Содержание к диссертации
Введение
Глава I Евразийство и неоевразийство: методологические основания сравнительного анализа 20
1. Евразийство и неоевразийство : проблема преемственности, основания для сравнения 20
2. Евразийство как дуалистический дискурс 41
Глава II Евразийство и неоевразийство: поиск модели идеального государства в отечественной и мировой истории 59
1. Историософия евразийства как источник концептуализации евразийского государственного идеала 59
2. «Туранизм» и «бытовое исповедничество» как основополагающие принципы теории идеального государства Н.С. Трубецкого 69
3. Теория «государства правды» H.H. Алексеева в контексте дихотомии демократия-диктатура 81
4. Сравнительный анализ
теорий Н.С. Трубецкого и H.H. Алексеева об идеальном государстве прошлого 96
5. Апология опричнины и сталинизма в исторических интерпретациях неоевразийства 105
Глава III Идеальное государство будущего в евразийстве и неоевразийстве 118
1. Евразийская «демократура» в контексте пореволюционной риторики раннего евразийства 118
2. Концепт идеократии в евразийском политическом дискурсе 131
3. Советская система и проект ее преобразования H.H. Алексеева 141
4. Эволюция евразийской идеи в 30-е годы и послевоенный период: либерализация концепта идеального государства 146
5. Неоевразийский проект идеального государства будущего 172
Заключение 194
Список источников и литературы 198
- Евразийство и неоевразийство : проблема преемственности, основания для сравнения
- Евразийство как дуалистический дискурс
- Историософия евразийства как источник концептуализации евразийского государственного идеала
- Евразийская «демократура» в контексте пореволюционной риторики раннего евразийства
Введение к работе
Актуальность темы диссертационного исследования обусловлена трансформацией политической системы России, наблюдаемой начиная с 2000-х годов. Возрастающая роль государства в политической жизни, усиление централизации власти, сопровождающиеся укрупнением партийных структур, ослаблением либеральной риторики, более характерной для периода президентства Б.Н. Ельцина и одновременным усилением риторики государственно-патерналистской, - все эти тенденции требуют идейно-политического обоснования и легитимации. И такие задачи тем или иным образом решаются политической элитой и некоторыми интеллектуальными группами современной России. Неслучайно в поле публичной политики регулярно проникают концепции сродни "суверенной демократии" как специфической национальной формы демократии, "гарантийного государства" как приемлемой для национальных условий формы социального государства, «либеральной империи» как формы, позволяющей сочетать считающееся искони российским державничество и универсалистские политические принципы и т.д.
На фоне этих процессов проблема демократии для России в смысле выбора наиболее предпочтительной ее модели и поиска наиболее подходящих способов ее построения сегодня остается весьма актуальной. Такой эта проблема была и в первой половине XX века, когда на фоне повсеместного триумфа тоталитарных идеологий ломались копья в спорах европейских интеллектуалов на тему, каким должно быть идеальное государство и истинная демократия. Жаркие дебаты по этому вопросу велись и в среде крупнейших отечественных мыслителей и философов русской эмиграции (H.A. Бердяев, Г. Федотов, И.А. Ильин, Ф.А. Степун и др.), к числу которых, справедливо отнести и евразийцев.
В наши дни нередко звучат прогнозы о скорых похоронах института национального государства. Не менее остро этот вопрос стоял и в начале XX века, на фоне того, как государство спешили отправить на свалку истории последователи учения К. Маркса. Евразийцы, претендовавшие на роль создателей не менее масштабного, нежели марксизм, но оппозиционного ему учения, неслучайно взяли за отправную точку собственной теории государства тезис о его жизнеспособности и необходимости. Вопросы, которые ставили евразийцы в то время, и которые ставят их последователи сегодня (как достичь социальной гармонии в обществе, и что для этого должно делать государство, как сочетать выборы с сильным правительством, способным удержать страну от распада и т.д.) ни в коей мере не устарели, и, очевидно, будут актуальными на протяжении необозримого будущего. Евразийский и неоевразийский концепты идеального государства нацелены именно на поиск автохтонных моделей достойного правления и наилучшего политического режима. Таким образом, политико-философские аспекты евразийства и неоевразийства, а равно и их институционально-политические проекты представляют интерес как для политической теории, так и для практической политики сегодняшних дней.
Степень научной разработанности проблемы. Евразийство привлекало и привлекает сегодня внимание как отечественных, так и зарубежных исследователей. Количество работ научного характера, посвященных классическому евразийству и его современным модификациям достаточно обширно. Вместе с тем необходимо отметить, что все они носят крайне разноплановый характер, и выполняются в рамках различных отраслей гуманитарного знания, ввиду того, что евразийство представляет собой сложный комплексный феномен. Основатели евразийства изначально задумывали его не как политическую программу (именно этим и организационной работой исчерпывалась деятельность множества других политических организаций русских эмигрантов межвоенного периода), но как самостоятельную и самодостаточную эпистему, сравнимую по своим масштабам с марксизмом, включающую в себя предельно расширенный круг поднимаемых тем и вопросов.
Именно поэтому научные штудии о евразийстве выполняются, пожалуй, в рамках всех без исключения отраслей гуманитарного знания. Специально изучаются и философские, и историософские, и политологические, и экономические, и культурологические, и социально-географические, и юридические, и литературоведческие и другие аспекты евразийства.
Исследование евразийства как идейно-политического течения началось еще в 20-е годы XX века практически одновременно с его возникновением. В советский период евразийство, будучи темой полузапретной, практически не изучалось, и если и упоминалось в некоторых работах наряду с другими политическими течениями русской межвоенной эмиграции, то расценивалось с позиций ангажированной марксистско-ленинской традиции . Одними из первых исследователей, кто обратился к анализу «классического» евразийства в постсоветский период, и внесших значительный вклад в процесс републикации источников по евразийству были Л.И. Новикова, И.Н. Сиземская, М.Г. Вандалковская и др.
Интерес к евразийству со стороны зарубежных исследователей проявился намного раньше, в 60-е годы XX в. В этот период издана одна из первых научных монографий о евразийстве авторства немецкого исследователя Отто Бёсса. Вместе с тем, как отмечает Д. Шляпентох, до 90-х годов прошлого века полноценной возможности изучать евразийство не было не только у советских исследователей, но и у научного сообщества стран Запада, поскольку архив евразийского движения, находившийся в Праге (именно в этом городе располагался один из центров евразийского движения в 20-е гг. XX века) оказался в распоряжении СССР.
