Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Истоки религиозного почитания носителей власти в Риме.
1.1. Римские представления о сакральности civitas 32
1.2. Роль представлений о «нуменах» в складывании индивидуальных культов римских царей 37
1.3. Культпредков вРиме 50
1.4. Патриции и римский вариант представлений о «мана» 54
1.5. Государственная власть и религиозное почитание ее носителей в период республики 66
Глава вторая. От культа доблестей к индивидуальному культу.
2.1. Патрицианская идеология гражданского равенства и разруше ние индивидуального царского культа 86
2.2. От культа доблестей к культу Felicitas 104
2.3.Эллинистический Восток и римский индивидуальный культ. 119
2.4. Появление индивидуального культа в Риме I в. до н.э 131
Глава третья. Некоторые религиозно-политические особенности культов Юлия Цезаря и Марка Антония (I в. до н.э.)
3.1. Традиционные основы культа Цезаря 167
3.2. Элементы эллинистической традиции в религиозной политике Марка Антония 193
Заключение 203
Список источников и литературы 210
- Римские представления о сакральности civitas
- Патрицианская идеология гражданского равенства и разруше ние индивидуального царского культа
- Традиционные основы культа Цезаря
Введение к работе
Проблема сакрализации власти в Древнем Риме в большей степени рассматривалась ранее в научной литературе в связи с императорским культом. Особый интерес вызывал период его формирования в I в. до н.э. Довольно большое количество источников по этой эпохе, относительно высокая степень их достоверности, колоритность исторических персонажей и грандиозность их деяний обращали на себя внимание многих исследователей. Учитывая особенности социально-политического и культурного развития Рима той эпохи и включение его в сферу эллинистического культурного пространства, отправной точкой в изучении возникновения императорского культа являлось определение степени влияния на него эллинистической традиции почитания правителей. Индивидуальный культ римских политических лидеров I в. до н.э., стремившихся к единовластию, представлялся религиозно-политическим явлением, чуждым традиционной республиканской идеологии и знаменующим ее упадок.
Однако такая оценка кажется не совсем точной. Прежде всего обращает на себя внимание присутствующее в науке убеждение об извечной склонности римского сознания к освящению, возведению в культ всего, что так или иначе связывалось с традицией как религиозной, так и гражданской и политической. Кроме того, при рассмотрении проблемы внешних культурных влияний на Рим, признается, что приходя в контакт с римским менталитетом, все новое перерабатывалось и усваивалось в той форме, которая отвечала римскому мировоззрению1.
Кроме того, в предыстории любого древнего общества (и римское вряд ли было исключением) можно отыскать древнейшую традицию относиться к людям выдающимся и наделенным властью не только с осо-
1 Утченко С.Л. Древний Рим. События. Люди. Идеи. М., 1969. С. 69; СИ. Ковалев. История Рима. СПб, 2003. С. 33.
бым уважением, но и с известной долей религиозного трепета. Обладание людьми особой силой, бесстрашием, умением руководить или предсказывать будущее объяснялось первобытным сознанием близостью этих людей к миру могущественных и грозных сверхъестественных сил, от воли которых зависело хрупкое благополучие людей. В храбрости вождей и мудрости жрецов виделось некое доказательство заботы сверхъестественных сил о людях, которым эти силы отдавали долю своей энергии.
Поэтому, принимая во внимание масштаб социально-политических изменений в римском обществе I в. до н.э. и не отрицая наличия эллинистического влияния, значительно обогатившего римскую культуру, ьсе же представляется, что идея индивидуального культа политических лидеров вообще и использование его как средства для обоснования претензлй на политическое господство, в частности, была не нова для римской традиции. Определение степени традиционности указанного явления составляет центральную проблему данного диссертационного исследования.
Изучение этой проблемы требует обращения к ранним пластам римской истории в поисках ответа по меньшей мере на два вопроса. Ео-первых, имела ли традиционная римская религия какие-либо собственные элементы, которые могли бы стать основанием для религиозного почитания людей? И во-вторых, имелся ли в римской истории до I в. до н.э. опыт использования религиозного почитания отдельных персон в целях обоснования их политического господства в римском государстве?
Целью данной работы является исследование процесса развития римских форм религиозного почитания людей, начиная с царского периода до I в. до н.э., а также определение роли указанного почитания в обосновании политического лидерства и власти в римском обществе в указанный исторический период. Тем самым предполагается соединить в одну логическую цепочку известные нам свидетельства римской традиции о
религиозном почитании людей и рассмотреть это явление в развитии как одно из направлений традиционной римской идеологии.
Указанную цель предполагается реализовать посредством решения следующих задач:
Определить взаимосвязь религиозной и политической сфер в римской идеологии.
Выявить круг римских традиционных верований, составлявших основу религиозного почитания отдельных личностей в Риме.
Выяснить характер почитания носителей верховной власти и выдающихся деятелей римской civitas в рассматриваемый в диссертации исторический период.
Выявить традиционные римские черты в индивидуальных культах военных лидеров I в. до н.э. в Риме.
В связи с последней задачей необходимо отметить, что рассмотрение в диссертации культов Юлия Цезаря и Марка Антония носит обобщающий характер. Ввиду большого количества исследований на эту те:.іу целью здесь является не всеобъемлющее рассмотрение этих культов, а определение степени их опоры на римскую религиозную традицию в условиях имевшего место эллинистического культурного и религиозного влияния на Рим в указанный период.
Диссертационное исследование построено на основе проблемьо-хронологического метода, учитывается принцип комплексного подхода в изучении рассматриваемого явления, а также использован метод изучения исторического явления в развитии.
Историографический обзор.
Как в отечественной, так и в зарубежной научной литературе специальных работ по теме, заявленной в диссертации, к сожалению, нет. Тем
не менее, отдельные проявления римской традиции религиозного обоснования власти, безусловно, попадали в поле внимания исследователей.
Говоря об отечественной историографии, необходимо отметить, что интерес к истории римской религии возник еще в первой половине XIX в. В частности, они занимали центральное место в работах русского историка Д.Л. Крюкова. Собрав и тщательно исследовав свидетельства древних авторов о религиозном быте римлян, он впервые в отечественной науке сделал вывод о различии религиозных представлений патрициев и плебеев, тем самым затронув сферу политической истории Рима в связи с рассмотрением вопросов религии2. В дальнейшем выводы Д.Л. Крюкова стали отправной точкой для теорий об этническом различии патрициев и плебеев, о роли этрусского влияния на религиозную и политическую сферы жизни древнего римского общества (по мнению Д.Л. Крюкова это влияние отразилось в плебейской форме культа) и др . При этом впервые вопросы религии и политической истории стали рассматриваться во взаимосвязи. Одновременно возможность изучения проблем становления римской религии и государственности была подтверждена выводами, сделанными другим русским ученым В.И. Модестовым. В ряде своих работ4 он выступил против скептического взгляда на достоверность ранней римской истории5, доказывая глубокую древность латинской письменности.
Связь религии и политики в Риме рассматривалась и в ряде общих работ И.В. Нетушила6. В частности, он обратил внимание исследователей на роль сакральной организации патрицианских курий в утверждении им-
Этой проблеме в целом была посвящена его работа, изданная в Германии под псевдонимом D. Pelle-grino «Andeutungen tiber den ursprilnglichen Religionsunterschied der r6mischen Patricier und Plebejer. Leipzig, 1842. (Второе издание на рус. яз. см. «Пропилеи» Кн. 4, СПб., 1854. С. 1-80).
3 Фролов Э.Д. Русская наука об античности. СПб, 1999.
4 Модестов В.И. Римская письменность в период царей. Казань, 1868.; Сочинения Корнелия Тацита. Т.
1-11, СПб, 1886-1887.
5 Вопросам древнейшей римской истории было посвящено его исследование «Введение в римскую ис
торию» в 2-х ч. СПб, 1902-1904.
6 Нетушил И.В. Государственное устройство Рима до Августа. В 3-х вып. Харьков, 1894-1902.; Лекции
по римской истории. Т. 1-ІЙ. Харьков, 1907-1909, и др.
