Культура повседневности русской разночинной интеллигенции во второй половине XIX века (Соотношение "идеального" и "реального") Доронина Марина Викторовна

Содержание к диссертации

Введение

Глава I: Русский "агон" XIX века

1.1. Борьба культурных элит в России XIX века 31

1.2. Русское дворянство в конце XVIII - начале XIX вв.: основные черты 47

1.3. Истоки и своеобразие разночинской субкультуры в конце XVIII - первой половине XIX века 70

Глава II:Разночинный интеллигент как социокультурный тип второй половины

XIX века: штрихи к портрету

1.1. Разночинная интеллигенция как социокультурная группа 95

1.2. Способы репрезентации разночинного интеллигента в повседневной жизни 109

Глава III:"Литература жизнестроения":сотворение реальности во второй половине XIX века

3.1. Русская литература и критика во второй половине XIX века: "особые взаимоотношения" 170

3.2. "Жизнь как в романе": воплощение литературных моделей в повседневной жизни разночинного интеллигента 187

3.3. "Идеальное" и "реальное" в повседневной жизни разночинного интеллигента 212

Заключение 224

Список использованных источников и литературы 230

Приложения 255

• Борьба культурных элит в России XIX века
• Разночинная интеллигенция как социокультурная группа
• Русская литература и критика во второй половине XIX века: "особые взаимоотношения"

Введение к работе

В результате смены научной парадигмы в XX веке произошло осознание феномена "размытости" границ гуманитарного знания и отказ от традиционных представлений об обособленности научных дисциплин. Отдельный интерес для исследователей представляют явления находящиеся на стыке различных дисциплин и кажущиеся очевидными и нерефлектируемыми. Используя терминологию Ж.-Ф. Лиотара, можно сказать, что произошло своеобразное смещение акцентов исследования на "микрорассказы" и появилось определенное недоверие к "метарассказам"¹.

В связи с этим в XX веке повседневная жизнь человека той или иной эпохи, с ее внедискурсивной и нерефлексивной природой, впервые стала предметом для подробного анализа и одним из наиболее актуальных направлений в современных исследованиях.

Повседневность исторична, поскольку она представляет собой мир культуры. Описание повседневности осуществляется через специальные усилия по выявлению того, что скрывалось под обыденной жизнью, за очевидностью. Таким образом, повседневная жизнь видится как "привычный, рутинный, нормальный, обычный процесс жизнедеятельности, который происходит в привычных, обыденных условиях на базе самоочевидных ожиданий". Культура повседневности представляется как "весь социокультурный мир, который постоянно воздействует на человека и подвергаемый его ответным действиям" .Это своеобразный "экран", который показывает и прячет, и то, что изменилось, и то, что осталось неизменным.

Актуальность темы исследования. Представляется важным вопрос о рассмотрении тех или иных явлений в истории культуры сквозь призму

¹ Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998. С. 10.

² Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996. С. 123.

Цит. по: Григорьев Л.Г. "Социология повседневности" А. Щюца // Социологические исследования. 1988. № 2. С. 123.

повседневного опыта человека. Наибольший интерес среди индивидуальных специфических процессов представляет именно образ жизни человека, т.к. в нем отражаются как индивидуальные, так и социокультурные детерминанты. Кроме того, "именно в духовных и экономических отношениях повседневной жизни открываются силы, лежащие в основе исторических движений; эти последние, будь то война, дипломатия или внутренне развитие государственного устройства, - лишь итог, конечный результат изменений, происходящих в глубинах повседневного"⁴. Изучая особый "диалект повседневности "⁵ - своеобразный язык имен, вещей и событий и едва заметные во времени и пространстве факты, сгущая поле наблюдения, можно ощутить "историческую пыль" и "очутиться в окружении материальной жизни и микроистории изучаемой эпохи"⁶.

Объектом диссертационного исследования является культура повседневности русской разночинной интеллигенции. Под разночинной интеллигенцией подразумевается специфическая для русской истории группа образованных людей, профессионально занимающаяся интеллектуальным трудом, вышедших из неподатных сословий, объединенных общими мировоззренческими признаками и типологическими особенностями (чувством отчуждения и оппозиционности, оторванности от своих корней, идеей служения народу и миссии "выразителя" и "формирователя" самосознания нации).

В этой связи представляется необходимым дать ряд "словарных" дефиниций. Понятие интеллигенция в социальном значении, т.е. как обозначение группы людей, а не деятельности рассудка (лат. глагол intellego -"различать", "понимать", "прояснять", "разуметь"; лат. отглагольное существительное intelligentia - "понимание", "разумение", "способность

⁴ Ауэрбах Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе:
В 2 т. Благовещенск, 1999. Т. 1. С. 53.

⁵ Щюц А. Структура повседневного мышления // Социологические исследования. 1988. № 2.
С. 132.

Броделъ Ф. Структуры повседневности: Возможное и невозможное. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV - XVITI вв. М., 1986. Т. 1. С. 39, 594.

различать и разъяснять идеи и предметы"; от intelligens, intellegents - "умный", "знающий", "мыслящий"), по-мнению ряда исследователей представляет собой полонизм⁷. В таком значении это понятие было зафиксировано В.И. Далем и, с налетом иронии, появилось в русской беллетристике в рассказе И.С. Тургенева "Странная история" (1869)⁸. По свидетельству Б.М. Маркевича, это слово, в интересующем нас смысле как обозначение группы людей, было заимствовано русской печатью 1840-х гг. из польской периодики⁹. Долгое время считалось, что в русскую публицистику это понятие попадает благодаря прозаику, критику и публицисту П.Д. Боборыкину в конце 1860-гг. В его романе "Солидные добродетели" (1870) понятие "интеллигенция" постоянно варьируется и противопоставляется "миру солидных добродетелей"¹⁰. Также, спустя несколько лет после выхода романа Боборыкин писал в своих статьях 1904 и 1909 гг., что он "пустил" это слово в печать в 1866 г. в значении "высший, образованный слой"¹¹. Подобный смысл этого понятия выявляется в еще более ранних источниках. СО. Шмидт приводит доказательства, что понятие "интеллигенция" впервые употребил В.А. Жуковский в своей дневниковой записи от 2 февраля 1836 г.:

"кадеты, все исполненные лучшим петербургским дворянством, тем, которое у нас представляет всю русскую европейскую интеллигенцию"¹³.

Причем, употреблялось это понятие практически в современном значении, т.е. как определенном моральном, образовательном и культурном типе поведения.

См. Успенский Б.А. Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры // Русская интеллигенция и западный интеллектуализм. Сост. Б.А. Успенский. М.;Венеция, 1999. С. 7.

Рашковский Е.Б. Научное знание, институты науки и интеллигенция в странах Востока. М., 1990. С. 116.

⁹ Маркевич Б.М. Поли. собр. соч. М., 1912. Т. 11. С. 393.

¹⁰ Боборыкин П.Д. Солидные добродетели // Отечественные записки. 1870. № 9. С. 167 - 169.

¹¹ Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.
С. 617.

Цит. по: Шмидт СО. К истории слова "интеллигенция" // Россия - Запад — Восток. Встречные течения. К столетию со дня рождения М.П. Алексеева. М., 1996. С. 409 - 407. ¹³ Жуковский В.А. Из дневников 1827 — 1840 годов. Публикация, вступление и примечания А.С. Янушкевича // Наше наследие. 1994. № 32. С. 35 - 47.

Из многих разнообразных определений русской интеллигенции в узком смысле наиболее точно и полно определение, которое дал в 1926 г. известный русский мыслитель Г.П. Федотов. Он писал: "говоря простым русским языком, русская интеллигенция «идейна» и «беспочвенна» (курсив мой. - М.Д.). Это ее исчерпывающее определение"¹⁴. "Беспочвенность" интеллигенции предстает как отрыв от национальной культуры, государства, религии и даже повседневного быта. Интеллигенция оппозиционна по отношению к другим социокультурным группам. Дворянство не принимало разночинных интеллигентов, разночинные интеллигенты в свою очередь считали эту группу устаревшей. Крестьянин, так же как дворянин, воспринимал интеллигента как чужака, интеллигент, в силу ряда причин, испытывал "комплекс вины" по отношению к крестьянству. Другой исследователь К. Манхейм в своей работе "Проблема интеллигенции: исследование ее роли в прошлом и настоящем" пытается найти корни этой "амбивалентной страты" и считает интеллигенцию "образованием, находящимся между классами, а не над ними (курсив мой. -М.Д.)"". Применительно к ней он вводит понятие "относительно свободно парящая интеллигенция" (заимствованный им у А. Вебера. - М.Д.). Он полагал, что интеллигенция не входит ни в какую социальную группу, а потому -"парит" над всеми.

Эту схему, возможно, использовать при изучении истории русской культуры XIX века, а именно - подойти к изучению разночинной интеллигенции как находящейся "между", "на пограничье" субкультуры русского дворянства и крестьянства¹⁶. Повседневное поведение дворян-аристократов и крестьянина представляется вполне предсказуемым, его возможно описать как некую норму, которая соответствует формам законов и

¹⁴ Федотов Г.П. Трагедия интеллигенции // Судьба и грехи России: В 2 т. СПб., 1992. Т. 1. С. 70.

Манхейм К. Проблема интеллигенции: исследование ее роли в прошлом и настоящем // Манхейм К. Избранное: Социология культуры. СПб., 2000. С. 105.

¹⁶ Рассуждая об оппозиции интеллигенции дворянству, мы, прежде всего, говорим о культурном противостоянии, а не о сословном противопоставлении. По своему происхождению интеллигенции была внесословной и многие представители дворянства входили в эту социокультурную группу.

