Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Общественные противоречия в колониальном Сан-Доминго 15
1. Становление экономики Сан-Доминго и системы ее эксплуатации Францией 15
2. Классовые и расовые антагонизмы в верхушке гаитянского общества 27
3. Положение и интересы негров-рабов 46
Глава II. Буржуазные революции в Сан-Доминго 58
1. Революционное движение белых колонистов за независимость 59
2. Борьба "цветных" собственников за гражданские права 79
3. Партия Сен-Марка и английская интервенция в Сан Доминго 92
Глава III. Революция негров-рабов 105
1. «Испанский» период негритянской революции (1791-1794) 107
2. «Французская» фаза негритянской революции (1794-1803) 115
3. Национально-освободительный этап негритянской революции (1803-1806) 126
Заключение 140
Список источников и литературы 154
- Становление экономики Сан-Доминго и системы ее эксплуатации Францией
- Революционное движение белых колонистов за независимость
- Партия Сен-Марка и английская интервенция в Сан Доминго
- Национально-освободительный этап негритянской революции (1803-1806)
Становление экономики Сан-Доминго и системы ее эксплуатации Францией
Остров Гаити (Эспаньола) был открыт Колумбом в 1492 г. и целиком принадлежал Испании до 1697 г. Эспаньола в тот момент была заселена индейцами племен араваков и тайно. По оценкам ранних испанских хронистов, которые считаются явно завышенными, там в 1492 г. проживало от 3 до 4 млн. аборигенов, по другим, заниженным оценкам - 100 тыс. человек, а наиболее приближенная к реальности цифра составляла от 300 до 400 тыс. Европейские болезни, не известные индейцам, нещадная их эксплуатация и истребление испанцами очень быстро привели к вымиранию аборигенов острова. Уже к 1507 г. их численность сократилась до 60.000, а к 1531 г. - до 600 человек1.
Франция приступила к колониальным захватам в Карибском бассейне позднее Испании. В ней со времен Франциска I тоже шел процесс централизации королевской власти, важным этапом которого стал Ордонанс Вийер Коттре (1539) , укрепивший административное, налоговое и — главное — культурное господство монархии в королевстве. Тем не менее Франции предстояло еще пережить длительный период острых внутренних противоречий - между католиками и гугенотами, между королевской властью и знатью, которые начали преодолеваться с утверждением меркантилистской политики и укреплением королевской власти в эпоху кардинала Ришелье1. При нем Франция в 1635 г. завладела Мартиникой и Гваделупой, которые послужили ей важным плацдармом для дальнейшей экспансии в Вест-Индии.
Начинания Ришелье успешно продолжил Жан-Батист Кольбер, который с 1661 г. в течение более двадцати лет отвечал за финансы Франции. Он полагал, что существенное преуспевание поднимет доходы от налогов, но что рост этого процветания возможен лишь при управляемой экономике, то есть с помощью меркантилистской политики поддержки отечественных отраслей промышленности и экспорта и снижения объема ввоза товаров из-за границы. В своем меморандуме Людовику XIV о торговле (1664)2 Кольбер суммировал меркантилистские идеи двух поколений государственных деятелей Франции3. Его меморандум также показывает, как любое практическое применение идей меркантилизма целиком зависело от поддержки короля.
Суть этой меркантилистской политики поощрения и защиты национального производства и торговли хорошо раскрывает сам Людовик XIV в письме от 1664 г. властям и торговому люду Марселя. Он, в частности, писал: «Мы также сообщаем Вам, что выделяем отдельной статьей в расходах нашего государства миллион ливров ежегодно на поддержку производства и увеличения мореплавания, не говоря уже о значительных суммах, которые мы выделяем на то, чтобы снабжать компании Ост- и Вест-Индий;
Что мы постоянно работаем над тем, чтобы отменить все пошлины, которые собирались на судоходных реках;
Что уже израсходовано более миллиона ливров на ремонт государственных шоссейных дорог, которым мы также постоянно оказываем внимание;
Что мы поможем деньгами из нашего королевского казначейства всем тем, кто желает восстановить старое производство или обязывается открыть новое;
Что мы отдали распоряжения всем нашим послам или резидентам при дворах суверенов наших союзников, чтобы они предпринимали от нашего имени все надлежащие усилия, дабы правосудие было предоставлено во всех случаях, касающихся наших торговцев, и дабы обеспечить им полную свободу торговли;
Что мы намерены благосклонно принимать при нашем дворе всякого и каждого торговца, который ведет свое дело в течение всего времени своего проживания там (в заморских владениях. - А.Ч.), и отдали соответствующие распоряжения главному маршалу нашего дворца указать надлежащее место для того учреждения, которое должно быть названо Торговой Палатой.