перия (imperium) высшего правителя римской общины, считая патрицианскую религию основой для дальнейшего развития римской религии lo-обще7. Вместе с этим до сих пор большую научную ценность представля-ют его статьи по частным вопросам истории римской религии.8
В дореволюционный период было положено и начало изучению римского императорского культа, а также проблемы его возникновения. В частности, В.А. Мелихов9, рассматривая проблему появления римского императорского культа, пришел к заключению, что культ правителей в римском государстве возник сначала на Востоке. Началом этой традиции, по его мнению, были культы римских магистратов, основанные «льстивыми» эллинами по примеру почитания собственных властителей. Но при этом он указал на два принципиальных условия закрепления подобной традиции в Риме. Во-первых, по его мнению, культ императоров все же имел национальную почву в Риме, т. к. в нем можно обнаружить отголоски традиционных верований в гениев и манов, с которыми автор связывал культ умерших предков в Риме10. Именно на это он указывал, говоря о возможности посмертного обожествления Цезаря в Риме. Во-вторых — зто политическая необходимость культа в условиях «единодержавия». Однако в том, что автор подчеркивал факт обожествления римских императоров, начиная с Цезаря, прослеживается его стремление представить императорский культ как связующее звено в переходе римского общества от политеизма к деизму11.
Однако в дальнейшем, в отечественных исследованиях по древней истории вообще, и истории Рима в частности, длительное время уделялось
7 Нетушил И.В. Лекции по римской истории. Т. I. Харьков, 1907-1909. С. 62-63.
8 Ряд статей был опубликован в периодическом издании «Филологическое обозрение». СПб., 1891-
1902.: «Arma Ancilia» (Т. VIII, 1895), «О культе Весты» (Т. XI, 1896), « Dea Dia, богиня материнского
права» (Т. XVI, 1899) и др.
9 Мелихов В.А. Культ римских императоров и его значение в борьбе язычества с христианством. Харь
ков, 1912.
10 Указ. соч. С. 13.
"Указ. соч. С. 24-25.
внимание в основном вопросам экономического и политического характера. Но как раз последний круг проблем и заставлял исследователей в той или иной степени касаться темы обоснования политической власти и лидерства в древнем римском обществе. В связи с этим было продолжено изучение вопроса о возникновении императорского культа I в. до н.э.
Вслед за В.А. Мелиховым идея об эллинистических корнях римского императорского культа была поддержана рядом исследователей. Так Р.Ю. Виппер, говоря об истоках культа Августа, также был склонен рассматривать императорский культ как основанный на эллинистических культурных заимствованиях. В этом смысле он называл римских императоров «наследниками» эллинистических царей12.
В советской историографии вопрос о происхождении императорского культа был затронут Н.А. Машкиным13. Изучение сущности власти Октавиана Августа стало поводом для обращения исследователя к более раннему историческому периоду. Он довольно подробно рассмотрел принципы обоснования власти римских диктаторов Суллы и Цезаря, видя в них предшественников Октавиана в утверждении в Риме монархической власти14. Н.А. Машкин отмечал, что важным аспектом политической деятельности как Суллы, так и Цезаря являлось стремление найти религиозное обоснование собственной власти главным образом под воздействием эллинистических философских теорий и обычаев15. Однако в отношении Цезаря он все же указал на присущее тому желание опереться на римскую традицию в своей религиозной политике. В связи с этим Н.А. Машклн выделил имевшую место пропаганду «божественной» родословной Юлиев, жреческого достоинства самого Цезаря, а также его ассоциации с обо-
12 Виппер Р. Ю. Очерки истории Римской империи. Ростов н/Дону, 1995. С. 168. (Первое издание: М.,
1908.)
13 Машкин Н.А. Принципат Августа. М.-Л., 1949.
14 Указ. соч. С. 17.
15 Указ. соч. С. 17,68,70.
жествленным Ромулом16. Тем не менее сам факт обожествления Цезаря, а Н.А. Машкин склоняется именно к такой интерпретации культа Цезаря, трактуется как результат распространения в Риме восточных верований, чему «способствовало разрушение римской национальной религии, наступившее в связи превращением Рима в мировой центр»17.
Однако Н.А. Машкин все же обращает внимание (и в этом есть некая противоречивость его выводов) на то, что римский полис был связан со старинной национальной религией и это было одним из объяснений того, что Август, являвшийся политическим последователем Цезаря, ни в Риме, ни в Италии не почитался официально как божество . Тем самим подчеркивалось, что обожествление как форма почитания носителей власти не являлась традиционной для римской идеологии.
Особенный интерес для темы диссертации представляют выводы общетеоретического характера, сделанные в ряде исследований Е.М Шта-ерман. Она впервые в отечественной науке посмотрела на проблему зарождения индивидуального культа политических лидеров в Риме в рамках исследования истории римской религии в целом19. В связи с социально-политическим аспектом своего исследования Е.М. Штаерман еще раз указала на значительную роль эллинистического влияния в подготовке идеологической базы для складывающейся в Риме системы единовластия через внедрение эллинистических религиозных представлений в римскую традицию. Последняя, по мнению исследовательницы, разрушалась20 и была уже не способна поддерживать прежние моральные ценности римского общества. На этом фоне, по ее мнению, и начал формироваться индивидуальный императорский культ как символ крушения традиционной римской идеологии и политической системы. Императорский культ при
16 Указ. соч. С. 72.
17 Указ. соч. С. 130.
18 Указ. соч. 564-565.
19 Штаерман Е.М. Социальные основы религии древнего Рима. М., 1987.
20 Указ. соч., С. 119.
этом рассматривался как заимствованное и чуждое римской традицли явление, связанное с обожествлением объекта культа.
В дальнейшем эта точка зрения была поддержана и Я.Ю. Межериц-ким, который отмечал «совершенную чуждость» римской традиции обы-чая обожествления людей и культа правителей . Признание обожествления как факта в рассмотренных выше взглядах на сущность императорского культа в Риме начиная с I в. до н.э., являлось главным основанием для утверждения в отечественной науке мнения об эллинистической природе этого явления.
Однако одновременно отмечалась неоднозначность термина «обожествление» в связи с собственно эллинистической традицией почитания правителей. Мы не ставим перед собой задачи осветить огромную историографию по исследованиям культа правителей на эллинистическом Востоке. Но довольно важным для темы диссертации является мнение, высказанное И.С. Свенцицкой22 и поддержанное рядом исследователей, в т.ч. зарубежных, о том, что при характеристике эллинистических культов правителей необходимо учитывать разницу в понятиях «божественности» и «богоравности». Именно последнее определяется ею как в большей степени соответствующее характеру почитания эллинистических правителей. Как отмечает автор, почитание «богоравности» эллинистических царей основывалось на признании их роли «спасителей» и «благодетелей».
В современных исследованиях довольно отчетливо наблюдается тенденция к отказу от отождествления культа римских императоров и культа эллинистических царей. И основанием здесь является предположение, что первые римские императоры в большей степени почитались как харизматические военные лидеры эпохи Поздней республики, а не «спа-
21.Межерицкий Я.Ю. Республиканская монархия: метаморфозы идеологии и политики императора Августа. М., Калуга, 1994. С. 212.
2 Свенцицкая И.С. Восприятие царя и царской власти в эллинистических полисах./ Государство, политика и идеология в античном мире. Л., 1990. С. 29.
сители» и «благодетели». Как выразился А.Б. Егоров , эллинистическлй культ безусловно контактировал с римским религиозным пластом, но последний доминировал. Сходство же двух традиций носило больше типологический, чем заимствующий характер24. А.Б. Егоров обратил внимание на значительную роль армии в выдвижении своих вождей на роль государственных лидеров25.
Такая позиция согласуется и с выводами, сделанными А.В. Игпа-тенко в отношении более раннего периода римской истории. По ее мнению уже в период оформления республиканского аппарата армия активно влияла на процесс становления самого государства. М.Г. Абрамзон , посвятивший ряд своих исследований проблеме императорского культа в первых веках н.э., также выявляет его военные корни. По мнению исследователя, в основу этого культа легла традиция поклонения легионеров своему полководцу как носителю священного права ауспиций и авгурпй, зародившаяся гораздо раньше I в. до н.э. Хотя при этом автор не отрицает наличия эллинистических элементов в культе римских правителей эпохи Империи. Таким образом, признавая определенную роль эллинистического влияния на складывание культа римских императоров (особенно уже во времена Империи), в современной литературе был поставлен вопрос и о римских корнях этого религиозно-политического явления. Однако попытки исследовать их предпринято не было.
Проблема зарождения римского императорского культа в отечественной историографии затронула и вопрос о взаимоотношении римской и эллинистической культур вообще. Он не имеет прямого отношения к теме диссертации, но исследование ряда фактов, особенно эпохи II — I вв. до
Егоров А.Б. Рим на грани эпох. Л., 1985.
24 Указ. соч. С. 102.
25 Указ.соч. С.47.
