Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историко-генетические корни и жанровое своеобразие башкирских народных сказок о животных
1.1. Генезис башкирских народных сказок о животных 11
1.2. Жанровые границы башкирской народной сказки о животных 35
1.3. Основные персонажи башкирских народных сказок о животных 50
Глава 2. Типология и взаимосвязь сюжетов башкирских народных сказок о животных с письменными фольклорно-литературными памятниками
2.1. Типология и взаимосвязь сюжетов башкирских народных сказок о животных с шумеро-аккадскими письменными памятниками 72
2.2. Башкирские сказки о животных в сравнении с письменными памятниками Древнего Египта 82
2.3. Взаимосвязи башкирских сказок о животных с древнеиндийскими сводами 89
2.4. Башкирские сказки о животных и древнетюркские рунические тексты 97
Глава 3. Сюжеты башкирских сказок о животных в художественной литературе
3.1. Сюжеты сказок о животных в национальной литературе дореволюционного периода 106
3.2. Интерпретация башкирских сказок о животных в сказе П. Бажова «Золотой Волос» 121
3.3. Сюжеты сказок о животных в национальной литературе советского и современного периодов 129
Заключение 157
Библиография 164
Список сокращений 183
- Генезис башкирских народных сказок о животных
- Типология и взаимосвязь сюжетов башкирских народных сказок о животных с шумеро-аккадскими письменными памятниками
- Башкирские сказки о животных и древнетюркские рунические тексты
- Сюжеты сказок о животных в национальной литературе дореволюционного периода
Введение к работе
Современная эпоха ознаменована колоссальным прогрессом во всех областях знаний. По мере того как все новые вершины науки покоряются исследователями, ученые умы все чаще испытывают потребность больше знать об истоках этого бесконечного движения человеческой мысли. Одним из основных источников, показывающих развитие человеческой мысли, несомненно, является устное народное творчество.
Башкирские народные сказки о животных с их многотысячелетней историей несут в себе информацию о древнем мировоззрении, обычаях и обрядах, ярко отражая характер, морально-нравственные качества, культуру и этнокультурные связи народа.
Тема нашего исследования - башкирские народные сказки о животных, их взаимодействие с письменными источниками.
Сказки о животных легли в сюжетную тематическую основу многих древних письменных памятников. Отметим, например, такие произведения как «Панчатантра», «Калила и Димна», «Шукасаптати», «Джатаки», «Тысяча сказаний» («Тысяча и одна ночь»), шумеро-аккадские басни, басни Эзопа, Лукмана, египетские сказки, древнетюркские рунические тексты. Созданные на фольклорной основе сюжеты литературных памятников нередко получали устное бытование и оказывали обратное влияние на народный животный эпос. Происходило своеобразное срастание собственно (классических) сказок о животных с литературными источниками.
Тексты, взятые из архивных фольклорных фондов, опубликованных сборников, древних письменных памятников, из произведений писателей дают основания для сравнительной характеристики современного сюжетного состава башкирских народных сказок о животных.
Сказка о животных - один из увлекательных, популярных в народе жанров фольклора. Собранный фольклористами сказочный материал, зна-
4 чительный по объему, разнообразный по своему содержанию и художественной форме, показывает богатство поэтической фантазии и словесного искусства башкирского народа.
Одной из первых опубликованных башкирских сказок о животных является сказка из сборника башкирского просветителя XIX века преподавателя восточных языков Оренбургского кадетского корпуса Мирсалиха Мирсалимовича Бикчурина (1819 - 1903) «Утынсы» («Дровосек») (AT 163 А) [Бикчурин, с. 46]. Сказки о животных нашли свое отражение и в творчестве выдающегося башкирского ученого-просветителя Мухаметсалима Уметбаева (1841 - 1907), ученика М.М. Бикчурина. В статье М. Уметбаева «Приметы, поверья, поговорки и изречения магометан Уфимской губернии», опубликованной в 1883 г. в «Справочной книжке Уфимской губернии», приводится сказка «Щука и медведь» [Омотбаев, 178 б.].
Большой вклад в башкирскую фольклористику внес Александр Григорьевич Бессонов (1848 - 1918). Инспектор народных училищ Красно-уфимского уезда Пермской губернии, затем Орского и Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии, действительный член Русского географического общества, превосходно владевший башкирским языком, А.Г. Бессонов в конце XIX в. и в начале XX века записал в этих уездах большое количество башкирских сказок, перевел их на русский язык и представил в 1909 г. в Географическое общество, за что был удостоен малой золотой медали общества. При жизни Бессонова башкирские сказки не были опубликованы. Их издали только в 1941 г. благодаря профессору Н.К. Дмитриеву. Он же впервые дал им научную характеристику и высказал свои соображения относительно жанра и поэтики башкирских народных сказок о животных [БНС, 1941, с. 3-30].
