Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Французский постструктурализм, его культурно-исторический ракурс, проблема субъекта и особенности постструктуралистского литературоведения 20
1.1. Преемственность и самобытность постструктурализма 20
1.2. Проблема субъекта в постструктурализме 41
1.3. Междисциплинарный характер и особенности постструктуралистского литературоведения 43
Глава 2 Концепт в теоретических построениях Ж. Делеза и представление концепта литературы 54
2.1. Понятие концепта 54
2.2. Концепт литературы 76
Глава 3. «Становление» как критерий искусства литературы и проблема субъекта 85
3.1. Становление в трактовке А. Бергсона 86
3.2. Становление в трактовке Ж. Делеза 88
3.3. Становление как основной принципы творчества и критерий искусства 96
3.4. Проблема субъекта в пространстве литературы 104
Заключение 135
Список литературы 142
- Преемственность и самобытность постструктурализма
- Междисциплинарный характер и особенности постструктуралистского литературоведения
- Понятие концепта
- Становление в трактовке А. Бергсона
Введение к работе
Актуальность выбранной темы обусловлена наличием значительных пробелов в изучении современных направлений западной литературной теории второй половины XX века. Прежде всего это относится к парадигме постструктурализма. Многие существующие работы о нем, а нередко и переводы постструктуралистских текстов лишь запутывают и искажают объективную картину этого сложного и интереснейшего явления западноевропейской культуры. Отсутствие ясного понимания специфики этого направления в отечественном литературоведении, множащаяся стереотипность изложения его идей привели к такой ситуации, при которой в высказываниях о постструктурализме достаточно часто проявляется элементарная некомпетентность. В работах некоторых исследователей наличествует и иная порочная черта - стремление к широким обобщениям. Если представить математическую модель, где каждому из теоретиков так называемого «постструктурализма» ставится в соответствие некое поле (множество) произведенной им исследовательской работы и рассмотреть эти множества в их взаимоотношениях, то пересечение всех этих множеств образует лишь небольшой участок, который и будет представлять то общее в работах всех теоретиков, что можно было бы назвать собственно постструктурализмом. В остальном эти множества либо имеют последовательные пересечения друг с другом, либо не имеют их вовсе. Как правило, остающаяся вне пересечений часть множества - самобытное поле исследований ученого по мощности значительно превышает область, в которой он выступает как постструктуралист. Существенно отличаются и связи, которыми связаны постструктуралистские представления с остальным объемом творчества. Поэтому целесообразным является рассмотрение не абстрактного постструктурализма, но наследия каждого из исследователей как в отдельности, так и в общем контексте. Следует отметить, что термин «постструктурализм» практически не употребляется во
4 Франции, общепризнанной его родине, а замещается различными вариантами, связанными со структурализмом.
Если обратиться к исследованиям постструктурализма в отечественном литературоведении, то за редким исключением (как правило, переводчиков работ), они представляют собой набор растиражированных штампов, построенных на узком контекстуальном материале. Например, стало общепринятым судить о делезовской мысли едва ли не по одной его нашумевшей работе, написанной совместно с Ф. Гваттари «Capitalisme et schizophrenie. L'Anti-Oedipe»(1972) (русский сокращенный перевод М. Рыклина «Капитализм и шизофрения. Анти-Эдип» [53]). Поэтому представляется достаточно обоснованным говорить об актуальности настоящей работы, предполагающей детальное рассмотрение в широком контексте не только самих идей Жиля Де-леза (1925 - 1995), но и их применения к конкретному литературному материалу.
Понимание природы субъекта обусловлено целым комплексом исторических предпосылок и напрямую связано с осмыслением человеком своего места в мире. Зачастую субъект представляется как нечто обособленное, противопоставленное объектной среде и прочим субъектам, индивидуализированное и интенционально покоящееся в себе. Но если попытаться помыслить динамический аспект природы субъекта, то возникает вопрос о возможности соответствия его собственным границам, проблема его разнонаправленности. В этом отношении нас интересует то направление западной гуманитарной мысли, в котором находят плодотворное воплощение идеи о природе человеческой субъективности, возникшие на Востоке. Вместе с тем, проблема субъекта интересует нас с точки зрения ее проявления в литературном творчестве, осмысления ее в теории литературы. При этом центром нашего внимания выступает творчество Жиля Делеза, относящееся к современному (в основном последняя треть XX века) направлению французской мысли - постструктурализму.
