Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Логико-гносеологический анализ 11
1 . Аспекты рассмотрения проблемы 11
2. Доктрина и миф 16
Глава 2. Индоктринация и идеология: исторический аспект 22
1. Эллинизм 22
2.Средние века 26
3.Возрождение 39
4.Новое время 44
4.1 .Тюдоровский миф 46
4.2. Т. Карлейлъ, С. Смайльс 59
4.З.Ф. Ницше 73
4.4.Психология и социология XIX-XX вв 76
5.Новейшее ВРЕМЯ 83
5.1.Марксизм 83
5.2.Психоанализ 88
Глава 3. Бытииствование индоктринации 91
1. Индоктринация и религия 91
2.Политика и индоктринация: социализация или пропаганда? 103
3. Педагогика: воспитание или индоктринация? 117
Заключение 140
Библиография 146
Введение к работе
Современность выдвигает новые требования к этико-философскому дискурсу, старые проблемы появляются в новом обличий. Попытки сформулировать идеалы гражданского общества сплошь и рядом оборачиваются демагогией. В новых неожиданных контекстах весьма сложно четко отделить ситуацию требовательной нравственной ответственности, высокое искусство риторики, с одной стороны, от недопустимого морализирования, с другой.
В кризисные моменты развития общества особенный интерес представляют защитные механизмы, создаваемые социумом, для того чтобы удержаться в зыбкой реальности. Кризис всегда сопровождается экзистенциальным страхом, который настойчиво требует вербализации, или сопровождается реакциями агрессии или ухода. Способы рационального выражения подсознательных фобий, как индивидуальных, так и групповых, существенны для бытийствования нравственности. Современные условия развития социума представляют из себя благоприятную почву для превращенных форм нравственности. Индоктринация выступает как одна из неадекватных, но распространенных квазирациональных реакций на переживание невыносимости бытия. Человечество существует в стихии индоктринации, но особенности ее функционирования изучены недостаточно. В обществе, где активно функционирует риторика, где развит социальный институт образования, (будь то Древняя Греция или современная Россия), всегда бытийствует индоктринация. И здесь исключительно важно обладать четкими критериями отделения риторики как культуры речи от риторики как индоктринации, то есть овладения сознанием людей во имя корыстных целей под видом образования.
Вопрос о вербальных компенсациях кризиса важен для понимания не только нравственной ситуации современности, но и самой философии: почему одни эпохи развития философской мысли видят главную задачу в формулировке эффективных этических постулатов, а на некоторых других этапах развития философии практически никто не интересуется самой проблемой, и этическая проблематика отодвигается на второй план.
Индоктринация обычно рассматривается с точки зрения обыденного сознания, не подвергаясь этическому анализу. Практика широкого, но неотрефлектированного употребления понятия «индоктринация» в философской литературе и отсутствие его анализа в нашей философско-этической традиции делает актуальным обращение к заявленной теме и в практическом плане.
Методологические основы и теоретические источники исследования Степень научной разработанности проблемы
Термин «индоктринация» используется современной англоамериканской философией педагогики и понимается как внушение установок и догм таким образом, чтобы исключить критическое восприятие со стороны учеников.1 Понятие индоктринации имеет тенденцию теряться в ряду схожих - морализирование, лицемерие, ханжество, поучение - и отсутствует в русскоязычной как научной, так и справочной литературе. В подавляющем большинстве случаев, индоктринация рассматривается либо с позиций обыденного сознания, либо в специальных работах по прикладной этике, не подвергаясь философско-этическому анализу. Авторы ограничиваются описательными и эмпирическими констатациями или подменяют анализ эмоциональной оценкой. Индоктринация не становилась предметом специальной философской рефлексии не только в отечественной, но и в англоязычной литературе.
Имплицитно тематика индоктринации, и связанных с ней понятий ханжества, лицемерия, морализирования, была актуализирована уже в древности, в античной традиции. Древнегреческая литература, начиная с V-VI вв до н.э., обращавшаяся к нравственному учительству в лирике, жанру наставительной элегии (бичующие ямбы Архилоха, Симонида, Гиппонакта, творчество элегика Тиртея, ставшее символом поэзии, воодушевляющей перед битвой, и более поздние «Сатиры» и «Послания» Квинта Горация Флакка, язвительные эпиграммы Марциала и Ювенала). В Древней Индии - это традиции этики джайнизма, а также «Бхагавадгиты» и «Артхашастры». В Древнем Китае нравственное учительство интересовало школы легистов (фа-цзя), моизм, даосизм, конфуцианство.
