Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Становление политической философии Дж. Ф. Кеннана (1904-1945 гг.) 30
1.1. Начало пути: формирование политического мыслителя (1904-1933 гг.) 30
1.2. Дж. Кеннан и американское посольство в Москве (1933-1937 гг.) 51
1.3. Европейский кризис в восприятии Кеннана 73
1.4. Антигитлеровская коалиция и проблемы послевоенного урегулирования в интерпретации Кеннана 89
Глава 2. «Доктрина сдерживания»: содержание, интерпретации, реализация в первые послевоенные годы (1946-1949 гг.) 110
2.1. «Длинная телеграмма» Дж. Кеннана 110
2.2. «Истоки советского поведения» и дискуссия в американской печати 1940-х гг. вокруг идей «сдерживания» 128
2.3. Кеннан как глава Отдела политического планирования Госдепартамента США (1947-1949 гг.) 148
Глава 3. Кеннан как критик американской внешней политики 236
3.1. Принципы американской внешней политики и их критика Кеннаном 236
3.2. Реализация «доктрины сдерживания» в оценках и суждениях Кеннана 259
3.3. Окончание «холодной войны» и будущее российского государства в трактовке Кеннана 284
Заключение 297
Список источников и литературы 303
Источники 303
Литература 313
- Начало пути: формирование политического мыслителя (1904-1933 гг.)
- «Длинная телеграмма» Дж. Кеннана
- Принципы американской внешней политики и их критика Кеннаном
- Окончание «холодной войны» и будущее российского государства в трактовке Кеннана
Начало пути: формирование политического мыслителя (1904-1933 гг.)
Анализируя детские и юношеские годы жизни Дж. Кеннана, исследователи рисуют портрет замкнутого и робкого ребенка, чрезвычайно ранимого и чувствительного, поглощенного в собственные размышления и предпочитающего уединение общению со сверстниками. Такой устойчивый образ сформировался под влиянием кеннановских мемуаров, в которых мотив одиночества является доминирующим в общей тональности произведения. Свои воспоминания он начинает с пронзительной и трогательной сентенции: «я жил, особенно в детстве, в мире, который был моим и только моим, почти не разделяя его с другими людьми...»1. Правда, позднее Кеннан говорил, что одиночество было ему знакомо только применительно к дипломатической службе, когда его идеи не находили отклика у вышестоящего руководства2.
Поиск причин этой отчужденности и дистанцированности от общества следует начать с рассмотрения семейных ценностей и особенностей воспитания Кеннана. Его предки по отцовской линии прибыли в Новый свет из Шотландии в первой половине XVIII в., являлись сторонниками пресвитерианской церкви, занимались фермерством, не слишком преуспели в этом, но никогда не испытывали крайней нужды. Кеннан, всегда интересовавшийся семейной генеалогией и в конце своей жизни написавший книгу «Американская семья: Кеннаны, первый три поколения» , так характеризовал их: «Все это были люди грубоватые и не всегда привлекательные...Прежде всего им было свойственно жесткое своеволие и нежелание общаться с другими людьми...Они всегда стремились освободиться от любого общества, которое могло бы ограничить их индивидуальную свободу...Главным для них была страсть к самостоятельности» . Перебравшись в Америку мужчины из семьи Кеннанов, тем не менее, женились исключительно на представительницах таких же как они сами семей переселенцев с Британских островов. Не стал исключением и отец Кеннана, взявший в жены девушку из семьи Джеймсов, также выходцев из Шотландии, мужественных и гордых людей, убежденных индивидуалистов с присущим от природы аристократизмом5. Столь характерные для Кеннана стремление к независимости в поступках и суждениях, болезненная гордость и чрезмерная сдержанность во многом были унаследованы от предков и, несмотря на отличный от них уровень образования, род занятий и иную социально-историческую ситуацию, он в известном смысле продолжал оставаться типичным представителем своей семьи.
Джордж Ф. Кеннан родился 16 февраля 1904 г., в тот же самый день, что и его знаменитый родственник, двоюродный дедушка Джордж Кеннан-старший (1845-1924), путешественник и писатель, специалист по истории царской России, автор книги «Сибирь и ссылка»6. Именно в его честь Кеннан получил свое первое имя, второе же - Фрост - по фамилии компаньона Кен-нана-старшего по российскому путешествию. (Заметим, что второе имя Кеннан практическим никогда не использовал, сохранив лишь в качестве инициала, так как считал его невероятно «холодным»7). Этому совпадению суждено было стать символичным, предопределив уже при рождении жизненный путь Кеннана и тесно связав его судьбу с Россией.
