Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Страны Среднего Востока в политических планах Российской империи .
1. Исторические и политико-экономические предпосылки возрастания роли Каспийского региона в международной жизни 35
2. Персия и Центральная Азия в политических планах Петра 1 53
3. Государственный кризис в Персии и поход русской армии 22-23 гг...82
4. Деятельность русского экспедиционного корпуса в Персии 105
Глава II. Становление и развитие договорных отношений мезкду Персией, и Россией .
1. Межправительственные соглашения XVIII в 137
2. Возникновение российской дипломатической и консульской службы и ее влияние на внутреннюю политику Персии 164
3. Развитие договорно-правовых отношений между государствами в XIX в 182
Глава III. Взаимоотношения стран Азиатско-Каспийского субрегиона в XVIII в.
1. Противостояние Персии и России на Кавказе и в Средней Азии 212
2. Борьба Персии и России за освоение Каспийского моря 250
3. Значение российского рынка для экономического развития стран региона в XVIII в 281
4. Проблемы взаимоотношений Персии и России и их влияние на развитие региона во второй половине XVIII в 303
Глава IV. Эволюция восточного курса внешней политики Российской империи в XIX в .
1. Политическая мысль России о перспективах и целях империи на Востоке 346
2. Азиатские проекты российской внешней политики 364
3. Утверждение Российской империи в регионе Астрабадского залива 392
4. Стратегические инициативы Российской империи по интенсификации экономических отношений в регионе после Крымской войны 424
Глава V. Персия и сопредельные территории как плацдарм для экспансии великих держав .
1 .Англо-русские противоречия в северо-западных провинциях Персии...456
2. Противостояние Англии и России в прибрежных землях юго-восточного Каспия 482
3. Место Персии в борьбе Англии и России за Афганистан и Среднюю Азию 502
4. Методы российской дипломатии по укреплению политического влияния в Персии во второй половине XIX в 538
Заключение 570
Список использованных источников и литературы 585
- Персия и Центральная Азия в политических планах Петра 1
- Возникновение российской дипломатической и консульской службы и ее влияние на внутреннюю политику Персии
- Борьба Персии и России за освоение Каспийского моря
- Утверждение Российской империи в регионе Астрабадского залива
Введение к работе
Актуальность избранной темы. Многие современные процессы в Азиатско-Каспийском субрегионе имеют глубокие исторические корни. Распад СССР, провозглашение суверенитета государствами Закавказья и Средней Азии, укрепление исламской республики Иран усилили геополитические и стратегические интересы стран-участниц к региону. Особенно это касается России, поскольку на протяжении трех столетий она пыталась доминировать в субрегионе и играла ключевую роль в организации межгосударственного диалога.
При создании новой системы взаимоотношений Российской Федерации со странами субрегиона некоторые расчеты, связанные с развитием партнерских отношений не оправдались. Сложная обстановка в регионе требует научного переосмысления приоритетов российской внешней политики на Каспии и поиска путей установления долгосрочных и взаимоприемлемых межгосударственных связей. Актуальность подобного научного и практического поиска очевидна, но главное – основным его вектором следует признать исторический опыт, дающий исследователям возможность ещё и ещё раз обобщить и аналитически осмыслить роль национальных государств в международных отношениях и мировой политике современного глобализованного мира.
Для современной России значимость опыта XVIII–XIX вв. также представляется не только актуальной, но и уникальной в силу целого ряда обстоятельств, позволивших в тот период не только преодолеть этническую, культурную и конфессиональную «чуждость» соседних народов, но и приспособиться к взаимовыгодному, а зачастую и благоприятному для России ведению дел с этими государствами. При этом значительная часть преимуществ России в регионе была обеспечена путем активного межгосударственного диалога.
С научной точки зрения, актуальность темы диссертации обусловлена как неутихающим интересом к истории межгосударственных отношений в субрегионе в отечественной науке, так и наличием в ней значительного числа «белых пятен», требующих освещения, а также частичного переосмысления устоявшихся представлений о характере становления и развития межгосударственных отношений сопредельных стран.
В научном и практическом отношении актуальным для современной России и, вероятно, для стран, входивших ранее в состав СССР, может также стать опыт развития межгосударственных отношений в Азиатско-Каспийском субрегионе XVIII–XIX вв. в постановке вопроса о защите государственных интересов как в рамках национальных границ, так и на международном уровне.
Научная новизна исследования обусловлена тем, что на основе широкого круга источников, в том числе малоизученных и впервые вводимых в научный оборот, предпринят анализ строительства межгосударственных отношений в Азиатско-Каспийском субрегионе в новом ракурсе. Он предполагал использование панорамного анализа общих внешнеполитических целей Ирана и России, целей Англии и Российского государства в Иране и Средней Азии, и выделение конкретных шагов, направленных на их достижение. Определение соотношения «восточного» и «иранского» курсов России необходимо для объективного изучения её внешнеполитических приоритетов в субрегионе и их эволюции под воздействием иранских и азиатских инициатив.
Весьма важным представляется анализ объективных и субъективных факторов международных отношений, наличие которых в Иране, России и азиатских ханствах влияло на формирование стратегических планов. Данный анализ позволил осветить такие вопросы, продолжающие оставаться малоизученными, как роль и место Ирана в долговременных планах Российской империи; взаимосвязь отношений России, Ирана и азиатских ханств с общеевропейской конъюнктурой. Кроме того, определена степень зависимости периодов активизации и спадов политической и коммерческой деятельности стран-участниц межгосударственного диалога от конкретных национальных задач и приоритетов государств и правительств.
Новой стала и попытка реконструктивного анализа отношений стран субрегиона на протяжении длительного периода их существования, а введение в научный оборот новых источников позволило заполнить отдельные лакуны в изложении конкретно-исторического материала.
Еще один аспект научной новизны работы определяет посильный авторский вклад в остающиеся дискуссионными вопросы, например, об оптимальной модели сотрудничества с сопредельными странами при учёте национального интереса России.
Объектом исследования является система внешнеполитических и внешнеэкономических отношений стран региона, и его главных комитентов - Ирана и России, а предметом – процесс эволюции политических и экономических отношений Ирана, среднеазиатских ханств и России под воздействием внешних и внутренних факторов.
Хронологическими рамками исследования охвачен период с начала XVIII до конца XIX веков. Нижняя граница диссертации обусловлена активизацией международного интереса к Каспийскому региону, а также проявлением системного кризиса в Иране. Тогда же отмечены и попытки России установить отношения с сопредельными территориями. Конечные рамки исследования – рубеж XIX–XX вв., когда завершился процесс становления целостной системы отношений в регионе в связи с реализацией стратегических планов Российской империи в отношении Ирана и азиатских ханств.
Весь изучаемый период может быть разделен на ряд этапов. Первый этап включает временной отрезок с начала XVIII в. до 1735 г. Второй этап – от Гянджского соглашения до 1828 г. Третий – от Туркманчайского мира до начала Крымской войны. Четвертый – с окончания Крымской войны до конца XIX в. В ходе двух последних этапов был окончательно определён статус Азиатско-Каспийского субрегиона, Иран был включён в орбиту Российских внешнеполитических планов, и завершился раздел сфер влияния между Россией и Великобританией на Среднем Востоке, юридически оформленный соглашением 1907 г.