правилам обычаев. Разночинцы выступают как "третий элемент" системы. Они не вписываются своим поведением ни в круг дворян-аристократов, ни в круг крестьянской субкультуры. Они создают свой особый поведенческий код. В этом случае, их поведение маркируется как "поведение сумасшедшего"¹⁷. Это поведение отличается тем, что "носитель его получает дополнительную свободу в нарушении запретов, он может совершать поступки, запрещенные для "нормального человека"", т.к. переход "в пространство "безумия" автоматически означает нарушение всех правил"¹⁸. Для других участников этой схемы (дворян-аритстократов и крестьян), очень часто, поведение разночинца непонятно. Оно представляется им странным, эпатирующим и относится к "области взрыва" (курсив мой. - М. Д.)¹⁹. Это придает действиям разночинца непредсказуемость. Последнее качество, как постоянно действующая система поведения — разрушительно, но оказывается весьма эффективным в моменты остроконфликтных ситуаций , т.к. "выбивает" противника из привычных ему рамок и ставит в беззащитную позицию. Экстравагантный, не имеющий образцов поступок при повторении может перемещаться из области "взрыва" в сферу привычки. Поэтому, эпатажное и "странное", с точки зрения других представителей схемы, поведение разночинного интеллигента становиться своеобразной модой. Этому поведению начинают подражать, разночинный интеллигент начинает доминировать на культурной сцене. В этой связи, в исследовании рассматривается тема агона культурных элит (дворянской и разночинной субкультур) за влияние и гегемонию на культурно-исторической сцене.

Предметом исследования является соотношение "идеального" и "реального" в культуре повседневности русской разночинной интеллигенции. Специфика данного баланса заключается в том, что "реальное" разночинными интеллигентами в буквальном смысле отождествлялось с повседневными

¹⁷ Лотман ЮМ. Культура и взрыв. М., 1992. С. 65.

¹⁸ Там же. С. 65, 81.

¹⁹ Там же. С. 76.

²⁰ Там же. С. 65.

жизненными практиками, а "идеальное" выводилось за пределы подобных практик - как артефакты культуры, не относящиеся к сферам полезности и жизненной необходимости. Причем к категории "идеального" позитивистски настроенные "реалисты" - разночинцы относили понятия "художественности", "эстетики", "чистого искусства", "чистой науки", "метафизики", "мистики", не нашедшие преломления в их обыденной жизни и оставшиеся на уровне беспредметных абстракций.

Основной целью диссертационной работы является анализ повседневности русской разночинной интеллигенции второй половины XIX в., ее духовно-практического отношения к действительности как соотношения "идеального" и "реального" в ее обыденной жизни.

Поставленные цели определили основные задачи представляемого исследования:

проанализировать социокультурный тип русского разночинного интеллигента с позиций конфликта культурных элит (столкновения идеалов, форм повседневного поведения и способов репрезентации культурных элит XIX века), возникший в период смены культурных парадигм России; представить основные этапы формирования этой социокультурной группы от истоков (в конце XVIII - начале XIX вв.) до периода ее расцвета (во второй половине XIX в.) и наметить основные тенденции ее дальнейшего бытования в истории культуры России;

реконструировать на основании приведенных источников основные способы репрезентации разночинного интеллигента в повседневных практиках, изучаемого периода; показать соотношение телесных техник с идеями, представленными в текстах эпохи;

рассмотреть истоки формирования моделей поведения разночинного интеллигента в процессе "жизнестроения" повседневной реальности; осмыслить культуру повседневности русской разночинной интеллигенции XIX в. как систему значений, ценностей и норм, регулирующих бытовое и социальное поведение разночинцев, их практическую деятельность и

творчество, их идеологию и мораль, специализированные формы разночинской культуры;

Хронологические и территориальные рамки диссертации

определяются спецификой объекта исследования и в целом относятся ко второй половине XIX века. Именно в этот период произошел рост числа представителей разночинной интеллигенции (см. Приложения), а так же на это время приходится наивысший пик их социальной активности.

Основной акцент ставится на изучение "шестидесятых годов" XIX века: начиная с воцарения Александра II (1855), началом эпохи "Великих реформ", вплоть до выстрела Д. Каракозова (4 апреля 1865 г.) и заканчивая концом 1870-х - началом 1880 гг. В этот период проводимые реформы совпали с "революцией в истории идей" и сменой культурных поколений. С исторической

точки зрения, 1860-е гг. были эпохой формирования гражданского общества , роста социальных институтов, возникновения разнообразных общественных объединений, развития образования и временем подъема литературы и журналистики. В этот период испытывает подъем жанр так называемых "толстых журналов", изданий, совмещающих под одной обложкой беллетристику, литературную критику и политические памфлеты. После жесткого в плане цензуры времени Николая I, восшествие на престол Александра II способствовало изменению общего настроения в обществе. С.Д. Шереметьев в своих воспоминаниях о 1851 - 1861 гг. писал: "Едва только предали земле тело императора Николая, как градом на него посыпались упреки. Вздохнули свободнее и с надеждою обратились к его приемнику"²².

В просвещенных кругах на проводимые реформы возлагались большие надежды. Ожидалось, что в результате реформаторской деятельности правительства ситуация в стране улучшиться. Но реформы оказались недоработанными и желаемых результатов не принесли. В начале 1860-х гг. в Петербурге прокатилась волна студенческих антиправительственных

²¹ Кимбелл Э. Русское гражданское общество и политический кризис в эпоху Великих
реформ // Великие реформы в России 1856 - 1874. М, 1995. С. 260 - 279.

²² Шереметьев С.Д. Воспоминания. 1851 - 1861. СПб., 1898. С. 25.

выступлений, появились разного рода прокламации. Правительство незамедлительно приняло меры: прошла волна арестов, были временно закрыты популярные в интеллигентской среде журналы "Современник" и "Русское слово", некоторое время временно не функционировал Петербургский университет. Конец 1870-х - начало 1880 гг. ознаменовался "хождением в народ", появлением террористических организаций с одной стороны и временем "усталости" и "болезненности", с другой стороны.

Все эти события политической истории, в истории культурной можно ознаменовать как "крах господствующей культуры"²³. Разночинная интеллигенция в этот период заявляет о своей состоятельности и самодостаточности и противопоставляет себя этой официально, элитарной культуре как в социально-политическом, так и в культурном плане.

Для исследователя такие кризисные периоды в истории наиболее поучительны и интересны. В эти периоды не только обнажается структура культуры, но и намечается возможный вектор ее развития.

Понятно, что многие культурные явления не укладываются в строгую хронологию годов. Поэтому, помимо периода, относящегося ко второй половине XIX века , представляется актуальным уделить внимание несколько белее раннему этапу, а именно концу XVIII - началу XIX века, тому периоду, когда разночинная интеллигенция только начинает выходить на общественную сцену, когда зарождаются первые элементы культурного конфликта.

Территориальные границы исследования определяются спецификой изучаемого социокультурной группой и характером избранных источников.

Живов В. Маргинальная культура в России и рождение интеллигенции // Новое литературное обозрение (НЛО). 1999. № 37 (3). С. 43.

В 1840 т. в Москве насчитывалось 27,7 тыс. "приказно-служителей и разночинцев" -т.е. 8% населения обоего пола. (См. Рашин. А.Г. Население России за 100 - лет (1811 - 1913 г.г.). Статистические очерки. М., 1956. С. 124.). В 1858 г. в общей численности населения Европейской России разночинцы составляли менее 0,4 % (См. Рашин. А.Г. Указ. соч., С. 120). От городского населения России разночинцы в 1858 г. составляли 3,5 %, для сравнения дворяне и чиновники составляли 5,2% (Там же). Согласно переписи населения Петербурга, проводимой в 1869 г. общее число разночинцев насчитывает 17, 5 тыс. человек обоего пола (См. Приложения).

11 Поскольку разночинные интеллигенты представляли собой локальную группу и, в основной своей массе, были жителями городов, то, в этой связи, основной упор будет сделан на изучение культуры повседневности представителей разночинной интеллигенции Москвы и Санкт-Петербурга, а так же ряда провинциальных городов.

Методология диссертационного исследования определена

целеполагающей установкой. Изучение культуры повседневности разночинной интеллигенции проводилось в соответствии с методологией ряда обобщающих исследований по истории и теории культуры. Среди работ российских ученых свое плодотворное влияние на построение теоретико-методологического базы диссертации оказали исследования: А. Ахиезера, М. Бахтина, М. Берга, Ю.Бессмертного, О. Вайнштейн, А. Гуревича, А. Давыдова, И. Данилевского, Б. Егорова, В. Живова, Л. Ионина, В Кантора, Г. Кнабе, И. Кондакова, Б. Кормана, Э. Орловой, А. Панченко, А. Пелипенко, Е, Рашковского, Ю. Степанова, Б. Успенского, А. Флиера, И. Яковенко, А. Ястребицкой и др²⁵.

Аверинцев СС. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977; Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта: В 3 т. М, 1991; Ахиезер А.С, Давыдов А.П., Шуровский М.А., Яковенко И.Г. и др. Социокультурные основания и смысл большевизма. Новосибирск, 2002; Бессмертный Ю. Л. Некоторые соображения об изучении феномена власти и концепциях постмодернизма и микроистории // Одиссей, 1995. М., 1995; Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1968; Берг М. Литературократия. Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. М., 2000; Вайнштейн О.Б. Жизнетворчество в культуре европейского романтизма // Вестник РГГУ. М., 1998. Вып. 2;Она же. Поэтика дендизма:: литература и мода // Иностранная литература. 2000. №3; Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981; Он лее. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 1990; Давыдов А.П. "Духовной жаждою томим": А.С. Пушкин и становление "срединной" культуры в России. Новосибирск, 2001; Данилевский И.Н. Холопское счастье Даниила Заточника // Казус 2002. Индивидуальное и уникальное в истории. Вып. 4. / Под ред. Ю.Л. Бессмертного и М.А. Бойцова. М., 2002. С. 94 — 107; Живов В.М. Культурные конфликты в истории русского литературного языка XVIII — начала XIX века. М., 1990; Живое В. Маргинальная культура в России и рождение интеллигенции // НЛО. 1999. № 37 (3); Ионин Л.Г. Основание социокультурного анализа. М., 1996; Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996; Кнабе Г.С Материалы к лекциям по общей истории культуры и культуре античного мира. М., 1993; Он же. Древний Рим - история и повседневность. М, 1986; Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М, 1997; Корман Б.О. Лирика Некрасова. 2-ое издание. Ижевск, 1978; Очерки по истории частной жизни в Европе и некоторых странах Азии до начала нового времени. Под ред. Ю.Л.. Бессмертного. М. 2000; Панченко A.M. Русская культура

Из корпуса зарубежных исследований культуры повседневности диссертанта привлекли работы представителей школы "Анналов" (М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель, Ж. Ле Гофф)²⁶, работы Р. Дарнтона, Р. Шартье²⁷, а также методы исследования повседневности Н. Элиаса, И. Гофмана, М. де Серто, А. Шюца, П. Бергера, Т. Лукмана, 3. Баумана²⁸ и др. представителей феноменологической философии и социологии. Среди постмодернистских аналитик культуры повседневности обратили на себя внимание произведения Р. Барта, Ж. Бодрийяра, Ж. Липовецки, М. Фуко²⁹.

