Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Горькобалковскии археологический комплекс: общее представление с.14
1. История изучения Горькобалковского археологического комплекса с.14
2. Общие сведения о комплексе памятников с.49
3. Характеристика поселенческого материала Горькобалковского археологического комплекса с.54
Глава II. Классификация погребального инвентаря с.67
1. Керамика погребений с.69
2. Детали одежды и украшения с.78
3. Орудия труда и повседневного быта с.90
4. Предметы вооружения и конского снаряжения с.94
5. Прочие предметы с.98
Глава III. Типология погребальных комплексов и их анализ с.103
1. Каменные ящики с. 103
2. Грунтовые ямы с. 123
3. Надмогильные сооружения и ритуальные комплексы с. 137
4. Трупоположения с. 150
5. Ориентировки захоронений с. 163
6. Размещение инвентаря с. 167
Глава IV. Горькобалковскии археологический комплекс VIII-IX вв. В системе синхронных памятников верхней и средней Кубани с.175
Заключение с. 195
Библиография с. 198
Таблицы и иллюстрации с.230
- Характеристика поселенческого материала Горькобалковского археологического комплекса
- Орудия труда и повседневного быта
- Предметы вооружения и конского снаряжения
- Надмогильные сооружения и ритуальные комплексы
Введение к работе
Актуальность темы диссертационной работы видится в нескольких ракурсах. Во-первых, самые первые разведочные работы на восточной окраине нынешнего Краснодарского Края (рис. 1) (тогда входившего в состав Кубанской области) были предприняты еще в 80-е годы XVIII в. известным кубанским краеведом исследователем Е.Д. Фелициным, который выявил здесь и нанес на составленную им же археологическую карту Кубанской области, не только скопление половецких каменных изваяний, но и единичные (надмогильные?) каменные кресты (камни с греческими надписями) [264, рис.1], нахождение которых вызывало тогда некоторое недоумение. Вторым этапом в изучении тех же самых объектов, стали разведочные работы, проводившиеся здесь вскоре после Великой Отечественной войны, кандидатом исторических наук профессором КубГУ Н.В. Анфимовым. Эти работы выявили небольшую серию раннеередневековых поселений на высоком правом берегу Кубани (рис. 2) (поселение Кизиловая балка, раннесредневековые погребения близ Прочноокопского 3-го городища, поселение у поселка Красная Звезда и у станицы Григориполисской) [25, с.63-64; 42, с.42; 72, с. 158]. Определив суммарную их датировку в пределах с VII по X в., Н.В. Анфимов предположил и их аланскую принадлежность. Но и эти работы, каких либо обобщающих выводов о месте и роли данных объектов в раннесредневековой истории и археологии Средней Кубани и Северного Кавказа в целом не повлекли, в контексте скудости и разрозненности самого материала и общей исключительно слабой изученности древностей эпохи раннего средневековья в равнинной зоне северо-западного Кавказа.
Разведочные исследования начала 70-х годов на территории Средней Кубани проводившиеся профессором, тогда Ленинградского университета, доктором исторических наук, А.В. Гадло совместно с доцентом Ставропольского Государственного Педагогического института А.В. Найденко вызвали
4 к жизни версию о возможном выделении на Средней Кубани своеобразного и локального варианта археологической культуры, занимавшей (промежуточное) место между аланской культурой племен Северного Кавказа и древностями раннесредневековых степняков Дона и Приазовья [71, с.318]. Они открывали новые перспективы для осмысления всех известных к тому времени археологических памятников VIII-X вв. Средней Кубани.
Работы 1980-х годов, проводившиеся будущим профессором Карачаево-Черкесского государственного педагогического института Х.Х. Биджиевым, привели к появлению совершенно иной точки зрения, предполагавшей отождествление среднекубанских выше отмечавшихся объектов с болгарами [40, с.29; 42, с.42; 43, с.44]. Вместе с тем отсутствие убедительной доказательной базы версий А.В. Гадло и Х.Х. Биджиева не позволяло достаточно определенно присоединяться или отдавать предпочтение той или иной системе аргументации.
На этом фоне начавшиеся в 1993 г. и продолжающиеся до сего дня ох-ранно-спасательные археологические исследования кардинально изменили ситуацию. Выявление в округе х. Горькая Балка крупного городища с системой синхронных селищ - сателлитов и сопровождавшихся двумя одновременными могильниками, к настоящему времени продемонстрировало следующее (рис. 4). Археологические работы на памятниках предоставили на указанных могильниках 159 захоронений, а такого количества исследованных на Средней Кубани погребальных памятников практически больше нет (табл. 20). Исключение, пожалуй, составляет Старокорсунский могильник, который территориально относится уже к Нижней Кубани [100, с. 187]. Этот факт сам по себе вызывал необходимость всестороннего изучения погребальной обрядности раскопанных объектов и сравнительного соотношения их с синхронными объектами ближайшей округи. Разнохарактерность типов погребальных обрядов делала актуальным и первоочередную работу по сравнению имеющихся данных с погребальными объектами горной зоны и предгорий Северного Кавказа (т.е. в пределах аланской археологической культу-
5 ры), а также с памятниками степняков - болгаров. Актуальным становилось то, что новый материал требовал уточнения оценки конфессиональной принадлежности погребений на этих могильниках, тем более, что здесь явно прослеживались и следы достаточно ранней христианизации (VIII-IX вв.) населения, оставившего их [195, с.50-52]. С другой стороны указанные элементы погребальной обрядности делали понятными раннехристианские находки, отмеченные в 1880-х г. Е.Д. Фелицыным. Но вместе с этим заметно бросалась в глаза и наметившаяся разница в датировке процесса христианизации в данном регионе, так как традиционно это явление в кавказоведческой литературе относили к периоду не раньше X в. [134, с.312-315]. Таким образом, новизна полученных материалов, разительно отличавших горькобалковские погребальные комплексы от синхронных северокавказских и салтово-маяцких объектов, во многом и предопределила актуальность выбранной темы.
