.А. Коротчик и М.Э. Елютиной способствуют проявлению культурно-исторического и социального
Ф аспектов в осмыслении феномена старости. Современный философский анализ
феномена старости представлен в исследовании И. А. Подольской.
В диссертационном исследовании геронтософский поиск рассматривается на двух уровнях: во-первых, на уровне исходных философских и культурологических оснований, а, во-вторых, на уровне личностного духовно-религиозного опыта осмысления старости русскими философами начала XX столетия.
Ретроспективный взгляд на рассматриваемую нами проблему дает нам
() основание выделить два основных подхода к интерпретации старости. Первый
(скалярный) подход рассматривает завершающий этап индивидуального развития человека - старость - как отчетливо выраженное состояние организма, где на первый план выходят деструктивные процессы. Этот подход фиксирует эволюцию некоторых, поддающихся численному выражению, факторов: так, на-
пример, по мере старения происходит изменение антропометрических показателей, разрушение и гибель клеток, уменьшается жизненная емкость легких, снижается обмен в потреблении кислорода, реакция и рефлексы замедляются.
^ Старость здесь артикулируется как "болезнь", "истощение жизненной силы", "с-
имвол опасности", "заключительная фаза человеческой жизни". Этот подход с определенными изменениями воспроизводится в разных геронтологических представлениях на протяжении всей истории человечества. Согласно Аристотелю, старение происходит "не от того, что душа претерпела какое-то изменение, а от того, что претерпело изменение тело, в котором оно находится, подобно тому, как это бывает при болезнях"1. Авиценна процесс старения связывает с высыханием и потерей организмом энергии, И.И. Мечников - с атрофией благородных и специфических элементов тканей и заменой их гипертрофированной соединительной тканью. Такая версия рассмотрения старости делает акцент на блокировании негативных, теневых, болезненных проявлений, ориентируя человека на поддержание упорядоченности организменных процессов,, т.е. активную борьбу с перспективой умирания, использующую всевозможные технологии, и прежде всего медицинские.
Второй (векторный) подход основывается на рассмотрении феномена
старости как естественного процесса, сложной качественной перестройки био-
психическйх характеристик, проявляющийся в качественном изменений переживаемого опыта, направленного на достижение глубинной внутренней упорядоченности. В свете такого понимания феномен старости выступает в качестве экзистенциально значимого явления жизни. Это один из видов бытия, наряду с юностью и зрелостью, который переживается пожилым человеком так же полно, как и человеком среднего возраста, только у него другой ритм, дру-
(ф) гая тональность. Отмечая установку на достижение глубиной внутренней упо-
рядоченности, мы обнаруживаем в данных интерпретациях старости преобладание обобщающего понимания ментальных функций, описываемых такими понятиями, как жизненная мудрость, опыт. Старость предстает как разум-
1 Аристотель Метафизика//Аристотель Co6d. соч. в 4-х т. Т.1. 1974.- С.386
ностъ, рассудительность, справедливость, пора расцвета духа. Речь, идет об
усложнении не столько биологической компоненты, сколько нравственно-
духовной жизни, тонкости переживаний, интенсивности психических процес-
^ сов. В диалогах Платона сущность старости не выводима из тела, не зависит от
его состояния, она определяется душой, которая подвержена не старению, а совершенствованию .
При рассмотрении старости как целостного феномена имеет смысл обратиться к принципу дополнительности. В современном своем наполнении старость не является биологически объяснимым феноменом, а представляется в значительной степени артефактом социально-культурного характера. Соответственно представляется необходимым изменение контекста рассмотрения ста-рости: биологически детерминированный вектор рассмотрения данного феномена следует органично дополнить вектором, акцентирующим внимание на возрастании духовно-нравственного потенциала человека.
Основные результаты диссертационного исследования и их научная новизна.
Новизна представленного исследования состоит в постановке и выборе
направления исследования. Осуществлена попытка комплексного анализа ге-
#) ронтософского творчества русских мыслителей рубежа ХІХ-ХХ веков. Это соз-
дает условия для целостной реконструкции представлений о феномене старости и ее идеала в русской культурной традиции.
