Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Общество и публичная власть в Осетии в дороссийский период
I .Власть старейшин 27
2. Власть народных собраний 41
Глава II. Процесс присоединения Осетии к Российской Империи и его правовое оформление
1. Начальный этап присоединения 54
2. Этап интеграции Северной Осетии в состав Российской Империи 60
Глава III. Правовое регулирование отношений между государственной властью и религиозными объединениями в Северной Осетии
1. Правовое положение православной церкви 66
2. Правовое положение мусульманских общин 80
Глава IV. Развитие исполнительной власти в Северной Осетии
1. Органы государственного управления 85
2. Органы осетинского самоуправления 102
Глава V. Развитие государственной судебной власти в Северной Осетии
1. Государственные судебные органы 110
2. Органы осетинской обычной юстиции 130
Глава VI. Особенности системы правового регулирования в Северной Осетии
1. Обычное право 134
2. Особенности применения общероссийского права 146
Заключение 156
Библиография 159
- Этап интеграции Северной Осетии в состав Российской Империи
- Правовое положение мусульманских общин
- Органы государственного управления
- Государственные судебные органы
Введение к работе
Актуальность темы диссертационного исследования. В настоящее время у каждого из народов России наблюдается подъем интереса к своей национальной истории, самобытности, языку. Естественно, что анализ прошлого позволяет строить настоящее и будущее каждой нации в одной большой семье народов России. Фундаментом такого развития должна стать грамотная государственная политика в отношении каждого народа, учитывающая его историю, менталитет и традиции. Сохранение и полноценное развитие всех народов России невозможно без всестороннего обзора истории отношений регионов и центра; такие взаимоотношения всегда определяли форму государственного единства России.
Изначально Северный Кавказ в составе Российского государства являлся регионом с присущей только ему спецификой в управлении. Поэтому в целях оптимизации государственного строительства и совершенствования взаимоотношений федеральных органов власти с органами власти Северной Осетии, решения многочисленных актуальных проблем в данных отношениях обращение к историческому опыту является не только желательным и полезным, но и необходимым.
Тема диссертационного исследования значима и потому, что Северная Осетия на Кавказе всегда была своеобразным регионом; особенную актуальность данной работе придает то, что на всем Северном Кавказе только среди осетин христианство укоренилось в более или менее устойчивом виде, и республика Северная Осетия-Алания на сегодня считается преимущественно православной.
Объект и предмет исследования. Объектом исследования является процесс государственно-правового становления и развития Северной Осетии в рамках Российской Империи как ее неотъемлемой части, начиная с конца XVIII и до начала XX в.
Предметом исследования выступает комплекс правовых отношений, связанных главным образом с системой государственного управления и самоуправления в Северной Осетии с конца XVIII до начала XX в., а также особенности системы правового регулирования в Северной Осетии.
Северная Осетия на момент присоединения к России состояла из четырех племен, которые русские источники того времени по территориальному принципу их расположения называли обществами: Куртатинское, Тагаурское, Алагирское и Дигорское. В первой половине XIX в. произошел первый раздел Осетии - историческая область Туалта вместе с обществами южного склона вошла в состав Грузии (с 1846 г. - Тифлисской губернии). Северная Осетия вошла в состав Кавказской губернии (с 1847 г. Ставропольской). И хотя осетины Северной и Южной Осетии - один народ, говорящий на одном языке и имеющий одни обычаи и традиции, представляется, что в настоящей работе правомерно употреблять название «Северная Осетия» по отношению не только к современной, но и к исследуемой эпохе.
Хронологические рамки данной диссертационной работы охватывают период с конца XVIII и до начала XX в. Выбор именно этого временного промежутка обусловлен тем, что с конца XVIII и до начала XX в. усиленно велось административное обустройство Северной Осетии. Оно проходило постепенно, варьируясь от невмешательства на первых порах в самоуправление осетин, их этническую самоорганизацию, до полной централизации власти и приведения всей государственно-правовой деятельности на Кавказе, и в Северной Осетии в частности, в соответствие с общими законами Российской Империи.
Степень научной разработанности проблемы. Глубокое изучение вопросов, касающихся осетинского быта, основ самоуправления и юридических обычаев, стало возможным благодаря фундаментальным трудам первых исследовавших жизнь осетин историков права XIX в., таких как В.Б.
Пфаф, Ф.И. Леонтович, М.М. Ковалевский и др. В их исследованиях достаточно подробно описаны элементы публичной власти дореформенной Осетии - старейшины, народные собрания (ныхасы), однако детального освещения они не получили в силу того, что авторы видели те стороны осетинского быта, которые были наиболее очевидными (например, В.Б. Пфаф описывал лишь общесельский ныхас, не упоминая о ныхасе общефамильном, что не означало того, что последний не существовал). Изучение этих институтов продолжили советские историки и этнографы: З.Н. Ванети, З.Д. Гаглойти, А.Х. Магометов и др.2 Из современных исследователей наиболее развернуто изучены институты старейшин и народных собраний в трудах Е.И. Кобахидзе. Однако указанные работы не выявляют всю иерархию власти в дореформенной Осетии и не показывают соотношения всех элементов публичной власти; эти труды в большей степени носят этнографический характер.
Проблема присоединения Осетии к России - одна из наиболее изученных в осетинской историографии. Она впервые была поставлена Г.А. Кокиевым, и ее в той или иной форме в своих трудах затрагивали многие историки, посвятившие исследования осетинам. Подробно вхождение Осетии в Россию освещено в трудах М.М. Блиева. Однако во всех этих исследованиях есть тенденция привязать вхождение Осетии в состав Российской Империи к прошению осетинского посольства, поданному в 1774 г. астраханскому губернатору, которое считается основным документом, обозначившим присоединение. В настоящей работе предпринята попытка оспорить этот тезис.
Христианизация осетин как часть процесса присоединения к России в осетинской историографии также описана достаточно подробно и дореволюционными историками, и советскими.5 Однако авторами, касавшимися вопроса миссионерства в Осетии, правовой аспект этой деятельности детально не рассматривался.
Становление российской администрации на Кавказе, и в частности в Северной Осетии, проанализировано в работах Н.С. Киняпиной, З.М. Блиевой, Е.И. Кобахидзе и др.6 Авторами подробно рассматривается процесс развития здесь властных учреждений, анализируется деятельность кавказских администраторов, однако данные исследования носят в основном исторический, а не историко-правовой характер.
Таким образом, оценивая в целом историографию проблемы, следует признать наличие большого числа работ, в которых в известном объеме затрагиваются отдельные стороны темы диссертационного исследования. Мо никто из вышеперечисленных авторов не ставил перед собой задачу выявить особенности государственно-правового положения Северной Осетии в составе Российской Империи и объяснить их.
Цель и задачи исследования. Учитывая степень изученности данной темы и необходимость ее дальнейшей разработки, цель данного диссертационного исследования заключается в том, чтобы на основе системного изучения и обобщения соответствующей научной литературы и правовых норм законодательства осуществить анализ государственно-правового положения Северной Осетии в указанный исторический период, выявив особенности этого положения.
Достижение данной цели осуществляется посредством решения следующих теоретических задач, образующих проблемное пространство данного диссертационного исследования:
- изучение системы органов публичной власти Осетии до ее вхождения в Россию, взаимоотношений властных элементов друг с другом;
- исследование правового аспекта вхождения Осетии в состав Российской Империи;
- историко-правовой анализ миссионерской деятельности Русской православной церкви среди осетин;
- изучение развития исполнительной власти в Северной Осетии, анализ влияния российских государственно-правовых институтов на институты осетинской этнической самоорганизации;
- изучение развития судебной власти и ее взаимодействия с органами осетинской обычной юстиции;
- выявление особенностей правового регулирования в Северной Осетии и изучение границ применения обычного права после установления в крае российской администрации.