Как справедливо указывает С. Глебов, издательскую программу евразийцев следует обозначить не иначе как "впечатляющую". Это, в свою очередь, порождает сложную ситуацию с републикацией документальных источников по евразийству, что, по словам P.P. Вахитова, создает предпосылки для внесения новых корректив в научное осмысление евразийства в его различных ипостасях.
Вместе с тем нельзя не отметить, что за последнее десятилетие издан ряд научных монографий о евразийстве отечественными и зарубежными исследователями. Среди них монографии М. Ларюэль, П. Серио, В.Я. Пащенко, С. Глебова, А. Т. Горяева, С.М. Соколова, В.Н. Побединского, B.C. Фунтусова, авторского коллектива Барнаульского университета . В некоторых из этих работ изучаются внутренние связи концепций в рамках евразийской системы идей, проводится исследование евразийства в контексте более широких парадигмальных идейных и философско- эпистемологических течений (тоталитаризм, фашизм, коммунизм, и т.п.).
В целом, литературу о евразийстве как о политическом феномене можно подразделить на два основных блока: публикации, в которых объект изучения рассматривается через призму ценностной позиции автора (которая может быть как "проевразийской", так и "антиевразийской", что почти всегда совпадает с вполне типичным для сегодняшней России делением представителей мира идей на "державников" и "либералов-западников") и работы, авторы которых стремятся предельно абстрагироваться от собственных симпатий и антипатий, используя методологию герменевтическую по своей сути.
Такие исследователи евразийства, как В.Я. Пащенко, P.P. Вахитов, И.Б.
Орлова, авторский коллектив под руководством Е.А. Тюгашева и другие в своих работах де-факто открыто признавали свою проевразийскую и "державную" ориентацию, совмещая изучение евразийства как объекта- научного исследования в контексте постимперской адаптации России с его популяризацией и расширением круга симпатизантов. Ввиду этого некоторых из перечисленных авторов можно причислить не только к исследователям евразийства, но и к его последователям (В. Сендеров называет это явление "странной смесью пристрастного изучения евразийства с его завуалированной под объективность упорной пропагандой" ).
Противоположный подход разделяет ряд авторов, критикующих евразийство как политическую идеологию с позиций других идейных течений по различным основаниям. Эта ветвь литературы о евразийстве имеет, пожалуй, наиболее давнюю историю, поскольку первые публикации о евразийстве вышли из под пера его современников (в основном, из рядов русской эмиграции), которые анализируя его, одновременно оппонировали евразийцам по тем или иным вопросам (либеральные историки-эмигранты
Кизеветтер A.A., Милюков П.Н. считали евразийство "русским расизмом", критиковали евразийцев также Бердяев H.A., Степун Ф.А., Флоровский Г.В. и многие другие).
Отметим, что противоборство среди исследователей по принципу "за" и "против" не характерно для весьма объемного массива публикаций зарубежных авторов, которые придерживаются, в основном, консенсусной критической позиции в отношении евразийства. Так, немецкий исследователь А. Игнатов отмечал, что "евразийство дает... фальшивое толкование русской истории, которое приводит и к фальшивой политической программе" . Схожие формулировки можно встретить у американского исследователя Д. Биллингтона и других зарубежных авторов.
Необходимо отметить, что научная литература о неоевразийстве как политической идее стала появляться сравнительно недавно, однако количество исследований уже представляется достаточно объемным (весомая часть публикаций сфокусирована на геополитических доктринах неоевразийства). Характерно, что не меньший интерес, нежели российские авторы, к этой тематике проявляют и зарубежные исследователи. Безусловным лидером по количеству публикаций о неоевразийстве А. Дугина можно признать германского исследователя А. Умланда, издавшего более десятка работ об этом феномене . В числе авторов, специализирующихся на данной тематике, М. Хёлльверт, М. Матыль, JI. Люкс, М. Ларюэль, Ш. Видеркер, С. Шенфилд, Д. Шляпентох, А. Ингрэм, П. Рангисмапорн и многие другие. В ряде работ зарубежных и российских исследователей дугинское евразийство изучается в контексте концепции фашизма Р. Гриффина , радикализма, политического экстремизма и фундаментализма . Отдельную группу (пока немногочисленную) составляют работы, в которых неоевразийство А.Г. Дугина фигурирует в контексте "эзотерического традиционализма" Р. Генона, Ю. Эволы и др .
Тем не менее, фундаментальные аналитические работы о неоевразийстве
Дугина на сегодня все еще большая редкость. Объемная научная монография, посвященная исключительно неоевразийству Дугина, изданная немецким исследователем М. Хёлльвертом, который уделил основное внимание системе идей Дугина и обнаружению их источников, остается на сегодня единственной в своем роде. Работ, где неоевразийство Дугина рассматривается в контексте остальных «модифицированных» версий евразийства, несколько больше: монография, посвященная евразийству и сегодняшним его версиям (в том числе и неоевразийству) авторства М. Лайт 22 и М. Ларюэль , которые предприняли попытку классификации современных идейных течений, идентифицирующихся как евразийские, что позже также осуществил и российский исследователь А.В. Самохин.
Сопоставлению евразийства и неоевразийства А.Г. Дугина исследователи начинают уделять все более пристальное внимание (хотя, пока исследования на эту тему ограничиваются форматом статей, и часто помещаются в контекст более широкой проблематики) .При этом необходимо отметить, что отдельных крупноформатных работ, в которых евразийство и неоевразийство рассматривались бы в сравнительной перспективе крайне мало . На наш взгляд, это обусловлено тем фактом, что значительно число зарубежных и отечественных исследователей (А. Умланд, Л. Люкс, Г. Ситнянский, П. Кузнецов и др.) акцентируют внимание на различиях между сравниваемыми феноменами, приходя к выводу, что псевдоевразийская сущность неоевразийства достаточно очевидна, чтобы сосредотачиваться на этой проблематике.
В целом, подавляющее большинство исследований, в которых авторы специально или в контексте более широких задач сравнивают политические идеи евразийства и неоевразийства, носят обзорный характер (чаще всего, выполнены в формате статей). Как правило, внимание исследователей фокусируется на темах аутентичности или классифицирования рассматриваемых явлений, предлагаются обобщенные и априорные выводы, отвечающие на вопросы "что происходит", и оставляющие за скобками вопрос "каким образом" (это касается и заключений относительно большей степени радикальности неоевразийства в сравнении с евразийством, выводов, о неаутентичности первого второму и т.п.). Кроме того, в рамках данных исследований, как и предполагает статейный формат, авторы не ограничены в выборе критериев сравнения обоих феноменов, в результате чего их выводы касаются весьма широкого круга вопросов, разрешение каждого из которых зачастую нуждается в специальном "большом" исследовании.