26 Игнатенко А.В. Древний Рим: от военной демократии к военной диктатуре. Свердловск, 1988.
27 Абрамзон М.Г. Римская армия и ее лидер по данным нумизматики. Челябинск, 1994; М.Г. Абрамзон.
Римский императорский культ в памятниках нумизматики. Магнитогорск, 1993.
н.э., косвенно затрагивает его. В связи с этой проблематикой необходимо отметить работы С.Л. Утченко. В ряде своих исследований28 он дал глубокий анализ всесторонних связей римской civitas, сыгравших важную роль в развитии римского общества и отразившихся в складывании социально-политических теорий и этических воззрений римского общества. Также он рассмотрел процесс взаимодействия внешних культурных влияний с самобытной системой традиционных римских ценностей, определив доминирующее положение последних в адаптации иноземных элементов. Эта концепция прослеживается и в его исследовании культа Цезаря , который характеризуется им как слияние эллинистических и римских религиозных элементов. Как наиболее важный, здесь выделяется политический аспект влияния эллинистической традиции.
Следующий круг вопросов, отчасти затронутых в отечественных исследованиях и имеющих прямое отношение к данной диссертации, касается проблемы сакрализации власти в Риме периода Республики. В ряде исследований последних лет было обращено внимание на проблему сакрального статуса патрициев, сыгравшего определенную роль в утверждении политического господства этого сословия в Риме в первые века республики. Так, О.В. Сидорович было обращено внимание на исключительное право патрициев на ауспиции, признававшееся за ними еще в царскую эпоху. Право ауспиций, имеющее прямое отношение к отправлению государственного культа, видимо, и стало основной причиной перехода власти в руки патрициев после изгнания царей30.
В. В. Дементьева , изучая функции патрицианского сената, пришла к заключению о решающей роли ряда наследственных религиозных прав
28 Утченко С.Л. Древний Рим. События. Люди. Идеи. М., 1969.; Две шкалы римской системы ценностей.
// ВДИ, 1972, № 4.; Цицерон и его время. М., 1972, 1998.; Политические учения Древнего Рима. М., 1977
и др.
29 Утченко С.Л. Юлий Цезарь. М., 1976. С. 321.
30 Сидорович О.В. Дивинация: религия и политика в архаическом Риме./ Религия и община в Древнем
Риме. М., 1994. С. 85.
31 Дементьева В.В. Римское республиканское междуцарствие как политический институт. М., 1998.
патрициев в утверждении их господствующего политического положения в общине еще с эпохи царей. Прежде всего речь идет о праве патрициев на ауспиции, что подразумевало общение с богами от лица всей общины. Это право как средство и олицетворение верховной политической власти, по убеждению В.В. Дементьевой, лежало в основе auctoritas патрицианского сената (patres), его права на interregnum и определяло статус патрициата как сословия власти, конкурирующего с царями. Право патрициев на ауспиции определило и их исключительное право на обладание импе-риєм в первые века Республики. По ее мнению, патрицианская сакральная община, возглавляемая patres, признавалась исходным сувереном и носителем высшей власти на протяжении всей Республики33. Однако, В.В. Дементьева не затрагивает вопроса об источнике исключительного права патрициев на ауспиции, т.к. он выходит за рамки темы ее исследования.
В связи с вопросом об особом сакральном статусе патрициев в римской общине важной для данной диссертации видится проблема религиозного противостояния патрициев и плебеев. В отечественной науке присутствует довольно устойчивая точка зрения о религиозных отличиях этих двух категорий римских граждан. Объединение патрицианского сословия вокруг культа Юпитера - верховного покровителя римской civitas и государственной власти как бы подчеркивало привилегированное положение патрициев в римской общине и освящало власть патрицианских консулов.
В связи с этим Н.И. Миницкий34 высказал предположение, что показателем постепенного приобщения плебеев к патрицианскому культу являлась сакрализация власти плебейских трибунов, которая как - бы включалась в сферу общегосударственной власти, находящуюся под покровительством Юпитера. Священность такой власти основывалась, по
32 Указ соч. С.62-63.
33 Указ. соч. С. 66.
34 Миницкий Н.И. Особенности формирования религиозной идеологии Римского полиса./ Вопросы ис
тории. Минск, 1981. Вып. 8. С. 104.
его мнению, на lex sacrata. Однако, Ф.А. Михайловский определил священность трибунской власти как совершенно особую, т. к., по его мнению, акцент здесь должен быть сделан не на священность власти, а на священную неприкосновенность личности самого трибуна36.
В рамках исследования проблемы взаимосвязи религии и политихи в Древнем Риме необходимо выделить вопрос о сакральном статусе носителя империя как посредника в общении богов и людей, который был за-тронут в работах Л.Л. Кофанова и В.Н. Токмакова . Однако, специальных исследований в этой области в отечественной историографии нот. Более глубоко изучена роль жречества в общественной и политической жизни Рима. В частности, эту проблему рассматривал A.M. Сморчков39.
Ряд вопросов об истоках сакрального почитания носителей власти в Риме рассматривается в общих работах по истории римской религии. В первую очередь к ним можно отнести исследования А.И. Немировсксго по проблемам религии раннего Рима40. В частности, он подробно раскрывает религиозную сущность представлений о доблестях, составлявших основу римской республиканской идеологии. Их сакральность опреде.гл-лась связью с обычаями предков, которые считались священны. Для кашей диссертации важен вывод А.И. Немировского о политическом значении культа доблестей. Исследователь видит в этом культе характерную черту патрицианской идеологии и основной принцип консолидации пат-
Михайловский Ф.А. Основание народного трибуната и lex sacrata. I Античная гражданская общкна. М., 1986.; Власть Октавиана-Августа. М., 2000.
36 Михайловский Ф.А. Основание народного трибуната и lex sacrata. / Античная гражданская общкна.
М., 1986. С. 55-56.
37 Кофанов Л.Л. Сакральное право: от человеческих жертвоприношений к правовым санкциям./ Религия
и община в Древнем Риме. М., 1994. С. 22.
38 Токмаков В.Н. Воинская присяга и «священные законы» в военной организации ранне-римской рес
публики./ Религия и община в Древнем Риме. М., 1994; Военная организация Рима Ранней республ.нси
(VI-IV вв. до н.э.). M., 1998.
39 Сморчков A.M. Роль и значение римской коллегии жрецов священнодействий в эпоху Республики./
Античность и Средневековье Европы. Пермь, 1994.; Коллегия понтификов./ Жреческие коллегии в FaH-
немРиме. М., 2001.
40 Немировский А.И. Идеология и культура раннего Рима. Воронеж, 1964.
рициев в политической борьбе с плебеями в начале Республики. Зто возвращает нас к проблеме религиозного обоснования политического господства патрициев в Риме.
Вместе с этим А.И. Немировский затрагивает и проблему более древних верований, которые могли бы иметь отношение к складыванию римской традиции религиозного почитания людей. Это вопрос о наличии в римской религии верований в «мана», под которой в современной науке условно подразумевается вера древнейших народов в обладание отдельными людьми или целыми родами божественной энергией42; а также ьо-прос о «нуменах» в римской религии. В римских «numina» А.И. Немировский видит отражение древнейших верований в духов-покровителей родов и священных мест, в одухотворенные силы природы и т.п., которые в дальнейшем получили облик различных низших божеств вроде пенатов, ларов и др., либо стали эпитетами отдельных божеств.43 Исследователь подчеркивает, что изначально в «нуменах» выражались представления о проявлении сверхъестественных сил в объектах материального мира, од-
нако он не склонен связывать понятия «нумен» и «мана» , что могло Ьы означать наличие в древнейшем Риме веры в воплощение божественной энергии «нуменов» и в людях.
Тем не менее А.И. Немировский все же признает, что в эпоху царей в Риме, возможно, присутствовала вера в пребывание в правителе божественной силы (прежде всего Юпитера - покровителя верховной власти).45 Но это положение не рассматривается как доказательство наличия в архаическом Риме культа древних царей. Однако такая постановка пробле-
41 Указ. соч. С. 154.
42 Указ. соч. С. 21-22.
43 Указ. соч. С. 52-54.
44 Указ. соч. С. 20.
45 Указ. соч. С. 100.