Методологическую основу диссертационной работы составляют такие методы историко-правовой науки, как логический, исторический, сравнительно-правовой, системный, нормативно-юридический.
Теоретическую базу исследования составили труды отечественных теоретиков и историков права: А.И. Королева, Д.И. Луковской, B.C. Нерсесянца, И.Ю. Козлихина, Ю.И. Гревцова, М. И. Байтина, А.В. Полякова, Е.В. Тимошиной и др.
Источниковедческая база диссертационного исследования включает в себя разнообразные виды опубликованных и неопубликованных материалов. Эти материалы можно разделить на несколько категорий.
Первую категорию источников, подвергнутых научному анализу, образуют нормативные акты центральных органов власти Российской Империи, касающиеся Осетии. Сюда относятся извлеченные из Полного собрания законов Российской Империи (ПСЗ) указы Императора и Сената, инструкции, правила, международные трактаты. Кроме того, использован такой источник информации об административной деятельности на Кавказе, и в Осетии в частности, как Акты, собранные Кавказской археографической комиссией (АКАК)в 1866-1904 гг.
Вторую категорию составляют архивные документы Центрального исторического архива республики Северная Осетия-Алания (ЦГИА РСО-Алании). Были использованы материалы фонда осетинской Ардонской духовной семинарии, фонда Дирекции народных училищ Терской области, фонда Терского областного правления, фонда Канцелярии начальника Терской области, личного фонда городского головы Владикавказа Г.В. Баева. Анализировались правила, уставы, справки, циркуляры и иные документы, касающиеся деятельности центральной и местной властей.
К третьей группе источников можно отнести работы первых дореволюционных историков права, оставивших разнообразный исторический, этнографический и юридический материал.8
К четвертой группе источников можно отнести составленные историками советского периода сборники документов, касающихся русско-осетинских отношений XVIII-ХЇХ вв.9
Пятую категорию источников, изученных и обобщенных в диссертации, составляет периодическая печать Терской области XIX в., где также содержатся материалы по истории местной судебной системы, о местных обычаях и государственном управлении и самоуправлении.10
Научная новизна работы состоит в том, что в ней осуществлено правовое исследование институтов публичной власти в дореформенной Осетии, показано развитие исполнительной и судебной властей в их взаимодействии с институтами этнической осетинской организации и обычной юстиции, а также рассмотрен правовой аспект процесса вхождения Осетии в состав России. Кроме того, впервые сделана попытка рассмотреть выявленные особенности государственно-правового положения Северной Осетии в составе Российской Империи среди других северокавказских регионов сквозь призму наиболее успешной на Кавказе христианизации осетин.
На этой базе сформулированы положения, выносимые на защиту:
1. В догосударственный период (т.е. до вхождения Осетии в состав Российской Империи) иерархия публичной власти в Осетии была такова: власть старейшин, власть народных собраний (ныхасов) и владельческая власть. Все эти три властных элемента осуществляли свои полномочия, ограничивая деятельность друг друга: это напоминает принцип сдержек и противовесов в государстве.
2. Догосударственное состояние Осетии не имело признаков вождества. Признаки, приближавшие первичное общество к государству, появились в осетинском обществе в процессе вхождения Осетии в Россию. Осетия в ходе интеграции в России перескочила целый этап в своем политогенезе.
3. «Прошение» осетинского посольства, поданное астраханскому губернатору в 1774 г., не может рассматриваться в качестве единственного и основного акта, первоначально свидетельствующего о присоединении Осетии к России; оно не имело характер документа, который устанавливал отношения между Осетией и Россией: в нем представители осетинских обществ выступали уже как российские подданные. Еще ранее процесс присоединения получил оформление в текстах присяг ряда влиятельных осетинских старшин на верность России. Эти присяги, как и «Прошение», не были международными договорами с российским правительством. Они могут рассматриваться скорее как коллективные заявления о вступлении в российское подданство. Присягнувшие осетины наделялись правами и обязанностями как подданные Империи (например, несли различные повинности в пользу государства, могли привлекаться на военную службу, пользоваться правом беспошлинной торговли и т.д.).
Становление и развитие российской администрации в Северной Осетии оказало воздействие на традиционные принципы и институты осетинской политической организации. Это, в частности, выразилось в постепенном ограничении принципов выборности (аульного старшины), а также принципов внесословности (условно говоря) и коллегиальности (сельских ныхасов), которые стали одним из звеньев сельской администрации. Однако центральная власть, понимая негативные для себя последствия, не пошла на полное упразднение институтов старейшин и народных собраний - они продолжали действовать в видоизмененной форме вплоть до 1917 г.
Правовое развитие Северной Осетии в составе Российской Империи проходило неравномерно. Передовые нормы европейского права (мировые суды и нотариат) сосуществовали с пережитками самодержавия и родовыми пережитками (даже после вхождения в Россию нередко действовал суд народного собрания, применялась очистительная присяга и т.д.).
Успех внедрения российских государственно-правовых порядков в Северной Осетии прежде всего объясняется единством православной веры русских и осетин. Благодаря процессу христианизации инкорпорация Северной Осетии в единое общее правовое поле России была проведена быстрее и полнее, чем в других регионах Северного Кавказа. Этим же объясняются особенности системы правового регулирования в Северной Осетии, отличавшие ее от других кавказских регионов: отсутствие шариата как источника права (следствие слабости мусульманского духовенства), которое определило большую роль народного обычая в осетинском обществе, нежели у других кавказских народов. Правовое регулирование в Северной Осетии осуществлялось преимущественно на основе российского законодательства, так как обычай в гораздо меньшей степени, чем шариат, сдерживал развитие российского позитивного права. Теоретическая и практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы в дальнейших исследованиях по истории республик Северного Кавказа, при чтении лекционных курсов и спецкурсов, ведении семинарских занятий у студентов юридических и исторических факультетов.
Апробация результатов диссертационного исследования. Диссертация обсуждена на кафедре теории и истории государства и права юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Важнейшие выводы и материалы диссертационного исследования опубликованы в двух научных статьях: «Административно-правовой аспект христианизации Осетии» (Правоведение. 2005. № 1), «Власть старейшин в Осетии в XV-XVIII веках» (Правоведение. 2005. № 5).
Структура работы обусловлена сочетанием хронологического и логического подходов. Диссертация состоит из введения, шести глав (двенадцати параграфов), заключения и библиографии.
Основное содержание работы
Во введении определены актуальность темы исследования, его объект и предмет, цель и задачи, хронологические границы, дан обзор историографии вопроса, охарактеризована источниковедческая база исследования, отражена научная новизна, сформулированы положения, выносимые на защиту, отмечена теоретическая и практическая значимость работы.
Первая глава «Общество и публичная власть в Осетии в дороссийский период» посвящена исследованию элементов публичной власти Осетии первой половины XVIII в. - старейшин и народных собраний (ныхасов).
В первом параграфе «Власть старейшин» раскрывается содержание важнейшего института осетинской традиционной саморегуляции - старейшин. Описывается их компетенция и сферы влияния, а также выводится иерархия самоуправляющихся осетинских объединений. Они по численности (возрастанию) и порядку уменьшения значимости в них фигуры старейшины располагались следующим образом:
1. Семья, возглавлявшаяся старейшим мужчиной, отцом - первичная социально-экономическая единица осетинского общества, в ней власть ее главы реализовывалась наиболее полно, лишь в некоторой степени сдерживаясь мнением семейного совета, куда входили все взрослые мужчины.
2. Двор, или большая семья - объединение нескольких родственных, совместно проживающих и ведущих общее хозяйство малых семей, возглавлявшееся старшим по возрасту членом, как правило, отцом. Здесь и глава семьи, и другие ее члены подчинялись старейшине двора, но общее собрание мужчин двора уже больше ограничивало его влияние, однако в целом права и обязанности главы двора дублировали права и обязанности главы семьи.