В дореволюционное время собиранием башкирских сказок также занимался известный этнограф и фольклорист Д.К. Зеленин (1878 - 1954). В предисловии к своему пермскому сборнику, содержащему башкирские народные сказки на русском языке, он, указывая на сюжетную близость мно-
5 гих башкирских сказок с русскими, отмечал, что на Урале сказка - нечто международное; по крайней мере, обмен сказок между местными башкирами и великорусами вне всякого сомнения [Зеленин, 1914, с. 441]. Зеленин опубликовал башкирские сказки на русском языке в 1914 г. Таким образом, еще в дореволюционный период были начаты сбор и публикация башкирских народных сказок о животных.
После революции в 1922 году было создано Общество по изучению быта, культуры и истории башкир. Общество развернуло большую работу по сбору произведений устного творчества и формированию фольклорных фондов. В «Обществе» активно сотрудничали М. Бурангулов, С. Мирасов, Г. Вильданов, X. Габитов, С. Салимов.
С открытием в 1932 г. в Уфе Научно-исследовательского института национальной культуры (с 1938 г. - Научно-исследовательский институт языка и литературы им. М. Гафури) начинают проводиться научные экспедиции и устанавливаются контакты с учителями, студентами, работниками газет.
В архиве института накапливается богатый фондовый материал, в том числе и башкирские народные сказки о животных. Заметно активизируется изучение и печатание собранных фольклорных материалов. С 1939 г. стали издаваться сборники «Башкирские народные сказки».
Значительную роль в то время в пополнении фонда башкирских сказок о животных сыграли писатели и поэты А. Карнай, Г. Амири, Ш. Насы-ров, Н. Идельбаев, Б. Бикбай, а также краеведы-любители X. Канзафаров, М. Фазлыахметов, Б. Альметов, Г. Халитов, Г. Ишбулатов и др.
С открытием в Уфе Башкирского филиала АН СССР (1951 г.) и Башкирского государственного университета (1957 г.) начинается новый этап развития национальной фольклористики, характеризующийся расширением сбора, публикаций народных произведений и появлением серьезных научных исследований. Крупным результатом научно-текстологической ра-
боты стал свод «Башкирское народное творчество» (три тома на башкирском языке, изданные в 1954, 1955, 1959 годах).
Ежегодные фольклорные экспедиции проводились как на территории Башкортостана, так и в башкирских населенных пунктах Свердловской, Оренбургской, Куйбышевской, Саратовской и Пермской областей.
В собирание, публикацию и изучение башкирских народных сказок о животных большой вклад внесли ученые А.И. Харисов, Дж.Г. Киекбаев, К. Мэргэн (А.Н. Киреев), М.Х. Мингажетдинов, Л.Г. Бараг, Н.Т. Зарипов, A.M. Сулейманов, Ф.А. Надршина, Г.Р. Хусаинова и др.
Важным событием в изучении башкирских народных сказок о животных стал выход 1-ой книги «Сказок» в серии «Башкирское народное творчество» в 1976 г. на башкирском языке. В предисловии, написанном М.Х. Мингажетдиновым, содержится общая характеристика жанра [БХИ. Экиэттэр. 1-се кит., 1976,16-20 б.].
Кроме того, в комментариях к томам книг сказок дается типологический анализ сюжетов, которые определяются по международному указателю Аарне - Томпсона и по национальным указателям. Дополнительно были даны ссылки на указатели Больте и Поливки и на турецкий указатель Эбергарда и Боратова. Были учтены башкирские варианты и другие сюжетные параллели из фольклора различных народов.
Работа по исследованию башкирских народных сказок о животных была продолжена в фольклорном своде «Башкирское народное творчество» (в переводе на русский язык). Том, включающий сказки о животных, был подготовлен Н.Т. Зариповым и Л.Г. Барагом. Предисловие, написанное ими, включало широкое сопоставление со сказками других народов. Затрагивались темы генезиса и изученности сказок о животных [БИТ, т. 4, 1989, с. 15-21].
Помимо предисловий и комментариев к данным изданиям, изучению сказок о животных посвящен ряд специальных статей М.Х. Мингажетди-нова «Сказки о животных» [МинЬажетдинов, 1970, 34 - 37 б.]; «Этногене-
7 тические мотивы в башкирских сказках» [Мингажетдинов, 1971, с. 301 -308]; Л.Г. Барага «Об отношении башкирского сюжетного репертуара сказок о животных к русскому» [Бараг, 1976, с. 177 - 185]; Р.Ф. Ильясова «Башкирские сказки о животных» [Ильясов, 1981, с. 14 - 21]; «Сюжетный репертуар башкирских сказок о животных» [Ильясов, 1982, с. 43 - 51]; Ф.А. Надршиной «Башкирские сказки о животных» на башкирском языке [Нэзершина, 1993,26 - 48 б.].
Проблеме взаимодействия фольклорной сказки и литературы посвящена статья Л.Г. Барага «Сюжет «Звери делят растерзанное животное» (AT 52) в литературной и устной традициях» [Бараг, 1984, с. 77 - 89].
Тему литературных связей и фольклора затрагивает Г.Б. Хусаинов в своей книге «Башкирская литература XI - XVIII вв.» [Хусаинов, 1996, с. 143-178].