В современной историографии, в силу ряда причин, превалирует стремление изучать неоевразийство на макроуровне, в контексте политического экстремизма и тех угроз, что он за собой несет. Исследования мезо- и микроуровней, где рассматривались бы отдельные элементы неоевразийского политического проекта, в основном, касаются его геополитической составляющей. Работ, в фокусе которых специально рассматривались бы концепции идеального государства неоевразийства, и предпринимались бы попытки их реконструкции нами не обнаружено.
В то же время проблема идеального государства в евразийстве изучается на сегодня в большинстве случаев изолированно от самого этого течения. Государственные концепции H.H. Алексеева чаще всего рассматриваются в рамках юридической науки, в которой за ним закреплен статус одного "из видных отечественных теоретиков государства и права. В то. же время, тенденция рассмотрения творчества H.H. Алексеева за пределами евразийства и вне его контекста приводит к тому, что в сравнительной перспективе концепции этого автора остаются малоизученными. При этом в политологических и исторических штудиях, посвященных творчеству Алексеева, (по-видимому, в силу того, что он не входил в число основных- фигур в организационных структурах евразийства) отводится второстепенная роль. С нашей точки зрения, эта ситуация создает предпосылки для сохранения лакун в изучении политико-философских концепций государства евразийства.
С другой стороны, в исследованиях, посвященных проблематике классического евразийства, практически не встречается попыток синхронного и дифференцированного изучения концепций государства разных деятелей движения. В силу этого, на наш взгляд, игнорируется наличие альтернативных позиций внутри евразийского течения. Как следствие, проблематика идейной фракционности евразийства остается без должного к ней внимания.
Таким образом, в научной литературе сравнению политико- философских концептов евразийства и неоевразийства в контексте проблемы идеального государства уделено явно недостаточно внимания. Рассматриваемая в работе проблема ранее не изучалась в предложенной автором диссертации трактовке.
Объект исследования - политико-философские концепции и институционально-политические проекты евразийства и неоевразийства11.
Предмет исследования - проблема идеального государства в ретроспективном (идеальное государство прошлого) и перспективном (идеального государство будущего) измерениях в политических учениях евразийства и неоевразийства.
Цель диссертационного исследования - сравнить , концепции идеального политического устройства государства в евразийстве и неоевразийстве, выявить общее и особенное в обоих случаях.
Достижение данной цели требует решения следующих исследовательских задач: - обнаружить основания для сравнения политико-философских концепций и институционально-политических проектов евразийства и неоевразийства; реконструировать и проанализировать исторические модели идеального государства в классическом евразийстве, показать общее и особенное; выявить модели идеального государства будущего в евразийстве, найти общее и особенное; провести компаративный анализ основных идейно-политических концептов неоевразийства и соответствующих теорий классического евразийства в контексте проблемы идеального государства;
Хронологические рамки исследования охватывают время существования евразийских организаций в межвоенный период в Европе, с 1921 г. по 1939 г. (подразделяемые нами на «докламарский», до 1928 г. и «посткламарский» периоды, после 1928 года), послевоенный период творчества некоторых бывших членов евразийских организаций, 1950-1970 - е гг. (условно обозначаемый в работе как «постевразийский» период, поскольку речь идет о времени, когда евразийские организации в русском зарубежье более не возобновляли своей деятельности), а также время становления и развития неоевразийского проекта А.Г. Дугина в течение всего постсоветского периода.
Теоретико-методологическим основанием работы является совокупность общенаучных теорий и концепций, а также концепций политической философии и политических наук. Среди них основное место занимает теория идеального типа М. Вебера. Концепции теоретиков государства в евразийском движении рассматриваются нами как эталоны, своеобразные идеальные типы в ходе сравнения с ними «неоевразийских» концепций. В исследовании также использовались концепции политического мифа и историцизма (М. Седжвик, К. Поппер,), задействовавшиеся в процессе анализа историософских доктрин евразийства, теории политических элит (В. Парето, Г. Моска), послужившие для выявления специфики взглядов евразийцев на элитообразование, а также отдельные теоретические разработки исследователей, изучавших семиотические аспекты классического евразийства (дихотомия «внутреннего» Востока и «внешнего» Востока в евразийстве, выделенная М. Ларюэль, интерпретации отрицания Европы как выражения антимодерной, антикапиталистической сущности евразийства - П. Серио, С. Глебов).
В качестве основных методов в диссертационном исследовании применялись: сравнительно-исторический метод, позволяющий выявить общность источников формирования евразийского и неоевразийского дискурсов, одновременно и специфические факторы становления каждого из них в отдельности, а также провести анализ неоевразийского дискурса в сравнительной перспективе принятых за эталонные концепты идеального государства «классического» евразийства. проблемно-хронологический метод, с помощью которого - изучалась концепции идеального государства «классического» евразийства в динамике, их эволюция на протяжении нескольких временных отрезков XX века. метод сравнительного анализа источников, который использовался для выявления различных течений внутри «классического» евразийского дискурса в целом, и в рамках отдельно изучавшейся евразийской концепции идеального государства в особенности. семиотический метод, с помощью которого определялись связи между системообразующими для евразийского и неоевразийского дискурсов географическими и культурно-историческими символами, такими, как Европа, Азия, Восток, Запад, Евразия и политико-философскими понятиями демократии, диктатуры, справедливости, истинности и т.д. аксиологический метод, посредством которого производилось соотнесение ценностных ориентиров и фронтиров в рамках сравниваемых дискурсов и сконструированных внутри каждого из них институционально-политических проектов.
Эмпирическую базу исследования составляют несколько групп источников.
В первой группе объединены публикации членов евразийского движения 1920-1930-х гг. XX в.
Ко второй группе источников относятся работы бывших членов евразийского движения, написанные после фактического прекращения деятельности евразийских кружков (после Второй мировой войны), позволяющие отследить эволюцию мировоззрения и идейных установок ключевых участников движения, и проверить некоторые предположения, сделанные в результате анализа публикаций евразийцев межвоенного периода.