мы имеет место в работе А. В. Коптева, где исследуется наличие в царском Риме веры в воплощение в правителе главного бога общины.46
В отношении положений, рассмотренных выше, в отечественной науке есть и иная точка зрения, имеющая не менее важное значение для исследования в области римской традиции религиозного почитания шо-дей. Это выводы, сделанные Г.С. Кнабе касательно культа доблестей и римских представлений о «мана» и «нуменах». Г.С. Кнабе рассматривает культ доблестей как основу идеологии республиканского Рима. Но он придает этому культу не религиозное, а гражданское значение, определяя его особую роль в укреплении идеи гражданского равенства.
Вера в «мана» 47, по его мнению, получила свое выражение в древних патрицианских обрядах (в т.ч. в сохранении посмертных масок умерших в патрицианских семьях и обрядах «проклятия памяти» («damnaiio memoriae»). Этот вывод используется в диссертации при рассмотрении сакральных основ властного положения патрициев в Раннем Риме. Относительно же «нуменов» Г.С. Кнабе делает предположение о том, что под ними в римской религии понимались не просто отдельные проявления божественной энергии, но своего рода выражение воли божеств. Здесь он исходит из представления римлян о единстве человеческого и божественного пространства, в котором боги являются защитниками и управителями римской общины в соответствии с «законами» pax deorum.
В зарубежной литературе проблематика, связанная с древнейшими истоками традиции почитания людей как носителей сверхъестественной энергии, оказалась в центре внимания уже на рубеже XIX - XX вв. Так, о «мана» впервые было упомянуто в работах Р. Кадринтона, Р. Маретта, Л. Леви-Брюля . Проблема же «нуменов» была поднята еще Г. Виссовоы в
46Коптев А.В. Об «этрусской династии» архаического Рима. / Античность и средневековье Евролы. Пермь, 1994. С. 69.
47 Кнабе Г.С. Рим Тита Ливия. / Тит Ливии. История Рима. Т. III. М., 2002. С. 683.
48 Codrinton R. The Melanesians. Oxford, 1891; Marett R.R. The threshold of Religion, 1914; Levy- Bruhl L.
La mentalite primitive. P., 1922.
его капитальном труде, посвященном римской религии, начиная с ее истоков49. Автор сделал ряд предположений о путях формирования этого явления в ранней римской религии. Позже, Г. Вагенворд и А. Греньз50 обозначили определенную связь римской веры в нуменов и «мана». По мнению Г. Вагенворта (применительно к римской истории), так называемой «мана» обладали места и лица, к которым применялся термин «sace*», а также магистраты, полководцы, жрецы. К «мана» он возводил и понятие «imperium», и возникновение культа Гения. К. Латте высказал мнение о том, что вера в «numina» являлась основой римской религии, характеризуя ее как «полидемонизм»51, что стало причиной отсутствия римской мифологии. В дальнейшем П Бойансе52 считал, что под «numina» следует понимать проявление божественной воли.
В области изучения традиции религиозного почитания людей в Риме нужно отметить исследования Д.Фрэзера53. Он определил связь культа древних латинских царей с культом Юпитера, что может предполагать наличие веры в носительство ими энергии этого божества. Это учитыиа-ется в диссертации при рассмотрении возможности почитания римских царей как «нуменов» верховного божества общины.
В зарубежной историографии также подняты вопросы о религиозных традициях патрициев в связи с их политическим авторитетом в Риме как в эпоху царей, так и в период республики. Э. Гьерстад и Ж. К. Ришар54 отмечают выраженное политическое противостояние патрицианской организации римским царям, особенно «этрусской династии», объясняя это рядом религиозных преимуществ патрициев, имевших отношение к
Wissowa G. Religion und Kultus der ROmer. Mtinchen, 1912.
50 Wagenvoort H. Roman Dynamism. Oxford, 1947; Grenier A. Les religions etrusque et romaine. P., 1948.
51 Latter K. R6mische Religionsgeschichte. Mtinchen, 1960.
52 Boyance P. Etudes sur la religion romaine. P., 1972.
53 Фрэзер Д. Золотая ветвь. М., 1986.
54 Gierstad Е. Innenpolitische und militarische Organisation in fruromischer Zeit. ANRW: Geschichte und Kul-
tur Roms in Spiegel der neuren Forschung. B.N.Y., 1972, S. 169-171.; Richard J-Cl. Les origines de la pbbe
romaine. Rome, 1978. P. 331.
управлению государством: в частности, их право на ауспиции и интеррог-нум. Ж. К. Ришар отмечает наличие попыток царей «этрусской династии» разрушить религиозную патрицианскую организацию с целью избавления от политической конкуренции со стороны патрициев55.
В связи с рассмотрением проблемы сакральной основы политического преобладания патрициев, особенно в первые века республики, необходимо обратить внимание на указания П. де Франчиши, Ж. Эргона56 на сакральное значение auctoritas патрицианского сената, определявшей его властные полномочия в римской общине.
Сакральность основ власти сената в связи с патрицианским происхождением последнего отмечает и Р. Пальмер57. Он обращает внимание на то, что именно патрицианская община в лице курий являлась признанной хранительницей сакральных основ государственной власти. Р. Пальмер также поднимает вопрос о сакрализации военной власти в древнем Риме, основанной на священности военного империя, в чем он видит религиозное наследие древней патрицианской общины и власти древних царей. Как важный аспект он выделяет здесь веру в посредничество полководца между войском и богами. По его мнению, эта вера проявлялась в обрядах священной воинской клятвы и люстрации республиканской эпохи . Сходное мнение о роли полководца, как исполнителя божественной воли, в силу проистечения на него божественной энергии, руководящей его действиями, высказывается Н. Розенстейном59.
Однако в связи с темой сакрального почитания носителей власти и политических, военных лидеров периода республики, указанные авторы
55 Richard J-Cl. La population romaine a l'epoque archaique: sa composition, son evolution, ses structures. In.:
Roma arcaica ele recenti scoperte archeologiche. Firenze, 1979. P. 63.
56 De Francisci P. La communita sociale e politica romana primitiva. / Relazioni del X Congresso internazion-
ale di scienze soriche. Firenze, 1955, Vol. 2. P. 61-166.; Huergon J. The rise of Rome to 264 B.C. L., Batsfurd,
1973. P. 114.
57 Palmer R. The archaic community of the Romans. L., Cambridge, 1970. P. 198.
58 Ibid., P. 198.
59 Rosenstein N. Imperatores victi: Military defeat and aristocratic competition in the middle and late Republic.
Berkely, 1990.P.27.
не рассматривали вопрос о роли в нем культа доблестей. Тем не менее, еще Фюстель де Куланж60 отмечал, что у римлян присутствовала вере в то, что общественный долг (а обладание доблестями являлось главным условием его исполнения) им помогают исполнять некие, проникающие в человека и руководящие им божественные силы. На такую сущность доблестей в римском понимании обращал внимание и Дж. Либещуц61. Одновременно на то, что в республиканский период культ доблестей стал основой идеологии нового сословия власти — нобилитета, косвенно указал К. Холькескамп . Он считает, что главным ее стержнем являлось постоянное стремление представителей знати к должностям (honores) с целью проявить себя на службе родине и римскому народу.
В отношении определения роли эллинистического влияния в возникновении культов римских полководцев-императоров I в. до н.э. и религиозной основы этих культов в зарубежной историографии имеются различные точки зрения. Так А. Вордман и Ч. Прайс 63 выделяют политический аспект эллинистического влияния в связи с указанной проблемой. Вместе с этим, Ч. Прайс сделал вывод о том, что учреждение культов эллинистических правителей в греческих полисах являлось попыткой местного населения объяснить правомерность новой власти (не имеющей никакой гражданско-правовой базы) через ее религиозное обоснование64. Тот же принцип Ч. Прайс обнаруживает и в появлении эллинистических культов римских магистратов, а затем и императоров.
Этот вывод важен для предположения, сделанного в настоящей диссертации, о том, что римские полководцы-императоры могли взять на «вооружение» такую идею для обоснования собственной единоличной
60 Фюстель де Куланж Н.Д. Гражданская община древнего мира. Спб., 1906. С. 100.
61 Liebeschuetz J.H.W.G. Continuity and change in Roman religion. Oxf., 1979. P.52.
62 Holkeskamp K. Conquest, Competition and Consensus: Roman Expansion in Italy and the Rise of the NoLili-
tas//Historia,42, 1993. P. 12-39.
63 Wardman A. Religion and statecraft among the Romans. London, 1982. P. 50-51.; Prise Ch. Rituals and
power. The Roman imperial cult in Asia Minor. Cambridge, 1998.