5 В связи с вышесказанным диссертация преследует следующие цели: создать объективное и ясное представление о постструктуралистской парадигме и Ж. Делезе в частности; рассмотреть возможности новых подходов в теории литературы и литературоведении, использующих достижения делезов-ской мысли.
Указанные цели обуславливают постановку задач диссертации: обратиться к глубокому контексту работ «мэтра постструктурализма» Ж. Делеза в свете проблемы творческого субъекта в литературе; произвести деконструкцию делезовской мысли на примере построения концепта литературы; обосновать принцип «становления» как фундаментальный при рассмотрении природы творчества; произвести деструкцию стереотипов, присвоенных постструктурализму в целом и Ж. Делезу в частности.
Материалом исследования послужили в основном теоретические и теоретико-практические труды Ж. Делеза, совместные работы Ж. Делеза и Ф. Гваттари, а также работы других представителей французского постструктурализма (Ж. Деррида, М. Фуко и др.) для формирования контекстуальных связей, работы так или иначе связанные с рассмотрением явления постструктурализма (В. Декомб, Г. К. Косиков, И. П. Ильин, Н. Б. Маньковская, С. Л. Фокина и др.).
При этом упор делается не на описании подходов, реализованных в рассматриваемом направлении, но на вопросе возможности построения на основании философско-литературоведческих выводов Делеза методологического основания для исследований литературного творчества. В силу специфики рассматриваемого направления невозможно гарантировать, что рамки каких-либо устоявшихся понятий не придется расширить для возможности адекватного изображения ситуации (палеонимия), а возможно и ввести ряд новых понятий.
Для постструктурализма, и, в частности, для поструктуралисткой теории литературы особенно важной является проблема междисциплинарного взаимодействия, в особенности с философией1. Взаимодействие это нельзя назвать простым, ибо оно связано с огромным количеством сложностей как эвристического, так и традиционалистского толка. Данная работа в силу своей специфики погружена в междисциплинарное поле теории литературы и философии, в связи с чем рассматривается также задача идентификации данного поля как принадлежащего постструктуралистской парадигме. Существенно подчеркнуть, что объектом рассматриваемого подхода является литературный процесс в целом, что, однако, позволит сделать выводы об основных отличительных характеристиках литературного процесса современности. Иными словами, выдвигается предположение о существовании иного относительно существующих методологического подхода в литературоведении.
Возникновение направленческих школ зачастую обязано духу современного ему литературного процесса. Не боясь более широкого обобщения, можно было бы сказать о некоторой культурной среде, формирующей взаимосвязи и взаимовлияния между различными видами гуманитарной деятельности, литературой и литературоведением в том числе. Исторически нам задан неповторимый контекст, в котором оказывается весьма вероятным и новые подходы к его рефлексии. Возможно ли выстроить методологические основания для осознания современной культуры, столь сложного объекта современного гуманитарного познания, какими будут подходы в области интересующей нас среды литературного творчества? Вопрос этот является некоторой задачей-максимум, которая не ставится в настоящем исследовании в полном объеме, но которая всегда будет в постоянной связи с интересующей
Показателен в данном случае пример недавно появившегося нового периодического издания университета Джона Хопкинса - «Литература и философия».
7 нас темой, интересующим нас направлением, которое часто с опаской, а еще чаще без всякой рефлексии называют постмодернизмом.
Методология гуманитарного исследования опирается, прежде всего, на существующие представления о человеке (в исторической, как правило, перспективе). Иными словами, существует связь между представлением о субъекте гуманитарного знания и характере самого этого знания, его построения, его истоков и целей. Данная связь особенно актуальна при анализе современного материала, не просто актуальна, а скорее необходима. Поэтому для решения задачи исследования в рамках современного литературного процесса целесообразно совместить ее с анализом взаимосвязанных представлений о субъекте.
Терминологическое клише «проблема субъекта» носит крайне обобщающий характер и более характерно для философии. По сути все гуманитарные науки решают проблемы, так или иначе связанные с человеком как существом прежде всего культурным. В нашем случае областью культуры, в контексте которой пойдет речь о субъекте, будет литературоведение.
Объектом настоящего исследования является изучение категории субъекта во французском постструктурализме, сущность литературного творчества.
Предмет исследования - представления о литературе, природе творчества и творческом субъекте, сложившиеся под воздействием работ Ж. Делеза.