Библейская традиция, порицающая формализм в нравственности, - букву, которая «мертвит» (фарисейство как лицемерное благочестие, стремление представить мораль как набор прописных истин), отчетливо тематизировала моральную ущербность таких практик, как морализирование и индоктринация. Мыслители нового и новейшего времени, даже заявляющие о своем нахождении вне религиозного дискурса, по существу наследуют этот библейский пафос. Стремление к подлинной, а не формальной, добродетели прослеживается в теоретических построениях французских просветителей XVIII века. Порицают морализирование Ф. Ницше, К. Маркс, 3. Фрейд. Современная этика и философия образования по существу продолжает пользоваться инструментарием, предложенным данной традицией.
XX век, становление средств массовой коммуникации и их использование в политике (тоталитарные пропаганда и агитация) и в экономике (реклама) дали новый импульс к исследованию индоктринации в широком смысле слова. Попытка осмыслить индоктринацию в рамках социальной психологии XIX-XX веков привели к ее интерпретации в качестве компенсирующего механизма и таким образом к признанию ее жизненно важной функции - адаптации человека к быстро изменяющемуся миру, потоку информации и т.д., вербализации «сценарной установки». Психологи и социологи с конца XIX- начала XX вв. разрабатывают феномен индоктринации в специальных теориях. Особенно интересны в этом плане исследования, посвященные пропаганде, внушению и суггестии. В аспекте агитации и пропаганды и внедрения доктрины в массовое сознание тема представлена в работах таких социологов и философов, как Г. Тард, Г. Лебон, Т. Адорно, Э. Канетти, В. Райх. Понятия суггестии и контрсуггестии глубоко разработаны Б.Ф. Поршневым и его последователями. Индоктринация толкуется, например, как «внушение идей» (В.Вундт, С. Московичи, В. Бехтерев и др.)
Современная западная философская мысль концентрируется на «боязни индоктринации» вообще, на боязни какой-либо моральной «оценки». Причем эта боязнь столь же неотрефлектированна, как и само понятие индоктринации.
В русской традиции особый интерес к рассматриваемой тематике возникает также на рубеже XIX-XX веков (работы Л.Н. Толстого, Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, Н.И. Кареева; характерна также актуализация «первоисточников» морализма — трудов Т. Карлейля и С. Смайльса, массовой «павленковской» серии и т.д.).
Пока в нашей литературе проблема индоктринации по существу не исследуется. Немногочисленные современные российские исследователи, занимающиеся данной тематикой (например, О.С. Соина, В.А. Прокофьев), рассматривают данный феномен в русской этической мысли как данность, онтологически имманентную национальному менталитету.
Научная и практическая значимость работы
Цель исследования состоит в том, чтобы выявить смысл понятия «индоктринация», включить это понятие в словарь русской этики, рассмотреть его как одну из составляющих в понятийном ряду «морализирование», «пропаганда», «идеология» и др. Для реализации поставленной цели следует решить следующие задачи:
1.Проследить оттенки изменения смыслов понятия
«индоктринация», реконструировать генезис представлений о нем;
2.Выявить эвристические возможности термина «индоктринация» в русском этическом дискурсе;
3.Определить своеобразие существования изучаемого нравственного явления в различных сферах - религии, политике, педагогике и т.д.;
Продемонстрировать функционирование феномена индоктринации в некоторых показательных исторических ситуациях;
5.Охарактеризовать функциональное поле индоктринации и выявить ее роль в общественной жизни;
Объект исследования - риторический дискурс.
Предмет исследования — специфические особенности и противоречия риторического дискурса, которые возникают в процессе образования.
Методологическая основа исследования
В диссертации главным образом использован классический философский метод рефлексии, позволяющий как тематизировать индоктринацию, так и раскрыть условия возможности ее преодоления.
Поскольку понятие индоктринации бытийствует в англоязычной философской традиции, в методологическом плане необходимо учесть тот стилистический контекст, в котором это понятие функционирует. Британская школа философствования пережила стилистический «ренессанс» в конце Х1Х-начале XX века в работах Дж. Э. Мура, который обратился к естественному, повседневному языку как основному орудию философствования. Что касается движения от абстрактной терминологии к естественному языку в этике, то подобные тенденции наблюдаются и в русской философской традиции (В. С. Соловьев, Н.А. Бердяев, а также М.К. Мамардашвили, Н. Н. Трубников, Э.В. Ильенков и др.).
Решение поставленных задач определяется последовательным проведением следующих методологических принципов:
- принципа историзма. Индоктринацию необходимо проследить в историческом контексте, что показано на материале истории создания тюдоровского мифа в Англии XV века и «черной легенды» в России и Европе, представляющей «методологический стандарт» при описании сюжетов, связанных с монголо-татарским нашествием.
- принципа целостности человеческой деятельности, соединяющей в себе познание, оценку и практику. Этический анализ в работе строится с использованием методов структурно-функционального анализа и диалектики инверсии (превращенных форм и оборачивания метода). Индоктринация рассматривается как механизм компенсации, превращенная форма воспитательного воздействия;
- принципа комплексного подхода к рассмотрению нравственных феноменов.