Все те купцы и торговцы, которые ведут заморскую торговлю, или же те, кто купит или построит новые корабли для перевозок или торговли, должны получать от нас субсидии за каждую тонну товара, который они экспортируют или импортируют в ходе указанных плаваний»1.
В 1697 г. испанцы были вынуждены уступить Франции западную часть Санто-Доминго, примерно треть острова. Новые хозяева тоже не прекращали поисков драгоценных металлов и камней. Так, в 1763 г. было обнаружено месторождение ляпис-лазури. Чуть позже были найдены небольшие количества золотого песка в нескольких ручьях, высказывалась уверенность в наличии залежей железа. А в 1785 г. натуралист Гоше открыл залежи меди при входе в кантон Порт-де-Пэ на западе Северной провинции .
Тем не менее, рудники, оставленные испанцами, уже были истощены, и французы были вынуждены отдать приоритет земледелию. Новые колонизаторы в короткий срок, уже к последней трети XVIII в., сделали Сан-Доминго "Королевой Антильских островов", самой богатой колонией Карибского бассейна, а может быть, и всего мира. Этим обстоятельством Сан-Доминго обязано усвоению в готовом виде опыта XVI-XVII столетий, накопленного испанской, голландской, английской и французской колонизациями Карибского бассейна.
Прежде этот регион поставлял в Европу табак. Успех в торговле этим продуктом, с одной стороны, позволил местным плантаторам накопить серьезные резервные капиталы, а с другой - способствовал быстрому наводнению рынков Европы табаком. Это перепроизводство вызвало падение цен, безработицу и экономический кризис в табачных колониях. Вследствие этого в 1630-1640-х гг. там произошла земельная и трудовая революция, которая оставила неизгладимый след на всех карибских островах, включая Гаити.
Революционное движение белых колонистов за независимость
Гаитянская революция началась не в 1791, а в 1789 г. и развивалась в дальнейшем под непосредственным воздействием революционных событий в метрополии. На первом своем этапе, примерно до осени 1792 г., она имела главным образом буржуазно-либеральный характер, весьма похожий на революции времен Войны за независимость в Северной Америке (1775-1783), а также в Ибероамерике (1810-1826). Ведущая роль в революции на этом отрезке времени принадлежала белым плантаторам, которые были полны решимости повторить опыт североамериканцев, если того потребовали бы обстоятельства.
Как и в Ибероамерике1, буржуазная революция на Гаити не имела ничего общего с "разрушением феодализма или его остатков", которое традиционная историография приписывает революциям данного типа. Буржуазия Сан-Доминго совершала революцию вовсе не для освобождения рабов, — напротив, рабский труд даже средней плантации, по данным видного польского историка Т. Лепковского, приносил от 10 до 15% чис-той прибыли, более высокой, чем в английских колониях . Точно так же не являлось целью буржуазии и ее революции улучшение агротехники, — наоборот, с укреплением института рабства гаитянские плантаторы сочли возможным и более рентабельным заменить железный плуг обыкновенной мотыгой3.
В чем же состояли цели и задачи буржуазной революции на Гаити?
Как и повсюду в колониях Нового Света, буржуазия Сан-Доминго тяготилась меркантилистской системой, установленной метрополией. Выше уже говорилось о том, что французская "исключительная" система была фактически идентичной системе, которую в своих владениях навязывала Англия и которая породила войну за независимость в ее североамериканских колониях. Правда, подобно североамериканцам, плантаторы Сан-Доминго никогда не соблюдали эту систему строго в соответствии с законом. Росла контрабандная торговля с британцами на Ямайке, а особенно с Британской Северной Америкой, а после успешной там революции — с Соединенными Штатами. Однако по мере роста экономического могущества гаитянской буржуазии сохранение французской торговой монополии становилось все более нетерпимым.
