Содержание к диссертации
Введение
Глава І. Дкатаки. "книга юсу"
1. Индийские джатаки в Тибете и Монголии 13
2. Джатаки в творчестве тибетцев и монголов 23
3. К вопросу о датировке "Книги Отца" и "Книги Сына" 25
4. Элементы жанра джатаки в "Книге Кху" 36
Глава П. Комментарии. комментарий к "капле, питающей людей"
1. Некоторые комментарии, использующие новел листические повествования 55
2. Принцип организации новеллистических повествований в различных комментариях 63
3. Комментарии как памятники художественной литературы. Комментарий к "Капле, питающей людей" 70
4. Индийские сюжеты в комментариях. Сюжеты "Панчатантры" в комментарии к "Капле, питающей людей " 87
Глава Ш. "Обрамленная повесть". "рассказы попугая"
1. Монгольские 'Ьбрамленные повести" 92
2. Сюжетное обрамление как способ циклизации новеллистических повествований 101
3. "Рассказы попугая" в монгольском фольклоре.. 123
Заключение 139
Библиография 146
- Джатаки в творчестве тибетцев и монголов
- Некоторые комментарии, использующие новел листические повествования
- Индийские сюжеты в комментариях. Сюжеты "Панчатантры" в комментарии к "Капле, питающей людей
- Сюжетное обрамление как способ циклизации новеллистических повествований
Введение к работе
ХУП-ХІХ века явились для монгольской литературы важным этапом. К этому времени в Монголии складывается система литературы, которую принято называть литературой средневекового типа. Она характеризуется прежде всего слабой разграниченностью религиозной и светской словесности, преобладанием влияния буддийской идеологии, нечеткой дифференциацией функциональных и художественных жанров, использованием смешанных - прозаических и поэтических форм, неясной выраженностью авторского начала, ориентацией на классические образцы национальной и инонациональной (индийской, тибетской) древности, двуязычием в письменном творчестве, включением в сферу своего культурного обихода памятников этих инонациональных культур. Этот тип в основных своих чертах сохраняется на протяжении последующих двух веков.
В рамках этой литературы продолжалась и значительно развилась историографическая традиция. Берущая свое начало еще от знаменитого "Сокровенного сказания монголов" (ХШ в.), она обогатилась такими сочинениями, как "Золотое сказание" Лувсан Дандзана (ХУЛ в.), "Драгоценное сказание" Саган Сэцэна (ХУЛ в.), "Хрустальные четки" Рашпунцага (ХУШ в.), "Драгоценные четки" Галдана (XIX в.). Для монгольской историографической традиции издавна было характерно сочетание в большей или меньшей степени двух тенденций: стремление к созданию с одной стороны сухих хроник, а с другой - художественных повествований. Последнее чаще всего осуществлялось за счет включения в сочинения эпических фольклорных и нефольклорных фрагментов. Именно по истори
ческим хроникам нам известны такие произведения как "Легенда о разгроме трех тайчудских сотен", "Мудрая беседа мальчика-суроты с девятью орлёками Чингис-хана", "Легенда об Аргасун-хурчи", "Легенда о Мудрой ханше Мандухай" и др., являющиеся поистине жемчужинами монгольской литературы. Развитие этого феномена -соединения исторического и художественного - подвело к формированию в XIX в. жанра исторического романа, каковым по существу является "Синяя книга" В.Инджинаша.
Продолжалась переводческая деятельность монгольских книжников, начавшаяся еще в ХШ-ХІУ вв. Фундаментальные основы в этой области заложил знаменитый Чойджи Одсэр (ХІУ в.), переведший на монгольский язык многие произведения. В рассматриваемый период эта деятельность намного расширилась. Буддизм к ХУЛ в. уже завоевал в Монголии прочные позиции, в это время строились многочисленные монастыри, стали теснее связи с Тибетом. Увеличился круг переводимых книг. Наконец, был осуществлен полный перевод сочинений канона, Ганджура - в ХУЛ в., Данджура - в ХУШ в.