Территориальные границы диссертации включают владения Ирана и кавказских ханств, некогда принадлежавших шаху. Кроме того, исследование охватывает земли среднеазиатских ханств Хивы, Бухары, Коканда, Герата, туркменские земли, в борьбе за влияние на которые столкнулись интересы Ирана и России. Именно эти территории понимались русским дипломатическим корпусом, военными, коммерсантами и двором под именем «Восток». За рамки исследования была сознательно выведена Турция – активный участник политических событий на Кавказе. Автор руководствовался при этом следующими соображениями. Очевидные европейские интересы Османского государства, обусловленные наличием балканских владений, существование спорного вопроса о проливах Босфор и Дарданеллы, в решении которого были заинтересованы все европейские державы, а также старинные соглашения, заключенные султаном с рядом европейских держав, – все это делало Турцию зависимой от европейской политики. К тому же Государственная Коллегия Иностранных Дел (ГКИД) и Министерство иностранных дел (МИД), российские императоры и императрицы всегда рассматривали политику в отношении Турции не в контексте каспийских, а с точки зрения европейских задач государства.
Здесь уместно отметить и терминологическую специфику. В документах XVIII–XIX вв. Иран обозначен не иначе как Персия, хотя собственно Персия является только частью иранского государства. Автор посчитал уместным использовать общее название, принятое в дипломатической и деловой документации России и иностранных ведомств. Это позволило избежать искажений в цитировании выдержек из подлинных документов российского МИД, английского и русского консульств в Иране, и писем и отношений представителей делового сообщества данного периода.
Методологическую основу диссертационного исследования составили теоретические труды авторитетных специалистов по истории, политологии, культурологи, дипломатии, философии: К. Ирвинга, К. Маркса, Д. Неру, Р. Пайпса, Э. Хобсбаума, В.М. Хвостова, П. Шоню, которые позволили выявить некоторые общие закономерности и специфику развития межгосударственного диалога. Любопытным следует признать утверждение К. Ирвинга, изучавшего историю Ирана сквозь призму противостояния Восток – Запад, что сближение России с Ираном было закономерным итогом их общей склонности к авторитаризму.
Большое влияние на формирование авторского подхода настоящего исследования оказали теоретические положения видных отечественных востоковедов: В.В. Бартольда, А.А. Губера, Б. Дорна, Б.М. Данцига, А.Н. Хейфеца; и специалистов по отечественной истории: В.О. Ключевского, С.Ф. Платонова, Е.В. Тарле и ряда других. Содержащиеся в их трудах обобщающие положения и концептуальные суждения, стали важными ориентирами при анализе событий и явлений международных отношений изучаемого периода. В качестве инструмента исследования автор использовал принцип историзма, основанный на общенаучных методах познания, что предполагало объективный анализ и системную обработку конкретных исторических событий и явлений в их взаимосвязи.
В исследовании были применены описательный и реконструктивный методы, позволившие конкретизировать историческую фактологию. Статистический метод позволил проследить динамику торгово-экспортных операций между странами и определить коммерческие цели государств в Азиатско-Каспийском регионе.
Кроме того, был использован междисциплинарный подход, который помог связать в единую систему данные ряда гуманитарных наук, таких как история, политология, история международных отношений, социология, геополитика, юриспруденция.
Цель диссертации предполагает комплексный анализ межгосударственных контактов ключевых стран субрегиона в период с XVIII до конца XIX вв. и выделение места и роли Ирана в перспективных планах развития отношений России с сопредельными государствами.
Для того чтобы осуществить эту цель автору потребовалось решить следующие задачи:
-
Выявить причины интенсификации политического диалога между странами субрегиона и мотивы возникновения приоритета русско-иранских связей в начале XVIII в.
-
Проследить эволюцию стратегических целей внешней политики России на Востоке в целом и в Азиатско-Каспийском субрегионе, включая Иран, в контексте зависимости от европейской политической конъюнктуры.
-
Обосновать значение роли Российской империи в формировании государственного внутри- и внешнеполитического курса Ирана в изучаемый период.
-
Определить цели, методы и приемы дипломатической практики российского государства в решении стратегических задач в ареале Каспийского моря, выделить общее и особенное в строительстве отношений с его странами и с Ираном в частности.
-
Рассмотреть роль личностного фактора в формировании внешнеполитического курса Ирана и России.
-
Проанализировать социальную политику Российской империи на иранских, азиатских и закавказских территориях.
-
Охарактеризовать политический курс Великобритании в отношении Ирана и Средней Азии, и его влияние на развитие русско-ирано-азиатских отношений.
-
Определить роль центрально-промышленного региона России в становлении и развитии коммерческих связей в регионе.
Источниковая база диссертационного исследования весьма обширна. Основной массив документов представлен материалами, не нашедшими пока отражения на страницах официальных изданий. Документы из хранилищ Архива Внешней Политики Российской Империи (АВПРИ), Российского Государственного Архива Экономики (РГАЭ), Архивного Департамента МИД Российской Федерации (АВП РФ), Российского Государственного Архива Древних Актов (РГАДА), значительно расширяют исследовательскую базу и позволяют восполнить многие пробелы, существующие в исторической науке. Большая часть необходимых документов для решения исследовательских задач сосредоточена в фондах АВПРИ: «Сношения России с Персией», «Персидский стол», «Миссия России в Персии», «Сношения России с Бухарой», «Политархив», «Санкт Петербургский Главный архив». Отдельные документы по истории отношений с Закаспийским краем вошли в фонды «Туркменские дела», «Астраханские дела», «Азиатские дела». По истории коммерческих отношений были использованы отдельные дела и документы из фондов РГАЭ: «Банк для внешней торговли СССР (Внешторгбанк)», и «Народный Комиссариат Внешней Торговли (НКВТ)».
Определенную помощь в написании исследования оказали документы внешнеполитических ведомств России, СССР и Великобритании. Вместе с тем необходимо отметить, что эти подборки крайне фрагментарны и зачастую носят тенденциозный характер.
Все использованные в исследовании источники при всем их многообразии и разнохарактерности можно сгруппировать в отдельные сегменты, независимо от характера их хранения. К первой группе относятся официальные правительственные документы. Среди них: тексты межгосударственных соглашений; правительственные реляции; сенатские, шахские, и императорские указы и постановления; консульские отчеты; деловая переписка официальных ведомств, включая перехваченные материалы переписки иностранных представителей за рубежом с собственными кабинетами; стенограммы заседаний Азиатского Комитета; секретные инструкции консульскому аппарату России за рубежом и представителям коммерческих структур, стенограммы переговоров российских и иностранных дипломатов между собой, с шахскими министрами, генерал-губернаторами провинций по тем или иным вопросам.
Полезными оказались издания посвященные вопросам государственного строительства в России: «Полное собрание законов российской империи с 1649 года», «Российское законодательство X–XX веков», позволившие объективно проанализировать связи внутренней политики империи с характером реализации задач государства на внешней арене. Важной частью этих изданий являются таможенные правила империи, таможенный и консульский устав, правила организации торговли иностранных купцов в России, «Воинский артикул» и др.