Детство Кеннана нельзя назвать слишком счастливым - он рано лишился матери, Флоренс Джеймс-Кеннан умерла, когда малышу было всего два месяца, а скоро появившаяся мачеха была строгой и нервной женщиной, не испытывавшей к мальчику искренней привязанности. Отсутствие материнской любви и заботы Кеннан переносил довольно болезненно, хотя отчасти оно компенсировалось тем теплом, которое ему в избытке давали три старшие сестры - Джанет, Констанс и Фрэнсис. Тем не менее, пытаясь впоследствии вспомнить и проанализировать свои детские впечатления, он отмечал, что был «очень чувствителен и, в определенном смысле, травмирован жизнью, так как мать умерла вскоре после моего рождения»8.
Непросто складывались отношения Кеннана с отцом, Кошутом Кенна-ном (такое необычное имя он получил в честь венгерского борца за свободу, одного из лидеров событий 1848-1849 гг. Лайоша Кошута, посетившего в 1851 г. США), специалистом в области налогового законодательства, которому было 52 года на момент рождения сына9. В мемуарах Кеннан писал об отце: «я любил этого застенчивого, одинокого и не очень счастливого человека, сочувствовал ему...но между нами не было свободного интеллектуального общения»10. Сложные отношения внутри семьи не могли не сказаться на формирующемся характере Кеннана, способствовав развитию таких черт характера как самостоятельность вследствие отсутствия материнской заботы и опеки, замкнутость как результат холодности мачехи и недостатка дружбы с отцом, впечатлительность и чувствительность под влиянием тесного общения с сестрами.
Кеннан родился в небольшом городке Милуоки (штат Висконсин), который отличался пестрым этническим составом и множеством религиозных общин, что время от времени приводило к межэтническим и межконфессиональным противоречиям, особенно накануне и в годы Первой мировой войны11. Несомненно, детские впечатления об этих столкновениях наложили отпечаток на восприятие Кеннаном проблем американского общества, по словам Д. Майерса, именно отсюда он вынес стойкое убеждение, что этническая и религиозная политика являются «важным источником политических кризисов и социальной нестабильности» ". Кроме того, эти наблюдения в немалой степени способствовали собственной идентификации -Кеннана как представителя англо-саксонской расы и протестанта.
Еще более важным последствием того, что детские и юношеские годы Кеннана прошли в штате Висконсин, стал своеобразный комплекс выходца со Среднего Запада, свойственный многим представителям американской политической элиты, родившимся на западе страны. Демонстрируемое при каждом удобном случае пренебрежение к длительному доминированию представителей восточных штатов в управлении государством, сочетавшееся со жгучим желанием войти в их круг и разделить их ценности, сложное переплетение робости и скованности с высокомерием и самонадеянностью - вот неотъемлемые атрибуты этого психологического феномена, проявившегося и в характере Кеннана13.
Одним из самых ярких детских впечатлений нашего героя была семейная поездка летом 1912 г. в Германию, в небольшой немецкий городок Кас-сель, являвшийся летней резиденции кайзера. Именно там впервые проявились лингвистические способности Кеннана, за относительно короткий срок научившегося сносно изъясняться на немецком языке и оттуда же берет начало его интерес к европейской истории и культуре, неослабевающий на протяжении всей жизни14. По мнению Дж. Лукача, германофильство, как неотъемлемая черта кеннановского мировоззрения, также проистекает из детского знакомства с Германией .
В становлении личности ребенка наряду с семьей важное место занимают общественные институты, в первую очередь школа. Начальное образование Кеннан получил в военной академии св. Иоанна, в местечке Делафиелд (штат Висконсин), известную своими спартанскими условиями и жесткой дисциплиной. Кеннан ни разу не упомянул академию в мемуарах, возможно из-за отсутствия ярких, запоминающихся моментов, а может быть и из-за нежелания вспоминать казарменную атмосферу, царившую там. В тоже время, по мнению его биографов, годы обучения в академии .дали Кеннану немало полезного опыта, прежде всего, знание французского и латинского языков, увлеченность математикой и историей, английской и американской литературой16. Он всерьез увлекся чтением, правда, в отличие от одноклассников, предпочитавших книги Дж. Лондона и Р. Киплинга, погрузился в творчество
Дж. Б. Шоу и Ф. С. Фицджеральда . Здесь же начали формироваться такие навыки Кеннана, как умение командовать и подчиняться, брать ответственность на себя и проявлять гибкость при коллективных действиях, способность к самообладанию и выдержке, оказавшиеся столь нужными ему на дипломатической службе18.
