Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Поэма «Мертвые души»: эволюция замысла 12
Глава вторая. Исторические воззрения Гоголя и их отражение в замысле «Мертвых душ» 115
Глава третья. Религиозная критика Гоголем современности: проблемы истолкования 195
Глава четвертая. Проблемы интерпретации и текстологии второго тома «Мертвых душ» 231
Заключение 300
Список сокращений 309
- Поэма «Мертвые души»: эволюция замысла
- Исторические воззрения Гоголя и их отражение в замысле «Мертвых душ»
- Религиозная критика Гоголем современности: проблемы истолкования
- Проблемы интерпретации и текстологии второго тома «Мертвых душ»
Введение к работе
Выработка новой научной концепции истории русской литературы, задача создания которой встала перед современной наукой в начале 1990-х годов, невозможна без учета творческого и духовного опыта Гоголя. Поэма «Мертвые души»- главное, ключевое произведение в наследии писателя. Изучение идейного замысла гоголевского творения, анализ его восприятия современниками, а также решение конкретных текстологических проблем, связанных с публикацией поэмы, могут быть названы первоочередной задачей науки о Гоголе. Проблема авторского замысла «Мертвых душ» до сих пор не получила должного научного разрешения. В отечественной и зарубежной литературе о Гоголе лишь намечены некоторые подходы к постижению духовно-нравственного содержания поэмы. Отдельной монографии, освещающей с этой точки зрения замысел «Мертвых душ», не существует.
Весьма знаменательным является совершающееся на рубеже двухтысячелетия христианства открытие Гоголя как глубоко христианского писателя. Всё чаще именно обращение к христианским - православным - основам художественного миросозерцания Гоголя даст ключ к разрешению проблем, встающих при изучении его биографии и творчества. «Старайтесь лучше видеть во мне христианина и человека, чем литератора», — писал Гоголь . Он не раз говорил, что только поэма «Мертвые души» разрешит загадку его жизни: «Я решился твердо не открывать ничего из душевной своей истории <...> в уверенности, что, когда выйдет второй и третий том "Мертвых душ", все будет объяснено ими...» (VIII, 463).
Попытки интерпретации гоголевского творения предпринимались давно, но, несмотря на необозримость исследовательской литературы, удовлетворительно объяснить его так и не удалось. Современные работы (Е. С. Смирнова-Чикина, С. И. Машинский, Л. К. Бочарова, Ю. В. Манн, Е. Л. Смирнова, Л. X. Гольденберг и др.), в том числе труды православных ученых (В. Л. Воропаев, И. Л. Есаулов, М. М. Дунаев), имеют свои неоспоримые
1 Го го л ь Н. В. Поли. собр. соч.: В 14 т.
4 достоинства, но целостного осмысления содержания «Мертвых душ» с точки зрения идейных исканий Гоголя в них все-таки найти нельзя. Неизученным остается замысел второго, незавершенного тома поэмы; требуют своего решения серьезные текстологические проблемы, возникшие при публикации уцелевших его глав (С. П. Шевырев, Н. С. Тихоправов). Критики и исследователи продолжают говорить о Гоголе как о «загадочном», толкуя эту «загадку» всякий раз по-разному. Одна из насущных задач современной науки — дать адекватную интерпретацию творчества Гоголя, которая учитывала бы религиозное миросозерцание писателя. Именно «разрыв», а порой и целая «пропасть» между мировоззрением исследователя и глубоким христианским содержанием гоголевских произведений чаще всего составляют пресловутую «загадку» Гоголя. Протопресвитер В. В. Зеньковский в 1959 году писал: «...Гоголь- гениальный художник, изумительный мастер слова, но он и глубокий идейный искатель, всегда занятый темой, которая как бы давила на него всей своей вековой тяжестью, темой о преобразовании жизни па религиозных началах» (Зеньковский, прот} 2002. С. 308). «Мертвые души» - произведение, написанное православным художником, вследствие целого ряда объективных и субъективных причин - его незавершенности, многозначности художественного образа, неадекватного, порою предвзятого прочтения - и сегодня нередко зачисляется в ряд творений «обличительной» литературы. В. Г. Белинский в 1847 году заявлял: «...Великое значение Гоголя в русской литературе основывается вовсе не па <...> "Переписке", а на его прежних творениях, положительно и резко антиславянофильских» (Белинский. Т. 8. С. 295). Однако, как показывает анализ, все художественные произведения Гоголя - не исключая «Ревизора» и первого тома «Мертвых душ»— имеют тесную связь с изданными позднее «Выбранными местами из переписки с друзьями». О неизменности гоголевских религиозно-политических взглядов свидетельствуют и многочисленные биографические факты, и признания самого Гоголя. Восходящее к Белинскому противопоставление раннего-якобы «антиславянофильского» - и позднего, «славянофильского» периодов в творческой биографии Гоголя имеет своим началом продиктованную прежде всего политическими мотивами тенденциозность критика (которую не скрывал от своих ближайших последователей сам Белинский; см., в частности, его письмо к К. Д. Кавелину от 22 ноября 1847 года: Белинский. Т. 9. С. 682). Зависимость от политической конъюнктуры, принципиальный отказ от понимания авторского замысла- эти черты были позднее уиаследова-
Список сокращений прилагается в конце диссертации.
5 ны от В. Г. Белинского марксистской критикой и самым негативным образом сказались на интерпретации «Мертвых душ» в советскую эпоху. Реальных результатов в постижении смысла гоголевского творения в этот период получено не было. Обличение крепостничества было официально признано главным и едва ли не единственным содержанием «Мертвых душ». Религиозный характер гоголевской критики, представление о «пошлости» как воплощении демонического начала, ассоциации с даитовым «адом» были взяты «на вооружение» идеологами новой эпохи исключительно для создания негативного образа «старой России». И сегодня как правило игнорируется тот факт, что речь у Гоголя идет о мировом отступлении и что пафос Гоголя направлен не на разрушение, а на созидание, на «воскрешение» падшего человека.