3. Патронимия - объединение нескольких родственных семей, выделившихся из семьи отца или деда, или дворов, возглавлявшееся старшим по возрасту членом. Она уже в меньшей степени, чем семья и двор, сохраняла хозяйственное единство, это объединение больше этническое. Управление патронимией являлось более сложным. Здесь органами самоуправления выступали совет старейшин и ныхас. Старейшина патронимии оказывал на старейшин дворов влияние, но наиболее важные вопросы оставались в компетенции ныхаса - институционально оформленного совета семей, входящих в патронимию.
4. Фамилия (род) - объединение нескольких родственных патронимии, возглавлявшееся старшим по возрасту членом. Фамилия -это союз этнический, где фигура старейшины уже формальная, гораздо большую роль в руководстве родом играл совет старейшин фамилии и фамильный ныхас.
5. Аул - объединение нескольких родственных патронимии, или же фамилия, живущая в ауле целиком (в этом случае старейшина фамилии и есть аульный старшина). Если аул был разнородным (т.е. территориальным объединением нескольких неродственных патронимии или фамилий), то он возглавлялся выборным старейшиной. Так как аул, даже в случае, если он был однородным (т.е. населенным членами одной фамилии), - союз больше территориальный, чем этнический, фигура старейшины здесь еще более формальная, и его почти полностью замещал совет старейшин аула и аульный ныхас.
Во втором параграфе «Власть народных собраний» раскрывается содержание другого института осетинского самоуправления - народного собрания (ныхаса). Пределы влияния ныхаса показывают, что он сдерживал авторитарное начало во власти старейшины, чем исключал развитие антидемократических тенденций в осетинском обществе. Здесь также говорится, что землевладельцы не имели прочной экономической базы, чем объяснялась недостаточно крепкая их власть. Старейшины и ныхасы, даже если они состояли из зависимых от владельца категорий населения, могли влиять на его решения, затрагивающие их интересы (например, продажа земли). В народном собрании землевладелец, как и зависимый крестьянин, имел только
один голос, поэтому в случае, например, земельных споров, они фактически выступали как совладельцы участка. Иерархия власти в дороссийской Осетии была такова: старейшина - народное собрание - землевладелец, которые осуществляли свои полномочия, ограничивая деятельность друг друга, то есть пределы влияния каждого элемента заканчивались там, где начинались полномочия другого. Это напоминает функционирование ветвей власти в государстве по принципу сдержек и противовесов.
В параграфе также говорится, что догосударственное состояние осетинского общества не содержит признаков вождества. Те признаки, которые приближали общество к государственно организованному и которые были присущи вождествам, не были присущи догосударственному состоянию Осетии исследуемого периода. Осетия в процессе интеграции в России перескочила целый этап в своем политогенезе.
Вторая глава «Процесс присоединения Осетии к Российской Империи» содержит обзор этапов присоединения и историко-правовой анализ основных документов, отражавших процесс вхождения Осетии в состав России.
В первом параграфе «Начальный этап присоединения» рассматриваются документы, свидетельствующие об интенсивно развивающихся русско-осетинских отношениях, начиная с первой половины XVIII в. Здесь подчеркивается, что первый этап вхождения Осетии в Россию имел место с появлением первых новообращенных осетин-христиан, начиная с 1745 г. -времени начала миссионерства Осетинской духовной комиссией. Осетины в своем большинстве воспринимали крещение как акт союза с Россией.
Во втором параграфе «Этап интеграции Северной Осетии в состав Российской Империи» рассматриваются основные документы, оформившие процесс вхождения Осетии в состав России: это тексты официальных присяг осетинских старшин на верность России, датированные более ранним временем, чем 1774 г. (официально принятая дата присоединения Осетии к России). Присягнувшие наделялись правами и обязанностями как российские подданные (могли призываться на службу, пользоваться беспошлинным проездом и т.д.). Позиция автора отличается от распространенной в осетинской историографии точки зрения, что основным документом, обозначившим присоединение, было прошение осетинского посольства, поданное астраханскому губернатору в 1774 г. Оно истолковывается как просьба осетин о включении в состав России. В диссертации подчеркивается, что это прошение содержит следующий пункт: «Как мы находимся под высочайшим ея императорского величества покровительством, то просим...», т.е. здесь осетинами уже констатируется российское подданство. Данный документ лишь закрепил указанное обстоятельство, как уже состоявшийся факт.
В третьей главе «Правовое регулирование отношений между государственной властью и религиозными объединениями в Северной Осетии» исследуется правовая сторона миссионерской деятельности Русской православной церкви в Осетии в XVIII-XIX вв.
В первом параграфе «Правовое положение православной церкви» показаны этапы христианизации осетин, начиная с деятельности Осетинской духовной комиссии, созданной в 1745 г. царским правительством. Проводится обзор документов, сопровождавших миссионерство. В параграфе отмечается, что христианизация осетин в процессе присоединения Осетии к России и после него была безусловно правильным политическим шагом как со стороны царских властей, так и со стороны лояльно настроенных к новой власти осетин. Принятие осетинами православной веры как фактор сближения Осетии с Россией отражено в официальных документах. Так, в Инструкции, данной Синодом Осетинской духовной комиссии, подчеркивалось, что «отправляется комиссия на сия святое дело не для насыщения алчбы в корыстолюбии, но для приобретения славы Божия и пользы Государства».13
Во втором параграфе «Правовое положение мусульманских общин» говорится о положении мусульман в Северной Осетии. Анализ документов, сопровождавших миссионерство, показывает, что политика христианизации в Осетии не носила репрессивного характера, она проводилась лояльными методами. Права осетин-мусульман соблюдались, в горских школах наряду с другими предметами преподавались «мусульманские законы для магометан».14 Однако властями преследовались случаи перехода крещенных осетин в мусульманство. К перешедшим нередко применялись крайние меры -принудительное выселение за пределы Осетии, однако в борьбе с ренегатством преобладали административные методы и меры морального воздействия.
Диссертант подчеркивает, что обращение в христианство стало для осетин одним из важнейших элементов добровольного вовлечения в государственное правовое поле России. При всей лояльной конфессиональной политике правительства исламские институты были чужеродны для государства, в котором церковь составляла часть государственного аппарата. Поэтому особенные усилия властей были направлены на процесс вовлечения и других народов Кавказа в процесс христианизации. Если бы эта деятельность имела успех, разумеется, ситуация на Кавказе могла быть более стабильной.
Четвертая глава «Развитие исполнительной власти в Северной Осетии» содержит анализ развития исполнительной власти в Северной Осетии и ее взаимодействия с традиционными институтами гражданского общества.
В первом параграфе «Органы государственного управления» рассмотрен процесс становления административной системы, его основные этапы. Административное строительство в Северной Осетии, как и на всем Кавказе, проходило усиленно на всем протяжении XIX в. В установлении царской администрации в Осетии прослеживается линия постепенности: от почти полного невмешательства в самоуправление осетин до полной централизации власти на всем Кавказе и вхождения Северной Осетии в общее правовое поле России. Северная Осетия как объект административного управления продолжала формироваться в течение XIX в. и как единое территориальное целое.
Во втором параграфе «Органы осетинского самоуправления» показаны трансформация традиционных народных институтов осетинской самоорганизации после установления российской администрации в регионе, а также взаимодействие власти с органами осетинского самоуправления. Автор полагает, что имело место именно «взаимодействие», так как власть, опасаясь негативных для себя последствий, не пошла на полное упразднение институтов старейшин и народных собраний в Осетии.