Любопытными представляются документы, включенные в сборники, посвященные связям России с отдельными регионами. «Русско-индийские отношения в XVII в.», «Русско-туркменские отношения в XVIII–XIX в.», «Акты, собранные Кавказской Археографической Комиссией» (АКАК) освещают политические и торговые мероприятия России в Закавказье, туркменских землях, юго-восточной части Каспийского моря. Анализ этих документов и сравнение их с материалами архивов, позволяет раскрыть общие замыслы русского государства на Среднем Востоке и степень влияния на состояние русско-иранских дел не только европейской, но и «азиатской» политической конъюнктуры.
Вторая группа источников представлена документами полуофициального характера. Среди них особый интерес представляют личные письма друзьям и коллегам, особые мнения, высказанные представителями политической и военной элиты России по поводу отдельных событий русско-иранских и русско-азиатских отношений. Интерес представляют письма фельдмаршала Долгорукого о деятельности экспедиционного корпуса, заметки министра финансов Е. Канкрина об организации политических и коммерческих проектов в Астрабадском заливе, письма родственникам консулов Н. Аничкова, А. Ханыкова и т.п. К этой же группе документов следует отнести проекты и планы по освоению восточных территорий, вынесенные на обсуждение правительства и императора. Среди них записки В. Зубова, Я. Гавердовского, И. Потоцкого, И. Крузенштерна, М. Веригина, Бутовского, Бурачека и др. Эти проекты не стали частью государственной стратегии и не получили официального признания в виде правительственных постановлений. Тем не менее, они позволяют довольно точно определить общий настрой политической элиты главного строителя межгосударственных отношений на Каспии – России в отношении Азиатско-Каспийского субрегиона.
Третья группа источников представлена мемуарным наследием, в котором зафиксированы сведения об общем состоянии государств, роли Астрахани в становлении русско-иранских связей, ценные обзоры политической и хозяйственной жизни Ирана, Кавказа и Средней Азии. Среди воспоминаний заметное место занимают труды И. Крусинского, А. Олеария, Я. Стрейса, Г. Друвиля, К. Габлица, Н.Н. Муравьева, Д.А. Милютина, А.П. Ермолова, А.П. Бутенева и др. Позиция Лондона в отношении событий в Афганистане и Средней Азии отражена в мемуарах британских дипломатов XIX в.: Малькольма, Мак-Грегора и Чельмсфорда. Любопытными представляются воспоминания А.Х. Йениша, участвовавшего в осаде Герата. Эти работы помогают прояснить перспективные цели иностранной политики, направленной на превращение Ирана в стратегический плацдарм для проникновения в соседние государства: Афганистан, Индию, среднеазиатские ханства.
Следует отметить бесценный труд Мохаммеда Казима – современника Надир шаха, ставший классикой отечественной и зарубежной иранистики. К работе Казима, раскрывающей специфику внутренней и внешней политики Ирана 30-40-х гг. XVIII в., исследователи обращались не раз. Между тем сравнительный анализ сведений, приведенных автором, с материалами отечественных архивов позволяют в определенной степени подвергнуть корреляции устоявшиеся в науке представления о целях и методах внешней политики Ирана.
Четвертая группа документов представлена статистическими отчетами иранских и отечественных таможенно-карантинных служб, и включает подробные сведения о товарооборотах между странами, товарной конъюнктуре экспорта и импорта. Консульские доклады об экономическом положении отдельных провинций, регулярно отсылаемые в МИД, позволяют оценить емкость иранских рынков, их потребности, долю участия в удовлетворении этих потребностей российских и иностранных мануфактур и фабрик, степень конкурентоспособности иностранных товаров и т.п. С XIX в. доклады стали включать весь перечень товаров, ввезенных и вывезенных из провинции, цены на товары и их динамику, объемы в стоимостном исчислении иностранного и отечественного импорта по месяцам. Сюда же следует отнести финансовые отчеты британских дипломатов о торговых оборотах на иранских рынках. Сравнение их с российскими источниками позволяет более полно и объективно представить состояние товарообменных операций шахского государства с иностранцами.
Пятая группа материалов исследования включает в себя отечественную и иностранную периодическую печать. Статьи и дискуссии, изданные на страницах журналов «Кавказ», «Русский инвалид», «Мсковитянин», «Военный вестник» и т.п., отражали общественное мнение различных социальных групп России по важнейшим внешнеполитическим вопросам, и позволили оценить степень адекватности восприятия русским обществом политических шагов государства на внешней арене. Определенный интерес представляют фрагменты французских, индийских, турецких, иранских и английских газет, хранящиеся в фондах российских архивов. Они позволяют более объективно представить отношение общественности этих стран к политическим инициативам Англии, Турции и России на Среднем Востоке.
Таким образом, нами был изучен и критически проанализирован обширный круг источников по исследуемой теме, что позволило раскрыть основные положения, выносимые на защиту. Разнообразие источников способствовало определению авторской научной позиции и решению поставленных в работе задач.
Степень изученности темы весьма не велика, что обусловлено, в первую очередь, отсутствием как зарубежных, так и отечественных исследований. Анализ проблем межгосударственных отношений стран субрегиона в течение длительного периода с учетом общих (панорамных) целей и задач государств, и вычленение роли отдельных субъектов в процессе строительства межгосударственных связей никогда ране не предпринимался. Заслуживают внимания всего несколько работ, авторы которых пытались определить место России и Ирана в системе отношений государств Азиатско-Каспийского субрегиона. Первая появилась в 1954 г. и принадлежала перу Д.В. Джанелидзе. Исторические условия опубликования, бесспорно, оказали большое влияние на ее содержание, а, кроме того, она охватывала небольшой период (от смерти Надир шаха до кризиса государства Зендов). Вторая работа авторского коллектива М.М. Блиева, В.В. Дегоева и Н.С. Киняпиной вышла в свет в 1984 г. Здесь главным объектом исследования стала политика Российской империи на окраинах. Однако при анализе международного влияния на эту политику авторы зачастую не принимали в расчет роль Ирана – важного участника межгосударственных контактов в регионе.
Проблемы взаимоотношений Ирана с Россией в русле региональной политики поднимались в трудах О.П. Марковой, Н.А. Сотаввова и Г.А. Джахиева. Однако предметом изучения в этих работах стала международная борьба за гегемонию на Кавказе. В схожем ключе написана статья В.В. Корнеева, где объектом исследования стала Центральная Азия.
В данной связи к работе над диссертацией было привлечено значительное число трудов научно-исследовательского характера. Автор счёл целесообразным отказаться от традиционного деления исследований по формальному признаку на отечественные и зарубежные. Научно-исследовательская литература была сгруппирована по проблемному принципу, в соответствии с задачами, поставленными в диссертации. Таким образом, на макроуровне можно выделить три основных направления: 1) труды по общим вопросам развития стран региона; 2) работы по международным отношениям стран-субъектов; 3) исследования по русско-иранским связям. Каждый блок включил в себя несколько микроуровней, изучающих отдельные аспекты вышеозначенной проблематики.
