Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИСТОЧНИКА 23
1. Жанр бабада. Композиционная структура «Бабад Булеленг» 23
2. Особенности языка и стиля источника 26
3. Рукописи 30
4. Датировка источника. «Бабад Булеленг» в политическом контексте 33
ГЛАВА II. МИФ О ВЛАСТИ И ДИНАСТИЙНАЯ ГЕНЕАЛОГИЯ 37
1. Генеалогия рода Булеленга 38
2. Образ матери 43
3. Культ предков 44
4. Нелегитимное правление и его признаки 45
ГЛАВА III. АТРИБУТИКА ВЛАСТИ МОНАРХА 50
1. «Предметные» атрибуты 50
2. «Живые» атрибуты 56
3. Детерминативы монарха, включая титулы 59
4. «Вербальные» атрибуты 64
ГЛАВА IV. ДЕЙСТВИЯ (ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННЫЕ АКЦИИ) 67
1. Акции дарения-обмена anugraha 67
2. Военные действия 69
3. Акции, отражающие автохтонные традиции 77
ГЛАВА V. ЦЕНТРЫ И ПРОСТРАНСТВО ВЛАСТИ 80
1. Стольные центры 80
2. Топонимы 85
3. Временное пространство 88
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 94
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ 99
БИБЛИОГРАФИЯ 100
- Жанр бабада. Композиционная структура «Бабад Булеленг»
- Генеалогия рода Булеленга
- «Предметные» атрибуты
Введение к работе
Актуальность исследования
В изучении истории и культуры Индонезии остров Бали занимает особое место. Бали - единственный на территории Индонезии остров, почти не затронутый влиянием ислама. Здесь сохранилась в виде целостной системы адаптированная в местных условиях индуизированная культура, во многом восходящая к ранней (средневековой и предколониальной) государственности яванцев и балийцев.
Период XV-XIX вв. в истории Бали можно считать сравнительно слабо изученным: у балийских княжеств не было активных контактов с регионами мусульманского влияния, а голландской Ост-Индской компании (ОИК) не удалось проникнуть глубоко на территорию острова и существенно повлиять на ход социальных процессов. Таким образом, остров Бали остался в основном в стороне от таких исторических явлений, как ислами-зация и (до начала XX в.) колониальная экспансия европейских держав, деятельность которых воздействовала на общественные и культурные процессы во многих других областях Нусантары1.
Балийская позднесредневековая историческая традиция характеризуется появлением огромного числа произведений, претендующих на описание истории отдельных княжеств или всего острова с древнейших времен и до момента их написания. Эти литературно-исторические сочинения и составляют особый жанр бабадов - династийных хроник, излагающих события в хронологической последовательности, основной функцией которых, как правило, было доказать легитимность той или иной династии (и, соответственно, нелегитимность другой).
1 Нусантара - этим словом принято называть островной мир Юго-Восточной Азии. В приблизительном переводе означает «далекие острова».
Эти генеалогические произведения, очевидно, представляют огромный интерес с точки зрения исторического, литературного и лингвистического анализа, но их исследованию до сих пор уделялось недостаточно внимания.
Отчасти и по этой причине на фоне обилия публикаций, посвященных Бали, наблюдается явная нехватка работ, посвященных анализу историко-культурных процессов и особенностей балийской политической организации. Недостаток сведений затрудняет изучение современных социально-политических отношений. Данная работа, вводящая в научный оборот отечественного востоковедения один из важнейших источников по балийской истории, призвана в какой-то мере восполнить данную лакуну.
Предмет и объект изучения
«Балийский феномен» во многом определяется экзотическим своеобразием и яркостью проявлений устойчивых культурно-этнических традиций балийцев, включая особые формы аграрной общины и социальных связей, традиции кастового и половозрастного деления, специфический комплекс балийско-индуистских верований хиндубали1 и мифологических представлений, наиболее архаичные и устойчивые черты в храмострои-тельстве, быту, ремеслах и т.д.
Вместе с тем самобытность балийцев определяется сочетанием многих исторически обусловленных факторов, в том числе влиянием религии хиндубали на балийскую государственность. Как и все «классические» государства Юго-Восточной Азии, Бали наследовал традиции индуистско-
Ю.В. Маретин определяет балийский индуизм так: «Определение «балийский индуизм» позволяет, во-первых, отнести религию балийцев к определенной мировой религии (употребление понятия «мировой религии» в данном случае, на наш взгляд, достаточно спорно - П.П.), признаки которой представлены в данной религии наиболее отчетливо. Во-вторых, наличие определения, сформулированного таким образом, показывает специфику этого индуизма, его балийский характер, включая в первую очередь местные культы и верования, а также те немногие элементы буддизма, которые были синтезированы в единую балийскую религию» (Маретин 1967: 145).
буддийской культуры. Вместе с тем сакрализация власти служила ее религиозно-идеологическому обоснованию.
С этим связана совокупность религиозно-мифологических представлений о власти и персоне монарха, которая в некоторых исследованиях обозначена как концепция монархической власти (далее КМВ). Существенно то, что традиционная КМВ характеризуется как определенная система представлений, которые культивируются и используются в качестве идеологического обоснования государственного порядка (Бандиленко 1998: 22).
В настоящее время вырабатывается теоретическая и системно-описательная база подхода к этому предмету и источникам информации о нем.
