Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Переводы православной литературы на чувашский язык и их особенности 17
1.1. Статус церковно-богослужебного стиля в системе функциональных разновидностей чувашского языка 17
1.2. Исторические условия осуществления переводов на старописьменный чувашский язык 23
1.3. Особенности дояковлевских переводов 32
1.4. Статистический анализ изданий яковлевской школы 42
Глава II. Принципы и методы переводческой деятельности И.Я. Яковлева и его школы 49
2.1. Подходы к переводам православной литературы в России 49
2.2. Становление принципов и методов переводческой деятельности И.Я. Яковлева и его школы 53
2.3. Проблема адекватной передачи содержания оригинального текста в переводе и их стилистическое соответствие 62
2.4. Языковая доступность производного текста чувашской аудитории 70
2.5. Эволюция текстов переводов 82
Глава III. Аффиксальная инновационная лексика 88
3.1. Типы неологизмов и критерии их определения 88
3.2. Имена существительные, образованные аффиксом -лах / -лёх 94
3.3. Имена существительные, образованные аффиксом -са / -сё 111
3.4. Имена действия, образованные аффиксом -у /-у 116
3.5. Другие виды неологизмов 124
Глава IV. Неаффиксальные инновации в переводах 132
4.1. Диалектизмы как одно из средств обогащения и формирования лексики общенародного языка 132
4.2. Роль вариативности лексем в обогащении лексики чувашского литературного языка 139
4.3. Заимствования при переводе в диахроническом аспекте 149
4.4. Образование парных слов 159
Заключение 174
Библиография 179
Словари 201
Источники 204
Приложения 252
- Исторические условия осуществления переводов на старописьменный чувашский язык
- Проблема адекватной передачи содержания оригинального текста в переводе и их стилистическое соответствие
- Типы неологизмов и критерии их определения
- Диалектизмы как одно из средств обогащения и формирования лексики общенародного языка
Введение к работе
Актуальность исследования. В чувашском языкознании рубежу XIX - XX вв. до сих пор уделялось недостаточно внимания. Это время известно интенсивными качественными преобразованиями в чувашском социуме, определившими современное состояние всей чувашской культуры, в том числе и чувашского литературного языка.
Лингвочувашеведение располагает определенным опытом изучения данного периода, получившего в научных трудах название яковлевского (см. труды СП. Горского, И.В. Мукиной, Н.П. Петрова, Л.П. Сергеева, Э.В. Фомина, А.П. Хузангая). В то же время некоторые вопросы еще не имеют удовлетворительных ответов. К их числу, несомненно, относится проблема изменений, произошедших в лексическом составе чувашского языка. Лингвисты интуитивно констатировали, что преобразования в чувашской лексике носили существенный характер, гармонирующий с внутренней структурой чувашского языка. Настоящая работа, основанная на изучении большого количества текстовых материалов, служит подтверждением внутренне осознаваемого умозаключения чувашских языковедов.
Чувашский язык основным способом номинации новых понятий избрал синтаксический метод. Посему традиционный подход к лексикографированию, когда в лексикон включаются лишь отдельные слова, но не составные наименования, неполно отражает богатство чувашского языка.
Между тем изучение лексических изменений в чувашском языке, произошедших в конце XIX - начале XX вв., позволило выявить большое количество единиц, до сих пор не зафиксированных в словарях.
По большому счету лексические инновации того времени представляли собой реализацию возможностей, изначально заложенных в
языке, но до начала переводческой деятельности И.Я. Яковлева не актуализированных в письменных текстах.
Принято считать, что «Вопрос об истории словообразования, о его основных закономерностях - один из первостепенных вопросов, встающих перед исследователями истории языка. Эта весьма обширная и многоплановая проблема может быть окончательно решена лишь на основе ряда предварительных конкретных исследований» [Мальцева 1966: 259]. Настоящая работа как раз является тем конкретным исследованием, которое призвано в единстве с другими изысканиями составить целостную картину истории чувашского словообразования, обогащения и кодификации словарного состава яковлевского периода.