В ходе данного исследования получены следующие результаты:
- осуществлен ретроспективный анализ историко-философских предпо
сылок российских геронтософских поисков, выделены "скалярный" и "вект
орный" подходы к осмыслению старости, определившие философско-
ф) онтологические, натуралистические, аксиологические и экзистенциальные ак-
центы геронтософских поисков;
- выявлены своеобразные черты российских размышлений о старости:
высокий уровень напряженности оппозиции "старое-новое", доминанта онто
логической и аксиологической компонент, переплетение "личного", "мирового"
и "религиозного" возрастов, историософичность, влияние практической антро
пологии православия и значимость святоотеческой духовной традиции (старче
ства);
^ - установлены особенности философского рассмотрения старости И. И.
Мечниковым, характеризующим старость как болезнь, выдвигающим в качестве геронтософского идеала "естественную физиологическую старость"; показано, что И.И. Мечников выходит за пределы намеченного им проекта исследования старости, рассматривая проблему в целостном контексте преобразования человеческой природы, в соотношении с онтологическими границами человеческого бытия;
определены основные позиции, составляющие сущность подхода В.В. Розанова к проблеме старости; показано, что его подход реализуется в контексте проблем религии, пола, семьи, брака, культуры; старость получает у В.В. Розанова статус "метафизического возраста";
выявлена связь русской философской мысли со святоотеческой духовной традицией в контексте геронтософского поиска; обнаружено, что в данной традиции старость не связана с ее биологическим проявлением, а представляет собой высшую степень духовного совершенства; показано, что феномен стар-
#) чества предопределил появление особого направления (образа святой старости)
в геронтософских поисках русских мысли исследуемого периода.
Практическая и теоретическая значимость исследования.
Теоретическая значимость диссертационного исследования определяется
тем, что в ней выявлены новые направления исследования феномена старости.
Полученные при этом результаты открывают эвристические и функциональные
возможности для осмысления актуальной философско-антропологической про-
/ф блемы, могут быть использованы в разработке целостной концепции человека.
Могут применяться в учебных курсах по истории русской философии, социальной философии, социологии, культурологии, концепциям современного естествознания, в разработке философско-антропологических спецкурсов.
Апробация работы. Диссертация апробирована в выступлениях автора на многих научных и научно-практических конференциях, в частности: на Международной научно-практической конференции «Национальная идея как фак-
^' тор обеспечения социально-политической и экономической стабильности рос-
сийского общества» (Орел, 2001), Всероссийской научно-практической конференции «Панорама философской мысли России XX века». (Рязань, 2001), Международной научно-практической конференции «IV-e Илиадиевские чтения». (Курск, 2002), Всероссийской научной конференции «Национальные картины мира: язык, литература, культура, образование». (Воронеж-Курск, 2003), III Российском философском конгрессе (Ростове-на-Дону 2002). Результаты исследования прошли апробацию на I - V культурно-антропологилеских школах молодых ученых Курского государственного педагогического университета (Курск, 2001-2003).
Положения диссертации были представлены автором исследования на научно-методологических семинарах слушателей ИШЖ МГУ им. М.В. Ломоносова (Москва, 2002).
Структура диссертации. Структура и объем работы строятся в соответствии с поставленными целями и задачами. Работа состоит из введения, двух
Ф) глав, заключения и библиографии. Диссертация состоит из введения, двух
глав: в главах по три параграфа. В заключении диссертации представлены основные итоги работы, указано ее теоретическое и практическое значение.