Развивалась и дидактическая поэзия, имевшая своими истоками замечательные монгольские произведения - "Ключ разума" (ХШ в.), "Поучения Чингис-хана" (ХШ в.) и переводные, например, "Сокровищницу благих речений" Сакья-пандиты (ХШ в.). Монголами было создано большое количество стихотворных произведений в русле этой традиции. Приобретая постепенно индивидуальный характер, она дала монгольской литературе своего рода лирическую поэзию, к которой прежде всего следует отнести творчество Дандзин Равджи (XIX в.).
Однако ХУП-ХІХ вв. характерны еще и тем, что в это время складываются и распространяются качественно новые для монгольской словесности формы. Среди них едва ли не самыми популярными являются те, что составляют объект нашего исследования. Это -сборники джатак, комментарии к различного рода трактатам и "обрамленные повести", представляющие собой, определенным образом организованные в единое целое, собрания небольших новеллистических повествований.
В монголоведческой науке этим памятникам было посвящено немало работ. Интерес к ним появился еще в начале прошлого века, как только взгляд европейских, в частности, русских ученых обратился к Монголии. Он вылился прежде всего в издание текстов различных произведений, их переводы и пересказы /2; 32; 66; III; 130; 136; 190; 205; 206; 210; 238; 240-242; 250; 251; 259; 267; 268; 270/. Значительный вклад в изучение этой литературы внес Б.Я.Владимирцов. Его классический труд "Монгольский сборник рассказов из Pancatantra •» /27/ до сегодняшнего дня не потерял своего значения. Он также издал перевод одной из монгольских редакций "Волшебного мертвеца" /29/. Нельзя не упомянуть здесь и венгерскую школу монголистики во главе с Л.Лигети. Он и его ученики - Д.Кара, Г.Бетленфальви, Л.Лёринц посвятили изданию текстов такого рода произведений и филологическому их анализу немало работ /195-197; 228-230; 232-237/. В 50-е годы в МНР начинается массовое издание текстов этих литературных памятников /41; 168; 175, с. 295-298, 335-342, 342-349, 350-355, 363-389, 397-404; 179; 180; 183; 184/. Более чем четверть вековая работа над ними привела монгольских ученых к созданию целого ряда статей, которые затем вошли в "Обзор монгольской литературы". Особое место здесь занимают исследования Ц.Дамдинсурэна /36-41; I5I-I58; 175/. В этой области также много работает Д.Ёндон, издавший большую монографию /160/ и продолающий работать над этой проблематикой /54; 55; 159; 161/. Нельзя не отметить и исследования другого монгольского ученого Л.Хурэлбатора /172/. В последнее время много делают для изучения данных произведений и бурятские и калмыцкие ученые /6; 7; 43; 49; 97; 128; 129; 144; 258/.
Все перечисленные работы содержат ценные материалы, важный филологический или текстологический анализ. Но ни разу еще в науке не было предпринято попытки обобщить накопленные в этой области знания. Современный же этап развития монголоведческой науки все с большей настоятельностью требует рассмотрения общих закономерностей литературного процесса Монголии. Ученые с возрастающим вниманием и интересом обращают свои усилия на исследование проблем становления форм и жанров монгольской литературы. В свете вышеизложенного представляется чрезвычайно важным изучение циклов новеллистических повествований, как особых форм монгольской повествовательной прозы.
Джатаки в творчестве тибетцев и монголов
Джатаки были не только повсеместно читаемы и распространены в Тибете и Монголии, но и играли активную формообразующую роль в творчестве самих народов, населявших эти страны. Они служили образцами для подражания, воспринимаясь как классика. Тибетцы создали завершенные циклы, подобные сборникам ддатак. Кроме того, отдельные повествования, формально повторяющие структуру джатак, можно обнаружить в целом ряде произведений.
"К числу таких подражаний следует отнести... джатаки царя Сронцзан-гамбо, которые входят в состав сборника Мани-гамбум. Подобно индийским ддатакам, эти рассказы о прежних воплощениях царя Сронцзан-гамбо не являются историческими произведениями, а представляют собой новеллы, в еще большей степени пронизанные нравоучительным духом, чем их индийские прототипы", - пишет А.И. Востриков /30, с. 206/. Другим примером подобного подражания является "Книга Сына". Это интереснейшее произведение тибетской повествовательной прозы мы рассмотрим подробнее.