Однако имеющиеся научные работы недостаточно раскрывают проблемы генезиса, жанровые границы, разновидности, основные черты персонажей, взаимосвязи сюжетов с письменными источниками. Специальное монографическое исследование на данную тему в башкирской фольклористике до сих пор не подготовлено. Между тем, в башкирской фольклористике бытовые и волшебные сказки благодаря трудам A.M. Сулейманова и Г.Р. Хусаиновой разработаны более определенно. Желание и необходимость восполнить существующий пробел в башкирской фольклористике определяют актуальность данной работы, представляющей первый опыт сравнительно-сопоставительного изучения башкирских народных сказок о животных в свете взаимовлияний и взаимосвязей с литературными жанрами с позиций историзма и научного подхода.
8 Целью исследования является выявление типологии и взаимосвязи башкирских народных сказок о животных с письменными источниками. Для достижения этой цели представляется необходимым решить следующие задачи:
попытаться уточнить особенности возникновения сказок о животных, в том числе применительно к башкирским сказкам;
выявить жанровые границы и разновидности башкирских народных сказок о животных;
проанализировать и охарактеризовать основные персонажи башкирских народных сказок о животных;
- путем сравнительно-исторического сопоставления сюжетов вы
явить древнейшие сюжеты, нашедшие отражение в письменных источни
ках;
определить роль взаимосвязей и воздействия письменных памятников на становление сюжетного репертуара башкирских народных сказок о животных;
выявить сюжеты и интерпретации сказок о животных в башкирской литературе, проследить устойчивость сохранения сюжета.
Материалом для исследования послужили:
сказки, опубликованные в томах сводов «Башкирское народное творчество» как на башкирском, так и на русском языках (издание на русском языке - дополненное);
архивные тексты (Научный архив Уфимского научного центра РАН, фольклорный фонд кафедры башкирской литературы Башгосуни-верситета, фольклорный фонд кафедры башкирской литературы Стерли-тамакской государственной педагогической академии);
сборники сказок различных народов, в основном тюркоязычных, восточнославянских, ираноязычных и пр.;
научные переводы сохранившихся древних и средневековых письменных памятников;
материалы научно-критического характера, посвященные данной теме;
художественные произведения башкирских писателей;
записи, осуществленные диссертантом в Кармаскалинском районе РБ.
Теоретической и методологической основой диссертации является принцип объективизма и историзма в изучении духовного наследия. Для анализа материала использовались сравнительно-исторические идеи В.М. Жирмунского, И.Х. Левина, Е.А. Костюхина, Л.Г. Барага, В.П. Аникина, В.А. Бахтиной, В.Я. Проппа, Е.М. Мелетинского, Е.П. Лебедевой, Е.Т. Пушкаревой и многих других ученых.
В диссертации мы опирались также на труды башкирских ученых М.Х. Мингажетдинова, Н.Т. Зарипова, A.M. Сулейманова, Ф.А. Надрши-ной, С.А. Галина, Г.Р. Хусаиновой и других, имеющие общетеоретическое и общеметодологическое значение.
Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые дана общая характеристика жанра башкирских сказок о животных в сравнении и сопоставлении с древними письменными памятниками. Интерпретация сказочных сюжетов о животных в творчестве башкирских писателей, ти-пологизация многих письменных, художественных текстов и устных сказочных сюжетов о животных вводятся в научный оборот впервые.
Таким образом, многие сказочные сюжеты о животных прослежены из глубины веков по обозримым литературным памятникам древности до современности, что дает возможность наиболее полно раскрыть историю возникновения сюжетов в свете взаимосвязей и взаимодействий с устными сюжетами.
С новой точки зрения рассмотрена образная система башкирских народных сказок о животных. Сложившийся сюжетный репертуар башкирских народных сказок о животных прослежен в художественном творчестве башкирских писателей.
Научно-практическая значимость. Работа восполняет ряд пробелов в изучении башкирских сказок. Своими данными она может способствовать дальнейшему развитию исследований в этом направлении, включая сравнительно-исторический подход к башкирскому материалу. Результаты диссертации могут найти применение при издании и комментировании текстов к томам нового научного многотомного свода «БИТ», при разработке учебных пособий по фольклористике и чтении вузовских спецкурсов по данному предмету.
Работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
Генезис башкирских народных сказок о животных
Тема животного мира в сознании первобытного человека занимала значительное место, так как охота и собирательство были основными источниками его существования. Об этом свидетельствуют памятники древнего искусства, прежде всего наскальные (пещерные) рисунки, на которых первобытные художники изображали диких животных удивительно живо.
Одним из таких уникальных памятников первобытной истории является пещера Шульганташ (Капова), находящаяся в Бурзянском районе РБ.
На стенах пещеры Шульганташ в 1959 г. были обнаружены палеолитические рисунки красной охрой, где изображались фигуры мамонтов, носорога, лошадей, бизонов. Все животные переданы в реалистической манере. Новейшие исследования показали, что рисунки выполнены в XIII - X тысячелетиях до н. э. [Мажитов, Султанова, 1994, с. 7; Формозов, 2002, с. 41].