Теоретической основой работы являются труды зарубежных и отечественных исследователей в области социальной философии, культурологи, этики, истории, психологии.
В ходе исследования сформулированы следующие научные положения, выносимые на защиту: - введение понятия «индоктринация» в русский этический дискурс позволяет глубже осмыслить целый ряд сложных нравственных проблем в сфере образования, религии и политики, так или иначе связанных с передачей и усвоением знаний и ценностей; функциональное поле индоктринации может быть охарактеризовано как поле морализирования, специфическим образом связанное с многообразными процессами как формального, так и информального образования; индоктринация раскрывается как превращенная форма нравственного поступка в сфере образования.
Научная новизна исследования состоит в следующем: - понятие индоктринации введено в русский этический дискурс и выявлены его эвристические возможности в соответствующих контекстах; прослежены оттенки изменения смыслов понятия «индоктринация», реконструирован генезис представлений о нем; - определено своеобразие существования изучаемого нравственного явления в различных сферах - педагогике, религии, политике, и т.д.; - продемонстрировано функционирование феномена индоктринации в некоторых ключевых исторических ситуациях; - охарактеризовано функциональное поле индоктринации и выявлена ее роль в общественной жизни и в развитии личности; -установлены ключевые факторы, актуализирующие индоктринацию.
Практическая значимость исследования
Результаты диссертационного исследования могут быть применены для развернутого контент-анализа существующих учебных программ и пособий, а также средств массовой коммуникации.
Теоретическая значимость результатов диссертационного исследования заключается в том, что определено возможное поле понятия «индоктринация» как морального явления в сфере образования, религии и политики, раскрыт смысл понятия «индоктринация» в русскоязычном этическом контексте, осуществлено систематическое этическое исследование данного понятия.
Рекомендации по использованию результатов диссертационного исследования
Результаты исследования могут быть использованы в программах гуманитарных дисциплин при разработке разделов, посвященных этике, философии образования, педагогике, социальной философии, культурологии, в разработке спецкурсов по проблемам взаимоотношений личности и общества, по дискуссионным вопросам истории. Теоретические положения диссертации могут быть положены в основу методик контент-анализа существующих учебных программ и пособий, а также средств массовой коммуникации.
Апробация исследования
Положения и результаты исследования были представлены автором в докладах на Международных, Всероссийских и межвузовских конференциях: Молодежь и нравственное здоровье общества: проблемы выживания и развития. (СПб., 1997), "Ребенок в современном мире" (СПб., 1999), "Диалог в образовании" (СПб., 2001), «Права молодежи и нравственное здоровье общества» (СПб., 1999). Результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры эстетики и этики в 2004 году, практические материалы и результаты исследования использовались на занятиях по курсу «Связи с общественностью» со студентами 2 курса ИВЭСЭП в 2003-2004 учебном году.
Структура диссертации
Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии, включающей 215 наименований, из них 27 на английском языке.
Аспекты рассмотрения проблемы
В классической философской традиции морализирование определяется как "оценка тех или иных общественных явлений, основанная не на анализе объективных закономерностей развития действительности, а на абстрактных идеалах и пожеланиях. Такая оценка, выносимая без понимания сущности явления, бывает обычно следствием неправомерного распространения принципов и критериев морального сознания на те области практической и теоретической деятельности людей, где применение только их явно недостаточно. При этом научное познание действительности, понимание законов ее развития подменяется субъективными представлениями о желаемом ходе событий, нравственным негодованием, когда эти события развиваются вопреки намерениям моралистов" 1. Более современный "Энциклопедический словарь по этике" трактует термин морализаторство как " понятие, применяющееся для обозначения такой позиции при вынесении моральной оценки или нравственного проучения, которые по тем или иным причинам вызывают сомнение в их этической оправданности"
В современной этике морализирование также описывается как явление, подменяющее (вместе с идеологизацией) современную нравственность. Так, В. С. Библер определяет морализирование как "поспешное, неорганичное, не укорененное в культуре расщепление нравственных перипетий, только-только начинающих формироваться, насущных XX веку, их на корню высыхание в однозначные, не в моем сознании рожденные, случайные, судорожно заимствованные моральные предписания"3.