Объектом исследования являются раннесредневековые памятники VIII-IX вв. на Средней Кубани.
Предметом изучения является Горькобалковский археологический комплекс VIII-IX вв., представляющий собой систему одновременных памятников, представленных центральным городищем подпрямоугольной формы со следами сложной (в том числе и каменной) фортификации, сопровождаемым серией вытянутых почти на 8 км селищ и поселений, а также двумя могильниками, состоящими из каменных ящиков и грунтовых захоронений (рис.3; 4; 5; 6; 7; 8; 11; 12; 13). Следует сразу оговорить, что по объективным причинам территория городища и поселений археологически достаточно еще не изучалась. Многолетние разведочные наблюдения за планировкой топографии сопровождались, однако, сборами обильного подъемного материала. По этой причине в сведениях о бытовых памятниках Горькобалковского археологического комплекса (ГАК) мы ограничиваемся лишь констатацией сведений о планировке, фортификации этих объектов. Подъемный материал в его сравнительном сопоставлении с находками на других синхронных памятни-
ках составляет отдельный предмет изучения. Что же касается могильников №1 и №2, то применительно к их раскопанным частям, мы изучаем топографию их расположения к бытовым памятникам, микротопографию расположения захоронений на некрополях. Отдельно в работе рассматриваются встреченные здесь надгробные сооружения, конструкции погребальных ям, нередко содержавших внутри и дополнительные сооружения из дерева (гробовища и решетчатые конструкции). Аналогичным образом в качестве еще одного предмета изучения является погребальный обряд (трупоположения, ориентировка, размещение микродеталей конечностей и пр.), а также немногочисленный погребальный инвентарь. По мере возможности вещевые находки подвергаются типологизации и классификации. Им были установлены соответствующие аналогии, позволившие датировать весь Горькобалковский археологический комплекс в пределах VIII-IX вв. А на основе осмысления всех этих категорий информации появляется возможность осмысления вопросов этнокультурной, конфессиональной и социальной характеристики населения, оставившего оба могильника.
Цели и задачи работы. Целью нашей работы является археолого-историческая оценка всего комплекса памятников округи Горькой Балки, как единого Горькобалковского археологического комплекса и уяснение места и роли этого объекта в истории Хазарского каганата и его владений в пределах Верхней и Средней Кубани.
Одной из главных задач нашей диссертационной работы является представление структуры и специфики всего горькобалковского археологического комплекса;
Анализ поселенческого и погребального археологических материалов;
Определение датировки;
Типологическая классификация погребальных сооружений могильников;
По мере возможности всесторонний анализ погребальной обрядности могильников №1 и №2;
Продемонстрировать специфику этнокультурного и конфессионального своеобразия этих памятгиков;
Методологическая основа исследования базируется на основных принципах археологии как исторической науки, которая изучает прошлое на основе материальных остатков культуры. Основными методами работы были описание, классификация и типология. Применялся метод статистической обработки материала и метод картографии.
Географические рамки определяются самим месторасположением Горькобалковского археологического комплекса (или ГАК), территориально входящего в ландшафтную зону западной части Ставропольского плато, выходящего к правому берегу р. Кубани у места впадения в нее р. Уруп. С ис-торико-географической точки зрения эта территория входит в пределы Средней Кубани (рис. 101). Однако в работе неизбежно предпринимается выход за указанные географические рамки, так как аналогии горькобалковским материалам ныне известны как на территории Центрального Предкавказья (горы и равнины), Верхней и Нижней Кубани, так и в пределах распространения салтово-маяцкой культуры.
Хронологические рамки диссертационного исследования также определяются наличным материалом: находка арабоязычной монеты и др. хотя и малочисленные предметы из числа погребального инвентаря могильников №1 и №2, подъемный материал с поселений позволяют хронологические рамки Горькобалковского археологического комплекса ограничить пределами VIII-IX вв. н.э.
Источниковой базой являются раскопочные материалы трех погребений исследованных А.В. Гадло и Х.Х. Биджиевым [71, с.318; 40, с.12]. Отчетные материалы о раскопках могильников № 1 и №2 любезно предоставлены Е.И. Нарожным. В работе применяются материалы Е.И. Нарожного с поселения "Пруд". Выражаю искреннюю благодарность своему научному руководителю В.Б. Виноградову и Е.И. Нарожному за неоценимые советы, замечания и наставления и оказанную помощь в подготовке и осмыслении пред-
8 ставленной работы. Благодаря возможности, которую любезно предоставил А.Л. Пелих мы используем и его погребения, раскопанные на могильнике №1 в 2000 г., а также результаты его разведок за 1997 и 1998 г. Автор использует и свои сведения, полученные в ходе разведочных работ проводимых им в 2000 и 2001 г. Помимо указанных материалов автор опирается и на фонды Ставропольского Государственного Объединенного Краеведческого музея имени Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве. В фондах этого музея просмотрена коллекция керамики целого ряда поселений и городищ Ставропольской возвышенности, хотя с керамикой округи Горькой Балки сопоставимы лишь находки тарной и, вероятно, импортной посуды из Крыма, а также типичные для СМК кухонные горшки.
В свое время вывезенная из Горькой Балки коллекция целых образцов посуды, как писал об этом в 1985 г. Х.Х. Биджиев [40, с.13; 39, с.122-123] была тогда сосредоточена в фондах Карачаево-Черкесского НИИ (рис. 28; 29). Позднее (начало 1990-х г.) эта коллекция была передана в Краеведческий музей г. Черкесска, в фондах которого отыскать данные образцы не удалось. Значительный интерес представляет коллекция керамики в фондах Краснодарского историко-археологического музея-заповедника им. Е.Д. Фелицына. Просмотренная там керамика, в основном, была представлена находками с поселения близ ст. Васюринской [256, с.74-79]. С керамикой Горькой Балки сопоставимы лишь кухонные горшки и тарная керамика. Там же хранится амфора, случайная находка из окрестностей г. Кропоткина, в свое время опубликованная И.В. Лавриненко (Цокур) [144, с. 168-171].