Подобные рисунки были обнаружены также на стенах пещеры Яма-зы-Таш (Игнатиевской) на реке Сим вблизи г. Аша (Челябинская область), Бурановской пещере на реке Юрюзань в Салаватском районе Башкортостана.
Самые близкие параллели Шульганташским изображениям О.Н. Ба-дер находил в палеолитической живописи пещер во Франции - Ляско, Нио -ив Испании - Пеш-Мерль, Альтамира. Уральские рисунки древней живописи являются единственными в своем роде на территории Восточной Европы и Северной Азии. По мнению О.Н. Бадера, обнаруженные на Урале рисунки доказывают, что в соответствии с законами общественного бытия на одной и той же ступени исторического развития в весьма отдаленных друг от друга районах возникали сходные явления социальной и культурной жизни [Ба-дер, 1965, с. 23].
По единодушному мнению ученых, эти рисунки имели религиозно-мифологическое значение и являлись объектами поклонения. Сами пещеры были святилищами древних охотников, где совершались сложные религиозные, магические ритуалы.
«Первобытный коллектив стремился при посредстве ритуалов к преодолению границы между своим и иным миром, к установлению регулярного, ритуального контакта с животным царством, от которого зависело его благополучие. Этот контакт осуществлялся в природных урочищах -тотемических центрах или на специальных ритуальных площадках, увязываемых с деятельностью первопредков. Эти урочища отличались и изобразительной деятельностью, где, несомненно (судя по отпечаткам ног на глинистых полях, следам метания копий, отпечаткам рук обведенных краской), проводились ритуалы вне зависимости от конкретных целей (инициация, магия), направленные на сближение, на контакт с животным миром» [Кабо, 1972, с. 283]. Естественно, ритуалы сопровождались речитативными действиями. Так зарождалось первобытное коллективное творчество.
В отличие от изображений пещер Нио, Ляско, Альтамиры рисунки Шульганташа не представляют собой сцены охоты. В них животные изображены во вполне реалистичной форме в момент движения. Древний художник стремился больше выразить величественность и красоту животных, которые являлись объектом поклонения. Выбор красного цвета (охры) преследовал, возможно, тоже некое магическое значение.
Палеолитические рисунки показывают, что у первобытного человека предметом охоты в основном был крупный зверь: мамонты, носороги, пещерные медведи, гигантские олени, дикие лошади (тарпаны). Как замечает A.M. Сулейманов, первобытные художники в рисунках животных наиболее ярко выделяли лакомые части тела. Например, у бизонов - шею, грудь. В этом проявлялся практицизм древних охотников [Селэймэнов, 1997, 337 б.].
Реально охота не всегда сопровождалась успехом. Поэтому человек создавал образ зверя в магических целях, веря, что созданные произведения будут непосредственно воздействовать на реальность [Гущин, с.85]. Подобные воззрения древних людей нашли свое отражение в мифах. Один из таких мифов, связанный с названием Шульганташ, сохранился в многочисленных памятниках башкирского фольклора, где речь идет о бесчисленных стадах животных на дне глубокого озера. В этом мифе отразились идущие издревле желания и фантазии первобытных людей об увеличения количества животных.
«Таким образом, в своей первичной функции миф, с одной стороны, и рисунки на камне или фетишизированные фигурки животных - с другой, имели много общего и, возможно, входили в один магически-производственный обряд, исполняемый для обеспечения успеха охоты, приплода скота и т. д.» [Трояков, с. 28].
Кроме того, в качестве примера можно привести коллекцию черепов «медвежьих пещер» - примитивных составных памятников эпохи палеолита. В них выразилось стремление первобытного человека к анимистической символизации животного. На территории Башкортостана такая пещера-святилище была открыта в 1969 г. в верховьях реки Лемезы в Бело-рецком районе (исследователями данная пещера названа Заповедной). Здесь были обнаружены два медвежьих черепа, само расположение которых неопровержимо свидетельствует об их культовом значении. Один череп был поставлен на камень «лицом» к зрителям, а другой зажат камнями в укромной нише [История культуры Башкортостана, 1996, с. 9]. Следуя реконструкции А.Д. Столяра, одного из исследователей «медвежьих пе 14 щер», на природный холмик в пещере надевалась голова медведя с кусками прилегающей шкуры. Таким образом, возникал «натуральный макет» для проведения производственно-магического обряда, направленного на сближение с животным [Столяр, 1978, с. 86-105]. Нет сомнения, что в эпоху палеолита такие же обряды совершались и в пещере-святилище, открытой в Башкортостане. Подобные памятники доказывают глубокую древность культа медведя.
Склонность первобытного мышления к символизации животного привела в последующем к более глобальному концептированию этого животного до уровня хозяина природы, духа. В дальнейшем эта идея неоднократно находила отражение в животной сказке. Во многих башкирских сказках о животных медведь является хозяином леса, повелителем всех лесных зверей.
