Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Формы этнобытования алтайских сказок
1. Терминологические определения сказки, единство репертуара сказочников и сказителей 21
2. О типах отношений к сказке 25
3. Исполнение сказки и сказания в системе обрядов 30
4. О взаимосвязях сказочной/сказительской и шаманской традиций 46
5. Ареальные сопоставления сказочной и сказительской традиций 59
ГЛАВА II. Типология сюжетов алтайских сказок
1. Сюжетный состав алтайских сказок 66
2. Сравнительный анализ сюжетов сказок 93
3.О сюжетных взаимосвязях сказок и сказаний 112
4. Художественное пространство — часть сюжетного действия алтайских сказок 131
ГЛАВА III. Поэтико-стилевые особенности алтайских сказок
1. Традиционные формулы алтайских сказок 169
2. Этническая основа поэтико-языкового строя алтайских сказок 181
3. Поэтико-стилистическая система сказок в контексте межжанровых взаимовлияний 194
4. Текстологический анализ разновременных записей (на примере сказки «Созвездие Семи Каанов») 204
Заключение 251
Список использованной литературы 257
Список сокращений 272
Приложение
- Терминологические определения сказки, единство репертуара сказочников и сказителей
- О типах отношений к сказке
- Сюжетный состав алтайских сказок
- Традиционные формулы алтайских сказок
Введение к работе
Актуальность исследования. Сказка (чбрчбк) является одним из своеобразных и самобытных жанров фольклорного наследия алтайского народа. Комплексное изучение всего жанра алтайских сказок еще не было предметом самостоятельного исследования, но данная проблема чрезвычайно важна для полного представления об алтайской сказке как органичной части фольклорных и этнобытовых традиций алтайского народа. В связи чем в диссертационной работе рассматриваются: во-первых, исполнение алтайской сказки в сопоставлении со сказительством в контексте обрядовой культуры этноса и системы архаичных религиозных традиций; во-вторых, художественный мир алтайской сказки с ее сюжетными и поэтико-стилевыми особенностями; в-третьих, соотношение сказок между собой и с повествованиями других жанров. Для сравнительного сопоставления и углубления понимания алтайской сказки нами привлечены материалы диалектных сказок алтайских субэтносов: кумандинских, челканских, телеутских, тубаларских, теленгитских; а также сказок родственных народов: тувинских, хакасских, шорских, западно-монгольских и др.
Изучение этих вопросов представляется весьма актуальным для создания истории алтайского фольклора (южносибирского региона в целом), его научной систематизации и классификации, для разработки исторической поэтики алтайских повествовательных жанров.
Историография и степень научной разработанности проблемы. Алтайские сказки начали издаваться с середины XIX века тюркологами В.В. Радловым [Радлов 1866], Г.Н. Потаниным [Потанин 1883 ], В.И. Вербицким [Вербицкий 1893] при активном сотрудничестве с ними алтайского писателя - просветителя М.В. Чевалкова.
В 1866 году В.В. Радлов вместе с текстами других жанров алтайского фольклора опубликовал восемь текстов сказок [Радлов 1866], из которых три сказки: «KojofibiM кижи» («Купец»), «Кудазынын' табышкагы» («Загадки
свата»), «Тарданак» — относятся к волшебным сказкам; остальные — к богатырским. Сказки были опубликованы В.И. Вербицким в книге «Алтайские инородцы» [Вербицкий 1893], по своему изложению они представляют конспективный пересказ на русском языке шести алтайских сказок: «Купец», «Царь-девица», «Стоженец Хан-Бежитты», «Алтайын Сайын Салам», «Кара Кан», «Аймамыс», последние три из которых являются богатырскими сказками. Отдельные тексты мифов и сказок о животных включены в издания Г.Н. Потанина [Потанин 1883]. В начале XX века под его редакцией вышел "Аносский сборник", составленный собирателем алтайского фольклора Н.Я. Никифоровым [Никифоров 1915], в котором были помещены героические сказания и сказки, записанные им в селе Анос Шебалинского аймака и переведенные на русский язык.
В 20-е годы XX века собиранием местных преданий, сказок и этнографических материалов занимался знаменитый алтайский художник Г.И. Чорос-Гуркин (1870 - 1937 г.г.). Им совместно с писателем Г. Вяткиным впервые был издан отдельный сборник алтайских сказок [Чорос-Гуркин 1926].
В 30-40-ые годы XX века началась активная публикация для массового читателя произведений фольклора, особенно сказок и эпических сказаний. Следует отметить собирательскую деятельность алтайского писателя П.В. Кучияка (1897 - 1943 г.г.), прекрасно знавшего родной фольклор. В 1935 — 1936 г.г. он воспроизвел в самозаписи основной свой репертуар, унаследованный им от деда Шонкора Шунековича - талантливого сказителя и от бабушки Баргаа Кучияковой — одаренной сказочницы. Позже он стал ездить по селам Шебалинского и Онгудайского аймаков. Материалы, собранные П.В. Кучияком во время этих поездок, были опубликованы на русском языке в переводе и литературной обработке московской писательницы А.Л. Гарф в двух книгах [Кучияк 1939], [Кучияк 1948]. Тексты сказок, если судить по списку сказочников, отправленному в письме П.В.Кучияка А.Л.Гарф от 17 июля 1937 года, были записаны от известных
сказочников и сказителей: Ивана Мироновича Сабашкина - уроженца Шебалинского аймака; Казак Кокпоевой, проживающей в Усть-Канском аймаке в с. Экинур; Озочинова Такши из с. Ело Онгудайского района; Кыргызакова Кармана из с. Артыбаш Турачакского аймака; Николая Улагашевича Улагашева, проживающем в Салгандинском сельсовете Чойского аймака (AM 286). Позднее П. Кучияк еще несколько лет записывал обширный репертуар сказок и сказаний кайчи Н. Улагашева, часть из них была издана под литературной редакцией собирателя, благодаря чему он впоследствии стал знаменит на весь Алтай [Улагашев 1945]. В одном из писем П. Кучияк в 1937 г. сообщал, что им было записано от сказочников более двухсот текстов (AM 286). В рукописном фонде Института алтаистики им. С.С. Суразакова (прежнее название - Институт гуманитарных исследований Республики Алтай (ИГИ РА) хранятся только 8 текстов сказок (ФМ 179) и некоторые из них (тексты -№ № 2, 3, 5, 13, 24, 41) вошли в наше издание алтайских сказок в серии «Памятники фольклора народов Сибири и дальнего Востока» [Садалова 2002]. Если обратиться к переписке писателя с А.Л. Гарф в 1937 - 1938 годы, то можно понять в каких сложных обстоятельствах шла подготовка к изданию переводов на русский язык алтайских сказок в московском Детгиздате, когда с них требовали доказательств подлинности народных текстов, характеристику на благонадежность П.В.Кучияка, отзывов со стороны Ойротского облисполкома и т.д., из-за чего он готов был согласиться на то, чтобы книга вышла под фамилией только переводчицы (AM 286).
Хотя в текстах в записи П.В. Кучияка ощущается литературная редакция речи и стиля сказочников, которая определялась в свое время целями популяризации, по ним можно судить о ряде оригинальных сюжетов изустной сказки. «Сказки Кучияка», как их называют, обрели широкую известность не только у русских читателей, но и у самих алтайцев.
Нам удалось записать варианты этих сказок уже в 80 — 90-е гг. XX века у нескольких исполнителей, которые свое знание рассказываемых ими
сюжетов сказок связывали со сборниками сказок П.В. Кучияка, т.е. сказки Кучияка 30 — 40-х г.г. сформировали некий вторичный пласт бытования отдельных сюжетов алтайской сказки и, что еще важно, актуализировали общественный интерес к сказочной традиции.