В фондах Армавирского Краеведческого музея, помимо сданных археологической лаборатории АГПИ образцов подъемного материала из окрестностей Горькой Балки, выявлены аналогичные коллекции посуды с синхронного поселения у х. Вольный (год, автор сборов не указаны). Около 100 фрагментов типично салтово-маяцкой культуры (горшки, кувшины), имеющиеся в фондах Армавирского Краеведческого музея, происходят с территории Кизиловая Балка, с поселения у поселка Красная Звезда (к сожалению, год и автора сборов установить не удалось, хотя можно
9 тора сборов установить не удалось, хотя можно предположить, что сборы проводились старейшим Армавирским краеведом Н.И. Навротским в начале 70-х годов). Здесь же в музее находятся несколько целых и фрагментирован-ных пифосов, часть которых была введена в научный оборот С.Н. Малаховым [158, с.19-22], привезенных в музей его сотрудниками Т.Е. и А.П. Лопатиными. В этом же музее хранится и красноглиняная фляга из окрестностей х. Школьный (Изобильненский район Ставропольского края) в свое время опубликованная И.В. Лавриненко [Цокур]. Все эти материалы учтены автором, и значительная часть совместно с Е.И. Нарожным была опубликована на страницах 9-х "Чтений по археологии Средней Кубани" [197, с.25-29].
Научная новизна. Рассматриваемые в работе археологические материалы, большей частью еще не введенные в научный оборот сами по себе определяют новизну предлагаемой работы. Более того, накопленные археологические комплексы при оценке их этнокультурной, этносоциальной и конфессиональной атрибуции, пожалуй, впервые на основе массового материала дают возможность совершенно по иному взглянуть на специфику и характер археологических памятников Средней и отчасти Верхней Кубани в рассматриваемое время. Этот анализ позволяет под другим углом зрения оценивать и характер как участников этнокультурного взаимовоздействия, приводившего не только к межкультурному (алано-горско-тюркскому) "диалогу культур" в этом уголке хазарского каганата, но и к явному межэтническому синтезу. По всей вероятности именно эта отличительная черта, присущая для всего Горь-кобалковского археологического комплекса, и позволяет нам подчеркивать своеобразие "хазарского населения" на юго-западном приграничье Хазарского каганата, в отличие от несколько иной трактовки тех же самых процессов предлагавшихся нашими предшественниками.
Еще одним примером новизны является попытка демонстрации участия в отмеченном межэтническом синтезе и заметного тюркского компонента, который в отличие от традиционной точки зрения увязывается нами не с тюркоязычными болгарами, а с несколько иным (центрально-азиатским?)
10 выплеском на территорию Крыма, Северо-Западного Кавказа, и Верхней Кубани.
Горькобалковский археологический комплекс наиболее ярко демонстрирует новизну рассматриваемого материала в том плане, что в нашем распоряжении появились яркие артефакты, наглядно демонстрирующие возможную и довольно заметную христианизацию этого населения уже в VIII-IX вв., т.е. задолго до X в., с которым обычно связывается интересующий нас процесс.
Отметим также еще одну специфику Горькобалковского археологического комплекса, который своими новыми материалами заставляет несколько под другим углом зрения взглянуть на давно известную специалистам алан-скую миграцию VIII в. в пределы СМК. Признавая ее реальность, но при этом высказывая различные версии относительно ее причин [31, с. 167], ныне следует соглашаться с тезисом Г.Е. Афанасьева в том, что данная миграция вряд ли происходила без ведома Хазарского кагана [35, с.22-23]. В этом смысле сам факт появления Горькобалковского археологического комплекса, наверное, вместе с системой синхронных поселений Верхней и Средней Кубани может оказаться показательным. Подчинение части верхнекубанского (алано-горско-тюркского) этнокомпонента хазарам в первой половине VIII в. и привело к их исходу с территории гор и предгорий Верхней Кубани на степные просторы правобережья Средней Кубани.
Основное защищаемое положение диссертации формулируется следующим образом: Горькобалковский археологический комплекс VIII-IX вв. это система бытовых и погребальных памятников оставленных многокомпонентным населением, участником межэтнического синтеза, изначальные эт-номаркерующие признаки которого были снивелированы не только указанным процессом, но и воздействующей христианизацией.
Практическая значимость. В первую очередь введение в научный оборот Горькобалковского археологического комплекса закрывает собой имев-
шуюся ранее информационную лакуну применительно к памятникам VIII-IX вв. на Средней Кубани.
Становясь своего рода промежуточным звеном между соответствующими и синхронными памятниками Верхней и Средней Кубани. Горькобалков-ский археологический комплекс позволяет по правому берегу Кубани вычерчивать южную, юго-западную, и отчасти западную границу Хазарского каганата, значительно уточняя представление о пределах этого государственного образования. Данные наблюдения и выводы, даже если они в перспективе могут быть скорректированы, значительно меняют представления о протяженности Хазарского каганата, вопреки традиционным версиям, изложенным в целом ряде обобщающих работ в виде "историй..." и "очерков историй..." сразу нескольких современных административных образований (Ставрополье, Карачаево-Черкесия, Краснодарский край). По этой причине полученные нами наблюдения и сделанные выводы могут быть использованы при написании новых и обобщающих работ по истории указанных микрорегионов Северного Кавказа. Возможно, горькобалковские материалы будут востребованы как при изучении, так и при обобщении вопросов, связанных с этногенезом современных тюркоязычных обитателей Кубани (предки карачаевцев и балкарцев). Достаточно актуальными материалы Горькой Балки видятся нам и в плане уточнения представлений о динамике процесса христианизации Северного Кавказа. Прошедшая череда конференций связанных с 2000-летней историей христианства и появившиеся новые монографии по истории алан Северного Кавказа [138], к сожалению, материалы Горькой Балки не учитывают.