Постструктурализм как философия выражает дух современной культуры постмодерна, влияющей на литературный процесс по причине имманентности этого процесса данной культуре, и, с другой стороны, постструктурализм в своих изысканиях вырастает из собственной рефлексии над культурой современности. Таким образом, в тесной взаимосвязи, постоянном динамическом обмене происходит формирование общего культурного поля, в котором мы выделили в качестве объекта литературу. Категория субъекта во французском постструктурализме оказалась вследствие данной программы исследования одновременно вне и внутри объекта исследования. Субъект произведе-
8 ния - прерогатива поэтики как области литературоведения, и данная работа стремится сделать свой вклад в поэтику, рассмотренную в исторической перспективе современности.
Зачастую наука для описания какого-либо явления строит его упрощенную модель, последовательно усложняя ее и стремясь в пределе к полностью адекватному изображению, учитывающему все факторы влияния. Концепт литературы возможно, например, представить как коммуникативную модель, включающую субъекта-художника, субъекта-читателя, и субъектов литературного произведения или иначе - субъектов художественного мира произведения. Данный концепт погружен в некую среду - внешний план, с которым взаимодействует каждый из элементов в отдельности и в котором также происходит их межэлементное взаимодействие - коммуникация, осуществляемая посредством знаковой (семиотической) системы. С другой стороны, художественное произведение также можно представить как план, художественный мир, существующий сам по себе. Этот план произведения может быть воспринят и изучен с различных точек зрения (исторических, психологических, эстетических, лингвистических, семиотических) и являться материалом для анализа и выводов относительно внешних для плана произведения объектов, т.е. служить характеристикой внешнего плана. С другой стороны, обладая характеристикой внешнего плана, мы можем прослеживать генезис плана произведения. Как правило, направленческие школы в литературоведении критикуются за пристрастие к какой-либо одной стороне описанного процесса. Например, структурная поэтика и формальная школа характеризуются интересом к лингвистической и семиотической структурам текста, акцентом на функциональных особенностях и возможностях языка.
Вышесказанное подводит к мысли о существовании прямых связей литературной теории и проблематики человека, или, как это принято говорить в современной культурной ситуации, «субъекта». Представления о человеке являются краеугольным камнем любого гуманитарного направления, и литературоведение демонстрирует взаимосвязь не только с философией (именно ей приписывается прерогатива исследований данной области), но также с общим для обеих наук порождающим началом - изучением вопроса природы человека. Литературоведение как наука, появившаяся сравнительно недавно, наглядно показывает среди прочих своих специфических задач общие процессы развития общества и человека. Их эволюция вызывала коренные изменения как в философии, так и в литературоведении, его методологии и практике.
Новизна исследования состоит в построении специфического представления о литературе и творческом процессе, которые могут служить основой для литературоведческого анализа. В работе сделана попытка творческим образом обобщить и развить идеи, высказанные Делезом на протяжении всего своего творчества. Обосновывается принадлежность Делеза не столько направлению постструктурализма или неокантианства (В. Декомб), сколько линии философии жизни (А. Бергсон), обосновывается связанный с этим его мировоззренческий выбор, гуманизм его творчества.
На сегодняшний день в отечественной и зарубежной теории литературы отсутствует в качестве темы отдельного исследования рассмотрение проблемы литературы и субъекта на основе работ Ж. Делеза. Отчасти это связано со специфическим междисциплинарным характером проблемы. Однако, если обратить внимание на университетские программы по современной теории литературы в практически любом западном университете, становится ясным, что ее преподавание следует самому духу постструктурализма как междисциплинарной деятельности (именно так охарактеризовал ее Р. Барт). Тем не менее, рассмотрение проблемы субъекта всегда носило поверхностный, контекстуальный характер и, как правило, было оторвано от проблематики литературоведения. Объясняется это тем, что, согласно устоявшимся стереотипам, проблема субъекта как таковая характерна больше для философской антропологии. Однако эта проблема является одновременно ключом и духовной составляющей эпохи, ее культуры.
В настоящее время в отечественной теории литературы отношение к постструктурализму определяется сквозь призму работ И.П. Ильина (45, 46, 47), в которых проблема субъекта рассматривается опосредованно и носит скорее справочный характер. Работы И.П. Ильина заполнили существовавший пробел исследований о постструктурализме в отечественной науке и преследовали, по-видимому, задачу как можно более широкого охвата парадигмы постструктурализма, были призваны дать толчок дальнейшим, более узким исследованиям. Этим объясняются характерные для подобной попытки обобщения недостатки, что ни в коей мере не умаляет достоинств проведенного впервые в отечественном литературоведении обобщающего исследования о постструктурализме, деконструктивизме и постмодернизме.