На смену повествовательному описанию, сосредоточенному на восстановлении исторических событий Л. Февр и М. Блок выдвинули новый принцип изучения истории "историк - проблема" . Выдвигая новые проблемы исторического исследования, основатели "Анналов" обратились к таким категориям источников, которые до них оставались малоизученными, и, главное, заново подошли к изучению памятников, которые уже находились в научном обороте. Блок и Февр подчеркивали: современность не должна "подмять под себя" историю, а историк, задающий людям прошлого вопросы,

в канун петровских реформ // Из истории русской культуры. Т. Ш. (XVII - начало XVIII века), М, 2000; Рашковский Е.Б. Научное знание, институты науки и интеллигенция в странах Востока. М., 1990; Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997; Успенский Б.А. Раскол и культурный конфликт XVII века // Этюды о русской истории. СПб., 2002; Флиер А.Я. Культурология для культурологов. М.; Екатеринбург, 2002; Ястребицкая А.Л. Повседневная и материальная культура средневековья в отечественной медиевистике // Одиссей: Человек в истории. 1991. С. 84-102. ² Бродель Ф. Материальная цивилизация. Экономика и капитализм. 15 —18 вв. М., 1994; Ле Гофф Ж. Цивилизация Средневекового Запада. М., 1992;

²⁷ Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры. М, 2002; Шартье Р. Культурные истоки Французской революции. М., 2001.

Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования: В 2 т. М.;СПб., 2001; Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М., 2000; Щюц ^.Структура повседневного мышления // Социологические исследования. 1988. № 2. С. 129 - 137. Серто М. де. Изобретение повседневности // Новое литературное обозрение. 1997. № 28; Бауман 3. Приступая к повседневности // Бауман 3. Мыслить социологически. М., 1996.

²⁹ Фуко М. Слова и вещи. СПб., 1994; Барт Р. Мифологии. М., 1996; Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1999; Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. СПб., 2001.

Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1986; Февр Л. Бои за историю. М., 1991.

не должен навязывать им ответов - он должен внимательно прислушиваться к их голосу и пытаться реконструировать окружающий их социокультурный мир.

Ф. Бродель и Ж. Ле Гофф обращали, прежде всего, свое внимание при исследовании культуры повседневности на понимании "повседневного человека" той или иной эпохи, на исследовании массового сознания, образа мира и эпохи, доминировавшего в обществе, заданного языком, традицией, воспитанием, религиозными представлениями, всей общественной практикой людей. Исследование ментальностей - большое завоевание "Новой исторической науки", позволяющее постигать сознание "молчаливого большинства" общества. Эту традицию продолжили в своих работах Р. Шартье и Р. Дарнтон. По их мнению, представители других культур - "другие", их способ мышления существенно отличается от нашего, и, если мы хотим разобраться в нем, следует, прежде всего, поставить перед собой задачу познания "инакости" и уметь ставить времени "скромные" и "дерзкие" вопросы ¹. По словам Дарнтона, лучшим способом соприкоснуться с другой культурой - поискать в ней "темные" места, т.к. самое загадочное и невообразимое может оказаться ключом к чужой ментальности; "попытка разобраться, в чем суть не смешной шутки вроде ритуального убийства кошек, значит, сделать шаг к постижению культуры"³².

Феноменологическую трактовку повседневности развивал в своих работах основоположник социологии повседневности А. Шюц. Для него повседневность выступает, прежде всего,. как некая "верховная реальность", одна из "конечных областей значений" наряду с религией, игрой, научным теоретизированием и душевной болезнью. По мнению А. Щюца повседневность - это "весь социокультурный мир",³³ который воздействует на нас, на который воздействуем мы. Его последователи, П. Бергер и Т. Лукман представляли повседневность как реальность, которая "интерпретируется

³¹ Шартье Р. Указ. соч. С. 10.

³² См. Дарнтон Р. Указ. соч. С. 306

Григорьев Л.Г. Социология повседневности. А. Щюца // Социологические исследования. 1988, №2, С. 123;

людьми и имеет для них субъективную значимость в качестве цельного

»34

мира .

Значимую роль для диссертанта имели антропологические изыскания К. Леви-Строса и М. Мосса³⁵, т.к. взгляд антрополога помогает заметить то, что считается самоочевидным, а потому незамечаемым: образцы чувствования, привычки мышления, повседневные практики, телесные техники, стиль жизни и манеру одеваться. Немаловажными при разработке методологии исследования стали работы К. Богданова, С. Бойм и И. Утехина , посвященных культурно-антропологическому изучению повседневной жизни, которое помогает увидеть длинные промежутки истории, разобраться в мелочах жизни, в "негероическом повседневном выживании"³⁷. Поскольку "повседневное - это хорошо забытое настоящее" , то для изучения и объяснения таких "знакомых" сюжетов необходима дистанция .

Большую роль в настоящем исследовании сыграли работы Ю. Лотмана, исследовавшего повседневное поведение человека той или иной эпохи как семиотический текст и реализацию культурных кодов, показавшего связь многообразных форм быта с миром идей. Кроме того, существенное влияние оказали на построение методологии исследования работы К. Манхейма по проблемам социологии культуры. Значимую роль для исследования сыграли работы русских формалистов (Б. Эйхенбаума, Ю. Тынянова, В. Шкловского, Л. Гинзбург ) о проблемах соотнесения фактов литературной эволюции с

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995. С. 38.

Леви-Строс К. Симметрично развернутые изображения в искусстве Азии и Америки // Леви-Строс К. Структурная антропология. М. 1983; Мосс М. Техники тела // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии. М., 1996.

Богданов К. Повседневность и мифология. Исследования по семиотике фольклорной действительности. СПб., 2001; Бойм С. Общие места. Мифология повседневной жизни. М., 2002; Утехин И. Очерки коммунального быта. 2-е изд., доп. М., 2004.

³⁷ Бойм С. Указ. соч. С. 11.

³⁸ Там же. С. 10.

³⁹ Утехин И. Указ. соч. С. 8.

⁴⁰ Тынянов Ю.Н. Архаисты и новаторы. Л., 1929; Эйхенбаум Б. Литературный быт //
Эйхенбаум Б. Мой временник. Л., 1929; Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности. Л.,
1987. Она лее. О литературном герое. Л., 1979.

фактами литературного быта, о повседневности, которая наиболее доступна культурному моделированию и частично имитирует литературу.

В качестве методологического инструментария диссертантом использовались системный подход, семиотический анализ и формы качественного исследования. Первый понимался как способ реконструкции изучаемого феномена и играл интегративную роль, позволяя рассматривать анализируемый объект в его целостности и в единстве связей элементов друг с другом. Семиотический подход представляется весьма продуктивным для осмысления типологии и механизмов поведения и исследования культурного текста, взятого в границах явления. Культура повседневности разночинного интеллигента рассматривалась в свете "синхронии" (анализ и описание элементов повседневности) и "диахронии" (рассмотрение эволюции тех или иных понятий).

Историография проблемы. В ходе работы над диссертацией был привлечен широкий круг исследовательской литературы.

Разночинная интеллигенция широко представлена в историографии большим количеством разного рода исследований, затрагивающих широкий спектр проблем. Необходимо выделить основные вехи развития знаниям о разночинцах как таковых и разночинной интеллигенции.

Исследованию интеллигенции второй половины XIX века посвящено огромное количество работ, - как авторских, так и коллективных. Кроме того, пожалуй, ни одна культурно-историческая эпоха не привлекала такого пристального внимания исследователей, как эпоха 1860-х тт. В этой связи оказывается невозможным даже простой перечень имеющихся в распоряжении исследователя работ. Однако необходимо назвать тех исследователей, чьи работы концептуально значимы в решении поставленных задач.

Проблема осмысления интеллигентского дискурса привлекала исследователей начиная с конца XIX века. К опыту дореволюционной интеллигентской рефлексии, которая в России имела очень много сходства с литературной критикой можно отнести ряд работ A.M. Авдеева, А.Н. Пыпина,

16 Л. Войтоловского, Д.Н. Овсянико-Куликовского, Р.В. Иванова-Разумника и др.⁴¹ Примечательно, что представленные авторы рассматривают историю интеллигенции с точки зрения литературы и литературных типов. Кроме того, "идеи, взгляды, чувства, впечатления людей известного времени" искали в художественной литературе В.О. Ключевский, Н.А. Рожков и другие . Примером интеллигентской рефлексии "рубежа веков" служит сборник "Вехи" (1909). Большое значение для исследования имели работы об интеллигенции Н. Бердяева, Д. Мережковского, В. Розанова, а также авторов русского зарубежья (В. Ильина, В. Рябушинского, Г. Федотова и др.).

Кроме того, авторы конца XIX века рассматривали русскую интеллигенцию в свете социально-революционного движения. Рассуждая о причинах возникновения экстремистских элементов в общественном движении пореформенной России, историки официально-охранительного направления исходили их того, что это было закономерным результатом проявления разложения в обществе, "потерявшего свое равновесие' и следствие проникновения в Россию западных идей⁴⁴. Представители либеральной историографии видели социально-революционное движение как интеллигентское движение, вызванное подавлением всякой общественной инициативы и направленное на завоевание конституционных свобод⁴⁵.

⁴¹ Авдеев М.В. Наше общество (1820 - 1870) в героях и героинях литературы. СПб., 1874;
Общественное самосознание в русской литературе. Критические очерки. СПб., 1900;
Пыпин А.Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов.
Исторические очерки. СПб., 1909; Войтоловский Л. Текущий момент и текущая литература:
К психологии современных общественных настроений. СПб., 1908;
Овсянико-Куликовский Д.Н. История русской интеллигенции // Овсянико-Куликовский Д.Н.
Собр. соч. Т. 9. СПб., 1911; Иванов-Разумник Р.В. История русской общественной мысли:
индивидуализм и мещанство в русской литературе и жизни XIX в.: В 2-х т. СПб., 1911.