Считаем возможным использование полученных наблюдений и в рамках учебных пособий, при разработке специальных курсов, читаемых в АГПУ. Не меньшую практическую значимость наша работа имеет и в связи с тем, что весь Горькобалковский археологический комплекс вот уже на протяжении десяти последних лет является своего рода учебным полигоном для про-
12 ведения ежегодных учебно-полевых студенческих археологических практик, которые планируются и на перспективу.
Апробация результатов работы. В период подготовки диссертации основные положения прошли предварительную апробацию. Прежде всего, ежегодные учебно-полевые практики вызвали к жизни регулярную научно-практическую конференцию "Чтения по археологии Средней Кубани", которых прошло уже десять. Только в рамках этой конференции, начиная с четвертых чтений, автор (сам и в соавторстве) выступил с 15-ю докладами, на четвертых чтениях [237, с.13-15], [190, с.15-16], на пятых [193, с.26-28], [239, с.24-25], на шестых [240, с. 17-18], [194, с.22-24], на седьмых [60, с.29-31], [222, с.31-33], на восьмых [223, с.23-25], [61, с.25-29], на девятых [224, с.19-20], [63, с.21-22], [197, с.25-29] и десятых [65, с.8-9], [248, с.12-13], [198, с.17-20], [176, с.22-25]. Помимо этого автор принимал участие в краевых межвузовских конференциях "Археология, этнография и краеведение Кубани", с 11-й перешедших в статус всероссийских. Только в рамках этого было подготовлено в соавторстве и самим автором шесть докладов [189, с.13-15; 238, с.10-11; 242, с.12-13; 243, с.9; 225, с.13-14]. Материалы работы публиковались в сборниках "Историческое регионоведение Северного Кавказа — вузу и школе" [208, с.8-9], "Вопросы Северокавказской истории" [245, с.3-10]. Автор принимал участие в региональной научной конференции, посвященной 10-летию исторического факультета АГПИ [244, с.9-10], и в постоянном институтском сборнике "Развитие непрерывного педагогического образования в новых социально-экономических условиях на Кубани" [241, с.23; 247, с. 18-19]. С докладами мы выступали на III и V "Минаевских чтениях по археологии, этнографии и краеведению Северного Кавказа" [195, с.50-54; 196, с. 107-108].
Кроме этого, мы принимали участие в двух международных конференциях - это "XX Юбилейные Международные Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа" [191, с.95-97], и "Донская Международная археологическая конференция" [192, с.133-134].
В соавторстве с В.Б. Виноградовым и Е.И. Нарожным и самим автором [246, с. 195-198] в научный оборот в сборниках "Материалы и исследования по археологии Кубани" [62, с. 13 8-167] и "Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа" [64, с. 115-141] были введены материалы могильника №2 у х. Горькая Балка. Сейчас в печати находится коллективная статья, которая должна полностью завершить публикацию имеющихся на сегодняшний день материалов могильника №2. Апробация работы проходила и в виде обсуждений на ежегодных аспирантско - преподавательских семинарах при кафедре РСИД АГПУ.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованной литературы, источников, а также таблиц и иллюстративного материала.
Характеристика поселенческого материала Горькобалковского археологического комплекса
Подъемный материал в основном представлен фрагментами разнотипной посуды, с территории поселения "Пруд" (рис. 16; 17; 23; 24; 25; 26; 27; 28; 29; 30; 31), и поселения №1 (рис. 10), а также с разных частей городища (рис. 23). В разное время там были подняты выразительные образцы, включая и целые формы [13, с.2-12; 40, с.13; 39, рис.57]. Для удобства представления мы все керамические образцы разделим на условные группы.
На поселении "Пруд" сегодня хорошо известны крупные пифосообразные сосуды (рис, 29: 1) оранжево-коричневого цвета [285, с.34 35]. Сосуды предназначались для содержания больших объемов жидкости или иных продуктов. Имеют широкий горизонтальный венчик (рис. 28). Тулово яйцеобразной формы. Дно как горизонтальное, так и с небольшими выступами, как это было отмечено на синхронном Горькой Балке раннесредневековом поселении на правом берегу Кубани - Кизиловой Балке [158, с.19-22; 197, с.25-29]. Аналогичные пифосы производились в раннесредневековом Крыму в VIII-X вв. [288, с.136-137]. 2. Близкими к ним являются пифосообразные сосуды черного и серого цвета с прямыми и ложновитыми венчиками (рис. 29: 2, 12, 13, 15, 21). Днища таких сосудов, достигавших в высоту более 1 метра, плоские (рис. 30; 31). Внешняя поверхность покрыта горизонтальным рифлением. Иногда, в верхней трети тулова находился и волнообразный декор [40, с. 15; 39, рис.57]. Как и предыдущие тарные сосуды, эти образцы характеризуются плохим и неполным прокалом теста, черепок двух или трехслойный с заметными добавками дробленого шамота и белой дробленой ракушки. Такие сосуды найдены на Хумаринском городище в слое VIII-X вв. [39, рис.44, 47], Карнауховском поселении СМК [155, с. 111], а так же на синхронных Горькой Балке поселениях Правобережной Кубани и Ставропольской возвышенности [71, с.318; 72, с. 157; 197, с.25-29]. 