Осенью 1921 г. Кеннан поступил в Принстонский университет, входивший в т.н. «Лигу Плюща» - объединение восьми частных привилегированных учебных заведений на северо-востоке страны19. Исследователи по разному объясняют этот выбор: А. Стефенсон и У. Хиксон акцентируют внимание на амбициозности Кеннана и его стремлении выйти за рамки ти личного представителя Среднего Запада ; Д. Майерс и Дж. Лукач, в свою очередь, видят влияние декана военной академии Г. Холта, являвшимся наставником и главным советником Кеннана21; У. Айзексон и Э. Томас отмечают склонность к романтизму, воздействие произведения Фицджеральда «По эту сторону рая», где автор показал притягательный и захватывающий мир Принстона22.
«Длинная телеграмма» Дж. Кеннана
Окончание Второй мировой войны застало Кеннана в Москве, где он исполнял обязанности посла по причине очередного отъезда Гарримана в Вашингтон. Несмотря на охватившую его радость в связи с «прекращением кровопролитий и разрушений на полях битв»1, Кеннан даже в дни празднований был обеспокоен будущим послевоенного мира. В мае 1945 он подготовил донесение «Международное положение России к концу войны с Германией», в котором изложил свое видение внешней политики советского государства в новых условиях. Прежде всего, Кеннан отмечал уникальность сложившейся геополитической ситуации для России — «впервые в ее истории [ей] не будет угрожать ни одно крупное государство на Евразийском континенте», в то время как сама она «сможет установить свой контроль над районами, в которых ранее не имела никакого влияния»". Понятно, что под районами влияния Кеннан имел в виду в основном Восточную и Центральную Европе, задаваясь вопросом - «сможет ли Советское государство успешно справиться с новыми обязательствами, консолидировать свое управление новыми народами, примирить их с традиционной советской структурой и пре-вратить их покорение в источник своей силы?» Ответ Кеннана был отрицательным, ведь предложенная Россией политика на оккупированных территориях «ненамного богаче и разнообразнее по своей конструктивной сути, чем политика их соперников»4, а привычные методы хозяйствования вряд ли окажутся успешными. Вероятно, делая подобный прогноз Кеннан опирался на опыт немецкой оккупационной политики, который хорошо изучил будучи дипломатическим представителем США в Праге и Берлине. Результат российского влияния может быть иным только в том случае, если западные державы, в том числе и США, окажут финансово-экономическую помощь Советскому Союзу, от чего Кеннан старался предостеречь руководство свой страны. В этом очередном аналитическом донесении дипломат продолжает линию, намеченную им еще в годы войны.
Хотя в мемуарах Кеннан вновь сетовал на отсутствие официальной реакции5, но Гарриман, находившийся тогда в тесном контакте с администрацией нового президента, свидетельствовал, что Трумэн внимательно читал все телеграммы из Москвы и «действительно разбирался в них»6. Резонный вопрос о том, сколь быстро Трумэн принял жесткий тон в отношении СССР и отказался от продолжения политики Рузвельта в направлении сотрудничества и диалога с Кремлем, был и продолжает оставаться предметом историографических дебатов. Историки-традиционалисты (У. МакНейл, Г. Фейс, Дж. Комбс и др.) отстаивают версию, что Трумэн первоначально не имел намерений менять рузвельтовский курс и сделал это лишь под влиянием действий советского руководства, как ответ на усиление угроз со стороны СССР7. Представители ревизионистского направления (У. Лафебр, Л. Гарднер) пишут об изначальном неприятии Трумэном коммунизма и вспоминают его печально известное высказывание, сделанное в июне 1941 г. после начала военных действий на восточном фронте - «Если мы увидим, что Германия выигрывает, нам следует помогать России, если Россия будет выигрывать, нам следует помогать Германии и тем самым позволить им убивать друг друга как можно больше, хотя я не хочу видеть победу Гитлера ни при каких обстоятельствах» . Историки-постревизионисты (Дж. Гэддис, Д. Ергин, М. Лефлер) более осторожны в оценках, полагая, что -понимание Трумэном целей американской внешней политики после окончания- войны было созвучно с рузвельтовскими установками, но манера их достижения претерпела существенные изменения9.