Адекватность восприятия и интерпретации «Мертвых душ» не может быть достигнута вне учета религиозной «составляющей» замысла поэмы, тем более что для самого Гоголя как художника-христианина эта «составляющая» являлась единственно оправданным основанием критики современного ему общества. С этой точки зрения поэма Гоголя исследователями, за редкими исключениями (Л. М. Бухарев (в монашестве архимандрит Феодор), протопресвитер В. В. Зеньковский), почти не рассматривалась. Попадая в поле зрения индифферентных или негативно настроенных к вере ученых, религиозная критика Гоголя приобретала исключительно «социальный», «приземленный» характер, весьма часто самой радикальной направленности. Против подобного истолкования поэмы возражал сам Гоголь, будучи противником революционно-демократической идеологии. В связи с этим в рабаге подробно рассматривается вопрос о восприятии поэмы в кругах западников и славянофилов.
Изучение главного произведения Гоголя требует осмысления едва ли не всего жизненного и творческого пути писателя, ставит перед исследователем не только задачу системного, комплексного подхода к анализу истории создания «Мертвых душ», их восприятия в читательских кругач и критике, к установлению возможных прототипов гоголевских героев и к решению различных текстологических и интерпретационных проблем, но диктует необходимость объяснить наиболее важные противоречия - действительные и мнимые, которые возникают при рассмотрении творчества Гоголя. Из этих проблем наиболее важным, пожалуй, является вопрос о том, каким образом художественные произведения Гоголя, писателя-патриота и христианина, способствовали впоследствии в какой-то мере разрушению основ той православной государственности, несомненным приверженцем
которой он был и которую он открыто защищал в публицистических произведениях. Проблема религиозной критики Гоголем современности применительно к замыслу «Мертвых душ» ставится в настоящей работе впервые.
В связи с содержанием поэмы п диссертации подробно рассматриваются начальные этапы жизни и творчества Гоголя. Впервые, с опорой на архивные материалы, серьезное внимание уделяется формированию религиозно-патриотических взглядов писателя. Необходимость такого подхода, с освещением первоначального этапа становления личности Гоголя, обусловлена тем, что вследствие укоренившейся идеологизированной - в духе революционно-демократической школы - оценки гоголевского наследия, иной взгляд на его произведения- который бы соответствовал религиозному миросозерцанию писателя — оказывается противоречащим тому, что принято связывать с личностью Гоголя как создателя «Ревизора» и «Мертвых душ». Для объяснения этого искусственного «диссонанса» - порождаемого несоответствием подлинного содержания творчества Гоголя стереотипному подходу в изучении его наследия — становится необходимым проследить естественное вызревание у художника тех взглядов, которые прямо отразились впоследствии в его художественных созданиях. Без изучения этого вопроса не может быть правильно поставлена и решена принципиальная проблема в осмыслении гоголевского творчества - проблема художнической эволюции писателя. Неверные представления об «исходной точке» движения заведомо искажают общую картину развития - ведут к неадекватной интерпретации творчества Гоголя в целом. Неверными и неполными представлениями о духовной атмосфере, в которой рос и воспитывался Гоголь, во многом объясняется господствовавшее долгое время противопоставление Гоголя раннего и позднего периодов творчества.
Задачи, встающие при изучении «Мертвых душ», требуют, таким образом, максимального расширения хронологических рамок работы. Понадобилось проанализировать не только период зарождения замысла поэмы, начальные этапы се восприятия и историю последующих интерпретаций. Насущным оказалось обращение к более раннему периоду в жизни Гоголя, чем время непосредственного формирования замысла «Мертвых душ». Новые факты диктуют необходимость подвергнуть пересмотру биографию Гоголя в целом (примечательно, что и дата рождения писателя нуждается в уточнении). Уже первый биограф Гоголя П. Л. Кулиш в своих «Записках о жизни Н. В. Гоголя...» представил облик Гоголя в превратном свете (см.: Виноградов 2003 (2). С. 42-51; Виноградов 2003 (3).
7 С. 3-81). Между тем книга Кулиша, воспринятая - и до сих пор воспринимаемая - некритически, в значительной мерс повлияла на последующих биографов и исследователей творчества Гоголя.
В этой связи в диссертации особое внимание уделено изучению двух важных этапов в формировании миросозерцания Гоголя. По-новому рассматриваются воспитание будущего писателя в семье и его последующее обучение в 1821 - 1828 годах в Нежинской гимназии высших наук. Так, детальному рассмотрению подвергнут вопрос о религиозном воспитании Гоголя, которого с детских лет окружала атмосфера христианского благочестия и полного приятия Православия. Именно семейное воспитание явилось для писателя той основой, которой не смогли впоследствии поколебать никакие иные влияния.
В диссертации впервые ставится вопрос о влиянии на юного Гоголя обширной программы религиозного образования в Нежинской гимназии высших наук, почти монастырский, «семинарский» устав которой стал основой того школьного быта, что впоследствии был изображен Гоголем в повестях «Тарас Бульба» и «Вий».
Изучение детских и юношеских лет Гоголя с точки зрения формирования его идейных взглядов восстанавливает объективную картину становления личности писателя и позволяет увидеть в настоящем свете один из малоизученных эпизодов в последующей его биографии. Становится возможным осмыслить естественное сближение Гоголя в первой половине 1830-х годов с министром народного просвещения С. С. Уваровым, провозгласившим в своей деятельности следование началам Православия, Самодержавия, Народности. Как свидетельствуют факты, сближение и сотрудничество Гоголя с Уваровым (па это в исследовательской литературе не обращаюсь должного внимания) было органичным для Гоголя, а неожиданным такое сотрудничество может представляться лишь в силу неизученности с указанной точки зрения начальных этапов жизненного и творческого пути Гоголя. Почва для сближения с Уваровым была подготовлена в родной семье будущего писателя, а затем в его alma mater, так что программа, заявленная министром, была для Гоголя отнюдь не новой, но близкой и сродной душе.
Как показывает анализ, знаменитая триада, выдвинутая Императором Николаем I и проводившаяся в жизнь Уваровым, является «ключевой» для зарождения и вызревания замысла «Мертвых душ». Отношение Гоголя к Уварову как министру народного просвещения было в целом положительным, - так же, как отношение писателя к официальному правительственному курсу. Однако говорить о безоговорочном одобрении Гоголем дея-
8 тельности нового министра было бы неверным. Ряд критических замечаний в адрес Уварова свидетельствуют о том, что Гоголь хотел бы видеть на этом посту более достойного человека (см.: Виноградов 2001 (5). С. 83-91; Гоголь 2001 (1). С. 3-38; Виноградов 2002(1). С. 189-202).