На принципах комплексного социально-экономического и политического анализа была написана целая серия общих работ по истории государств, имеющих отношение к развитию региона: Ирана, Афганистана, Великобритании, среднеазиатских ханств. Более подробно детали этой истории в отдельные периоды рассмотрены в трудах С.Л. Агаева, С.М. Алиева, П.П. Иванова, М.С. Иванова, Н.А. Кузнецовой, Р. Табризи, М. Рустема, С.К. Риштия, М.Г.М. Губара, Х. Рабино, П. Сайкса, А. Лэмбтона и др. Работы по всеобщей истории дополняют исследования отечественных специалистов по истории России – В.И. Буганова, А.А. Корнилова, Н.И. Костомарова, М.А. Полиевктова и других авторов. Эти исследования позволили автору диссертации более ясно представить закономерности и характер внешнеполитических инициатив во взаимосвязи с внутренними обстоятельствами и тенденциями государственного развития стран региона. Для написания разделов диссертации, посвященных торговым инициативам России, Ирана и Великобритании, особенно полезной оказалась монография Ч. Иссави, основанная на богатом фактическом материале и содержащая интересные статистические данные.
Известную помощь при написании диссертации оказали работы Д.Б. Малышевой, Ф. Дафтари и Р. Вотерфильда, посвященные анализу конфессиональной структуры Ирана. Социальное влияние улемов в Иране, как в периоды потрясений, так и в периоды относительной стабильности сложно переоценить. Корни такой сплоченности следует искать не только в религиозной сфере, но и в корпоративной связи иранского духовенства с торгово-промышленной средой. Происхождению такой общности и ее эволюции уделил внимание в своей работе иранский ученый М. Реза Годс.
Для анализа социальной политики России в пограничных землях автор использовал работы Н.О. Демченко, В.Н. Захарова, Е.И. Заозерской, Н.В. Козловой, В.А. Ковригиной и П.Г. Любомирова. Они позволили диссертанту более объективно и в тоже время критично отнестись к фактам и явлениям процесса формирования и эволюции торгово-промышленного класса России, его деятельности на внешней арене.
Отдельный интерес представляют работы, освещающие деятельность российских императоров и императриц, иранских и британских лидеров, направленную на реализацию государственных планов. Статьи и монографии Е.В. Анисимова, С.К. Бушуева, Я.Е. Водарского, Ф. Гудала, Ю.В. Готье, В.В. Каллаша, Л.М. Ляшенко, В. Пембертона, Н.К. Шильдера позволяют оценить не только состояние властных структур, но и политические пристрастия глав государств и правительств. От восприятия ими внешнеполитических целей и задач государства зачастую зависела реализация планов и проектов, разработанных дипломатическим корпусом и военной элитой страны. Следует отметить работу Ф. Лиштенан, в которой помимо ценных свидетельств современников включены подлинные записки о состоянии двора Елизаветы Петровны, европейских дипломатов А. фон Мардефельда и К. Финкельштайна.
Второй блок исследовательской литературы объединяет работы по истории международных отношений, необходимых для понимания не только общих политических процессов, участниками которых были Иран, Россия, Великобритания, но и закономерностей развития этих стран. Общим вопросам европейских и восточных контактов посвящены труды Н.Н. Бантыш-Каменского, М.А. Игамбердыева, Р. Михневой, Г.А. Некрасова, Л.А. Никифорова, Р. Рамазани, Д. Хорна, а также коллективные работы «Восточный вопрос во внешней политике России (конец XVIII – начало XX вв.)», «Международные отношения и внешняя политика СССР. История и современность», и др..
Заслуживают внимания исследования, отражающие отдельные аспекты международных отношений в регионе Каспийского моря. В данном направлении работали Ф. Абдуллаев, Х. Агаев, И. Инграм, Д. Ридинг, Руир и др. Полезными для решения, поставленных в диссертации задач, оказались работы Н.А. Халфина. Основанные на серьезном фактическом материале, они способствовали ясному пониманию объективных причин возникновения англо-русского соперничества в Центральной Азии и той роли, какая отводилась Ирану в колониальных планах двух держав. Выводы и положения этого автора были использованы в разделах, посвященных политике Российской и Британской империй в Закаспийском крае.
Следует отметить, что с XIX в. в британской исторической науке сложились две точки зрения на мотивы внешнеполитической деятельности России и Англии в регионе Среднего Востока. Г. Роулинсон, Д. Болгер и др., считали, что политика Великобритании в данный период стремилась защитить национальные интересы от экспансионистских устремлений Российской империи. Напротив, представители школы «закрытых границ»: В. Торбурн, Ф. Тренч и др., делали вывод о невозможности русского похода на Индию. В этой связи наиболее плодотворными, на наш взгляд, являются исследования Ф. Казем Заде, П. Хопкирка, Г. Морриса и Д. Джилларда, поскольку авторы сумели отрешиться от «врожденной» антироссийской позиции и признали наличие взаимно агрессивных планов Великобритании и России в отношении стран Центральной Азии. Существенным недостатком исследований британской школы следует признать слабое знание источников российского происхождения.
Весьма обширна литература, посвященная изучению собственно русско-иранских и русско-азиатских отношений. Вместе с тем, необходимо отметить два существенных, на взгляд автора, недостатка данных работ. Во-первых, проблемы двусторонних отношений никогда не рассматривались в широком контексте – общего внешнеполитического развития стран региона. Историческая традиция, заложенная в трудах XVIII в. и продолженная впоследствии, обусловила анализ таких связей как самодостаточный объект исследования. Этот критерий привел к определенной предметной дифференциации научных изысканий и формированию двух основных направлений: 1) исследования двусторонних политических связей; 2) анализ экономических контактов между государствами.
Для XVIII в. такое разделение деятельности по профессиональному признаку (на купцов и дипломатов) по большей части искусственно. Дипломаты часто осуществляли торговые сделки, и наоборот, купцы занимались разведкой, доставляли дипломатическую почту, выполняли представительские функции и т.п. Функции коммерческого и дипломатического ведомств определились только к середине XIX в., но и тогда были тесно переплетены. Такая зависимость вытекала из специфики организации восточных государств и обществ. Таким образом, целесообразно при анализе шагов России и Ирана на внешней арене рассматривать их в комплексе, исходя из определенных государственных интересов и стратегических задач.
Тем не менее, в отечественных трудах утвердились два вышеозначенных подхода. Первый – экономически детерминировал все политические мероприятия России в Центральной Азии, Иране и на Кавказе, второй – обусловливал экономические шаги в регионе геополитическими и военно-стратегическими интересами империи.
Второй недостаток исследовательской литературы рассматриваемого направления заключается в определенной избирательности сюжетов для анализа межгосударственных отношений. Среди популярных – экспедиции Петра I в Среднюю Азию, внешняя политика Надир шаха, русско-иранские войны XIX в., деятельность А.С. Грибоедова, концессионная политика иностранцев в Иране (русских в том числе) в последней четверти XIX в., и некоторые другие. Представляется, что такой подход не позволяет создать целостной картины взаимоотношений на протяжении большого отрезка времени, поскольку наиболее полно освещает события в периоды наивысшей интенсивности отношений, а периоды спадов политической активности стран освещены весьма поверхностно.
В отечественной науке одним из наиболее изученных является сюжет организации российских экспедиций начала XVIII в. в Центральную Азию. Первая работа принадлежит перу Г.Ф. Миллера, в которой главная причина их отправки сводилась к поиску «песошного» золота и стремлению открыть торговые сношения с Индией, Хивой и Бухарой. К аналогичным выводам пришли В. Могутов, И.И. Голиков, М.Д. Чулков. Причины неудач авторам виделись в стремлении азиатских народов сохранить «вольность свою» и в «коварстве и злодействе» народов, с которыми царская власть пыталась вступить в коммерческие отношения. Отличительной чертой данных работ была недостаточная источниковая обеспеченность, вследствие чего, отдельные выводы строились на основе умозаключений, а не на фактах.