Вопрос о человеке и его новом статусе в современном гуманитарном знании затрагивается практически в любой работе, касающейся постструктурализма, но более конкретный анализ данного аспекта и, в особенности, в его взаимоотношении с литературной теорией пока не проводился. Тем более, если речь идет не о всем поле постструктуралистской теории, которая является весьма зыбкой почвой для обобщений, но об отдельных его представителях. Если работы Ж. Деррида или М. Фуко стали знаковыми и опорными для всех исследований поструктуралистского комплекса, то наследие другого значительного современного мыслителя Ж. Делеза и его значимость в общем контексте парадигмы предоставляют возможность для актуального исследования. Именно поэтому настоящая работа опирается на французский постструктурализм в лице Ж. Делеза, в котором в качестве контекста привлечены точки зрения основных представителей данного направления - Ж. Деррида, Р. Барта, М. Фуко, Ю. Кристевой, Ж. Бодрийара, а также других ученых, обращавшихся в своих работах к тематике современной культурной ситуации и близких постструктурализму.
Теоретическая значимость работы заключается в попытке ввести в оборот теории литературы достижения современных постструктуралистских подходов к поэтике литературного произведения. В рамках таких подходов
11 могут быть рассмотрены особенности художественного мира как пространства «становления»2((іеуепіг), языковые средства этого «становления», интерпретация конкретных литературных произведений с целью выявления линий становления как автора произведения, так и персонажей произведения. Категория субъекта рассмотрена с точки зрения функционирования литературы -герменевтики, в которой обосновывается важность не интерпретации произведения, а полноты представления в произведении процессов становления; с точки зрения анализа особенностей рецепции произведения читателем, рассматриваемой как вовлеченность читателя в пространство становления произведения, а также с точки зрения закономерностей развития литературы, в вопросе о генезисе литературного творчества.
Практическая значимость работы заключается в возможном использовании материалов исследования в общих и специальных курсах лекций и на практических занятиях по теории и истории литературы. На основе результатов диссертации возможно создание вузовского курса по современной литературной теории.
Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры теории литературы филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Основные положения докладывались на совместной конференции МГУ им. М. В. Ломоносова и Донецкого государственного университета «Диалог школ в литературоведении» (МГУ им. М. В. Ломоносова, 2002 г.). Ряд положений диссертации был использован при подготовке лекции по курсу «Теория литературы» и нашел применение в учебном процессе филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. По теме диссертации опубликованы 2 печатных работы.
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, разделенных на параграфы, заключения и списка литературы. 2 Становление в самом общем представлении обозначает переход от привычки мыслить действительность как наличие определенных состояний, фиксируемых сознанием к «расщепленному» сознанию, способному соприсутствовать в бесконечном числе состояний, расположенных на линии, по которой протекает процесс его трансформации.
Преемственность и самобытность постструктурализма
Приступая к описанию аспектов развития постструктуралистской мысли во Франции, следует отметить одну характерную черту, являющуюся ключевой для понимания особенностей именно французского типа философии и литературной теории. По мысли Ж.Ф. Лиотара, французские философы, как повелось со времен Просвещения, были одновременно политиками и писателями, т. е. отношение к мысли они разрабатывали вместе с социальными и лингвистическими отношениями. «Побуждаемые великим (международным) кризисом 1920-х годов, французские мыслители обратились к тем элементам самой радикальной критической традиции, которые могли бы им помочь продолжить осмысление глубинных преобразований, затрагивающих природу сообщества, и тех скрытых аспектов так называемого «субъекта», которые эти преобразования вскрывают. Посему они и призвали на помощь Маркса, Фрейда, Ницше, Гуссерля с Хайдеггером, версию Гегеля в прочтении Кожева, позднего Витгенштейна и Беньямина с Адорно. Они подвергли философию субъекта (наследие Декарта и «философов» XVIII века) радикальнейшей критике - а вместе с ними и идеи прозрачности или самоочевидности, свободы воли, коммуникации, адекватности разума... Мало-помалу, самыми разными путями, они развивали идеи письма, фигуры, текстуальности, различия (разногласия), характеризующие то, что за границей называют ныне французской мыслью (совершенно напрасно, ибо она неоднородна и почти неизвестна в самой Франции). И все это происходило в тесном сотрудничестве между философами, писателями и художниками»[93, с. 167].