В 40-е же годы собиранием сказок занимался учитель и музыкант-самоучка Т.С. Сыркашев (1904 - 1942 г.г.), он неоднократно выезжал за пределы Горного Алтая - в села Алтайского края, Кемеровский области алтайцам-телеутам (ФМ 55 а-и). Т.С. Сыркашев сам был родом из телеутов. Он увлеченно собирал сказки, сказания, йотировал народные песни, состоял в переписке с академиком Ю.М. Соколовым - председателем секции народного творчества Союза советских писателей, консультировался в письмах с профессором Института этнографии АН СССР И.Н. Винниковым (ФМ 54 к).
Только в записи Т.С. Сыркашева сохранился оригинальный текст популярной сказки «Сан-Ару» в исполнении Н. Улагашева на туба-диалекте [Садалова 2002, с. 322-338]. От Н.Улагашева же им записаны сказки: «Дьаманак», «Ак-Каан», «Кёкин-Эркеш», «Ак-Бий», которые хранятся в архиве Института алтаистики им. С.С.Суразакова наряду с отдельными текстами сказаний, собранных Т.С. Сыркашевым от разных исполнителей: «Коо-сары атту, Сары-Ббкб маатырлу, кара jopro атту Караты-Каан» («Ездящий на стройном чубаром коне, имеющий богатыря Сары-Бёкё, вороного иноходца Караты-Каан»; «Килин' кара атту кббркий Бараган-Каан» («Кёркий Бараган-Каан на бархатистом вороном коне» (ФМ 54 в); «Мурат» (вариант сказания «Козюйке и Баян-Слу») (ФМ 54 з).
В 40-50-ые годы сказки были записаны и позднее опубликованы в числе образцов диалектных текстов северных алтайцев - челканцев, кумандинцев, туба - известным тюркологом Н.А. Баскаковым, жившим на Алтае в годы Великой Отечественной войны во время эвакуации Московского педагогического института. В его сборниках материалов, опубликованных позднее: «Диалект черневых татар (туба-кижи)» [Баскаков 1965]; «Диалект
кумандинцев (куманды-кижи)» [Баскаков 1972]; «Диалект лебединских татар-челканцев (куу-кижи)» [Баскаков 1985], помещены тексты, записанные самим исследователем и студентами-филологами Горно-Алтайского педагогического института (ныне госуниверситет) в северных районах Алтая: Майминском, Чойском, Турочакском.
Несмотря на то, что в ряде случаев сказки в этих сборниках даны в виде фрагментов, данные издания вносят важный вклад в общее представление о сюжетном репертуаре алтайской сказки, а также являются одним из первых опытов в становлении научной текстологии и практики двуязычных изданий алтайских сказок.
Со времени создания научно-исследовательского института истории, языка и литературы (ныне Институт алтаистики им. С.С. Суразакова) под руководством фольклориста С.С. Суразакова (1925 - 1980 г.г.) было развернуто целенаправленное собирание материалов по всем фольклорным жанрам, включая сказки. Стали проводиться комплексные экспедиции в отдаленные районы Горного Алтая (Кош-Агачский, Улаганский), были выявлены талантливые народные исполнители. Помимо экспедиционных записей фонд сказок архива Института пополнился материалами, которые присылались собирателями - энтузиастами и учениками национальных школ.
В начале 60-х г.г. XX в. были опубликованы небольшие сборники фольклорных текстов, в том числе в два из них были включены сказки [Тюхтенев 1962], [Суразаков 1963]. Печатались они и в сборниках с литературно обработанными текстами, которые предназначались для широких читательских кругов.
К настоящему времени в фольклорном архиве Института алтаистики сложился значительный фонд сказок в виде рукописей, фонозаписей и отдельных видеозаписей. В последние десятилетия, особенно в связи с подготовкой томов серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока», собиранию сказок было уделено особое внимание.
Продолжая традицию Н.А.Баскакова по двуязычным изданиям, Е.П. Кандаракова опубликовала фольклорный сборник на челканском диалекте алтайского языка и русском языке, в который вошли и сказки [Кандаракова 1988].
Количество исследований, посвященных алтайским сказкам, невелико. В свое время у академика А. Шифнера, написавшего предисловие к собранию В.В. Радлова, сложилось впечатление, что сказки алтайцев заимствованы из репертуара других народов [Радлов 1866]. Такое мнение можно объяснить тем, что в публикации были представлены сказки, в которых преобладали повествования на международные сюжеты. С накоплением материала выявилось многообразие не только сюжетного материала, но и жанрового состава алтайских сказок.
Надо отметить, что некоторые стороны анализа сказок были намечены в работах С.С. Суразакова. Например, в учебном пособии для студентов "Алтай фольклор" содержится общая характеристика алтайских сказок и предлагается их жанровая классификация, а также уделяется внимание системе персонажей. Здесь же автором приводится обширный библиографический материал [Суразаков 1975]. Исследователя особо интересовала проблема взаимодействия эпических сказаний и сказок. В статье "Связь алтайского эпоса с другими жанрами фольклора" [Суразаков 1982, с. 56-63] он рассматривает данную проблему в связи с полемикой о происхождении эпоса и ставит под сомнение мнение о том, что алтайский эпос возник из трансформации жанра сказок. Исследователь возражал против такой однозначной трактовки происхождения эпического жанра и отмечал, что присутствие сказочных элементов является результатом взаимодействия и взаимопроникновения данных жанров.
Накопленные материалы, включая многоплановые целевые записи, создали основу для научной систематики алтайских сказок. В своей монографии «Сюжеты и стиль алтайской волшебной сказки» М.А. Демчинова (Толбина) рассматривала вопросы специфики и поэтики жанра
алтайских сказок [Демчинова 2003]. На примерах начальных, медиальных, финальных формул и других художественно-изобразительных средств с полной характеристикой с точки зрения структуры и содержания она определила их функциональное значение. Отдельные главы посвящены сюжетному составу волшебных сказок, а также повествовательному искусству сказителя Т. А. Чачиякова; на примере разновременных записей его текстов дается сопоставительный анализ изобразительных средств сказания и сказки, раскрывая стабильность блока поэтических средств и пределы их варьирования.
Нами алтайская сказка изучалась в аспектах ее исполнения в обрядовой культуре алтайцев, взаимосвязи с мифами, сказаниями, песнями в контексте бытования и развития во времени [Садалова 2003]. В своей работе для выяснения статуса сказки в алтайской исполнительской традиции и ее специфики мы обобщили и систематизировали фольклорные, этнографические факты и свидетельства, зафиксированные исследователями и собирателями, а также собственные наблюдения. Бытование сказки в единой этнофольклорной культуре и ее сосуществование с другими фольклорными жанрами определили особенности самого жанра алтайской сказки. С целью выявления последовательности формирования алтайской сказки в контексте других фольклорных жанров, мы обратились, в частности, к структурно-семантической методике. На примере группы сказок, имеющих сюжетные параллели в смежных жанрах (таковы сказочные, мифические и эпические повествования о чудовище Дьелбегене), мы определили их структурно-семантические типы и проследили основные этапы сложения их исторического развития для выяснения и разграничения общих и отличительных моментов в сюжетике сказок, эпоса и мифов. Данная методика анализа помогла нам проследить изменения структур элементов и произведений в целом в зависимости от жанра "от простого к сложному путем количественных накоплений и качественных скачков, с эпизодическими возвращениями к более раннему состоянию" [Садалова
2003, с. 4.]. Выделение элементарных сюжетов произведений, которые являются архаичной основой сюжета, дало возможность более конкретно рассмотреть механизмы развития жанра. Нами, например, было обращено внимание на аналогичные принципы усложнения текста в эпических сказаниях, что позволяет четче выявить отличительные моменты в сказке и эпосе, или убеждают в общности черт в сюжетосложении разных жанров.