3. Отмечены фрагменты пифосообразных сосудов коричневого и красного (кирпичного) цветов (рис. 23: 4). Либо же их варианты, имеющие по две ручки, прикрепленные в верхней части тулова. Эти сосуды прекрасного обжига с полным прокалом теста. Помимо следов лощения имеют горизонтальные поперечные линии, заглубленные в поверхность, между которыми встречается и крупный волнообразный декор. Аналогичные, но более целые, фрагменты обнаружены на Кизиловой Балке [197, с.25-29]. Похожие образцы известны на Дмитриевском могильнике [210, с. 123]. 4. Собрана выразительная коллекция фрагментов керамики от амфор (рис. 24: 2, 4, 6, 7). С территории поселения "Пруд" происходят также целые образцы, опубликованные Х.Х. Биджиевым [39, рис.57; 40, с. 13-16; 197, с.25-29; 176, с.22-25]. Все они полного прокала (рис. 17: 5, 9) и хорошо отмучены (рис. 26; 27), без заметных примесей, с желобчатым корпусом или зонами рифления (рис. 29). Подобные сосуды происходят с Хумаринского городища [39, рис.46], Козьих Скал [140, с.320], Тамани [210, с.130], Сидорова [120, с.270, 274-275], Саркела [218, с.11], и с восточнокрымских поселений VIII-IX вв. Тау-Кипчак и Пташкино [19, с.57, 117]. Как убедительно показал А.Л. Якобсон, основные центры производства амфор находились в Северном Причерноморье, откуда они распространялись по близлежащим регионам [288, с.ЗО]. 5. Кувшины небольших размеров черного и темно-коричневого цветов, неровного обжига с комковатой структурой теста (рис. 29: 20, 22, 23). Внешне они напоминают модифицированные (снабжены ручкой) стандартные салтовские горшки. Известны по материалам Дмитриевского могильника [210, с.111], Саркела [213, с.161], а также синхронных близлежащий поселений [197, с.25-29]. 6. Фрагменты от кувшинов коричневого и черного цветов часто с лощеной поверхностью, декорированной лощеными полосами и линейно- волнистым орнаментом (рис. 29: 24). Тесто хорошо отмучено (рис. 24: 8, 9). Такие экземпляры хорошо известны по материалам Салтовского [155, с. 115], Дмитриевского [210, с.117], Крымского [233, с.80], Рубежанского [20, с.73-74], Мандровского могильников [50, с.61-65]. Также в Саркеле [210, с.117; 155, с.115], Правобережном Цимлянском [155, с.115] и Маяцком городище [49, с.46, 56, 95, 100]. 7. Фрагменты от небольших гончарных горшков черного или серого цветов (рис. 25; 24; 23; 17; 16) с горизонтально-волнистым рифлением тулова (рис. 29: 7-10, 16-17, 25). Эти сосуды аналогичны гончарным салтовским горшкам. Тождественные экземпляры происходят с Хумаринского городища [39, рис.43], Саркела, Правобережного Цимлянского городища, Суворовского и Карнауховского поселений [210, с.105-106; 212, с.73, 161; 217, с.5; 155, с.109], с Козьих Скал, [140, с.297]. С Крымского некрополя [233, с.79, 81], Зливкинского могильника, Дмитриевского [210, с.111] и Рубежанского катакомбных могильников [20, с.74]. Огромное их количество происходит с синхронных Горькой Балке правобережных кубанских и ставропольских поселений [197, с.25-29]. 8. Фрагменты котлов с внутренними ручками черного цвета (рис. 29: 26 27). Тождественные фрагменты котлов происходят с Козьих скал [140, с.318], Рим-Горы [230, с.16], Саркела и Правобережного Цимлянского городища [210, с.105]. На некоторых днищах сосудов (рис. 29: 4, 11) отмечены слаборельефные клейма [197, с.25-29; 148, с.23-24; 149, с.26-27].
Таким образом, керамический материал с поселения "Пруд", а также с прилегающих к цитадели территорий позволяет констатировать тот факт, что на территории Горькобалковского археологического комплекса встречаются основные типы керамических изделий характерных и присущих для основной территории СМК, хотя в целом ряде случаев заметными являются и группы керамики, вполне однозначно считающиеся аланскими [197, с.25-29].
Также как и в пределах всей СМК, на территории горькобалковских поселений, достаточно часто встречаются и импортные формы керамики, отдельные образцы которой хорошо сопоставимы с Крымскими центрами их производства [288, с.133-143]. Все это, в комплексе с иными археологическими материалами, дает веские основания считать население, оставившее Горькобалковский археологический комплекс, преимущественно оседлым, земледельческим.
Несколько иначе на горькобалковские памятники смотрели наши предшественники. И в историографическом разделе мы уже указывали на своего рода компромиссный вариант оценки горькобалковских древностей, предполагавшийся А.В. Гадло и А.В. Наиденко [71, с.318]. Напомним, что Горькой Балки они отводили промежуточное место между аланским населением предгорий Северного Кавказа и степными болгарскими древностями Приазовья. Сегодня восприятие данного комплекса в отличие от А.В. Гадло и А.В. Наиденко нам видится несколько иным. Разнится оно и от точки зрения Х.Х. Биджиева, на мнение которого мы также обращали внимание в историографии [40, с.28-32]. Его отождествление Горькой Балки с сугубо болгарскими памятниками в основном зиждилось на характеристике нескольких жилых построек, раскопанных к тому же им не на поселениях Горькой Балки, а на памятниках, близко соседствующих с нашим комплексом: поселении Кизиловая Балка и синхронных памятников в окрестностях современной станицы Каменобродской [40, с.5-11, 19-20].