Данная позиция французских мыслителей противостояла господствовавшей тогда в университетских кругах философии позитивизма, основным лозунгом которого было тождество «бытие = бытие познанное». В литературоведении позитивизм нашел воплощение в практике «explication de texte», предполагающей экзегезу, объяснение текста, описательный подход, нацеленный на поиск причинно-следственных связей. Это препятствовало развитию более сложных формальных методов: ни о какой теории литературы не было даже и речи вплоть до 60-х годов XX века.
Позитивизм в литературоведении стал источником догматизма в анализе художественных произведений, делавшему невозможным наличие множественных точек зрения, интерпретаций. Позитивизм допускал абсурдное утверждение, в соответствии с которым высказывающий cogito обязан заключить: мое существование неоспоримо, твое существование неоспоримо в гораздо меньшей степени, или, в более радикальном виде, «я есть, следовательно, ты не существуешь»[33, с. 25]. Логика позитивистского монологизма приводила к тезису, в соответствии с которым «обо всей истории литературы может быть вынесено «полное», «окончательное» и «бесспорное» суждение: «можно вполне трезво предсказать, что со временем установится полное согласие относительно определений, содержания и смысла произведений, и спорить будут только о их доброте или злобности» (цит. по [73, с. 35]).
Между тем, проблема другого зарождается уже в самом картезианстве, его абсолютизации cogito. Декарт использует эту характеристику в «Regulae ad directionev ingenii» («Правила для руководства ума»). Другой, или, иначе, второй, абсолют, становится противоречием, и переход от субъекта к субъектам означает лишь начало конкурентной борьбы между образовавшимися таким образом претендентами на абсолют. «Статус субъекта предстает отныне как положение, которому грозит опасность, которое всегда может быть завоевано вновь прибывшим и которое нужно защищать от посторонних. Представляя собой новую версию повествования о встрече Пятницы с Робинзоном Крузо, феноменология другого беспрестанно открывает многочислен ные лики противоречия: другой для меня является феноменом, но и я также, в свою очередь, являюсь феноменом для него; ясно, что на роль субъекта один из нас лишний и должен будет довольствоваться для самого себя быть тем, что он есть для другого»[33, с. 27]. Именно в такой трактовке проблемы была реализована новая версия романа Д. Дефо «Робинзон Крузо» в 1967 году - произведение М. Турнье «Пятница или Тихоокеанский лимб», которому Ж. Делез посвятил статью [42].
Засилье позитивизма было подорвано приходом поколения «трех Н» -первого поколения интеллектуалов XX века во Франции. Первое и наиболее значимое «Н» - Гегель. Было две причины пристального внимания к немецкому мыслителю и обе были связаны с Россией. Первая - произошедшая Октябрьская революция, лидером которой был В. Ленин, «советовавший почитать» Гегеля; вторая - лекции выходца из России Александра Кожева, среди слушателей которых были все основные фигуры поколения «трех Н»: Р. Арон, Ж. Батай, А. Бретон, Ж. Валь, П. Клоссовски, Ж. Лакан, М. Мерло-Понти, Ж.-П. Сартр и др.
Увлечение Гегелем пришло на смену неокантианским настроениям и бергсонизму (Ж. Делез отдает дань своим учителям [34, 38, 50, 52], и фактически остается в оппозиции к гегельянству). Пафос гегелевских настроений хорошо передают слова Кожева: "Ведь вполне возможно, что будущее мира, а следовательно, смысл настоящего и значение будущего действительно зависят в конечном итоге от того, каким образом мы интерпретируем сегодня гегелевские сочинения"7. Важен также тот факт, что отношение философии к общественному мнению во Франции есть прежде всего отношение к мнению политическому, а уж затем - к мнению литературному, т. е. к литературным группам (например, «новый роман», группа журнала «Tel Quel»).
Междисциплинарный характер и особенности постструктуралистского литературоведения
Можно ли говорить о постструктуралистском литературоведении? Постструктурализм как гуманитарное направление говорит о литературе и использует литературу как материал для утверждения собственных выводов. Он меняет представление о литературе как таковой, ломает рамки классических представлений о литературной теории, включая ее в гораздо более ши рокий контекст культурных исследований. Постструктуралистское литературоведение становится сложной рефлексией на тему онтологии текста, дискурса. С другой стороны, оно остается связанным с литературным процессом, с таким явлением в нем, как постмодернистская литературная практика. Постструктурализм позволяет дать объяснение характерным особенностям поэтики постмодернистской литературы, ее эстетики и функционирования.