⁴² Ключевский В.О. Евгений Онегин и его предки //Соч. В 9-ти т. М., 1989. Т. 9. Рожков НА.
Пушкинаская Татьяна и Грибоедовская Софья в их связи с историей русской женщины 17 -
18 веков // Журнал для всех. 1899. № 5.

⁴³ Малъшинский А.П. Обзор социально - революционного движения в России. СПб., 1880.

⁴⁴ Голицын НН. История социально-революционного движения в России 1861 - 1881 гг.
СПб., 1887.

⁴⁵ Корнилов А.А. Общественное движение при Александре П. М., 1909; Богучарский В.Я.
Активное народничество 70-х годов. М., 1912.

Образец интеллигентской рефлексии "рубежа веков" - сборник статей "Вехи", впервые вышедший в свет в 1909 г. и представлен статьями М.О. Гершензона, Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, П.Б. Струве, С.Л. Франка, А.С. Изгоева и т.д. Авторы "Вех" уделяют особое внимание религиозно-этическим аспектам и особенностям русской интеллигенции. В настоящей работе нашли свое применение ряд положений, выдвинутых Бердяевым, Булгаковым, Струве и Франком в процессе анализа психологии интеллигенции (отщепенство, нигилизм и т.д.). Не менее интересным представляется вопрос о тесной связи русской интеллигенции и классической литературы⁴⁶. Как о неком "третьем элементе", ставшим "бродилом русской революции" рассуждает в более ранней статье "К психологии революции" (1907) об особенностях интеллигентской психологии Бердяев⁴⁷. В этой же статье он говорит о 1860-х гг. как о годах "надломления быта" (курсив мой.

-М.Д.Г-

Актуальными для представляемого исследования стали работы историков и философов русского зарубежья, которые представляли проблему исследования русской интеллигенции как одну из важнейших тем при изучении истории культуры России. "Мы имеем дело с одной из роковых тем, в которых ключ к пониманию России и ее будущего", - писал Г.П. Федотов в своей работе "Трагедия интеллигенции"⁴⁹. Кроме того, для того, что бы понять истоки и характер русской революции "необходимо знать, что представляет собой то своеобразное явление, которое в России именуется «интеллигенция»"⁵⁰. В произведениях философов русского зарубежья так же приводятся основные особенности этого "своеобразного явления": о "культе опрощенства", "борьбе интеллигенции против культуры" и "особом типе нетерпимости" писал

⁴⁶ См. Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1990. С. 8; С. 60.

Бердяев Н.А. К психологии революции // Бердяев Н.А. Духовный кризис интеллигенции. Статьи по общественной и религиозной психологии (1907 - 1909 гг.). М, 1998. С. 67.

⁴⁸ Бердяев Н.А. Указ. соч., С. 63.

⁴⁹ Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Избр. ст. по философии русской истории и
культуры: В 2 т. СПб., 1991. Т. 1. С. 66.

⁵ Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М, 1990. С. 17.

В.Н. Ильин⁵¹. О "среднем сословии", которому была предоставлена определенная свобода выбора, находящемся между "безбородым барином" и "бородатым мужиком"⁵² рассуждает В.П. Рябушинский.

Богатый фактический и теоретический материал содержат работы Л.Г. Березовой, Н.А. Вердеревской, Г.Н. Вульфсона, Б.Ф. Егорова, Г.В. Зыковой, Б.С. Итенберга, Б.П. Козьмина, Е.С. Коца, М.Д. Курмачевой, В.Р. Лейкиной-Свирской, М.В. Нечкиной, А.И. Новикова, Н. Олесич, Ю.С. Пивоварова, Д. Раскина, С. Романовского, С.А. Рейсера, Е.Л. Рудницкой, И.В. Сидоровой, Н.Н. Старыгиной, Г.А. Тишкина, Б.А. Успенского, М.М. Штранге и др.⁵³ Исследованию "профессорской культуры" и борьбе идей

Ильин В.Н. "Вехи" и русский Ренессанс // Ильин В.Н. Эссе о русской культуре. СПб., 1997.

⁵² Рябушинский В.П. Старообрядчество и русское религиозное чувство. Русский хозяин.
Статьи об иконе. М.; Иерусалим, 1994. С. 28.

⁵³ Вердеревская Н.А. Становление типа русского разночинца в русской литературе 40 - 60 г.г.
19 века. Казань, 1975; Березовая Л.Г. Самосознание русской интеллигенции начала XX века.
Автореф. дисс. д-ра. ист. наук. М., 1994; Вулъфсон Г.Н. Понятие "разночинец" в 18 - первой
половине 19 века // Очерки истории народов Поволжья и Приуралья. Вып. 1. Казань, 1967;
Егоров Б.Ф. Очерки по истории русской культуры // Из истории русской культуры. T.V.(XIX
век). М., 1996; Он же. Борьба эстетических идей в России 1860-х годов. Л., 1991; Зыкова Г.В.
Журнал Московского университета "Вестник Европы" (1805 - 1830 гг.): Разночинцы в эпоху
дворянской культуры. М., 1998; Итенберг Б.С. Российская интеллигенция и Запад. Век XIX.
Очерки. М., 1999; Козьмин Б. П. Литература и история. М, 1982; Коц Е.С. Крепостная
интеллигенция. Л., 1926; Курмачева М.Д. Крепостная интеллигенция России: вторая
половина 18 - начало 19 века. М. 1983; Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во
второй половине 19 века. М., 1971; Новиков А.И. Нигилизм и нигилисты. Опыт критической
характеристики. Л., 1972; Олесич Н. Господин студент Императорского Санкт-
Петербургского университета. СПб., 2002; Пивоваров Ю.С. Политическая культура
пореформенной России. М., 1994; Раскин Д.И. Исторические реалии российской
государственности и русского гражданского общества в ХГХ веке // Из истории русской
культуры. Т. V (XIX век). М.,1996; Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. // Отв.
ред. М.В. Нечкина. М., 1965; Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. /
Под ред. Е.Л. Рудницкой. М., 1997; Рейсер СА. Летопись жизни и деятельности Н.А.
Добролюбова. М, 1953; Он же. Артур Бенни. М., 1933; Романовский СИ. Нетерпение мысли
или исторический портрет радикальной русской интеллигенции. СПб., 2000; Рудницкая Е.А.
Шестидесятник Николай Ножин. М., 1975; Сидорова И.В. Положение разночинцев в русском
обществе (18 - первая половина 19 века). Автореф канд. дисс. Казань, 1982; Старыгина Н.Н.
Русский роман в ситуации философско-религиозной полемики 1860-1870-х годов. М., 2003;
Тишкин ГА. Женский вопрос в России 50 - 60-е гг. 19 века. Л., 1984; Штранге М.М.
Демократическая интеллигенция в России в XVIII веке. М., 1965; Успенский Б.А. Русская
интеллигенция как специфический феномен русской культуры // Русская интеллигенция и
западный интеллектуализм: история и типология. Сост. Б.А. Успенский. М.; Венеция, 1999;

в русской литературе 40 - 70 годов посвящена работа В.К. Кантора.

Историки рассматривали разночинцев в основном как правовую или социальную категорию, стараясь проследить формирование этого слоя в обществе. Вульфсон обращает внимание на отсутствие какого-либо правового или даже бюрократического определения разночинцев и считает их, прежде всего, образованными выходцами из недворянских слоев, которые еще в первой половине XVIII в. составили "демократическую интеллигенцию". Такой же подход представлен в работе М.М. Штранге, где он расширяет понятие "демократическая интеллигенция", включая в него не только революционеров, но и часть образованной элиты недворянского происхождения⁵⁵. И.В. Сидорова в своих работах⁵⁶ обращает внимание на то, что во многих трудах советских историков категория разночинцев представлена достаточно путано. Так, она пытается составить точный список подгрупп разночинцев с учетом того, что нет однозначного понимания данной категории. Г.Н. Вульфсон и И.В.Сидорова, описывают процесс, в результате которого к концу XVIII в. разночинцы становятся свободным, неподатным слоем, и, как таковой этот слой вливается в "буржуазно-демократическую" интеллигенцию XIX в. Несмотря на всю ценность этих исследований, их замысел и намерения авторов слишком прямолинейны, в них утеряно действительное значение феномена разночинцев в истории русской культуры.

Значительно обширнее сведения о разночинцах в чиновничьей среде. И советские и западные исследователи сосредоточивают свое внимание на развитии чиновничества в Российской Империи как особой прослойки русского общества, четко ограниченной от дворян-землевладельцев⁵⁷.

Кантор В.К. Средь бурь гражданских и тревоги..." Борьба идей в русской литературе 40-70-х годов XIX века. М, 1988. ⁵⁵ Штранге М.М. Указ. соч. М., 1965.

Сидорова И.В. Указ. соч. Казань, 1982; Она же. Отражение нужд разночинцев в городских наказах 1767 года-// Вопросы отечественной, зарубежной истории, литературоведения и языкознания. Ч. 1. Казань, С. 24-33; 33-40.

⁵⁷ См. Троицкий СМ. Русский абсолютизм и дворянство в 18 веке: формирование бюрократии. М., 1974; Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в 19 веке. М., 1978;

Анализ накопленного исследовательского материала показал, что в
большинстве работ рассматриваются созидаемые человеком эпохи
мировоззренческие, социально-философские, политические,

нравственно-этические теории и концепции, просвещенческие и др. конструкты, созидаемые человеком эпохи. Разночинная интеллигенция почти не рассматривалась с точки зрения исторической антропологии. Также, необходимо заметить, что повседневная культура разночинной интеллигенции, ее особенности и типологические черты не стали в полной мере предметом внимания ученых, несмотря на значительный корпус исследовательских работ, посвященных русской культуре этого периода. В стороне остались культурные механизмы и результаты их преломления в поведении и частной практике. Социокультурная сущность человека разночинного практически не исследована. В большей степени при изучении разночинной интеллигенции уделялось внимание проблемам ее происхождения и формирования, социальной и политической деятельности.