Второй порок нашей нравственности - идеологизация (подмена или подчинение нравственности идеологии). Идеология для В. С. Библера - "возбужденная, жесткая межиндивидуальная система стереотипов, устроенная так, чтобы, во-первых, представить некий частный групповой интерес как всеобщее веление самого бытия (природы, истории, бога... " Вторая цель идеологизации - уничтожение и уничижение враждебной идеологии. Автор выделяет 4 черты, с необходимостью присущие идеологии: 1.Мимикрия одновременно и под бытие, и под мышление, таким образом, отделение сознания от бытия; 2."Слипание" личных и коллективных предубеждений. Следовательно, нет ни подлинной личности, ни действительной общности; 3.Отсутствие способности к рефлексии, самоанализу, элементарному сомнению; 4.Невозможность восприятия других форм мышления и бытия. Следовательно, сокращение количества форм духовной культуры. Действуя совокупно, морализирование и идеологизация "забивают нравственные начала в их зародыше".
Рассмотрим феномен морализирования как реакцию на определенные социальные и культурные "подвижки", используя концепцию Ю. М. Лотмана, сформулированную в работе "Культура и взрыв". "Взрыв" и "постепенное развитие" - это процессы, происходящие в синхронном пространстве и обеспечивающие, соответственно, новаторство и преемственность, причем "агрессивность" одного из них не заглушает, а стимулирует существование противоположного (так, например, "антиромантизм" Бальзака - Флобера соседствует с расцветом романтизма у Гюго). Таким образом, это позволяет говорить о морализировании и этике роскоши как явлениях, обеспечивающих сохранение традиции и творческий поиск.
Индоктринация, являясь синонимом морализирования, нуждается в рассмотрении как нравственный феномен.
Возможно рассмотрение индоктринации с точки зрения основных философских дисциплин. Онтологически индоктринация как моральный феномен имеет право рассматриваться в рамках фундаментальной сферы философского знания, но возможности будут невелики, так как феномен амбивалентен, погружен в повседневность, и потому проигрывает при "вырывании" из контекста. Бытийствование индоктринации приходится вычленять во множестве сфер, уходя от чисто философских методов в область прикладной этики.
С позиций гносеологии изучение феномена индоктринации более обоснованно. Здесь возможно рассмотрение индоктринации как процесса восприятия идей, происходящего по особым законам мышления, обсуждение возможности искусственного конструирования доктрины и методов, с помощью которых можно заставить ее функционировать, механизмов ее принятия. Эта область в XX веке вызывала непреходящий интерес в силу своей практической значимости, данный аспект особенно широко изучается в психологии масс.
Аксиология даст возможность обсудить ценность той или иной доктрины, ее моральную допустимость, оправданность ее применения, нравственную оценку ее последствий.
Почему же представляется насущным рассмотрение данного феномена и каким образом следует его изучать? Как уже было сказано, термин этот относительно нов, содержание его разрабатывается при широком использовании полидисциплинарного подхода. Этика, психология, педагогика, социология, политология - все эти науки вполне обоснованно включают данное понятие в свой терминологический аппарат. Этика обосновывает свои претензии тем, что собственно "индоктринация" является в определенной мере эрзацем, субститутом понятия " морализирование", педагогика утверждает, что данный термин был использован в сфере педагогики. Психологи распространяются о необходимости изучения процесса "внедрения доктрины" и о действии его на человеческое сознание. Вероятно, наиболее эмпирически подходят к этому вопросу политологи и социологи: их интересуют польза и вред, приносимые индоктринацией, а также способы воздействия доктрины на население, равно как и возможности продуктивной работы с ней.
Как и всякое явление, индоктринация может быть рассмотрена в двух аспектах: историческом (генетическом) и типологическом. Какой же из ракурсов предпочесть? Не будь индоктринация столь амбивалентным феноменом, принадлежи она к определенной и единственной предметной сфере, то предпочтение, несомненно, следовало бы отдать типологическому подходу. В данном случае более конструктивными кажутся попытки описать индоктринацию в ее "филогенезе", а затем перейти к выводам и обобщению на базе эмпирического материала, ибо цель индоктринации - свести переживаемый хаос в единство космоса. Говоря языком феноменологии, индоктринация лежит в сфере отношений человеческого множества и причастна к каждому из человеческого множества, следовательно, к Некто (то есть самобытие индоктринации недостижимо, так как индоктринация обращена не к себе).Итак, предмет нельзя рассматривать путем изучения его наличного бытия, но лишь изучать сущностную связь со всем бытием или отношение ко всему бытию.
В частности возможна связка особой активности "доктринерской работы" с классификацией эпох, выстроенной М. Бубером. В работе "Проблема человека" он выделяет эпохи бездомности и обустроенности. Первая не имеет общей картины мира: она мозаична, фрагментарна. Люди в подобной ситуации испытывают "антропологический страх". Эпоха обустроенности характеризуется редукцией, упрощенностью, стремлением "каталогизировать" окружающий мир, и именно на этом этапе как нельзя более уместной оказывается доктрина.