Помимо "исключительной" системы, нетерпимым для гаитянской буржуазии становилось прямое управление колониями, которое действовало во всех владениях Франции и не давало гаитянам никаких легальных механизмов для защиты своих интересов от произвола колониальной бюрократии. Гаитянские плантаторы не имели вовсе представительных учреждений — ни имевшихся в британских владениях колониальных собраний, ни даже органов муниципального самоуправления подобных ибероамери-канским кабильдо или аюнтамьенто. Вся экономическая власть в Сан-Доминго была сосредоточена в аппарате интенданта (только в 1759 г. на французских Антиллах были созданы Палаты земледелия и торговли, имевшие по одному делегату в Версале1), военно-политическая — у губернатора и его помощников. Хотя для поддержания внутренней и внешней безопасности на Гаити имелись не только регулярные французские части, но и колониальное ополчение из белых и свободных мулатов, его командный состав формировался исключительно губернатором, его тремя провинциальными заместителями и командирами ополчения церковных приходов. Все эти военачальники обладали значительной властью над имуществом и самой жизнью подданных. Между тем в церковных приходах командирами ополчения нередко назначались "маленькие белые" с их органической ненавистью ко всякому богатству1. Разумеется, бывали добрые и злые губернаторы, хорошие и дурные военные командиры, но в целом плохой была вся система, оставлявшая такую свободу произволу бюрократии.
Однако наиболее точный ответ на поставленный вопрос о целях и задачах буржуазной революции на острове дают конкретные свершения гаитянской буржуазии, в том числе деятельность ее выдающегося представителя, первого историка Сан-Доминго и других карибских владений Франции Моро де Сен-Мери.
Мередик-Луи-Эли Моро де Сен-Мери (1750-1815) родился в Форт-Рояле на Мартинике, куда его предки прибыли еще в XVII в. Получив юридическое образование во Франции, он там же вступил в масоны. С 1775 г. Сен-Мери продолжил свою карьеру в органах колониальной администрации Сан-Доминго, сначала в качестве адвоката Высшего регионального консульства, а с 1782 г. — Секретаря палаты земледелия и торговли. Там же он стал крупнейшим специалистом в области права, издав в 1786 г. сборник французских актов по Антильским островам. Кроме того, с 1775 по 1778 г. он объездил самые удаленные уголки Сан-Доминго. Составленные им путевые заметки легли затем в основу «Топографического, физического, гражданского, политического и исторического описания французской части острова Сан-Доминго», которое ему удалось издать лишь в 1797 г. в Филадельфии1 и которое, представляя собой наиболее ценный источник по дореволюционной истории Гаити, неоднократно цитировалось в данной диссертации.
В Сан-Доминго Моро де Сен-Мери стал одним из влиятельнейших деятелей местной буржуазии. Его считают подлинным основателем масонского «Кружка филадельфийцев» в Кап-Франсе. А по возвращении во Францию он и там стал «наиболее ценным членом масонского "Филадельфийского Кружка", который с 1784 г. развивал свою деятельность в области ботаники, сельского хозяйства, медицинской науки, литературы, а позднее и в сфере политики» .
Когда во Франции разразилась буржуазная революция, то проблема рабства негров и бесправия "цветных" в ее заморских владениях превратилась в одно из самых серьезных яблок раздора как в колониях, так и в метрополии. Еще в 1788 г. под руководством будущего лидера жирондистов Ж.П. Бриссо во Франции возникло "Общество друзей чернокожих", выступавшее за отмену работорговли в качестве первого шага на пути к ликвидации рабства. Но даже и в метрополии проживало немало плантаторов-абсентеистов, чьи доходы напрямую зависели от труда рабов. Они-то и основали в 1789 г. во главе с братьями Александром и Шарлем Ламетами "Корреспондентское общество", которое по названию отеля, избранного для заседаний общества, более известно как "Клуб Массиак" и которое выступило ярым противником "предательских" мер в отношении колоний . Насколько влиятельным являлось «Корреспондентское общество», можно судить по сообщению работорговца Мирейя Ле Труэ своим гаитянским соратникам. В письме из Парижа от 14 июня 1791 г. он писал, что «число наших членов сегодня достигает 400 человек», что «наша сеть распространена на всех товарных рынках и во всех торговых городах» и что «мы име-ем шесть депутатов, избранных в Учредительное собрание» .
Партия Сен-Марка и английская интервенция в Сан Доминго
Пока движение белых колонистов за независимость Сан-Доминго и движение свободных "цветных" за гражданские права выясняли отношения между собою силой оружия, 21 августа 1791 г. на гаитянской сцене возникла новая сила, представленная крупнейшим в истории всей Америки восстанием негров-рабов. Несмотря на то, что за один только этот день в охваченной восстанием Северной долине было сожжено до 1 тыс. плантаций и безжалостно вырезано до 2 тыс. белых, включая стариков, женщин и детей, колонисты не сразу смогли осознать истинные масштабы бедствия. Один сбежавший в Кап-Франсе плантатор жаловался, например, на то, что "эти скоты разрушили мою систему ирригации, иссушив искусственный водоем, который был очень красив и приносил прохладу в жилище"1.