Изучение текстов с песенными вставками при помощи частичного применения структурно-семантической методики было необходимо для выяснения роли песенных вставок в сюжете. Так как неразрывность текста сказки с песней или, наоборот, отсутствие необходимости появления песенной партии героя, или неидентичность содержания песен в разных жанрах сказки, в свою очередь, позволили проанализировать эти сказки с точки зрения их исторического развития. Повествовательной контекст песенных вставок - в сказках предопределили своеобразие их художественно-поэтической системы, поэтому была необходимость охарактеризовать художественно- стилевые средства этих песен.
В 2001 году в серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» СО РАН вышел том алтайских народных сказок [Садалова 2002], подготовленный нами при участии К.М. Макошевой. Кроме подготовки и переводов текстов с языка оригинала на русский язык, мы составили комментарии к текстам, словари, указатели и написали вступительную статью. В процессе подготовки тома «Алтайские народные сказки» нами были исследованы все научные издания сказочных текстов, записи сказок в архивном фонде Института алтаистики им. С.С. Суразакова. С целью включения в том современных записей сказок и изучения этнобытования этого жанра с середины 90-х гг. XX в. нами было предпринято несколько самостоятельных поездок и участие в комплексных научных экспедициях по районам республики (1984, 1986, 1988, 1992 гг.).
Представление всего комплекса материалов алтайских сказок обусловило выработку определенных подходов к текстам для включения их в
издаваемый том. Основными критериями послужили содержательность, художественная ценность данных текстов, их популярность и распространенность в народе. Таковыми текстами, например, оказались сказки: 1. «Летучая мышь» о летучей мыши, которая не подчинилась ни хану зверей под предлогом, что она - зверь, бегающий по земле; ни хану птиц под предлогом, что она - птица, летающая по небу птица; 2. «Лисичка» о лисичке, которая, став воспитанницей старика со старухой, обокрала все их запасы, 3. «Башпарак» о герое, который одурачил самого страшного чудовища Алтая - Дьелбегена; 4. «Созвездие Семи Каанов» о неугомонных всесильных братьях, которые не давали никому спокойно жить ни на земле, ни на небе и были за это наказаны, превращены в созвездие семи братьев; 5. «Ырысту» о мальчике, который с помощью духа («хозяина») Алтая наказал своих обидчиков; 6. «Тангзаган» о герое, которому за помощь доброму духу была подарена жена небесного происхождения, но из-за зависти людей к ее красоте он потерял ее навсегда; 7. «Сан-Ару» о золовке, обижаемой злыми снохами; 8. «Аргачи и Мекечи» об удачливом и неудачливом братьях-антиподах; 8. «Дьарым-Кулак» о маленьком шкодливом герое и другие.
Помимо этого мы соблюдали и другие принципы отбора. Во-первых, исходя из самого материала, посчитали необходимым отразить все жанровые разновидности алтайской сказки, а также тексты, которые демонстрируют наиболее яркие жанровые особенности, например, тексты с песенными вставками. Во-вторых, для нас было важным показать историю записей сказок, особенно в период расцвета собирательской деятельности, поэтому включили, как яркий пример сказки этого периода, записи и самозаписи собирателя П.В. Кучияка. Согласно этим же соображениям, в томе представлены тексты 40 - 50-х, 60 - 70-х гг. XX в., хотя уровень записей того времени не всегда отвечает современным требованиям их аутентичного фиксирования. Но тем не менее они представляли собой оригинальные сюжеты, которые в современном бытовании уже не встречаются, например, такие тексты: «Как три кюлюка слова испугались», «Лисичка и Ёскюзек».
Часть этих текстов записаны под диктовку. Следует оговорить, что собиратели не вносили свои правки, а просто следовали традициям литературного языка и механически писали полные глагольные формы и окончания вместо стяженных, не везде соблюдали фонетические особенности произношения исполнителя. Мы же, в свою очередь, при расшифровке современных записей, в тех случаях, когда стяженные формы могли оказаться непонятными для читателя, восстанавливали подразумеваемое окончание глаголов, деепричастий в квадратных скобках, например: айлан(ып) (кружась). В других случаях ранние тексты сохраняют особенности прежней орфографии, например, ]олуккан вместо ]олыккан, кбчуруп — кбчурип, коркушту вместо коркышту и т.д.
В том включены тексты, записанные не только от известных сказочников и сказителей, но и от менее известных, если их тексты характеризуются хорошей сохранностью народной речи и художественной содержательностью.
В соответствии с принципами Серии, тексты отражали этнодиалектные особенности сказок. С учетом того, что в алтайском языке сохраняются диалекты кумандинцев, челканцев, тубаларов, телеутов, теленгитов (в конце 90-х гг. XX в. они обрели статус малочисленных народов), в томе опубликовано по одному и более текстов как образцы перечисленных диалектов. При этом обращалось внимание не только на демонстрацию языковой специфики диалектов, но и на органичное расширение наших знаний о народной сказке, так как считает алтайский фольклорист С.С. Суразаков, основой всех диалектных сюжетов послужил общеалтайский фольклорный фонд.
Несмотря на многоплановость задач, тексты расположены в строгой жанровой последовательности, в комментариях дан широкий контекст каждой сказки, что способствовало композиционной цельности и содержательности изданного тома.
Большую помощь для понимания основ научного перевода оказали первые научные переводы сказок Н.А. Баскакова [Баскаков 1965], [Баскаков 1972], [Баскаков 1985], а также двуязычное издание текста героического сказания «Маадай-Кара» С.С. Суразакова [Суразаков 1973] и том алтайских героических сказаний серии «Памятники фольклора Сибири и Дальнего Востока» [Казагачева 1997], подготовленный З.С. Казагачевой под редакцией В.М. Гацака. В поисках адекватного перевода отдельных слов и выражений мы обращались к словарям: «Словарь алтайского и аладагского наречий тюркского языка» [Вербицкий 1884], «Древнетюркский словарь» [Наделяев 1969], «Ойротско-русский словарь» [Баскаков 1947].
В переводах мы учитывали и разножанровость текстов, и индивидуальные особенности оказывания (более 20 исполнителей, см. Указатель имен исполнителей текстов), следуя при этом единым принципам перевода всех текстов, с учетом общих мест, изобилия устойчивых формул, парных слов и т.д.
Относительно парных слов следует заметить, что они представляют собой отражение исторического влияния монгольского языка, например: амыр-энчу, эрмек-куучын [Монгол-орос толь, 1957]. Они являются тавтологическими парами: амыр (монг.), энчу (алт.) — в значении:«мир, покой». Но в алтайском языке такой повтор понимается как устойчивое словосочетание, передаваемое синонимичными словами, что и было отражено в переводах: амыр-энчу - «мир-покой», эрмек-куучын - «речь-беседа».
Согласно принципам графической передачи национальных слов, оставленных в русском тексте без перевода, в данном издании, как и в томе «Алтайские героические сказания» [Казагачева 1997] при написании алтайских слов не были показаны удвоенные гласные: чёчёй (чббчдй), тажур (таэюуур), арчи (аарчы). Исключение составили слова с удвоенными гласными, в которых при сокращении меняется значение слова, например: каан - «хан», кап - «кровь».
В связи с тем, что в алтайском языке отсутствует грамматическая категория рода, принадлежность отдельных мифологических персонажей (Дьелбеген, Албын) к женскому полу выяснялась по содержанию текста, ибо эти существа традиционно считаются представителями мужского пола.
В алтайских текстах употребление глаголов 3-го лица при обозначении движения {барган, jypyn ийтир) одинаково обозначает и то, что герой может идти пешком, и то, что он может ехать на коне. В каждом случае действие героя уточнялось, исходя из содержания национального текста в целом. В отдельных текстах оригинала действия героя передаются через разные временные формы глаголов (возможно, это оговорки сказочника), в переводах приводилась одна временная форма. При определении единственного и множественного числа мы также исходили из контекста.