Каким бы ни было личное отношение Трумэна к коммунизму и советскому государству, стоит подчеркнуть, что он, не имевший опыта и должных знаний во внешнеполитических делах, придя в Белый Дом в гораздо большей степени чем Рузвельт полагался на мнение профессиональных дипломатов. В «русском вопросе» особое влияние на нового президента оказывали бывшие советники Рузвельта - Г. Гопкинс, Дж. Дэвис, Г. Стимсон, Г. Уоллес, решительно возражавшие против конфронтации с Советским Союзом и во многом благодаря их позиции изменения в американо-советских отношениях на уровне практической дипломатии летом 1945 г. еще были мало ощутимы. Не стоит забывать и заинтересованность западных союзников в СССР для продолжения войны с Японией и то обстоятельство, что после окончания боевых действий американцы, помня опыт сотрудничества в рамках антигитлеровской коалиции, в основной своей массе еще продолжали рассматривать советских людей как союзников10. Возможно, этим объясняется отсутствие реакции на донесение Кеннана.
Настоящей проверкой готовности великих держав продолжать взаимодействие в условиях мирной ситуации стала Потсдамская конференция, посвященная определению контуров послевоенного устройства Европы. Решения конференции вызвали у Кеннана «возрастающий скептицизм и чувство, близкое к отчаянию»11. Наибольшей критике он подверг способ разрешения германского- вопроса, считая идею четырехстороннего контроля; в управлении Германией ни чем иным как химерой, малореальной и непродуктивной. Оптимальным вариантом Кеннан.по-прежнему считал разделение Европы на сферы влияния, подчеркивая в записке, составленной летом 1945 г., что «расчленение [Германии] уже стало фактом благодаря границе по Одеру — Нейсе... Лучше расчлененная Германия, в которой Запад сможет противостоять силам тоталитаризма, чем единая Германия, которая снова воссоздаст эти силы в регионе Северного моря...»12. Столь же скептическим было отношение Кеннана к репарационной программе, отторжению Восточной Пруссии в пользу Польши и СССР, процедуре публичного процесса над военными преступниками. Завершающий акт Второй мировой войны и послевоенное урегулирование вновь подтвердили убежденность Кеннана в неэффективности американской системы проведения внешней политики. Большое влияние общественного мнения и независимой прессы, усиление влияния военных кругов и малозначительность Госдепартамента, бюрократизация и сложность процедуры принятия внешнеполитических решений — вот только некоторые проблемы, вызывавшие обеспокоенность Кеннана. В дальнейшем эта тема станет одной из центральных в его научном творчестве13.
Эмоционально-психологическое состояние Кеннана, в котором он пребывал летом 1945 г. наглядно демонстрирует следующий факт. Всего лишь спустя неделю после капитуляции Японии он написал рапорт на имя госсекретаря Дж. Бирнса с просьбой об отставке, приведя массу доводов: усталость «полевой» работой, желание дать детям хорошее образование, но главное — разочарованность, по его мнению, неэффективной внешней политикой США. Его уговорили, обратившись к чувству долга и необходимости опытных и высококлассных специалистов в условиях послевоенной ситуации, но очевидно, что Кеннан все больше и больше тяготился ролью американского дипломата, а тем более, американского дипломата в Москве.