Новые методологические подходы к проблемам изучения разночинной интеллигенции обозначены в исследованиях последнего десятилетия. К ярким примерам такого рода исследований относятся работы И. Паперно, М. Могильнер⁵⁸, в работах которых культура разночинного интеллигента рассматривается с точки зрения семиотики. С позиций герменевтики подходит к изучению проблем творчества "властителей дум" разночинной интеллигенции Т.И. Печерская⁵⁹. По-новому раскрывают проблемы изучения творчества Писарева и Чернышевского, а также тему литературного персонажа как познавательной модели в русской литературе второй половины XIX века историко-функциональные и текстологические исследования последнего

Паперно И. Семиотика поведения: Николай Чернышевский - человек эпохи реализма. М. 1996; Могильнер М. Мифология "подпольного человека": радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа. М., 1999.

⁵⁹ Печерская Т.И. Разночинцы шестидесятых годов 19 века. Феномен самосознания в аспекте филологической герменевтики (мемуары, дневники, письма, беллетристика). Новосибирск. 1999.

времени⁶⁰. С позиций эстетического текста рассматривается повседневная культура интеллигенции русского зарубежья в работе О. Демидовой⁶¹.

Не менее актуальными представляются исследования проблем интеллигенции зарубежными историками: определения интеллигенции как исторической категории, рассмотрению ее генезиса, исследование основных ее признаков (проблемы отчуждения), а так же анализу основных типологических черт этой субкультуры . Проблематика истоков идеологии шестидесятников так же занимала и зарубежных авторов. Ряд представителей западной историографии подчеркивают этические начала нигилизма и исследуют это явление в свете представлений об "элитистской" психологии революционной молодежи 60-х гг. Период 1860-х гг. рассматривается как период теоретических исканий, реализованных народниками 1870-х гг. Своеобразным "инакомыслящим сообществом отчужденных интеллектуалов, находящихся в

„64

непримиримой оппозиции к существующему порядку представляет русскую интеллигенцию в своем исследовании Т. Вихавайнен. Кроме того, по мнению Вихавайнена, традиция антибуржуазного эпатажа и нарушения буржуазных норм как важный и престижный тренд, зародилась в среде русской разночинной интеллигенции XIX века⁶⁵.

"Что делать?" Н.Г. Чернышевского: Историко-функциональное исследование. М., 1990; Д.И. Писарев: Исследования и материалы. Вып.1. Мир Писарева. Отв. ред. И.В. Кондаков. М., 1995; Макеев М. Спор о человеке в русской литературе 60-70 гг. XIX века. Литературный персонаж как познавательная модель человека. М, 1999.

⁶¹ Демидова О. Метаморфорзы в изгнании. Литературный быт русского зарубежья. СПб.,
2003.

⁶² Brower D.R. The problem of the Russian Intelligentsia // Slavic Review. XXVI (1967). № 4;
Confino M. On Intellectuals and Intellectual Traditions in Eigh-teenth - and Nineteenth - Century
Russia II Daedalus. 1972. Vol. 101; Malia M. What is the Intelligentsia? I The Russian Intelligentsia
I Ed. by R. Pipes. N.Y.. 1961; Nahirny V.C. The Russian Intelligentsia: From Torment to Silence,
ew Brunswick and London. 1983; RaeffM. Origins of the Russian Intelligentsia: The Eighteenth-
Century Nobility. N.Y. 1966.

⁶³ См. Gleason A. Young Russia: The Genesis of Russian Radicalism in the 1860-s. New York,
1980.

Вихавайнен Т. Внутренний враг: борьба с мещанством как моральная миссия русской интеллигенции. СПб., 2004. С. 323. ⁶⁵ Там же. С. 45.

Кроме того, период 1860-х гг. породил, по мнению авторов, традицию

"революционных конспирации", которая нашла свое продолжение и развитие

, 66 на протяжении всего дальнейшего развития русской истории и культуры .

Феномен разночинцев рассматривается непосредственно в небольшом числе узкоспециальных трудов⁶⁷. С точки зрения герменевтического подхода строит свое исследование о разночинцах в российской империи Э. Виртшафтер⁶⁸. К проблемам "этоса 1860-х" обращается А. Линденмейер⁶⁹.

Источниковая база исследования. Постановка проблемы и методология исследования позволяют использовать в качестве источников самые разные материалы, содержащие "как прямые высказывания личного характера (мемуары, дневники, письма, автобиографии), так и косвенные свидетельства, фиксирующие взгляд со стороны, или так называемую объективную информацию" представляются применимыми к исследованию культуры повседневности разночинной интеллигенции как социальной группы.

Источниковую базу составили как опубликованные, так и неопубликованные источники. В целом, весь использованный комплекс источников, возможно, разделить на несколько групп.

К неопубликованным источникам относятся документы фондов Государственного Архива Российской Федерации (ГАРФ), которые представлены материалами "Секретного архива" III Отделения Собственной

Его Императорского Величества Канцелярии, относящиеся к периоду 1860-х гг. Характер используемых документов весьма разнообразен. Значительное место среди его материалов занимают агентурные донесения, агентурные записки, сводки агентурных донесений и выписки из

⁰⁰ Gleason A. Op. cit. Р. 172.

⁶⁷ Becker С. Raznochintsy: The Development of the Word and of the Concept//Slavic Review
18.1956. P. 63-74

⁶⁸ Виртшафтер Э.К. Социальные структуры: разночинцы в Российской империи. М. 2002.

⁶⁹ См. Линденмейер А. Добровольные благотворительные общества в России в эпоху Великих
реформ // Великие реформы в России 1856 - 1874. Сб. ст. М. 1995.

⁰ Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998. С. 269. ⁷¹ ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. С/а.

перлюстрированных писем⁷². Также, присутствуют сведения о состоянии общественного мнения ; образе жизни и взглядах разночинных интеллигентов⁷⁴; сведения, собранные секретными агентами III Отделения в результате наблюдения за различными литературными вечерами , переплетными и швейными мастерскими⁷⁶, студенческими кружками и

коммунами за популярными литераторами, журналистами, редакторами и издателями популярных в среде разночинной интеллигенции издании . Помимо этого, были использованы различные иллюстративные архивные материалы: объявления о литературных вечерах, публичных лекциях и чтениях; сатирические рисунки, характеризующие обыденные практики "новых людей" и т.д.

Ряд документов впервые вводятся в научный оборот в качестве источников по исследованию культуры повседневности разночинной интеллигенции.

В настоящем исследовании использовались и опубликованные источники. К ним относятся материалы III Отделения, посвященные литературе 1860-х гг., а так же источники, посвященные деятельности Н.Г. Чернышевского в изучаемый период⁸⁰.

Достаточно большую часть среди опубликованных материалов составляют источники личного происхождения. Среди них наиболее активно были использованы дневники, мемуары, воспоминания и письма активных

⁷² ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. С/а. Д. 267,339,1056,1060.

⁷³ ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. С/а. Д. 1055.

⁷⁴ ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. С/а. Д. 334, 1844.

⁷⁵ ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. С/а. Д. 1051, 1988, 2005.

⁷⁶ ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. С/а. Д. 247.

⁷⁷ ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. С/а. Д. 291,333,1045.

⁷⁸ ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. С/а. Д. 243,256.

⁷⁹ ГАРФ. Ф. 109. Оп. 1. С/а. Д. 1968.

⁸⁰ Литература 60-х годов по отчетам Ш Отделения // Красный Архив, 1925. Т. 1 (8);
Н.Г. Чернышевский в донесениях Ш Отделения // Красный Архив, 1926. Т. 1 (14).

деятелей "шестидесятничества" и их современников .

Необходимо отметить, что большая часть воспоминаний были написаны гораздо позже затрагиваемых в них событий. Часто, явления описываются "свысока" прожитых лет, и представляют собой взгляд взрослого человека на "болезни" молодости (Скабичевский, Водовозова, Дебагорий-Мокриевич). Тем не менее, эти воспоминания позволяют составить представление о повседневной жизни разночинного интеллигента и об атмосфере изучаемой эпохи.

Кроме того, широкий спектр опубликованных мемуарных источников был использован для выявления истоков и основных особенностей дворянской и разночинской субкультуры конца XVIII — начала XIX века. В этот комплекс

документов вошли дневники и воспоминания, как представителей дворян , так

Антонович М.А., Елисеев Г.З. Шестидесятые годы. Воспоминания. М.;Л., 1933; Водовозова Е.Н. На заре жизни. Воспоминания: В 2 т. М., 1987; Дебагорий-Мокриевич И.К. Воспоминания. Париж, 1894; Жуковская Е.И. Записки. М., 2001; Ковалевская СВ. Воспоминания. Повести. М., 1986; Кони А.Ф. Памяти Философовой А.П. // Сб. Памяти Философовой А.П. Пг., 1915; Кропоткин П.А. Записки революционера. М, 1990; Мечников ИИ. Страницы воспоминаний // Сборник автобиографических статей. М., 1946; Никитенко А.В. Дневник: В 3 т. М., 1955; Николадзе Н.Я. Воспоминания о 60-х гг // Каторга и ссылка. 1927. Кн. 34; Оболенский Л.Е. Литературные воспоминания и характеристики // Исторический вестник. 1902. январь; Материалы для биографии Н.А. Добролюбова // Современник. 1862. № 1 -2; Панаев И.И. Литературные воспоминания. Л., 1928; Панаева А.Я. Воспоминания. М., 2002; Сафонович В.А. Воспоминания // Русский Архив. 1902. № 1; Скабичевский A.M. Литературные воспоминания. М., 2001; Сладкопевцев И.М. Воспоминания о Николае Александровиче Добролюбове // В. Белинский, Н. Чернышевский, Н. Добролюбов, Д. Писарев. Литературная критика. М., 2002; Тургенев И.С. в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1969; Чернышевский Н.Г. Дневник. М., 1931; Шелгунов Н.В. Воспоминания. М., 1967; Штакеншнейдер Е.А. Дневник и записки. 1854 - 1886. М.;Л., 1934; Энгелъгардт А.Н. Очерки институтской жизни былого времени // Институтки: Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. М., 2001. ⁸² Бутурлин М.Д. Воспоминания // Русский Архив. 1897. Кн. 1; Воспоминания первого камер - пажа великой княгини Александры Федоровны (1817 - 1819) // Русская старина. 1875. Т. 12.№ 1 - 4; Записки AT. Болотова // Русская старина. СПб., 1870; Дашкова Е. Р. Записки. Письма сестер М. и К. Вильмот из России. М. 1987; Половцева Е.А. Екатерининский институт полвека назад. М., 1900; Прошин С.С. Прошины: Семейные воспоминания // Русская Старина. 1882. № 10; Ржевская Г.И. Памятные записки // Институтки: Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. М., 2001; Соллогуб В.А. граф. Воспоминания. М., 1998; Стерлигова А.В. Воспоминания // Институтки: Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. М., 2001;

и разночинцев .