А между тем очень скоро белые были вытеснены со всей равнины и единственным очагом сопротивления оставался Кап-Франсе, где заседало Колониальное собрание. Число рабов, вырезанных в ответных репрессиях, вообще не поддается счету, но это лишь умножало ряды повстанцев. Тем не менее кордон военных лагерей сумел локализовать восстание централь-ной частью Северной провинции .
Этому способствовало и то, что в первые недели восстания рабы представляли собой не очень организованную и, главное, слабо вооруженную силу. Лишь некоторым из них удалось раздобыть ружья, но в основной своей массе они вооружились мачете или даже просто заостренными палками. Поэтому в первой же вылазке за ворота Кап-Франсе белым и мулатам удалось захватить и повесить Дютти Букмана, одного из четырех главных вождей повстанцев.
Поскольку новости из колонии быстро просочились во внешний мир, иностранные державы начали реагировать на восстание в Сан-Доминго. Англичане и недавно ставшие независимыми американцы, боясь, что заразительный пример гаитянских негров приведет к восстаниям рабов в их собственных странах и колониях, официально солидаризировались с плантаторами. Испанцы же, напротив, приняли сторону рабов, снабжали их оружием из соседнего Санто-Доминго и обещали отменить рабство, надеясь руками повстанцев вернуть себе западную часть острова. Оружие в обмен на колониальные продукты рабам удавалось получать и от контрабандистов, особенно американских1. Словом, постепенно восставшие негры превратились в весьма грозную военную силу.
Уже первая Гражданская комиссия, посланная французским Собранием после отмены майского декрета, именно в восстании рабов увидела главную опасность для колонии. Поэтому, не оставляя усилий по созданию союза белых колонистов с мулатами, комиссары начали переговоры с повстанцами посредством секретного обмена письмами с их главными тогда вождями Жаном-Франсуа и Жоржем Биассу. После того, как связь была установлена, Жан-Франсуа отправил непосредственно в Колониальное собрание посыльных с письмом, в котором предложил условия восстановления мира в колонии. Белые революционеры отказались признавать его посыльных, оскорбленные тем, что черный посмел даже воображать себе, будто может вести дело на равных с представителями высшей расы, заседавшими в Собрании. Через прокламации и декреты они довели до сведения Жана-Франсуа, что единственный способ установить мир состоял в том, чтобы повстанцы безоговорочно сложили оружие и положились на "известное милосердие своих хозяев"1.
Жан-Франсуа попробовал вступить в переговоры с французскими комиссарами и выработал совместно с ними проект соглашения, означавший, по существу, что Жан-Франсуа "сдавал" революцию ни за что. Согласно проекту, он сам, Биассу и еще пятьдесят других негритянских офицеров получали свободу и гражданские права, но рядовые повстанцы разоружались и возвращались на плантации в качестве рабов2.
Возможно, все эти переговоры были просто хитростью Жана-Франсуа, с помощью которой он хотел выяснить, как белые реагируют на перспективу чернокожих, живущих рядом с ними. Но поскольку "большие" и "маленькие белые" в тот момент еще ощущали себя хозяевами положения на всем острове, Колониальное собрание отвергло даже такое ничтожное соглашение. Оно публично объявило, что лучший путь к исправлению заблудших рабов — это массовое убийство их части в момент, когда они возвратятся к своим хозяевам, и их замена новыми поставками рабов из Африки3.
Оскорбительное обращение революционеров Сен-Марка с Жаном-Франсуа лишний раз свидетельствует о том, что они переоценивали собственные силы и явно недооценивали силы восставших негров. Как бы то ни было, Жан-Франсуа прервал все контакты с комиссией и возобновил наступление. Уполномоченные навести порядок комиссары ни с чем возвратились во Францию.