#
Рождение и развитие геронтософских идей в античной культуре
Генезис геронтософских идей, выделение различных возрастных этапов в жизни человека имеет длительную социально-культурную историю. В тех или иных дошедших до нас литературных произведениях, документах, относящихся к различным историческим периодам, будь то устный эпос, фольклор, различные тексты, традиции, содержится информация о градации жизненного пути человека, об ориентации на определенные нормы, правила, установки деятельности, задающие систему ценностей. Говоря о хронометрии индивидуальной жизни, отметим, что при этом следует учитывать некоторые специфические характеристики. У разных народов различаются представления о числе биологических возрастов и о градации жизненного цикла. Тем не менее, можно выделить общие основы деления жизненного цикла человека на детство, юность, зрелость и старость. Здесь мы лишь оговорим условность этой предельно общей периодизации, поскольку не существует жестких строго фиксированных временных границ начала и завершения каждой стадии жизни.
При исторической реконструкции предпосылок геронтософских поисков в архаических формах сознания нельзя не констатировать, что они фактически не имеют своего предмета для теоретического анализа, - представления о старости развиваются на основании целостного образа мира, подчиненного мифологическому сознанию. Возрастные стадии жизни первобытного человека определяются прохождением обряда инициации или ритуалов, символизирую-щих определенную степень зрелости. Тем самым, можно отметить вплетен-ность на ранних этапах развития общества представлений о возрастах жизни человека в непосредственную жизнедеятельность (ритуал). Только начиная с работ древних греков открывается история теоретического освоения представлений о возрастах жизни, формируются ключевые направления геронтософских размышлений.
Наше внимание к эпохе Античности обусловлено несколькими положениями. Во-первых, именно в Античности мы находим первые попытки форми рования рационально обоснованных научных и философских представлений о старости. Во-вторых, как это верно замечает Л. Карсавин, из интуиции всеединства, объединившей на рубеже XIX-XX веков поиски русской философии и православия, вытекает родственное античному отношение к космосу. Православие, по его мнению, любовно приемлет и выражает античное отношение к космосу, что не могло не сказаться на российских геронтософских построениях.
Мы поддерживаем точку зрения Коротчик Н. А. о том, что античное понимание старости отчасти близко к его современному истолкованию. В-третъих, в античный период, по нашему мнению, задаются основные векторы геронтологи-ческих поисков, которые в дальнейшем во многом послужат основой для конструирования индивидуального геронтологического локала. Помимо этого, как уже отмечалось, они являются важной составляющей той совокупности идей, которая оказала влияние на отечественные геронтософские поиски рубежа ХГХ - XX веков и современные теоретические построения концепций старости. Последнее в определенной степени имплицитно подразумевает их признание ис торико-философскими предпосылками современной геронтологии.
Древнегреческие мыслители в дошедших до нас произведениях выразили наличие разных образцов старости, хотя существует точка зрения, что в античной Греции центральное место в культурной и общественной жизни занимал молодой человек. Однако анализ философско-мировоззренчееких принципов Античности позволяет также выявить следующую особенность, на которой настаивает также ряд современных авторов, посвятивших свои исследования проблеме старости.1 Эта особенность заключается в том, что греческая философия отстаивает идею равноправия возрастов жизни перед лицом вечности. Поэтому проблемы положения стариков, которые хотя и не занимают в Античном мире центрального места, нельзя отнести к периферии осмысления проблем общественной жизни.
Для философов Древней Греции было несомненным представление мироздания и человека с позиции полагания их гармонии как глубинной внутренней упорядоченности, органической слаженности, «созвучия» частей в основе и системе целого. Гармоничность того или иного объекта выступает не просто как его организованность, противостоящая хаосу, но мыслится как порождение его глубокой имманентной закономерности. В этой связи в античной философии гармония трактуется как мировой космический закон ("все происходит по необходимости и согласно с гармонией"). Для античной культуры целостность человеческого бытия органически встроена в целостность бытия всего сущего.
Мир понимается как единая система, управляемая на основании мирового космического закона, обусловливающего все - от движения планет и сезонных изменений вегетативного цикла до судьбы человека. Он отождествляется с микрокосмом как частица всеобщего природного процесса, составляющая гармонично и разумно устроенную часть космического мироздания. Пытаясь упорядочить весь мир, видя, что в природе многие явления можно выразить количественно, греки в соответствии с этим пытались установить границы индивидуальной жизни, ее психической и социальной организации. Таким образом, в некотором смысле изучение особенностей "семи сезонов", как древние философы называли возрасты жизни, было необходимостью.