В данной работе мы попытались, используя определенный накопленный опыт исследования зарубежной и отечественной историографии, рассмотреть реалии, относящиеся к КМВ применительно к «балийскому феномену».
Характеристика источника
Источником сведений о монархической традиции на Бали, который мы используем в данной работе, является династийная хроника «Бабад Бу-леленг», написанная, как и большинство традиционных балийских текстов, на древнеяванском языке. Научное издание памятника осуществил П. Дж. Уорсли (Worsley 1972). Эта ценная публикация содержит транскрипцию текста, перевод на английский язык и снабжена лингвистическими, литературоведческими и историческими комментариями. Однако необходимо учитывать тот факт, что монография английского исследователя была написана до появления ряда фундаментальных лексикографических работ, таких как древнеяванско-индонезийский словарь Л. Мардиварсито (Mardi-
warsito 1978) и двухтомный древнеяванско-английский словарь П. Зутмел-дера (Zoetmulder 1982) (его переводное древнеяванско-индонезийское издание Zoetmulder 1995), использование которых, наряду с анализом контекста, позволяет нам в некоторых случаях уточнять или даже оспаривать перевод П. Дж. Уорсли.
В обширном предисловии П. Дж. Уорсли подчеркивает особенности жанра данного произведения как хроники-бабада и рассматривает памятник как своего рода документ, обосновывающий легитимность или нелегитимность правления монархов. Исследователь выделяет три критерия легитимности в «Бабад Булеленг»: происхождение или собственно генеалогия правителя, божественная «санкция» и оценка личности монарха и его правления1 (Worsley 1975). Это исключительно важное наблюдение, т.к. оно распространяется на характеристику религиозно-мифологического обоснования монархической власти в более широких исторических и географических границах.
Фигура монарха и его государство оказываются в смысловом центре, а миф о власти является лейтмотивом содержания данного бабада. Вместе с тем надо отметить, что «Бабад Булеленг» не дает развернутые или компактные описания «идеального» образа монарха. Последний складывается из разносторонних аспектов содержания самого повествования, включающего множество «указаний» на это. Можно предположить, что при использовании сравнительного эпиграфического и этнографического материала данный памятник позволит проследить важные особенности, отражающие как местные (австронезийские), так и общерегиональные черты концепции власти.
1 С.С. Кузнецова, анализируя яванские хроники XVII-XVIII вв., выделяет три аналогичных критерия легитимности применительно к яванским представлениям о достижении власти: 1 - «предназначенность», т.е. мотив избранничества; 2 - возможность соответствовать избранничеству; 3 - генеалогическая связь с непрерывной линией владык всей Явы и родственные отношения с миром духов (Кузнецова 1984: 134).
Цели и задачи исследования
В нашу задачу входило выделение в тексте источника конкретной совокупности реалий и понятий (признаков), относящихся к представлениям о монархической власти, и последующая их структуризация. Было выделено порядка 200 случаев употребления (наблюдений) таких признаков, так или иначе связанных с идеей власти и характеристикой правителя.
При вычленении и отборе признаков мы руководствовались имеющейся схемой структурного описания монархической концепции в ранних государствах Нусантары, разрабатываемой при опоре на яванский материал (Бандиленко 1998). Такой подход предусматривает четыре основных направления, в границах которых представляется власть монарха в контексте местной традиции:
миф о власти и династийная генеалогия;
атрибутика власти;
действия (целенаправленные акции);
центры и пространство власти.
Это не противоречит сформулированной П. Дж. Уорсли традиционной модели критериев легитимности, наоборот, попытка исследования всей предполагаемой суммы реалий КМВ, содержащейся в источнике, включая и генеалогические мотивы, позволяет, на наш взгляд, не только конкретизировать составные части легитимирующей формулы, но и показать в более широком плане и вместе с тем детально, каким образом выражается в отдельной хронике-бабаде целая сложная система представлений о монархе. Она воплощена, как можно полагать, и на уровне храмострои-тельства, и в иконографии, и в эпиграфических документах, и определяет всевозможные формы и содержательные аспекты ритуальной жизни, официальной документации и церемониала.
Изучение этих феноменов в их взаимосвязи с письменными памятниками представляется некой сверхзадачей. Мы лишь стремились в предварительном плане обозначить важнейшее из традиционного набора реалий, определяющих образ монарха и его власти на Бали.
Историография
В настоящее время нельзя представить себе разработку проблем традиционной культуры и общества балийцев без результатов исследований многих ученых-индонезистов, которые имеют длительный опыт полевых работ и источниковедческих наблюдений1. Наибольший вклад в рассмотрение этой проблемы внесли голландские ученые, весьма различные по сферам своих интересов.
В первую очередь следует упомянуть исследователей конца XIX -начала XX в. Ф.А. Лифринка (1853-1927) и Х.Н. ван дер Тюка (1824-1894), занимавшихся проблемами социального устройства, сельского хозяйства и лексикографией.
Из голландских ученых начала XX в. выделяются этнограф В.Э. Корн (1892-1969), являющийся крупным авторитетом в области адатного права и общинных традиций балийцев, а также известный историк Р. Го-рис (1898-1965) - автор работ по теологии, культам, традиционной медицине, - и X. Хойкас, занимавшийся исследованием литературы, языка и религии.