64 Prise Ch. Rituals and power. The Roman imperial cult in Asia Minor. Cambridge, 1998. P. 27-29.
власти в Риме, также не имеющей объективной правовой поддержки. Однако, это еще не дает право утверждать, что римские императоры были готовы отказаться от римских традиций религиозного человекопочитані-я.
В зарубежной историографии имеется обширная литература, посвященная римским — полководцам императорам I в. до н.э. В этом ряду особе место занимает исследование С. Вейнстока65, как посвященное изучению собственно культа Юлия Цезаря, в основе которого были сосредоточены многие составляющие культового почитания предшественников Цезаря и который, одновременно являлся исходной формой для дальнейшего развития императорского культа в Риме. С. Вейнсток, а также Ф. Инар, Р. Этьен, Дж. Либешуц обращают внимание на использование римскими полководцами-императорами (сначала Суллой, а затем Цезарем) в своих культах элементов религиозной римской традиции почитания государственного лидера. Речь идет об ассоциации римских императоров I в. до н.э. с древними римскими царями (прежде всего с обожествленным Ромулом). Но при этом значение эллинистического влияния на складывание указанных культов определяется ими как решающее, хотя они и указывают на различия в характере культов одних и тех же императоров в Риме и на эллинистическом Востоке.
Однако Э. Биккерман67 обратил внимание на то, что в эллинистической традиции культа присутствовала идея «богочеловека», т.е. идея приравнивания правителя к богам за его деятельность «спасителя» и «благодетеля». Для римлян же, как он отмечает, отождествление человека с богом выглядело кощунством. Поэтому он считает неправильным говорить о восточном происхождении культа римских императоров. Его поддержи-
65 Weinstock S. Divus Julius. Oxf., 1971.
66 Инар Ф. Сулла. Ростов на/ Д., 1997; Этьен Р. Цезарь. М., 2003; Liebeschuetz J.H.W.G. Continuity and
change in Roman religion. Oxf., 1979.P. 68.
67 Bickermann E. Die rOmische Kaiserapotheose. / ROmischer Kaiserkult. Darmstadt, 1978. S.l 12.
вает и М. Чарлсворт , утверждая, что в Риме выдавать себя за бога считалось нечестивым, но можно было отождествлять себя с его орудием.
Сакральную природу культа Цезаря рассматривала X. Геше. При его анализе она выделяет как различные такие понятия как «обожествление» и «обоготворение». Последнее она признает как в большей степени соответствующее характеру культа Цезаря, т.е., по ее мнению, он официально был признан богом. Однако она признала некоторую противоречивость собственных выводов69, т.к. ее определению «обоготворения» соответствует только посмертный апофеоз Цезаря, что нельзя сказать о его прижизненном религиозном почитании.
В связи с вышеприведенными неоднозначными оценками императорского культа I в. до н.э. обращает на себя внимание вывод, сделанный М. Берд и М. Кровфордом. На основе проведенного ими анализа общих особенностей традиционной римской религии, прежде всего ее государственного характера, они пришли к заключению, что ее базовые характери-стики были сохранены в I в. до н.э и были отражены в императорском культе того времени.71
Таким образом, несмотря на значительное количество работ по истории римской религии, особенно в зарубежной историографии, римская традиция религиозного обоснования власти не рассматривалась ранее в науке в полной мере, о чем говорит отсутствие специальных крупных исследований в этой области. Также не ставилась ранее задача проследить историческое развитие этого явления с архаических времен до образования Империи. Но тот факт, что отдельные вопросы по указанной теме ьсе же попадали в поле зрение исследователей, говорит о правомерности по-
Charlesworth М.Р. Einige Beobachtungen zum Herrscherkult, besonders in Rom. I ROmischer Kaiserkult. Darmstadt, 1978. S. 163-180.
69 Gesche H. Die Vergottung Caesars. F.A.S. KallmQnz Opf., 1968. S. 38-39,48,92.
70 Beard M., Crawford M. Rome in the late Republic. Problems and interpretations. L., 1985. P.36-37.
71 Ibid. P.65.
становки такой задачи и о необходимости дальнейшего изучения, поставленной в данной диссертации проблемы.
Характеристика источников.
Характеризуя источники по теме данной диссертации, хотелось бы вначале дать их общую характеристику. Прежде всего это недостаточность данных по царскому периоду римской истории, а, следовательно, и материалов для анализа древнейшей религиозной традиции. Вместе с этим та информация, которая имеется в нашем распоряжении, в некоторых случаях недостоверна, так как указанный период являлся историей для самих древних авторов, чьи труды дошли до нас. Уже для них было много непонятного в древних религиозных обрядах. Они затруднялись в объяснении их происхождения и часто прибегали к их интерпретациям с точки зрения своего времени, что еще более искажало их истинный смысл. Обычаи и традиции царского периода ко времени написания основных для нас источников обрастали легендами и преданиями, в которых друг на друга наслаивались добавления разных эпох, что приводило к допущению множества анахронизмов.
Период республики освещен древними писателями гораздо более полно и достоверно. Хотя и здесь возникают затруднения. В большинстве источников содержится сильный эллинистический акцент в интерпретации римской истории. Прежде всего это касается авторов, которые имели греческое происхождение. Но и римские писатели, жившие преимущественно уже в начале нашей эры, когда Рим фактически был включен в эллинистическое культурное пространство, имели склонность «примерять» элементы греческой культуры к римской традиции, пытаться установить единство истоков римской и греческой культур и истории. Но если фактический исторический материал пострадал от этого в меньшей степени, то
в отношении религиозной традиции такое положение дел, на мой взгляд, выглядит катастрофично, так как порой невозможно установить культурную принадлежность тех или иных религиозных представлений. В этом плане наибольшую ценность все же представляют труды римских авторов. Сочинения же греческих историков требуют большей осторожности и избирательности при извлечении из них сведений о римской религиозной традиции, т.к. ее объяснение здесь дается сквозь призму похожих или аналогичных явлений греческой культуры, что ведет к искажению описываемых явлений.
Одним из основных источников, использованных в данной работе, является труд Тита Ливия (59 г. до н.э. — 17 г. н.э.) «История Рима от основания Города». Он охватывает значительный период римской истории с эпохи царей до II в. до н.э. Как положительное здесь можно отметить то, что Ливии был носителем римской культуры и многих традиционных римских идеологических установок, которые сохранялись и в его время. Он проявляет типично римское серьезное отношение к роли религии в государственной практике. Хотя иногда он позволяет себе критические замечания по поводу римского суеверия и предрассудков, в чем видится влияние «греческой образованности» Ливия.
Так или иначе, Ливии, пожалуй, единственный историк, у которого содержится богатый материал, подтверждающий, что исторически римское политическое мышление отличалось высокой степенью религиозности и суеверия. Ни в одном из исторических повествований не встретить такого количества упоминаний о религиозных мероприятиях, «божественных» знамениях и т.п. В своей работе Ливии опирался на труды более ранних авторов, что в определенной степени повышает степень достоверности его изложения. Однако он не склонен к историческому анализу их сведений, действует как компилятор.
Древний царский период римской истории Ливии описывает на основе легендарных преданий. Это приводит к допущению анахронизмов, что усложняет понимание принципов развития религиозно-политического мировоззрения римлян и их взглядов на религиозное обоснование верховной власти. Более основательно изложен у Ливия республиканский период. Именно эта часть его труда составляет главный источник для восстановления картины сакрализации власти высших магистратов республиканской эпохи. Особенно выражен момент начала сакрализации личного образа выдающихся людей в политических целях в конце III — II вв. до н.э. Наиболее отчетливо эта тенденция показана на примере политического облика Сципиона Африканского Старшего.
Характерная черта творчества Ливия - его отношение к истории как к учителю человеческих душ72. Следуя за мыслью, характерной для римского патриотизма, что «... и впрямь не было никогда государства более великого, более благочестивого, более богатого добрыми примерами...»73, Ливии ставит перед собой задачу обратить внимание на «добрые призеры» «старых добрых нравов». В этом есть положительный момент - особое внимание Ливия к традиции. Но с другой стороны, склонность Ливия идеализировать прошлое74 искажала историческую действительность.
Книги Ливия по эпохе гражданских войн не сохранились, но тем не менее его суждения об этом периоде можно обнаружить. В частности, прослеживается его приверженность к идее порчи нравов, ощутимо его негативное отношение к «черни», стремление подчеркнуть свое уважение и приверженность традиции на контрастирующем фоне демонстрации
Сам он так определяет цель своего труда: «В том и состоит главная польза и лучший плод знакомства с событиями минувшего, что видишь всякого рода поучительные примеры в обрамление величестьгн-ного целого; здесь и для себя, и для государства ты найдешь, чему подражать, здесь же - что избегать...» (Введение, 10).