Орудия труда и повседневного быта
К этой категории предметов нами отнесены железные ножи, пряслица, мотыжка и терочник [62, с. 142; 1, с. 16-17; 4, с.26; 7, с.9]. Мотыжка (группа 1) происходила из ямного погребения № 15 второго могильника (рис. 98: 2). Она была найдена в ходе разбора заполнения современной канавы, проходившей через могильник, в районе над грудной клеткой (ниже дна канавы). Это небольшая прямоугольная лопаточка с втулкой. Общая длина 12 см, ширина рабочей поверхности 6,4 см, ширина втулки 4 см [89, с. 9]. Втулка предназначалась для насадки специально подготовленного черенка, от которого под углом отходил сучек г-образной формы, так, по крайней мере, часть специалистов оценивает функциональное назначение мотыжки [210, с. 146]. Другие полагают, что ручка была прямой, и отсюда подобные находки называют не столько мотыжками, сколько лопатками-тесло [210, с. 146]. В кандидатской диссертации А.А. Сланова они расцениваются как обязательные предметы сугубо воинской экипировки, которые [236, с. 10] он характеризовал как саперные лопатки. М.В. Горелик указывая на более поздние находки таких же предметов в адыгских погребальных комплексах, называет их не иначе как тесла для обработки дерева [78, с.296]. По большому счету все отмеченные атрибуции интересующего нас предмета реальны, поскольку от формы ручки напрямую зависело утилитарное назначение этого предмета.
М.Н. Ложкин, публикуя раскопочные материалы из синхронных скальных захоронений Верхнего Прикубанья приводил и реальные археологические находки таких г-образных ручек [151, рис.15]. Аналогичные ситуации описывает и С.А. Плетнева, основываясь на материалах Дмитриевского могильника [210, с. 146].
Помимо того В.А. Кузнецов, М.Н. Ложкин и С.А. Плетнева неоднократно отмечали то, что на стенках в аланских катакомбах Центрального Предкавказья на Верхней Кубани и в Бассейне Дона нередко сохранялись следы от использования таких тесел [210, с. 145]. В материалах Горькой Балки помимо погребения №15 могильника №2 есть еще одно тесло, случайно поднятое на поселении "Пруд", о котором мы говорили в предыдущей главе.
Несмотря на категоричность разных авторов в той или иной трактовке интересующих нас находок мы полагаем, что данное орудие труда могло быть полифункциональным. По крайней мере, иных материалов, которые можно было бы трактовать только как мотыжку, лопатку или тесло для дерева мы не знаем. Следует обратить внимание, что железный предмет из погребения №15 могильника №2 был связан именно с захоронением женщины, что вряд ли дает повод в данном конкретном случае эту находку интерпретировать как тесло для обработки дерева или предмет воинской экипировки. Скорее всего, здесь можно трактовать двоякое предположение. Либо это действительно мотыжка, использовавшаяся при сельхоз работах или же на подворье, либо же это своеобразная лопатка. Аналогичные предметы встречаются в катакомбах Дмитриевского могильника [210, с. 145], в Маяцком комплексе [48, с.87, 65, 50]. В Подонье такие тесла были положены почти в каждую катакомбу. Ими долбили грунт при сооружении полуземлянок и катакомб на стенках которых имеются четкие следы, оставленные этим орудием [210, с. 145]. Известны они и в катакомбных могильниках Северного Кавказа [103, с.275-276, 281, 286, 301-303, 306-307], и т.д.
Следующей группой интересующих нас предметов являются 2 пряслица. Первое происходит из погребения №10 могильника №2. Диаметр 4,7 см, диаметр отверстия 1,8 см. Второе пряслице поднято на разрушенной части могильника №2. Диаметр 4,4 см, диаметр отверстия 1,3 см. Оба керамические и сделаны из стенок битых сосудов (рис. 98: 1, 3).
Как известно подобные археологические материалы оцениваются как насадка - противовес (груз), надевавшиеся на деревянное веретено и использовавшиеся при производстве пряжи, как правило, в домашних (кустарный промысел) условиях. Пряслица являются частой находкой на поселениях СМК [210, с. 154]. По всей вероятности, если учитывать и уже описывавшиеся аналогичные находки с территории поселений Горькой Балки, данное занятие (промысел) было достаточно распространено у обитателей Горькой Балки в VIII-IX вв. Данную точку зрения отчасти подтверждают и многочисленные, находки костей коз и овец на поселениях [240, с. 17-18]. Последние демонстрируют и возможность достаточно широкого разведения указанных животных, шерсть которых и служила источником для подобного рода занятий.
Третьей группой этой категории, как мы полагаем, можно назвать и ножи, встреченные в захоронениях могильников (рис. 99), а несколько экземпляров происходят с разрушенной части могильника №2. Нам известны различные методики работы с подобными находками [173, с.93], которые позволяют, на основе массового материала выделять ножи, использовавшиеся в домашнем быту, при обработке кожи, и пр., однако в нашем случае подавляющее большинство ножей было фрагментировано, что не позволяет указанные методики использовать применительно к ним. Судя же по остаткам ножей и, опираясь на типологию С.А. Плетневой, предлагаем ножи СМК [210, с. 153] разделить на три вида.
Первый - это черешковые ножи с прямой спинкой и аналогичным лезвием. Различаются эти ножи, насколько это можно судить, оформлением нижней трети лезвия и оформлением окончания лезвия. Кроме того, на ноже из погребения №5 могильника №2, на черешке имеются и 2 заклепки, при помощи которых к черешку крепилась деревянная или костяная ручка (не сохранилась), в то время как у остальных ножей этого вида ручка, скорее всего, насаживалась на черенок. Все ножи этого вида происходят со второго могильника, кроме ножа из погребения №84 могильника №1 (рис.99).