Также, были использованы воспоминания иностранцев, посетивших в исследуемый период Россию. К таким источникам относятся воспоминания Ф. Ансело, А. де Кюстина и Г. Брандеса⁸⁴. Помимо различных деталей описания повседневных практик, в воспоминаниях большое место отведено собственным субъективным переживаниям, особенностям мировоззрения и настроения. Как любые мемуары, приведенные источники полны неточностей и субъективных оценок. Но именно эта субъективность несет информацию о взглядах самих авторов, что представляет немалый интерес для исследования интересующих культурных процессов.

Немаловажное место среди используемых опубликованных источников занимают литературные произведения изучаемой эпохи, которые, являются современниками событий и, таким образом, выполнены "как бы изнутри описываемого состояния <...> с использованием исключительно того

метаязыка, который выработан внутри данной традиции" . Необходимость использования такого рода источников обуславливается современными способами работы с художественными текстами и возможностью задавать художественным текстам вполне "исторические вопросы". По меткому выражению М.М. Бахтина, любой литературный текст видится историку как ценностное уплотнение мира, выстроенное вокруг литературных героев. Поэтому он является "важным источником для понимания менталитета времени их создания и дальнейшего бытования"⁸⁶.

Булгарин Ф. Воспоминания. М. 2001; Дмитриев М.А. Мелочи из запаса моей памяти. М. 1868; Жихарев СП. Записки современника. Л., 1989; Из дневника М.С. Ребелинскаго // Русский Архив. 1897. № 3; Карпов В.Н. Воспоминания. М.;Л., 1933; Свербеев Д.Н. Из воспоминаний // Московский университет в воспоминаниях современников. М., 1989; ⁸⁴Ансело Ф. Шесть месяцев в России. М., 2001; Кюстин Альфред де. Россия в 1839 г.: В 2 т. М., 1996; БрандесГ. Русские впечатления. М., 2002.

⁸⁵ Топоров В.Н. О космологических источниках раннеисторических описаний // Сборник научных статей в честь М. М, Бахтина. Труды по знаковым системам. IV. Вьш. 308. Тарту, 1973. С. 109.

Of.

Шмидт СО. Художественная литература и искусство как источник формирования исторических представлений // Шмидт СО. Путь историка. Избранные труды по источниковедению и историографии. М., 1997. С. 113 - 115.

Кроме того, ценность и уникальность литературных источников подчеркивается "литературоцентричностью" русской культуры и той ролью, которую литература играла в жизни русского общества.

Использованные в исследовании литературные произведения необходимо разделить на несколько групп. В одну группу вошли произведения, являющиеся "книгами поколения" 1860-х гг., а именно романы "Отцы и дети" (1862) И.С. Тургенева и "Что делать?" (1863) Н.Г. Чернышевского. По тому резонансу который вызвали в обществе эти произведения, они являются вдвойне информативным источником по изучению культуры повседневности.

Другая группа представлена антинигилистическими романами Н. Лескова, А. Писемского, В. Крестовского и др.; произведениями В. Гаршина, А. Чехова, а также беллетристикой "эпохи безвременья" (романами М. Арцыбашева, Е. Чирикова, А. Воиновой-Дандуровой). Представленные произведения позволяют глубоко изучить базисные компоненты сознания интеллигента-разночинца (нормы и модели поведения, особенности "героев поколения" и т.д.), а также настроение в обществе и его отношение к разночинцам.

Для описания конфликтов культурных элит, а также характеристики основных особенностей дворянской и истоков разночинской субкультуры был использован ряд произведений литературы конца XVIH- начала XIX вв. В эту группу вошли произведения Тредиаковского, Ломоносова, Сумарокова, а также произведения Ф. Эмина, В. Лукина, М. Чулкова, М. Попова, А. Аблесимова, М. Комарова и Ф. Булгарина. Кроме этого, в качестве источников были использованы отдельные произведения писателей, поэтов и философов XIX века (Боборыкина, Герцена, Гоголя, Грибоедова, Достоевского, Лескова, Некрасова, Помяловского, Пушкина, А.К. и Л.Н. Толстого, Чаадаева и др.).

Немаловажным источником по исследованию основ дворянской и истоков разночинской культуры являются различные правила хорошего тона и этикета. К таковым относятся "Юности честное зерцало", "Правила благородных общественных танцев, изданные учителем танцеванья при

Слободской-украинской гимназии Людвиком Петровским". К этой же группе источников можно присоединить "Письмовник" Н.Г. Курганова.

Помимо литературных источников, в диссертационной работе широко использованы публицистические материалы второй половины XIX века — произведения В. Белинского, Н. Чернышевского, Н. Добролюбова, Д. Писарева и др. Этой группы литературных источников отражает особенности состояния культурного конфликта, возникшего в результате "особых отношений" классической литературы и критики, а также - процесс привнесения явления из реальности в литературный текст и появление, таким образом, литературных "образов-моделей" в повседневной жизни разночинного интеллигента. Помимо этого, в исследовании были использованы публикации противников "новых людей". Среди них можно отметить антинигилистические повествования П.П. Цитовича "Коран нигилизма. Что делали в романе "Что делать?" (Одесса, 1879).

При исследовании вопросов жизнетворчества и жизнестроения привлекались работы представителей русского авангарда, а именно статьи Н. Чужака и О. Брика, обсуждаемые в 1920-е гг. на страницах журнала ЛЕФа.

Так же, в представляемой работе были широко использованы материалы периодической печати изучаемой эпохи. ("Библиотека для чтения", "Искра", "Отечественные записки", "Русское слово", "Русский вестник", "Современник", "Весть", "Век", "Дело", "Московские ведомости", "Северная пчела", "Эпоха" и др.). В них нашли свое отражение отдельные элементы повседневных практик интеллигента-разночинца, приводится богатый иллюстративный материал (карикатуры сатирического журнала "Искра"). В ряде случаев это источники показывают отношение разночинных интеллигентов самих к себе, а так же, отношение к ним внешних наблюдателей.

В ходе работы над диссертацией были так же использованы различные сборники документов , включающие в себя воспоминания, письма, материалы периодической печати, отрывки программных произведений представителей разночинной интеллигенции и т.п. свидетельства.

Внимание к языку источников и обширные цитирования из текстов позволяют подчеркнуть мировоззренческие особенности изучаемой социальной группы.

Научная новизна исследования. В представляемой диссертационной работе на основе всестороннего рассмотрения и обобщения значительного количества разнообразных источников (в том числе, в первый раз вводимых в научный оборот) впервые проводится анализ культуры повседневности разночинной интеллигенции. Дистанция, отделяющая нас от исследоваемой группы, при изучении культуры повседневности разночинной интеллигенции, позволяет разобраться в том, какие теории претворялись в практику, какова была этика повседневного поведения.

В работе реконструируются обыденное поведение и повседневные практики данной социокультурной группы, представленные на фоне культурного конфликта эпохи как определенная контркультура, со своей экстремистской, идеологией и нетерпимой ригористичной моделью, агрессивной политикой и уравнительно-аскетической экономико-хозяйственной стратегией. Обыденное поведение разночинного интеллигента рассматриваются с позиций семиотики. Разночинная интеллигенция осознается как особая субкультура, замкнутая в себе, со своим культурным языком, телесным кодом и символикой.

Повседневные практики и особенности построения нового телесного кода интеллигентом-разночинцем приняли образ дихотомии "идеального" и "реального". Подобное позиционирование разночинной интеллигенции

Богданович Т.А. Любовь людей шестидесятых годов. Л., 1929; Шестидесятые годы. Материалы по истории , литературе и общественному движению. Под ред. Н.К. Пиксанова и О.Г.Цехновицера, М., - Л., 1940;

позволяет совершенно с другой стороны взглянуть на историю русской культуры второй половины XIX века и на историю культуры повседневности России в целом, ее регулятивные механизмы, социодинамику и формы культурно-исторического самосознания.

Жизнетворчество и литературное мифотворчество, рассматриваемое в предлагаемой работе, представляется одной из форм интеллигентской само рефлексии. Невостребованность новой модернизированной элиты традиционалистскими государственными структурами, отчуждение, как от народа, так и от государства, выпадение из сословной лестницы, неукорененность в традиции и в настоящем стимулировали интеллигенцию к моделированию собственной биографии, образцы и модели для которой находились в литературных текстах эпохи.

Эти акценты позволяют показать ту атмосферу русского общества второй половины XIX века, в которой развивались элементы и социокультурные основы предболыыевизма, частью которой была субкультура разночинных интеллигентов.

В дальнейшем, поиски новых моделей развития приводят разночинного интеллигента и "нового человека" к истокам оформления революционной культуры.

Практическая ценность работы. Комплексный анализ культуры повседневности русской разночинной интеллигенции представленный в исследовании позволяет отойти от стереотипов восприятия и описания этой социокультурной группы. Результаты предлагаемой диссертационной работы могут стимулировать дальнейшие исследования в области истории культуры повседневности России в целом, способствуя их расширению и углублению, уточнению методологии социокультурного анализа повседневности. Фактический и аналитический материал исследования может быть применен при подготовке общих и специальных курсов лекций и семинарских занятий по истории и теории культуры России; при написании учебных пособий для

зо студентов гуманитарных вузов и обобщающих монографических работ, посвященных культуре России второй половины XIX века;

Апробация исследования. Основные идеи и научные результаты исследования, а так же отдельные материалы, содержащиеся в диссертации, нашли свое отражение в публикациях автора, тезисах выступлений и докладах на ряде научных конференций ("Человек в культуре массовых коммуникаций": Научная конференция выпускников и слушателей Института европейских культур, 2003, РГГУ, Москва; 'Тело и культура": Межвузовская научная конференция, 2004, РГГУ, Москва). Текст диссертации обсужден на заседаниях кафедры истории и теории культуры Российского государственного гуманитарного университета.