К третьей группе источников относится эпистолярное наследие ключевых фигур евразийского движения (Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого), изучение которого позволяет прояснить скрытые моменты внутренних противоречий и межфракционных трений внутри евразийского политико- философского дискурса.
Четвертая группа источников объединяет монографии и статьи А.Г. Дугина, касающиеся политической составляющей доктрин неоевразийства .
Пятая группа источников включает работы лидеров аффилированного Дугину "Евразийского союза молодежи".
Шестая группа источников - политические программы и документы организационных структур неоевразийства.
Седьмая группа источников включает интервью Дугина и членов неоевразийских организаций. Эти документы играют роль, сходную с той, что выполняет эпистолярное наследие евразийцев.
Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые раскрывается проблема идеального государства в евразийстве в сопоставлении с неоевразийской трактовкой. Эта проблема является одним из наиболее важных элементов идейно-политического наследия евразийства, в котором наиболее рельефно проявилась политико-философская сторона этого явления.
Научная новизна состоит также в применении дифференцированного подхода к идейному наследию ключевых фигур евразийства, благодаря чему выявлены их различные позиции и альтернативные концепции идеального государства в рамках евразийского дискурса.
В процессе реализации цели и решения исследовательских задач были получены следующие, имеющие научную новизну, результаты:
Выявлен дуализм семиотики концепта «Евразия» в классическом евразийском дискурсе: установлено, что Евразия определялась либо монистически (как через отрицание: не-Европа, анти-Европа, так и через утверждение: «Исход к Востоку» ) либо дуалистически/ диалектически (как через отрицание: третий путь, Евразия есть ни Европа, ни Азия, так и через утверждение: Евразия как синтез Европы и Азии, как гибрид). Выдвинута и доказана гипотеза, что семиотическая амбивалентность концепта «Евразия» обуславливает также двойственность всего евразийского политико- философского дискурса и проблемы идеального государства как его составной части; %
Осуществлен анализ ретроспективной телеологии евразийства в контексте выявленного дуализма евразийского дискурса. Установлено, что монистическое определение Евразии как «не-Европы» и «внутреннего Востока» отразилось в историософском поиске идеального государства Н.С. Трубецкого, а синтезное определение Евразии тесно связано с историософскими концептами государства H.H. Алексеева;
В контексте выявленного дуализма евразийского дискурса и на основе выводов из сравнительного анализа его двух основных историософских парадигм рассмотрены и проанализированы евразийские проекты идеального государства будущего в динамике, с дифференциацией по хронологическому принципу («докламарский», «посткламарский» и «постевразийский» периоды) в контексте выявленного дуализма евразийского дискурса.
Установлено, что различия между проектами идеального государства будущего Н.С. Трубецкого и H.H. Алексеева, в основном, соответствуют отличительным чертам двух выявленных подходов к определению Евразии в евразийстве: монистического и дуалистического, синтезного;
Определен вектор эволюции концепций идеальной политии будущего в евразийстве: от примата диктатуры партии и постулирования сильной жесткой власти в рамках концепции идеократии к более сбалансированной модели «демократуры» и постулированию социально-ориентированной власти, что стало возможным посредством привнесения в евразийский политико-философский дискурс концепта «гарантийного государства»;
Реконструирована и проанализирована неоевразийская модель идеального государства прошлого и будущего. Данные модели сопоставлены с выявленными и принятыми за эталонные альтернативными. моделями классического евразийства, отражены сходства и различия между ними. Установлено, что сегодняшнее неоевразийство, в отличие от евразийства классического, является монистическим, не фрагментированным, оно не обнаруживает признаков эволюции в направлении умеренности в отличие от евразийства классического.
Основные положения, выносимые на защиту.
1) политико-философский дискурс классического евразийства дуалистичен, в нем сосуществовали две альтернативных друг другу ретроспективных политико-философских доктрины. В качестве первой альтернативы выступают историософские концепции Н.С. Трубецкого и близкие к ним по своей сути концепции Г.В. Вернадского, П.Н. Савицкого,
М.В. Шахматова, в качестве второй альтернативы - историософские концепции H.H. Алексеева. Концепция Трубецкого холистична, в ней не различаются государственная и общественная сферы, не предусматривается автономии общества от государства. Концепция H.H. Алексеева дуалистична, в ней заявлена необходимость автономии общества от государства при сохранении за государством патерналистского статуса. Таким образом, если первая концепция предполагает неограниченный авторитаризм, то вторая авторитаризм ограниченный, открывавший путь к множеству вариаций сочетания государственного всевластия с той или иной дозой автономности общества;
Ретроспективная концепция идеального государства неоевразийства включает определенные сюжеты учений Н.С. Трубецкого и H.H. Алексеева. В неоевразийстве в модифицированном виде заимствуется утверждение Н.С. Трубецкого о воплощении идеального государства в историческом опыте России, а также ряд конкретных положений его историософской теории. Исторический идеал государства H.H. Алексеева неоевразийством отрицается, как следствие, неоевразийская концепция идеального государства в истории невосприимчива к идее автономии общества от государства, которое приобретает наиболее репрессивный характер за счет апологии террора периода Опричнины и сталинской диктатуры.
Перспективные концепты идеальной политии на разных этапах развития евразийской идеи государства («докламарский», «посткламарский», «постевразийский») располагаются в диапазоне от полного отрицания западной либеральной модели демократии до частичного включения ее элементов в евразийский институциональный проект (теоретические модели H.H. Алексеева, С.С. Малевского-Малевича). Эволюция евразийства привела к усилению последней тенденции;
Тенденция к либерализации евразийского проекта, выявленная в классическом евразийстве, не проявляется в политической теории неоевразийства А.Г. Дугина, которая представляет собой более радикальный антимодернистский проект.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Материалы работы могут быть использованы экспертным политологическим сообществом при анализе идей современных последователей евразийства, а также могут применяться в преподавании различных курсов в высших учебных заведениях, таких, например, как "Политология", "История политических учений", "Политическая философия" и др.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации изложены автором в следующих публикациях: Панорама современного евразийства // ВУЗ XXI век: научн.- информ. Вестник / Зап.-Урал. Институт экономики и права. - Пермь, 2007. - №21. - С.49-75.; Друзья и враги российского младоевразийства (идеологический портрет "Евразийского союза молодежи") // Вестник Пермского университета. Серия: Политология. - 2009. - №1. - С. 69-75.; Неизвестные страницы истории евразийской идеи: С.С. Малевский-Малевич и его проект обустройства России // Вестник Пермского университета. Серия: История. - 2011. - №1. - С. 149-155.; Идеальное государство прошлого в евразийстве: версия Н. Н. Алексеева // АНТРО. Анналы научной теории развития общества: науч. вестник. Вып. 9 / Перм. гос. техн. ун-т; Зап.-Урал. ин-т экономики и права. - Пермь, 2011. - С. 55-74.; Демократия и диктатура в неоевразийстве: синтез или омонимия? // Вестник Пермского университета. Серия: Политология. -2011. -№1 (в печати); «Туранский» миф о «золотом веке» российской государственности в учении Н. С. Трубецкого // ВУЗ. XXI век: науч.-информ. вестник. Вып. 36 / Зап.-Урал. ин-т экономики и права. - Пермь, 2011. (в печати), а также в докладе и выступлении по теме «Суверенная демократия в евразийской и неоевразийском дискурсах» (IV Всероссийская Ассамблея молодых политологов, 2011, Пермь).