Из более поздних авторов известны такие, как Я.Л. Свелленгребел (1909-1984) - автор трудов по храмам и духовенству на Бали, занимавшийся также переводами на балийский язык текстов Библии; Х.И. Градер,
В монографии Д. Стюарт-Фокса по балийской библиографии 1920-90-х гг. представлено более 9 000 работ (Stuart-Fox 1992). С уверенностью можно сказать, что в настоящее время их уже более 10 000.
который исследовал общинно-храмовое хозяйство, аграрные отношения на острове; Х.Я. Франкен, описавший некоторые важные обряды балийцев1.
Но круг ученых-ориенталистов, посвятивших себя исследованиям о. Бали и других островов Нусантары, не ограничивается голландцами, для которых научная работа часто была связана с интересами гражданской колониальной службы или миссионерской деятельности.
Ведущим этнографом, занимавшимся Бали, можно по праву считать мексиканца Мигеля Коваррубиаса ; среди английских и американских исследователей социальной и обрядовой жизни балийского общества необ-ходимо отметить Г. Бейтсона, М. Мид, К. Макфи и др.; среди немецких ученых известны П. Вирц - этнограф, изучавший погребальные ритуалы и рисовые культы, У. Шпис - музыкант, художник, интересовавшийся ба-лийской драмой, а также историки и искусствоведы Г. Краус и К. Вит.
Интерес ученых к изучению традиционных сторон жизни балийцев не увядает и в настоящее время. Неоспоримый вклад в исследования Бали вносят как видные голландские индонезисты (Х.С. Нордхолт, Х.И.Р. Хинз-лер)4, так и американские авторы (К. Герц, X. Герц, Д. Бун, Ф.Б. Эйсеман-мл., Р. Прингли и др.)5» британские (Марк и Энн Хобарт, СО. Робсон и др.) , австралийские (П. Уорсли) , шведские (И. Ердин) и исследователи из других европейских стран.
С середины XX в. стали заявлять о себе и ученые из самой Индонезии, среди них: экономист и исследователь проблем сельского хозяйства И Густи Где Рака, специалист по адатному праву Мох. Куску, а также редак-
1 Статьи этих голландских исследователей составили сборник "Bali: Studies in Life, Thought and Ritual"
(Bali 1984).
2Covarrubias 1937.
3 Bateson, Mead 1942; McPhee 1936, 1966.
"Nordholt 1996; Hinzlerl976, 1998.
5 Geertz 1980; Boon 1977; Eiseman 2000; Pringle 2004.
6Hobart 1978; Robson 1931.
7Worsleyl972, 1975.
8Gerdinl981.
торы текстов и авторы переводов И Густи Где Сугрива и И Ваян Симпен, лингвист И Густи Нгурах Багус, литературовед и культуролог И Густи Путу Пхалгунади1.
Естественно, нельзя оставить без внимания работы российских авторов, таких как Г.Г. Бандиленко (1946-2002), Л.М. Демин, С.А. Маретина, Ю.В. Маретин (1931-1990), Б.Б. Парникель (1934-2004), Н.П. Чукина (1941-1996)2.
В современной историографии наиболее интересным представляется комплекс работ голландских ученых "Bali: Studies in Life, Thought and Ritual" (Bali 1984). Ученые, представленные в данной монографии, весьма различны по сферам своих исследовательских интересов, но их статьи в совокупности дают целостное представление о наиболее традиционных сторонах жизни балийцев. Это, например, разделы Р. Гориса о религиозном характере деревенского сообщества, храмовых системах и религиозных праздниках, положении кузнецов. Не менее интересны главы Х.И. Градера о государственных храмах Менгви и ирригационной системы района Джембрана. В.Э. Корн подробно описал так называемую «деревенскую республику» Тенганан Пегерингсинган. По-своему интересно обширное введение Я. Свелленгребела.
В данном контексте необходимо упомянуть статью Г.Г. Бандиленко «Изучение традиционной балийской культуры в зарубежной историографии» (Бандиленко 1986). Эта работа представляет собой подробный и глубокий критический обзор выше названного сборника, а также некоторых монографий общего характера.
Разносторонний и конкретный характер исследований, представленных в этом сборнике, а также в других работах авторов этой монографии,
1 Raka 1955; Sugriwa 1975; Simpen 1958; Bagus 1991; Phalgunadi 1995,2000,2002.
2 Бандиленко 1986; Демин 1964; Маретина 1974; Маретин 1967; Парникель 1967; Чукина 1971, 1972.
способствовали дальнейшему изучению культуры, идеологии и истории острова, предпринятых учеными в конце прошлого и начале этого века.
В изучении политической культуры балийских государств большой интерес представляет концепция Клиффорда Герца, нашедшая свое отображение в книге "Negara: the Theatre-State in XlXth Century Bali" (Geertz 1980).
Основываясь на собственных полевых исследованиях и используя работы других ученых, он предпринял попытку охарактеризовать традиционные религиозные и социальные основы индонезийской цивилизации через анализ политики и идеологии балийских государств XIX в. По мнению К. Герца, балийский феномен состоит в том, что этот остров остался в стороне от таких исторических явлений, как исламизация и до начала XX в. колониальная экспансия, радикально повлиявших на социальное устройство и культурные традиции других регионов Нусантары.
Концепция «государства-театра» основана на двух принципах. Во-первых, это миф о так называемом «идеальном центре» (двор и столица), который являются микрокосмом и воплощением политического порядка. Во-вторых, это миграционная мифологема о происхождении правящего класса.