Необходимо подчеркнуть, что «сама история развития литературного языка является проблемой социолингвистической» [Слепцов 1975: 6] и «не может абстрагироваться от культурно-исторического контекста» [Серебренников 1967: 37]. Совершенно справедливо также, на наш взгляд, мнение английского исследователя У. Вайнрайха, что «Взаимодействие языков относится к таким явлениям, где сплетаются факторы лингвистические, психологические, социальные, этноисторические и др. Разумеется, в специальном исследовании учёный имеет право сосредоточить своё внимание на одном, выделенном им круге вопросов и их чисто лингвистическом анализе, но при этом он не должен забывать о диалектике связей языка и мышления, языка и общества. Особенно важно определить соотносительную значимость различных факторов лингвистического и экстралингвистического порядков в том или ином случае взаимодействия языков» [Вайнрайх 1979: 4]. Аналогичные воззрения можно заметить и в других трудах, посвященных изучению развития литературных языков народов Российской Федерации (см. работы Ю.С. Сорокина, В.В. Веселитского, В.В. Виноградова, Н.А. Мещерского и т. д.). Вслед за ними такой подход к изучению истории литературного языка автор считает оправданным и
весьма необходимым, поэтому наши исследования велись не только в традиционном лингвистическом, но и в сравнительно-историческом, социокультурном и этноисторическом контекстах (глава I).
Вышеперечисленные аспекты исследования предназначены для всестороннего и более полного освещения темы наших изысканий. Тем не менее возникает необходимость ограничения иследований небольшой части инновационной лексики с учетом объективных факторов.
По способу образования неологизмы принято делить на заимствованные, словообразовательные и семантические. Ввиду того, что тема диссертации фактически находится на стыке таких наук, как история, лингвистика, переводоведение и отчасти богословие, проанализированы и описаны лишь первые две группы неологизмов. Третья группа - семантические неологизмы - должна быть исследована с учетом богословских подходов и может быть выделена в отдельную работу. Тем не менее, в нашем труде этой теме уделено внимание в той степени, в какой это требуется для ознакомительного обзора.
Степень изученности темы. Изучение развития чувашского литературного языка в советский период имело односторонний характер в связи с табуированностью религиозной проблематики и закрытостью материальной базы исследований7. В связи с этим становление чувашского литературного языка прослеживалось в основном не по переводам православно - христианской литературы, насчитывающим около 450 наименований и изданных тиражами, как правило, 1200-20000
Был уничтожен практически весь тираж первого ретроспективного указателя «Чувашская книга до 1917 г.» (Чебоксары, 1950), а его авторы подвергнуты репрессиям. Причиной послужил тот факт, что в указателе по преимуществу содержалась информация о книгах религиозного содержания. Также был ограничен доступ лингвистов к христианским изданиям, собирание православных книг дооктябрьского периода не являлось обязательным. В результате в Государственном архиве печати Чувашской Республики отсутствуют многие дооктябрьские издания. Примечателен следующий факт: еще во второй половине 1990 гг. службы на чувашском языке в соборной церкви г. Чебоксары, не говоря уже о рядовых, велись по переписанным от руки текстам -переводам И.Я. Яковлева.
экземпляров (в создании которых участвовали десятки образованнейших людей своего времени: священники, учителя, административные деятели и т. д.), а по художественным произведениям (см., например, работы Е.В. Владимирова, СП. Горского, В.Г. Егорова, Н.П. Петрова, М.Я. Сироткина, В.Г. Родионова и др.).
Заслуживают пристального внимания исследования Н.П. Петрова, результаты которых опубликованы в ведущих научных изданиях Поволжского региона. Труды Н.П. Петрова многоаспектны и охватывают период старописьменного чувашского литературного языка и яковлевский период.
В работе «Из истории прозаических стилей...» в яковлевском периоде автором совершенно справедливо выделяется три синкретичных «прозаических стиля» - церковно-богослужебная, оригинальная светская проза или «стиль художественной речи», а также «стиль научно-популярной речи», при этом он признает ведущую роль церковно-богослужебного стиля. Необходимо подчеркнуть, что по Н.П. Петрову, «стили литературного языка стали развиваться во взаимосвязи и взаимодействии». В данной работе говорится: а) о появлении новых слов, словосочетаний, фразеологических выражений (приведено 44 единицы); б) о широком внедрении в чувашские переводы заимствований религиозного характера, которые «составляли один из пластов специальной терминологической лексики дореволюционного литературного языка»; в) о расширении значений старых слов; г) об особенностях образования в процессе перевода более богатого синонимического ряда чувашских слов: «например, русскому прилагательному «благословенный» ... приводятся следующие чувашские соответствия: пиллёхлё, тивлетлё, тирпейлё, мухтаела, чаплахла, телейлё, а в словарях Н.И. Ашмарина и В.Г. Егорова только слово пиллёхлё зафиксировано со значением «благословенный». [Петров 1964].
В последнее время объектом научных изысканий стала также научная и публицистическая литература яковлевского периода (см. работы Э.В. Фомина, Н.П. Петрова).