Внешне сходным с постструктуралистским пониманием текста был подход к сущности художественного текста Бахтина. В работах М.М. Бахтина была показана возможность рассматривать письменный текст по-новому, воспринимать его как открытый, находящийся в диалогических отношениях с другими текстами, перекликающийся с ними, отвечающий им. Тем самым отдельный текст теряет замкнутый характер, становится частью обширного целого. Бахтин пишет: «Каждое слово текста выводит за его пределы. Всякое понимание есть соотношение данного текста с другими текстами... Текст живет только соприкасаясь с другим текстом. Только в точке этого контакта текстов вспыхивает свет, освещающий и назад и вперед, приобщающий данный текст к диалогу»15; «слово хочет быть услышанным, понятым, отвечен-ным и снова отвечать на ответ, и так до бесконечности. Оно вступает в диалог, который не имеет смыслового конца»16. Однако если интертекстуальность Бахтина связана с местом постоянного возрождения смысла и субъекта, то за постструктуралистским интертекстом прочно укрепилось репутация места смерти субъекта, его аннигиляции.
Постструктуралистское литературоведение является предметом подробного исследования в работах Г. К. Косикова. Переход от структурализма к постструктурализму в литературоведении описывается им как отображение перехода от произведения к Тексту в работах Р. Барта, от воплощения авторской интенции в произведении к многоплановой интертекстуальной природе многомерного Текста. Барт в «S/Z» (1970) подходит к Тексту, выстраивая для его анализа систему кодов, структуру, которая могла бы вскрыть в нем то, что избегает авторства и субъекта. «Мы, стало быть, оказываемся перед выбором: либо вывести все тексты на демонстрационную площадку, уравнять их под взглядом без-различной науки, принудить (путем индуктивной процедуры) походить на Оригинал, к которому они восходят, либо попытаться воссоздать текст, но воссоздать не в его индивидуальности, а в его игровом движении, и — даже не успев заговорить о нем самом — сразу включить в безбрежную парадигму несхожестей, подчинить некоей базисной типологии, процедуре оценивания»[12, с. 32]. Текст - это множественность его прочтений субъектом, который также имеет текстуальную природу, является «всеобщностью стереотипов». Процесс чтения у Барта - встреча двух текстов, их пересечение, дробление. Анализировать Текст - значит «возобновить структурный анализ повествования с того места, где он до сих пор останавливался, т. е. начать с крупных структур; это значит самого себя наделить властью (временем и возможностью), позволяющей добираться до мельчайших сосудиков смысла, не пропуская ни узелка на ткани означающего, в каждом из них чувствуя присутствие кода или кодов, исходной (или конечной) точкой которых и служит такой узелок; это значит (по крайней мере, на это можно надеяться, работая в соответствующем направлении) заменить простую репрезентативную модель другой моделью, само развертывание которой способно выявить все продуктивные возможности классического текста; осуществляясь медленно и как бы наугад, шаг за шагом, такая процедура не ставит своей целью погрузиться в исходный текст, углубиться в него, создать его внутренний образ; она есть не что иное, как декомпозиция (в кинематографическом смысле слова) самой работы чтения, его, если угодно, замедленная съемка — не вполне образ и не вполне анализ; наконец, уже применительно к самому комментирующему письму, речь идет о постоянных отступлениях (прием, достаточно чуждый научному дискурсу), что позволяет обнаружить обратимость структур, образующих текст; разумеется, классический текст обратим не до конца (он умеренно множествен), так что мы будем читать его в определенной последовательности, которая есть не что иное, как последовательность его написания; вместе с тем комментировать текст шаг за шагом значит вновь и вновь проникать в него через одни и те же входы, воздерживаться от его чрезмерной структурации, не допускать преизбытка структурности, возникающего от ученого усердия — от стремления завершить текст; наша задача состоит в том, чтобы рассыпать текст, а не в том, чтобы собрать его воедино»[12, с. 40]. «Мельчайшие сосудики смысла» суть элементы структуры и текстовый анализ Барта - это продолжение структурного анализа, подразумевание того, что структура имеет гораздо более обширный, «крупный» характер, чем считалось ранее, тактика
Понятие концепта
Высшей формы рефлексии Ж. Делез достигает в последних работах и в особенности написанной совместно с Ф. Гваттари «Qu est que c est la philosophy?) 1991) («Что такое философия?»). Высшей, ибо форма и содержание данной работы более напоминают поэтическое произведение, чем работу по современной философии. Ее текст проникнут особой грустной мудростью, мудростью завещания потомкам. Отвечая на поставленный в заглавии вопрос, авторы раскрывают предельные представления мировоззрения, и даже мироощущения современного философа современного ему изменчивого культурного пространства, обращаются к глубочайшим основаниям гуманитарной деятельности в целом, пределом которой является концептуальное познание субъективности.