Социальной основой «государства-театра» является общественное неравенство и значение статуса, т.е. ранговая структура (Geertz 1980: 13). Если представить это образно, то эта схема выглядит так: монархи - это главные актеры, священнослужители - режиссеры, а крестьяне - второстепенные персонажи, работники сцены и зрители.
Также интересна точка зрения К. Герца по вопросам о структуре и идеологии верховной власти, а именно: система иерархических отношений между балийскими княжествами в период с XVI в. (эпоха Маджапахита) до XIX-XX вв., генеалогическая история династий, борьбы княжеств за
верховную власть и т.д. Обращают на себя внимание и базисные структуры (например, отношения общины и государства, общественная организация, родовые связи), нашедшие отражение в книге К. Герца.
Многие ученые, анализируя политическую культуру Бали, обращаются к концепции «государства-театра», хотя в последнее время эта модель стала объектом критики. Представляют интерес работы Л.-Г. Тайвана «Балийская община как образ индуизированного государства» (в сб. Традиционный мир Юго-Восточной Азии) и «Восточная мистерия. Полития в религиозном сознании индонезийцев» (Тайван 1991, Тайван 2001). Это, пожалуй, один из первых российских авторов, представивший свою трактовку концепции К. Герца.
X. Схелте Нордхолт специально посвятил одну из своих статей "Negara: theatre state?" (Nordholt 1981) книге К. Герца, где отмечает, что этот автор отделяет понятия «театр», власть, государство и правительство друг от друга, т.е. они оказываются разнородными явлениями. X. Нордхолт считает, что вышеназванная концепция не отражает собственные традиционные представления балийцев об их политическом устройстве, а является лишь итогом теоретизирования К. Герца, который рассматривает всю индонезийскую цивилизацию через призму балийских государств XIX в., хотя в этот период под влиянием колониальной экспансии фактически уже нарушились связи между традиционным общинным звеном и структурой верховной власти. К. Герц видит балийское общество как нечто статичное и неизменное и не обращает внимания на имевшие место конфликты и проявление насилия - то есть реально существовавшую систему отношений господства и подчинения.
X. Нордхолт в своей книге "The Spell of Power (a history of Balinese politics 1650-1940)" (Nordholt 1996) подчеркивает, что К. Герц проводит слишком близкую параллель между небесным миропорядком и государст-
венно-политической системой, причем последняя сильно идеализирована. Голландский исследователь задает вопрос, не слишком ли королевская элита и простой народ у К. Герца далеки друг от друга - они как будто живут в двух разных мирах. Происхождение власти, которая поддерживает существование государства-театра, тоже не совсем понятно: как она организуется и кто ее контролирует? (Nordholt 1996: 6-7). Об этом писал и Р. Уолтере в своей работе "Signs of the Times; Clifford Geertz and Historians " (Wolters 1980).
Нельзя не согласиться с мнением Г.Г. Бандиленко, что в монографии К. Герца «нам видится скорее новая заполненная лакуна в политической истории Бали и еще один ракурс предмета в приближении к его системному познанию» (Бандиленко 1986: 186).
Д.С. Лэнсинг - американский этнолог, проводивший полевые исследования на Бали в 70-х - начале 80-х гг. - обращается к концепции «государства-театра» в своей монографии "The Three Worlds of Bali" (Lansing 1983). Автор рассматривает балийскую цивилизацию в контексте храмовой системы, которая выступает как структурообразующее начало в истории балийской культуры и общества. Д. Лэнсинг анализирует мысль К. Герца о том, что характер балийской государственности порождает постоянное, непрерывное соперничество правителей между собой за создание «идеального» государства. Это соперничество отражается в мифах, ритуалах, искусстве и архитектуре. Как и все «классические» государства Юго-Восточной Азии, Бали находился под влиянием индуистско-буддийской традиции, а именно сакрализация власти была религиозно-идеологическим обоснованием власти.
Д. Лэнсинг рассматривает балийскую цивилизацию не с точки зрения ее атрибутов (высокая плотность населения, архитектура, письменные источники и т.д.), а с точки зрения ее внутренней структуры: сложной ор-
ганизации систем или институтов, связывавшей все регионы между собой. Она выполняет различные функции: политические, экономические, социальные и т.п. Причем, отмечается, что на Бали развитие этих институтов не вело к образованию городов, как на Западе, а способствовало созданию разбросанных по всему острову храмовых комплексов, которые контролируют все сферы жизни балийского общества от ирригации до политики (Lansing 1983: 6).
Д. Лэнсинг усматривает основу представлений о жизненном цикле у балийцев в реализации ритуально-культовой функции, которая направлена на обеспечение равновесного существования Срединного мира. Организующим центром бытия является пура (храмовый комплекс). Отождествление Срединного мира с миром людей способствовало тому, что храмы стали контролировать все больше сфер общественной жизни. Организация жизни происходит путем формирования стереотипов сознания при помощи мифа, храмовых праздников, традиционного кукольного театра ваянг, чтения древних текстов и т. д.
История изучения хропик-бабадов
Бабады как особый жанр генеалогических повествований всегда оставались в кругу интересов и исследований западных ученых. Многие годы они рассматривались лишь как «примитивная» историография, по-своему напоминая западным читателям средневековые европейские хроники. Бабады стали своего рода вторичными историческими источниками, к которым обращались ученые, когда в западных архивах не хватало информации. Такого подхода, например, придерживался голландский историк X. И. де Гра-аф в своих работах по яванской истории1. В то время как он делал упор на «правдивые» части текста с целью найти достоверные факты, другой иссле-
1 См. например Graaf 1956, 1965.