Старейшины и народные собрания в Северной Осетии, начиная с 30-х годов XIX в., превращаются в органы государственного управления. Северная Осетия с этого времени была разделена на сельские общества и приходы, а осетинские аулы становились одними из низовых административных уровней. «Положение о сельском (аульном) самоуправлении в Терской области» 1870 г. ввело законодательную регламентацию выборов аульного старшины, что всегда являлось внутренним делом аульных жителей; согласно пунктам Положения старшина должен был избираться на сельском сходе с участием не менее двух третей численного состава коренных жителей. Но администрация нарушала этот порядок и назначала в селениях, горских обществах и приходах так называемых правительственных старшин, игнорируя веками выработанный и подтвержденный законом принцип выборности сельского старейшины. Старшина теперь ставился на денежное довольствие и становился государственным служащим.
«Положение о сельских (аульных) обществах»16 также закрепило традиционный коллегиальный орган самоуправления - сельский ныхас (теперь он назывался «сельский сход»). Он постепенно становится звеном сельской низовой администрации, возглавляемым сельским старшиной. Так как новая власть опиралась на осетинских землевладельцев, то со временем они начали играть доминирующую роль в сельских сходах, их мнение оказывалось решающим. Так игнорировался еще один многовековой принцип -внесословности ныхаса.
Традиционные начала самоорганизации, общественные институты, хотя и в видоизмененном виде, продолжали существовать. Государство не вмешивалось в семейно-родственные отношения осетин, поэтому трансформация не коснулась старейшин и ныхасов родственных объединений -они функционировали в прежнем, традиционном режиме; изменились функции аульного ныхаса и аульного старейшины.
Пятая глава «Развитие государственной судебной власти в Северной Осетии» содержит исследование становления судебной власти в Северной Осетии, ее воздействия на органы обычной осетинской юстиции и взаимодействия с ними.
Первый параграф «Государственные судебные органы» содержит изучение становления и развития государственных судебных учреждений в Северной Осетии. Они также развивались по принципу постепенности: в первое время осетины пользовались большой самостоятельностью в решении собственных судебных тяжб. Постоянно действующих судебных органов до середины XIX в. в Осетии не было, и правосудие в осетинских обществах осуществлялось в основном традиционными осетинскими судами и частично ныхасами. Все военные чины также были наделены судебными полномочиями и иногда разбирали жалобы местных жителей по их просьбе.
Первым серьезным шагом становления судебной власти в Осетии стало открытие во Владикавказе в июле 1828 г. Владикавказского инородного суда для осетин и ингушей; моделью для его создания послужил Временный суд, открытый в 1822 г. в Кабарде. Правила для Владикавказского суда полностью повторяли правила, составленные для суда Кабардинского - «Наставление Временному Суду, учрежденному в Кабарде, для разбора дел между
кабардинцами впредь до издания особенных правил».17 Диссертант обращает внимание на то, что распространение на все три суда одних правил свидетельствовало об игнорировании властями того факта, что Северная Осетия в отличие от этих двух регионов была исламизирована частично, также и обычные нормы у данных кавказских народов существенно различались.
Согласно «Наставлению», данным судом разбирались гражданские дела инородцев; здесь же было указание решать эти дела по адату, но приспосабливать по возможности решения к российскому законодательству; уголовные же дела разбирались военными судами в соответствии с российским законодательством.
В 1830 г. Владикавказский инородный суд был реорганизован в окружной. В результате в корне изменилось судебное разбирательство. Дела уже рассматривали в соответствии с российским законодательством европейских губерний; теперь и уголовные дела находились в компетенции окружного суда. Согласно указу «О штате Владикавказского окружного суда» горцы занимали в нем лишь два места в лице депутатов с совещательными голосами. В 1836 г. суд был упразднен как лишняя инстанция. Осетины редко обращались в этот суд для разбора дел - это было следствием слишком поспешного перехода па общероссийскую законодательную базу.
В 1847 г. наместником был вновь учрежден Владикавказский народный суд для горских народов, входящих в состав Владикавказского военного округа, где разбирательство «тяжебных дел кровомщения» основывалось «на обычаях и законах давности, сохранившихся в преданиях»; также народные суды имелись и в приставствах.19
В 1858 г. вместо народных судов, действовавших прежде в каждом из подведомственных Владикавказскому коменданту приставств, учреждался окружной народный суд; помощникам окружного начальника по участкам предоставлялось право судебного разбирательства и вынесения окончательного решения по поводу лишь немногочисленных словесных жалоб. Здесь также создавалась видимость сохранения традиционной судебной процедуры (например, при вынесении приговоров за проступки, требующие по осетинскому обычаю наложения штрафа в сумме до 15 руб. серебром, было необходимым присутствие трех старшин, обладавших, однако, лишь совещательным голосом).
Положения судебной реформы 1864 г. были перенесены на судебную систему Северного Кавказа постепенно, с учетом специфики края. В изданных в 1870 г. «Правилах» для горских словесных судов устанавливалось, что «возникающие между горцами дела, рассматриваемые Горским Словесным судом», будут находиться в компетенции данного суда «впредь до полного введения судебных уставов 20 ноября 1864 года».20 Словесные суды решали дела на основании местных обычаев, и «только по таким делам, для которых обычай не сложился» руководствовались общими законами Империи." В этом они повторяли Волостные суды русской деревни, созданные по положению от 19 февраля 1861 г.22 В Правилах наглядно показаны границы применения обычного права: «При решении дел уголовных Суд определяет по совести -степень виновности обвиняемого, по обычаю - количество вознаграждения, следующего потерпевшему от преступления, и по закону - следующее виновному наказание».23
Проводя даже краткое сравнение горских словесных судов с волостными судами русской деревни нельзя не заметить общие черты: доминирующий источник права в обоих учреждениях народный обычай, примерно одинаковый порядок их формирования, применение обычая не только при решении конкретных дел, но и в процессе судопроизводства (в волостном суде практиковалась «божба», в горском - присяга и т.д.). Однако тот факт, что в волостном суде председателем суда был один из судей-крестьян («свой» для
крестьян), которого утверждал земский начальник, а в словесном суде председательствовал российский чиновник, говорит о большей самостоятельности русских крестьян, чем осетинских сельских жителей, в решении собственных судебных тяжб. И если правительством лишь негласно предполагалось, что в горском суде народный обычай (адат) может вольно трактоваться судьями, то волостные суды законодательно наделялись таким правом. Сенат решениями 1891 и 1896 гг. дал право волостным судам подтверждать или опровергать существование у крестьян того или иного обычая; волостной суд фактически получил право творить правовые нормы.
Слишком большой, на взгляд правительства, объем народной самостоятельности в решении внутренних судебных тяжб и необходимость распространить полностью положения судебной реформы 1864 г. на Северную Осетию, привели к тому, что в 1871 г. Государственный совет ввел во Владикавказском округе действие судебных уставов России после упразднения Владикавказского горского словесного суда. С этого времени открывались Владикавказский окружной суд с прокурорским надзором, судебные мировые участки, нотариальные архивы и конторы. На весь округ был учрежден один мировой судья в слободе Алагир, и только в 1897 г. открыли новый участок во Владикавказе. Председатель мирового округа назначался, а не избирался.
Даже вводя мировые учреждения, власти, понимая специфику края, признавали, что «положение в Осетии мировых судей на первых порах, по местным обстоятельствам, будет совершенно исключительное и ни в каком случае не может быть подведено под общую для всех остальных частей России норму. Этим судьям еще долго придется руководствоваться коренными осетинскими обычаями, преимущественно в судопроизводстве и гражданском праве».
Таким образом, правовое развитие Северной Осетии в составе России проходило крайне неравномерно. Передовые нормы европейского права (например, мировые суды и нотариат) сосуществовали с пережитками самодержавия и с родоплеменными пережитками (даже после вхождения в Россию нередко действовал суд ныхаса, применялась очистительная присяга и т.д.).