Делез известен в научных кругах своим интересом к философам, стоящим в стороне от магистральной линии западной философии, что свидетельствует скорее не о влечении к маргинальное, а о сугубо обыденном для философа мировоззренческом выборе. Одним из философов, оставившим глубокий след в мысли Делеза является Спиноза, который привлекает его не только своей этической системой (которую Делез принимает собственным жизненным выбором), но и гносеологией, параллели с которой прослеживаются непосредственно в философских построениях ученого.
«Он [Спиноза] дал завершение философии, осуществив ее префило-софское предположение»[54, с. 65]. Для философии Спинозы характерно признание существования только одной субстанции, которая есть Бог. «Я понимаю Бога как абсолютно бесконечное существо, т.е. субстанцию, составленную из бесчисленного множества атрибутов, каждый из которых выражает ее вечную и бесконечную сущность». Из бесконечного множества атрибу 55 тов человеку доступны лишь два - две сотворенные субстанции res cogitans и res extensa (термины Декарта) - "мышление" и "протяженность". Атрибуты имеют определенные состояния, называемые модусами, мир состоит из модусов, конечных и бесконечных и ими детерминирован, ничто не существует случайно, причина имманентна объекту и наоборот, т.е. "все - в Боге". Весьма интересным представляется вывод Спинозы об отсутствии у Бога таких качеств как любовь, разум, воля, существующих не более, чем модусы атрибута мышления, т.е. являющихся вторичной природой.
Атрибуты совершенно независимы, но соответствуют друг другу: ряд модусов одного атрибута неизбежно соответствует ряду модусов другого, в обоих случаях выражается сущность Бога, только в разных аспектах. Мыслящая субстанция и субстанция протяженная суть одна субстанция, взятая под знаком то одного, то другого атрибута. Таким образом, соответствуют друг другу, например, вещь и идея вещи - два модуса, два адекватных представления одной и той же субстанции Бога. Всякая идея постольку, поскольку существует, является объективной и имеет соответствие в вещном мире, всякое событие в вещном мире имеет соответственную идею. Человек трактуется в этом свете как состоящий из определенных модификаций атрибутов Бога, т.е. из модусов мышления и модусов протяженности. Воля человека детерминирована как конечный модус, погруженный в бесконечную цепь причинно-следственных связей.
Гносеология Спинозы представлена тремя родами познания:
1. Эмпирическая (мнение и воображение) связана с чувственным восприятием, обладает недостатком ясности, неадекватна прочим формам, не передает связей и отношений, но является практически незаменимой.
2. Ratio (рассудок) является познанием собственно научным, находящим свое типическое выражение в математике и физике, основано на адекватных, общих для всех понятиях, устанавливает причинные связи.
3. Интуитивное - видение вещей исходящими от Бога. Самый высокий уровень, не требующий доказательств. Структура мира, построенная Спинозой в виде аксиом, воспринятых интуитивно, позволила ему сделать ряд соответствующих логических заключений, основанных на ratio и известных как знаменитая «Этика», представленная в виде теорем с доказательствами. Познание вещей по цепочке приводит к необходимости познания Бога, т.е. познавательная способность говорит об адекватном знании вечной и бесконечной сущности Бога (теорема XLII). Обратно, познание Бога ведет к адекватному познанию действительности, в том числе и на третьем уровне.
«...Философия - это искусство формировать, изобретать, изготавливать концепты, дисциплина, состоящая в творчестве концептов» - так отвечают авторы на поставленный в заглавии вопрос, оговаривая свой ответ необходимостью его развертывания - «но ответ должен не просто вбирать в себя вопрос - нужно, чтобы им еще и определялись момент и ситуация вопроса, его обстоятельства, пейзажи и персонажи, его условия и неизвестные ве-личины»[54, с. 10]. Концепт - особое понятие у Делеза. Здесь мы встречаем параллель со Спинозой: «...искусство философа сообщает существование также и умственным сущностям, а философские концепты тоже суть "sensibilia"[TaM же, с. 14]. Мыслимая сущность приобретает свое соответствие в протяженности, концепт становится пространственно определенным, существующим в определенных пространственных отношениях как относительно своих имплицитных составных частей, так и окружающих его прочих эксплицитных концептов и планов. Каждое порождение мысли или фантазии, художественного образа обретает право на возможность «реального» существования. Можно привести здесь аналогию из поэзии, и она будет вполне оправдана, ибо одной из важнейших характеристик исследований Ж. Делеза является дискурс, обладающий несомненной поэтичностью, пронизанный так называемым ((поэтическим мышлением» .