После некоторого ослабления советского режима в годы, войны, по ее окончанию, напротив, наблюдается тенденция к ужесточению внутренней политики, что коснулось и дипломатических представителей иностранных государств. В своем стремлении оградить советских граждан от контактов с иностранцами, партийные лидеры шли на беспрецедентные меры, установив систему слежки и шпионажа за зарубежными дипломатами, ограничив их свободу перемещения по территории СССР. Кеннан, всегда испытывавший тягу к путешествиям и общению с простыми людьми, болезненно переживал подобные ограничения. С трудом добившись от советских властей разрешения посетить Сибирь, Кеннан с горечью констатировал в дневнике: «Отделенные от внешнего мира [русские люди] внутри своих границ выдерживают режим беспрецедентной жестокости и подозрительности. Этот режим знает лучше чем кто-либо еще, какие богатства, какие возможности, какие опасности таятся в русских людях. Он держит этих людей полностью в своих руках. Он решил, что никакое внешнее влияние не должно затронуть их...Советское правительство всегда должно являться единственным источником великодушной щедрости для верующего и справедливого гнева и наказания для недоверчивого или непокорного. По этой причине вся система разработана так, чтобы устранить любую возможность иностранного влияния на общественное мнение и повернуть в пользу советского правительства любое действие иностранного правительства или иностранца»14.
Не меньшее разочарование Кеннану доставляло и продолжавшееся игнорирование высшим руководством США его оценок американо-советских отношений. В январе 1946 г. в письме другу Э. Дуброу Кеннан признал свое поражение в давних и многочисленных попытках повлиять на официальный Вашингтон при проведении советской политики: «мне кажется бесполезным искать средства продолжения попыток сделать мои взгляды влиятельными среди людей, ответственными за обнародование нашей политики. Я чувствую для того, чтобы мы успешно справились с проблемой России, необходимо иметь полностью отличный подход, возможно не только к этой проблеме, но к более широким проблемам и методам нашей внешней политики в целом»15. Судя по всему, Кеннан окончательно смирился с ролью аутсайдера, о чем свидетельствует и резкое уменьшение аналитических обзоров о Советском Союзе и положении в мире, теперь он не выходит за рамки стандартных запросов Госдепартамента.
Принципы американской внешней политики и их критика Кеннаном
Покинув в 1950 г. дипломатическую службу, Кеннан углубился в научное творчество, создав большое количество работ самой разной тематики и жанровой принадлежности. Его перу принадлежат труды по истории американской внешней политике, перипетиям советско-американских отношений, судьбе российского государства. Как отметил Лукач, если обычно историки и биографы страдают от недостатка источников, то в случае с Кеннаном проблема прямо противоположна — избыток и неистощимость материалов1. На настоящий момент мало кто из исследователей смог в полной мере охватить научное наследие Кеннана и проанализировать его вклад в американскую историческую традицию, что создает прекрасные перспективы для будущих исследователей кеннановского творчества, привлеченных его неординарностью и масштабом дарования.
Параллельно с созданием глубоких исторических исследований Кеннан занимался и многими другими делами. В мемуарах он с тонкой иронией характеризовал своей статус в 1950-1960-е гг. как «полу-историк, полукомментатор, временами писатель, временами преподаватель, временами советник правительства, временами участник дискуссий о текущих обществен-ных проблемах и кризисах» . В рамках нашего исследования особенно важной представляется позиция Кеннана как внешнеполитического критика и комментатора. Внимательно наблюдая за происходящими в мире тревожными событиями — расколом мира на два противоборствующих блока, гонкой вооружения, многочисленными локальными конфликтами - Кеннан не мог смириться с мыслью, что с этим ничего нельзя поделать. Как независимый эксперт он пытался найти выход из положения, публично критикуя руководство США за проведение внешней политики, способствующей мировой напряженности. Тот факт, что официально американская внешняя политика была облечена в форму «доктрины сдерживания» коммунизма, авторство которой принадлежало Кеннану, заставлял его еще более пристально следить за внешнеполитическими действиями своей страны. Мысли о содержании внешней политики США и ее роли в развитии «холодной войны» тесно переплетались в размышлениях Кеннана с критикой манеры ее осуществления.
Задумываться над общими пороками американской системы принятия внешнеполитических решений Кеннан начал с первых дней службы в Госдепартаменте. Мы уже неоднократно упоминали целый ряд драматичных эпизодов его биографии, связанных с осознанием неэффективности американской внешней политики. В годы дипломатической службы Кеннан выражал свое разочарование в дневнике, личной переписке и неформальном общении, а академическая деятельность позволила ему целенаправленно избрать критику американской дипломатии в качестве одного из главных направлений научного поиска. Одновременно со стремлением осмыслить весь комплекс существующих проблем во внешней политике США он пытался предложить свое видение мер для исправления недостатков. В монографиях, статьях, интервью Кеннан всегда акцентировал внимание читателей на преследуемых США целях, адекватности используемых методов, факторах влияния на процесс принятия решений в области международных отношений, плюсах и минусах системы внешнеполитической экспертизы и т.д. Обратимся к наиболее показательным в этом отношении кеннановским произведениям.