Предметы вооружения и конского снаряжения
Раскопочные работы, проводившиеся на могильниках №1 и №2 с 1993 по 2003 годы выявили на могильнике № 1 111 погребений [198, с. 17-20], а на могильнике №2-48 погребений [62, с.138-167; 64, с.115-141; 7, с.3-27; 8, с.7] (табл. 1, 2). Еще одно коллективное захоронение в круглой яме было раскопано на поселении у пруда [194, с.22-24] (рис. 43). Оба могильника, судя по инвентарю, синхронны, хотя и расположены по разные стороны цитадели. По характеру погребальных конструкций все комплексы различаются между собой, поскольку представлены каменными ящиками (преобладают), различающимися между собой по внешним признакам (наличие или отсутствие каменного перекрытия, монолитное перекрытие, или перекрытие из отдельных плит, перекрытие поперечными деревянными плашками, еще один раз перекрытие представляло собой сочетание поперечных деревянных плах и каменных плит) и грунтовыми захоронениями, которые также имели свою специфику (это ямы, совершенные в грунте, без использования дополнительных сооружений; ямы перекрытые каменными плитами, с остатками дополнительных деревянных конструкций, в одном случае захоронение №100 по внешнему контуру с трех сторон была выложена каменными плитами, и три катакомбы). Последние по своим конструктивным особенностям, также различаются. Погребение №90 являло собой "классическую" катакомбу с овальной камерой (рис. 40), с перпендикулярно расположенным к ней дромосом [238, с. 10-11; 239, с.24-25]. В погребениях № ПО и № 111 (рис. 41; 42) катакомбы представлены иной конструкцией [198, с. 17-20], в них прослежены небольших размеров входные ямы, вход в погребальные камеры которых закрывался массивной несколько под углом установленной плитой. За ней располагалась узкая по размерам костяка погребальная яма. Указанное многообразие погребальных сооружений пока труднообъяснимо и в этой специфике может отражаться информация этнокультурного, конфессионального характера. Однако чтобы разобраться с этим, целесообразно, предпринять типологическую классификацию самих погребальных сооружений, дать картину их статистического соотношения между собой, чтобы впоследствии (предварительно предприняв анализ трупоположений) попытаться выявить те или иные специфические черты погребального обряда населения, оставившего оба горькобалковских могильника.
В основу типологической классификации погребальных сооружений Горькой Балки был положен принцип характеристики КОНСТРУКЦИИ погребального сооружения с выделением различных вариантов таковой.
Все погребальные сооружения мы делим на две ГРУППЫ по способу оформления погребального сооружения (рис. 50, 51). Первая - каменные ящики (рис. 50), вторая ямные захоронения (рис. 51). Внутри каждой группы мы выделяем основные ТИПЫ погребальных сооружений. Как мы уже подчеркивали выше, на обоих могильниках Горькой Балки погребальные сооружения вариабельны, что дает нам все основания, для удобства дальнейшей работы с памятниками, разбить на группы их составляющие. В основу выделения групп мы положили способ оформления погребальной конструкции. Каменные ящики и ямные захоронения сооружались в материковом грунте, с древней дневной поверхности примерно на одной глубине, но в дальнейшем эти грунтовые ямы становились погребальным сооружением без дополнительного оформления (грунтовые ямы), либо же они оформлялись дополнительно. Поясняя особенности последнего типа захоронений, мы подразумеваем то, что вдоль внутреннего периметра собственно грунтовых ям выкапывались углубления и вертикально в них (на ребро) устанавливались камни длинных и коротких стенок - собственно каменные ящики. Закономерно встает вопрос: если такой принцип имел определенные этномаркерующие либо конфессиональные особенности, то по какой причине у таких ящиков существовали, либо полностью отсутствовали перекрытия, причем как из камня, так и деревянных плашек, или как в каменном ящике №84 из сочетания каменных плит и деревянных плашек. Даже если окажется, что в перспективе такая специфика не дает повода для конкретных объяснений, все же аналогичная работа необходима, хотя бы для проверки гипотезы.
В свое время А.А. Демаков предложил интересующие нас конструкции, сложенные из камней, называть "плиточными" захоронениями [83, с.61]. Однако насколько мы можем судить сегодня о собственно "плиточных" захоронениях, то данная специфика погребального сооружения (вне зависимости от региона их распространения) подразумевала под собой грунтовую яму, стенки которой были "облицованы" тонкими плитами, нижние края которых не утапливались в материковый грунт. Насколько нам известно, данный термин и подобные конструкции использовались на территории Сибири, Алтая, Дальнего Востока и т.д., и попытка А.А. Демакова аналогичным образом трактовать северокавказские "каменные ящики", как бы приводит к унификации терминологического аппарата. Однако, начиная с работ Е.И. Крупнова, которому как мы полагаем термин "плиточные захоронения" наверняка был известен, но он не стал определяющим при характеристике северокавказских погребальных памятников с использованием плит. Ведь именно Е.И. Крупное и ввел в свое время термин "каменные ящики", называя ими захоронения совершенные в грунте, когда нижние края плит были утоплены в материковый грунт [123, с.62; 59, с.68-70; 234, с.43]. Исходя из этого, инновационные попытки А.А. Демакова изменить терминологический аппарат, не имеют под собой реальных оснований. Исходя из вышесказанного все захоронения группы №1 — каменные ящики и группы №2 - ямные захоронения, мы видим возможным разделить на несколько типов.
Дальнейшая группировка памятников сильно затруднена, поскольку если следовать раскопочному принципу, то внутри выделенной нами группы, погребения должны подразделяться на более компактные массивы, по все тем же формальным признакам. Если, к примеру, взять типологию Л.Т. Яблонского разработанную им для мусульманских захоронений эпохи Золотой Орды, то следующим признаком группировки является наличие или отсутствие надгробий [287, с.75]. В принципе, поскольку на могильнике №1 и №2 так же были встречены надмогильные сооружения (выкладка, напоминающая каменный ящик, каменные наброски, оградки) и применительно к могильникам №1 и №2 Горькой Балки этот принцип может быть использован. Однако даже если допускать, что подобные надмогильные сооружения имели под собой определенную информационную основу, мы не можем данный признак рассматривать как типообразующий, так как подобные сооружения эпизодичны. По этой причине типообразующими признаками для нас могут быть, например: наличие или отсутствие у каменных ящиков перекрытий.