Том «Алтайских народных сказок» был снабжен Примечаниями и комментариями, в которых дана систематизация вариантов, а также указателями: Указатель имен эпических и мифологических персонажей, Указатель топонимов, Указатель имен исполнителей текстов, Указатель имен собирателей текстов, Указатель мест записи публикуемых текстов, Указатель сюжетных типов; и Словарем непереведенных слов.
Таким образом, изучение жанра сказок нами продолжено и в данной работе и, несомненно, будет привлекать внимание специалистов и в дальнейшем, ибо в сказке сохранились комплесные основы архаического фольклора.
Цели и задачи исследования. Алтайская сказка бытует в единой этнофольклорной культурной традиции. Имея собственную жанровую нишу, тем не менее, она несет в себе отражение многогранных проявлений древнейших обрядов и взаимовлияния с другими фольклорными жанрами, что активно повлияло на особенности жанра алтайской сказки. Исходя из этого, определены цели и задачи настоящего диссертационного исследования.
Основной целью исследования является изучение исполнения алтайской сказки в контексте обрядовой культуры и в сопоставлении со сказительством в системе архаичных религиозных традиций, прежде всего, шаманских представлений. Для достижения этой цели потребовалось решить следующие задачи:
- рассмотрение функции исполнения сказок;
- сопоставление традиции сказочного и эпического исполнительства с
обрядовой и шаманской практикой.
Другой важной целью диссертационного исследования является систематизация и классификация всего сказочного фонда для комплексного представления о сюжетном составе алтайских сказок. Для чего потребовалось решение соответствующих задач, а именно:
проведение типологизации сюжетов алтайских сказок с международными сюжетами, сюжетами сказок родственных тюрко-монгольских народов;
выделение общих международных сюжетов, локальных и заимствованных сюжетов, контаминированных сюжетов;
- проведение сравнительного анализа существующих вариантов
отдельных сюжетов для выяснения специфики алтайских сюжетов;
- выявление на примере общего сюжета для сказки и сказания их
отличительных и общих аспектов.
Не менее важной целью диссертационного исследования стал анализ поэтических особенностей алтайской сказки. В связи с чем, решались следующие задачи:
- анализ классических традиционных формул (начальных, медиальных и
финальных);
- выявление поэтических формул и лексики с этноязыковыми
характеристиками;
- сопоставление разновременных записей с их стилевыми особенностями.
Материалом диссертационного исследования явились издания алтайских сказок, эпоса и мифов, выходивших со второй половины XIX века до настоящего времени, в том числе двуязычный текстологический сборник
алтайских народных сказок, подготовленный нами [Садалова 2002], и
архивные фонды Института алтаистики им. С.С. Суразакова. Для
исследовательского анализа нами были привлечены собственные
магнитофонные записи, свои экспедиционные дневники и записи ответов
носителей фольклора на специальный вопросник (в период с 1984 по 2005 гг.
были обследованы районы Горного Алтая, телеутские села в Кемеровской
области, сомоны Западной Монголии). Исполнительские и сюжетно-
поэтические особенности алтайских сказок проанализированы с
привлечением фольклорно - этнографических источников диалектных сказок алтайских субэтносов: кумандинцев, челканцев, телеутов, тубаларов, теленгитов; других тюркоязычных народов Южной Сибири: тувинцев, хакасов, шорцев, а также бурят, калмыков и западно-монгольских народов.
Методологические принципы диссертации. В диссертационной работе основным методом исследования стал сравнительно-исторический. Использование этого метода обусловлено тем, что сказка представляет собой полистадиальное явление, в котором нашло отражение несколько исторических фаз развития данного жанра фольклора. При этом сказка сохраняет стабильную структуру, сложившуюся в течение исторических эпох,
начиная с простых исходных основ, формируясь в широком контексте всей этнофольклорной традиции при тесных контактах с другими жанрами фольклора.
Для нашего исследования важными являются теоретические работы: А. Н. Веселовского [Веселовский 1989], В.М. Жирмунского [Жирмунский 1970], Н. Рошияну [Рошияну 1974], В.М. Гацака [Гацак 1989], Б.П. Кербелите [Кербелите 2001], С.С. Суразакова [Суразаков 1985], А.Ш. Кичикова [Кичиков 1992], СМ. Каташева [Каташев 1974], Д.Я. Адлейбы [Адлейба
1991], М.А. Демчиновой [Демчинова 2003], Е.Э. Хабуновой [Хабунова 2007]. Г.Р. Хусаиновой [Хусаинова 1999]; наблюдения и выводы ряда специалистов по фольклору и этнографии сибирских тюрков: Д.К. Зеленина [Зеленин 1929], Н.П. Дыренковой [Дыренкова 1949], Л.Э. Каруновской [Каруновская 1935], Л.П. Потапова [Потапов 1946], Е.М. Тощаковой [Тощакова 1978], В.Е. Майнагашевой [Майнагашева 1976], П.А. Троякова [Трояков 1969], A.M. Сагалаева [Сагалаев 1989] и других.
При типологизации текстов нами использовались данные международного указателя сказочных сюжетов Аарне - Томпсона (AT) [Thompson 1961], указателя турецких сказок Эберхарда - Воратавы (ЕЬ. -Во.), [Eberhard, Boratav 1953], сравнительного указателя сюжетов восточнославянских сказок (СУС) [Бараг 1979] и указателя структурно-семантических типов волшебных сказок, составленного Б.П. Кербелите [Кербелите 1991].
Научная новизна работы. Впервые алтайская народная сказка изучается в комплексном сочетании анализа проблем: форм этнобытования, сюжетного состава, поэтических и стилевых особенностей, в связи с чем, приведен обрядовый контекст бытования алтайских сказок в сопоставлении с традициями сибирских тюрков и западных монголов в тесной взаимосвязи со сказительской практикой. В диссертационном исследовании также впервые с учетом широкого контекста исторического развития жанра алтайской сказки проведена систематизация всех ее жанровых разновидностей, охарактеризованы их поэтико-стилевые особенности.
Основные положения, выносимые на защиту:
- в исполнительской традиции сказок выделены разные типы
отношения к исполняемому тексту произведения, которые отразили в себе
разные этапы развития сказки;
- алтайская сказка исполнялась в системе древних обрядов: в зимний
период, похоронно-поминальным обряде, культовом почитании хозяина
тайги во время охотничьего сезона и осеннего сбора орехов с целью
магического очищения и противостояния негативным стихиям и для магического воздействия на духов гор, чтобы расположить их себе;
в соотношении повествования сказочника (сказителя) и шаманского действия отмечены реликтовые аспекты древнего обрядового функционирования алтайской сказки и сказания;
при систематизации основных жанровых разновидностей алтайских сказок выделены: мифы-сказки и сказки о животных, волшебные, бытовые и новеллистические сказки, сказки о глупом черте, кумулятивные (формульные сказки), анекдоты, хотя во многих случаях обнаруживается их жанровая нерасчлененность, свидетельствуя не только о древних синкретических чертах жанра, но и о незаконченном процессе жанрообразования алтайской сказки;
в своей основе сюжетный состав алтайских сказок восходит к древним обрядовым мотивам, обрядовым рассказам, что способствовало формированию специфических черт части текстов, так, особенностью локальных сюжетов волшебных сказок является то, что в них отмечаются элементы мифов и мифологических рассказов о демонических существах;
при сравнительном анализе вариантов отдельных сюжетов выясняется, что в сюжетном составе алтайских сказок представлено многообразие контаминации различных сюжетов, при этом основным звеном, позволяющим соединиться сюжетам, близких по тематическому содержанию, является однотипный герой;
одним из важных составных частей в развитии сюжета сказок являются характеристики пространства при посещении героем верхнего или нижних миров;
- алтайским сказкам характерны традиционные формулы: начальные,
медиальные и финальные, которые несут в себе, кроме жанровых
характеристик сказки, также и национальную специфику; финальные
формулы многих алтайских сказок связаны с содержанием сказки и носят
этиологический характер, которые отсутствуют в новеллистических и
бытовых сказках; большое разнообразие в алтайских сказках представляют медиальные (серединные) формулы, которые дополнительно разделены на фабульно необусловленные и фабульно обусловленные);
- текстологический анализ разновременных записей одного из сюжетов свидетельствует о существовании особых стилевых механизмов передачи текста, сохраняемых основ сказки, но в то же время при каждом новом исполнении текст подвергается влиянию ситуации записи текста, что придает особые черты каждому новому тексту в его живом бытовании.