В XIX в. сюжеты, посвященные первым петровским экспедициям, рассматривали А. Попов, С.М. Соловьев, Л. Костенко и др. Основное стремление империи в отношении восточных стран, по мнению авторов, сводилось к завоеванию средств и освоению минеральных ресурсов региона, который был обозначен как «неисчерпаемый рудник минеральных богатств». Политические инициативы, включая военные походы И. Бухгольца, И. Лихарева, А. Бековича-Черкасского, были лишь средством для достижения торговой цели, намеченной еще во времена царя Алексея Михайловича.
Во второй половине XIX в. круг интересов исследователей расширился за счет изучения вопросов торгово-экономических связей Ирана и России. И.Н. Березин, А.П. Берже, Г.В. Мельгунов оставили интересные труды, которые включали обзоры иранского хозяйства, состояние торговли и торгового класса шахского государства и их перспективы.. На рубеже XIX–XX вв. появились аналитические исследования М.Л. Томары, Л.А. Собоцинского, С.С. Остапенко, основанные на данных русских и иранских таможен и консульств. Главный тезис, выдвинутый авторами, можно свести к теоретическому обоснованию закономерности коммерческого освоения Азиатско-Каспийского субрегиона.
В XX столетии традиция рассматривать русско-иранские отношения через призму экономических интересов Российской империи нашла продолжение в работах Х.А. Атаева, П.П. Бушева, Н.Г. Кукановой, Н.А. Кузнецовой, А.Л. Рябцева, Л.И. Юнусовой, А.И. Юхта и др. Изучались вопросы, связанные с динамикой экспортно-импортных операций, конъюнктурой товарных потоков, организацией купеческих компаний и др. Объективно рассматривая события в целом, авторы иногда приходили к неверным выводам, объясняя причины российских неудач субъективными, а не объективными обстоятельствами, связанными в действительности со сменой коммерческого курса.
К середине 90-х гг. XX в. интерес к изучению вопросов коммерческих отношений между странами заметно снизился. Отдельные диссертационные исследования и публикации, появившиеся на рубеже XX-XXI вв., хотя и ввели в научный оборот ряд новых документов и материалов, к сожалению, не вышли за рамки устоявшихся традиций. В частности, в 2002 г. были опубликованы 3-х томные «Очерки истории Министерства Иностранных Дел России 1802-2002 г.», где утверждается, что «главной целью укрепления России в Персии были задачи не политического, а экономического характера. Проникновение России в Закавказье и Среднюю Азию шло преимущественно по линии торговли».
Другим направлением научной деятельности ученых стал анализ сюжетов внешнеполитической истории. Военной проблематике посвящены работы Н. Дубровина, С.О. Кишмишева, В. Лебедева, В.П. Лысцева и др.. Одним из серьезных следует признать труд А.А. Зонненштраль-Пискорского, посвященный анализу торговых и политических соглашений. Проблемы мирного урегулирования военных конфликтов и история заключения Гюлистанского и Туркманчайского мира исследуются в монографиях Б.П. Балаяна. Формированию политического аппарата Российской империи в Иране и его роли в развитии двусторонних отношений посвятил свою работу В.А. Уляницкий. Схожие проблемы были исследованы в труде Г. Мамедовой.
Самостоятельное направление исследований представляют работы о месте и роли Азербайджана, Армении, Дагестана, Закавказья, Кавказа, Астрабада в борьбе России и Ирана за гегемонию на этих территориях. Отдельного упоминания заслуживает фундаментальный труд русского исследователя С.М. Броневского, который на огромном документальном материале раскрывает специфику строительства отношений Ирана с Россией на Кавказе и в регионе Каспийского моря, давая ценные сведения о культуре, быте, географии этого региона за период XVIII – начала XIX вв.
Несмотря на обилие работ по различным аспектам двусторонних связей, приходится признать отсутствие таких исследований, которые проанализировали бы значение Ирана и России в организации межгосударственных отношений Азиатско-Каспийского субрегиона и определили место Ирана в системе отношений России с прочими восточными государствами. В исторической науке сложилось убеждение, что русско-иранские контакты были приоритетными и традиционными. Вырывая их из общего контекста внешней политики империи на Востоке, исследователи серьезно искажали исторические перспективы этих связей, что приводило к появлению не совсем верных представлений о целях и задачах России в субрегионе и Иране в частности.
Вместе с тем, накопленный в отечественной и зарубежной науке опыт, позволил автору более объективно и комплексно подойти к решению поставленных в диссертации проблем.
Практическая значимость исследования определяется тем, что его положения и выводы могут способствовать более углубленному пониманию внешнеполитических процессов и явлений, протекавших в Азиатско-Каспийском субрегионе и их систематизации. Результаты исследования могут быть внедрены в практику высшей школы при чтении общих и специальных курсов по Новой истории России и истории стран Востока, по истории международных отношений, а также могут быть применены при написании учебников, учебных пособий, практикумов и программ по названным дисциплинам. Материалы и результаты диссертации могут быть использованы в научных трудах специалистов, занимающихся изучением внешнеполитических процессов всемирной истории для сравнительно-исторического анализа. Теоретические положения и выводы диссертации могут быть полезны представителям государственных структур и частных организаций, занимающихся практической деятельностью по формированию отношений РФ со странами Азиатско-Каспийского субрегиона.
Структура работы. Проблемно-хронологический подход исследования предопределили его структуру и содержание глав и разделов диссертации, которая состоит из введения, 5 глав, разделенных на параграфы, заключения и списка использованных источников и литературы.
Положения, выносимые на защиту
Становление межгосударственных отношений стран Азиатско-Каспийского субрегиона – это сложный, порой противоречивый, процесс в котором приоритеты внешних контактов государств определились далеко не сразу. Мотивация смены приоритетов зависела от объективных и субъективных факторов, связанных с внутренним развитием стран-участниц и международными обстоятельствами.
Активизация в начале XVIII в. межгосударственного диалога в Азиатско-Каспийском субрегионе является закономерным итогом общеисторического и социально-экономического развития стран Востока, Европы и России.
Участие Российской империи в строительстве межгосударственных отношений в регионе Каспийского моря всегда было подчинено главной цели – достижению коммерческих и политических льгот и защите государственных интересов. Проводниками такой политики выступали дипломатические представительства за рубежом (консульства и резидентуры).
Определяющей силой в строительстве межгосударственных отношений в регионе являлись Иран и Российская империя, от политических и коммерческих инициатив которых зависели параметры международных контактов, интенсивность межгосударственных связей и характер юридических соглашений сопредельных стран.
Монархические политические режимы в Иране, России и азиатских ханствах стали определяющим фактором, повлиявшим на выработку внешнеполитической концепции государств. Их властные элиты несли ответственность за политические «зигзаги» и последствия реализации государственных инициатив.
Социальная политика Российского государства в отношении «новых» граждан (армян, грузин, туркмен и т.п.) всегда оставалась гибкой, несмотря на ощутимый ущерб экономическим интересам империи. Сознательный выбор российского правительства в пользу постепенного инкорпорирования данных граждан в социальную структуру государства способствовал преодолению последствий военных конфликтов в регионе.