Стремление первобытных людей обладать силой и могуществом почитаемого ими зверя привело к появлению так называемых брачных сюжетов, повествующих о браке между человеком и животным. Может быть, отражением этих брачных сюжетов являются изображения различных ан-тропозооморфных существ, имеющих и человеческие и звериные признаки. Ярким примером этому являются фантастические образы амурского неолита, например, скульптура женщины-фаллоса-лося из поселения Кон-дон, а также древние сакачи-алянские наскальные рисунки, относящиеся к категории многосюжетных. [Подробнее об этом см.: Медведев, с. 85]. Зоо-антропоморфные изображения имеются и среди археологических находок, сделанных на территории Южного Урала. Так, можно отметить неолитическую скульптуру человеческой головы с клювообразным носом или датируемую IV в. до н. э. сарматскую статуэтку из мела, изображающую существо с человеческим телом и руками, но с звериной головой (собачьей или, скорее всего, медвежьей) [Обыденнов, Миннигулова, 1986, с. 16, 65].
Типология и взаимосвязь сюжетов башкирских народных сказок о животных с шумеро-аккадскими письменными памятниками
Башкирские сказки о животных в большинстве своем имеют аналогии в многочисленных фольклорно-литературных памятниках, созданных на обширной территории Ближнего и Среднего Востока.
Урало-Волжский регион является своеобразным центром, где преломлялись культурные излучения многих древних цивилизаций. Начиная с эпохи Древнего Двуречья и Древнего Египта по территории нашего региона проходили торговые пути, по которым осуществлялась не только торговля, но и происходил обмен в области духовной культуры. Не составлял исключения и обмен сюжетами сказок, нашедшими отражение в письменно-литературных и устно-фольклорных памятниках.
Самые древние письменные памятники были обнаружены среди развалин древнего шумерского города Урука (библейский Эрих). Здесь нашли более тысячи маленьких глиняных табличек, покрытых пиктографическим письмом, относящимся примерно к III тыс. до н.э. То есть к той эпохе, когда письменность вообще была только что изобретена [Крамер, с. 102].
Известный шумерам мир простирался, если верить шумерской поэзии, от Армянского нагорья на севере до Персидского залива на юге и от Иранского нагорья на востоке до Средиземного моря на западе [Крамер, с. 222].
Благодаря исследованиям шумерологов установлено, что у шумеров была большая и разнообразная группа назидательных произведений: споры, поучения, сборники, наставления, пословицы, поговорки, краткие изречения и даже басни. Среди этих, порой отрывочных материалов мы встречаем и современные бытующие сюжеты сказок о животных. Греки и римляне считали родоначальником жанра басен о животных хромого старца Эзопа, жившего в Малой Азии в VI ст. до н. э. Однако сегодня мы знаем, что, по крайней мере, часть басен, приписываемых Эзопу, была известна людям задолго до него. Во всяком случае, басни о животных типа «Эзоповых басен» появились в Шумере тысячелетиями раньше.
Самые древние литературные тексты, относящиеся к сюжетам сказок о животных, были обнаружены при раскопках шумерского города Ниппу-ра в слоях времен династии Иссин (ок. 2950 г. до н. э.) [Левин, 1981, с. 15]. Популярным жанром в древней шумеро-аккадской литературе была тенцона (спор-диалог), в арабо-мусульманской культуре близкий к этому жанр известен под термином муназара, а у башкир и казахов - айтыш, ай-тыс. В шумерской литературе спорят между собой лето и зима, овца и зерно, мотыга и плуг, дерево и тростник, благородный металл и медь, рыба и птица [Левин, 1981, с. 16]. Некоторые из тенцон по своему содержанию обнаруживают родство со сказками. Одной из таких является тенцона «О льве и козе»: Лев схватил Козу беззащитную. «Отпусти! Овцу-подругу вместо себя я к тебе приведу!» «Если я тебя отпущу, скажи мне свое имя?» Коза льву так отвечает: «Ты имени моего не знаешь?! Покличь-ка "ту, что ты отпустил" Моя кличка». Когда лев подошел к загону, «Я ж тебя отпустил!» - так прокричал он. Из-за оград она ему отвечает: «Ты меня отпустил - ты умно поступил. Что до овец, то их здесь не бывает» [От начала начал, 1997, с. 321]. Здесь грозный лев вроде бы должен выйти победителем, но и он может быть одурачен хитростью беззащитной козы. Древняя тенцона «О льве и козе» по содержанию относится к типу сказок СУС 122Д - пойманный волком заяц (перепелка) обещает привести ему более желанное животное и тем самым спасается от съедения. До сих пор первоначальную письменную фиксацию этого сюжета связывали с басней Эзопа «Осел и волк» [Басни Эзопа, 1968, с. 118]. Определенную близость к древнешумерскому сюжету обнаруживает башкирская сказка «Волк-дурень» (СУС 122А), в которой волк позволяет козе подняться на гору и прокричать азан, на ее зов прибегают хозяева и прогоняют волка. Возможно, первоначально вместо азана (призыв правоверных на намаз) было совсем другое слово. Деформация сюжета могла произойти после принятия башкирами ислама в X - XIV вв. Среди текстов вавилонского собрания Эбелинга встречается еще один сюжет, находящий параллели в современном фольклоре. «Полевая мышь, завидуя городской мыши, советует последней не перебираться в деревню, так как там ей нечего будет есть» [Левин, 1981, с. 17]. Литературная разработка этого сюжета в дальнейшем лег в основу басен римского поэта I в. до п. э. Горация и греческого поэта II в. п. э. Бабрия [Басни Эзопа, 1968, с. 157-158].