Теоретическая и практическая значимость. Диссертационное исследование алтайской сказки является новой ступенью в изучении и классификации всего репертуара сказочного фонда, сопоставленного с опубликованными и полевыми записями сказок в контексте других жанров с привлечением материалов сибирских тюрков и западно-монгольских народов. Работа выполнена с учетом актуальных требований современной фольклористики. Результаты работы могут быть использованы при создании каталогов алтайской и других тюрко-монгольских сказок, при дальнейшем изучении поэтики и стиля тюрко-монгольских сказок, в сравнительном изучении текстов сказок и сказаний. Основные выводы диссертационной работы могут найти применение в учебно-методических пособиях по алтайской филологии и этнолингвистике.
Апробация работы. Диссертация обсуждена на расширенном заседании кафедры алтайского языка и литературы Горно-Алтайского государственного университета и рекомендована к защите в диссертационном совете по специальности 10.01.09 - Фольклористика.
Основные положения и выводы диссертации изложены в 34 публикациях общим объемом более 30 п.л. Наиболее важные положения опубликованы в трех монографиях, трех текстологических изданиях, 6 статьях в журналах из перечня, утвержденного ВАК, а также докладах и выступлениях на международных и всероссийских конференциях, в числе которых: Международный симпозиум «Аборигены Сибири: проблема исчезающих
языков и культур», Новосибирск, 1995 г.; Международный семинар по переводу тюркского эпоса, Анкара (Турция), 1997 г.); Международная конференция «Алтай и Центральная Азия: культурно-историческая преемственность», Горно-Алтайск, 1998 г.; Международный симпозиум «Сибирь в панораме тысячелетий», Новосибирск, 1998 г.; Ежегодная международная конференция по алтаистике «Роль женщины в монгольском мире», Вальверберг (Германия), 2001 г.; Международная конференция «Письменное наследие тюрков», Кызыл, 2003 г.; Международный съезд востоковедов, Москва, 2004 г.; Ежегодная международная конференция по алтаистике «Мир Алтая», Кембридж (Англия), 2004 г. и др.
Структура исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, содержащих по пять (первая глава) и четыре параграфов, заключения и библиографического списка использованной литературы, включающего 192 источника, приложения с указателями. Общий объем - 307 страниц машинописного текста.
Терминологические определения сказки, единство репертуара сказочников и сказителей
Предваряя анализ материала, кратко остановимся на алтайском термине, обозначающем жанр сказки - "чдрчдк". В северных районах республики Алтай встречаются диалектные вариации данного термина: "чдрчдк", "чдрчдд", "шьдршдк" I "шъдрждк". В Кош-Агачском районе представители теленгитского диалекта на просьбу рассказать сказку Г чдрчдк"/, откликались так: Чдрчдк айдарга ба? Табышкак айтсын деп турган туру не. "Рассказать "чдрчдк"! А, значит, "табышкак" рассказать", хотя в остальной части Алтая словом "табышкак" обозначается жанр загадок. Термин "табышкак" происходит от слова "табар" (находить, придумывать, рассказывать то, что приходит на ум) и, наверное, поэтому приложим в обоих случаях.
Для именования небольших по объему мифологических, кумулятивных сказок о животных у северных алтайцев бытует термин "кычаш шьдршдк" ("короткая сказка"). Для разграничения в жанровом отношении сказку от героического сказания ("кай чдрчдк" - т.е. "чдрчдк", исполняемый горловым пением - каем) фольклористами принят термин "тегин чдрчдк" (простая/прозаическая сказка). На наш взгляд, такая дифференциация оправдана, поскольку при собирании сказок нам часто приходилось уточнять для информатора, что нас интересует "чдрчдк", который не сопровождается горловым пением, т.е. "теггт чдрчдк".
Исполнителей сказок алтайцы называют чдрчдкчи, но особенностью алтайских исполнителей сказок является то, что они имеют много общего с исполнительством героических сказаний.
При этом у всех исполнителей эпоса в репертуаре зафиксировано много сказок, а у всех сказочников есть определенный набор сюжетов героических сказаний. Например, сказки записаны у знаменитых сказителей Алтая: Н. Улагашева, Ш. Шунекова, И. Сабашкина, А. Калкина, А. Чунижекова, А. Туймешева, Т. Чачиякова, Н. Ялатова. С большим удовольствием сказки исполняли и женщины-сказительницы: К. Кокпоева, Е. Таштамышева, Н. Черноева.
В 80-е годы в связи с возобновлением научно-комплексных экспедиций Института, а также в результате наших частных поездок по районам Республики Алтай и Кемеровской области были открыты новые сказочники: Д. Курусканова, В. Майманова, Д. Сунюшев, М. Сумачакова, П. Чештанова. Многие из них исполняют наравне со сказками некоторые героические сказания в прозаической передаче. Среди своих учителей они непременно упоминают имена не только сказочников но и сказителей-кайчы. Хотя нужно сказать и о том, что есть исполнители сказок, которые не имели в своем репертуаре тексты сказаний, к которым мы относим: П. Чештанову, М. Алтайчинов, В. Майманова, которая утверждала, что она исполняет сказки репертуара отца - сказителя, но сама рассказывала именно прозаические тексты сказок и т.д.
Достаточно много письменных свидетельств осталось о творчестве сказителя и сказочника Н. Улагашева (1861-1946 г.г.). Своим учителем он признавал легендарного сказителя Кабака Тадыжекова, который ездил по всем урочищам Алтая и, где бы ни останавливался, рассказывал сказки и пел каем сказания. В шестнадцатилетнем возрасте Н. Улагашев потерял зрение, сказывание сказок и исполнение эпоса стали его профессиональным делом. На вопрос писателей П. Кучияка и А. Граф, сколько же сказок он знает, Улагашев ответил: "Сказаний - три десятка, а сказок, пожалуй, более сотни" (ФМ337).
По признанию сказительницы К. Кокпоевой, многие сказки она переняла из репертуара отца и старшего брата Кылчана. Она сама начала рассказывать сказки с двенадцати лет. Исполняла любую сказку, так как она считала, что сказки не могут быть одна хорошей, другая - плохой (ФМ 241а (4)). Одна из бывших слушательниц сказительницы - ее племянница М. К. Анышева сообщила нам: Ол баладан кос J OK болгон, je ончо немени бойы эдер, кбктдндр, талкан куурар, кирлу бе, ару ба деп айакта сууны билип ийер, кдсту ле немедий. Бис, бала-барка ого болужатаныс, суу экелерис, талканга арбаны эзерис, онон ло чбрчдк куучындазын деп сураарыс «Она от рождения была слепая, но сама выполняла все работы: шила, жарила ячмень; даже различала, чистая ли, грязная ли вода в посуде, будто все видела. Мы, ребята, помогали ей, приносили воду, просеивали ячмень для талкана, потом просили рассказать сказки. Так она нам, голодным детям, в тяжелые годы войны все время сказки рассказывала" (ФМ 452).