Структура и объем работы
Диссертация состоит из введения, трех глав, объединяющих двенадцать параграфов, заключения, списка использованных источников и литературы.
Евразийство и неоевразийство : проблема преемственности, основания для сравнения
В российском идейно-политическом ландшафте в первые постперестроечные годы появился целый ряд теоретиков и организаций, причисляющих себя к наследникам евразийства первой половины XX века. Такие разные основания евразийской доктрины, как неприятие Запада, его демонизация, державная риторика, гиперболизация обособленности России и ее уникальности в сравнении с другими цивилизациями, проориентализм приводят к тому, что в стан евразийцев помимо самого А.Г. Дугина записывали, например, коммунистов Г.А. Зюганова, публициста и писателя А. Проханова, лидера ЛДПР В.В. Жириновского , исламского традиционалиста Г. Джемаля, чеченского бизнесмена с весьма противоречивой репутацией Х.-А. Нухаева вместе с куда более респектабельными российскими философами A.C. Панариным и В.Я. Пащенко. На бренд левого кламарского евразийства сегодня претендует уфимский публицист и ученый Р. Вахитов. В то же время необходимо признать, что с точки зрения степени влияния на общественное мнение, широкой известности и творческой плодовитости именно неоевразийский проект А.Г. Дугина был и остается вне конкуренции . Кроме того наиболее концентрированно идеи евразийства в политико-философском контексте представлены именно в неоевразийстве А.Г. Дугина, проект которого, бесспорно, является наиболее политизированным и при этом наиболее теоретически фундированным (что полностью соответствуют характеристикам политической концепции евразийства классического) из всех конкурирующих с ним за имя «евразийство». Поэтому именно он наиболее соотносим с евразийством классическим с точки зрения заявленной в данной работе предметной области исследования, и именно этот проект мы рассматриваем в компаративном ключе с принимаемыми за эталон политико- философскими концепциями классического евразийства.
Проблема преемственности современных евразийских течений их прототипу остается одной из наиболее актуальных, судя по тому, с какой частотой она обсуждается исследователями. Один из подходов к решению этой проблемы состоит в том, что неоевразийство А.Г. Дугина представляет собой «псевдоевразийство», которое камуфлирует свою истинную сущность под вывеской, почти не имеющей отношения к тому, что за ней скрывается. Так, А. Умланд отмечает, что принятие экспертным научным сообществом неоевразийского самонаименования идей Дугина «досадно, потому что. таким образом не только затушевываются другие, более значительные источники дугинской идеологии, но и искажается наследство классического евразийства» . Об умышленном присвоении названия «евразийство» Дугиным для пропаганды собственных идей, имеющих мало общего со своим "тезкой", ведет речь и немецкий политолог Л. Люкс . Он указывает, что Дугин "оказываются связанными не с евразийцами, а в гораздо большей степени с Веймарскими правыми" . Г. Ситнянский констатирует, что "Дугин, ... на самом деле евразийцем не является" , поскольку заимствует второстепенные антидемократические и антилиберальные элементы классического евразийства, при этом отбрасывая фундаментальные черты прототипа. П. Кузнецов, делая сходный вывод о неоевразийстве как о явлении, ведущем свои истоки из различных, чаще всего несовместимых идей, заимствованных с Запада, добавляет, что оно, благодаря этому, получает нехарактерный для "классики" причудливо эклектичный постмодернистский игровои характер .
В то же время есть и не менее авторитетные исследователи, которые склонны считать, что евразийство и неоевразийство Дугина вполне могут рассматриваться в едином дискурсе. Так, Д. Биллингтон, упоминая евразийство и неоевразийство в контексте проблемы демократизации России, (и не акцентируя внимание на выяснении вопроса об аутентичности неоевразийства «классике», отмечая, правда, что «новая евразийская идеология, в отличие от прежней, является в большей степени политикой, с чем философией» ), констатирует большую умеренность «старого» евразийства в сравнении с его дугинской модификацией (последнюю он квалифицирует как «наиболее экстремистский вариант евразийства», который обладает чертами нацизма ). О частичной преемственности неоевразийства «классическому» евразийству говорят и некоторые другие исследователи .
Как видим, несмотря на то, что перечисленные выше крупные специалисты по российским идейно-политическим течениям, расходятся во мнениях относительно того, стоит ли вести речь о преемственности неоевразийства Дугина евразийству «классическому», все же они сходятся в том, что первое радикальнее второго.
Контрастирует с этим исследовательским мейнстримом разве что выводы, сделанные A.B. Самохиным. Так, он указывает, что неоевразийство Дугина наоборот было связано с классическим евразийством "неразрывными узами" до тех пор, пока не "стало все более сближаться с либерально- западническим проектом" .
И все же, как правило, в научном сообществе дугинское неоевразийство рассматривается как неаутентичный по отношению к классическому евразийству политический проект. Нередко неоевразийство расценивается как замаскированное в "евразийские" тоги "консервативно- революционное" течение, как "русифицированный" вариант европейской Nouvelle Droit (на это указывает тот факт, что в начале 90-х годов Дугин стал издавать журнал, одноименный рупору ГРЕСЕ Алена де Бенуа "Элементы", присовокупив, правда, к нему еще и пояснительное продолжение: "Евразийское обозрение", и в котором публиковались статьи деятелей «новой правой» и их идейных предтеч).