Второй параграф «Органы осетинской обычной юстиции» показывает пределы осетинской народной самостоятельности в этой сфере после трансформации, а затем исчезновения обычного суда осетин. По мере развития в Северной Осетии российской администрации и судебных учреждений, осетины все реже прибегали к помощи третейского суда - классического органа обычной юстиции осетин, что привело к его отмиранию. Свою роль в этом сыграло и принципиально различное понимание вины и ответственности русскими и осетинами; кроме того, третейский суд руководствовался в своих решениях принципом неразделенности гражданско-правовой и уголовно-правовой ответственности, что вряд ли устраивало власть.
На сельском уровне традиционная судебная система частично сохранялась - 30 сентября 1870 г. кавказским наместником было утверждено «Положение о сельских (аульных) обществах в горском населении Терской области», которое вводило в Осетии сельские суды вместо упраздненного горского словесного суда. Сельский суд состоял из не менее чем трех судей, избиравшихся сельским сходом. Некоторые нормы традиционной осетинской судебной процедуры признавались властями и закреплялись законодательно. Так, в отзыве Терского областного правления от 11 сентября 1901 г. № 10256 отмечалось: «Сельский суд, как могущий решать дела по обычаю, имеет право назначать для сторон очистительную присягу, но свидетелям давать присягу суд не имеет права».
С установлением в Северной Осетии российской власти и отмиранием третейского суда - органа обычной юстиции осетин, самостоятельность осетин в решении собственных судебных тяжб полностью не исчезла. В ограниченном объеме она продолжала существовать и находила отражение в деятельности Владикавказского инородного суда, Владикавказского народного суда, горских словесных и сельских судов.
Шестая глава «Особенности системы правового регулирования в Северной Осетии» посвящена выявлению и объяснению особенностей системы правового регулирования в Северной Осетии и изучению границ применения обычного права после установления российской администрации.
Первый параграф «Обычное право» показывает пределы применения обычного права после вхождения Осетии в Россию. Российское влияние коснулось осетинских обычаев значительно меньше, чем основ осетинского самоуправления, которые подверглись, как отмечено выше, известной трансформации. Государство вмешивалось в семейно-родственные отношения осетин только в тех случаях, когда они вступали в противоречие с основами права и христианской моралью, поэтому роль в общественной жизни главы семьи, двора, патронимии и рода оставалась прежней.
С вхождением Северной Осетии в общероссийское правовое пространство уголовные дела начинают подпадать под юрисдикцию новой власти. Так, кровная месть стала рассматриваться не как форма ответственности, а как одно из наиболее тяжких и опасных преступлений: властями прилагались особенные усилия по ее искоренению среди осетин. Вся трудность искоренения обычая кровной мести заключалась в отличном от российского права понимании преступления, вины и ответственности у осетин. Кровная месть с незапамятных времен была священным долгом каждого осетина; убийство на почве кровной мести изымалось властями из ведения третейского суда, поскольку у осетин еще долгие годы кровная месть рассматривалась не только как право семьи или даже фамилии на уголовную репрессию, но и как способ защиты гражданских прав потерпевших.
Помимо кровной мести новое право запрещало и воровство (ловкий вор у осетин преступником не считался, скорее, джигитом); то же самое стало и с обычаем похищать невесту.
Гражданское право не получило значительного развития в Осетии до присоединения к России. Это объяснялось мелкокрестьянским натуральным хозяйством, слабым развитием товарно-денежных отношений, что конечно же не способствовало развитию основных институтов гражданского права, в особенности права собственности и обязательственного права. Только с XIX в. гражданско-правовые отношения и институты среди осетин начинают развиваться интенсивно.
С отмиранием третейского суда и стандартизацией судопроизводства в Северной Осетии в соответствии с общероссийскими правовыми началами обращение к обычно-правовой процедуре еще имело место в пределах, указанных выше. Суд и процесс, администрация и управление в Северной Осетии, как уже отмечалось, к завершению всех национально-административных преобразований (т.е. к концу XIX в.) регулировались преимущественно законодательством Российской Империи. Но оставались и такие сферы жизнедеятельности осетинского общества, которые в гораздо меньшей степени подверглись имперскому воздействию и регулировались в основном обычаями и традициями. Диссертант подчеркивает, что многие правовые обычаи осетин продолжали существовать все время нахождения в составе Российской Империи. У других северокавказских народов обычаи (адаты) гораздо в большей степени подверглись трансформации и отмиранию, но не под влиянием российской администрации, а по причине их поглощения шариатом. Среди тех народов, где мусульманство укоренилось, в основном вся традиционная доисламская самоорганизация, все обычаи стали приводиться в
соответствие с нормами шариата, где он становился основным регулятором общественных отношений и оставался таковым и после их вхождения в Россию.
Второй параграф «Особенности применения общероссийского права» посвящен выявлению и объяснению особенностей системы правового регулирования в Северной Осетии. С момента присоединения Осетии к России административные порядки устанавливались в осетинских обществах гораздо быстрее, чем в других регионах Северного Кавказа. Диссертант пытается объяснить это обстоятельство христианским вероисповеданием подавляющего большинства осетин.
Ислам имел на территории Северной Осетии ограниченное распространение, что было вызвано, в частности, наиболее успешной христианизацией осетин по сравнению с другими народами Кавказа. Да и в среде небольшой части осетин-мусульман редко какие дела регулировались строго по шариату, даже осетинские кадии при рассмотрении дел, подлежащих решению по букве мусульманского закона, нередко в своих решениях опирались на народный обычай.
В соседних с Северной Осетией регионах, хотя ислам в них был в процессе становления, уже сформировалось довольно крепкое духовенство, с которым российская власть нередко согласовывала свои действия. Сфера же влияния осетинского мусульманского духовенства не была такой выраженной, что несомненно поддерживало устойчивость здесь российской власти. Диссертант подчеркивает, что религиозное единство Осетии и России являлось важным фактором, определившим наибольшую эффективность внедрения российских государственно-правовых институтов в осетинское общество и наименьшее их отторжение по сравнению с другими кавказскими народами.
Адаты в меньшей степени, чем шариат, сдерживали развитие российского позитивного права - именно поэтому на всех этапах государственно-правового развития Северной Осетии она всегда была в плане государственного обустройства «ближе» к центру, чем, к примеру, Чечня или Кабарда.
Таким образом, после вхождения Осетии в состав Российской Империи правовое регулирование в северной ее части имело свои особенности, по сравнению с другими северокавказскими регионами. Они выражались в слабой власти мусульманского духовенства, следствием чего явилось отсутствие шариата в качестве источника права. Это обстоятельство предопределило доминирующий над шариатом осетинский народный обычай в саморегуляции осетинского общества. Результатом вышеуказанного стало то, что правовое регулирование в Северной Осетии осуществлялось преимущественно на основе российского законодательства, вторым же основным источником права являлся обычай. Российская администрация не была стеснена в своих действиях также и осетинским православным духовенством, которое в силу множества причин не сформировалось как влиятельная сила.
В заключении подводятся итоги исследования, формируются выводы, намечаются пути дальнейшей работы по теме.
По теме диссертации автором опубликованы следующие работы:
1. Административно-правовой аспект христианизации Осетии // Правоведение. 2005. № 1. С. 208-219.
2. Власть старейшин в Осетии в XV - XVIII веках // Правоведение. 2005. №5. С. 155-163.