Накануне отставки из Госдепартамента Кеннан дал согласие прочитать в апреле 1951 г. серию лекций об американской дипломатии в Чикагском университете в, рамках ежегодных чтений, организованных Фондом Чарльза Уолгрина3, однако захваченный переменами в жизни не сразу вспомнил о своем обещании . Согласно кеннановским мемуарам, отправляясь в Чикаго он имел при себе лишь три лекции и наброски к четвертой из обещанных шести5. Раздумывая о том, как построить лекционный курс, Кеннан решил обратиться к американской дипломатической истории и через призму прошлого показать проблемы современности. Вообще, он был убежден, что изучать историю нужно ради настоящего и всегда неотступно следовал этому правилу в исторических изысканиях, сделав своим профессиональным кредо. Несмотря на опасения Кеннана, интерес к лекциям был огромный, студенты и преподаватели с любопытством восприняли приезд известного дипломата и уже к третьей лекции люди «сидели в проходах на полу»6. Успех был настолько невероятным, что издательство университета решило опубликовать кеннановские лекции отдельным изданием, которое вышло в свет осенью того же года под названием «Американская дипломатия, 1900-1950». Впоследствии эта небольшая работа многократно переиздавалась и вошла в число классических трудов по истории американской внешней политики.
«Американская дипломатия, 1900-1950» представляет собой яркий анализ дипломатии США первой половины XX века, базирующийся на изучении внешнеполитических концепций и их реализации на практике. Начиная с испано-американской войны 1898 г. и заканчивая участием США во Второй мировой Кеннан прослеживал эволюцию фундаментальных основ американской внешней политики, отмечая проделанный страной за полвека путь от убежденности, что ее «процветанию и образу жизни не может угрожать внешний мир» до состояния, при котором она «неспособна думать о чем-либо еще, кроме этой опасности» . Особого внимания заслуживает последняя, шестая лекция, в которой Кеннан рассматривал текущие проблемы американской дипломатии.
Прежде всего, Кеннан всесторонне критиковал моралистически-правовой подход к международным проблемам, свойственный Соединенным Штатам на протяжении последних 50 лет, из которого и проистекали «наиболее серьезные ошибки нашей политики в прошлом»8. Подобный подход проявился в идеях арбитража, разоружения, создании Лиги Наций или ООН, заключении пакта Бриана-Келлога, абсолютной вере в мировой закон и мировое правительство. Размышляя об американской убежденности в эффективности правовых ограничений в международных отношениях, Кеннан отмечал изначально ошибочные и противоречивые допущения, лежащие в основе этой убежденности. По его мнению, идея подчинения большого количества государств международному правовому режиму, ограничивающему их возможности к агрессии, предполагает, что все они удовлетворены своим статусом и границами и готовы воздержаться от каких-либо изменений без санкции международного сообщества. Но это справедливо только для одной части мира, в то время как в другой, степень враждебности между нациями явно недооценивается американским руководством. Другое важное противоречие Кеннан видел в том, что концепция нации и национального суверенитета провозглашается США как абсолютная ценность, хотя правовой подход к мировым делам, напротив, предполагает приоритет наднациональных отношений. Кроме того, американская правовая концепция неэффективна в вопросах отражения агрессии, т.к. рассматривает любое противодействие жестокости с позиции коллективной безопасности, серьезно ограничивающей возможности для самостоятельных действий отдельных государств. Соединенные Штаты настойчиво стремятся к расширению военной коалиции, забывая при этом, что чем больше она становится, тем труднее сохранять политическое единство и общность преследуемых целей. Но самый главный порок идеи главенства мирового закона заключается в том, что полностью игнорируются такие международные проступки, как идеологическая атака, запугивание, проникновение, замаскированный захват национального суверенитета, создание марионеточных государств. Другими словами, «правовой подход к международным делам вообще игнорирует международное значениє политических проблем и глубинные источники международной нестабильности»9. Таким образом, по мнению Кеннана, правовой подход к американской внешней политике ограничен, противоречив и просто переносит характерную для англо-саксонского мира веру в закон на международные отношения.