Действительно, политические доктрины неоевразийства отличаются от концептуального наследия евразийства классического как в содержательном плане (многие концепты классиков не вошли в неоевразийский дискурс как основополагающие его элементы, и зачастую они лишь удостаиваются скупых упоминаний), так и в структурном (неоевразийство, используя некоторые концепты своих предшественников, помещает их нередко в иной контекст, придавая им иное значение и вес).
Конечно, Дугин и сам дает немало оснований считать свой неоевразийский проект «фальшивым» евразийством. В одном из, по- видимому, наиболее откровенных своих интервью интернет-порталу "Правая.ру" в 2006 году (уже много позже запуска собственного партийного проекта под евразийским "брендом", Евразийской партии) он прямо скажет об отсутствии влияния на него евразийских идей, их привлекательности по принципу схожести с текстами Ю. Эволы и о своем сожалении по поводу недостаточной радикальности отцов-основателей евразийства .
Евразийство как дуалистический дискурс
По Алексееву, выходит так, что и с Востоком можно переборщить, так же как и с Западом, растворив личность в безраздельном восточном коллективизме, лишив ее какой-либо автономии: "Большевизм можно даже упрекнуть в том, что вопрос о личности и обществе он практически решил слишком "по-азиатски", что политическая и экономическая система русского коммунизма безраздельно отдала личность на службу государству и, таким образом, прегрешила против проповедуемого самими ленинцами диалектического подхода к решению проблем личности и общества" .
Еще в 20-е годы автор утверждал, что на протяжении всей своей истории Россия страдала от чрезмерного влияния восточных азиатских традиций на ее политический строй и образ мыслей правителей (подробнее об этом - см. главу II). Этот же тезис об азиатском решении политического вопроса уже большевиками автор выдвинул и в статье "Духовные предпосылки евразийской культуры".
Очевидно, по Алексееву, восточный "перекос" в России проявляется именно в социально-политической сфере, именно в ней он призывает создать гармоничное сочетание индивидуального и коллективного, разрешить вопрос диалектически: "диалектическое решение заключается не в том, что личность растворяется в обществе или, наоборот, общество погашает свое самостоятельное существование в отдельных личностях, но в том, чтобы синтезировать индивидуальное с универсальным, частное с общественным" .
Таким образом, западный "перекос", согласно Алексееву, коснулся России лишь в сфере экономической и духовной. Безбожие и бездуховность материалистического коммунизма, который суть порождение западной мысли, западной социальной утопии, бесконечная вера в технический прогресс как самоцель, безудержное стремление к экономическому росту социальный активизм и энергетизм - суть западные паттерны (противоположные восточной умиротворенности и равнодушию к материальному развитию), которые необходимо преодолеть. Но как преодолеть? Вовсе не отказываясь от них, а "одухотворив", "ориентализировав". Как видим, западные образцы сами по себе не есть зло, а восточные не есть бесспорный идеал, ведь не к восточной же инертности и отрицанию индивидуальности (если мыслить в системе координат, заданной самим Алексеевым) призывает автор. По Алексееву, требуется не притормозить прогресс, а избавиться от слепой веры в него, заменившую на Западе веру в Бога. Вернуться, таким образом, необходимо, скорее, к восточной клерикальности, но никоим образом не к восточному отчуждению от проблем материального мира и безразличию к потребностям материального развития.
Таким образом, явно прослеживающаяся внутри евразийства тенденция к ослаблению антизападнических настроений, метания евразийцев в рамках созданной ими самими системе бинарных оппозиций, между восточным и западным полюсами, между идеалами традиции и модерна показывают, что евразийский дискурс преимущественно дуалистичен, во многом поливариантен и полифоничен, а, значит, не догматичен, в силу чего и не во всем последователен .
Необходимо отметить, что обнаруживаемые колебания в стане евразийцев относительно оценки Востока и Запада, предположительно, имеют более чем существенное значение для политической программы евразийства и его политической философии. Эта проблематика напрямую связана с вопросом: что есть политический идеал евразийства? Традиции полумифической Монгольской империи? Традиции доромановской Московской Руси? Опричная диктатура Ивана Грозного? Политические практики восточных цивилизаций, или же обезличенный сконструированный идеальный тип, равноудаленный от восточных и западных образцов?
Наша гипотеза состоит в том, что пластичность «ориент- оксиденталистского» дискурса евразийства и его дуализм могли создавать необходимые предпосылки для неоднозначности трактовок государственного идеала внутри евразийской политической теории.
Именно на этой проблеме мы и сосредоточимся в данной работе, используя дифференцированный подход к изучению наследия евразийцев, мы собираемся рассмотреть его как плюриверсум, как неоднородный, полифоничный и главным образом дуалистический дискурс. Подчеркнем при этом, что для неоевразийства, которое, безусловно, вобрало в себя некоторые из вышеперечисленных противоречий, характерных для классического евразийства, стратегия рассмотрения этого проекта как плюриверсума не есть необходимость. Основатель неоевразийства А.Г. Дугин является бесспорным "солистом" в процессе идейного творчества, его последователи и адепты (Зарифуллин П., Коровин В., Бовдунов А., Мошков М. и др.) подключились к участию в этом процессе лишь несколько лет назад, беря за основу своих сочинений именно наработки Дугина. В этом смысле неоевразийство в сравнении с евразийством "классическим" является плодом не столько коллективного творчества ряда интеллектуалов, сколько результатом усилий главного идеолога, А.Г. Дугина.
В силу этих причин в рамках данной работы большая часть всего объема текста посвящена евразийству классическому, что обусловлено выбранной нами исследовательской стратегией. Во-первых, концепции государства классического евразийства выбраны нами в качестве эталона, точки отсчета в сравнительном анализе соответствующих неоевразийских концептов А.Г. Дугина. Во-вторых, в данном случае мы исходим из того, что классическое евразийство, является плодом коллективного творчества ряда равновеликих концептуалистов, и таким образом, оно полифонично, в отличие от государственной концепции Дугина, являющейся в большей степени монологическим дискурсом.