Среди работ литературоведческого аспекта, касающихся церковно-богослужебных текстов, выделяются труды В.Г. Родионова. В его книге «Этнос. Культура. Слово» исследуется проблема исторического взаимодействия чувашского язычества и христианства, а также приводится ценная информация о деятельности переводчика церковно-богослужебных текстов и видного чувашского представителя духовенства периода старописьменного литературного языка Е.И. Рожанского [Родионов 20066]. В монографии «Чувашская литература XVIII - XIX века» [Родионов 2006а] значительную часть занимает подробное комплексное описание историко-литературоведческого характера творческого наследия видных деятелей религиозно-православного просвещения чувашей: В. Пуцек-Григоровича, Е.И. Рожанского, Н. Базилевского, В.П. Вишневского, Н.И. Золотницкого и его учеников М. Дмитриева и Г. Филиппова, И.Я. Яковлева и его сподвижников А. Рекеева, Д. Филимонова, П. Васильева. В монографии Е.В. Ермиловой «Истоки и формирование жанров чувашской литературы XVIII - XIX веков» затронута история возникновения и проблема классификации жанров первых переводов текстов религиозного дискурса [Ермилова 2006].
Исследования церковно-религиозной литературы в лингвистическом плане значительно расширяют источниковедческую базу изучения истории чувашского литературного языка и способствуют объективному освещению многих вопросов его структурного и функционального развития. В частности, это касается новаций в лексике церковно-богослужебных текстов.
Объект исследования - православные тексты, переведенные на чувашский язык под руководством И.Я. Яковлева в 1872-1917 гг. в
основном с русского, церковно-славянского и на начальном этапе - с крещено-татарского языков.
Предмет изучения - инновации в лексике, характерные для чувашской религиозной литературы конца XIX - начала XX вв.
Целью настоящей работы является комплексное описание инноваций в лексическом составе сферы церковно-богослужебного функционирования чувашского языка в связи с историческими условиями и деятельностью организатора переводов и переводчика, чувашского просветителя, основоположника чувашского литературного языка И.Я. Яковлева (1848-1930).
В соответствии с целью исследования работа предполагает решение следующих задач:
1) определение места и роли богослужебного стиля в системе
функциональных разновидностей чувашского языка яковлевского
периода;
реконструкция принципов перевода И.Я. Яковлева и его идейного вдохновителя Н.И. Ильминского;
выявление корпуса инновационной лексики;
4) определение роли неологизмов в формировании лексического
состава чувашского литературного языка, выявление и описание их
характерных свойств;
5) сопоставление фактов инноваций в чувашской лексике с русским,
отчасти татарским и марийским материалом.
Таким образом, предопределяется сравнительно-исторический и функционально-стилистический подходы к изучаемому объекту.
Объект исследования и поставленные задачи предопределили применение следующих методов исследования:
1) анализ научной литературы и источников (для сбора сведений об объекте исследования);
2) семантико-стилистический анализ (с целью изучения
стилистической адекватности чувашского перевода оригиналу);
3) статистический (сбор и анализ данных, полученных в результате
изучения количественных показателей богослужебных книг);
4) сравнительно-исторический (для выявления и исследования
закономерностей возникновения, формирования и развития
богослужебного стиля в чувашском и русском языках).
5) сопоставительный (для сопоставления и определения
параллельных языковых процессов в разноструктурных языках в
синхронии и диахронии).
6) структурно-компонентный анализ.
Материалом исследования послужили издания православного содержания, датируемые рубежом XIX - XX вв. Исследовательским вниманием охвачено более 230 редких и ценных изданий из известных 450, хранящихся большей частью в фондах архивов и библиотек Чувашской Республики и Республики Татарстан (местонахождение остальной части переводов и оригинальных изданий на чувашском языке до сих пор неизвестно). Общий объем исследованных текстов составил более 12 тыс. страниц (около двух млн. словоупотреблений). Их жанровое многообразие составляют канонические ветхозаветные книги и новозаветные Евангелия, Послания и Деяния апостолов, Откровение святого Иоанна Богослова (Апокалипсис), а также неканонические священные истории, требники, сборники молитв, служебники, учебники закона Божия, жития, поучения, проповеди, беседы, октоихи (нотные издания) и другая религиозная и религиозно-светская литература. При необходимости использован материал иных функциональных стилей, а также статистические и исторические сведения.
Перевод чувашского иллюстративного материала по мере возможности дается в соответствии с русскими оригинальными текстами,
в других случаях перевод осуществлен автором диссертационного исследования.
Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые в чувашском языкознании:
- рассматриваются тексты богослужебного стиля чувашского языка
яковлевского периода с деривационной точки зрения;
- оценивается роль богослужебного стиля в становлении
лексического состава чувашского литературного языка;
- вводится в научный оборот инновационная лексика в количестве
тысяча единиц, в качественном плане представляющая собой собственно
неологизмы, заимствованную лексику, парные слова;
- рассматривается явление вариативности общеупотребительной
лексики и проблемы ее нормализации, вопросы использования
диалектной лексики и процесс ее кодификации, а также семантические
преобразования в переводах православно-конфессиональной литературы
И.Я. Яковлева и его школы.
В диссертации часть неологизмов интерпретируется в упрощенной форме, т. е. без каких-либо комментариев по схеме: неологизм - его морфемная структура - значение - иллюстративный материал. Настоящий подход диктуется рядом обстоятельств: во-первых, в случае схожести рассматриваемых примеров - необходимостью избежать повторов в интерпретируемом тексте; во-вторых, желанием полноты описания лексических новообразований и утверждением их в научном обороте. Такое описание иногда применяется в лингвистических работах, посвященных истории русского литературного языка (см., к примеру: Виноградов 1982, Ларин 1975, Мещерский 1981, Веселитский 1972 и др.).
Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что его результаты могут быть использованы при разработке специальных курсов, учебных пособий по теории и истории чувашского литературного языка, функциональной стилистике, словообразованию.
Материал диссертации может быть использован в совершенствовании переводов религиозно-православной литературы, составлении толкового словаря чувашского языка, двуязычного словаря религиозных терминов, словаря неологизмов яковлевского периода, заимствованной лексики, обновлении программ по курсу истории чувашского литературного языка. До сих пор в чувашском языкознании такая научная дисциплина как переводоведение (состоящая в лингвистике из разделов общей, специальной и частной теории переводов, истории переводческой деятельности, критики перевода, переводческой лексикографии, дидактики перевода) представлена лишь фрагментарно. Работа призвана восполнить некоторые теоретические и практические пробелы названной дисциплины. Результаты исследования также могут быть использованы в теоретических и практических разработках по чувашской лексикографии и диалектологии. Кроме того, работа представляет определенный вклад в изучение некоторых переводческих проблем богослужебных текстов. На защиту выносятся следующие положения:
основу чувашского литературного языка составили переводы богослужебных текстов, характеризующиеся бережным отношением к слову;
в яковлевское время начинает набирать силу морфологический способ номинации новых явлений действительности, до сих пор маловостребованный, а в настоящее время превалирующий над синтаксическим;
практически вся инновационная лексика богослужебного стиля являет собой системную реализацию потенциальных возможностей языка, окказиональные образования редки; абсолютное большинство новых слов относится к именам существительным;
4) новации в лексике чувашских переводов обнаруживают
конвергентные параллели с русским языком, совпадения с татарским
языковым материалом и значительное сходство с инновационными процессами в лексике переводов на марийские диалекты.
Апробация работы. Содержание и основные положения диссертации докладывались на международной конференции «И.Я. Яковлев и духовный мир современного многонационального общества» (Чебоксары, 1998), на международной научной конференции, организованной научно - исследовательским институтом перевода Библии (Швеция) и посвященной новому переводу ЧетвероЕвангелия на чувашский язык (Чебоксары, 2003), на международных конференциях «Диалекты и история тюркских языков во взаимодействии с другими языками» (Чебоксары, 2004), «Чувашский язык: вчера, сегодня, завтра» (Чебоксары, 2004), «Вариативность в языках народов Поволжья» (Чебоксары, 2006), на международной научной конференции, посвященной 75-летию Андраша Рона-Таша, международной научно-практической конференции «Духовно-нравственное просвещение и воспитание молодежи» (Чебоксары, 2006). Содержание и основные положения излагались также на конференциях регионального, межрегионального и всероссийского уровня: ежегодных научно-практических конференциях Чувашского государственного университета в 1996-2006 гг., на научно-практических конференциях соискателей, аспирантов и докторантов Чувашского государственного университета в 1996-2006 гг., на научных чтениях, посвященных 60-летию Ю.Ф. Ефимова (Чебоксары, 2001), на научных конференциях института чувашской филологии и культуры (1998 - 2000), на научной конференции «Проблемы истории чувашского литературного языка и его стилей», посвященной 70-летию со дня рождения академика НАНИ ЧР Н.П. Петрова (Чебоксары, 1999), научной конференции, посвященной 75-летию со дня рождения академика НАНИ ЧР Н.П. Петрова (Чебоксары, 2004), научно-практической конференции Чувашского государственного института гуманитарных наук «Истоки и историческая типология
чувашской письменности» (Чебоксары, 2006), в научной сессии Чувашского государственного института гуманитарных наук (Чебоксары, 2005), всероссийской научной конференции «Язык, культура, общество: социально-культурные аспекты развития регионов Российской Федерации (Ульяновск, 2002), всероссийской науч. конф., посвященной памяти академика М.М. Михайлова «Актуальные проблемы филологии» (Чебоксары, 2005) и др.