Исходные положения одной из первых попыток геронтософских поисков содержатся в теории определения возрастов жизни человека, которая была сформулирована древнегреческим философом и математиком Пифагором. Он проводил аналогию между возрастами жизни человека и сменой времен года, это видно на примере его классификации возрастов жизни. Пифагор сравнивал детство и юность с весной, молодость — с летом, зрелый возраст, когда, по его мнению, человек достигает расцвета сил, — с осенью, старость — с зимой. Продолжительность каждого жизненного этапа, по Пифагору, составляла ровно 20 лет. Понятно, что для сознания современного человека подобная классификация с выделением двадцатилетнего цикла во многом условна. Но для Пифагора она не случайна. Ведь он, а затем его последователи и ученики (пифагорейцы) видели сущность явлений в числе и числовых отношениях. Цифры - это не только математический знак, но и неотъемлемый атрибут религиозно-философского описания мира. Число как принцип и образующее начало гармонии, космического соотношения вещей являлось Пифагору истиной и душой сущего. Понимаемое таким образом число, очевидно, перестает иметь только количественный характер, но и получает особые метафизические, качественные свойства.
Старость как адресат философии Средневековья и Нового времени
В период средневековья античный космоцентризм сменяется христианским теоцентризмом. В результате этого происходит радикальный сдвиг в сознании человека, который сопровождается существенной "переоценкой ценностей". Если прежде человек рассматривается как частица космоса, то в средневековье он оценивается и соразмеряется через основоположения религии с идеей личного абсолютного Бога, который сообщает знание о себе в откровении. Понятие "космос" распадается на пару противоположностей: civitas Dei и civitas terrena. Физический зримый космос утрачивает самоценность и подчиняется мистическому миру духовных сущностей. Отсюда вполне понятный пересмотр традиционных воззрений на сущность и предназначение человека. Люди обращаются к поискам сверхъестественного в собственном мире, что в свою очередь, приводит к изменению акцентов геронтософских представлений.
Так, в средневековом сознании мир становится более конечным, чем мир Античности, ибо и здесь конечное время включено в его образ со всей серьезностью, — то самое библейское конечное время, которое преображено в христианстве.
Особенность представлений о старости средневековой культуры заключается в построении оппозиции "новое - старое". Она пронизывает строение Библии, человека и мира, участвует в создании ценностных смыслов. Эта оппозиция строится в соответствии с ее библейскими смыслами. «Идея обновления жизни, заявленная в ветхозаветных текстах, - пишет Арутюнова Н.Д., - была утверждена и упрочена Новым Заветом»1. «Сотворите себе новое сердце и дух новый» , «И дам вам сердце новое и дух новый дам вам» . Вспомним евангельское противопоставление старых мехов и нового вина, сближаемых с ветхим Адамом, и вот уже Адам — «старый мех с ветхим сердцем» . Все старое увязывается со злобой и прелестью, передается такими словами, как ветхий, обветшалый. «Новое в рамках циклического времени предшествует старому; новое линейного времени следует за старым» . Через оппозицию "новое-старое" задается новый тип времени. Выстраивается образ нового человека в соответствии с евангельским, в сознании которого существуют новый путь и новая жизнь, которые творит Бог. Хотя у земного человека есть старые и новые сердце, око, язык, мысли, любовь. Приближение к Богу, познание высоких истин превращает старого человека в нового, для чего он «забрасывает» старое, пепельное сердце, и тогда «во всех их один новый человек, и они в нем, а он в отце своем»3. Он взирает на мир как новый зритель, видя «самое древнейшее» как но-вое. Мир, как и человек, бывает старым и новым. Только по отношению к муд- рости не употребляется определение новый. Она вечна и существует всегда, заменить ее ничем новым нельзя.