Политика Великобритании в отношении стран Азиатско-Каспийского региона, в том числе России, в XVIII–XIX вв. основывалась на идее «сдерживания» российской политики, что негативно сказалось как на характере русско-восточных отношений, так и на реализации стратегических инициатив, предложенных Россией.
Экономические связи государств Азиатско-Каспийского региона строились на перспективах участия в них предпринимателей центральной России.
Персия и Центральная Азия в политических планах Петра 1
Во времена петровского правления Россия стала предпринимать первые целенаправленные шаги к проникновению на рынки Центральной Азии, Персии и Индии через Каспийское море. Конечно, нельзя сказать, что Петр I был первооткрывателем восточного направления внешней политики российского государства. Но тот факт, что эта политика именно при Петре I стала приобретать законченные черты, зачастую просуществовавшие вплоть до середины XIX в., - заслуживает особого внимания и признания деятельности первого русского императора. Еще в 1691 г Витзен в письме г молодому Петру указывал на торговые сношения с азиатскими странами, как на обильный источник богатства, и писал о необходимости сближения России с Китаем. В следующем году русский царь отправил в Китай голштинца Избрана для сбора сведений об этой стране, рассчитывая на развитие русско-китайских торговых отношений . Однако петровские посольства в Китай успеха в дипломатических переговорах не имели, после чего Петр стал сосредотачивать свое внимание на территориях Центральной Азии. В 1695 г. Петр I послал купца гостиной сотни Семена Маленького со своими грамотами к персидскому шаху и индийскому Моголу. Его сопровождали московский купец Сергей Аникеев, астраханский посадский человек Иван Севрин и ряд приказчиков. Петровским посланцам удалось добраться до индийских городов Сурат, Агра, Дели и получить от правителя империи Аурангзеба разрешение на торговлю в Индии. Русскими купцами были закуплены ткани и другие индийские товары для ввоза в Россию 51. Миссия С.Маленького завершилась в 1716 г. На обратном пути на родину с посольством случилось несчастье. Сначала в Персидском заливе его ограбили «арапы-корсары», затем в Шемахе Аникеев и Маленький заболели и умерли. Отчетные сведения о путешествии в Индию вместе с ответной грамотой наместника индийского правителя доставил в канцелярию правительственного Сената «сотоварищ» Андрей Семенов. Однако пользы из получения официальной грамоты от индийской стороны извлечь не удалось, поскольку «многих речей которой перевести в Посольском приказе не сумели»52.
В 1699 г. была отправлена экспедиция датчанина Шельтрупа для изучения побережья Каспия. Однако руководитель этой экспедиции был пленен персами и вскоре умер. Направленная следом новая экспедиция в пределы Каспийского моря также оказалась безуспешной. После этих неудач Петр, тем не менее, не отказался от мысли о торговых связях с центрально-азиатскими странами.
Наиболее надежным средством на пути укрепления и расширения торговых отношений России с сопредельными странами Востока Петр I видел в реанимации старой идеи - организации транзитной торговли между Европой и Азией (Хивой, Бухарой, Персией с Индией) через Каспийское море. Для этого он предпринял попытки установления русского контроля над торговыми путями Центральной Азии. Историк Н.И.Костомаров отмечал, что не только меркантильные интересы толкали Петра на Восток. Россия должна была стать и культурной посредницей между цивилизациями Запада и Востока. Н.И.Костомаров писал: «Петр, думая сделать из России морскую державу, и открыть ей путь к занятию подобающего места в ряду европейских держав, в то же время понимал, что как география, так и история, наметили ей другую дорогу, - дорогу на Восток, где Россия, получая от Запада плоды европейской цивилизации, могла в собственной переработке сообщить их восточным народам, стоявшим в сравнении с нею на меньшей ступени культурного развития»53. Исходным рубежом для продвижения вглубь Азии были избраны берега Каспийского моря.
Первые результаты, полученные от торговых и географических экспедиций, показали наличие серьезных проблем в деле установления отношений России с ее южными соседями. Источником этих проблем было малое знание особенностей восточных государств. Для успешного выполнения политических и коммерческих задач Петр I считал необходимым, прежде всего, знать культуру, язык и обычаи восточных народов. Обусловленный практическими потребностями интерес к Востоку стал преобразовываться в солидный информационный багаж государства. По этим соображениям все последующие коммерческие экспедиции несли на себе дополнительную нагрузку - сбор доступной информации о территориях соседних государств и народах на них проживающих. При Петре І в России впервые было внедрено в систему подготовки чинов внешнеполитического ведомства обучение «ориентальным» языкам. Люди, знающие восточные языки, нужны были не только для выполнения дипломатических поручений и ведения коммерческих дел, но и для административного управления районами, населенными восточными народами. При личном участии Петра I, был создан первоначальный фонд восточной литературы, необходимой для изучения Востока, что положило начало составлению коллекции восточных рукописей и других экспонатов материальной культуры народов Востока.54 В сборе таких памятников принимали участие, как дипломаты, так и купцы. Торговые дела были хорошим поводом для проникновения в глубинные районы сопредельных государств. Расширенная программа изучения восточных народов органично дополняла программу петровских преобразований по насаждению европейской культуры в самой стране. Справедливо утверждение академика В.В.Бартольда, что только при Петре I различие между задачами России на Востоке и на Западе исчезло. В качестве иллюстрации В.В.Бартольд приводит курьезное совпадение - подписание в один день двух указов: о вывозе европейских специалистов в Россию, и об обучении в столице русских специалистов японскому языку55. (Петру I попался на глаза чудом оказавшийся в России японец).
Анализ восточных и античных источников по географии и экономике, в совокупности с устной традицией местных народов, натолкнули Петра I на мысль о возможности восстановления древнейшего пути для провоза индийских товаров в Константинополь. Подстегнул интерес русского царя к традиционному транзитному пути ходжа Нефес - именитый туркмен, прибывший в 1713 г. в Петербург. Накануне своей поездки, ходжа Нефес, бывший по торговым делам в Астрахани, вел переговоры с российским представителем Ф.Соймоновым.
Возникновение российской дипломатической и консульской службы и ее влияние на внутреннюю политику Персии
Первые российско-персидские межправительственные соглашения послужили основой для возникновения русской дипломатической службы и консульских отделений в ряде персидских административных центров. Инициатором создания государственных представительств России в Персии стал Петр I. Идея организации аппарата государства заграницей возникла у Петра во время его «Великого посольства» в Европу. По возвращении на родину государь издал указ об изъятии наиболее актуальных внешнеполитических дел из ведомства Посольского приказа. Дела эти были переданы в созданную Посольскую канцелярию, штат сотрудников которой подбирался лично Петром. О ее местопребывании объявляли: «Пребывает там, где его величество»60. В дальнейшем на основе штата сотрудников этой канцелярии стали формировать дипломатические миссии за границей. Это, кстати, объясняет наличие большого числа офицеров в рядах первых дипломатов. До Петра I заграничных резиденций у Московского государства было всего две - в Швеции (с 1634 г.) и в Польше (с 1673 г.). Затем последовало открытие дипломатических Миссий в Гааге, Копенгагене, Вене, Константинополе, Париже, Лондоне и Тегеране. На плечи глав миссий (в Тегеране - резидента, затем Полномочного министра) ложились общие вопросы урегулирования политических отношений с главами правительств, защита интересов государства и сбор сведений о состоянии дел в стране пребывания.