Важность этого вопроса обусловливается еще и тем, что одной из главных побудительных причин, подвипиих Гоголя на создание «Ревизора» и «Мертвых душ», было стремление сослужить - на писательском поприще - государственную службу - оказать посильную помощь в осуществлении заявленной правительством программы. Л «страсть служить была у меня в юности очень сильна», - признавался позднее Гоголь в «Авторской исповеди» (VIII, 438). В опубликованной посмертно статье «Петербургская сцена в 1835- 36 г.» (написанной в период постановки «Ревизора» и начала работы пат «Мертвыми душами») он замечал: «Благосклонно склонится око монарха к тому писателю, который, движимый чистым желанием добра, предпримет уличать низкий порок, недостойные слабости и привычки в слоях нашего общества и этим подаст от себя помощь и крылья его правдивому закону» (VIII, 562). Не только «Тарас Бульба», но и «Ревизор», и «Мертвые души», посвященные обличению плодов западного влияния на русской почве, вполне соответствовали, согласно представлениям Гоголя, новой правительственной программе.
Проблемы, связанные с интерпретацией «Мертвых душ», потребовали не только расширения временных рамок исследования. Наряду с анализом религиозных воззрений писателя, впервые в связи с замыслом поэмы предметом пристального внимания стали взгляды Гоголя как историка. Исторические воззрения Гоголя в целом изучены еще недостаточно. Соответственно и в работах о его художественном творчестве мало внимания уделяется тому обстоятельству, что все его произведения, начиная от самых ранних, написаны не только верным наблюдателем быта, тонким знатоком человеческой души, но и оригинальным, глубоким историком. О серьезности занятий Гоголя историей свидетельствует хотя бы тот факт, что на протяжении целого ряда лет он преподавал историю в двух учебных заведениях Петербурга- Патриотическом институте и Императорском университете. Исследование исторических воззрений Гоголя оказывается весьма перспективным для понимания смысла его художественных созданий. Настоящая работа представляет собой первый опыт такого синкретического подхода к гоголевскому наследию.
Принципиальная новизна в подходе к истолкованию образов «Мертвых душ» основана на тщательном изучении авторского замысла поэмы, анализе высказываний Гоголя, имеющих отношение к его героям. Интерпретационная часть получает доказательства в текстологических наблюдениях, в изучении биографии Гоголя. В работе подробно анализируется отзывы читателей и критики на выход в свет первого тома «Мертвых душ» (этот вопрос освещается в работе с максимальной полнотой), а также влияние, оказанное первыми слушателями поэмы в авторском чтении на ее содержание.
Проблема второго тома «Мертвых душ» с точки зрения целостного замысла произведения требует тщательного изучения сохранившихся «первоисточников», которыми пользовался Гоголь при создании оставшейся незавершенной части поэмы. Анализ соотношения дошедших до нас глав второго тома с проблематикой первого делает необходимым обращение к ключевым моментам гоголевского миросозерцания. Уяснение смысла произведения во многих случаях неотделимо от текстологического анализа, который существенно проясняет творческую историю текста и помогает избежать произвольных субъективных толкований. «Идейный смысл, художественные особенности литературных созданий раскрываются полно и наглядно, если хорошо известна история текста» {Громова. С. 6). Изучение автографов второго тома «Мертвых душ» обнаруживает, что многие текстологические проблемы остались нерешенными. Неточна датировка сохранившихся рукописей, не прочитаны отдельные слова, неверпы представления о редакциях текста.
Важным подспорьем в пашей работе явились находки в архивах неопубликованных автографов Гоголя, а также подготовительных материалов к его произведениям. Среди них - атрибуция и публикация автографа записной книги Гоголя 1835 года с лекциями и статьями по истории и географии, хранящейся в Российском государственном архиве литературы и искусства (Москва). Этот автограф, открывающий подготовленный нами том «Неизданный Гоголь» {Гоголь 2001 (1). С. 41-123), позволяет существенно уточнить характер исторических воззрений Гоголя в их отношении к замыслу «Мертвых душ». В этом же издании впервые опубликован рукописный сборник Гоголя «Сочинения Ломоносова и Державина» (хранится в Научно-исследовательском отделе рукописей Российской государственной библиотеки в Москве), имеющий отношение к образам поэмы. Замысел «Мертвых душ» помогают прояснить и обнаруженные недавно в Российском государственном историческом архиве (Санкт-Петербург) неизвестное письмо Гоголя к
10 Императору Николаю І от 18 апреля (и. ст.) 1837 года (Виноградов 1998. С. 5-22) а также автограф двух статей Гоголя о Церкви и духовенстве, опубликованных при жизни писателя в «Выбранных местах из переписки с друзьями» с цензурными сокращениями (Виноградов 2002 (2). С. 20-27). Немаловажное значение для темы диссертации имеет публикация двусторонней переписки Гоголя с Н. II. Шереметевой (Шереметева), а также подготовка к изданию неопубликованных писем к Гоголю Д. К. Малиновского (проект получил поддержку Российского гуманитарного научного фонда).
В подготовленном нами собрании сочинений Гоголя в девяти томах (Гоголь 1994) в свою очередь по рукописям были опубликованы неизвестные ранее тексты Гоголя, проливающие новый свет на характер религиозного миросозерцания писателя и имеющие непосредственное отношение к замыслу «Мертвых душ». Это девятитомное собрание, а также работа пат изданием Полного собрания сочинений и писем II. В. Гоголя, осуществляемого при Институте мировой литературы им. Л. М. Горького РАН, послужили основанием для осмысления «Мертвых душ» в контексте целостного творчества Гоголя. Такой подход нашел отражение в нашей монографии «Гоголь- художник и мыслитель: Христианские основы миросозерцания», изданной п 2000 году (см.: Виноградов 2000 (1).
Результаты исследования могут быть использованы при подготовке нового академического издания Полного собрания сочинений и писем Гоголя, а также при новых изданиях поэмы «Мертвые души», при составлении общих и специальных курсов по истории русской литературы.