При этом сознание человека христианского средневековья наполнено осознанием пути к Богу. Этот путь лежал через постижение истин христианства. В основание христианской антропологии легла фраза из книги "Бытия": "Сотворим человека по образу и подобию Нашему"4. Именно теология образа и подобия, рассмотренная через призму догматов творения, грехопадения, воплощения, искупления и воскресения, стала краеугольным камнем христианской антропологии. Христианская средневековая эпоха обозначила не существовавшее ранее противоречие между земным и небесным, между миром и Богом, где перекрестком противоречия стал человек, проходящий свой земной предел от рождения до смерти. Старость и смерть - это моменты личностной эсхатологии в общем процессе эсхатологии исторической. В христианстве мир, сотворенный Богом, как данность, имеет свое начало и с необходимостью идет к концу. В нем все имеет свой срок, поэтому человек просто и естественно покорялся факту своей смертности.
Отличительной чертой средневекового мирочувствования, по мнению М. Вовеля, являлось постоянное присутствие мира мертвых среди живых. Это "горизонтальный срез", берущий свое начало еще в Античности. Но одновременно с ним существовал и "вертикальный срез", привнесенный христианством и основанный на эсхатологической перспективе. Таким образом, картина отношения к проблеме жизни и смерти предстает в качестве сложного, многослойного образования, отражающего в общих чертах социальную стратификацию, религиозные различия, региональные и национальные особенности. Это указывает на одну из особенностей геронтософских представлений данного периода - укорененность в общественном сознании средневековья идей старения и близящейся завершающей катастрофы как на уровне макрокосма, так и на уровне микрокосма.
Согласно М.ЯЗ. Александровой и С.де Бовуар, во второй половине средних веков можно выделить два противоположных течения, по-своему интерпретировавших проблему старости: религиозное и спиритуалистическое направление, с одной стороны, и пессимистическое и материалистическое направление - с другой. В русле первого Данте в поэме "Пир" описывает старость, сравнивая человеческую жизнь с гигантской аркой, в верхней точке соединяющей землю и небо. При этом зенит жизни, как замечает А.Я. Гуревич, приходился на 35-летний возраст. "Затем человек начинает постепенно угасать. 45-70 лет- это пора старости, позже наступает полная старость. Мудрую старость ожидает спокойный конец. Поскольку сущность человека принадлежит потустороннему миру, он должен без страха встречать последний час, ведь жизнь - это лишь краткое мгновенье в сравнении с вечностью" . В русле второго направления в эпоху Средневековья геронтософские поиски устремляются в мистику и алхимию. Так, Роджер Бэкон, в своей работе "Большой труд" уверяет, что с помощью сокровенных средств и магии можно человеческое тело ос вободить от всех неправильностей и продлить жизнь на многие столетия. Если в эпоху античности основные усилия были направлены на создание специальных гигиенических методов, "заповедей долголетия", предлагающих старым людям специальный образ жизни, режим питания и т.д. в качестве профилактических мер против преждевременного старения, то средневековые поиски характеризуются не профилактическими поддерживающими методиками, а попытками обрести способ омоложения. И если в древнегреческой литературе старики чаще изображаются прекрасными, то в Средневековье их изображения безобразны. Отсюда попытки обнаружить "эликсир бессмертия", который часто отождествлялся алхимиками с пресловутым философским камнем или поиски иного средства для значительного увеличения продолжительности жизни человека. Эти попытки по-преимуществу носили мистический характер ("суна-митизм" - использование дыхания девственниц, вампиризм - высасывание крови молодых людей или детей, опотерапия - использование в пищу отдельных органов животных, обладающих якобы целительной жизненной силой и т.п.).