Историософия евразийства как источник концептуализации евразийского государственного идеала
Политическая мифология - важнейшая часть любой идеологии. На наш взгляд, следует согласиться с выводами ведущего теоретика в области политического мифа К. Флада, который указывает, что "только историческая интерпретация событий и прогнозы на будущее способны продемонстрировать то, что наши ценности, убеждения, цели имеют некоторое значение в общественной жизни... И потому идеология не может обойтись без мифотворчества" . Особую роль в ряду мифологических сюжетов идеологий играет мифология историческая, специфическая идеологически маркированная эпистемология истории и собственно квазиисторическая интерпретация тех или иных событий прошлого. К. Флад предлагает понимать политический миф как «идеологически маркированный рассказ о событиях прошлого, настоящего и прогнозируемого будущего" . Если же в рамках этого "идеологически маркированного рассказа" предпринимаются попытки выявления объективных законов истории, то речь уже идет, согласно К. Попперу, об "историцизме", который зиждется на вере в Историческую Необходимость при одновременном игнорировании случайностей. Из веры в Историческую Необходимость вытекает вера в возможность исторического предвидения, а значит - в возможность социальной инженерии. Согласно Малахову, "сторонники историцизма тяготеют к построению фиктивных континуумов - прослеживанию непрерывных цепочек преемственности от древности до наших дней, при этом игнорируя факты, говорящие об обрывах постепенности и отсутствии преемственности. Историцизм конструирует единое Событие там, где имело место множество разных событий" . Эту интеллектуальную процедуру, как отмечает В. С. Малахов, Луи Альтюссер удачно назвал "ретроспективной телеологией". Отметим, что исторические "рассказы" евразийства - это часть именно "историцистских" концепций, на которые указывал К. Поппер, а вслед за ним и B.C. Малахов. "Кочевниковедение" как особая наука о вновь открытом континенте «Евразия» (не совпадающем с границами Евразии как географического материка в общепринятом его понимании) являет собой и яркий пример "ретроспективной телеологии" по Альтюссеру. П.Н. Савицкий в своей статье "О задачах кочевниковедения" прямо указывал, что интерпретация истории того или иного народа несет на себе печать его культуры, и потому априори не может быть наукой нейтральной к объекту своего изучения. Так, "западническая" концепция русской истории, по Савицкому, есть плод творчества западных народов и их версии ретроспективной интерпретации, евразийцы же должны придерживаться прямо противоположного принципа, следовать собственной "автохтонной" исторической реконструкции .
В этой связи нельзя не согласиться с выводом О.Ф. Русаковой, что «на историософские воззрения евразийцев в значительной степени влияли их политические взгляды» . Признавали это и сами евразийцы, естественно, лишь в своем кругу. Так, князь Трубецкой в письме к П.П. Сувчинскому писал, что его брошюра «Наследие Чингисхана» (которую автор подписал инициалами И.Р., посчитав ее дилетантской) написана не как историческое исследование, но, скорее, как агитационное: "Обращение с историей в ней намеренно-бесцеремонное и тенденциозное, так что для серьезной исторической критики она представляет весьма удобное поле... " . Впрочем, было бы явным упрощением считать евразийскую историософию только лишь сознательным манипулированием историей. Как справедливо отмечает П. Серио, для евразийцев представления о том, что «идеология идет впереди, а наука следует за ней» и что «науку подталкивают вперед не открытия новых фактов, а новый взгляд на старые факты» - часть их мировоззрения. Таким образом, евразийская историософия, базировавшаяся, во многом, и на эмпирических данных, также как и на концептуальных позициях сторонних для евразийского движения историков, несла в себе значительный заряд идеологической маркированности .
Как мы показали ранее, евразийство начало свою историю с отрицания современности, отрицания Запада и его парадигмы развития. Это отрицание, как мы выяснили, в социально-экономическом контексте напрямую коррелировало с антикапиталистической и антибуржуазной риторикой, а в политическом - с риторикой антидемократической. Вместе с тем необходимо учитывать, что евразийство не было реакционным, реставраторским идейно- политическим течением, оно изначально стремилось вписаться во входивший в свои права новый XX век, век масс. Таким образом, перед нами идейно- политическое течение, выступавшее против западной буржуазной демократии и одновременно неаристократическое, претендовавшее на поддержку широких масс, готовое учитывать новейшие тенденции своего времени - стремительную урбанизацию, концентрировавшую в городах набиравшие все больший политический вес массы, свершившиеся в России, Италии, Германии, Австрии революции, которые вынесли на гребне волны новые силы, стремившиеся возглавить и обуздать массы. Совершенно очевидно, что евразийство в той исторической ситуации неминуемо попадало в круговерть противостояния парламентских буржуазных демократий и нарождавшихся повсеместно в Европе авторитарных и тоталитарных диктатур. В связи с этим евразийство не могло игнорировать вопрос выбора между двумя этими взаимоисключающими альтернативами. При этом необходимо отметить, что проблема этого выбора могла отражаться не только в перспективном концептуальном поле евразийской идеи, в контексте государственно-политического проекта будущего, но и в поле ретроспективном, историософском, в ходе поисков идеальных моделей государства в прошлом. Тем более, что евразийство, как идеология, базировавшаяся, в том числе и на «консервативно-революционном» принципе, просто обязано было уделять историческим вопросам не меньшее внимание, нежели вопросам завтрашнего дня. Принимая во внимание перечисленные факторы, мы намерены рассмотреть евразийскую ретроспективную теорию государства, ее вариации, альтернативные концепции государственного идеала прошлого в контексте актуальной для времени существования евразийства дихотомии демократия-диктатура.
Евразийская "ретроспективная телеология" неоднородна, но вместе с тем однотипна. Исторические концепты отдельных евразийских авторов в разной степени наукообразны, не идентичны с точки зрения затрагиваемых сюжетов и выводимых постулатов. Однако все они сообразно «консервативно-революционной» максиме евразийства направлены на поиск в отечественной истории «золотого века», который евразийцы надеялись «воскресить» в пореволюционной России, восставшей, как они считали, 1ЛО против европеизации . Образ "золотого века" имел определяющее значение для идейного развития всех основных фигур евразийства. Искания "золотого века", метафорой которого явился призыв "Исхода к Востоку" в одноименном первом сборнике статей идеологов движения, подразумевал нахождение особого, незападного, пути развития России на основе ее политических традиций, утраченных после начала осуществления домом Романовых курса равнения на Европу. Евразийская историческая мифология дает достаточно детально разработанные образы идеального правления, оптимальной модели взаимоотношений государства и общества, рецепты достижения социальной справедливости, а также образ евразийской политической культуры в целом.