Доктрина и миф
Наиболее упрощенный и схематичный вариант создания и действия доктрины можно представить следующим образом. "Заказчиком" может выступать как индивидуум (крайне редко), так и сообщество лиц. Учитывая объективные обстоятельства, сложившуюся ситуацию и желаемый результат, "заказчик" обращается к "вдохновителю" - человеку, разрабатывающему центральный образ, "ядро" доктрины. Инспиратор -автор идеи, непосредственной разработкой деталей будет заниматься группа создателей. В идеальной модели создания доктрины заказчик одновременно будет инспиратором, что обеспечит максимальную смысловую насыщенность и "жизнеспособность". Чем больше посредников (связующих звеньев) в "трио" заказчик - создатели — вдохновитель, тем меньше вероятность ее успеха: при длинной коммуникативной цепочке утрачивается ряд первичных смыслов и появляются сторонние элементы (как результат воздействия субъективного фактора). "Ядро" доктрины - образ, имидж. Какой бы абстрактной изначально она ни была, в каждом отдельно взятом социуме она будет "работать" только при наличии некоего "идеального героя", вокруг которого группируются остальные идеи доктрины (например, за отвлеченную идею конституции никто не выступит, если не будет реального ее " гаранта").
Социум, руководствуясь современной ситуацией, определяемой уровнем жизни, духовными запросами, включенностью в коммуникации с другими этносами, существующими предрассудками, мифами, архетипами, творящими сознание людей, выдвигает ряд требований к доктрине. Все они зависят от ситуации, но, так или иначе, могут быть отнесены к: 1 .Рациональным; 2.Эмоциональным; Каждый из этих элементов с необходимостью присутствует в доктрине, а приоритетный определяется эпохой и социально-экономическими условиями данного общества (рациональный или же псевдорациональный элемент характерен для нового и новейшего времени).
Наконец, под "средствами" подразумевается инструментарий, "набор", используемый для распространения доктрины: это средства агитации и пропаганды.
Итак, в центре доктрины находится мифический образ. Чем же доктрина отличается от мифа? Как механизмы они созданы для функционирования, взаимодействия с различными типами мышления: рациональным и мифологическим соответственно. Но это не предлог для разделения универсумов данных понятий. Так как в зоне пересечения данных понятий (а она существует, ибо мифологическое и рациональное мышление несамодостаточны) находятся те мифические личности, которые, будучи отобранными рациональным образом попадают в механизм доктрины.
Апелляция только к человеческому ratio не будет столь эффективной, если в доктрину не интраполированы элементы мифа. Так, К Г.Юнг, наверное, сказал бы о невозможности подобного конструирования без включения архетипов. С позиции теории коллективного бессознательного, доктрину можно считать актуальной, если она использует один или более архетипов. Современные мифы рациональны по форме, но содержательный их план мало чем отличается от пещерных повествований наших предков. Человечество сейчас верит во многое: в равенство, возможность построения справедливой социальной системы, превосходство какой-либо нации и т.д. Отношение к подобным конструктам в современной ситуации постмодерна неоднозначно: можно вспомнить теорию метанарративов Лиотара. Отсюда и тезис А. Ф. Лосева: "...всякая критика ее/мифологии/ есть всегда только проповедь иной, новой мифологии".1
И миф, и доктрина конкретны, так как отражают, вбирают в себя человеческий опыт. Так же, как и у доктрины, у мифа есть законы его создания.
Оба эти феномена идут к единой цели разными методами. Первичная их задача - управление поведением человека без применения грубой силы и тем самым программирование длинных цепей неожиданных событий. Но, несмотря на кажущуюся прогнозируемость, миф, равно как и доктрина, выполняет консервативную функцию, сохраняя строго определенный набор стереотипов, живучесть мифа /доктрины обусловлена возможностью включать в свой состав определенные новые тенденции, используя их " под маской" уже освященных традицией. В этом и состоит диалектика мифа.
В силу долговременного характера действия приемлемо выделение мифа как способа трансформации психических феноменов в культурные. Безусловно, залогом успеха доктрины будет служить соотнесенность (но, в отличие от доктрины, на иррациональном уровне) с первичными признаками мышления - антропоморфизмом и символизмом.
Антропоморфизм при создании доктрины учитывается двояко. "Ядро", смыслосодержащая доминанта доктрины, включает в себя образ человека (тут раскрывается предельно широкий спектр возможностей — от Хольгера Датчанина , который обязательно пробудится от векового сна, до "И principe" Н. Макиавелли). С другой стороны, доктрина не только антропоморфна по содержанию, она " антропоморфизирует" массу.
Л. Леви-Брюль применительно к мифу говорит о законе "мистической партиципации" (3. Фрейд определяет это как " либидинозные связи"). Подобным же образом доктрина сильна, когда ей сопричастны.
Символистический элемент при конструировании доктрины присутствует всегда. Стихия языка слишком изменчива. Еще Платон определил существование истин такого рода, которые могут быть сообщены лишь в виде мифа.