Оптимистическая старость в геронтософских этюдах И.И. Мечникова
Обращение к проблеме старости в России на рубеже ХЕХ-ХХ веков не ограничивается рамками философской мысли, создавая проблемное поле для естественнонаучных дисциплин. Существенную роль в становлении научного подхода к проблеме старения сыграли работы А.Н. Северцова, И. И. Шмальгаузена, А. А. Богомольца, А. В. Нагорного, С. А. Белякова, В.В. Никитина1. В решение проблемы старения был вовлечен физиолог И. П. Павлов. Работы этих исследователей являются, на наш взгляд, свидетельством нарастания на рубеже ХГХ-ХХ веков интереса к проблеме старости. Но наиболее яркое выражение данный подход, обозначенный нами в европейской традиции в качестве натуралистического вектора осмысления старости, находит в работах И.И. Мечникова, заложившего, по сути, основы современной геронтологии. По словам историка русской философии В.В.Зеньковского, "... он был одним из самых интересных и оригинальных защитников "научного мировоззрения", - направления в русской философии рубежа ХГХ-ХХ веков, характеризовавшегося "верой в единственность научных методов постижения бытия, преклонением перед научными приемами мысли, наивным рационализмом, отвержением (заранее) всякой метафизики". И.И. Мечников, будучи признанным специалистом в области медицины, сравнительной эмбриологии, не ограничивается лишь чисто научными изысканиями, проявляет интерес и к философско-антропологическим темам (природы человека, продолжительности жизни, старости, смерти). Первые его попытки разобраться в этих вопросах относятся к 1871 - 1877 годам, когда в журнале «Вестник Европы» появляется ряд его статей относительно биологических дисгармоний, в особенности «дисгармоний человеческой природы». Обобщением этих представлений И.И. Мечникова станет цикл трудов "Этюды о природе человека", "Этюды оптимизма", "Сорок лет исканий рационального мировоззрения". В данных работах он ставит вполне конкретную цель - выработать рациональное мировоззрение в осмыслении природы человека и в частности феномена старости. Достижению этой цели он посвящает не менее сорока лет исканий, прорабатывает значительный массив естественнонаучной и философской литературы. Проблему старости он излагает в целом ряде работ, называя их этюдами, например, "Этюды оптимизма", "Этюды о природе человека".
В понятие "этюд" ("этюд" - франц- etude, означает - изучение) вкладываются различные смыслы. Применительно к работам ИИ. Мечникова, на наш взгляд, уместны два из них. Во-первых, на рубеже ХГХ-ХХ веков этюдом называли произведения, выполненные с натуры, представляющие собой часть будущего большого произведения. Во-вторых, этюдами называли небольшие по объему произведения (научные или критические), посвященные частному вопросу.
Характерной чертой всех работ И.И. Мечникова является то, что в своих исследованиях он привлекает очень внушительный эмпирический материал, рассматривает разнообразные варианты старости и старения своих современников, близких людей. И.И. Мечников небезосновательно утверждает, что знакомство с биографиями великих людей очень поучительно для изучения человеческой природы в целом. В пример им были приведены биографические сведения о Будде, Байроне, Шопенгауэре, Гартмане. К ним, считает он, можно было бы присоединить еще много менее известных имен.
Он предпринимает попытку исследования биографии Гете для подтверждения своих выводов относительно дисгармоний человеческой природы. И.И. Мечников пишет о поэте: "...зрелый и старый человек продолжает любить женщин, хотя и иным образом; он умудрен опытом и стал оптимистом, удовлетворив стремления личной жизни, он посвящает остаток дней своих на благо человеческое; достигнув столетнего возраста, он умирает с чувством высшего блаженства, и даже почти можно сказать, что он обнаруживает при этом инстинкт естественной смерти"1.
И.И. Мечников сосредотачивает внимание на негативных представлениях пожилого образа. Он приводит различные примеры старости: "Старик физически является неприятным воплощением дряхлости; нравственно - он слепой и безжалостный эгоист; умственно он — ослабленный и ограниченный мыслитель, по существу сплетенный из старых ошибок и предрассудков и остающийся глухим для новых идей"2. В другом месте читаем: "Старики чувствуют, что земное призвание их выполнено; им кажется, что каждый думает это о них и попрекает их за то, что они еще занимают место на земле; отсюда их недоверие ко всему окружающему, их зависть ко всему молодому; отсюда также их любовь к одиночеству и неровность настроения... Конечно, не все старики таковы: сердце иных остается молодым и бодро бьется в ослабевшем теле; но вообще старики мрачны, в тягость себе и другим, если они не окружены детьми и внукам, которые любят в них прошлое и прощают настоящее. Так сменяются для них годы, и каждый шаг вперед приближает их к концу поприща, каждый час проводит в них новую морщину, приносит им новую слабость, новое сожаление. Их тело ...дряхлеет, позвоночник слишком слаб, чтобы поддерживать их, и это придает им особенное положение, приближающее их к земле"1. Тем самым И.И. Мечников подводит нас к выводу: "Несомненно, что старость — печальное состояние, для того чтобы проникнуть в сущность его, необходимо глубокое изучение" .