"Книга Сына" (тиб.Ви chos , MOHr.KdbegUn nom ) давно известна европейской науке, хотя никто из ученых не пытался сделать сколько-нибудь полный филологический анализ её. С.Ч.Дас в своей статье "Ламаистская иерархия в Тибете" /206/ привел перевод, а частью пересказ первой, второй и шестой джатак "Книги Сына". В книге "Индийские пандиты в Стране снегов" /205/ С.Ч.Дас поместил свои переводы первой и второй джатак. Краткую справку об этом сочинении дает А.И.Востриков в своей известной книге, причем делает это в примечании /№ 303/, посвященном примерам подражаний в тибетской литературе индийским джатакам /30, с.206-208/. Во втором томе "Обзора монгольской литературы", в статьях
УІ раздела, исследующих сочинения, связанные с тибетской литературой, разбросаны отрывочные и общие замечания по поводу "Книги Сына" /155, с. 501; 156, с. 528, 529/. Пожалуй, наиболее полное на сегодняшний день описание данного сочинения дано Л.С.Савицким в статье "Памятник тибетской апокрифической литературы "Кадам-легбам (ХУ в.)" /115/.
Суммируя сообщения, которые приведены в вышеназванных трудах, можно сказать следующее: "Книга Сына" состоит из 20 рассказов о прежних воплощениях ученика индийского пандиты Атиши (982-1054) - Бром-тонпы Джалви Джуная (1004-1065).
В XI в. буддизм уже занял прочные позиции в Тибете, и буддисты пригласили из Бангалии знаменитого проповедника Атишу, с деятельностью которого связано основание в Тибете секты кадам-па. Традиции этой секты принадлежит сборник "Книга драгоценных наставлений" (ъка gdams rin ро cheі legs bam), сокращенно называемый "Кадам-лэгбам". Все сочинения, входящие в него, так или иначе связаны с именем Атиши, объединены им. Это книги или о нем, или автором которых он считается. Структуру "Кадам-лэгба-ма" подробно описал Л.С.Савицкий, взяв за основу одно издание сборника, имеющееся в Тибетском фонде ЛО ИВ АН а - монастыря Дашилхунпо /nova В 2773-2777/. В этом фонде имеется другое издание - монастыря Дзоргэ (колл. Барадийна № 44).
"Книга драгоценных наставлений" состоит из двух больших томов, в которые входят три биографии Атиши, дидактические трактаты, "Книга Отца", "Книга Сына", а также "Книга Кху". Три последствие представляют для нас наибольший интерес. "Книга Отца" (тиб.РЬа chos , MOHr.E5ige nom ) - стихотворное дидактическое сочинение - составлена в форме беседы Атиши и Брома, в которой первый наставляет ученика. "Книга Сына", так же имеющая форму беседы, связана текстуально с "Книгой Отца", так как комментирует её. В ней индийский пандит ведет разговор уже с другим учеником - Ог Лэгви Шэрабом, рассказывая ему с назидательной целью о прежних перерождениях Бром-тонпы. "Книга Кху" ( Khu chos) состоит из двух глав и является продолжением "Книги Сына", как бы двумя заключительными её главами. Недаром в "Обзоре монгольской литературы" указано, что "Бучой" состоит из 22-х глав /155, с. 501/, В самом тибетском тексте две главы "Кхучой" так и названы 21-й и 22-й главами "Бучой", а в монгольском переводе ойратского Зая-пандиты - "последняя часть "Бучой", поэтому, когда в дальнейшем мы будем говорить о "Книге Сына", то будем иметь в виду и две последние главы её, т.е. "Кхучой". Свое название это сочинение получило от имени уже третьего ученика Атиши -Кхутон Дзондуй Юндуна, которому проповедник адресует свои наставления на этот раз.