После прибытия новых комиссаров во главе с Сантонаксом, окончательного утверждения мулатов в гражданских правах и их переходом на сторону французской колониальной администрации белые колонисты потерпели серьезное поражение и на несколько месяцев притаились. Когда же в феврале 1793 г. Франция вступила в войну с Англией и Голландией, а еще через месяц — и с Испанией, перед движением белых революционеров вновь замаячили благоприятные перспективы. По крайней мере, в мае 1793 г. священник Сомбраж из Северной провинции Сан-Доминго доносил испанскому губернатору на Кубе о благосклонном отношении белых плантаторов к установлению в стране протектората Испании или Англии1.
Неожиданной помощью белым революционерам стал раскол в самой французской колониальной администрации. Весной 1793 г. на главной площади Кап-Франсе собралась почти 3-тысячная толпа, главным образом "большие белые", чтобы депортировать группу торговцев, обвиненных в продаже оружия повстанцам. Некоторые из торговцев были несомненно виновны, но конфликт был использован революционерами Сен-Марка для борьбы с французской колониальной бюрократией. Командующий Национальной гвардией Ганьон, сторонник Сантонакса, взял штурмом площадь и освободил торговцев. Но на Национальную гвардию тут же напала новая толпа, тоже в основном "большие белые", во главе с пожилым губернатором колонии Деспарбом. Национальная гвардия была полностью разбита, а ее командир Ганьон — растерзан.
Сантонакс добился от Парижа отзыва губернатора. А через шесть недель на замену ему из Франции прибыл с подкреплениями генерал Галь-бо, являвшийся собственником-абсентеистом плантации в Сан-Доминго. В качестве белого "человека и гражданина" новый губернатор острова быстро нашел взаимопонимание с себе подобными и перешел на сторону белых плантаторов. Пока Сантонакс и другие комиссары занимались укреплением Порт-о-Пренса в ожидании неизбежного вторжения англичан с Ямайки, Гальбо вместе с "большими белыми" Кап-Франсе вознамерился депортировать комиссаров и сотрудничать с британцами, дабы возвратить старый порядок и отвергнуть гражданство свободных "цветных". Сантонакс вернулся в Кап-Франсе с большой силой из свободных мулатов. Они застали Гальбо врасплох, усадили его с рядом сторонников на корабли и отправили во Францию. Однако Гальбо убедил 2 тыс. моряков и французских солдат бороться вместе с ним и 20 июня 1793 г. высадился в Кап-Франсе .
Национально-освободительный этап негритянской революции (1803-1806)
Хорошо известно пророчество Туссена Лувертюра, брошенное французам на борту увозившего его во Францию корабля: «Уничтожив меня, вы уничтожили в Сан-Доминго только ствол дерева свободы негров: оно прорастет, потому что его корни глубоки и многочисленны»2. Но быть может, и сам Туссен не предполагал, насколько быстро это прорицание сбудется.
Между тем в колониях буржуазный "термидор" включал в себя реставрацию плантационного хозяйства, рабства негров и некоторых других атрибутов Старого Режима. Уже в 1802 г. декретами Наполеона на Гваделупе было восстановлено рабство3 и отняты гражданские права у "цвет-ных .
Как только об этом стало известно в Сан-Доминго, вчерашние рабы превратили свое социальное движение в национально-освободительное. Восстание началось в самой гуще гаитянских низов и на первых порах да же подавлялось вождями негритянской элиты — Кристофом и Дессали-ном. Но по мере его развития один за другим негритянские вожди стали выступать против французов1. Мулатов, все еще помогавших французам в надежде стать господствующим классом Сан-Доминго, участь гваделуп-ских братьев вскоре убедила в том, что после разборки колонизаторов с неграми настанет их черед, и они тоже примкнули к восстанию. А возглавил сложившийся негритянско-мулатский блок и проявил лучшие качества полководца в освободительной войне негр Жан Жак Дессалин.
В 1791 г., в начале негритянского восстания, он был рабом у хозяина-негра по имени Дессалин в Кап-Франсе, помогая изготовлять черепицу. Примкнув к восстанию, Жан Жак в качестве фамилии избрал себе имя прежнего хозяина. Он не умел и до конца жизни так и не научился писать и читать. Бывший хозяин часто называл Жана Жака "упрямым мулом, но хорошим работником". Быть может, эти качества и помогли ему досконально освоить военное ремесло и стать со временем самым выдающимся негритянским генералом, превосходившим военным талантом даже Туссе-на, хотя и уступавшим ему во всем остальном2.