Еще большие недостатки имеет присущий США морализм, оценивающий международные дела понятиями «хорошо» - «плохо», «добро» - «зло», «истинно» - «ложно». Кеннану претила сама мысль подходить к поведению стран с точки зрения моральных норм, вместо этого он выражал твердую убежденность в необходимости формировать новое, реалистичное отношение американцев к мировым вопросам. «Это будет означать, что мы станем способны признать, что наш собственный национальный интерес - это все, что мы знаем и понимаем, и нам хватит смелости признать, что если наши собственные цели и обязательства дома благопристойны, незапятнанны высокомерием или враждебностью по отношению к другим людям или заблуждениями в вопросе собственного превосходства, тогда дело нашего национального интереса никогда не потерпит неудачу на пути к лучшему миру»10. Иными словами, США как никогда нуждаются в реалистичной концепции, чтобы увидеть себя и других в истинном свете.
Окончание «холодной войны» и будущее российского государства в трактовке Кеннана
Окончание «холодной войны» вызвало особый интерес Кеннана, позволив, с одной стороны, сверить свой сценарий завершения глобальной конфронтации с действительностью, с другой, задуматься над развитием американо-российских отношений в новых условиях. Изучение обширного и разнопланового творческого наследия Кеннана убеждает нас в том, что он считал американо-советское противостояние ненормальной ситуацией и был уверен в ее разрешении в ближайшей или долгосрочной перспективе. В качестве главного свидетельства окончания «холодной войны» он видел крушение советской системы и появление новой России. В отличие от многих других западных экспертов и аналитиков, Кеннан всегда искренне верил, что советская система обречена и неизбежно завершит свое существование, выстраивая на этой основе концептуальные размышления о судьбе мирового сообщества.
Так, еще в «длинной телеграмме» 1946 г. Кеннан выражал сомнения в успехе советской системы как формы власти, отмечая, что нет никаких доказательств «успешного перехода власти от одного отдельного лица или группы лиц к другому»118, что является непременным атрибутом эффективного функционирования любой властной структуры. Другой проблемой для советского руководства он считал огромный разрыв между Коммунистической партией и рядовыми гражданами, хотя первая является «гигантским и на сегодняшний день преуспевающим аппаратом диктаторского правления», постепенно все более явственным становится снижение ее влияния, утрата статуса «источника эмоционального вдохновения» для населения страны119. Кеннановская убежденность в крушении советской системы еще более отчетливо проявилась в статье «Истоки советского поведения». Отмечая экономическую уязвимость СССР, громадные людские потери и истощение народа как результат разрушительных последствий войны, в качестве основных слабостей советского государства Кеннан видел все же политические составляющие. Они связаны как с тенденцией к самоугасанию любого тоталитарного режима, выраженной, по словам профессора В.О. Печатнова, в его «неспособности сохранять свой исходный динамизм и первозданную природу по мере ухода со сцены его создателей»120, так и в ослаблении единства внутри коммунистической партия, являющейся главным инструментом осуществления власти в СССР. Широко известным стало выражение Кеннана о том, что советская власть несет в себе «семена собственной гибели и эти семена уже тронулись в рост»121.
Развивая мысль о появлении новой России, отличной от советского образца, Кеннан представил на суд читателей статью «Америка и русское будущее», опубликованную весной 1951 г. в журнале «Foreign Affairs». Удивительно, но она прошла практически незамеченной в общественных и академических кругах, хотя, например, Н.Н. Болховитинов признавал ее «самым блестящим и даже гениальным произведением Кеннана» . Действительно, нужно обладать невероятно развитым чувством перспективы и особым историческим чутьем, чтобы в разгар Корейской войны писать о контурах постсоветской России.
В статье Кеннан приходит к выводу, что Соединенные Штаты ни в коем случае не должны рассчитывать на появление России как «капиталистического, либерально-демократического государства, сходного по строю с нашей республикой» . Формы правления и общественный строй выковываются преимущественно «в горниле практики, а не в безвоздушном пространстве теории. Они соответствуют национальному характеру и национальной действительности.. .Пути, которыми народы достигают достойного и просвещенного государственного строя, представляют собою глубочайшие и интимнейшие процессы национальной жизни. Иностранцам эти пути часто непонятны и иностранное вмешательство в эти процессы не может принести ничего, кроме вреда» - писал автор124. Россия, на появление которой иностранцы могут рассчитывать и вправе ожидать, это открытое, терпимое, благожелательное, не тоталитарное государство, признающее «некоторые ограничения правительственной власти во внутренних делах» и отказавшееся от «устаревшей игры в империалистическую экспансию и порабощение, как от пагубной и недостойной политики»1 5.