дователь, профессор Лейденского Университета, К.Х. Берг1 уверял, что эти повествования состоят из мифов - он рассматривал эти мифы как магические акты, которые обладают внутренней логикой и служат определенным политическим целям. Именно поэтому его подход был назван мифолого-магическим (Кузнецова 1984: 24-25).
С 70-х гг. XX в. подход «полной достоверности» встретился с натиском, когда возник более сложный спор по бабадам и связанным с ними текстам. Неожиданно историческая сфера - а наряду с ней и антропологическая - была завоевана новыми идеями литературной теории. Бабад больше не рассматривался как несовершенный архивный документ, а анализировался в первую очередь как «текст».
Первым, кто стал активно поддерживать этот подход, был Питер Уорсли. Он не только издал и перевел «Бабад Булеленг» в соответствии с лучшими филологическими стандартами Лейдена, но также представил новый анализ, где основной упор делался на литературную структуру текста. А. Тэу так выразил идею нового подхода: «Повествование имеет свою собственную логику, обладает внутренней необходимостью, генерирующей силой, установленной законами текста как такового» (Teeuw 1976: 16). Другими словами, не история, а литературная традиция по большей части устанавливает последовательность повествования.
Другим последователем этого литературного подхода был Гейс Костер, занимавшийся анализом малайских шаиров о войне между Макасса-ром и голландцами в 1668-1669 гг. Он вместе с X. Майером в статье "А Medicine of sweetmeats: On the Power of Malay Narrative" (Koster 1985) вводит понятие «референтной информации» (referential information), которая скрыта за литературными условностями и часто кажется сомнительной,
1 См. например Berg 1938,1961,1965.
однако есть смысл ее исследовать, чтобы обнаружить историческую информацию о природе и «менталитете» малайской политической культуры.
Другой ученый, Э. Викерс, утверждает, что балийские тексты можно классифицировать в соответствии с их внутренними особенностями (содержанием). Он выделяет три жанра - какавин, бабад и гагуритан - «которые представляют разные подходы к рассмотрению социальных акций, морального существования и природы чувств и эмоций» (Vickers 1986: 18).
Сам Х.С. Нордхолт называет бабады политическими документами, которые «создают порядок» (Nordholt 1992: 32). Р. Рубинштейн исследовала именно религиозные предписания, встречающиеся в «Бабад Брахмана» (Rubinstein 1991). АХ. Криз и X. Хинзлер1 пришли к выводу, что на сегодняшний день основная функция бабада сводится к почитанию предков.
Таким образом, очевидно, что бабады - это сложные и разнообразные тексты, которым трудно дать простое определение, их нельзя четко отнести к какому-либо одному жанру - историческому, литературному или религиозному. Изучая тексты, важно понять ход мыслей, логику балийцев, а также способы исполнения бабада. По словам X. Нордхолта, «бабад - ничто, пока его не исполняют». Эти тексты приобретают особый смысл, когда поются в храмах, читаются в кругу семьи или исполняются в театре топенг (танец с масками).
К сожалению, среди российских исследователей мало кто вплотную занимался изучением специфического жанра хроник-бабадов, основное внимание уделялось «Негаракертагаме/Дешаварнане» и «Параратону» -яванским средневековым памятникам. Это, прежде всего, статьи Г.Г. Бан-диленко, Л.М. Демина, монография А.К. Шауба .
1 Подробнее см. Creese 1990, Hinzler 1976 и Hinzler 1986.
2 Бандиленко 1973; Демин 1971; Шауб 1992.
Отдельно стоит отметить работы Д.В. Деопика1 с использованием количественных методов критического анализа источников по Юго-Восточной Азии.
Пожалуй, наиболее подробно анализ средневековых хроник (в том числе и на основе статистических методов) представлен в книге С.С. Кузнецовой «Яванские хроники XVII-XVIII вв. как источник по истории Индонезии» (Кузнецова 1984). Это исследование содержит подробную историографию по изучению хроник-бабадов, идейно-композиционный анализ памятника, автор рассматривает специфику жанра бабада, его структуру, гетерогенность и каноничность исторического описания. Также представляет интерес статья С.С. Кузнецовой, посвященная древнейшей рукописи «Бабад Матарам» в британских коллекциях (Kouznetsova 2002).
Огромный вклад в изучение балийских литературных памятников внесли исследователи Комитета по транслитерации лонтаров и переводческим проектам из Центра переводов лонтаров (The Committee for Lontar Transliteration and Translation Projects, Center for Lontar Study Services), созданного при филологическом факультете Университета Удаяна (Бали). Среди них переводчики с балийского и древнеяванского языков И Ньоман Суарка, И Ваян Сукерса, И Кетут Джирная и др., а также переводчики со знанием английского языка И Геде Будиаса, И Ваян Ресен, И Ньоман Удаяна и др.
Нельзя оставить без внимания деятельность специального государственного Отдела по образованию и культуре Бали (Dinas Pendidikan dan Kebudayaan), на базе которого также работает группа переводчиков и исследователей балийских лонтаров. Среди них И Ваян Варна, Ида Багус Геде Мурдха, И Ньоман Суджана и др. Некоторые сделанные ими переводы находятся в свободном доступе для читателей (например, см. сайт
1 Деопик 1972,1977а, 1977b; Деопик, Кулланда 1981.