И это еще раз доказывает возможность обращения к повседневности при анализе феномена индоктринации. Тенденции гуманизации и гуманитаризации современного образования наметили определенный круг проблем. Возможно, нам стоит не настороженно относиться к терминам "морализирование" и "индоктринация", а пристальнее посмотреть, что за ними скрывается, какие смыслы подразумеваются. Целесообразно начать изложение материала с генетического аспекта (то есть, с проявления индоктринации и ее элементов в различные исторические эпохи, а также в различных сферах ее функционирования), затем показать, каковы механизмы создания доктрины и успешной индоктринации на примерах и завершить работу попыткой анализа функционирования индоктринации в сфере преподавания гуманитарных дисциплин.
Прежде всего, стоит попытаться систематизировать терминологическую разноголосицу, существование которой уже симптоматично, ибо понятие, не поддающееся определению, вносит элемент хаотичности в "стройный хор" дефиниций и поэтому индоктринацией подчас называют явления, к ней не относящиеся. Существует множество определений терминов "доктрина", "пропаганда", "морализирование", "идеологизация", "тартюфство", "лицемерие", "ханжество", "миссионерство", "политическая мифология" и т.д.; автор данной работы в качестве варианта не будет оперировать ультрамодернистскими дефинициями, так как одних определений всех вышеперечисленных терминов хватило бы на несколько томов и тем более нецелесообразно в такой ситуации пытаться дать собственное определение. Я попытаюсь выявить соотношение между основными определениями из поля общественно-политической лексики, которые будут активно употребляться в дальнейшем.
Индоктринация — процесс внедрения доктрины при соблюдении определенных условий (чему будет посвящен один из разделов работы). Совокупность разнообразных "технических" средств, применяемых при индоктринации, ее "внешнюю сторону", определим как пропаганду.
Эллинизм
Историки Древнего Рима и Греции эпохи эллинизма отчасти морализировали, причем делали это вполне осознанно, впрочем, как и риторы. В литературном сознании позднейшей античности историографический жанр занимал промежуточное положение между красноречием и поэзией. История была учительницей жизни, сокровищницей примеров, иллюстрирующих добродетели и пороки (именно из-за такого взгляда на историю следует обратиться "в поисках" морализирования к ней).
Задача, занесенная в "декларацию" истории (и не только античной), - поучение, что недвусмысленно подтверждается словами Корнелия Тацита: "Я считаю главнейшей обязанностью анналов сохранить память о проявлениях добродетели и противопоставить бесчестным словам и делам устрашение позором в потомстве" !
Стремление "потрясти" читателя сближало историографический жанр с трагедией. Поэтому не случайно обращение к литературному наследию Луция Аннея Сенеки, драматические произведения которого изобиловали сентенциями. Если у Еврипида, особенно в трагедиях интриги, герои чаще всего обсуждают, что им делать, то у Сенеки наиболее частый вид стихомифии (обмена однострочными репликами) - спор о том, должно ли поступать так или иначе с точки зрения морали. Реплики в таком споре естественным образом превращаются в моральные сентенции.
С.А.Ошеров в статье, посвященной Сенеке-драматургу, говорит непосредственно исторической установке его трагедий. Но нравственная неопределенность для Сенеки недопустима, недаром он с удовольствием рассказывает анекдот о зрителях, возмущенно прервавших восхваляющего золото Беллерофонта в одноименной трагедии Еврипида, и об авторе, вынужденном просить их "подождать и посмотреть, чем кончит этот поклонник золота". Миметические приемы (приведение от имени известного лица слов, характеризующих его достоинства или недостатки), склонность к нападкам, ирония, сарказм, вообще эмоциональность отличают античных историков-моралистов.
Но все эти приемы используются не для создания "естественного человека", "человека по природе своей доброго", труды всех римских историков представляют собой "продолжение политики иными средствами"; идеал государственного мужа (политика, оратора, полководца) - вот тот образ, который тщательно создается античной историографией. Так, Саллюстий усматривает подоплеку политических событий в прогрессирующем упадке нравов граждан, в безудержной жажде наживы и в стремлении к роскоши, охвативших верхушку римского общества. Его интересует не фактография, а люди с их доблестями и пороками: алчностью, жаждой власти. Он допускает неточности и даже ошибки в датировке событий, но описывает характеры и дает яркие портретные характеристики своих великих современников - Каталины, Югурты, Семпронии, Цетега.
Таким образом, морализирование - всего лишь средство, используемое наряду с другими для достижения цели "экзогенного" происхождения.
Главная черта античного морализирования - "техничность", риторичность. Нравственный смысл сентенции так же значим, как и ее оформление. За красотами стиля смысл уже не всегда бывает востребован. Морализирование, как и всякий нравственный феномен, может существовать только в целостном варианте, поэтому при "разъятии" личности (например, у Светония) по разделам и рубрикам объемной морализирующей картины не получалось.