Этап интеграции Северной Осетии в состав Российской Империи
Поражение Турции в войне 1768 - 1774 гг. и заключение Кючук-Кайнарджийского договора в 1774 г. дали России свободу действий на Северном Кавказе. Статья 21 данного договора передавала России Большую и Малую Кабарду в следующей формулировке: «Обе Кабарды, т.е. Большая и Малая, по соседству с татарами большую связь имеют с ханами крымскими, для чего принадлежность их императорскому двору должна предоставлена быть на волю крымского хана с советом его и старшинами татарскими». Кючук-Кайнарджийскому мирному договору 10 (21) июня 1774 г. предшествовал договор с татарами, подписанный 1 ноября 1772 г. Статья 3 договора, оставляя крымскому хану в подданстве все подвластные ему народы, в то же время подтверждала права России на Кабарду: «...Большая же и Малая Кабарда состоят в подданстве Российской Империи».2
То есть в Кючук-Кайнарджийском договоре 1774 г. прямо не говорилось о согласии турок на признание российского подданства кабардинцев, а оставление решения вопроса о кабардинском подданстве «на волю крымского хана» по сути означало его признание в соответствии с принятыми ранее договоренностями с татарами.
Хотя в статьях договора Осетия не была упомянута, Коллегия иностранных дел считала: «В настоящее время, когда кабардинцы по переменившимся обстоятельствам всего тамошнего края и сами принадлежат действительно к подданству здешнего императорского скипетра, всякие в рассуждении их (осетин) меры свободны уже от зависимости соглашения с портою и Крымом». Это же констатировал астраханский губернатор П.Н. Кречетников: «Благостью божиею, а руководством вашего императорского величества, а как последняя из них осетинской народ, ...почитают своими подвластными, то и оной, с нею соединенной, надлежит к здешней стороне».
Работа царской администрации по оформлению российского подданства осетин заняла время с августа по декабрь 1774 г. Русскому военному начальству на Северном Кавказе было поручено ознакомить горцев-осетин с положениями Кючук-Кайнарджийского договора, косвенно касающимися Осетии. Сами же переговоры о присоединении осетинских обществ к России правительство возложило на астраханского губернатора П. Кречетникова.
Переговоры состоялись в октябре 1774 г. в крепости Моздок. От лица российского правительства переговоры вел Кречетников; Осетию же представляло посольство, состоявшее из наиболее влиятельных лиц, числом 20 человек. Осетинским посольством было подано астраханскому губернатору «Прошение», в котором все ходатайства были изложены в 8 пунктах. Во вступительной части «Прошения» отмечалось, что осетины «издревле» христиане и что они Осетинскую духовную комиссию, присланную российским правительством в Осетию, приняли «радостно» и «многие по-прежнему... в христианский закон обращаются».7 «Прошение» включало в основном вопросы, касающиеся обеспечения внешней безопасности Осетии, главной опасностью здесь определились набеги кабардинских князей, стремящихся установить вассальную зависимость осетин; в документе также были продолжающиеся ходатайства осетин о желании быть «под протекциею всемилостивейшей нашей государыни...».8
«Прошение» включало также следующие вопросы: возобновление осетинского подворья в Осетии (в нем располагалась Осетинская духовная комиссия), учреждение военной крепости, военных форпостов, которые смогли бы прекращать междоусобные войны, разрешение осетинам выселится на предгорную равнину Центрального Кавказа. В благодарность за удовлетворение ходатайства члены посольства обязывались позволить «брать из горских наших мест потребные вам на построение дому всякие находящиеся тамо каменья, какие только потребны».9 Русско-осетинские переговоры были успешно завершены, то есть «Прошение» осетин было удовлетворено по всем пунктам. По итогам переговоров Кречетников подал подробный доклад на имя императрицы Екатерины И.10
В осетинской историографии «Прошение» принято считать основным и окончательным юридическим документом, оформившим присоединение Осетии к России. Так же слова «Прошения» - «...что мы противу желания нашего оставлены не будем, и будем под протекциею всемилостивейшей нашей государыни, яко то вольные не зависящи, в подданстве никому Большой и Малой Кабарды владельцы...» принято истолковывать как просьбу осетин о присоединении к России, хотя в том же документе осетинами уже констатируется свое российское подданство: «Как мы находимся под высочайшим ея императорского величества покровительством, то просим...».
На уже состоявшееся российское подданство указывают документы, датированные временем значительно раньше принятой в осетинской историографии даты присоединения. Например в прошении осетинских старшин астраханскому губернатору 1767 г. мы читаем: «Как мы находимся под высочайшим е. и. в. покровительством, то и просим, чтоб построить или возобновить прежнее осетинское подворье и сделать оттуда в Моздок, Кизляр в жилища наши свободной проезд...».13
В то время, как известно, легализация отношений «покровительства» происходила путем оформления верноподданических присяг осетин на верность России. Такая форма принятия русского подданства практиковалась на Кавказе и в Осетии в частности, начиная с первых контактов российской власти с горцами. Присяги оформлялись «открытыми листами».
Правовое положение мусульманских общин
Немалую роль в том, что христианство окончательно не укоренилось среди осетин, играло также активное распространение в XIX в. на Кавказе ислама. Хотя власти осознавали угрозу его влияния, отношение к мусульманам-осетинам было лояльным. Детям мусульман наравне со всеми был открыт доступ в школы. Так, ведомость одного из Владикавказских училищ за 1863 г. показывает следующий религиозный состав учащихся:
Православные- 121 чел. Мусульмане («магометане») - 27 чел. Католики («римско-католического исповедания») - 3 чел. Армяно-григорианского исповедания - 3 чел.1 В горских школах наряду с законом Божьим обязательно преподавались «мусульманские законы для магометан». Также можно упомянуть «Правила для горских словесных судов Кубанской и Терской областей», которые определяли, что «при рассмотрении дел, подлежащих решению по шариату, председательствующий приглашает на заседание суда состоящего при суде кадия; в местах, занятых мусульманским населением, заседания судов закрываются по пятницам и во время праздников Курбана и Байрама». Царская администрация, несмотря на свои попытки христианизации народов Кавказа, прекрасно осознавала, что ограничение в правах мусульман по сравнению с православными даже в Северной Осетии, где число осетин-мусульман было небольшим, могло вылиться в открытое неприятие российской власти в Осетии и на всем Кавказе. Безусловно, имели место единичные случаи притеснения мусульман в Осетии, но масштабных форм они не принимали и не выливались в конфликт с властью.
Другое дело, что власти пытались решительно бороться с переходом крещенных осетин в мусульманство. Число осетин-ренегатов во второй половине XIX в. под влиянием деятельности мусульманских эмиссаров резко возросло. Власти боролись с ренегатами мерами административного воздействия: поскольку осетины не поддались христианизации в полном смысле, вряд ли приходится говорить о действии в Осетии церковных судов или решении таких дел на основе российского церковного законодательства вообще. Как правило, власти воздействовали на ренегатов через священников мерами морального воздействия.
Священники, по указанию властей, обычно убеждали отступников вернуться в православную веру. Например, в деле 1857 г. об аресте поручика Толханова и прапорщика Фарниева за переход в мусульманство, мы читаем: «Толханов при сделанном ему увещевании чистосердечно раскаявшись в своем отступничестве, пожелал обратиться опять к христианству и в настоящее время по уставу церкви Владикавказским благочинным священником Колиевым снова присоединен к православию». Во второй половине XIX в. во Владикавказском округе для разбора дел по отступничеству и для «постепенного обращения в христианство совратившихся отступников в магометанство» была образована комиссия, действовавшая под председательством приставов и состоящая из «членов христианского и магометанского исповедания» - в нее входили окружной мулла и один из приходских священников.5 Члены этой комиссии давали рекомендации властям следующего характера: «отказаться от надежды возвратить христианству неисправимо заблудшихся и предоставить их суду собственной совести».