Для обеспечения торговых задач государства в помощь дипломатическим миссиям стали создавать консульскую службу. Первоначально новая структура создавалась как институт аналогичный консульским аппаратам великих Европейских держав. Неслучайно, что при организации такого аппарата, молодое российское государство использовало опыт и юридические документы Франции, Англии, Нидерландов. В качестве примера здесь можно привести положения французского «Ордонанса о торговле», где в ст. XII оговаривались задачи консульского аппарата: консульская легализация (установление и засвидетельствование подлинности документов), информирование граждан о курсе валют в стране пребывания, нотариальные действия, арбитраж имущественных тяжб своих граждан за рубежом и т.п. . Именно в таком качестве - обеспечение протекционистских мер российским коммерческим предприятиям на иностранных рынках, -создавалась и российская консульская служба. Однако применение европейских норм права в Персии оказалось делом трудно реализуемым, и консульское право претерпело значительные изменения.
Прежде всего, следует учитывать факт господства на территории Персии норм исламского права, и связанных с ним устоявшихся традиций в торговой и имущественной практике. В это время юридические нормы Персии существовали в рамках права мусульманского государства. Эти нормы имели здесь большую силу, чем нотариальное или вексельное свидетельство. В суде имущественные тяжбы и споры зависели от решения кади (духовного судьи), опиравшегося на толкование Корана. Голос мусульманина приравнивался к двум голосам христиан . Любому привлеченному к суду мусульманину по делу, в котором участвовал иностранец, было достаточно принести присягу на Коране, чтобы избежать ответственности. В таких условиях добиться справедливого решения имущественных споров между туземным и русским купечеством было крайне сложно.
Кроме того, в персидской торговой практике показателем деловых качеств купца было его умение обманывать покупателя, в результате чего нередки были отказы от уплаты за поставленные товары, подлоги вексельных , обязательств и прочее. Это объяснялось не столько «врожденным» стремлением к мошенничеству, сколько крайней безденежностью основной массы коммерсантов, вступающих в операции купли-продажи. Поэтому обычными были случаи банкротств персидских купцов, в результате которых образовывался слой безнадежных должников, тяжбы с которыми тянулись годами.
Персия для русских императоров и императриц представляла интерес в двух ипостасях, как торгово-экономический партнер и как важнейший стратегический плацдарм для дальнейшего укрепления российского влияния на Среднем Востоке. Отсюда следовали и соответствующие задачи, которые необходимо было решить тем или иным способом, а именно: увеличение объема экспортно-импортных операций; расширение транзита товаров с Востока в Европу; удовлетворение проблем получения сырья, и сбыта продукции собственной промышленности. Защита коммерческих и политических планов в свою очередь требовала устранения любого иностранного влияния на развитие региона Каспийского моря и прилегающих территорий. Первоначально под «нежелательными» элементами в приморских персидских провинциях понимались подданные Оттоманской Порты, затем все иностранцы, и, наконец, представители местной администрации.
Для достижения поставленных целей в дипломатической и торговой практике России в Персии был выработан ряд приемов, впоследствии исправно служивших государственным интересам империи. Первыми проводниками и защитниками торговой политики на внутренних иранских рынках выступали представители (резиденты, консулы) Государственной Коллегии Иностранных Дел (позднее МИД) России. Важнейшей целью данного аппарата было устранение недоверия к империи со стороны местных властей, и укрепление непосредственных связей с туземным купечеством. Решение не выходило за рамки устоявшихся традиций взаимодействия дипломатической службы России с восточными государствами, правда, принявших на местной почве гипертрофированную форму.
Борьба Персии и России за освоение Каспийского моря
Они попытались скрыться от поисковых команд в Грузии, Астрахани и в Тарках109. Многих поймали. Консул Арапов предлагал всех задержанных казнить, но заинтересованность шахских властей в собственном флоте привела к любопытному финалу.
Пойманные летом 1736 г. и переданные для наказания персидским властям, «воры» уже осенью свободно разгуливали по базару в Реште. Они были одеты в персидское платье и пользовались явной свободой. В; связи с этим Арапов, полюбопытствовал у местных властей, почему не приведен в исполнение смертный приговор: В ответ визирь туманно объяснил, что бывшие пираты якобы являются приманкой для. прочих «воров», ускользнувших от облавы. На самом деле их, знающих морское дело не понаслышке, отправили затем в Мазандеран, где шах вознамерился построить собственный флот110. В 1737 г. шахские власти самостоятельно провели ряд облав на воровские пристани. В Шабране персияне захватили 12 русских мурз, которых под конвоем отправили на шахские судоверфи. Плохие условия содержания в пути привели к гибели по дороге на мазандеранскую верфь 4-х из 12 заключенных. Весной 1739 г. мероприятие повторили, захватив очередную партию моряков. Все предложения Арапова выдать для наказания императорским властям, или казнить захваченных русских «воров» были оставлены.шахским кабинетом без ответа.
В целом, надо признать, что начинания шахского правительства по строительству собственного флота отличались в этот момент масштабностью и разнообразностью. Помимо привлечения бывших пиратов, шахские власти пытались привлечь к этому делу русских специалистов на вполне законных основаниях. Так в частности правительством было приобретено в казну пришедшее в негодность судно персидского купца Мангул Сефеева. Команде, которая из-за ветхости судна взбунтовалась, было предложено солидное вознаграждение при условии поступления на персидскую службу. Предложение шаха выглядело весьма соблазнительно. Лоцману будущего «флагмана» персидского флота было обещано 100 рублей, шкиперу -50 рублей, мурзам (матросам) по 30 рублей заработка в год. 11 наемных мурз, сплошь русские подданные обратились за советом к российскому консулу. Арапов, к которому пришли временно безработные моряки, отдал пришедшим приказ ехать в Астрахань, куда их со всей поспешностью и отправили за казенный счет . Однако высокие заработки, являлись весьма привлекательными для большой части русских моряков, в результате чего участилось бегство матросов с торговых кораблей, приходивших . по торговым делам в Мазандеранский порт. В 1737 г., обеспокоенный утечкой кадров с торговых судов, консул Арапов был вынужден обратиться в Сенат с предложением ввести запрет на посещение Мазандерана русскими торговыми кораблями. Запрет просуществовал до 1745 г.113.
Отсутствие квалифицированной команды. не остановило судостроительной деятельности персидских властей. Бывшие «воры» плохонькое судно Мангул Сефеева восстановили, и переделали под военный эверс. Двоих пиратов определили в качестве лоцмана и шкипера, остальную команду набрали из персидских добровольцев. Оставшихся 3-х пиратов персидские власти перевели в Гилян, где на реке Меликенд приказали организовать строительство киржим — торговых (транспортных) судов. Руководил операцией Иван Коренев, знающий турецкий и персидский язык и местные обычаи114.