). В том числе нами был обнаружен перевод «Бабад Бу-леленг» на индонезийский язык , который был использован при переводе данного источника на русский язык.
Новизна работы
Данное исследование является первым опытом изучения балийского памятника в оригинале, что само по себе доказывает важность избранной темы. Более того, предлагается полный комментированный перевод источника с древнеяванского на русский язык. До сих пор в отечественной историографии не предпринималось попыток исследовать традиционную ба-лийскую культуру на материале оригинальных источников. Как правило, основное внимание уделялось яванским письменным памятникам, при анализе которых нередко использовались и балийские надписи.
Новизна работы также заключается в применении системного подхода к исследованию, включающего сочетание исторического, лингвистического, литературного, а также контент-анализа. В научный обиход вводятся новые источники и их переводы, кроме того, новейшие разработки зарубежных авторов, ранее не привлекавшиеся к исследованиям отечественной юваистики.
Практическая ценность работы
Результаты данного исследования, имеющего непосредственное отношение к практике вузовского преподавания, могут быть использованы при подготовке лекций, посвященных истории и культуре средневекового Бали, особенностям легитимации балийской монархической власти, а также для чтения курсов по литературе и источниковедению Индонезии. Бо-
1 К сожалению, перевод хроники на индонезийский язык не содержит никаких комментариев и примечаний, и местами вызывает сомнение, но в целом он оказался очень полезным при анализе древнеяванского текста «Бабад Булеленг» (ссылка на перевод: ).
лее того, материалы и выводы диссертации могут привлекаться при работе с другими средневековыми памятниками региона. Кроме того, данная диссертация может представлять интерес как первая попытка изучения ранее не поднимавшейся проблемы в российской историографии и может послужить отправной точкой для дальнейшей научной работы.
Апробация работы
Работа обсуждалась на кафедре истории стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии Института стран Азии и Африки при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова, а также в Институте Востоковедения РАН. Кроме того, по теме диссертации были сделаны выступления на Международной научной сессии «Филология стран Нусанта-ры (Индонезия, Малайзия, Филиппины, Восточный Тимор)», состоявшейся 24-25 апреля 2003 г. в Санкт-Петербурге и на III конференции молодых специалистов «Малайский мир: история, филология, культура», проходившей 29 июня 2004 г. в Москве.
Накопленный опыт позволил автору опубликовать статьи по Индонезии, в частности по истории и культуре о. Бали, в весьма авторитетных научных изданиях, в том числе в журнале «Восток (Oriens)». А также во многом на основе подготовленной диссертации был составлен спецкурс для 3-го курса студентов ИСАА при МГУ им. М.В. Ломоносова «История и культура средневекового Бали».
Структура работы
Диссертационная работа состоит из введения, пяти глав, заключения, приложений (с переводом хроники на русский язык), библиографического списка источников и литературы.
Первая глава содержит общую характеристику источника: описание особенностей жанра бабада и его композиционной структуры, анализ текста «Бабад Булеленг», сравнение рукописей, варианты датировки памятника и условия его написания.
Во второй главе мы переходим к непосредственному анализу властных реалий. Прежде всего, речь пойдет о так называемом мифе о власти и династийной генеалогии, которые являются необходимыми условиями легитимации и всего религиозно-идеологического обоснования государственности. Будет рассмотрена генеалогия рода Булеленга, основателем которой стал Панджи Сакти. При этом мы отдельно выделяем образ матери и связанные с ним эпизоды хроники. Особого внимания заслуживает также культ предков, а также нелегитимное правление, его признаки, предпосылки и последствия крушения власти.
Третья глава посвящена атрибутике власти монарха, среди которой мы выделяем:
«предметные» атрибуты или артефакты как таковые, упомянутые в источнике (в первую очередь, царские регалии);
«живые» атрибуты - это, прежде всего, ближайшее окружение правителя, которое в той или иной степени дополняет описание его образа (придворные священнослужители, слуги, ездовые животные);
детерминативы монарха, включая титулы и особую категорию лексем имени;
«вербальные» атрибуты - своего рода характеристики монарха, которые носят стереотипный характер.
В четвертой главе анализируются действия (целенаправленные акции), проводимые непосредственно правителем или по отношению к нему, то есть так или иначе связанные с монархической властью. Эту важную категорию концепции власти можно назвать «динамической», т.к. она как бы
вбирает в себя все остальные аспекты: в акциях задействованы и атрибуты власти и центры, они связаны с культом предков, через них проявляются те или иные качества правителя.
Последняя пятая глава посвящена центрам и пространству власти. План рассмотрения этой категории предусматривает следующие направления: стольные центры, в том числе религиозные сооружения; топонимы и их этимологии (так называемые «географические векторы» пространства монархической власти); временное пространство (прежде всего, понятие хронотопа, пространственные и временные категории в осознании прошлого, особенности исторического описания).
Приложение 1 содержит перевод хроники «Бабад Булеленг» на русский язык с комментариями и примечаниями. В Приложениях 2-5 представлены, соответственно, карта Булеленга, таблица «Компактность / не-компакность описания военных действий», таблица «Центры и пространство власти», фотографии и рисунки.