Некоторые комментарии, использующие новел листические повествования
Другой группой памятников монгольской литературы рассматриваемого нами периода, в которых собрано значительное количество новелл являются разного рода комментарии. Комментарий - жанр, вообще, характерный для средневековой системы словесного творчества, развит он был и в Центральной Азии. Начало его формирования здесь относится, вероятно, к тому периоду, когда каноническая буддийская литература стала канонической для тибетцев, а потом и для монголов. Большую роль сыграли переводы сочинений канона с санскрита на тибетский язык и изучение данных текстов буддийскими монахами. И в том и в другом случае мало-помалу складывалась обширная вспомогательная литература, часть из которой и становилась основой комментариев. С тех далеких времен и вплоть до XX века было создано большое количество сочинений толковательного характера. В любом каталоге более или менее значительного собрания тибетских и монгольских рукописей и ксилографов найдется немало произведений, в названия которых входит слово grel ,
«grel ъапо-тибетски или tayilburi по-монгольски, что значит "объяснение", "толкование". Так литераторы Тибета и Монголии традиционно обозначали комментарии. "Пояснение к тексту", "жанр филологического исследования, толкующий, разъясняющий текст литературного памятника", "разъяснительные примечания к тексту" -вот как определяют эту группу сочинений различного рода энциклопедические словари /17, с. 518; 67, с. 691; 127, с. 245/. Все эти определения предполагают прямую тесную связь комментирующе - 56 го произведения с текстом комментируемого. Тибетцы и монголы объединяли под словом grei Ъа или tayilburi все сочинения в некотором роде вторичного, зависимого характера: комментарии в нашем понимании этого термина и сочинения по поводу написанного, произведения тематически связанные с толкуемыми и краткий пересказ основного трактата. С другой стороны, они не причисляли к ним такие формы, которые мы бы явно отнесли к комментариям. Комментарии создавались к произведениям по всем отраслям знания: философии, логике, искусству, грамматике, медицине, то есть "пяти большим знаниям", как их называет традиция. В свете же проблем, исследуемых нами, первостепенный интерес представляют толкования, объединенные одной характерной чертой - использованием в самых разнообразных целях большого количества новелл.
Традиция использования в сочинениях толковательного характера сказок и легенд не относится к оригинальным изобретениям тибетцев и монголов, а восходит, по-видимому, к литературным образцам таких классических литератур континента, как например, индийская /27, с. 16/. В Тибете и Монголии она была популярна чрезвычайно. Нам известны такого рода комментарии к дидактическим трактатам, к буддийским философским сочинениям и пр.
Краткий обзор подобных сочинений мы хотели бы начать с комментариев к дидактическим трактатам. Дидактическими трактатами мы называем 8 нитишастр индийских авторов, дошедшие до нас лишь в тибетском и монгольском переводах в составе 211-го тома Дан-ддура, и тибетские и монгольские сочинения, написанные в их традиции. Три из них нас интересуют более всего, так как к ним впоследствии были написаны комментарии. "Капля, питающая людей (тиб. sKye Ъо gso Ъа»1 thig pa ; МОНГ. Arau-i tejigeklii dusul ), авторство которой приписывается Нагарджуне (П в.) было переве - 57 дено на тибетский язык в IX в. индийским ученым Шилендрабодхи и тибетским переводчиком Ешедэ. На монгольский язык она переводилась книжниками Лувсан Дандзаном (ХУД в.), Дай-гуши Агван Дам-пилом (1700-1780), Чахар-гэвши Лувсан Чултимом (I74Q-I8I0) и бурятским литератором Ринчином Номтоевым (I82I-I9Q7). Тибетский ученый лама Сакья-пандита Гунга Джалцан (ІІ82-І25Ї) написал в подражание нитишастрам сочинение под названием "Сокровищница благих речений" (тиб. Legs par bshad pa rin po che igte монг.
Sayin nomiai erdeni-yin sang subasid). Сокращенно называемое тибетцами и монголами "Субашид", оно получило огромную популярность. Известны два перевода его на монгольский язык: Соном Гары (конец ХШ - начало ХІУ вв.) и Чахар-гэвши Лувсан Чултима. В ХУІ в. тибетец Панчен Соднам Дагва (1478-1554) также написал стихотворное нравоучительное произведение "Букет белых лотосов" (тиб. Pad ma dkar po i chun po J МОНГ. бауап lingqua-un Ъау1ау-а ). На монгольский язык его перевел бурятский лама Агван Лувсан Галсан Джамба (XIX в.).