"Эффективности" античного морализирования препятствовала также статичность понимания характера, которая приводила к противоречиям с действительностью (поэтому позднейшие анналисты, изложив знамения, предшествовавшие рождению, семейную историю, деяния в юности, по отдельности хорошие и плохие и т.д., считали свою миссию законченной).
В этом аспекте Плутарх и Тацит могут быть названы исключением: они старались объяснить каждый поступок правителя, увидеть, как в одной душе сосуществуют высокий дух и низкие пороки, государственный ум и мелочность в отношениях с окружающими.
Все исследователи единогласно говорят о том, что созданные ими образы при всей их тенденциозности остались высшим достижением античного психологического портрета. Но чтение Тацита и Плутарха -удел античных интеллектуалов, в риторических школах дети воспитывались на трудах анналистов и биографов, близких к манере Светония.
Светоний был чужд философских интересов. Его целью было не объяснить, а только оценить события. Тацит и Плутарх стремились свести дурное и хорошее в человеке в диалектическое единство; Светоний же разделяет дурное и хорошее, причем стремится сделать это как можно четче, разложить их на чаши весов и посмотреть, какая перевесит. В жизнеописании Нерона он пишет: "...все эти поступки... порой достойные немалой похвалы, я собрал вместе, чтобы отделить их от пороков и преступлений, о которых буду говорить дальше" \ Отсюда и логическая схема биографии, избранная Светонием: деление на рубрики, подрубрики и пункты, в которых находят свое место факты.
Несмотря на различные цели (у Тацита - утешение читателя с помощью нравственных образцов; у Светония - изложение фактов, не подлежащих обобщению; у анналистов - прославление доблести римского оружия), все античные авторы сочли бы правомерным "вывод" еврипидовского хора: "На Олимпе готовит нам многое Зевс; Против чаяния, многое боги дают: Не сбывается то, что ты верным считал, И нежданному боги находят пути; Таково пережитое нами" Такой фатализм не может быть основой для полноценного морализирования, мы можем говорить только о морализме (или об элементах морализирования у отдельных авторов). Ни в коей мере не подвергая сомнению существование определенного набора идей в Средние века, представляется целесообразным рассмотреть, каким образом эти нормы функционировали и внедрялись в сознание людей. При всем разнообразии подходов, определяемом принадлежностью к различным историческим эпохам и школам, возможно наметить некоторые "магистральные линии", с которыми согласились бы представители противоборствующих культурно исторических интерпретаций, такие, как М. Блок, Ж. Ле Гофф, Ф. Кардини, Ф. Бродель, П.М. Бицилли, Л.П. Карсавин, равно как и более современные исследователи И. Хейзинга, А.Я. Гуревич, М. Оссовская, И.Я. Эльфонд, СИ. Лучицкая. Средневековье, совершенно справедливо ассоциирующееся с аскетическим идеалом, восприятием мира как Дома Божьего, эсхатологизмом, обостренным сознанием собственной греховности, казалось бы должно предоставить широчайшую тему для индоктринации. Но не стоит ее смешивать с поучением и проповедью, на которые христианство не скупилось никогда (мораль в данном случае находится на поверхности). Человеком усваивается только то, что, как кажется, найдено и доказано самостоятельно, поэтому многочисленные нравоучительные произведения могут быть названы не вполне эффективными. Множество нюансов определяет неоднозначность средневековой индоктринации.
Специфика средневекового восприятия времени и пространства -противопоставление времени и вечности, мира дольнего и мира горнего обусловливает рассмотрение исторических и социальных процессов как борьбу божественного и земного, добра и зла, добродетели и порока. Используя терминологию Э.Ауэрбаха, Средние века — период разворачивания в европейской литературе ветхозаветной традиции, отличающейся смешением двух планов, высокого и низкого. Пример тому - два стиля морализирования: Дон Кихота и Санчо Пансы. Э. Ауэрбах специально останавливается на 10 главе второй части, "кульминации иллюзий и разочарований", встрече с Дульсинеей Тобосской: "... впервые роли здесь переменились: до сих пор Дон Кихот автоматически воспринимал и переосмыслял в духе рыцарских романов все явления обыденной жизни, с которыми он встречался в своем путешествии, теперь наоборот - Санчо Панса импровизирует сцену из романа, а Дон Кихот со своей способностью превращать события в порождения своей фантазии на сей раз не справляется с грубо обыденной картиной"1. Происходит стилистическое столкновение высокой риторики Дон Кихота с неприязненной простонародной речью крестьянки. Благородный безумец не ощущает своего столкновения с обыденностью, он пребывает в молитвенном созерцании воплощенного идеала. Последующие эпохи, особенно романтизм, будут вычитывать из романа иные смыслы.