Другая важная идея, защищаемая Кеннаном в статье, связана с осознанием появления новой России в результате внутренних изменений в советском обществе, в то время как иностранные государства, в том числе Соединенные Штаты, могут лишь содействовать, но не инициировать достижение этой цели. Вопрос о том, как именно произойдет становление нового российского общества - путем перерождения советской системы или ее насильственным ниспровержением - Кеннан оставлял открытым, признавая, что в любом случае это дело русских. В чем же должно быть выражено содействие со стороны Запада? Главным образом, в создании позитивного примера, под влиянием которого «ужасная система власти, которая отбросила на много десятилетий назад прогресс великого народа и навела густую тень на чаяния всего цивилизованного мира, перестанет быть реальностью» . Не менее важно, продолжал Кеннан, убедить американцев отказаться от моралистической оценки советской истории, т.к. «пережив тоталитарный режим, люди не могут остаться невредимыми; когда они выходят на свободу, они нуждаются в помощи, в руководстве и в понимании, а не в выговорах и проповедях» . По- мнению Печатнова, этот призыв Кеннана удивительный пример «проникновенного, справедливого и великодушного отношения Запада к посттоталитарной России» .
Становление новой России тесно связано с проблемой определения характера отношений с народами, некогда входящими в состав Советского Союза. На взгляд Кеннана, это станет одной из главных трудностей, разрешение которой во многом будет зависеть «от настроений по обе стороны демаркационной линии: от степени терпимости и понимания, на которую окажутся способны все эти народы (а не только один русский народ) при уста-новлении новых взаимоотношений» . Если в отношении балтийский стран он признавал их независимость, впрочем считая, что для них было бы «безрассудным отказаться от тесного сотрудничества с проникнутой духом терпимости неимпериалистической Россией», то Украина в экономическом отношении «в такой же мере составная часть России, как Пенсильвания состав-ная часть Соединенных Штатов» . Касательно государств-сателлитов, то и их он предостерегал от пагубной возможности встать на ложный путь, «отдавшись чувству мести и ненависти к русскому народу, который вместе с ними разделял их трагическую судьбу, и пытаться построить свое будущее на своекорыстном использовании первоначальных затруднений нового русского режима, руководимого добрыми намерениями и борющегося с наследием большевизма»131.
Таким образом, уже в самом начале «холодной войны» Кеннан задумывался над ее окончанием, надеясь на преодоление Россией тоталитарного-прошлого и создание нового, открытого и миролюбивого государства. Одно временно он призывал американское общество запастись терпением и ожидать развязки событий, повлиять на которые оно может лишь в незначительной степени.
Смерть Сталина в марте 1953 г. и последующие за ней изменения в советском руководстве еще больше убедили Кеннана в правильности его рассуждений. Ритовские лекции он начал с анализа внутренней ситуации в СССР, отмечая, что постепенно власть Кремля эволюционирует в сторону смягчения и становится все более способна на диалог и компромиссы. Фиксируя эти положительные изменения, Кеннан активно призывал западный мир использовать наступившую в СССР «оттепель» и начать обсуждение наиболее сложных проблем во взаимоотношениях Восток-Запад132. Приветствуя тенденцию к либерализации советского режима, Кеннан выделял немало внутриполитических проблем, на решение которых лидерам Кремля придется потратить много сил и энергии, отвлекая их от международных проблем. В первую очередь, речь идет о непрочном положении преемника Сталина Хрущева, чья способность закрепиться наверху напрямую зависит «от успехов в достижении непомерных целей, которые он поставил перед совет-ской экономикой» . Еще одна проблема - это появление нового поколения молодых людей, которые никогда не испытывали сталинских чисток или тягот войны и вряд ли безропотно примут лишения советской жизни. Руководство страны будет вынуждено искать точки соприкосновения и формы общения с молодежью, в противном случае, социальная база режима окажется существенно ограничена134.