Под его началом освободительная война завершилась блестящей победой. Негры и мулаты, правда, потеряли от 60 тыс. до 80 тыс. бойцов, но зато вывели из строя 50.270 французов убитыми и 7.275 ранеными, вынудив их капитулировать 18 ноября 1803 г.3 Вслед за этим была обнародована декларация независимости, асі января 1804 г. новое государство приняло название Гаити4. По конституции 1805 г. цветами национального флага объявлялись черный и красный (ст. 20)1, а флага объявлялись черный и красный (ст. 20) , а национальным гимном -"Дессалиниана", начинавшаяся словами:
За Страну, за Предков
Мы идем в едином строю.
Нами движет одна только цель Чтоб земля была единственным нашим хозяином . На этой победной ноте полагалось бы и закончить анализ Гаитянской революции, как это делает подавляющее большинство ученых, если бы история революций сводилась только к истории лошадей и сабель. А между тем упоминание о земле в "Дессалиниане" ставит крайне важную проблему с теоретической и практической точек зрения. Ведь до сих пор вчерашние рабы боролись с французским и местным капиталом, от которого исходила угроза реставрации рабства. Поэтому именно теперь, после их изгнания, возникает уникальная возможность проверить гаитянской практикой не только тезис об "американском" пути, но и другие краеугольные постулаты традиционной историографии: и о зависимости успеха буржуазной революции от накала борьбы низов, и об их обреченности на "вспомогательную" роль, и о тяготении революционного демократизма к буржуазному либерализму, и о его нацеленности на "общественные отношения последовательно буржуазного характера".
Тем более что правитель независимого Гаити Дессалин будто умышленно создал лабораторно стерильные условия для проверки. Уже 1 января 1804 г. в воззвании "Свобода или смерть!" Дессалин призвал негров воздать французам и остававшимся белым колонистам "ужасающую, но справедливую месть, какую должен вершить народ, гордящийся восстановле ниєм своей свободы и ревностно ее охраняющий", и потребовал уничтожить "предателей и врагов независимости"1. Весной того же года были безжалостно вырезаны все остававшиеся на Гаити белые, число которых составляло до 20 тыс. человек .
Эта акция помогала врагам и критикам Гаитянской революции нарисовать картину дикой нации, неспособной быть частью мирового сообщества. И, чтобы мир не подумал, будто учиненная резня была лишь этнической чисткой, а не желанием народа искоренить всякую возможность реставрации французского ига, в живых были оставлены нескольких докторов, священников и необходимых экспортеров из числа французов, редкие колонисты немецкого происхождения, группа поляков, прибывшая в составе французских войск, но отказавшаяся убивать негров, и немногие белые женщины, ставшие ради сохранения жизни детей женами негров.
Так была обеспечена этническая, а во многом и социальная однородность гаитянского общества, состоявшего отныне из огромного негритянского большинства, вчерашних рабов, и немногочисленных мулатов. Эту однородность закрепила конституция 1805 г., провозгласившая, что ни один белый, какой бы ни была его национальность, никогда не ступит на гаитянскую землю в качестве хозяина или собственника (ст. 12); что исключение делается лишь для натурализованных правительством белых женщин и их нынешних и будущих детей, а также немцев и поляков (ст. 13); что независимо от оттенков кожи все гаитяне впредь будут именоваться "неграми" и составлять "единую семью, чьим отцом является Вождь Государства" . Все последующие конституции подтверждали эти статьи, а с 1816 г.
1816 г. предоставили гаитянское гражданство также "всякому африканцу, индоамериканцу и их потомкам, родившимся в иностранных колониях или государствах и прибывающим на местожительство в Республику" .
В рассмотренных деяниях негритянской революции в Сан-Доминго уже отчетливо проступают черты как минимум двух из критериев революционного демократизма. Во-первых, "бескомпромиссная революционность", поскольку насилия в Сан-Доминго было столько, что перепись 1805 г. зафиксировала 400 тыс. населения2, не досчитавшись по сравнению с 1789 г. 112 тыс. человек (22% населения). Во-вторых, "искренний и глубокий демократизм", потому как и отмена рабства, и изгнание колонизаторов, и даже убийство белых и овладение принадлежавшей им громадной земельной собственностью отвечали интересам свыше 90% населения страны, именно трудящихся масс.
Имели ли место в гаитянской революции социалистические или эгалитарные устремления?
Многим ученым аграрная политика Дессалина кажется простым продолжением туссеновской реставрации крупного плантационного хозяйства и принудительного труда для бывших рабов, а также равного распределения доходов между собственниками (управляющими), государством и трудовым коллективом. На деле же она имела принципиальное отличие.