Подобная судостроительная активность не могла пройти мимо внимания представителей отечественного внешнеполитического ведомства. В ответ на развертывание морской программы, ГКИД приняла ряд превентивных мер. Во-первых, в 1736 г. в среде астраханского русского купечества был распространен приказ, запрещающий торговым людям продавать суда персам, грузинам и армянам. При этом подчеркивалось, что существование такого распоряжения не должно во избежание недовольства стать достоянием гласности115. Во-вторых, было решено лишить персов источника квалифицированных кадров. С этой целью распространили запрет на наем на персидские суда российских лоцманов и шкиперов. Одновременно торговым компаниям запретили отпускать на работу на персидских верфях квалифицированных судовых мастеров. Поскольку в Астрахани проживали и вели торговые дела не только представители отечественных торговых фирм, но и выходцьь из азиатских и кавказских земель, в правительственных кругах стал разрабатываться проект безболезненного изъятия всех судов, находящихся в их распоряжении. Отдельной статьей прорабатывался запрет на владение для этих категорий купечества морскими средствами на будущее116.
Приняв, все необходимые меры предосторожности, императорские власти стали следить за дальнейшим развитием событий. От консула Арапова из Гиляна 26 июня 1740 г. пришли первые сведения об «успехах» персидских корабелов. Консул доносил, что «бывшие российской нации воры и беглые мурзы» в Мазандеране1 все-таки построили 1 галиот и несколько эверсов. По донесениям местных соглядатаев суда эти были «совсем в готовности тотчас затем на море ходить», и единственное что не позволяло шаху праздновать успех - это отсутствие у них якорей и канатов к ним. Сведения оказались настолько серьезными, что были тотчас переданы резидентом Голицыным в особой реляции на имя императрицы Елизаветы в собственные руки .
В ответном послании из Петербурга требовалось проведение тщательного анализа сведений о наличии персидского флота w его возможностей. В скором времени от нового резидента при персидском дворе - И.Калушкина пришел вполне утешительный ответ.
Утверждение Российской империи в регионе Астрабадского залива
Преимущества, обусловленные статьями Туркманчайского договора, позволили России приступить к реализации замыслов по превращению северо-восточной Персии и закаспийского региона в главный объект российской политики в Центральной Азии.
С конца 20-х гг. XIX в. в Министерстве иностранных дел и среди официальных лиц, приближенных к императору, рассматривались предложения об организации опорного пункта российской политики в Астрабадской провинции. Укрепление в этом регионе открывало перспективы для развития торговых отношений империи со среднеазиатскими ханствами, северо-восточными провинциями Персии и организации торгового транзита через их территории в Афганистан и Индию. Было решено использовать её административный центр, город Астрабад, в качестве крупного товарообменного и складского пункта российских товаров.
Устойчивые связи Астрабада с центрально-персидскими рынками позволяли российским купцам надеяться на получение доступа к ширазскому табаку и вину, иездскому шелку, пуховым шалям Кермана и т.п. Эти торговые маршруты были удобными для караванной торговли. Путь от Астрабада до Иезда занимал всего 12 дней, а до Шираза — 24 дня. Отсюда еще за 2 недели можно было добраться до морского порта в Персидском заливе - Бендер-Бушира, через который идут «во все места Персии, вывозимые из Индии разные товары»114.
,При условии стабильного интереса астрабадских коммерсантов к изделиям российских мануфактур, можно было рассчитывать и на продвижение отечественных товаров в соседние страны усилиями местных контрагентов. Тем самым российские купцы могли избежать ненужного риска самостоятельных торгов вдали от консульской и военной защиты империи. Впоследствии главе русской миссии в Тегеране А.И. Медему рекомендовалось следить именно за соблюдением такого порядка ведения дел отечественными коммерсантами. Министерство подчеркивало, «что купцы наши не должны до времени вдаваться в дальнейшие предприятия»115.
Выгодность укрепления империи в юго-восточном Каспии, подчеркивалась и отечественными путешественниками, посещавшими этот регион в научных, или служебных целях. В 1835 г. в залив была направлена вторая экспедиция Г.Карелина. По возвращении на родину он опубликовал отчет о проделанной работе: «Записка о торговле и промышленности восточных берегов Каспийского моря». Отмечая богатство края, и его выгодное стратегическое положение для успешного продвижения вглубь Азии, Карелин писал: «Астрабадский залив с окрестною страною есть место, которое в высочайшей степени может осуществить самые блестящие надежды. По выгодному своему положению он есть коммерческое солнце Каспия, из которого истекают торговые лучи в богатейшие государства
Западной Азии»116. Вместе с тем, экспедиция показала, что сведения о входе в залив, об островах Челекен, Огурчинский и Ашур-Аде, которыми располагало правительство, крайне неверны. Так оказалось, что без организации постоянного военного поста в Заливе невозможно обеспечить безопасную работу рыбных промыслов, взятых русскими промышленниками на откуп от персидского правительства. Наилучшие условия (прежде всего здоровый климат) для организации морской станции существовали, по мнению Карелина, на о. Ашур-Аде117.
Сведения и рекомендации Карелина о перспективах освоения Астрабадского залива были подвергнуты внимательному анализу на заседании Азиатского Комитета. Члены комитета пришли к выводу, что благоприятное географическое положение Астрабада позволяет организовать российскую торговлю по маршруту Астрабад - Мешхед - Герат - Афганистан и Астрабад - Среднеазиатские ханства. Залогом успешного решения этой задачи, должен был стать, по мнению Комитета, переход промыслов и побережья залива в собственность российских подданных118. Эта цель (захват недвижимой собственности на персидском берегу) определила конкретные шаги, предпринятые правительством. Инициатором мероприятий стал министр финансов Канкрин.
К середине 30-х гг. XIX в. сложились условия для реализации намеченного плана. В 1836 г. после очередного потока жалоб персидского двора на развитие русско-туркменских отношений, российский МИД провел хитрую комбинацию с использованием прикаспийских племен. Спор разразился между астраханским рыбопромышленником Герасимовым и подданным Персии, представителем купеческого персидского двора в Астрахани Мир Абуталиб Мир Багировым. Предметом спора стало право на разработку рыбных промыслов, полученное Герасимовым от туркменских ханов. По рекомендации министерства, глава российской миссии в Тегеране И.О. Симонич огласил позицию России в вопросе принадлежности туркменских земель. Он заявил, что императорское правительство решило признать как шахские земли все владения, лежащие от реки Атрека до реки Горген. Соответствующую инструкцию 25 июля 1837 г. получил начальник Астраханского порта контр-адмирал Геллинг119. Аналогичную инструкцию с рекомендацией - считать туркменские земли достоянием Персии, направили астраханским гражданским властям. В ней приказывалось довести до сведения всех местных купцов: «чтобы никто не осмеливался входить в сношение с Туркменами по рыболовству, не испросив на то предварительного позволения от астрабадского правителя»120.
Подобный шаг верховных властей вызвал недоумение в астраханских деловых кругах. Помимо прямых убытков, которые нес Герасимов от разрыва контракта, а это почти 500 тыс. рублей создавался негативный прецедент для прочих отечественных предпринимателей. Договор был заключен со старшиной Кият-беком и одобрен всем его родом. В Астрахани не сомневались, что договор с независимым туркменским родом не может быть пересмотрен в связи с претензиями астрабадского наместника. Чтобы избежать ненужных имущественных тяжб Герасимов предлагал разделить промыслы на части и оставить за собой только часть берега севернее р. Атрек от Белого бугра (Ак-куфе) до входа в Астрабадский залив, то есть отодвинуть границу промысла на 18 верст от персидских вод121. Однако министерство отвергло и это предложение. Интересы Герасимова были принесены в жертву государственным планам по укреплению русского влияния в регионе Астрабадского залива.