Становление в трактовке А. Бергсона
Термин, введенный А. Бергсоном для описания своих представлений длительности, получает у Ж. Делеза одно из центральных, корневых мировоззренческих значений. «Становление» - это не история; история еще и по ныне обозначает лишь комплекс предпосылок (пусть и очень недавних), от которых нужно отвернуться, чтобы стать, то есть сотворить нечто новое»[54, с. 124]. Между субъектом творчества и субъектом истории пролегает водораздел, психосоциальный тип принадлежит истории, концептуальный персо-наж захвачен становлением. Становление актуализируется как сопротивление историческому, более конкретно, той ситуации, в которой мы находимся непосредственно в каждый момент. Говоря о вытеснении cogito рефлексивного cogito коммуникативным на современном этапе истории Делез пишет: «У нас нет недостатка в коммуникации - наоборот, у нас ее даже в избытке, но нам недостает творчества. Нам не хватает сопротивления настоящему» [5 4, с. 140]. Опуская социально-критический пафос данного утверждения, следует выделить характерность акта творчества именно как «жизненного порыва», ведущего к разрыву с обусловленным, детерминированным субъектом, но не экзистенциальным актом репульсивности, протеста, но акта создания того, что еще отсутствует. «Искусство и философия сходятся в этом пункте - коррелятом творчества является у них создание еще отсутствующих земли и народа. И к этому будущему зовут не авторы-популисты, а, наоборот, аристо-кратичнейшие из всех. Этому народу и этой земле нет места в наших демократиях. Демократия - это большинство, а становление по природе своей есть именно то, что вычитается из большинства»[54, 141]. Но к чему ведет это вычитание? Выводя за рамки социальных и мыслительных структур условие творчества превращает своего субъекта в кочевника, который то появляется около границ обыденного мира в виде маргинала, отверженного, низшего, то исчезает во вновь открываемых им пространствах. «Ибо раса, которую призывают к себе искусство или философия, - это не та раса, что претендует на чистоту, но раса угнетенная, нечистая, низшая, анархическая, кочевническая, неизбывно находящаяся в меньшинстве; это те самые, кого Кант исключал из путей новейшей Критики...»[54, с. 142].
Сутью творчества можно было бы назвать создание пространства. Это пространство не есть пространство феноменов (разрыв с феноменологией). От чувственности и созерцания, воображение переходит к слиянию с интуицией, которая оперирует в пространстве, населенном чистыми дифференциациями. Чистая дифференциация здесь обозначает возможность существования, не собственно самого феноменологического существования, а виртуального существования в качестве чего-либо или кого-либо. Виртуальное существование дает представление о реальном существовании, дает представление о том, что могло бы быть, но не имеет цели воплощения, наоборот переходит от одной виртуальности к другой, от одной дифференциации к другой. Виртуальное существование дает представление и о том, что реально не существует, вернее даже виртуальность и осуществляет и дает возможность представить это существование. Во всем этом проявляется собственно «становление», этот принцип кочевничества от одной дифференциации к другой. «Становление-животным человека реально, даже если нет реального животного, каким человек становится; и одновременно, реально становление-иным животного, даже если это иное не реально»[5, р. 291]. Собственно субъект и собственно животное существенным образом отличаются от того, что из себя представляет становление-животным. Это не означает также, что у становления есть цель (в данном случае - стать животным), у становления есть только самоцель - продолжать процесс становления, продолжать игру дифференциаций и блокировок.
Становление связано напрямую с процессами детерриторизации и ре-территоризации, взаимосвязанными друг с другом. «Как движение детерриторизации и процессы ретерриторизации могут не быть относительными, непрерывно разветвляясь, будучи включенными одни в другие? Орхидея детер-риторизируется формируя образ, кальку осы; но оса ретерриторизируется в этом образе. Оса детерриторизируется, однако, становясь сама деталью механизма репродукции орхидеи; ретерриторизирует орхидею транспортируя ее пыльцу.