В башкирской народной сказке «Полевая и домашняя мышь» (ATI 12) мыши, встретившись, зовут друг друга в гости, и каждая остается недовольной угощением другой. Домашняя недовольна тем, что у полевой мыши, кроме крохотного количества зерна, нечем было поживиться. Полевая же и вовсе вернулась голодной, так как хозяева мешают пробраться к продуктовым запасам. Сказка заканчивается башкирской пословицей: «Пусть уж лучше будет в ложке негусто, зато душа спокойна да голова цела», -сказала полевая мышь, уходя к себе в поле [БИТ, т. 4,1989, с. 427].
В другом тексте из собрания Эбелинга читается следующий диалог: «Комар сел на слона и сказал: Брат, не тяжела ли ноша для тебя? Если так, улечу за пруд. Слон ответил комару: Я не заметил, что ты сел на меня. Кто ты такой? А если бы улетел, я бы и этого не заметил» [Левин, 1981, с. 17]. Сюжет об оводе, севшем на слона (быка), прочно вошел в басенную традицию. Басня Эзопа «Комар и бык» почти дословно повторяет содержание древневавилонского сюжета. Комар уселся на рога быка и долго там сидел, а потом, когда собрался взлететь, спросил быка о том, улететь ему или остаться. Бык ответил: «Нет, любезный, и как ты прилетел, я не заметил, и как ты улетишь, не замечу» [Классическая басня, 1981, с. 19].
В башкирской сказке «Бык и овод» (AT 282В) (личный фонд диссертанта) овод также сидит на спине быка и вступает с ним в разговор. В конце сказки овод погибает от удара хвоста. Вошел этот сюжет как хикайат «О двух мухах» с морализирующим содержанием и в учебники для медресе конца XIX - начала XX в. К сидевшей целый день на рогах быка мухе подлетает другая и спрашивает: «Откуда идешь?» «Не видишь разве, землю пахала»,- гордо заявляет та [Терки кыйраэт, 20 б.]. Литературную обработку этого сюжета мы встречаем в басне М. Гафури «Две мухи» [Башкорт баснялары, 1954,26 б.].
Итак, несмотря на огромный промежуток времени, сюжет сохранил свою древнюю основу в виде спора-диалога слона (быка) и мелкого насекомого. Об ассиро-вавилонском происхождении сюжета об оводе (мухе) говорит и Е.А. Костюхин [Костюхин, с. 176]. Данный пример показывает сохраняемость типологического сходства основной сюжетной линии сказки.
Башкирские сказки о животных и древнетюркские рунические тексты
Первые произведения древнетюркской литературы представляют собой надписи, сделанные руническим письмом на каменных стелах, которые входили в комплексы сооружений разных исторических деятелей VI -IX вв.
Эпоха древнетюркского рунического письма оставила произведения не только на камнях, но и на бумаге. Рукописная книга, написанная на бумаге руническим письмом, была найдена близ Дуньхуана в провинции Ганьсу (Северо-Западный Китай) в удивительном хранилище «Пещера тысячи будд» знаменитым английским археологом А. Стейном во время одной из его экспедиций в Восточный Туркестан. Рукопись переведена и издана в 1912 г. датским тюркологом В. Томсеном. В настоящее время хранится в Британском музее в Лондоне [Поэзия древних тюрков, 1993, с. 7]. Время возникновения этого сочинения - предположительно IX в. и не позднее X в., который был последним периодом создания в Восточном Туркестане сочинений, связанных с манихейской религией, вытесненной затем буддизмом [Поэзия..., с. 12]. Сочинение представляет собой сборник различных поэтических текстов, получивший в научной литературе название «Гадательная книга» («Ырк битиг»). Как говорится в ее тексте, она была написана для «младшего динтара», «бурвагуру» (титулы манихейской общины) и «наших слушателей», рядовых членов общины. Возможно, книга представляла собой своеобразную поэтическую хрестоматию, предназначенную для наставления и обучения паствы.
По оценке И.В. Стеблевой, «"Гадательная книга" является важным звеном в цепи непрерывной традиции развития тюркских поэтических форм. Значение ее в истории тюркоязычных литератур определяется также наличием в ней начатков лирического жанра, не связанного с эпитафийной лирикой» [Поэзия древних тюрков, 1993, с. 12].