К каждому из этих сочинений в свое время были написаны комментарии. Автор комментария к "Капле, питающей людей" неизвестен. Нельзя с уверенностью сказать, что он был тибетцем; возможно, это сочинение имеет индийские корни. Начало филологическому изучению этого произведения положил Б.Я.Владимирцов, выпустивший в свет свою известную книгу "Монгольский сборник рассказов из
Pancatantra" /27/. Кроме монгольского текста и перевода он включил в нее большое введение, в котором дал замечательный очерк всех известных к тому времени тибетских и монгольских редакций этого сочинения, сведения об источниках отдельных сюжетов, подробную характеристику языка памятника. Эту работу через много -лет продолжил Ц.Дамдинсурэн. В 1959 г. им была издана антология старой монгольской литературы "Сто образцов", куда вошел более полный текст той же, что и у Владимирцова, редакции (25 рассказов, тогда как у В. их 17), с небольшим предисловием к нему /175, с. 363-389/. В последующие годы он издал практически все известные тибетские и монгольские редакции этого комментария (в серии "Corpus Scriptorum Mongolorum") /41; 179/. Предисловия к этим изданиям вылились впоследствие в статью "Монгольские сборники рассказов из Данчатантры" во П томе "Обзора монгольской литературы" /157/.
Комментарий к другому названному нами сочинению - "Сокровищнице благих речений" Сакья-пандиты, написанный в начале ХШ в. тибетцем Ринчинбалом, издавался ксилографическим способом в Лхасе и в Урге. Существует сокращенная редакция этого комментария, составленная неким Чултимбалом, а также более развернутая, анонимная - под названием "Прекрасная гирлянда цветов" (Me togs phreng mtcses), отпечатанная ксилографическим способом в Дурятии. На монгольский язык в ХУШ в. комментарий Ринчинбала перевел Чахар-гэвши. Он включил в свой перевод, названный "Ключ из волшебного камня, комментарий к Субашиду" (Subasid-un tayilburi cindamani-yin tiilkigiir ) обширные добавления. В XIX в. Ринчин Номтоев сделал новый перевод этого сочинения, также изменив и расширив его. В 1958 г. Ц.Дамдинсурэн издал перевод Чахар-гэвши кириллицей /171/, Предисловие к этому изданию и его же статья в I томе "Обзора монгольской литературы" /152, с. I3I-I36/ и составляют, в основном, научную литературу об этом сочинении. Иногда оно попадало в поле зрения ученых косвенно, например, тогда, когда там находился интересующий их сюжет. Так, рассматривая известную сказку о льве и зайце венгерский ученый Г.Бетленфальви, использовал и тексты комментария к "Субашиду" /195/.
Тибетец Янджи Гави Лодой, более известный под именем Аджа Ёндзин (XIX в.), написал в начале XIX в. комментарий к сочинению Соднам Дагвы "Букет белых лотосов" под названием "Луч солнца, комментарий к Букету белых лотосов" (тиб.Райта dkar po i chun po i «grel pa nyi та і od zer). В 1853 Г. Агван Лувсан Галсан Джамба перевел его на монгольский язык и издал ксилографическим способом. В 1867 г. им же было предпринято второе издание, в котором автор разбил сочинение на 8 глав, напечатав каждую из них отдельной книгой. Были внесены и другие изменения и добавления. Во П том "Обзора монгольской литературы" вошла обширная статья Д.Ёндона о данном памятнике, в которой приводится характеристика этого сочинения, сведения о его авторе и переводчике и т.д. /161/.