Вместе с тем, в своих геронтософских рассуждениях, нашедших отражение в "Этюдах о природе человека", "Этюдах оптимизма", "Сорок лет поиска рационального мировоззрения", И.И.Мечников отвергает метафизический подход к человеку, его старости. Так, в "Этюдах о природе человека" он оценивает попытки религии и философии уменьшить зло, происходящее от дисгармоний человеческой природы, как неудовлетворительные, подчеркивая, что смирение, проповедуемое религиями и особенно учением Будды, не в состоянии удовлетворить человечество, которое жаждет жить и взирает с ужасом не неизбежность смерти3. Обозревая историю геронтософских поисков в философских системах Платона, Аристотеля, Цицерона, Марка Аврелия, Бэкона, Шопенгауэра, Герберта Спенсера, Гартмана, Мечников резюмирует: "...припев всех философских систем постоянно один и тот же: преклониться перед неизбежным, т.е., смириться перед перспективой уничтожения"4. Такая перспектива для И.И. Мечникова неприемлема. Поэтому он замечает: "... .философские системы, с их признанием некоего метафизического целого, ... не могут иметь большого успеха".5 Соответственно для человека не остается ничего другого, как обратиться к науке с вопросом: не может ли она выяснить великую задачу жизни человека?
Старость как метафизический возраст в творчестве В.В. Розанова
Среди разнообразного веера мировоззренческих исканий русской философии одна из наиболее ярких философских интуиции, отразившая геронтософские поиски и давшая возможность узнать силу и слабость отечественной философии рубежа XIX-XX веков, содержится, по нашему мнению, в творчестве самобытного мыслителя России В.В. Розанова. Трудно не согласиться с характеристикой, данной ему В.В. Зеньковским: " Василий Васильевич Розанов едва ли не самый замечательный писатель среди русских мыслителей. Он - один из наиболее даровитых и сильных русских религиозных философов,- смелых, разносторонне образованных и до последних краев искренних с самими собой. Оттого-то он имел такое огромное (хотя часто и подпольное) влияние на русскую философскую мысль XX - го века".1 Зинаида Гиппиус назвала В.В. Розанова "задумчивым странником", и это, пожалуй, лучше всего характеризует философа, писателя, столь непохожего на всех остальных.
Геронтософские размышления В.В. Розанова интересны тем, что они непосредственно предшествовали постоктябрьскому разлому в вековых укладах религиозного миросозерцания, весьма актуальны в современной демографической ситуации, когда пожилые люди составляют все более значительную часть населения, а учет метафизических нитей старости становится императивом рубежа XX-XXI веков. Из многочисленных особенностей розановского мироощущения, описанного на страницах "Уединенного", "Опавших листьев" обращает на себя внимание то, что самой своей мысли В.В. Розанов придает геронтософоский оттенок: его интересуют "постаревшие", "умершие", "уродненные мысли", "последние" - "опавшие листья". По его мнению, молодые русские люди очень многое приобрели бы, если бы вернулись к "старым вековечным вопросам от насущных ежедневных". С присущей ему болью и иронией автор "Уединенного", "Опавших листьев", "Апокалипсиса..." увлекается своими открытиями и предчувствиями, и предвосхищает важнейшие акценты проблематизации духовной жизни, улавливает основные ориентиры развития философии, пророчески сбывшиеся в начале XXI века. Не случайно именно фигура В. Розанова возникает на пересечении многих ренессансных тенденций и компаративистстских перспектив русской и зарубежной философии, (эпитеты "русский Ницше", "русский Хайдеггер", "русский Деррида"), обнаруживая потенции многих направлений мировой философии XX века: психоанализа, феноменологии, "философии жизни", экзистенциализма, герменевтики.