Индоктринация и религия
Примеры успешной индоктринации можно множить и множить. Но, описав данное явление, логично было бы перейти к сфере практического применения полученной информации и рассмотреть существование данного феномена в различных областях знаний.
Морализирование в религии особенно укоренено, так как любая религия базируется на постулатах принципиально не доказуемых и принимаемых на веру. Слова "Верую, ибо абсурдно" (Credo quia absurdum) - очень мощная доказательная база, не поддающаяся и не нуждающаяся в рациональном обосновании. В современной христианской моральной философии бытуют термины евангелизация, инкультурация, миссионерство, прозелитизм, фарисейство, индоктринация.
Евангелизация — миссионерская деятельность церкви, обращение неверующих в христианство (христианизация), научение вере, утверждение в вере. Евангелизацию рассматривают как прямое исполнение заветов Иисуса Христа, ссылаясь на Евангелие от Матфея: "Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все..."(28,19).
Традиционно активностью на ниве евангелизации отличаются представители католицизма. Еще в 1568 году была создана Конгрегация евангелизации народов Римской курии, когда папа Пий V создал специальную комиссию для координации миссионерской деятельности в Ост- и Вест-Индии. Современное свое название она получила в августе 1967 года после проведенного реформирования в духе решений II Ватиканского собора(по указу Павла VI).
Ватикан всегда хорошо осознавал значение этой организации, поэтому пост ее главы считается одним из самых высоких в Римской курии, ее префект обладает чрезвычайными полномочиями и, в связи с этим, главу этого подразделения с XVI века прозвали "красным папой" (за красный цвет его облачения).
Официально признается, что евангелизация несовместима с пропагандой, которая появляется с имперскими традициями, возникновением религиозных лидеров-харизматиков и результируется в крестовые походы и религиозные войны.
Классическая схема католического миссионерства была разработана в Папском восточном университете в Риме. Она включает в себя работу в больницах, в тюрьмах и образовательную деятельность. Не останавливаясь на анализе мотивов данного выбора, стоит заметить то значение, которое придается работе с детьми.
Ключевыми документами, посвященными католической христианизации на современном этапе, являются: 1. Апостольское обращение ПавлаУТ "Евангелизация современного мира"(1975); 2. Энциклика "Slavorum Apostoli"(1985). Особенно важна для нас часть VI, полностью посвященная инкультурации, под которой Иоанн Павел II понимает привнесение Евангелия в местную культуру. Характерно, что само послание опубликовано по случаю 1100-й годовщины со дня смерти Святого Мефодия, создателя славянского языка и письменности, таким образом, инкультурация подразумевает активную культурную экспансию в традиционно некатолические регионы; 3.Энциклика Иоанна Павла II "Fides et Ratio" (1998).
В качестве более конкретного примера рассмотрим постсинодальное апостольское обращение "Ecclesia in Asia" (1999).
Основное содержание послания рассматривает широкий круг вопросов, связанных с распространением католической веры в азиатских странах. Вызов евангелизации был брошен другими религиями сотериологического характера (прежде всего, буддизмом). Рим ищет эффективные методы внедрения доктрины и возвращения утраченных позиций на Востоке.
"Азия - колыбель Христа и церкви",- напоминает Ватикан. Таким образом, католическая миссия приобретает характер "возвращения к истокам", нового открытия азиатских корней христианства.
Религия должна быть адаптирована, "пропущена" через местный образ мышления, то есть надо предлагать такие образы, которые были бы понятны и близки местному менталитету. Например, необходимо учитывать различные христологические подходы: для Азии рекомендуется "Путь к спасению и всеобщей гармонии" (зная важность метафоры пути и идеала гармонии для восточного мышления). В послании рекомендуется применение ассоциативной педагогики, так как восприятие реальности в данном регионе не является линейным и концептуальным, как у европейцев, а интуитивным, ассоциативным и эстетическим. Евангельские притчи лучше сопровождать относительными историческими и космическими перспективами через азиатскую мифологию.
Таким образом, евангелизация представляется как единение многообразия, разрушение культурных барьеров, глобализм. Главный метод евангелизации - инкультурация, теологическая основа которой - богословские категории и цитирование Библии. Инкультурация - часть миссии церкви, это перевоплощение Благой Вести в особом культурном контексте. Схематически инкультурацию можно представить состоящей из 3 стадий: 1 .Интерпретация. Синтез местных верований и католической доктрины в глобалистском контексте; 2.Создание местной христианской культуры; 3.Распространение ее на все аспекты жизни. Исключительную важность имеет инкультурация персонала семинарии, то есть еще раз подчеркивается педагогический аспект проблемы и важность "кадровой политики".