Появление рассматриваемого памятника связано с распространением в тюркских каганатах в VII - IX в. манихейской религии (основу которой составляла дуалистическая концепция борьбы света и тьмы, добра и зла как основных принципов бытия). Эта религия, начиная с III в. н. э. постепенно распространялась на пространстве от Испании до Китая, куда она проникла к концу VII в., и нашла своих адептов в Египте, Иране, Месопотамии, Индии, Средней и Центральной Азию [Поэзия древних тюрков, 1993, с. 8]. Манихейство было в основном книжной религией. Для проповедей часто использовались в качестве притч (азинд) сказочные сюжеты о животных, некоторые из которых зафиксированы в рассматриваемом памятнике.
У древних тюрков манихейство оказалось включено в своеобразный сплав религиозных верований, сочетавший элементы тотемизма, шаманизма, зороастризма и митраизма. Этот религиозный синкретизм прослеживается и в «Гадательной книге». Тюркские сказочные сюжеты «Ырк битиг» подчинены дуалистическим идеям манихейства, и поэтому каждый раздел заканчивается суждением - «это хорошо или плохо?» Несмотря на то, что датировка рукописной книги сравнительно поздняя, зафиксированные в ней сюжеты могли существовать намного раньше. Так, рунический текст про старого быка и муравьев можно условно отнести к сказочным сюжетам типа AT 75 («Лев и комар»), где комары побеждают хвастливого льва. Тюркский рунический текст довольно краток. Старого огромного быка маленькие твари-муравьи так заели - сдвинуться нет сил... У древних тюрков бык принадлежал к культовым животным. Стоит заметить, что культ быка был распространен повсеместно и присутствует во всех древних религиях, особенно в митраизме, буддизме и зороастризме. Например, в зороастрийской религии священнослужители во время посвящения в сан держат в руках булаву с бычьей головой, как бы в знак того, что вступают в борьбу с силами зла [Бойс, с. 165]. Возможно, поэтому сказочный сюжет съедения быка муравьями вызывает осуждение у древнего автора. Типологически сходный сюжет можно обнаружить в «Панчатантре» [кн. 3, рассказ 5 о муравьях и змее], где израненную змею съедают муравьи. Близкий к древнетюркскому сюжет мы встречаем и в монгольской рукописи XIII в. - «Комментарии к Субхашите Пандиты» анонимного автора. В этой рукописи вместо быка присутствует львенок, который прилег отдохнуть на муравейник. Муравьев было так много, что они искусали его до смерти [Ендон, с. 134]. Д. Ендон приводит монгольскую пословицу: «Когда наступит час [смерти], белый лев снежных гор [барс?- Р.А.] будет умерщвлен муравьями» [Ендон, с. 135]. Сходный сюжет можно встретить и в башкирском фольклоре -в сказке «Медведь и муравей» [ФФ БГУ, п. 10, с. 445 - 447]. В башкирской сказке первоначально рассказывается о дружбе медведя и муравья, которые приглашают друг друга в гости и в результате каждый из них остается недоволен угощением другого. Постепенно недовольство выливается в ссору, которая перерастает в вечную вражду. С тех пор, мол, медведь разоряет муравейники, а муравьи стремятся его побольней искусать. Тем самым башкирская сказка представляет собой контаминацию сюжетов AT 60+AT 78 (лиса и журавль ходят друг к другу в гости) + (об извечной вражде медведя и муравья). Башкирская сказка, очевидно, отражает процесс потери сюжетом своего сакрального значения. Сохранившийся сюжетный мотив этой сказки можно встретить и в древнем эвенкском обряде снятия шкуры с медведя. Охотники-эвенки, прежде чем снять шкуру медведя, говорят: «Дедушка, шкуру снимать будем, муравьев много...» [Соколова, 1972, с. 64].
Сюжеты сказок о животных в национальной литературе дореволюционного периода
Башкирская литература складывалась на основе глубоких архаично-фольклорных традиций, корни которых уходят в многовековую историю теснейших фольклорно-литературных взаимосвязей. Один из пластов этих традиций составляют древнетюркские письменные памятники VI - IX вв., в которых мы находим высокохудожественные образы собственно тюркских сказок о животных. Эти краткие поэтические сюжеты являются общим достоянием всех тюркских народов.
На фольклор и литературу тюркских народов уже в глубокой древности оказывали влияние литературные традиции цивилизаций Древнего Востока.