Индийские сюжеты в комментариях. Сюжеты "Панчатантры" в комментарии к "Капле, питающей людей
Еще одной характерной чертой исследуемых комментариев является связь с сюжетикой индийской повествовательной прозы. Проблема родства наших сочинений с индийскими сказками занимала всех ученых, исследовавших их, занимала чуть ли не в первую очередь. Да это и понятно. Где истоки данных сюжетов, как они попали в тибетскую и монгольскую литературы, в рассматриваемые сочинения, в чем их сходство с оригиналами и отличие от них -вопросы, встающие перед учеными при первом же знакомстве с ними. Б.Я. Владимирцов, Ц.Дамдинсурэн, Д.Ёндон уделяли этому много внимания. В своих введениях к изданиям текстов и исследованиях они дали подробные таблицы, в которых указали все известные источники,где такие сюжеты имеются. Кроме того нам известно, что Д.Ёндоном готовится сейчас к изданию большая работа, посвященная разбору именно данной проблемы. Поэтому мы позволим себе ограничиться лишь несколькими замечаниями на этот счет. (Здесь надо отметить, что до сих пор в сферу интересов ученых попадали только комментарии к дидактическим и буддийским сочинениям, конкретнее - к "Капле, питающей людей", "Субашиду" и "Ламриму"; остальные же не исследовались вообще, и в частности - с точки зре - 88 ния их сюжетики. Но, к сожалению, они для нас недоступны, и мы вынуждены оставить их вне поле нашего внимания).
В комментариях содержатся новеллы известные по многим индийским источникам: собраниям джатак, "обрамленным повестям". Но особое место занимает знаменитая "Панчатантра". В разных редакциях комментария к "Капле, питающей людей" содержится от 7 до 16 сказок, известных по "Панчатантре", в толковании к "Сокровищнице благих речений" - 13. Значительно их количество и в комментариях к "Ламриму". Нам хотелось бы остановиться на комментарии к "Капле, питающей людей", потому что в нем больше всего сюжетов из "Панчатантры". Комментарий к "Субашиду", на наш взгляд, сочинение, появившееся позже, уже в традиции предыдущего произведения, а толкования к "Ламриму" были написаны много веков спустя людьми, наверняка знавшими комментарий к "Капле, питающей людей", а следовательно, не первооткрывателями.
Не случайно этот комментарий Б.Я. Владимирцов озаглавил "Монгольским сборником рассказов из "Панчатантры", а Ц.Дамдин-сурэну так понравилось это название, что он практически повторил его в своем издании тибетского текста комментария - "Тибетский сборник рассказов из Панчатантры" /41/. Название действительно удачное; в нем есть и признание близости нашего комментария с замечательным индийским памятником, и отрицание прямой их связи через перевод или пересказ. Можно было бы предположить на основании этой близости, что тибетцы и монголы знали когда-то "Панчатантру" в таком переводе или пересказе. Тем более, что, как отмечал Б.Я.Владимирцов, "имелось указание на то, что в ХШ в. в Персии на монгольский язык была переведена "Калила и Димна" - персидская переработка "Панчатантры" /27, с. I/. И такая идея носится в воздухе /51; 84, с. II0-II3/. Но на основании имеющихся фактов подтвердить ее не представляется возможным. Следов перевода, о котором говорил Б.Я. Владимирцов, не осталось, а нахождение известного количества близких рассказов в исследуемых сочинениях, по-видимому, объясняется иными причинами.
В одной из тибетских редакций этого сочинения ("Освещающая лампада") содержится 29 историй, из них 21 введена с помощью прямого намека на некий сюжет, который и пересказывается в комментарии. Почти во всех приведенных стихах даже есть слова, которые можно перевести "как например..." или "как в сказке О..." (тиб.йрег па... bzhin ; dper па... dra;..« bzhin ; de ni... Ita Ъи ). В комментарии Ринчинбала к "Сокровищнице благих речений", переведенном Чахар-гэвши, прокомментировано 50 (из 457) четверостиший (два из них - одной сказкой, а некоторые - двумя или тремя). Почти в 30 из этих четверостиший имеется прямой намек на какой-нибудь сюжет, а 23 из них содержат слова "как в сказке о...", "например, как..." (монг. ...uliger metu. ) Правда, этих слов нет в оригинальном тибетском тексте Сакья-пандиты, нет их и в монгольском переводе Соном Гары. Первый из них последовательно и скурпулезно придерживался правил параллелизма, исключающих возможность и необходимость включения таких слов; второй же переводил дословно, буквально, ни на йоту не отходя от оригинала. Работа же Чахар-гэвши - образец литературного перевода; главное, чего он добивался (и добился) - благозвучие и ясность, в интересах которой он почти везде, где встречал откровенный намек на сюжет, вставлял слова "как в сказке о...", зная тем более, что к этому есть комментарий (он делал переводкомментария вместе с сочинением Сакья-пандиты).