73 Ibid.
74 Это было характерно для римских историков рубежа эр, что связано с их оценкой современного им
периода как времени порчи нравов, по сравнению со «старыми добрыми временами» (См. Sail., Cat., IX
-X).
собственной «греческой образованности». (Например, начало изложения римской истории с мифа о троянце Энее - как основателе римского государства.) В целом же труд Ливия - наиболее полный источник, освеща-о-щий римскую историю с царского периода до II в. до н.э.
Период гражданских войн, т.е. время складывания индивидуального императорского культа, отражен в трудах Цицерона, Гая Саллюстия Криспа и Гая Юлия Цезаря — как современников происходящих событий, а также у Веллея Патеркула, более позднего римского автора.
По истории религиозного обоснования политической власти в Риме наиболее интересны работы Цицерона (трактаты, речи, письма). Цицерон не был историком. Он был политиком, юристом и философом. Но в этом состоит особое значение его работ, где религиозная традиция Рима рассматривается с точки зрения ее практического государственного значения. Как активный политик, Цицерон пытался теоретически осмыслить сложные процессы закладки новой государственной системы, основанной на единовластии, а также политическую сущность индивидуального культа правителя.
Но само слово «теоретически» означает, что Цицерон широко привлекал для этого не только свой практический политический опыт (он в большей степени отражен в его публичных речах), но и весь имеющийся у него багаж философских знаний греческого происхождения. Поэтому его теория построена на сложном сплетении греческих и традиционных римских взглядов. Это проявляется и в отношении обоснования правомерности религиозного почитания государственного лидера. В итоге греческие по происхождению идеи бессмертия души и облика идеального правителя у него сочетаются с традиционно римским определением сакральности государства и возможности религиозного почитания людей только в связи с их особыми заслугами перед отечеством. Но чем больше его размышле-
ния переходят в плоскость практической политики, тем сильнее у него начинает звучать мотив римской религиозной традиции75.
Цицерон пропагандирует веру в божественное покровительство римской civitas, в абсолютную необходимость отправления государственного культа, освященного обычаями предков и видит в этом практическую государственную пользу. Он рассматривает в своих трудах множество элементов древней религиозной римской традиции. У Цицерона можно найти упоминания о божественных «нуменах» в связи с их ролью в поддержании благополучия римской общины, о сакральном значении «Libertas», о священном праве высших магистратов на ауспиции, в чем он видит обоснование их права на власть, о древности веры в сакралыгую сущность империя, о сущности и назначении жреческих коллегий, о сакральном характере доблестей, об обожествлении предков и т.д.
Все эти представления активно используются им в обоснованли правомерности индивидуального религиозного почитания государственного лидера, исходя из его заслуг в восстановлении pax deorum. Характерным для Цицерона является то, что он, как знаток политико-религиозных традиций, не расценивает индивидуальный культ как признак разложения римской религии и не связывает его с идеей о порче нравов, которая в его понятиях наиболее опасна в связи с нежеланием исполнять государственные обязанности, в т.ч. и религиозные.
Идея падения нравов как характеристика римского общества периода гражданских войн в Риме наиболее ярко излагается в двух произведениях Гая Саллюстия Криспа «Югуртинская война» и «Заговор Каталины». Однако поглощающая Саллюстия идея приводит к стремлению осветить все происходящее именно с этой точки зрения. Он дает серьезный фактический материал, объясняющий мотивы действий Суллы, Мария,
75 Эти и ниже указанные идеи Цицерона подробно рассматриваются во второй главе диссертации со ссылками на его работы.
Цицерона. Это позволяет определить социально-политические предпосылки зарождения не только единоличной власти (складывание политических группировок вокруг видных деятелей, роль клиентских отношении в поддержании авторитета отдельных лиц в государстве, безудержное стремление римских нобилей к власти и почестям), но и индивидуального культа ее носителей. Однако информации о собственно личном культе императоров I в. до н.э. или его элементах Саллюстий не сообщает.
«Записки о Галльской, Гражданской, Александрийской и Африканской войнах» Цезаря также не дают информации по этому вопросу. Однако прослеживается приверженность Цезаря вере в Фортуну, что в определенной степени указывает на значительную роль этих представлений в складывании культа самого Цезаря.
«История» Веллея Патеркула в основном содержит выводы и мнения уже знакомые нам по произведениям вышеуказанных авторов, как в связи с древнейшей историей Рима (она освещена в меньшей степени), так и касательно периода заката Республики. Традиционно выглядит здесь объяснение причин порчи нравов в связи с исчезновением объективной внешней угрозы извне (прежде всего со стороны Карфагена), что привело к расслабленности общества, в котором на смену доблестям приходят страсть к роскоши, почестям и власти. Последнее отчетливо выражено в связи с характеристикой персоны Помпея Великого (II, XXXI — XXXIII). Но в отличие от Саллюстия у Патеркула звучит и религиозный мотив в объяснении политических амбиций некоторых государственных деятелей (так, говоря о Юлии Цезаре, он упоминает о знатности его патрицианского рода, происходящего якобы от Венеры (II, XLI)).
Интерес представляет также содержащаяся у Патеркула оценка политической деятельности Октавиана и Антония в период их противостояния. Здесь Октавиан рассматривается как спаситель мира, Антоний же противопоставляется ему как разрушитель мира. Учитывая религиозное
содержание римских представлений о pax deorum, такая оценка важна для определения приемлемости форм личных культов этих двух императоров для римского восприятия. На фоне пропаганды приверженности традиционной римской идеологии со стороны Октавиана эллинистические мотивы культа Антония расценивались в Риме, как чуждые и олицетворяющие враждебные римскому обществу силы.
Некоторые факты о религиозном почитании людей в древнем Риме упоминаются у Плиния Старшего (I в. до н.э.). В его работе «Естественная история» есть, к примеру, свидетельство о религиозном почитании римских царей, с культом которых было связано хранение их статуй в Капитолийском храме (XXXIII, 9) или об этрусском происхождении царских и консульских регалий (XXXIII, 11, 111-112). Однако, сведения Плиния довольно отрывочны и не содержат исчерпывающих объяснений.
Отдельно хотелось бы представить труды греческих авторов по истории Рима. Прежде всего это «История» Полибия (II в. до н.э.). Полибий, будучи современником Сципиона Эмилиана и убежденным сторонником универсальности римского государственного устройства, посвятил римской истории немалую часть своего труда. В целом же Полибий пытался дать изложение греческой и римской истории в их взаимосвязи, находа в этом определенную историческую закономерность. Полибий большое значение уделяет событийной стороне истории двух народов. Он стремится показать объективные причины могущества Рима, находя их не только в универсальности политической системы, но и в особенностях римского характера, специфики римской военной организации, талантливости римских правителей и полководцев.
При этом он в меньшей степени проявляет внимание к исторли культуры и религии; только в отдельных случаях он обращается к этой теме. Религиозность Полибий определяет как черту римского национального характера. «Так, в трудные минуты римляне с величайшей ревко-
стью прибегают к умилостивлению богов и людей, и в подобные времена нет ничего такого, чего бы ради этого они не сделали, что почитали бы неприличным для себя или недостойным» (III, 1126 8-9). Религиозный мотив прослеживается и в его описании военной и политической деятельности Сципиона Африканского Старшего: в частности, упоминается о пропаганде им своей близости к богам, под чьим руководством он якобы совершал все свои действия (X). Но в основном Полибий не затрагивает темы религиозного почитания людей76.
При этом Полибий характеризует знатных римлян, как «честолюбивых и жаждущих занять первенствующее положение» людей (XXIX, 13). Он подмечает первые признаки «падения нравов», отражавшихся, по его мнению, в растущей любви к роскоши (XXXI, 24). Одновременно он дает описание начала «филэллинства» в среде римской знати, оценивая это явление как негативное (XXXIX, 12).
Для греческих историков рубежа эр и I в. н.э. Дионисия Галликцэ-насского, Плутарха, Диодора Сицилийского характерно частое использование греческой терминологии в описании римских религиозных традиций без поправок на римскую специфику (некоторые исключения из этого есть у Плутарха). Поэтому их труды требуют к себе осторожного отношения. Так у Дионисия («Римские древности») такое отношение к римской традиции объясняется стремлением доказать родство римлян и греков. Диодор («Историческая библиотека») в своем труде прежде всего уделял внимание греческой истории, поэтому по римской истории у него сведений не так много, тем более, что большая часть его труда не сохранилась.