Основные положения диссертации отражены в публикациях неизданного творческого наследия Гоголя, в том числе подготовительных материатов, во вступительных статьях и комментариях к отдельным изданиям сочинений писателя, в докладах и сообщениях на научных конференциях и чтениях: «Консерватизм и традиционализм в литературе, культуре, философии, эстетике» (ИМЛИ РАН, 1998); «Филология и школа: научные и духовные традиции русского просвещения и задачи школы на рубеже XXI века» (ИМЛИ РАН, 1999); «Русская романтическая проза и ее традиции XIX-XX вв.» (ИМЛИ РАН, 2000); «Н. В. Гоголь: загатка Третьего тысячелетия» (Городская библиотека № 2 им. Н. В. Гоголя, Москва, 2001); «II. В. Гоголь и мировая культура» (Городская библиотека №2 им. Н. В. Гоголя, Москва, 2002); «Н.М.Языков: 200 лет со дня рождения» (МГУ им. М. В. Ломоносова, 2003); «И. В. Гоголь и театр» (Центральная городская библиотека «Дом Гоголя», Москва, 2003) и др.
Диссертация состоит из четырех глав и заключения. В первой главе- «Поэма "Мертвые души": эволюция замысла» - прослеживается история создания первого тома поэмы и восприятия его первыми читателями и критиками.
Во второй главе - «Исторические воззрения Гоголя и их отражение в замысле "Мертвых душ"» - рассматривается вопрос об истоках, определивших зарождение и вызревание замысла поэмы, и о той роли, какую сыграли в формировании замысла исторические штудии Гоголя.
Одной из важнейших проблем, касающихся восприятия «Мертвых душ», является вопрос о том, как она была оценена в кругах противоположной ориентации - в славянофильской и западнической партиях. Эта проблема рассматривается в третьей главе диссертации - «Религиозная критика Гоголем современности: проблемы истолкования».
В главе четвертой - «Проблемы интерпретации и текстологии второго тома "Мертвых душ"» - решается одна из важнейших текстологических проблем, связанная интерпретацией замысла «Мертвых душ»,— вопрос о датировке автофафов сохранившихся глав второго тома. В этой связи предложено новое решение проблемы прототипов гоголевских героев.
Поэма «Мертвые души»: эволюция замысла
История более чем полуторавскового восприятия поэмы «Мертвые души» представляет собой картину острой идейной борьбы за наследие писателя. Огношение к произведениям Гоголя всегда определялось не только собственно художественными неоспоримыми их достоинствами, но еще и религиозными, национальными и общественно-политическими взглядами самих критиков. Назрела необходимость выделить наиболее важные этапы в изучении главного гоголевского творения.
Общим для всех этих этапов и направлений в восприятии и изучении «Мертвых душ» является то, что, при всем обилии литературы о поэме, настоящий ее смысл остается еще во многом загадкой для читателя. Уже первые читатели «Мертвых душ» почувствовали, что имеют дело с произведением, скрывающим в себе какую-то тайну. Сам Гоголь в 1842 году, спустя три месяца после выхода в свет первого тома, писал о восприятии поэмы в читательских кругах С. Т. Аксакову: «...Еще не раскусили, в чем дело ... не узнали важного и главнейшего ... Ваше мнение: нет человека, который бы понял с первого раза "Мертвые души", совершенно справедливо и должно распространиться на всех, потому что многое может быть понятно одному только мне» (XII, 92-93). Спустя пять лет, в «Авторской исповеди», он вновь отмечал, что первый том «составляет еще поныне загадку» для читателя (VIII, 445). Прошло еще тридцать лет, и Ф. М. Достоевский, как бы подытоживая недоумения современников по поводу героев «Мертвых душ», писал: «Эти изображения, так сказать, почти давят ум глубочайшими непосильными вопросами, вызывают в русском уме самые беспокойные мысли, с которыми, чувствуется это, справиться можно далеко не сейчас; мало того, еще справишься ли когда-нибудь?» (Достоевский Ф. М. Дневник писателя. 18761/ Достоевский. Т. 22. С. 106).
Позднее, спустя еще полвека, В. В. Зеньковский (известный впоследствии богослов, профессор и священник), как бы перенимая слово у Достоевского, заключал: «Гоголь, как мыслитель, еще более закрыт от нас его художественным творчеством, чем это можно сказать о Ф. М. Достоевском...» (Зеньковский 1926. С. 63; см. также: Зеньковский, прот. 1961. С. 43-44). — «Если о Достоевском и его миросозерцании написан уже ряд исследований, то о Гоголе, как мыслителе, имеются лишь отрывочные замечания: миросозерцание Гоголя никогда еще не было анализировано в целом. ... У нас до сих пор еще мало замечают за реалистичностью творчества Гоголя субъективные корни его образов; мало знают и мировоззрение Гоголя, изучение которого по-новому освещает и художественное его творчество» (Зеньковский 1929. С. 65, 75; см. также: Зепьковский, прот. 2002. С. 306). Вывод этот во многом сохраняет свое значение и поныне. «...Мои сочинения,— замечал в 1843 году Гоголь по поводу желания публики видеть продолжение "Мертвых душ",- ... писаны долго, в обдумывании многих из них прошли годы, а потому не угодно ли читателям моим тоже подумать о них на досуге и всмотреться пристальней» (XII, 187-188; письмо к II. Я. Прокоповичу от 28 мая (н. ст.). Один из первых биографов Гоголя П. В. Анненков писал 13 октября (н. ст.) 1880 года М. Е. Салтыкову-Щедрину: «...Гоголь ... на требования друзей о выпуске 2-й части "Мертвых душ" отвечал: пускай раскусят хорошенько первую. Литература, как сено: прессованное и в кольцо свернутое долее держится» (Салтыков-Щедрин. С. 425).
С завершением «Мертвых душ», задуманных как широкое эпическое полотно в трех томах, Гоголь преднолагат не только раскрыть «тайну» его «поэмы», но и разрешить «загадку» всей своей жизни, которую связывал с «подвигом во имя любви к братьям» -об этом он писат в 1842 году друзьям Л.С.Данилевскому, В.Л.Жуковскому, С. Т. Аксакову (см. коммент. в изд.: Гоголь 1994. Т. 9. С. 555-556). 9 мая 1842 года он сообщат Л. С. Данилевскому: «Через неделю после этого письма ты получишь отпечатанные "Мертвые души", преддверие немного бледное той великой поэмы, которая строится во мне и разрешит, наконец, загатку моего существования» (XII, 58). 26 июня (н. ст.) Гоголь писат В. Л. Жуковскому: «Посылаю вам Мертвые души. Это первая часть. ... Я переделат ее много с того времени, как читал вам первые главы, но все однако же не могу не видеть ее малозначительности в сравнении с другими, имеющими последовать ей частями. ... Чище горнего снега и светлей небес должна быть душа моя, и тогда только я приду в силы начать подвиги и великое поприще, тогда только разрешится загадка моего существованья» (XII, 70, 69)1.