Жанр бабада. Композиционная структура «Бабад Булеленг»
«Бабад Булеленг» написан в жанре хроники-бабада. Эти историко-литературные сочинения составляют значительную часть позднесредневе-ковых литературных произведений на Бали. Бабады - это династийные хроники, излагающие события в хронологической последовательности, основной функцией которых, как правило, было доказать легитимность той или иной династии (и, соответственно, нелегитимность другой). «Бабад Булеленг» относится к так называемым местным или простым бабадам, которые повествуют об истории одного княжества1. Среди особенностей простых бабадов следует выделить сочетание исторических и мифологических элементов описания, а в композиционном плане - специфическую трехчастную структуру.
Первая часть содержит жизнеописание основателя династии и обоснование легитимности его права на власть. В начале «набор стандартных признаков» указывает на исключительность главного героя, его сакральную силу и благородное происхождение. Далее, согласно пророчеству, магическому персонажу или некоему волшебному голосу герою становится известно, что ему суждено стать правителем, при этом указываются границы его будущего княжества. И в заключительной части, доказав легитимность своей власти, главный герой восходит на престол, переносит и/или строит новый город-столицу - одним словом, начинает править на предназначенной ему территории. Так называемые этапы легитимации власти включают в себя обладание царскими регалиями (через которые проявляется могущественная сила правителя) и несметным богатством (полученным, как правило, также с помощью волшебной силы). Кроме того, мудрое и справедливое правление, ведение победоносных войн, уважение к придворным священникам, установление гармоничных отношений с подданными и т.п. — все это является неотъемлемой частью «идеального» образа монарха. На формирование такого образа оказали влияния наставления из «Рамаяны», т.н. Восемь заветов (Кузнецова 1984: 39).
Вторая часть бабада содержит описание последующих правлений. Если в первой части бабада автор придерживается достаточно однородной плотности повествования, то в этой части он подробно останавливается лишь на тех моментах, которые считает наиболее важными для описания, придерживаясь при этом генеалогической хронологии. Это, например, борьба за гегемонию правления, перенос столицы, войны за расширение границ государства, стихийные бедствия, «плохое» правление и вызванный этим упадок княжества и т.д. Однако, отличаясь в композиционном плане от первой части, повествование во второй части также подчинено обоснованию легитимности или, соответственно, нелегитимности власти того или иного правителя.
Третья, заключительная часть бабада включает в себя описание событий, хронологически наиболее близких к моменту написания хроники. Автор, как правило, сводит их к сжатому изложению родословий и «кратких набросков» (Кузнецова 1984: 40).
Если рассмотреть композиционную структуру на примере «Бабад Булеленг», мы получим следующую схему:
I часть. Сначала идет мифологизированная генеалогия предков династии, далее собственно повествование: правитель Далем Сагенинг наступает на мочу своей прислуги Си Лух Пасек Панджи, тем самым выделяет ее исключительность и делает своей женой -+ у них рождается сын Панджи Сакти, от родничка которого исходит волшебное сияние - знак его будущей силы - отец дарует ему крис, который магическим образом остается все время лишним при раздаче, и смертоносное копье -» по дороге Панджи Сакти встречает великана, который пророчит ему стать правителем и указывает ему на границы его будущего государства -+ крис и волшебный голос помогают ему убить правителя-соперника - опять же крис и волшебный голос помогают ему добыть несметное богатство -Панджи Сакти женится на дочери убитого им правителя, переносит столицу, строит дворец, при этом жители благоговейно подчиняются ему - создает придворный оркестр - приглашает ко двору известного и уважаемого священнослужителя - начинает вести победоносные войны и т.д. - Панджи Сакти умирает, уважаемый и почитаемый своими подданными и потомками.
II часть. Достаточно продолжительное, но сжатое, описание потоков Панджи Сакти -+ ссора между братьями, которая вылилась в войну -+ власть над Булеленгом переходит в руки рода Карангасема -» краткое опи сание правлений правителей, характеризующие их власть как нелегитим ную -+ сжатые родословия с упоминанием некоторых значимых событий, в том числе оползня - подробное описание «плохого» правления Ки Густи Агунг Паханга -+ мятеж ариев Булеленга против него, в результате которо го они все перебиты - перечисление тех, кто остался в живых -+ убийство «недостойного» правителя - его преемник ссорится с голландцами, что служит поводом к войне - голландцы назначают правителем потомка рода Панджи Сакти
Генеалогия рода Булеленга
Хроника «Бабад Булеленг» возводит генеалогию династии к Ки Густи Нгурах Панджи Сакти, первому правителю Булеленга, государства на севере Бали. Панджи Сакти является реальной исторической личностью. Его правление относится ко второй половине XVII в. и отмечено завоеванием территорий на Бали и Восточной Яве. Именно он положил начало правящему клану княжества Ден Букит, получив легитимное право на трон Булеленга1. Начало текста бабада посвящено двум генеалогическим линиям балийских правителей, связанным с Панджи Сакти и восходящим к общему обожествленному маджапахитскому предку Данг Хьянг Капакиса-ну . Первая линия насчитывает семь поколений прямых биологических предков Панджи Сакти правящего рода княжества Гелгел. Вторая, также из семи поколений, относится к семейству Джарантик, которое усыновило Панджи Сакти3. Около половины текста бабада занимает жизнеописание самого Панджи Сакти: его рождение, воцарение в Ден Буките, события его правления в Булеленге, его кончина. Затем следует лаконичное перечисление его потомков, которое сменяется пространным рассказом о событиях эпохи преобладания княжества Карангасем, последовавшего после войны между братьями - потомками Панджи Сакти - Ки Густи Нгурах Панджи и Ки Густи Нгурах Джлантик. Заключительная часть «Бабад Булеленг» посвящена голландскому правлению на Бали.