На то, что это происходило осознанно (а не по причине отсутствия фактов), могут указывать его собственные слова, в которых отражено скептическое отношение к этой теме. «...Те люди, которые по природной ли ограниченности, или по невежеству, или, наконец, по легкомыслию, не в состоянии постигнуть в каком-либо событии всех случайностей, причин и отношений, почитают богов и судьбу виновниками того, что достигнуто проницательностью, расчетом и предусмотрительностью» (X, 5, 8). Видимо, не желая обвинить римлян, которых он искренне уважал, в «ограниченности, невежества и легкомыслии», он избегал описания подробностей их религиозного поведения, дабы не противоречить собственным убеждениям.
Однако, как отмечал СИ. Ковалев, Диодор пользовался надежными источниками, что повышает степень достоверности его изложения77.
Значительный материал содержится в «сравнительных биографиях» Плутарха. Хотя он был прежде всего моралист и написанные им «биографии» предполагались как исторические примеры воспитательного характера, но это не помешало Плутарху собрать в своем произведении множество ценных исторических фактов. В его «биографиях» можно найти интересные сведения о религиозном почитании политических и военных лидеров в Риме, начиная с легендарного Ромула. Особенно интересны сведения о культах Суллы, Цезаря, Антония. Почести, воздаваемые им, Плутарх характеризует как «божественные». В большей степени это относится к посмертным апофеозам Суллы и Цезаря. Плутарх также дает описание прижизненного культа Антония, в котором особо отмечается его эллинистическая (и религиозная, и политическая) направленность.
Важным источником в изучении римской традиции религиозного человекопочитания является сочинение Аппиана Александрийского «Римская история»( II в. н. э.). В частности, Аппиан обращает внимание на политическую выгоду пропаганды «богоизбранности» военных и политических лидеров. С этой точки зрения он объясняет поведение Сципона Африканского Старшего. Особенное внимание Аппиан уделяет периоду гражданских войн. Поэтому его работа содержит значительный материал о прижизненных и посмертных культах Цезаря и Суллы. Аппиан подчеркивает их политическое значение. Определяя единовластие диктаторов, как новое явление в римской истории, с этой же точки зрения он оценивает и их посмертный личный культ. Их посмертные почести он определяет как «сверхчеловеческие», но соотносит их с почитанием римских царей (XIII, 105-106; XIV, 148). У Аппина есть много сведений, которых нет у других авторов. Поэтому его работа заслуживает особого внимания.
77 Ковалев СИ. История Рима. СПб., 2003. С. 48.
Сведения о некоторых аспектах религиозного почитания людей в Риме и сопутствующих этому религиозных представлениях содержатся и у ряда авторов II - III вв. н.э., а также у более поздних писателей. Так, идея руководства Римом со стороны божественного провидения, убеждение в особой судьбе, предначертанной Риму свыше и во вмешательстве богов в дела людей, содержится в труде Луция Аннея Флора «Две книги римских войн». Хотя, в целом, эта работа не содержит каких-либо особенно интересных фактов, которые не были бы известны по другим источникам. Период гражданских войн освещен Дионом Кассием («Римская история»). Сведения о прижизненном и посмертном культе Цезаря содержатся у Светония Транквилла в его сочинении «Жизнь двенадцати цезарей». Здесь уже известные по другим источникам данные дополняются некоторыми интересными деталями, расширяющими представление об эпохе, хотя Светония больше интересовала не достоверность исторических фактов, а их привлекательность для читателя. Некоторые аспекты политической деятельности Антония на Востоке освещены в «Географии» Страбона. Отдельные сведения о характерных особенностях римской религии, имеющих отношение к теме нашего исследования, содержатся в сочинениях Теренция Варрона, Авла Геллия, Феста, Сервия и Арнобпя. Работа Арнобия «Семь книг против язычников» заслуживает особого внимания, т.к. затрагивает проблему «нуменов» в римской религии.
В целом, несмотря на определенные трудности при интерпретации источников, о чем говорилось выше, все же общая картина развития представлений о религиозном почитании людей в Риме может быть восстановлена, хотя детальное ее изучение, видимо, невозможно. Некоторые сведения по проблеме представлены нумизматическим материалом (в данной работе он использован со ссылкой на труды других исследователей). Тг.к-же в диссертации использованы данные древней эпиграфики.
Римские представления о сакральности civitas
С древнейших времен для этносов, давших начало римскому, было свойственно представление о единстве космического пространства, объединяющего в себе божественное и человеческое начала. Каждому из этих начал отводилось важное место в общей картине мира.
Такое мировосприятие нельзя считать особенным для архаической эпохи. Однако на римской почве оно не только пережило период архаики, но стало, в дальнейшем, стержнем всей римской системы ценностей и легло в основу римских представлений о сакральной сущности государства. Оно нашло свое выражение в таких традиционно римских понятиях как pax deorum, templum и res publica, сохранявших свою важность для римского общества на протяжении длительного периода истории.
Понятие «pax deorum» определяло основной закон существования мира и роль человека в системе мира. Как понятие оно имело два взаимосвязанных значения : «божественный миропорядок» и «мир с богами». Представлялось, что именно божественный порядок раз и навсегда установил характер всех отношений в пределах космоса: между людьми, между богами и между богами и людьми. Соблюдение этого порядка, по древним представлениям, было равно обязательно как для людей, так и для богов; нарушение же его могло повлечь за собой гибель мира. Для людей следовать этому порядку означало выполнять от века установленные правила совместного существования в общине и исполнять религиозные обряды, обеспечивающие связь с высшими силами, тем самым поддерживая «мир с богами», что гарантировало всеобщее благополучие. Ео-ги же представлялись могущественными существами, также заинтересованными в поддержании благополучия людской общиной - неотъемлемой части мирового пространства .
Так как архаичная гражданская община - прототип будущего римского государства, civitas - мыслилась как часть единого с богами мира, то поддержание ее благополучия рассматривалось ее членами не только как гражданский, но и священный долг; это было общим делом (res publica), объединяющим не только людей, но и богов.
Таким образом, римская civitas представлялась некой областью пересечения человеческих и божественных интересов, местом концентрации всей космической воли. На этом фоне имелось убеждение, что видимая территория общины (города-государства) являлась в каком-то роде космосом в миниатюре, материальным воплощением того космического пространства, где вместе обитали люди и боги (Liv.,V, 52, 2), нераздельно связанные не только его границами, но и общими интересами и единым для всех законом «божественного миропорядка» («pax deorum»).
Следствием этого было появление понятия о «templum» - пространстве, где божественное и человеческое приходило в соприкосновение друг с другом и где осуществлялось общение богов и людей. Это понятие применялось и к территории общины, материальные и сакральные пределы которой определялись «померием» («pomerium») — линией городских стен, отделяющей и защищающей граждан Рима от внешнего мира, населенного враждебными племенами и духами.
Как гласит легенда, расположение Рима было предопределено богами. При основании Города первый его легендарный царь Ромул кривим жреческим посохом «литуусом» очертил в небе квадрат, ориентированный по сторонам света (он также назывался templum). Когда же в его условленных пределах появились 12 коршунов, что считалось знаком благо склонности богов, темплум был спроецирован на землю . Его границы и определили границы будущего города. На обозначенной территории вырыли круглую яму «mundus», бросили туда все, что олицетворяло силу и богатство народа — первины урожая, куски сырой руды, оружие, влили вино и кровь жертвенных животных и закрыли ее ульевидным сводом с замковым камнем. Затем вокруг Города плугом была проведена борозда, земля из которой образовала вал вокруг города. Она и стала померием — границей, непреодолимой для враждебных, нечистых внешних сил. Территория внутри померия стала священной.
Таким образом, община и в территориальном, и в организационном плане рассматривалась как часть созданного и контролируемого богами мира, в котором боги обитали наравне с людьми, а значит, как и люди, были заинтересованы в его благополучии4. Очень рано в римском сознании утверждается представление о богах, как стражах всей римской civitas в первую очередь. Только через эту свою главную функцию боги мыслились защитниками каждого отдельного гражданина. Отсюда проистекало убеждение, что поклонение богам — это прежде всего общественное, а не частное дело.
Патрицианская идеология гражданского равенства и разруше ние индивидуального царского культа
В царскую эпоху и в период ранней республики в Риме религиозный мотив человекопочитания основывался на двух принципах: причастности к управлению государством1 и причастности к родовому наследованию божественной энергии («мана»). Последнее ассоциировалось с представителям патрицианских родов. Это обстоятельство позволило патрициям монополизировать управление государством и отправление государственного культа в начале республики.