В черновике письма к С. Т. Аксакову от 18 августа (н. ст.) 1842 года Гоголь, объясняя свое намерение отправиться во Святую Землю, в частности, замечай: «...Верно, не следствие мгновенного порыва эта мысль... ... верно, это то, для чего [вызвано все] вызвано в мир мое существованье» (XII, 571). Строки окончательного текста этого письма к Аксакову проясняют, что смыслом своего «существования» Гоголь считат именно «подвиг во имя любви к братьям»: «...Мысль предпринять это отдаленное путешествие ... не есть следствие мгновенного порыва... ... По если б даже и не могло заключаться в ней никакой обширной цели, никакого подвига во имя любви к братьям, никакого дела во имя Христа, то разве жизнь моя не стоит благодарности...» (XII, 94-95). Согласно строкам составленной Гоголем позднее молитвы («Боже, соделай безопасным путь его...», 1848), целью его путешествия к Святым Местам было «помолиться у Гроба Святого о собратьях и кровных своих, о всех людях земли нашей и о всей отчизне нашей, о ее мирном времени, о примирении всего в ней враждующего и негодующего, о водворении в ней любви и о воцарении Твоего царства, Боже!» {Гоголь 1994. Т. 6. С. 388-389). «Придет время,- писал Гоголь С. Т. Аксакову 18 августа (н. ст.) 1842 года,- когда вам даже покажется странно, как вы не могли почувствовать в глубине души вашей, что в сем путешествии есть тайная связь со всей моей жизнью и с поэмой, которая разрешит загадку моей жизни» (XII, 575). С размышлениями о жертвенном подвиге «во имя любви к братьям» связан и законченный Гоголем в 1842 году «Театральный разъезд после представления новой комедии» (см. коммент. в изд.: Гоголь 1994. Т. 3-4. С. 545-546; Гоголь 1995 (1). С. 340-341; Гоголь 2000 (2). С. 340-341), среди черновых набросков к которому находится отрывок, использованный в цитируемом письме к Аксакову: «Помните, что в то время, когда жизнь многих - жизнь мелочная, пустая, становится школой холода и эгоизма ... в то время, может мис случилось чудо чудеснее всех чудес,- подобно как буря настает тогда, когда ждет обыкновенной тишины мореход на поверхности ... Один только Всемогущий вселяет тогда в душу и заставляет хранить во глубине души сокровенно 1 нрзб. до времени неясное слово» (V, 392).
Исторические воззрения Гоголя и их отражение в замысле «Мертвых душ»
Одной из важных задач науки о Гоголе является изучение исторических взглядов писателя. Все художественные произведения Гоголя, начиная от самых ранних, написаны не только верным наблюдателем быта, тонким знатоком человеческой души, но и оригинальным, глубоким историком. О серьезности занятий Гоголя историей свидетельствует хотя бы тот факт, что на протяжении целого ряда лет он преподавал историю в двух учебных заведениях Петербурга- Патриотическом институте и Императорском университете. Однако в многочисленных исследованиях уходящей эпохи напрасно было бы искать ответа на вопрос, чем объясняется это «загадочное» увлечение Гоголя.
Интересом к прошлому Гоголь был во многом обязан основательной постановке дела преподавания истории в Нежинской гимназии высших наук (здесь Гоголь обучался с 1821 по 1828 год). По свидетельству его соучеников, в 1824 году в гимназии даже «составилось историческое общество под председательством старших воспитанников ... Редкина и Любича-Ромаиовича. Со всею смелостию детского возраста принялись пять или шесть воспитанников составлять полную всемирную историю в огромном размере. На долю Базили достались египтяне, ассирияне, персы и греки - и он года в полтора написал тысячу или 1500 страниц сверх уроков по классам...» (Халчинский. С. 329); «В свободное от классных занятий время ... П. Г. Редкин вместе с другими тремя товарищами - Базили, Кукольником и Тарновским - предпринял огромный труд: возможно полное сокращение всеобщей истории, изданной обществом английских ученых и состоящей из нескольких десятков квартантов. Труд этот, хотя и не был окончен, много способствовал не только основательному изучению русского и французского языков, но и развитию исторического смысла...» {Гербель. С. 443). Судя по первым литературным опытам Гоголя, а также по материалам, собранным им в нежинский период, занятия товарищей всеобщей историей не прошли мимо него. В то время в круге чтения Гоголя появляется и «История государства Российского» Н. М. Карамзина.
Изучение истории в Нежинской гимназии было тесно связано с теми задачами, которые ставились перед воспитателями юношества тогдашним правительством. «В народном воспитании преподавание Истории есть дело Государственное», — писал, в частности, по этому поводу будущий министр народного просвещения С. С. Уваров в 1813 году (в то
время попечитель Санкт-Петербургского учебного округа) {Уваров 1813 (1). С. 2). В.Л.Жуковский, назначенный в 1826 году воспитателем Наследника Александра Николаевича, в свою очередь отмечал: «Сокровищница просвещения царского есть история, наставляющая опытами прошедшего, ими объясняющая настоящее и предсказывающая будущее. Она знакомит государя с нуждами его страны и его века. Она должна быть главною наукою наследника престола. История, освященная религиею, воспламенит в нем любовь к великому, стремление к благотворной славе, уважение к человечеству и даст ему высокое понятие о его сане. Из нее извлечет он правила деятельности царской» {Жуковский 1902 (1). С. 146).
Неудивительно, что красной нитью, пронизывающей исторические штудии Гоголя, является мысль о государственном единстве. Еще в первой половине 1830-х годов главный интерес писателя при чтении «Истории государства Российского» сосредотачивался, как позволяют судить дошедшие до нас гоголевские заметки, на процессе объединения русских земель, а также на роли в этом процессе городов и удельных князей {Гоголь 1994. Т. 8. С. 35-50, 53-58, 766-767). Тогда же Гоголем был задуман и очерк о единовластии, от которого до нас дошло только несколько черновых набросков {Гоголь 1994. Т. 8. С. 50-53). Замысел этот органически вытекал из размышлений Гоголя над славянской историей. В лекции «Состояние Европы иеримской и народов, основавшихся на землях, не принадлежавших Римской империи» (основу которой составил еще один незавершенный очерк Гоголя - о славянах; Гоголь 1994. Т. 8. С. 10-21) он замечал о «древних обитателях восточной Европы» славянах: «Рассеянная жизнь, открытые пространства России, неимение никаких союзов и взаимной связи между племенами были причиною их беспрерывных покорений многочисленными нациями, умевшими повиноваться одному вождю» (IX, 131). Карамзин в заключении первой главы первого тома «Истории...» в свою очередь указывал: «Представив читателю расселение народов славянских ... скажем, что они, сильные числом и мужеством, могли бы тогда, соединясь, овладеть Европою; но, слабые от развлечения сил и несогласия, почти везде утратили независимость, и только один из них, искушенный бедствиями, удивляет ныне мир величием (говорим о российских славянах)» {Карачзип. С. 18).