Структура диссертации состоит из Введения, где определяется новизна и практическая значимость проведенного исследования, намечаются цели, задачи, объект и предмет диссертационной работы, характеризуются методологические подходы, дается обзор использованных источников и исследовательской литературы, привлекавшейся в ходе работы; трех глав; Заключения, где отмечаются основные результаты исследования; Приложений и списка использованных источников и литературы.

В первой главе - Русский "агон" XIX века - рассматривается происхождение разночинской субкультуры на фоне борьбы культурных элит в России XIX века. Во второй главе - Разночинный интеллигент как социокультурный тип второй половины XIX века: штрихи к портрету — предпринят углубленный анализ нового стиля поведения разночинных интеллигентов, который из способа самоидентификации превратился в способ демонстративной репрезентации. "Творческая" особенность повседневной культуры разночинного интеллигента представлена в третьей главе — "Литература жизнестроения": сотворение реальности во второй половине XIX века,, где прослеживается тенденция взаимодействия литературы с действительностью.

Борьба культурных элит в России XIX века

Наиболее противоречивыми и динамичными в истории русской культуры можно считать "смутные" и "переходные" периоды истории. На этих этапах смены культурных парадигм, когда идет непрекращающаяся и непримиримая полемика о значениях и смыслах между прежними и вновь зарождающимися идеями, на первый план выходит соревновательный аспект, своеобразная борьба за приоритеты. В такого рода "эпохи скачков"1 "старина" и "новизна" демонстрируют взаимную враждебность и несовместимость.

В этой связи, представляется возможным, рассматривать подобные этапы истории с помощью такой обобщенной категории как "агон", под которым в данном случае понимается механизм взаимодействия субкультур, противоборство различных субъектов. Агон, как теоретическая категория, позволяет по-новому представить культуру переходных эпох, динамику культурного процесса, приобретающую в этом случае новый творческий импульс. В результате такого рода культурных конфликтов рождаются новые явления культуры.

В античной культуре агон (греч.: борьба, состязание, собрание), играл едва ли не определяющую роль в жизни общества, оказывая огромное влияние на развитие всех его сторон, выступая в роли основного культурного конфигуратора и предельного механизма, связанного с формированием ментальности, идеологических форм взаимодействия и культурного целого 3. Агон выступал той ключевой категорией, которая позволяла сформироваться специфике самой древнегреческой культуры. Культурный переворот в Древней Греции VIII - V вв. до н. э. был, так же, во многом "обязан" агону, в результате которого произошло рождение целого ряда новых явлений культуры.

Восприятие жизни как постоянного агона и проникновение духа соревновательности в различные сферы культурной жизни, привело к перенесению соревнования в интеллектуальную сферу древнегреческого общества. Понятие "агон" начинает применяться относительно состязаний "в речах и мудрости". Такого рода полемика, столкновение взглядов и мнений, способствуют возникновению искусства спора или эристики4. Аристотель под "искусством спора" понимал своеобразный агон, при котором творческая состязательность перерастала в сферу, где традиционные представления сменяются "неклассическими критериями", где на первый план соревнования выходит практическая способность оратора или мыслителя убедить других5.

В одном из своих значений - «собрание», предполагающем общественную направленность и публичность «состязания», понятие «агон» позволяет широко репрезентировать различные повседневные практики противостоящих субъектов (например, применительно к русской культуре, разночинской и дворянской субкультур). Кроме того, "агон" как некая метафора может быть с определенной долей условности экстраполировано на русский контекст и использовано как методологически сущностное понятие при изучении противоречивых и переходных периодов в русской культуре. Таким этапам развития были присущи споры о понятиях и "словах", стремление к самоутверждению, отталкивание от традиционных ценностей в содержании и от традиционных канонов в форме. Такого рода "соревнования" за первенство и правоту стали непременным элементом переломных моментов в истории культуры России.

Можно предположить, что христианизация Руси началась с диспута: легендарное "испытание вер" перед лицом князя Владимира, описанное в "Повести временных лет", представляет собой один из первых примеров такого рода состязания6. Споры стали непременным элементом русской культуры XVII века. На протяжении всего "бунташного века" имел место принцип диспута, существовал особый жанр "прения", а всевозможные устные и письменные учено-философские споры были вполне реальным событием. Самым известным и трагическим по своим последствиям было знаменитое "прение о вере" в Грановитой палате 1682 г. Помимо этого обсуждалась сама идея диспута. Считалось, что "состязание - это игра "острых разумом"" . Идея спора в XVII веке реформировала и реальные споры. В.О. Ключевский полагал, что она породила русское меценатство8. Один из первых меценатов, Федор Ртищев, содержал "дом беседы", где "старался удержать староверов и никониан в области богословской мысли, книжного спора, не допуская их до церковного раздора, устраивал в своем доме прения"9. Таким образом, состязательная культура (курсив мой. — М.Д.), внутри которой спорили и авторы и культурные аксиомы "вошла в плоть культуры «бунташного века»"10.

Не менее яркими примерами "состязаний" в русской культуре, помимо "прений о вере", являлись литературные споры в середине XVIII - XIX вв. В этих спорах, кроме "состязания" старого и нового мировоззрения, выделился новый аспект. Вторая половина XVIII века, а именно 1740-е - начало 1750-х гг., проходит под знаком необычайно напряженной "литературной войны"11 сына священника В. Тредиаковского и дворянина А. Сумарокова. Вместо литературного спора, в ходе которого в негативной, полемической форме отрабатывались программные установки, определяющие направления литературного развития, эта "война" имела характер борьбы за утверждения социальных ролей12. Желание вступить в этот спор имело различные мотивации: полного амбиций поповича Тредиаковского подталкивала социальная дезадаптация, дворянина Сумарокова - желание утвердить право писателя на определенный учительский статус. Эта литературная битва закончилась печально для Тредиаковского: он был отвергнут элитарным обществом; Сумароков, наоборот, стяжал сразу три амплуа: русского Буало, Расина и Мольера.

class2 Разночинный интеллигент как социокультурный тип второй половины

XIX века: штрихи к портрету class2

Разночинная интеллигенция как социокультурная группа

В 1831 году П.Я. Чаадаев в послании к А.С. Пушкину писал о своем "предчувствии" появления "нового человека":

"смутное сознание говорит мне, что скоро придет человек, имеющий принести нам истину времени. Быть может, на первых порах это будет нечто, подобное той политической религии, которую в настоящее время проповедует Сен-Симон в Париже, или тому католицизму нового рода, который несколько смелых священников пытаются поставить на место прежнего, освященного временем. ... Не все ли равно, так или иначе, будет пущено в ход движение, имеющее завершить судьбы рода человеческого?"1

Действительно, уже в культуре 30 - 40-х годов XIX века становится заметной роль "новой интеллигенции", яркими представителями которой были М.П. Погодин, Н.И. Надеждин, братья Полевые, В.Г. Белинский, братья Боткины и другие. К середине века начинает формироваться значительный пласт особой культуры разночинной интеллигенции.

Появление этого нового культурного типа нашло свое отражение и в литературных произведениях, в частности в различных произведениях о "новых людях", антинигилистических романах о "героях-деятелях" и "практических деятелях". В своем романе "Некуда" Н.С. Лесков (1864), описывая общество провинциального города, на фоне которого происходят события, отмечает: капитала и плебейство, но из него произошло еще небывалое дотоле выделение так называемых в то время новых людей (курсив мой. — М.Д.). Выделение этого ассортимента почти одновременно происходило из весьма различных слоев провинциального общества. Сюда попадали некоторые молодые дворяне, семинаристы, учители уездные, учители домашние, чиновники самых различных ведомств и даже духовенство" .

Кроме того, "едва ли не ранее прочих и не сильнее прочих в это новое выделение вошли молодые учители, уездные и домашние; за ними несколько позже и несколько слабее чиновники, затем еще моментом позже, зато с неудержимым стремлением сюда ринулись семинаристы. Молодое дворянство шло еще позже и нерешительнее; духовенство сепарировалось только в очень небольшом числе своих представителей"4.

Таким образом, внутри группы "людей разных чинов" начинает выкристаллизовываться новый культурный тип.

До 40-х годов XIX века разночинцы принадлежали к служилому классу и становились, как правило, государственными чиновниками. В этот период для безродного человека с образованием карьера чиновника являлась одной из самых почетных и выгодных. Поэтому, большинство выпускников гимназий и университетов из среды разночинцев пытаются найти место в различных чиновных департаментах. Типичный путь разночинца описан Н.С. Лесковым все в том же романе "Некуда". Один из героев романа - Вязмитинов, "сын писца из губернского правления; воспитывался в училище детей канцелярских служителей, потом в числе двух лучших учеников был определен в четвертый класс гимназии, оттуда в университет, и, наконец, попал на место учителя истории и географии при трехклассном уездном училище"5.