Таким образом, в источнике выделяются три основные действующие политические силы, относящиеся к разным периодам истории североба-лийского государства: род Ден Букита, аристократы Карангасема и голландцы. Каждая из них, соответственно, представлена своим тематическим пластом повествования, где основной упор делается на доказательство легитимности или нелегитимности власти того или иного правителя. Но в реальной истории ранних балийских государств была еще одна действующая сила - яванская империя Маджапахит. Балийские правители возводили начало своей цивилизации к моменту Маджапахитского завоевания в 1343 г., считая себя потомками яванских завоевателей. Последовавшая за завоеванием Бали так называемая яванизация двора воспринималась балийской традицией не просто как создание нового политического центра (сначала в Сампрангане, а потом в Гелгеле), а как переход на более высокий уровень развития; а впоследствии неоднократный перенос центра отражал последующее политическое развитие балийских княжеств (Geertz 1980: 16). Более того, идея маджапахитского происхождения балийского политического порядка была возведена в социальную акцию: согласно докладу Ост-Индской компании, в 1729-30 гг. была организована большая экспедиция на Восточную Яву. Правитель Менгви (одного из балийских княжеств) вместе с правителями соседних государств попытался завоевать окрестности деревни Вирособо, где когда-то находилась столица Маджапахита. Согласно докладу, король хотел контролировать это место, «которое когда-то принадлежало его предкам, чтобы восстановить разрушенный дворец и превратить его в прекрасную столицу, коей оно когда-то было». Известно, что балийские правители так и не дошли до Вирособо из-за охватившей экспедицию болезни и начавшихся в княжествах мятежей. Однако провал кампании не помешал балийцам «достигнуть» Маджапахита своим воображаемым и идеологизированным способом, проведя свое происхождение напрямую через Гелгел к славному прошлому (Nordholt 1996: 31-32).
«Предметные» атрибуты
Среди артефактов выделяется крис - древняя австронезийская форма холодного оружия, обычно представленная кинжалом с пламевидным лезвием и фигурной рукоятью. Сам крис и его форма ассоциируются с огнем и лингой (мужское начало), а ножны, верхняя часть которых имеет форму лодки, - с водой (женское начало)1. В данном источнике крис, очевидно, является важнейшей частью монархической атрибутики и легитимирующей формой выражения власти. В различных контекстах он употребляется порядка 40 раз, причем как в яванской терминологии (кгis), так и в его балийском (duhurj) и санскритском (khadga!) аналогах. Важно отметить, что чаще всего встречается со-четание «крис, подаренный монархом» (krisira pican dalem / kadga canaijan dalem), то есть он выступает как особая категория элитного оружия, связанного с наследованием власти и священной силы предков (sakti). Отец Панджи Сакти, Далем Сагенинг, жалует по крису каждому из верных слуг свиты, сопровождающей его сына. Однако каждый раз при раздаче остается один лишний крис особой формы, который и был передан Панджи Сакти3.
Этот кинжал описан в источнике как крис «в форме мундаранг с красным тиснением» (arupa mundararj cacaran barjbarj). Если вспомнить, что Панджи Сакти носил до этого имя Ки Барак (букв. «Красный»), то становится очевидной связь и предназначение «лишнего» криса именно ему (Bali 1984: 198).
Более того, крис, наделенный именем Ки Семанг4, выступает не просто как «предметный» атрибут монарха, а, обладая особой сакральной силой, часто выступает как его «живой» независимый помощник. Например, разговаривает со своим хозяином от лица предков (puyut), которые таким образом непосредственно участвуют в судьбе своего потомка. Они указывают на необходимость убийства Ки Пунгакана Гендиса, правителя Ден Букита, чтобы Ки Панджи Сакти смог сменить его на престоле. Причем крис действует в данном случае самостоятельно - от принца требуется только направить острие Ки Семанга в нужном направлении. Видимо, таким образом доказывая «непричастность» Панджи Сакти к убийству предыдущего правителя, автор хроники подчеркивает легитимное право принца на власть. Более того, оказывается, старший сын Ки Пунгакана Гендиса, не обладавший необходимыми знанием и навыками правления государством, не мог сменить отца на престоле. Панджи Сакти, в свою очередь, женится на его сестре, и «их брак был счастливым, потому что они оба этого хотели» (ВВ: 10,12).
Крис - символ власти и авторитета его обладателя, причем по его рукоятке и ножнам можно судить о высоте социального статуса его хозяина. Интересно, что Панджи Сакти, получив богатство от капитана Ки Мпу Авванга1 (опять же благодаря своему крису) и став королем, первым делом сделал крису Ки Семангу золотую рукоятку в форме Ratmaja , украшенную драгоценными камнями, и ножны из слоновой кости.
В тексте встречается также упоминание еще одного криса «из хорошей стали с рукояткой из дерева пелет в форме бабондолан» (ВВ: 24). По сюжету Панджи Сакти вступает в бой с врагом именно с этим крисом (а не с Ки Семангом), однако неожиданно рукоятка ломается, расщепившись на две половинки. После этого правитель раз и навсегда запрещает своим потомкам использовать подобные крисы.