В одной из обнаруженных недавно в Российском государственном архиве литературы и искусства (Москва) лекций Гоголя - «Обозрение Всеобщей Истории» - мысль о пагубности разделений с настойчивостью повторяется применительно к самым разным исто рическим эпохам и государствам. Гоголь прослеживает пагубные последствия раздоров в жизни народов, начиная от ветхозаветного Израиля, кончая самой Россией: «...Израильтяне ... разделились от несогласия на царства- Иудейское и Израильское ... . Салманассар, Царь Ассирийский, разрушил Израильское, а Навуходоноссор, Царь Вавилонский, Иудейское...» (Гоголь 2001 (1). С. 65-66); «...Иудеи, перешед из-под Персидского в Македонское и Сирийское порабощение ... сделались потом независимы под предводительством Маккавеев; но междоусобие опять подвергло их верховной власти Римлян» (Гоголь 2001 (1). С. 68); «Любовь Греков к независимости и отечеству часто являла дела непостижимо великие ... но мачо-помату между ими вкралось несогласие, и это междоусобие ослабило их, и наконец, в течении двух последних веков пред Р. X., они лишены были Римлянами свободы» (Гоголь 2001 (1). С. 54); «...Разделение на Восточную и Западную Империи, сделанное Феодосием между сыновьями своими Аркадием и Гонорием, ускорило падение обеих. Обе Римские Империи не только одна от другой отделились, но,-по неспособности своих Государей ... по несогласию и изменничеству вельмож и полководцев, - сделались опаснейшими друг другу врагами» (Гоголь 2001 (1). С. 69); «...Разделение государства, сделанное Владимиром и Ярославом в XI веке, подало повод к междоусобиям Князей; чрез это самое Россия приходила - время от времени- в бессилие и наконец подверглась около половины XIII столетия игу Татар ... Иоанн IIIй Васильевич начал единодержавие и торжество над врагами» (Гоголь 2001 (1). С. 76).
Религиозная критика Гоголем современности: проблемы истолкования
Значение поэмы Гоголя проявилось прежде всего в том, что полемика о героях «Мертвых душ» сразу приобрела не только литературный интерес, но стала, предметом острого общественного внимания. В. Г. Белинский в «Журнальных и литературных заметках», опубликованных в июльском номере «Отечественных Записок» за 1842 год, отвечая на упреки Н. И. Греча по поводу героев «Мертвых душ» («это какой-то особый мир негодяев, который никогда не существовал и не мог существовать»; Греч. С. 546), возражал: «Главная нападка, разумеется, на то, что действующие лица в романе Гоголя все дураки и негодяи! Нападка столь же несправедливая, сколь и не новая! Во-первых: действующие лица в "Иване Выжигине" тоже всё дураки или негодяи, а между тем роман г. Булгарина был превознесен "Северною Пчелою"» (Белинсий. Т. 5. С. 292).
Дело, однако, заключалось не только в «партийной» односторонности (или неискрен ности) Греча. Очевидно, что роман Булгарина, несмотря на похвалы, так и остался «лите ратурой» - его герои носили условный характер, тогда как в «дураках и негодяях» «Мерт вых душ» ощущалась связь с современностью, с самой жизнью. Именно в этом увидел, в частности, главное достоинство поэмы С. П. Шевырев: «Пора, пора уже нам от блестя щей жизни внешней, которая нас слишком увлекает, возвращаться ко внутреннему бы тию, к действительности собственно Русской, как бы ни казалась она ничтожна и отвра тительна нам, увлекаемым незаслуженною гордостью чужого просвещения, - и потому каждое значительное произведение Русской Словесности, напоминающее нам о тяжелой существенности нашего внутреннего быта, открывающее те захолустья, которые лежат около нас, а нам кажутся за горами потому только, что мы на них не смотрим, каждое такое произведение, заглядывающее в глубь нашей жизни, кроме своего достоинства художественного, может по всем правам иметь достоинство и благородного подвига на пользу Отечества. Русская Словесность никогда не чуждалась этого практического направления, а всегда призывала народ к сознанию своей внутренней жизни, - и Правительство наше (честь и хвала ему) никогда не скрываю от нас таких сознаний, если только совершались они талантами истинными, с искренним чувством любви к России и с уверенностью в се высоком назначении. В пышном веке Екатерины Фон-Визин вывел перед нами семейство Простаковых, и раскрыл одну из глубоких ран тогдашней России в семейном быту и вое 196 питании. В наше время тот же подвиг совершен был Гоголем в Ревизоре, и совершается теперь в другой раз в Мертвых Душах» (Шевырев 1842 (2). С. 227-228).
Вслед за С. П. Шевыревым мысль о связи «Мертвых душ» с русской жизнью повторил в 1845 году И.В.Киреевский: «До сих пор мы были и находимся еще под влиянием французов и немцев. Жизнь нашей Словесности оторвана от жизни нашего народа. Но читая Гоголя, мы понимаем возможность их соединения» {Киреевский 1845. С. 4-5).
Одной из важнейших проблем, касающихся восприятия поэмы, является вопрос о том, как она была оценена в кругах противоположной ориентации - в славянофильской и западнической партиях. Как известно, единодушия по отношению к «Мертвым душам» и в том и в другом лагере не было. Л.И.Герцен 29 июля 1842 года записал в дневнике: «...толки о "Мертвых душах". Славянофилы и антиславянисты разделились на партии. Славянофилы № 1 говорят, что это апотсоз Руси, Илиада наша, и хвалят, след овательно ; другие бесятся, говорят, что тут анафема Руси, и за то ругают. Обратно тоже разделились антиславянисты» {Герцен. С. 219).