Значит, независимо от того, индийцем был автор комментария к "Капле, питающей людей" или тибетцем, он лишь следовал за основным трактатом Нагарджуны, в котором содержится большое количество прямых намеков на сюжеты "Панчатантры". "Весьма вероятно, что автор Лугс-к т.-ч. ("Капли, питающей людей" - А.Ц.) был ли то Нагарджуна или другое лицо, основывался главным образом, на какой-то особой версии Панчатантры и, может быть, прямо выписывал оттуда дидактические сентенции", - писал Б.Я. Владимиров /27, с. 16/. Считается, что "Панчатантра" в наиболее ранней редакции сложилась в Ш-ІУ вв. н.э. /98, с. 5/. Нагарджуна же жил, по-видимому, несколько раньше - во П в. Следовательно, или какая-нибудь ранняя редакция "Панчатантры" была известна уже во П веке, или же, что вероятнее, Нагарджуна является "символическим" или "номинальным" автором этого сочинения, как считают Ц.Дамдинсурэн и С.Д. Серебряный /40, с. 145-146, прим. 10/. Интерес же к сюжетам "Панчатантры" авторов нитишастр вообще и "Капли, питающей людей" в частности, хорошо понятен. Нити-шастры - дидактические стихотворные произведения; сюжеты, ссылки на которые приводятся в них в качестве примеров, подтверждающих нравоучительные положения должны носить в некоторой степени аллегорический характер, быть близкими по жанру басне, притче. А именно такой материал и предоставляет "Панчатантра". Таким образом, комментатор "Капли, питающей людей" не ставил своей специальной задачей собрать рассказы из "Панчатантры" или пересказать какой-то древний ее перевод, он лишь добросовестно раскрыл все намеки основного трактата. Сакья-пандита, создавая свое знаменитое сочинение, придерживался традиции индийских нитишастр, и также использовал ссылки на многие сюжеты индийских книг, а комментатор раскрыл их. Так же произошло и с "Букетом белых лотосов".
Другой вопрос заключается в том, откуда авторы комментариев знали эти сказки. Нам кажется, можно указать на три источника, взаимно не исключающих друг друга: литература на санскрите (многие образованные монахи Тибета и Монголии знали санскрит и пользовались такой литературой); письменные источники на тибетском языке, и прежде всего - джатаки, вобравшие многие сюжеты, имеющиеся в "Панчатантре" , традиция устной передачи от учителя к ученику буддийских знаний. Итак, содержание большого количества сюжетов из "Панчатантры" в комментариях не является, по нашему мнению, доводом в пользу того, что монголы и тибетцы знали когда-то "Панчатантру" как единый цикл в переводе или пересказе.
Сюжетное обрамление как способ циклизации новеллистических повествований
П.А.Гринцер пишет: "Для определения жанра рассматриваемых произведений целесообразно воспользоваться их композиционной особенностью - обязательным наличием обрамляющего рассказа - и, исходя из этого, обозначить весь жанр условным термином "обрамленная повесть" /33, с. 4-5/.
Сюжетное обрамление - еще один способ циклизации новеллистических повествований в монгольской литературе ХУП-ХІХ вв. В первой тибетской версии "Волшебного мертвеца" (13 глав) Нагар-джуна отправляет царевича за Волшебным мертвецом, и тот добывает его. Пока царевич несет его Нагарджуне, Волшебный мертвец рассказывает ему сказки. При первом же восклицании царевича, он улетает обратно, и тому приходится вновь идти за ним. Волшебный мертвец старается разговорить царевича, чтобы не попасть в руки Нагарджуны. Но в конце концов царевич доставляет Волшебного мертвеца Нагарджуне, тот превращает его в золотой слиток и с помощью волшебной силы, заключенной в этом слитке, продлевает жизнь людей до тысячи лет. Во второй тибетской версии (21 главы) три героя - царевич, сын богача и сын нищего. Они пытаются разрушить птичье гнездо, чтобы полакомиться яйцами. Это удается только бедняку. Он разрушает гнездо, но обнаруживает, что это -двери, ведущие в пещеру Нагарджуны. Тот награждает нищего титулом царевича и отправляет за Волшебным мертвецом. Его можно принести, лишь не проронив ни слова. Волшебный мертвец рассказывает по дороге царевичу сказки, задает ему каверзные вопросы, заставляет нарушить молчание и улетает обратно. Сходным в обрам - 102 лениях тибетского и монгольского сочинений с индийским сборником "Рассказы Веталы" является общий мотив о том, что некий владыка отправляет царевича за мертвецом, который по пути рассказывает сказки.