С принятием ислама, а вместе с ним и арабографичной письменности, культурный обмен только усилился. Многие фольклорные по сути произведения - «Калила и Димна», «Тути-наме», «Тысяча сказаний» («Тысяча и одна ночь») - благотворно повлияли на устное и литературное творчество тюрко-мусульманских народов. Эти произведения читались в оригинале и в переводах, их рукописи были распространены по всему Урало-Поволжыо. Сказочные сюжеты произведений при устном и письменном бытовании обогащались и вступали во взаимодействие с местными фольклорными традициями и тем самым становились собственными сказками этих народов. С другой стороны, вошедшие в эти сборники некоторые сказочные сюжеты о животных вполне вероятно, могли бытовать со стародавних времен в местном фольклоре. Поэтому наше обращение к ним для сравнения может служить одним из подтверждений древности обрабатываемых в башкирской литературе сказочных сюжетов. Многие башкирские поэты и писатели, продолжая восточные литературные традиции в своем творчестве, часто обращались к сказочным сюжетам о животных. Сказка-аполог «Медведь и щука» (AT 151 А), приведенная в статье М. Уметбаева, начинается словами: «Человек горд как волк, мужественен как лев, хитер как лиса» [0мотбаев, 178 б.]. И в доказательство этого изречения приводится сказка «Медведь и щука». Медведь возвращается из степи, при переходе реки в лесу его останавливает щука и начинает расспрашивать. Медведь рассказывает, что человека избрали в умники, а он за это выборщикам-зверям обещал одних взять себе на плечи, а других на стол. Недогадливому и доверчивому медведю щука растолковывает значение этого обещания: «Ну, брат, это значит - человек с тебя снимет шубу да покроет свои голые плечи, а меня потянет на стол». Сказка по своей форме невелика, каждое предложение, фраза тщательно отточены и несут в себе емкое морализующее содержание. В диалогах М. Уметбаев сумел передать сказочные черты и раскрыть образы животных. «Что тебе еще нужно! - крикнул на нее медведь, - хватит с тебя и того, что ты преследуешь своих сородичей и острием своих зубов истребляешь их». «Ну, дело не в этом же», - отвечает щука [0метбаев, 178 б.]. В отрывке уже слышны нетерпеливые ноты хозяина леса - медведя и умные слова спокойной и рассудительной щуки. В сказке щука умом приравнена к человеку, так как сумела правильно истолковать его слова. Под влиянием фольклорно-сказочных образов написана басня М. Уметбаева «Ремень и Липа» [Омотбаев, 48 - 49 б.]. Сюжет ее основан на споре и, таким образом, принадлежит к той фольклорно-литературной традиции, которая восходит к древнешумерским тенцонам. Ремень, украшенный золотом и серебром, позавидовал простому блеску липы и с целью уничтожить ее вызвал липу на курэш. В борьбе выигрывает липа, которая набирает силы в воде, а ремень же от нее рвется. Басня заканчивается морализующей концовкой, прославляющей победу липы. Один из крупнейших башкирских и татарских поэтов начала XX в. М. Гафури как-то подметил, что сюжеты басен Крылова и сказки Льва Толстого, которые нашли широкое распространение среди масс простого русского народа, перекликаются с некоторыми сюжетами «Калилы и Димны» [Гафури, 1957,6 т., 383 б.]. Характерно, что и некоторые басни самого М. Гафури перекликаются с сюжетами «Калилы и Димны», «Панчатантры» и даже «Джатак». К примеру, басня «Два гуся и лягушка» (1913) [Башкорт баснялары, 1954, 38-39 б.]. Этот сюжет (AT 225А) всем нам известен по прекрасной литературно-художественной обработке Б.М. Гаршина «Лягушка-путешественница». Сказочный сюжет AT 225А вошел в «Панчатантру» [кн. 1; рассказ 16], «Ка-лилу и Димну» [глава о льве и быке, с. 107]. Представлен он и в «Джатаках» [№215]. Для сравнения приведем пример из «Панчатантры». В рассказе «Панчатантры» фигурируют черепаха и гуси. Гуси во время засухи улетают на другой водоем, взяв с собой черепаху. Черепаха зацепилась ртом за палку, которую гуси несут на клювах. Глядя на них, люди восхищались, слыша это, черепаха сказала: «О чем болтают люди?» - С этими словами она упала на землю, люди разрезали ее и съели. В «Калиле и Димне» вместо гусей - утки. Основными моментами сюжета являются засуха, просьба черепахи и полет птиц на небольшой высоте в поисках нового пристанища с обилием воды. Возможно, и сам сюжет возник в южной части земного шара, где перелет птиц в поисках водоемов и обильной пищи был обычным явлением.
В «Панчатантре» и «Калиле и Димне» гуси (утки) советовали черепахе быть немой: ничего не говорить. Она же нарушает запрет друзей и гибнет. Мораль сказки такова: «Кто не слушает совета друзей, тот подобен черепахе». У М. Гафури друзья лягушки приходят к ней, чтобы попрощаться, прежде чем улететь, она же просит их взять и ее с ними. В этой просьбе и в том, что гуси сразу соглашаются взять и ее с собой, уже раскрывается суть их взаимоотношений. Следовательно, гуси поступают по закону дружбы, но у сказки существуют свои законы. В сказках за мотивом просьбы следует - запрет. Как только высказывается запрет, перед героем встает гамлетовская дилемма: «быть или не быть». Если герой следует запрету, сюжет теряет стимул для дальнейшего развития; а если герой нарушает запрет, то он получает все трудности и испытания сполна. Мажит Гафури в своей басне строго следует этому принципу: гуси тоже предупреждают лягушку, чтобы она ни при каких обстоятельствах не раскрывала рта. Беззе куреп кешелэр гэжэплэнэ тсалпа, ЬакланырЬыц ауыз асып пейлэшеузэн. (Если, увидев нас, люди удивятся, остерегайся открыть рот для разговора).