Творчество сказителя А. Г. Калкина в алтайской фольклористике широко освещено [Суразаков 1985], [Шинжин 1984], [Казагачева 1997], [Суразаков 1973]. Главным его учителем был отец, который был сказителем, хотя Калкин встречался и с Н. У. Улагашевым, и многими другими сказителями. При этом сказитель тексты сказок, преданий и песен не считал второстепенными жанрами и все время подчеркивал, что он не только сказитель, но и знаток прозаических текстов и песен.
Не менее интересно творчество другого сказителя Т. А. Чачиякова. Своим учителем он называл К. Сахарова, сказки и сказания которого слышал в детстве, будучи вместе с родителями в числе сосланных в Казахстан алтайцев в 30-е годы. Он отмечал, что К. Сахаров и сказания, и сказки исполнял каем. Т. Чачияков не пел каем, но большинство своих сказок, в основном, волшебных, как и сказания, он исполнял ритмизированной прозой (МНЭ 32).
Д. К. Сунюшев в детстве слышал сказки и сказания прославленных сказочников и сказителей своего урочища - Кичеека и Баака: Ол балдар Кичеектин чдрчбктдрин коркышту суур болгон. Андый чдрчдкчи бисте база болбогон "Особенно дети любили сказки Кичеека. У нас такого сказочника больше не было" (МНЭ 29(1)). Сам он начал рассказывать сказки, будучи в армии, где вместе с ним служили несколько парней-алтайцев. После армии Д. К. Сунюшев устроился в селе кузнецом, где и проработал до пенсии. В его кузницу часто собирались ребята, "помогали" ему работать, затем слушали сказки. Несомненно, творчество этого сказочника могло представить большой интерес для исследователей. Нам приходилось встречаться с ним дважды, за один из вечеров он рассказал более двадцати сказок, исполнил два сказания в прозаическом изложении (ФМ 385, 452 ). Но, к сожалению, наше намерение записать весь его репертуар не осуществилось, сказочник в 1994 году скончался.
Сказочники, имена которых выяснены в последние десятилетия, во многом продолжают алтайскую традицию, хотя их репертуар ограничен небольшим количеством сюжетов. И все они в ряду своих учителей называют сказителей. Так, Д. С. Курусканова рассказывала сказки, которые слышала от своей бабушки, или от известного сказителя среди северных алтайцев - Г. Сумачакова [Кандаракова 1988, с. 14].
О типах отношений к сказке
Важной особенностью бытования алтайских сказок является то, что параллельно с иронично-шутливым восприятием исполнения сказки и происходящих в ней событий — более привычным для сказковедов иных регионов - существует другой тип отношения сказочника (слушателя) к сказке - серьезное восприятие исполнения сказки и вера в реальность происходящих в ней событий.
Серьезное отношение сказочника к сказке, т.е. его утвердительную позицию, убедительно раскрыл Н. Рошияну в своей работе "Традиционные формулы сказки" [Рошияну 1974] с точки зрения исторического развития функционирования инициальных, медиальных и финальных формул. Нам бы хотелось отметить существование подобного явления на материале алтайских сказок, так как возможно, что живая традиция их бытования может расширить отдельные теоретические выводы исследователя. Приведем ряд примеров инициальных формул из жанра сказок о животных: 1) Озо Алтайда "Раньше на Алтае" (МНЭ - 38(80)); 2) Алдында чайык чыккан бу Алтайга "Раньше на этом Алтае поднялся потоп" (МНЭ - 38(27)); 3) Je6pen бйдд Алтайда, кырлу сынду тайгада "В древнее время на Алтае, на горном хребте тайги..." (ФМ - 345(2)); 4) Озо-озо, озогы бйдд, jep-тен ери jan ы будерде, Алтайдын усти суу болгон. Албаты-joH, ан -кут ас болгон "Давно-давно, в давнее время, когда земля и небо образовались, Алтай был весь покрыт водой. Народа-племени, зверей и птиц было мало" (ФМ - 64 (2)); 5) Бу та чын болгон, та тдгун болгон, онызы чынын айдып болбозым. Озо, азыйда дйлдрдд, Алтайда, качан бастыра ан -куштар кижинин тилиле куучындажып турган тужында "Это то ли правда, то ли неправда, не могу точно об этом сказать. Давно, в ранние времена на Алтае, когда все звери-птицы разговаривали на человеческом языке..." (РФ - 126 (1)). Вышеуказанные примеры мы расположили по мере их нарастания от простой формулы до развернутой, от установки на достоверность до промежуточной формулы: "то ли правда, то ли неправда", потому что именно таким представляется развитие формул сказки от архаичных к более поздним. С точки зрения поэтики данные формулы достаточно хорошо проанализированы в работе М.А. Демчиновой (Толбиной) [Демчинова 2003, с. 55 - 92]. В частности, объясняется смысл употребления в начальных формулах алтайской волшебной сказки конкретно-географического термина «Алтай», в котором Алтай представляется сказочной землей и образ этой сказочной земли сливается с конкретным образом реального локализованного пространства [Демчинова 2003, с. 60]. Действительно, под словом «Алтай» сказочники имели в виду конкретный и поэтический образ четко очерченного жизненного пространства сказочного героя, за пределами которого была чужая территория, где его ожидают разного рода опасности. Помимо этого через формулу с установкой на реальность локальной территории, сказочник с самого начала сказки выражал свое серьезное отношение к происходящим событиям в сказке. Таким образом, большая часть начальных формул алтайских сказок имеет функцию оценки серьезности и веры в то, что рассказывается в сказке. Это наблюдается и в некоторых финальных формулах (речь о финальных формулах пойдет ниже).
Серьезное отношение к сказке, кроме элементов поэтики (начальных и конечных формул), также может проявляется в высказываниях о сказке. Так, в одном из них выражаются определенные правила рассказывания сказок: Чдрчбкти каэюы ла киэюи айтпас. Ол оны кетейпе, ]аман неме эдип салар. Чдрчдкти айдып билер ле киэюи айдар, айдып билбес болзо, айтпас. Чдрчбкти тугезе айдар керек. Кижинен угала, айтпас. Чдрчдкти бойы билер керек. Оны ]аман айдарга japa6ac. Онын учун оны ас улус билер. «Сказку любой человек не расскажет. Не то (сказка) где-нибудь (его) подкараулит и сделает плохое. Сказку рассказывает тот, кто может рассказать, кто не может, тот не берется. Сказку нужно рассказывать до конца. Ее не рассказывают, услышав от кого-то. Сказку нужно знать самому. Поэтому нельзя ее рассказывать плохо. Поэтому сказку немногие знают" (МНЭ 12 (4)). Содержание таких высказываний говорит не только о серьезности отношения к сказке, но и о вере в ее магическое значение.
Установка на достоверность рассказываемых событий в сказке отмечается и в тех комментариях, оценках-суждениях, которые сказочник делает по ходу своего рассказа. Так, например, во время исполнения сказки «Дьелбеген и Оскюс Уул» (ФМ 356 (4)) сказочница осуждает отца, который готов отдать своего ребенка чудовищу Дьелбегену на съедение, чтобы самому спастись: Кайткан кижи буї Бойынын балазын кгтебес! «Что за человек! Как своего ребенка не жалко?». Во время исполнения сказки одна из слушательниц посочувствовала отцу: А кайда ла борза, Зелбеен jun салар болбайсын. Онын учун балазын берип]аткан «Наверное, куда бы он не подался, Дьелбеген все равно бы его съел. Поэтому и отдает ребенка». Закончив рассказывание сказки, она сама удивленно полуспрашивает-полуутверждает: Ол Зелбеендер коп неме болбайсын, канча ла блтурзе, ойто табыл кел туран "Видать, этих Дъелбегенов много, сколько их не убивают, они все равно появляются" (ФМ 356 (5)).