Проблема старости занимает особое место среди важнейших тем розановской антропологии - религии, пола, семьи, брака, культуры. Работа над этими проблемами не могла не затронуть возрастных этапов жизни человека и не привести к формированию смыслового ядра его геронтософских поисков. Особенностью этих размышлений, как в прочем и всей философии В.В. Розанова, является то, что они возникли не из теоретических умозрений, не из литературы, но из его собственной судьбы, из его собственного жизненного положения и переживаний. "Я сам старик (57лет) и хочу быть со стариками", -заявляет автор "Опавших листьев" и продолжает: "Вот для таких старушек, как эта "С. Щ-на", я пишу свою литературу. А юных читателей мне совсем не нужно"2. Геронтософские идеи В. В. Розанова ("Уединенное"), ("Опавшие листья"), на наш взгляд, отчасти приближаются к интуициям, обнаруживающимся в произведениях Платона, Цицерона, А. Шопенгауэра, Г. Гессе. В русле такого подхода только тот, кто достиг старости, получает полное и правильное представление о жизни, так как она лежит перед ним во всей своей целостности и своем естественном течении, а сама старость позволяет взглянуть на жизнь не только "со стороны входа, но и со стороны выхода, когда у нее больше силы суждения, глубины и основательности."
Говоря с необыкновенной теплотой о различных возрастах человека, "с пылью и мелочью в душе", В.В. Розанов не скрывает, что его менее всего интересуют люди среднего ("физического возраста") от 30 до 45 лет: "Тут все понятно, рационально. Идет работа. Идет служба. "День за днем", "оглянуться некогда". Механика."2. Эта же нелестная характеристика "физического возраста" встречается в "Опавших листьях (короб второй)": "... от 8-ми до 22-» лет — прилежное учение. «Долбеж», от которого не поднимешь головы. От 22-х лет до 35-ти — корректная служба, первые чины и первые ордена. В 35-ть лет — статский советник. Женат (с приданым) и первые дети; ну, это—«кухня и спальня»... 3 Ставя стариков и детей в один ряд, он пишет "о безумной влюбчивости" в них. Он сочувствует детям, которых с детства "делают старичками": " ...вы им скажите, взрослым:- нет, папаша: Я буду за книгами и бумагой, за письменным столом и делами сидеть - под старость. Ибо будет ум вершить дела. А теперь я — глупенький побегу в поле, нарву цветов".4 К молодым людям, напоминая им о грядущей старости, автор "Опавших листьев" обращается со словами: " В 20 лет, когда уже будете, конечно, женаты, начинайте полегоньку читать, и читайте все больше и больше, до самой смерти.
Тогда она настанет поздно, и старость ваша будет мудрая". 5 В статье "Святость и смерть" В.В. Розанов замечает с удовлетворением, что "...самые молодые головы начинают интересоваться не новыми насущными вопросами, но очень старыми и, казалось бы, интересными только для стариков".
Признавая дисгармоничность ряда проявлений старости, он пишет: " Ну, что же, придет и вам старость, и так же будете одиноки. Неинтересны и одиноки. И издадите стон, и никто не услышит. И постучите клюкой в чужую дверь, и дверь вам не откроется". Но это неизбежное "колесо судеб в тоже время является, по BJB. Розанову, расширением ценностного горизонта, недоступного молодости ("только в старости узнаешь, что надо было хорошо жить".) Но именно старость получает у Розанова статус метафизического возраста, полного интереса и значимости. В 1912 году В.В. Розанов, перешедший возраст, после которого, по его собственному выражению, кощунствующие люди приходят в храм (ему было 52 года), назовет старость в своем философском дневнике ("Опавшие листья") "метафизическим возрастом" и прибавит: "Тут чувствуется Аид и Небо".1