Как уже говорилось, замысел поэмы был одинаково не понят современниками. Это, конечно, явилось одной из главных причин разноречия в оценках различных партий. Но то, что было одинаково верно подмечено критиками — отношение поэмы к жизни, — разделило общество несколько иначе, чем сложившееся противостояние славянофилов и западников. Показательно, что некоторым из читателей, несмотря на их сложившиеся убеждения, «определенность» в отношении к «Мертвым душам» давалась не сразу, так что в непродолжительное время они изменяли свою оценку на противоположную (Ф. В. Чижов, Д. Н. Свербсев и др.). Найти верный тон в отношении к гоголевской поэме - сыгравшей важную роль в судьбе русского общества в XIX - XX веках - не всегда удавалось читателям и позднее.
Одной из причин одинаково одобрительного отношения западников и некоторых из славянофилов к критическому пафосу «Мертвых душ» явилась известная «оппозиционность» к существующему положению вещей не только «европистов», но и «восточников». Будучи приверженцами начал Православия, Самодержавия, Народности, славянофилы именно поэтому часто были недовольны реальным течением дел на практике. Критика «справа» порой нечувствительно смыкалась с критикой «слева». Даже С. П. Шевырев, ожидавший от Гоголя в последующих томах «Мертвых душ» «изображения высокой и прекрасной стороны жизни», тем не менее в целом был согласен с критическим пафосом первого тома. И. С. Некрасов, в частности, свидетельствовал: «У меня был в руках тот экземпляр, по которому в первый раз прочел "Мертвые души" Шевырев. Экземпляр весь испещрен был знаками восклицания и словами одобрения, но не было ни одного критического замечания» {Некрасов. С. 34)1. Л. О. Смирнова, сообщая в 1847 году Гоголю о неприятии Аксаковыми его книги «Выбранные места из переписки с друзьями», не без раздражения писала: «Ненависть к власти, к общественным привилегиям, к высокому рождению и богатству- таковая-то отвлеченная страсть к идеальному русскому, таящемуся в бороде,- вот начало этих господ» (письмо от 18 февраля; Шенрок 1890 (3). С. 285). Министр народного просвещения князь П. Л. Ширинский-Шихматов 9 мая 1852 года писал попечителю Московского учебного округа В. И. Назимову по поводу статьи И. С. Аксакова «Несколько слов о Гоголе», опубликованной в славянофильском «Московском Сборнике» (М., 1852)2: «...Кто дал сочинителю статьи право клеймить все современное общество печатью пошлости и ничтожества, от которых будто бы из наболевшей дуиш Гоголя вырывались мучительные стоны. Судить по героям Мертвых Дуга о целом Русском обществе- есть верх несправедливости, никому не дозволительной ... ...Сочинитель статьи не только безотчетно чернит все современное общество, по его мнению, пошлое и ничтожное, но утверждает даже, что в нем не было ни одной светлой стороны, которая могла бы послужить Гоголю средством примирения с ним. Вот до чего доводит необдуманное желание возвысить Гоголя! ... ...Статья под заглавием "Несколько слов о Гоголе" ... безотчетным расточением выходящих из всякой меры похвал Гоголю ... накидывает тень подозрения на его намерения и действия, которого покойный писатель наш не заслужил ни жизнию, ни христианскою своею кончиною...» (Лит. музеум. С. 100, 102).
Князь П. А. Вяземский в 1847 году писал: «...Что Гоголь попал в руки литературным шарлатанам, это немудрено ... Что люди, провозглашающие наобум какое-то учение западных начал, искали в Гоголе союзника и оправдателя себе, это еще понятно. Он был для них живописец и обличитель народных недостатков и недугов общественных. Эти обличения несколько напоминали им болезненное, лихорадочное волнение Французских романистов. ... Но что те, которые отказываются и предохраняют нас от влияния чужеземного, что те, которые хотят, чтобы мы шли к усовершенстованию своим путем, росли и крепли в собственных начатах, чтобы те самые радовались картинам Гоголя, это для меня непостижимо. В картинах его, по крайней мере в тех однородных картинах, которые начинаются Ревизором и кончаются Мертвыми дуиіами, все мрачно и грустно» (Вяземский 1847. С. 418).
Проблемы интерпретации и текстологии второго тома «Мертвых душ»
Одной из важнейших нерешенных текстологических проблем, связанных с интерпретацией замысла «Мертвых душ», является вопрос о датировке автографов сохранившихся глав второго тома поэмы. Освещая историю создания второго тома «Мертвых душ», комментаторы седьмого тома академического издания собрания сочинений Гоголя 1937 -1952 годов В. Л. Жданов, Э. Е. Зайденшнур и В. Л. Комарович уделили этому принципиальному вопросу незначительное внимание. Между тем указанные автографы являются единственным источником текста второго тома поэмы, и вопрос о времени их написания имеет в истории продолжения работы Гоголя над «Мертвыми душами» первостепенное значение.
Первоначальный слой сохранившихся первых четырех тетрадей комментаторы датировали 1848- 1849 годами (VII, 416-417). Текстологический анализ заставляет признать эту датировку ошибочной.
Время написания автографов первых четырех глав второго тома поэмы позволяет уточнить целый ряд находящихся в них реминисценций с содержанием записной книжки, подаренной Гоголю В. Л. Жуковским во Франкфурте-на-Майне 20 октября (и. ст.) 1846 года. Если определение начала заполнения этой книжки не вызывает затруднений, то по поводу того, когда Гоголь перестал ею пользоваться, исследователи расходятся во мнениях. Г. П. Георгиевский полагал, что это произошло в 1848 году (Георгиевский Г. П., Ромодановская А. А. Рукописи Н. В. Гоголя. Каталог. 1939 // РГБ. Ф. 217. К. 2. Ед. хр. 12. Л. 20); комментаторы седьмого тома академического издания сочинений Гоголя (где была напечатана эта книжка) - в 1851-м. Вопрос этот требует уточнения.