Надмогильные сооружения и ритуальные комплексы
На Старокорсунском могильнике отмечены пять захоронений боевых лошадей в грунтовых ямах. Скелеты лошадей лежали на правом боку, головой на запад, в одном случае на левом боку, головой на восток [100, с. 188]. Погребение коня в дромосе катакомбы отмечено на Дмитровском могильнике [210, с.94]. По наблюдению исследователей убитых лошадей обычно укладывали в дромосы богатых катакомб [213, с.69]. М.П. Абрамовой на катакомбном могильнике "Директорская горка" второй половины VII первой половины VIII века в районе Кисловодска было исследовано (рядом с катакомбой) захоронение лошади (погребение №1) уложенной на живот с подогнутыми конечностями [15, с. 136]. Ей же было исследовано и захоронение лошади (погр. №1) на могильнике Суаргом конца VIII - начала IX века в Северной Осетии [15, с. 149]. Захоронение лошади в таком же положении известно в дромосе катакомбы №29 конца VII - начала VIII в. могильника Клин-Яр III [268, с.42] и в дромосе №8, который находился также среди катакомб [268, с.53]. В нем были обнаружены останки и еще от одной лошади: череп и кости передних ног [268, с.53]. Подобный обряд был известен и на катакомбном могильнике Байтал-Чапкан, где в неглубоких ямках захоранивались череп и конечности лошади [206, с.72]. В двух погребениях №13 и 14 Джамагатского могильника V-VII вв. в Карачаево-Черкесии, найдены целые скелеты лошадей [39, с.110].
Перечисленные выше аналогии, для единственного пока на могильнике №2 х. Горькая Балка погребения с конем, на наш взгляд имеют принципиальное и важное значение. В принципе, продолжая серию таких же аналогий с территории памятников более позднего времени: например на Змейском катакомбном могильнике XI-XII вв. [126, с.62-135], в памятниках тюркоязычных кочевников X-XV вв. [262, с. 120-131], объяснение интересующему нас комплексу можно привести в виде нескольких версий.
Учитывая встречаемость близких погребений на аланских памятниках Северного Кавказа, может быть представлена двояко: - в погребениях с конем можно видеть пережитки или реминисценцию прежних языческих и "догосударственных" традиций кочевой части представителей аланского общества, хотя это маловероятно; - вторая разновидность этой версии высказывается большей частью специалистов, которых интересовала данная проблема. Обычно и вполне справедливо традицию погребений с конем связывают с влиянием тюркских и преимущественно "болгарских" племен. "Болгарская" трактовка таких и всех иных тюркских влияний может быть принята и в отношении интересующего нас комплекса. Однако для этого нужны дополнительные и более веские аргументы в пользу "болгарского" присутствия на Средней и Верхней Кубани. А их, помимо "болгарской" атрибуции котлов с внутренними ручками [131, с. 102; 134, с. 154], не приводится.
Оставляя пока данную проблему открытой, подчеркнем лишь одно. Заметно бросается в глаза, что тюркские влияния (во всех их проявлениях), встречаются на могильниках с явно выраженным полиэтничным составом населения, оставившего их. И здесь мы можем сослаться на давнюю и любопытную, но не получившую дальнейшего развития точку зрения В.Г. Авдиенко, которая еще в конце 1970-х годов в своей статье "Об этносфере Алании" не без оснований подчеркивала, что на Верхней и Средней Кубани и Северо-Западном Кавказе вообще, так называемые инновационные, синтезные и конфессиональные проявления происходили гораздо быстрее и интенсивнее именно по причине присутствия здесь пестрого с этнической точки зрения населения [17, с. 103]. Теоретически, если развивать эту точку зрения, действительно заманчиво предполагать, что в процессе так называемого "диалога культур", в рамках которого на Верхней и Средней Кубани происходило "столкновение" представителей различных этносов (горское — автохтонное население, аланское население предгорий и равнин Северного Кавказа и разноэтничные тюркские народы) неизбежно должны были происходить процессы ассимиляционного характера. Когда представители одних этнических групп - полностью поглощали и растворяли в себе представителей иных, вероятно менее численно представленных обитателей. Либо же процессы эти должны были являть собой ситуации, которые исследователи именуют межэтническим синтезом [56, с. 15-16].
В ходе этого процесса, как мы его представляем себе "диалог культур" должен был представлять собой процесс взаимного воздействия разных этносов, несомненно, приводивших к нивелировке тех и других традиционных культур. Однако на этом же фоне должны были проявляться характерные для одной или другой группы черты, равно как и должны были проявляться принципиально новые синтезные явления.
На этом фоне, если брать во внимание выше отмечавшийся погребальный комплекс с конем, на наш взгляд, можно увидеть наиболее яркое проявление традиций одной из групп взаимовоздействующего населения, скорее всего тюркского происхождения. Не делая далеко идущих выводов на этом этапе представления наших материалов, мы можем указать на тождественные проявления погребального ритуала (помимо СМК и Северного Кавказа), достаточно часто встречающиеся на территории современного Казахстана. Именно здесь мы находим широкие подпрямоугольные ямы с закругленными углами, в которых отмечены захоронения человеческого костяка уложенного вытянуто на спине и ориентированного головой как на запад, так и на восток [260, с.243-246]. Аналогичным образом в таких же ямах захоронения человека сопровождались погребением лошади, уложенной на брюхо с подогнутыми конечностями. Скелет лошади ориентировался черепом по той же линии, что и захоронение человека (рис.60).
Важность данных аналогий нам видится принципиальной не столько в полном повторении аналогий погребению №5 второго могильника Горькой Балки, а в том, что казахские исследователи данный тип погребального обряда убежденно связывают с выплеском в казахстанские степи к VIII в. н.э. населения с территории горного Алтая [260, с.244].