Однако в дальнейшем, судя по достаточно уверенному вступлению плебеев на политическую арену одновременно с укреплением республиканских политических институтов, указанные выше представления переживают ряд трансформаций. Ведь плебеи не имели длинных родословных, возводимых к богам или «обожествленным» предкам, в которых ьо-площалась божественная энергия и воля. Не являясь наследственными носителями божественной силы, плебеи не могли иметь право быть допущенными к исполнению культовых действий в отношении богов — покровителей государства. Это значило, что они не могли осуществлять управление общиной, т.к. не было надежды на то, что во время государственных ауспиций (или авгурий) они будут услышаны богами и получат от них знаки их воли.
Тем не менее все эти табу были преодолены:
в 445 г. до н.э. был отменен запрет на смешанные браки патрициев и плебеев, что означало смешение родовых культов;
в 367 г. до н.э. был избран первый консул - плебей (Луций Сек-стий);
в 356 г. до н.э. был избран первый диктатор - плебей (Гай Марцлй Рутул);
в 351 г. до н.э. был избран первый цензор — плебей (он же);
в 335 г. до н.э. был избран первый претор — плебей (Квинт Публлй Филон);
в 300 г. до н.э. по Огульниеву закону плебеи были допущены к должности авгуров и понтификов.
Все это означало, что плебеи сумели убедить общину в том, что боги будут общаться с ними, а значит и в том, что и им присущи некие качества сакрального свойства, открывающим доступ к божественным сфе-рам. Но одновременно это означало, что вера в наследственность обладания некой божественной энергией, как фактор, дающий политическое преимущество, должна была если не исчезнуть, то, по крайней, мере отступить на задний план. Ведь в плебейских родах, судя по отсутствию какой-либо информации, родовых культов, связанных с «мана» не было. Причем, первый удар по этой вере нанесли сами патриции.
Кульминация религиозных чувств, связанных с верой в «мана» и идеей сакральности римской civitas, выражалась в посвящении правителям культов, как «нуменам» божеств - покровителей римской общины. Признание за ними особого внимания со стороны богов, обеспечивало им и особое, первенствующее положение среди сограждан. Но исторически сложилось так, что подобные культы связывались с именами царей, в свержении которых активнейшее участи приняли патриции.
В науке есть мнение, что события 509 г. до н.э. вовсе не имели характера революции римского народа3 против власти ненавистных чуя:е-земцев — этрусков4. Данные археологии говорят о том, что этрусское влияние (во всяком случае культурное) продолжалось и в начале V в до н.э.5 Возможно, что изгнание Тарквиния Гордого из Рима было результатом борьбы за царский престол между представителями знатнейших патрицианских родов (среди которых был и род Тарквиниев) на основе неких родственных (и, возможно, сакральных) отношений, дающих право на царскую власть6. Видимо, Тарквиний Гордый не имел особенных прав, на основе которых его первенствующее положение было бы неоспоримым.7 (Об этом уже упоминалось в Главе I).
Можно предположить, что из-за равности прав большого числа претендентов на власть произошел отказ от единоличной формы пожизненного правления и введен принцип выборности, коллегиальности и ограниченности срока магистратур. При этом власть сохранялась в замкнутом кругу имеющих на нее право патрицианских родов, группирующихся вокруг культа Юпитера. Плебеи в данном вопросе исключались из поля внимания, как не имеющие отношения к культу Юпитера.
Таким образом, в Риме установились определенные принципы гражданского равенства для замкнутого круга людей, имеющих право на власть. Для множества плебейских родов никакого политического равенства с патрициями в таких условиях не существовало. Термин «республика», которым обозначают период с момента свержения царской власти в Риме, видимо, не означал в римском понимании всеобщее гражданское равенство.9
Традиционные основы культа Цезаря
О появлении собственно индивидуальных культов в Риме можно говорить только начиная с эпохи Юлия Цезаря. Видимо, именно в этот период наиболее актуальным стал вопрос о единоличной власти в Риме, а вместе с этим проявилась и актуальность индивидуального культа как ее религиозного, идеологического оформления. Опыт Суллы в данном случае был очень важен, т.к. стал пробным шагом в утверждении личной власти в обход государственных законов, но с опорой на целый комплекс религиозных верований, призванных убедить окружающих в сакральности собственной персоны.
Рассмотренные в первых двух главах тенденции развития идей религиозного человекопочитания в Риме, а также факторы социально-политического характера, благоприятствующие этому развитию, дают определенную основу утверждать следующее. Появление индивидуальных императорских культов в Риме второй половины I в. до н.э. было закономерным явлением в римской религиозной и общественной идеологии, подготовленным всем ходом исторического развития римского государства. Однако нельзя отрицать присутствия в подобных культах элементов эллинистического происхождения. Необходимо учитывать, что индивидуальные культы римских императоров возникли в эпоху, когда эллинистическое культурное влияние достигло наивысшей степени за всю предыдущую историю Рима и постепенно проникало во все слои римского общества. Таким образом, в данной главе предстоит ответить на вопрос: в какой степени индивидуальный императорский культ можно считать продолжением традиций римского религиозного человекопочитания?
Прежде всего необходимо отметить, что эллинистические элементы, если и имели место в отдельных культах, то их использование было сознательно обусловлено политическими позициями того или иного государственного деятеля. На мой взгляд, в складывании и утверждении индиьи-дуальных императорских культов в Риме довольно четко определяются две тенденции, имеющих в своей основе два сложных комплекса политических, культурных и религиозных факторов: традиционно римская и эллинистическая.
При рассмотрении проблем формирования индивидуальных культов в Риме необходимо разделять эти две тенденции, т.к. они определяли не только характер культа, но одновременно и два существовавших в Риме второй половины I в. до н.э. политических курса, два возможных пути дальнейшего политического развития римского государства и формирования облика монархической власти: один на основе традиционно римских институтов государственной власти, второй — на основе явно выраженных эллинистических моделей. В конкретных исторических условиях политической борьбы в римском государстве в указанный период только один из этих курсов должен был победить. Во многом это зависело от того, насколько идеологическая база каждого из них более соответствовала духу римского общества как по форме, так и по содержанию, т. е. в большей степени была бы поддержана основной массой римских граждан. Попробуем рассмотреть указанные тенденции на примере личных культов Юлия Цезаря и Марка Антония.
Хотя изучение политических, правовых основ, на которых утверждалась власть Цезаря и не является целью данной работы, все же остановимся на некоторых аспектах, имеющих непосредственное отношение к его личному культу. Прежде всего единоличная политическая власть Цезаря получила свое окончательное оформление в титуле пожизненного диктатора1. Хотя диктаторская магистратура и была превращена Цезаргм в бессрочную, что полностью противоречило основным республиканским принципам постоянной сменяемости магистратов, все же сама по себе она являлась одной из форм традиционно римских институтов власти.
Важным моментом здесь являлось то, что такая форма власти не была наследственной. Попытавшись сделать наследственным титул императора2, Цезарь не посягнул в этом смысле на титул диктатора. Объяснение этому можно найти в том, что фактор наследственности верховной власти не был традиционен для римского общества на всех этапах его исторического развития: как в республиканскую, так и в еще более древнюю - царскую эпоху3. Цезарь, утверждая свою власть, видимо, сознательно не хотел отходить от римских традиций вообще и республиканских в частности, что подчеркивается большинством исследователей. Несмотря на фактическую бесконтрольность своей власти, он не претендовал на власть монархическую по типу власти эллинистических царей (т.е. включающую принцип наследственности)4.
Но высшая, пожизненная, при этом ненаследственная власть, которой фактически обладал Цезарь, была прерогативой древних римских царей. Однако Цезарь всегда нарочито отрицательно относился к царскоілу титулу. Известен такой факт из биографии Цезаря, как его отказ принять царскую диадему из рук Антония в праздник Луперкалий при огромном стечении народа ( App.,XIV, 109; Suet., Jul., 79 (2)). Известен и случай с возложением венка с белой лентой (царский символ) на статую Цезаря одним из его почитателей. В результате разбирательства по этому делу (44 г. до н.э.) Цезарь выступил против трибунов Цезетия и Марулла с об винением, что те придают слишком большое значение выходкам граждан, желающим выказать ему царское уважение, и усмотрел в поведении трибунов желание обвинить его в стремлении к тирании (Арр., XIV, 108)5.