Однако были нередки и случаи применения к ренегатам крайней меры -административной высылки за пределы Осетии. Ренегаты, отказавшиеся принять обратно православие и осуществлявшие пропаганду среди христианского населения, могли выселяться вместе с семьями в Кубанскую область и Кабарду, где и в настоящее время существуют осетинские села, населенные их потомками. При этом «лица, оказавшиеся по следствию принадлежащими умершим ренегатам и воспитанные с детства в правилах магометанства и оказавшиеся исповедующими религию своих отцов», не считались виновными в отступлении от православия и причислялись к коренным «магометанам».7
Межконфессиональная ситуация в Осетии изменилась с утверждением Именного Высочайшего Указа 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости». Согласно ст. 1 и 3 Указа отпадение от православной веры не подлежало больше преследованию, и лица числящиеся православными, но в действительности, исповедующие ту нехристианскую веру, к которой до присоединения к православию принадлежали сами они или их предки, подлежали по их желанию исключению из православия.
Заявление о выходе из православия подавалось желающими к местному губернатору, который уведомлял об этом местное епархиальное начальство, и в течение месячного срока со дня получения заявления выставлял его на утверждение местного инославного начальства. При этом губернатор был обязан удостоверится возможными средствами, что заявитель или его предки действительно принадлежали той религии, в которую хотел перейти заявитель и по «удостоверении сего губернатор сообщает епархиальному начальству для зависящих распоряжений об исключении заявителя из православных списков». В противном случае заявителю в желании выйти из православия отказывалось.
Значение Указа для горцев показывает документ того времени: «Из всех законов, изданных за последние пять лет, наиболее жизненным для разноплеменного населения области является указ 1905 г. об укреплении начал веротерпимости. В итоге пятилетнего применения сего закона оказались как положительные так и отрицательные результаты».10 Положительным результатом Указа здесь названа возможность на законных основаниях перейти в мусульманство, отрицательной стороной явилось «истолкование вследствии грубости и невежества туземным населением нового закона как падения господствующей церкви и недостаточное внимание к совести туземцев, оставшихся в православии, а также вообще к правам православной церкви со стороны местной судебной власти».11
Указ «Об укреплении начал веротерпимости» 17 апреля 1905 г. дал повод множеству православных осетин легализовать переход в мусульманство, тем не менее, и в следующие годы действия указа большинство жителей Осетии считались православно-христианского вероисповедания.
Органы государственного управления
Внедрение на Кавказе российской администрации началось с основания так называемой Кавказской укрепленной линии, объединявшей обширные территории, на которых проживали в том числе и осетины, и русское население. В начале ее составляли военные посты и укрепления, расположенные к югу от Кизляра вдоль по Тереку.
Важное значение в усилении этой системы оборонительных сооружений имело основание в 1763 г. крепости Моздок. Исходя из экономических и политико-стратегических соображений, российское правительство расширило градостроительную деятельность, результатом которой стало укрепление и расширение старых и возведение новых укреплений Азово-Моздокской линии, протянувшихся от Екатеринодара до Азова (Кизляр, Моздок, Св. Дмитрия, Екатериноградское, Ставропольское, Владикавказ) с одновременным насаждением вдоль всей линии казачьих станиц положили начало российской колонизации на Северном Кавказе.1
По мере роста населения Кавказа за счет переселенцев из России и горцев стали необходимыми административные преобразования. Начало имперского административного устройства на Кавказе было положено образованием Кавказского наместничества. Оно объединило Саратовскую губернию с Кавказским краем; однако через год правительство учредило Кавказское наместничество, в которое вошли Астраханская и Кавказская губернии. Внутри наместничества создавались уезды, в том числе и
Моздокский, в который вошла Северная Осетия.3 С преобразованием Моздока в уездный город его жители в административном отношении были разделены на национальные группы: русских, армян, осетин, черкесов и т.д. Каждая группа управлялась своими выборными и по своим народным обычаям. Всеми ими ведал военный начальник города - комендант.4
Ассимиляция Северной Осетии в Российской Империи началась с новой силой после заключения Кючук-Кайнарджийского договора между Россией и Турцией в 1774 г. Согласно договору, Россия получила право протектората над Северным Кавказом, что дало возможность вхождения Осетии в состав Российской Империи. До этого времени осетины, как и все горские народы, находились «более в вассальстве российском нежели в подданстве». «Вассальство» предполагало более свободные отношения осетин с администрацией, например в виде взаимных уступок (ремонт дорог осетинами за плату от чиновников, или предоставление осетинам проезда через русские укрепления и т.д.), т.е. подчинение носило больше условный характер. Подданство крещенных или присягнувших осетин (до интенсивного административного освоения Северной Осетии после 1774 г.) означало уже взаимные права и обязательства сторон - военная служба, налогообложение, обязанность русских отрядов защищать осетин от набегов соседей и т. д.
Утверждение российской администрации в Осетии на первых порах проходило в ходе переселения осетин на равнинные земли, что обеспечивалось условиями присоединения Осетии к России. Новые поселения по просьбе самих поселенцев охранялись русскими военными отрядами во главе с приставами, на которых возлагались функции администраторов. Военное присутствие российских постов обеспечивало и относительное спокойствие в районе Военно-Грузинской дороги, где надзор за местными жителями осуществляли командиры небольших укреплений - редутов. В этот период (до присоединения Осетии к России) российское влияние не распространялось дальше покровительства и поощрения. Российская администрация воплощалась в Осетии «в форме пристава с неопределенной ролью полуначальника» полуагента в случаях привлечения осетин в русский район, касались только ближайших к военно-пограничной кавказской линии поселений». Под контролем царской администрации находились преимущественно моздокские осетины, осетины-переселенцы - жители новых селений, основанных на Владикавказской равнине и тагаурцьт, на территории которых пролегала Военно-Грузинская дорога. Горные районы Осетии принадлежали общему ведению владикавказского коменданта.
В образованном в 1784 г. наместничестве Кавказском, обязанности генерал-губернатора Астраханского и Кавказского были возложены на командующего Кавказской линией генерал-поручика П.С. Потемкина. В своих руках он сосредоточил широкие полномочия, обеспечивавшие ему независимость от высших государственных учреждений и возможность прямого подчинения императрице. В руках наместника концентрировалась вся военная и гражданская власть в регионе. Внешнеполитические обстоятельства, обусловленные постоянной военной угрозой со стороны Турции и Ирана, диктовали необходимость подчинения гражданской формы управления военной;8 существовавшая на Кавказе система управления получила название военно-административной. Управлению Кавказским наместничеством были присущи централистские тенденции, выражавшиеся в стремлении ввести в Кавказские губернии административные институты, традиционные для внутренних губерний России. При этом общая децентрализация местного управления в России после губернской реформы 1775 г. нашла свое отражение и на Кавказе.9 В частности это выразилось, например, в широте полномочий П.С. Потемкина - его самостоятельности, подчинении императрице и т.д.
В 1796 г. наместничества в России были упразднены. Согласно указу «О новом разделении государства на губернии», изданному 12 декабря 1796 г., Кавказское наместничество переименовывалось в Астраханскую губернию;1" одновременно учреждается и губернское правление.
15 ноября 1802 г. Правительствующим Сенатом был издан указ, которым Астраханская губерния была разделена на Астраханскую и Кавказскую, включавшую пять уездов: Кизлярский, Моздокский, Георгиевский, Александровский и Ставропольский. Общее управление уездами подчинялось Военному начальнику Кавказского края в Грузии.12 Должность «Главноуправляющего Грузией и пограничными Кавказского края делами, Астраханского и Кавказского военного губернатора» с 8 сентября 1802 г. по 8 февраля 1806 г. исполнял генерал русской армии П.Д. Цицианов. Гражданская власть в Кавказской и Астраханской губерниях была передана гражданским губернаторам, которые обладали широкими полномочиями по гражданским и текущим делам и были вправе непосредственно связываться с Правительствующим Сенатом, но с непременным условием посвящения высшего должностного лица на Кавказе в содержание документов, передаваемых в высшие правительственные структуры.