К середине XIX века, наравне с чиновничьей карьерой, появляются и другие возможности независимого существования разночинца. Обычным делом для него становится место гувернера и репетитора, дающего уроки по разным частным домам. С дальнейшим развитием издательского дела и с ростом популярности и влияния "толстых" журналов ("Библиотека для чтения", "Отечественные записки", "Современник", "Русское Слово", сатирический еженедельник "Искра") появляются желанные вакансии журналистов, редакторов и переводчиков. Кроме того, черновая журнальная работа: обзоры, статьи, переводы, становятся, пусть слабым, но источником существования для человека с университетским дипломом из малообеспеченной и не родовитой семьи. Армия "работников пера" состояла не только из тех, кто имел "литературное имя", но и из массы незаметных "сотрудников печати". Редакторы, корреспонденты, репортеры, обозреватели, библиографы, рецензенты, переводчики, составители энциклопедических словарей и т.д. Петербургская перепись 1869 г. учла 302 писателя, журналиста, переводчика и издателя, в том числе из них 40 женщин. Несколько позже, в Москве, по переписи 1882 г. литераторов, корреспондентов, редакторов, переводчиков и прочих было зарегистрировано 220 человек, из них 54 женщины. В последующих петербургских переписях отмечается рост лиц свободных профессий: 1881 г. - 334 мужчины и 72 женщины; 1890 г. - 443 мужчины и 65 женщин; в 1900 г. - 523 мужчины и 171 женщина. По всеобщей переписи 1897 г. ученых и литераторов насчитано 3296 человек на всю империю. Эти цифры, по мнению исследователей, соответствовали числу тех, "кто считал литературу и науку своим главным занятием" . В 1860-е гг. наблюдается прилив в периодическую печать корреспондентов из провинции. По свидетельствам современников, появляется своеобразная "литературная богема 1860-х гг." в основном состоящая из разночинцев. Пример типичной карьеры разночинца приводится в донесениях агентов III Отделения, наблюдавших за сотрудниками различных популярных в те годы журналов: "проживающий в Петербурге уроженец Херсонской губернии, отставной коллежский секретарь Михаил Михайлович Степановский, родом малоросс, воспитывался в Киевской духовной семинарии и по окончании курса в оной, служил некоторое время в Канцелярии Черниговского губернатора"9. Переселившись в Петербург, Степановский становиться сотрудником различных журналов и газет ("Искра", "Гудок", "Заноза"). Для этих изданий он пишет различные статьи "обличительно -юмористического содержания"10. Сходный жизненный путь прошли многие "властелины дум" поколения 1860-х гг., представители разночинной интеллигенции второй половины XIX века: В.Г. Белинский, Н.Г. Чернышевский и Н.А. Добролюбов. Похожей была судьба известных критиков "второго плана" М.А. Антоновича, Г.Е. Благосветлова и В.А. Зайцева. Дети священнослужителей и мелких чиновников после учебы в духовной семинарии и университете, а так же нескольких лет преподавания, становятся сотрудниками ведущих "толстых" журналов ("Современник", "Русское Слово" и др.), зарабатывая на жизнь литературным трудом. Оплата за литературный труд была различной и зависела от известности автора, размеров издания, вида выполняемой работы. Так крупные писатели 50 - 70-х гг. XIX века получали за авторский лист: И.А. Гончаров и Ф.М. Достоевский - 200 руб., А.Ф. Писемский - 265 руб., А.Н. Островский — 150-175 руб., М.Е. Салтыков - Щедрин - 100-125 руб., В.А. Слепцов — 125 руб., Глеб Успенский - 120 руб., Н.А. Некрасов - 75 коп. за строчку, другие поэты - 50 коп. за строчку. Дороже всех оплачивались произведения И.С. Тургенева (300-400 руб. в 1850 - 60 -е гг. и 600 руб. в 1870-е гг.) и Л.Н. Толстого (300 руб. за лист за "Войну и мир" и 600 руб. в 1870-е гг.)11. Другие писатели получали около 75

class3 Литература жизнестроения":сотворение реальности во второй половине XIX века

class3

Русская литература и критика во второй половине XIX века: "особые взаимоотношения

В 1905 г. в предисловии к первому английскому изданию курса лекций "Русская литература. Идеал и действительность" П.А. Кропоткин писал: "за исключением немногих лет перед и вслед за освобождением крестьян, у нас не было политической жизни, и русский народ был лишен возможности принимать какое - либо активное участие в деле созидания институций родной страны. Вследствие этого лучшие умы страны прибегали к поэме, повести, сатире или литературной критике как к средствам для выражения своих воззрений на национальную жизнь, своих нужд и своих идеалов"1.

В связи с этим, каждому желающему ознакомиться с политическими, экономическими, социальными идеалами России, с надеждами русского общества, Кропоткин рекомендовал обращаться не к официальным изданиям и передовым статьям газет, а к литературным произведениям. Именно изящная литература во всех своих проявлениях (в поэзии, повести и драме), касалась почти всех актуальных для русского человека социально - политических вопросов, которые в других странах трактовались в основном в журналистике и крайне редко находили себе выражение в области литературы

Цит. по: Кропоткин П.А. Русская литература. Идеал и действительность. М, 2003. С. 4. и искусства. "Ни в какой иной стране литература не занимает такого влиятельного положения, как в России" , - продолжал свою мысль Кропоткин. Именно в России литература, по его словам, оказывала глубокое и непосредственное влияние на интеллектуальное развитие ряда поколений.

Действительно, на всем протяжении XIX века "слово в России всегда стремилось стать и становилось делом, событием общественной, политической жизни, актом гражданского мужества"3. Эта одна из важнейших особенностей классической литературы является ключевой для понимания ее особой роли в истории российского общества XIX века.

Исторически сложилось, что для русского социума, лишенного возможностей социальной свободы, поставленного в жесткие социально-политические условия существования, именно литература выполняла миссию сразу нескольких составляющих культуры одновременно: философии, социальных наук, публицистики, общественно-политической деятельности (неправительственного и оппозиционного характера). За счет способности метафорически, иносказательно говорить о том, о чем нельзя было сказать буквально, литература непосредственно служила гласности в обществе, в своей основе лишенном голоса. В течение долгого времени литература была синонимом культуры и своеобразным инструментом преодоления различных нормативных границ (социальных, этикетных, нравственных). По словам А.И. Герцена, "у народа, лишенного общественной свободы, литература — единственная трибуна, с высоты которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести"4. Влияние литературы в такого рода обществе приобретает размеры, "давно утраченные другими странами Европы"5. Для русского образованного общества XIX века литература становится главной, ведущей формой общественного сознания: "в наше время нет ораторов, и перо составляет все"6, верно подметил эту тенденцию В.Г. Белинский в своем письме к Н.А. Краевскому. Русская классическая литература то и дело "выходила за свои пределы"7, возлагая на себя миссию смежных явлений культуры и выступая как средство реализации философской, религиозной, политической, нравственной мысли и художественной изобразительности и т.д. Такое центральное положение явилось следствием способности литературы аккумулировать в себе все разнообразие русской культуры, а по силе влияния, оказываемого на общество, мыслилось в одном ряду с оппонентами власти. "Два царя у нас: Николай II и Лев Толстой", - писал в своем дневнике 29 мая 1901т. А.Суворин,- "кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой, несомненно, колеблет трон Николая II и его династии" .

Необходимо отметить, что литературоцентристские тенденции в русской культуре стали появляться с момента возникновения института светской письменности9. Сакральное отношение к слову, особый статус писателя как "властителя дум" и пророка, также способствовали их формированию. Издревле в русской культуре слову и всему, что с ним было связано, придавался особый посреднический статус "срединного слоя"1 , обеспечивавшего коммуникацию между Богом и человеком. Также, особо высоким был авторитет и культ книжника, основной функцией которого считалось "высвобождение слова", "отнятия бессловесия"11. "Сказать" и "сотворить" воспринимались едва ли не как тождественные понятия. Книжник тем самым "творил" человека. Не случайно, в памятниках древнерусской письменности понятие "творец" это и Бог, творящий словом мир, и, воспевающий этот процесс, поэт1 . Возникновение подобного феномена культуры исследователи соотносят с образовавшимся в период секуляризации культуры во время петровских реформ феноменом "светской святости". Это явление постепенно вытеснило в массовом сознании "святость церковную". Поэт стал сакральной фигурой и начал претендовать на звание учителя и наставника.

Кроме того, текстоцентризм русской культуры опирался на еще более раннюю традицию, в соответствии с которой обожествлению подвергался не только текст, но и алфавит, буквы которого представляли собой символическую фиксацию доминирующих социальных и культурных позиций. Писатель в этом случае выступал не только как создатель текста, но, прежде всего, как передатчик и носитель высшей истины. В поле традиционных представлений книга, как и икона, имела статус духовного авторитета и руководителя. "Книга - не вещь", писал Панченко, - "это своего рода неотчуждаемое имущество. Не столько человек владеет книгой, сколько книга владеет человеком" 14.

В XVIII веке светская культура во многом продолжала воспроизводить стереотипы русской церковной культуры. Это нашло свое отражение в учительском пафосе русской классической литературы этого времени ив сакрализации образа поэта, наделенного в культурном сознании эпохи чертами пророка и "властителя дум". По этой причине авторитетность художественного текста была напрямую связана с личностью автора. Не случайно, еще в XVII веке, когда терминология писательского труда еще не установилась, по отношению к сочинителю в ходу были различные самоназвания: "учитель", "трудник слова"1 .

В конце XVIII - начале XIX века с началом зарождения разночинной интеллигенции престиж писательской деятельности становится значительно выше (для представителей дворянского сословия такой род занятий был не столь привлекательным. - М.Д.). Отсутствие сословного и экономического капитала легко преобразовывалось в капитал социальный. Письменное слово приобрело возможность подтверждать статус реальности, как культурной, так и социальной. Для разночинца литература выполнила функции легитимации его нового статуса, а также ускоренного воспитания и образования. Кроме того, литература в русском обществе становилась не только инструментом просвещения. Во многом она являлась инструментом преображения унаследованного порядка бытия. Она воспринималась как инструмент воплощения утопии, а сам литератор - в роли "творца, стоящего при дверях царства справедливости и нравственности"16.

Похожие диссертации на Культура повседневности русской разночинной интеллигенции во второй половине XIX века (Соотношение "идеального" и "реального")

Франция и французы в восприятии русской интеллигенции второй половины XIX в.Лазновская Галина Юрьевна

Формирование учительской интеллигенции во второй половине XIX - начале XX в. как фактор социокультурного развития российской провинции : на примере Мордовского краяБаршова, Оксана Анатольевна

Гуманизм в европейской и русской культуре второй половины XIX векаШульгин Николай Иванович

Образ чиновничества в России и во Франции во второй половине XIX векаБорисенок Татьяна Владимировна

Феноменология смертной казни в России первой половины XIX века: культурологический аспектИвашкевич Татьяна Федоровна

Романтическое начало в культуре и в русской музыке первой половины XIX векаШевчук Маина Алексеевна

Французы и русские в конце XVIII - первой половине XIX века: динамика взаимовосприятия культур Куфен Елена Александровна

Религиозная музыкальная культура провинции России второй половины XIX века: формирование и трансляция в Костромской губернии Дергунова Светлана Николаевна

Русская художественная колония в Италии как феномен культурных связей России и Европы первой половины XIX векаКаштанова Елена Владимировна

Феномен дворянской культуры в России XVIII - первой половины XIX веков Попиков Денис Станиславович