Другой исполнитель сказки о красавице сороке восклицает: Анайдарга japa6ac не, ол ]айзаннын эмеени не "Нельзя же ей так делать (клевать навоз), она ведь была женой зайсана" (МНЭ 38(26)).
Сказочник Д. К. Сунюшев, рассказывая о находчивом герое - Аргачы, эпизод встречи героя с представителями невидимого мира комментирует так: «Видимо, он их язык знал» (ФМ 385).
Сюжетный состав алтайских сказок
В связи с тем что специфика национального фольклора проявляется в сюжетном составе каждого жанра, в этой главе мы обращаемя к характеристике сюжетного состава алтайских сказок.
Впервые научная тематическая классификация сюжетного состава алтайских сказок была представлена С.С. Суразаковым [Суразаков 1975], который выделил сказки о животных, сказки о борьбе с мифологическими животными, волшебные сказки, социально-бытовые сказки, детские сказки.
В связи с подготовкой томов алтайского корпуса в серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» в сборе, систематизации и изучении алтайских сказок наступил следующий этап. В период подготовки текстов тома «Алтайские народные сказки» [Садалова 2002] мы получили подробную консультацию литовского сказковеда, профессора Б.П. Кербелите и систематизировали все тексты сказок, которые хранятся в рукописном фонде архива Института алтаистики им. С.С.Суразакова по сюжетным типам в соответствии с международным указателем Аарне - Томпсона [Thompson 1961]. В результате систематизации алтайские сказки по основным жанровым разновидностям нами были классифицированы следующим образом: мифы-сказки о животных, - сказки о животных, волшебные, богатырские сказки, бытовые и новеллистические сказки, сказки о глупом черте, кумулятивные (формульные сказки), анекдоты.
Исходя из этого соотношения с международным репертуаром сказок в указателе Аарне - Томпсона, в каждой жанровой разновидности нами выделены три группы сюжетов: 1) локальные, аналогии с которыми в фольклоре других народов неизвестны; 2) соответствующие сказкам международного репертуара; 3) заимствованные из репертуара других народов. Мифы-сказки о животных
Первую группу представляют мифы-сказки о животных («COOJEIH — чбрчбктбр»), выделенные отдельно на основе их генетической связи с мифологическими рассказами о животных, в которых отразились тотемические рассказы, охотничьи поверья и т.д. Совпадения жанров мифа и сказки о животных наблюдаются в этиологических объяснениях повадок животных, особенностей их внешнего вида и т д. Так, мы узнаем, почему именно так кричит та или иная птица: например, синичка зовет весну и кричит: «.Тыл, кел!»(«Приходи, год!») (МНЭ 38 (27), ФМ 82 (11)). В другой сказке "Коростель" ("Талтар") (ФМ 71 (1), 77, 179 (2) повестуется о том, как коростель в числе других птиц и зверей должна была помочь перекочевке каана, но проспала: Ай-Каанды кдчуружетени сагышка кирди, аайы-бажы J OK коркуды. - Je, кату буткен Ай-Каан бажымды менин кезер jam, тынымды менин узер туру - талтар сагышка кдчтиреле, талбып турген учты. Анча-мынча болбоды, Ай-Кааннын азый іуртьта jedun келди, айландыра кбрбр болзо: албаты-улус та J OK, ак мал да кбрунбейт, ай канату куш та учпаит, эш немезии JOK ээн кара Алтай болды...кбруп турза, тунке саска эки ]ашту кунан ]ылкы туэюуп калтыр. Ай-кааннын эки ]алчызы ]ал-куйругынан тудуп: -Та-рт, та-рт! — дежип, кыйгырыжып турганы ол эмтир. Кунанды састан чыгарарга, талтар болыжарга сананды... Бажын кддуруп кдрбр болзо, jaan саал эмчек бткбн, эки кбскб кан чагылган, кайыш камчызын]аный соккон, ак-сары аттын белин каиыштыра минген Ай-Каан келип]ат. Оны кбргбн талтар эдер немезин таппай калды, ары-бери jyzypdu, арга-суме]ок болды. Залчыларга бткбнип кыйгырды: -Бажынан тарт, чадынан та-рт, та-рт, та-рт! Ол куннен бери Ай-Кааннан коркыган талтар туркаары састагы кунанды чыгарарына болужып турган болып: -Бажынан та-рт, чадынан та-рт, та-рт! — деп кыйгырып jypzenu ол болды. «Он вспомнил, что надо было помогать перекочевке Ай-Каана, очень сильно испугался. - Ну, рожденный жестоким Ай-Каан голову мою отрубит, жизнь мою оборвет, - коростель, погруженный в [такие] мысли, размахивая [крыльями], быстро полетел.
Не прошло много времени, он долетел до прежнего дьурта Ай-Каана, огляделся вокруг: ни людей, ни белого скота не видно, ни одна лунокрылая птица не летает, был лишь опустевшая черная земля без ничего... увидел, что в болоте застряла двухлетняя кобылица. Два слуги Ай-Каана, [оказывается], схватили ее за гриву и хвост: -Та-рт, та-рт! - кричат, оказывается. [Коростель] решил помочь вытащить кобылицу из болота... [Затем] он поднял голову и увидел, что едет Ай-Каан на бело-сером коне, от тяжести спина его коня прогнулась, размахивает он ремнем-плеткой, глазаего кровью налились, большая борода его за плечи откинута, усы его ниже груди отросли. Увмдев его, коростель не знал, что делать, туда-сюда забегал, спасения-выхода не было. [Тогда[ он, подражая слугам, стал кричать: - За голову та-рт, за ноги та-рт, та-рт, та-рт! С того дня коростель, напуганный Ай-Кааном, будто помогает вытянуть кобылицу из болота: - За голову та-рт, за ноги та-рт, та-рт, та-рт! — постоянно так кричит, оказывается» [Садалова 2002, с. 82-86].
В сказке «Обида марала» («Ан тарынганы») (ФМ 82 (13), 179 (4)) марал обиделся за то, что его не выбрали зайсаном, и так долго плакал, что под его глазами появились две отметины. В сказке о золотом павлине в исполнении сказителя А.Г.Калкина рассказывается о том, как павлин стал зайсаном и захотел женится, все птицы посоветовались и выбрали ему в жены сороку. Через некоторое время после замужества нарядная сорока стала тайком улетать в заброшенное стойбище; павлин ее выследил. Оказалось, что она тайком клюет навоз, павлин от нее отказался. С тех пор сорока стала очень осторожной [Садалова 2002, с. 72-73].
Этот текст относится к числу наиболее распространенных мифов-сказок, хотя в отдельных вариантах отсутствуют эпизоды об отказе золотого павлина жениться на кукушке и кедровке. Но также бытуют самостоятельные сюжеты об отказе павлина жениться на кедровке - ФМ 384(8); на кукушке - ФМ 384(7). Известен один вариант сюжета (РФ 126 (1)) о том, как бог (кудай) наказал кедровку за то, что она утаила новость о богатом урожая кедровых орехов на Алтае.
В целом данный текст является ярким примером того, как содержание сказки напрямую связано с этиологической концовкой повадок сороки.
Все локальные сюжеты мифов-сказок в международных сюжетах не встречаются, кроме двух текстов: AT 120 «Как мышь вошла в год» [Садалова 2002, с. 92 - 96], AT 222 А «Летучая мышь» [Садалова 2002, с. 90 - 92]. Например, сюжет сказки «Как мышь вошла в год» относится к числу текстов центрально-азиатского фольклора, рассказывающих о включении того или иного персонажа в двенадцатилетний животный календарный цикл, в котором каждому году соответствует то или иное животное.
Учитывая тот факт, что разные жанровые разновидности сказок и их сюжетные фонды формировались в разные эпохи, мифы - сказки восходят к наиболее древним пластам первобытной мифологии.