Прежде всего не выдерживают критики основания, выдвинутые комментаторами для отнесения двух находящихся здесь записей к 1851 году. Так, исследователи полагали, что заметка о святителе Филарете, митрополите Московском и Коломенском, отражает «посещение его Гоголем, о котором идет речь в одной из записок конца 1851 г. к Шевыреву» (VII, 428). Между тем заметка о святителе Филарете («Филарет о русском народе: "В нем света мало, но теплоты много"»; VII, 387) относится, несомненно, к 1849 году: она открывает собой ряд последовательных записей, оканчивающихся упоминанием о декабристе М. М. Нарышкине. Сведения о последнем Гоголь получил не позднее сентября 1849 года. 20 сентября 1849 года Н. Н. Шереметева писала из Москвы М. М. и Е. П. Нарышкиным: «Мне Дарья Андреевна сказывала, что вы ожидаете к себе Николая Васильевича Гоголь. Если он с вами или будет к вам, скажите ему: кланяюсь ему с любовию...» (РГБ. Ф. 133. К. 5824. Ед. хр. 3. Л. 2; опубл.: Виноградов 2001 (1). С. 35). Заметку 0 браке («...Прежде всего обязанности мужа и жены...»; VII, 386-387) ис следователи связывали с июльскими письмами Гоголя 1851 года к матери и сестрам «по поводу предстоящего замужества одной из них» (VII, 428). Однако гораздо вероятнее, что эта заметка появилась в конце 1848- начате 1849 года. Во-первых, она тесно связана с находящейся на предшествующей странице автографа записью о бывшей ученице Гоголя Марии Петровне Балабиной (в замужестве Вагнер): «М. П. Вагнер о том, как ей было вдруг перейти от идеального мира к существенному. Не затрудняет ли ее хозяйственный [мелочной] хлам и как он ведется» (цит. по автографу: РГБ. Ф. 74. К. 6. Ед. хр. 7. Л. 37). Запись эта, возможно, предшествует поездке Гоголя в Петербург в сентябре- октябре 1848 года, где жила М. П. Вагнер. В письме к П. А. Плетневу от 10 июня (п. ст.) 1847 го да, Гоголь писал: «Передай от меня поклон Балабиным. Особенно Марье Петровне. На пиши мне хоть несколько строчек о том, как она живет своим домом. Я слышал, что она просто чудо в домашнем быту, и хотел бы знать, в какой мере и как она все делает...» (XIII, 321). Ранее, 14 апреля 1844 года, М. П. Батабина, выходя замуж, писала Гоголю: «Благодарю за ваши советы: они истинно христианские ... Откуда вы выписали эти прекрасные строки о браке? Как они полны глубокой, святой правды!» (Переписка. Т. 1. С. 332-333). Кроме того, заметка 0 браке может представлять собой своеобразный от I вет на письмо Л.А.Григорьева от ноября- декабря 1848 года (см.: Григорьев 1917.
С. 116-119). Исходя из содержания этого письма, являющегося критическим откликом на статьи Гоголя в «Выбранных местах из переписки с друзьями» «Женщина в свете», «Чем может быть жена для мужа в простом домашнем быту...», можно предположить, что в заметке 0 браке Гоголь попытался обобщить свое, имеющее основанием святоотеческое учение, понимание вопроса о браке и назначении женщины.
Таким образом, в 1851 году Гоголь, по-видимому, настоящей записной книжкой уже не пользовался. Скорее всего он оставил ее в 1850 году. (К 1850 году, несомненно, относится находящаяся здесь запись «Филатов в Севске. Постоялый двор» (VII, 383); она связана с пребыванием Гоголя вместе с М. Л. Максимовичем в Севске 24 - 25 июня 1850 года; см.: Кулиш 1856. Т. 2. С. 237-238.)
Уже первоначальный слой автографа первой главы второго тома, посвященной Тен-тстникову, обнаруживает несомненное использование Гоголем при работе над этой главой материалов указанной записной книжки. Речь идет о той группе материалов, которые не могли появиться ранее возвращения Гоголя в Россию весной 1848 года.
Самая первая реминисценция - в описании просторного вида, открывающегося из деревни Тентетникова: «За лугами, усеянными рощами и водяными мельницами, зеленели и синели густые леса... ... За лесами ... желтели пески» (VII, 284). Этим строкам соответствует подготовительная заметка в записной книжке 1846- 1850 годов: «И вдруг яр среди ровной дороги - обрыв во глубину и вниз, и в глубине леса, и за лесами - леса, за близкими, зелеными - отдаленные синие, за ними легкая полоса песков серебряно-соломенного цвета, и потом еще отдаленные леса, легкие как дым, самого воздуха лег-чайш е . Над стремниной и кручей махата крыльями скрипучая ветряная мельница» (РГБ. Ф. 74. К. 6. Ед. хр. 7. Л. 22).
По ряду признаков представляется возможным довольно точно датировать указанные заметки Гоголя. С одной стороны, заметки представляют собой начато группы записей, своеобразный неразборчивый («прыгающий») почерк которых - и само содержание, указывают на то, что они были сделаны в дороге. Во-вторых, в содержании этой группы заметок определенно угадываются южнорусские черты. Так, на обороте листа с цитированными отрывками читаем набросок, написанный тем же неразборчивым почерком: «Вишневые низенькие садики, и подсолнеч ники над плетнями и рвами, и соломенный навес чисто вымазанной хаты, и миловидное, красным обводом окруженное окошко. Ты древний корень Руси...» (РГБ. Ф. 74. К. 6. Ед. хр. 7. Л. 22 об.).
Поскольку весной на родине Гоголь в последний период жизни был лишь в 1848 и 1851 годах - причем, как увидим ниже, к концу зимы 1850 года глава, посвященная Тен-тетникову, была уже написана, то, очевидно, что настоящие заметки могут относиться лишь к весне 1848 года, а именно ко времени переезда Гоголя из Одессы в Васильевку 7-9 мая этого года.
Реминисценции одной из последних «южнорусских» записей, сделанных Гоголем в дороге по возвращению в Россию из-за границы в 1848 году, позволяют утверждать, что не только содержание, но и самую «тональность» начальных глав второго тома «Мертвых душ» (в том виде, как они дошли до нас в сохранившихся автографах) во многом определили именно дорожные впечатления Гоголя этого периода. Об этом позволяют судить строки следующей заметки в записной книжке 1846- 1850 годов: «Неизъяснимое вечернее блистанье 2 нрзб. по них разметанных злаков. Погасанье лучей и дым от хат легкими струями к небу нес ется . Как осмелился позабыть тебя человек. О, да будет проклят, кто научил людей покинуть простоту для просвещенья. Заплатил страданьями и тяжким и подлым бессилием» (РГБ. Ф. 74. К. 6. Ед. хр. 7. Л. 30 об.). Содержание этой заметки угадывается по крайней мере в трех местах первой и третьей глав второго тома поэмы.