В индийской литературе мы находим аналог двум сочинениям из трилогии о Бигармиджид-хане - "Жизнеописанию Арджи Борджи-хана" и "Жизнеописанию Кэсэнэ-хана". Это "Жизнь Викрамы или 32 истории царского трона" или "Рассказы 32-х деревянных человечков". В "Жизнеописании Арджи Борджи-хана" тридцать два деревянных человечка, прикрепленные к ножкам трона Бигармиджид-хана, не дают сесть на него другому царю - Арджи Борджи-хану, мотивируя это тем, что нет никого достойного восседать на престоле Бигармиджид-хана. Каждый из них рассказывает о добродетелях хана. Подобный же обрамляющий сюжет дан и в "Жизнеописании Кэсэнэ-хана" только с тем отличием, что министры Кэсэнэ-хана с целью доказать добродетельность и величие своего хана рассказывают в свою очередь тридцать две истории (в ответ на каждый рассказ деревянных человечков). В остальном "охватывающие" сюжеты обоих монгольских сочинений трилогии отошли далеко от известной нам редакции индийского сочинения. Особенно это сказалось в зачине произведений. Предыстория появления трона на 32-х ножках в виде деревянных человечков в "Жизнеописании Арджи Борджи-хана" перенесена из обрамления в первый вставной рассказ и совершенно отличается от таковой в индийском сборнике. Вполне вероятно, что присутствие Хурмасты (монгольский эквивалент индийского божества Индры) в монгольском сочинении еще раз подтверждает его родство с "Рассказами 32-х деревянных человечков", ведь здесь Индра как раз и одаривает Викрамадитью удиви - 103 тельным троном. Однако в "Жизнеописании Арджи Борджи-хана" бог Хурмаста имеет совершенно отличную сюжетную функцию - Бигар-миджид-хан ведет от него свой род. В "Жизнеописании Кэсэнэ-ха-на" предыстория трона отсутствует вообще. В этих двух монгольских сборниках о Бигармиджид-хане рассказ начинается с того, что мальчики, играющие у холма, где закопан чудесный трон, становятся удивительно мудрыми и проницательными, как только взберутся на него. Они разрешают многие споры, которые не может рассудить сам хан (Арджи Борджи, Кэсэнэ). Тогда хан отдает приказ вскопать холм и там обнаруживает трон Бигармиджида. В индийском памятнике мальчикам функционально соответствует некий брахман, приобретающий неслыханные добродетели, всходя на холм, и теряющий их, спускаясь с него.
Третье сочинение, входящее в трилогию, "Жизнеописание Би-гармиджид-хана" не относится, в отличие от двух других, к жанру "обрамленной повести". Оно посвящено рассказу о том, как Би-гармиджид-хан женится на чудесной девушке, рожденной из Цветка -Цэцэг-хатун. Примечательно, что в заключительной части этого произведения боги одаривают Бигармиджид-хана троном на 32-х ножках. Будда Шакьямуни превращает их в деревянных человечков и дает им наказ не допускать к трону царя менее добродетельного, чем Бигармиджид-хан. Таким образом, это сочинение, отстоящее от двух других "Жизнеописаний" трилогии по своим жанровым особенностям, могло бы занимать место обрамляющего сюжета. Но скорее всего оно является самостоятельным повествованием, к которому было прибавлено описание получения Бигармиджид-ханом чудесного трона. На эту мысль наводит сильное мифологическое звучание заключительной части (действие происходит в стране богов) и сюжетная законченность основного повествования (Бигармиджид-хан, преодолев все препятствия, добывает себе в жены Цэцэг-ха-тун). Прибавление могло произойти в силу устойчивого соотнесения в народной памяти истории о троне на 32-х ножках с именем Бигармиджид-хана.