Традиционные формулы алтайских сказок
В характеристике поэтико-стилевых особенностей алтайских сказок, в связи с тем, что основные поэтико-изобразительные средства алтайских волшебных сказок (эпитеты, сравнения, гиперболы) более подробно рассмотрены в работе М.А.Демчиновой (Толбиной) [Демчинова 2003], в данной части своей работы мы уделили внимание характерным для всех жанровых разновидностей алтайских сказок классическим традиционным формулам: начальным, медиальным и финальным, которые содержат в себе, кроме жанровых характеристик сказки, также и национальную специфику.
Начальные формулы в алтайских сказках в основном не развернуты. Мифы-сказки и сказки о животных очень часто начинаются с изложения ситуации. Бир ан чы кижи jypmazan «Жил один охотник» [Садалова 2002, с. 98, 99]. Тулку ле туруйна кдрушпес «Лиса и журавль недолюбливают друг, друга» [Садалова 2002, с. 102, 103]. Алтын-тонус деп куш болгон «Была такая птица — золотой павлин» [Садалова 2002, с. 72, 73]. Иногда текст может начинаться без вступления, как бы с середины действия: Чычкан келип, ]ылчыдан- сурады: — Зылга мени алаар. «Мышь пришла и попросила у Дьылчы: — Примите меня в год!» [Садалова 2002, с. 92, 93]. Пары чок ан нар чыгылышып алдылар « Собрались [однажды] все звери» [Садалова 2002, с. 96 - 97]. Отдельным текстам мифов-сказок и сказок о животных свойственны: 1.Указание временной отдаленности, происходящих в сказке действий: Озодо койон ло агас эки карындаштар болгон «Жили давно два брата — заяц и горностай» [Садалова 2002, с. 76, 77]. 2.Указание на конкретную местность Алтай: Алтаида Ай-Каан деп кааи jypmazan «На Алтае жил каан Ай-Каан» [Садалова 2002, с. 82, 83]. Алтаида j арганат деп куш]уртады «На Алтае жила птица летучая мышь» [Садалова 2002, с. 90, 91]. Начальные формулы волшебных сказок по содержанию более обширны, хотя как и в мифах-сказках и сказках о животных есть особый разряд сказок, не имеющих зачина, начинающихся сразу с завязки или небольшой экспозиции, или же «сказочники, отказавшись от красочных зачинов, прибегают к очень короткой формуле, сливающейся с завязкой, развивающей сюжетное действие» [Толбина 1990, с. 8]. Например, Уч карындаш болгон, эне-адазы J OK «Жили три брата, без матери, без отца» [Садалова 2002, с. 152, 153]. Вир катап Оскузек деп анчы андап-куштап jypepde, ого тулкучек туштап бартыр «Однажды, когда охотник по имени Ескюзек охотился на зверей-птиц, оказывается, встретилась ему лисичка» [Садалова 2002, с. 248, 249].
В большинстве текстов короткие формулы представляют слияние указаний места и времени. Например, Мынан озо Алтаида... «Раньше этого на Алтае...» [Садалова 2002, с. 258, 259]; Сурекей озодо Алтаида... «Очень давно на Алтае...» [Садалова 2002, с. 232, 233]; Озодо Алтаида... «Раньше на Алтае...» [Садалова 2002, с. 238, 239].
Есть некоторые тексты, в которых начальная формула подчеркивает правдоподобие происходящих в сказке событий. Одним из таких текстов является «Кайчи-Мерген»: Мынан- озо-озо бітдрдд, та каэюы киреде болгон болбогой, удаган ла ой болор, Алтаида Кайчы-Мерген деп кижи jypmazan «Раньше, чем в давние-давние времена, неизвестно, в какое время это было, наверное, давно это было. На Алтае жил человек по имени Кайчи-Мерген»[Садалова 2002, с. 126, 127]. Весьма примечательно наличие формулы в отдельных сказках северных алтайцев, которым присуща особая архаичность. Например, кумандинская сказка «Шестиглазая Карагыс» начинается так: Пурун-пурун полтыр... «Давным-давно это было...» [Садалова 2002, с. 172, 173] или челканская сказка «Алтын-Каньпюк» имеет начальную формулу Пурун-пурун полтыр. Пурунанын алдында, пурунанын ойондо Ак-Каан нъаткан «Давным-давно это было, оказывается. Раньше давнего, по ту сторону давнего, жил Ак-Каан» [Садалова 2002, с. 200, 201]. Более полная формула имеется в новеллистической челканской сказке «Паклан-Тас и Талмыс», которая также записана у северных алтайцев: Пурун-пурун полды, пурунанык ар йенде, эменин ар йенде, пурунанын пер йенде... «Давным-давно это было, по ту сторону прошлого, по ту сторону давнего, по эту сторону прошлого...» [Садалова 2002, с. 338, 339].
В приведенных формулах понятие времени пурун (в переводе «давнее», «прошлое») представляется как нечто материальное, осязаемое.
Формула пурун, обозначающая временной отсчет, совпадает с начальными формулами героических сказаний северных алтайцев и схожа с формулами шорских сказок и сказаний. Значение слова burun на древнетюркском языке означает: прежде, раньше, сначала, начавший [Наделяев 1969, с. 126].
Встречаются тексты с развернутыми начальными формулами, которые более характерны героическим сказаниям. Например, сказка «Санаа-Мерген», представляющая собой разрушенный текст богатырской сказки, начинается: Кдлдткдлу кара тайга эдеггшде, кумак сайлу кара суунын japadbmda, кара jopzo атка минген Караты-Каан jypman jammbi «У подножия тенистой черной горы, на песчаном берегу родника жил Караты-Каан, ездящий на вороном иноходце» [Садалова 2002, с. 306, 307].
Большинство новеллистических сказок, так же, как и волшебные сказки, начинается почти сразу с изложения сюжета или же начальная формула весьма краткая: Мынан ары Алтайда «Раньше этого времени на Алтае».
Финальные формулы многих алтайских сказок связаны с содержанием сказки и носят этиологический характер. Особенно это относится к мифам-сказкам и сказкам о животных, и части волшебных сказок. Например, в сказке «Лягушка и муравьи» объясняется внешний вид муравьев: Онон ло бери чымалылардын ичи кезе тартылганы онон улам болгон дежет «С того случая у муравьев животы перетянуты, говорят» [Садалова 2002, с. 82, 83]. Своеобразно раскрыто поведение журавля, обиженного на лису: Эмди туруйна тулкуди корзоло: «Т-у-у-к! Ту-у-ук!» — деп кыйгырып божобос. Улгер аайынча болзо: «Турбай ого, бар дедим. Тутсам ла, улуунди берерим» — деп арбап турганы дежет «Теперь журавль, когда увидит лису: «Т-у-у-к! Ту-у-ук!» — кричит не переставая. По юлгеру. «Уходи, не стой там. Поймаю, достанется тебе», — так он ругается, говорится» [Садалова 2002, с. 106, 107]. Волшебная сказка «Кайчи-Мерген» также заканчивается формулой этиологического характера, подытоживающей текст: Онон бери кижи тындулардын тилин билбес болуп калган дийт «С тех пор человек перестал, понимать язык животных, говорят» [Садалова 2002, с. 136,137].
М.А. Демчинова (Толбина) этиологические формулы в алтайских волшебных сказках характеризует следующим образом: «Очевидно, в них усматривается взаимодействие сказок со сказками о животных, мифами. В содержание таких формул входят объяснения повадок животных, птиц, происхождение небесных светил, особенностей поведения персонажей (разных духов, человека), которые имеют связь с содержанием сюжета» [Толбина 1990, с. 8]. Новеллистическим и бытовым сказкам этиологические формулы не присущи.