Идеал славного прошлого, по замыслу евразийцев, должен был быть экстраполирован на настоящее и будущее России-Евразии в пореволюционной фазе развития страны, в том числе в сфере государственно-политической и общественно-политической. Этот идеал легитимировал претензии евразийства на эксклюзивное предназначение стать единственной пореволюционной созидательной силой, способной после преодоления разрушительного коммунизма создать в России идеальное, евразийское, государство и общество. По сути, важнейшая часть евразийства как политической идеологии — это принцип адаптации некоей реконструированной традиции допетровской московской государственности к условиям пореволюционного времени, превращение этого конструкта в ядро будущей идеальной, с точки зрения евразийства, политии.
Евразийская «демократура» в контексте пореволюционной риторики раннего евразийства
Отметим, что «Опыт» был выдержан, скорее, в дуалистической парадигме евразийства, выдвигая в качестве рецепта будущей государственности сочетание диктатуры и «вольницы», о котором вел речь H.H. Алексеев, но не «абсолютизм», на котором зиждилась историософская доктрина Н.С. Трубецкого, монистическая по своей структуре. Таким образом, первый шаг к концептуализации евразийской политической программы выдержан, скорее, в духе синтеза (см. главу I), нежели «внутреннего Востока».
Вместе с тем говорить об однозначном доминировании той или иной модели в конструировавшемся в 20-е годы евразийцами проекте государственности будущей России, модели Трубецкого или модели Алексеева, применительно к анализу «Опыта», а также других коллективных программ евразийства и концепций отдельных авторов периода второй половины 20-х годов (по сути, на это время приходится первый этап формирования евразийства уже как преимущественно политического проекта) вряд ли уместно. Дело в том, что синтезная конструкция перспективного политического проекта евразийства, заявленная коллективом евразийских идеологов в «Опыте», скорее, проистекала из провозглашения преемственности системе, установившейся в России с приходом к власти большевиков. Эта формально равновесная система, которая сочетала диктатуру партии и систему советов, олицетворявших особый небуржуазный (и потому подававшийся как подлинный) демократизм, в «Опыте» поддерживалась в первую очередь не с позиций необходимости достижения эквилибра (которого, как известно, в реальной политической жизни СССР не было, поскольку советы оказались под полным контролем компартии), а с позиций примата преемственности будущей евразийской политии своему советско-большевистскому прототипу. Именно поэтому нам необходимо выяснить какой из двух смешиваемых элементов, диктатура партии или представительная система получали приоритет в рецептуре синтезной конструкции будущего евразийского государства.
Вместе с тем стоит отметить, что в «Опыте» прослеживается попытка объединения различных концептуальных оснований, которые мы выявили в рамках ретроспективного дискурса евразийства. Так в синтезную конструкцию, которая обосновывалась в «Опыте» в качестве центрального элемента добавлялось и учение о новом «правящем отборе» (т.е. о системе рекрутации политической элиты), которое явно проистекало из концепции Трубецкого об особых принципах формирования иерархии в государстве Чингисхана. Будучи соединенной с теорией революции, разработанной Л.П. Карсавиным, привлеченным в движение с целью развития философии евразийства, эта концепция, в сущности, обосновывала важность произошедших в России по итогам 1917 года изменений, их полезность и необходимость, а равно их связь с глубинными традициями (в евразийстве таковыми могли считаться лишь институции «доромановского» периода истории) российской государственности.
Евразийство — ярко выраженное пореволюционное идейное течение. Однопартийный режим и его инфраструктура, советская система и федерализация страны, установившиеся в России с приходом к власти большевиков, принималась евразийцами как ценности, завоевания революции, отражавшие народные устремления. Все эти достижения объяснялись в евразийстве как результат стихии, народного творчества, а не сознательных действий самих большевиков: «Удивляет и объясняется только исключительной государственной мудростью русского народа, то с какой быстротой и как верно намечены основные формы его политического бытия. Мы приписываем это именно народной стихии, а не коммунистам, которые были лишь удобными орудиями и, в общем, послушными исполнителями ».
Теоретическим обоснованием естественности революционных- изменений (впротивовес неестественному кабинетному реформаторству) для евразийства послужила работа Л.П. Карсавина «Феноменология революции». Его теория, в рамках которой выделялось несколько фаз революции, характеризовавших революционную и пореволюционную ситуации, предполагала, что революции, будучи стихийным процессом, возглавляются фанатиками, вооруженными ложными идеологиями. Сообразно задачам революции именно они и захватывают падающую к их ногам власть (за которую полностью деградировавший прежний правящий класс уже не в состоянии держаться), и не желая упускать ее из рук, чинят террор и беззаконие, которые на данной стадии неизбежны. Однако, конструктивное же осмысление и консолидация стихийно и бессознательно появляющегося в итоге политического строя требует уже сознательного руководства со стороны тех, кто правильно понимает суть революции и ее задачи, будучи адептами идеи истинной, пореволюционной. На пореволюционном этапе главная тактическая задача этих «пореволюционеров» поставить под свой контроль новый «правящий отбор» (новые, возникшие в результате революции, институты рекрутирования политической элиты, революционную правящую партию и др.), после того как его представители неизбежно придут к выводу, что поддержанная ими в революционном угаре идея, на практике оказывается нереализуемой, и ведет революционный процесс в тупик . Главная стратегическая задача — превратить утопизм революционеров в реалистичный курс на построение здоровой пореволюционной государственности, что может быть достигнуто лишь слиянием революционной утопии с некоей перманентной для культуры России-Евразии традиции: «заключительная фаза революции наступает в тот момент, когда революционная утопия вступает в симбиоз с традицией и, тем самым, теряет свой утопический характер, когда не только силы возобладавших фанатиков, но и все наличные силы страны бывают приведены в движение в определенном направлении» .
Главным достижением революции, евразийцы признали сформировавшийся в ее результате новый «правящий отбор» (т.е. новый тип рекрутирования политической элиты) , который, по их убеждению, «естественно-органически» вырос из народного материка» , вместо старого европеизированного, и в результате этой европеизации, утратившего органическую связь с народом». Евразийцы считали, что революция в России, по своей сути, есть результат утраты политической элитой связи с народом, с культурой, которая объединяет всех и вся в единое целое, так называемую «культуро-личность» Россию-Евразию. Таким образом, главное предназначение революции - ликвидация отчуждения между народом и властью, без соединения которых в единое целое нереализуема главная для евразийцев идея — идея единства культуры особого срединного материка Евразии, и идея единства оформляющего эту культуру «государства-мира».