С дальнейшим утверждением царской администрации на Кавказе, активное переселение осетин на равнину продолжалось. Вмешательство в дела горских общин оказалось весьма затруднительно и к тому же было чревато нежелательными осложнениями с горской социальной элитой, с которой администрация изначально пыталась найти общий язык.14 Российская администрация одаривала местных владельцев чинами, жалованием, пожизненной пенсией, также поощрялось поступление представителей туземной элиты на русскую службу.15 Нередко для привлечения осетинских верхов к российской администрации власти «из интереса политики» наделяли их представителей административным контролем.1 Учитывая военно-стратегическое значение Военно-Грузинской дороги и опасаясь враждебных акций со стороны горцев, российское правительство вступило в переговоры с осетинскими старшинами, предложив им взять на себя охрану и строительство дороги. В 1801-1803 гг. десять тагаурских владельческих фамилий заключили договор с царскими властями, обязавшись за денежную плату, а также за различные льготы содержать северную часть дороги «в совершенной исправности», обеспечивать беспрепятственное движение всем курьерам, гражданским и военным чиновникам, воинским обозам, и словом всем людям, службою обязанным».7 Кавказскую администрацию в договоре представляли местные военные чиновники; осетинскую же сторону представили несколько наиболее влиятельных людей этих фамилий.
Государственные судебные органы
Постоянно действующих государственных судебных органов до середины XIX в. в Северной Осетии не было, до времени, когда царской администрацией создавались народные (горские) суды. До этого времени правосудие в осетинских обществах осуществлялось в основном традиционными осетинскими судами и частично ныхасами. С момента первых контактов осетин с российской администрацией и до начала XX в. на территории Северной Осетии развивались различные судебные учреждения, опиравшиеся в своей деятельности на развитую иерархию источников права: позитивное законодательство и правовой обычай.
Под формой (источником) права понимаются определенные способы (приемы, средства) выражения государственной воли общества. Форма показывает, каковы внешние проявления права, в каком виде оно существует и функционирует в реальной жизни. С помощью формы происходит придание государственной воле доступного и общеобязательного характера, официальное доведение этой воли до исполнителей. Посредством формы право как бы получает «путевку в жизнь», приобретает юридическую силу.
Под обычаем понимается правило поведения, сложившееся на основе постоянного и единообразного повторения каких-либо фактических отношений. Далеко не всякий обычай является правовым. Для своего непосредственного социального действия в качестве правового текста он должен иметь объективно правовое содержание, т.е. конституировать социально признанные права и обязанности, а для того, чтобы получить значение государственно-признанного источника права - быть санкционированным государством.
Первые шаги кавказской администрации по внедрению в Осетии российской судебной модели начались опосредованно еще до принятия осетинами российского подданства, со времени возникновения кавказской укрепленной линии. Все царские администраторы на Кавказе являлись военными чиновниками и в первое время были наделены и судебными полномочиями: в близости от населенных пунктов, основанных жителями куртатинского и дигорского обществ Осетии вне пределов пограничной линии, выстраивались редуты, где пребывали военные начальники, нередко разбиравшие дела и жалобы местных жителей.
Первым серьезным шагом российской власти на Кавказе по развитию государственной судебной власти стало открытие в 1793 г. Верхнего пограничного суда в Моздоке. Данное судебное учреждение разбирало тяжбы и уголовные преступления всего нерусского населения Моздока, в том числе осетин, и состояло «из 6 владельцев и 6 узденей обеих Кабард, двух членов из Армян и Грузин и одного из мурз татарских», и находилось «под представительством моздокского коменданта и заседанием российского пристава при Кабардах и полкового одного штаб-офицера, секретаря, переводчиков и прочих канцелярских служителей». Этому суду «дана власть над родовыми судами и расправами; и ему представлено суждение по российским законам всех без изъятия кабардинских уголовных дел, касающихся до измены, явного ослушания начальству, разбоя, грабежа и воровства, учиненных насильно, вооруженною рукою, и убийства».6 Верхний пограничный суд также являлся апелляционной инстанцией для кабардинских родовых судов и расправ по гражданским искам. Уголовное судопроизводство отделялось от гражданского, и этим самым ограничивало власть родовых судов. Суд разбирал дела моздокских осетин, однако известны были и случаи, когда к его услугам прибегали жители горной Осетии.
Непосредственно в Северной Осетии началом становления российской судебной власти стало открытие во Владикавказе в июле 182S г. суда для осетин и ингушей. Суд находился под ведением царских властей и получил название Владикавказского инородного суда. Кавказская администрация, поддерживавшая курс выселения осетин из труднодоступных для российских войск горных районов на равнинные земли, стремилась заручиться поддержкой многочисленного осетинского крестьянства, заинтересованного в переселении, поэтому командующий Кавказской линией генерал Эмануэль определил цель создания Владикавказского инородного суда: «Целью сего суда должно быть вообще народное спокойствие и, в особенности, приобретение доверенности и преданности простого народа посредством наблюдения и строжайшего беспристрастия при разбирательстве дел оного с владельцами или старшинами».
Деятельность Суда регламентировалась правилами, «на которых должен существовать Владикавказский суд, учреждаемый в крепости Владикавказ для разбирательства дел Тагаурцов, Куртатинцов, Алагирцов и Назрановцов», моделью для создания Владикавказского инородного суда послужил Временный кабардинский суд, открытый в 1822 г., являвшийся также и образцом для создания аналогичного суда в Чечне. Правила для Владикавказского и Чеченского судов полностью повторяли правила, составленные для суда Кабардинского. Распространение на все три суда одних правил говорило об игнорировании властями того факта, что Осетия в отличие от этих двух регионов была исламизирована частично, также и обычные нормы у данных кавказских народов существенно различались.
Для временного суда в Кабарде А.П. Ермолов утвердил правила, регламентировавшие его деятельность: «Наставление Временному Суду, учрежденному в Кабарде, для разбора дел между кабардинцами впредь до издания особенных правил».11 Согласно «Наставлению», разбору во Временном суде подлежали гражданские дела; уголовные дела подлежали ведомству военного суда и разбирались в соответствии с российским законодательством.
Показательно, что «гражданские дела и спорные дела между кабардинцами и претензии на них от людей инородных» должны решаться по адату, «приспособляя его в зависимости от важности случаев и правам российским». Гражданские дела по «Наставлению» делились на несколько групп: первая категория дел составляла тяжбы, стоимость которых превышала 200 руб. Недовольная рассмотрением дела сторона в этом случае могла подать жалобу на решение суда русскому начальнику в Кабарде.13 Следующая категория дел по «маловажным проступкам», которыми являлись «воровство на сумму не свыше 200 рублей, обман, захват чужого насилием, ссоры, драки, оскорбление». Эти дела рассматривались по обычаям (адатам), приговор суда здесь обжалованию не подлежал. Виновные наказывались розгами (не больше 100 ударов) или же облагались штрафом.14 Третья категория дел -«маловажные проступки» - менее значительная из всех, передавалась Временным судом в ведение самих кабардинских князей и владельцев, однако наказание при этом не могло превышать умеренного штрафа.
Обязательным членом суда являлся кадий, не имевший права вмешиваться в судопроизводство по перечисленным категориям дел. Отдельную часть гражданских дел составляли дела, разбиравшиеся по шариату и находившиеся в ведении духовенства, это «дела до веры и совести касающиеся, дела по несогласию между мужем и женой, дела между родителями и детьми и дела, не имеющие улик, ясных доказательств и письменных свидетельств». Так, помимо создания данного судебного учреждения, как действовавшего на основе обычаев - адатов (здесь адат признавался источником права), каждая влиятельная социальная группа кабардинского общества (владельцы, духовенство) не была обделена некоторыми судебными полномочиями - этим власти поддерживали лояльность данных привилегированных слоев кабардинского общества.