Общее количество конференций с участием автора диссертации по теме исследования составило более 35.
По теме диссертации опубликовано 14 работ, в том числе две статьи в ведущих рецензируемых научных журналах, в которых должны публиковаться основные научные результаты диссертации на соискание ученой степени кандидата наук:
1. А.В. Рекееван Чаваш сырулахёпе литература чёлхин
историйёнчи пёлтерёшё // Молодые ученые - науке. - Чебоксары, 1993.-
С. 101 -104.
2. Неологизмы со словообразовательным аффиксом -?ё (-?ё) в
переводах И.Я. Яковлева // Чтения по вопросам этимологии и
ономастики, посвященные 60-летию со дня рождения Г.Е. Корнилова. -
Чебоксары: Издательство Чувашского госуниверситета, 1996. - С. 23 - 25.
3. Асла вёрентекенёмёр кусарна тата редакциленё тён
литературинчи фене самахсем // Таван Атал. - 1998. - №2. - С. 39 - 40.
И.Я. Яковлев кусарна тата редакцикленё тён литературинчи сёнё самахсем // И.Я. Яковлев и духовный мир современного многонационального общества: Тезисы докладов международной научной конференции от 24 апреля 1998 г. - С. 220 - 222.
И.Я. Яковлев кусарна тён кёнекисенчи -у (-у) аффикс хушанса пулна сёнё самахсем // Чаваш филологийёпе культури: Аслалах конференцийён материалёсем. - Шупашкар: Чаваш патшалах университечён издательстви, 1998. - С. 69 - 70.
Тён чёлхи тата самахсемпе самах майлашавёсен синонимлахё пирки // Вопросы чувашского литературного языка и его стилей: Материалы научной конференции, посвященной 70-летию академика Н.П. Петрова. - Чебоксары, 1999. - С.69 - 70.
1873 - 1917 99- каларна тён литературинчи 9ёнё самахсем // Чаваш чёлхе пёлёвё: статьясен пуххи / Чаваш патшалах гуманитари аслалахёсен институчё. -Шупашкар, 1999. - С. 125 - 134.
Православие в среде чувашского народа: восприятие библеизмов // Язык, культура, общество: социально-культурные аспекты развития регионов Российской Федерации: Сб. научн. тр. Всероссийской научной конференции. - Ульяновск, 2002. - С. 107-109.
И.Я. Яковлеван тён ку9аравёсем диахронире // Вестник Чувашского гос. пед. университета им. И.Я. Яковлева / Внеочередной выпуск по итогам конференции, посвященной 75-летию со дня рождения известного чувашского языковеда, д.ф. наук, профессора кафедры чувашского языка педуниверситета, академика Петрова Николая Петровича.- Чебоксары, 2004.- С. 53-56.
Переводы И.Я. Яковлева как источник религиозно-духовного просвещения чувашского народа // Семья в России. - 2006. - № 1. - С. 101-108.
Роль вариативности, синонимии и дублетности в становлении лексических норм чувашского литературного языка (по переводам просветителя И.Я. Яковлева) // Вестник Чувашского университета. -2006.-№4.-С. 460-466.
К вопросу о принципах перевода православной литературы чувашским просветителем И.Я. Яковлевым и его сподвижниками // Цивилизации народов Поволжья и Приуралья: Сб. науч. статей по материалам Междунар. науч. конф.- т. III /- Проблемы языка и этноса на рубеже веков.- Чебоксары: Чувашгоспедуниверситет им. И.Я. Яковлева, 2006.-С. 223-230.
Дояковлевские переводы как предпосылки становления чувашского литературного языка // Духовно-нравственное просвещение и воспитание молодежи: история и современность: Сб. стат. Международной научно-практической конференции. - Изд-во Чувашского ун-та: Чебоксары, 2006.- С. 147 - 154.
Хальхи лексикографире Библи кусаравёсемпе уса курасси // Чаваш чёлхи: аваллахран малашлаха.- Шупашкар: ЧПГАИ, 2007. - С. 35 -40.
Общий объем публикаций составляет 6 авторских листов.
Настоящее диссертационное исследование обсуждено на заседании кафедры чувашского языкознания и востоковедения Чувашского государственного университета им. И.Н. Ульянова и рекомендовано к защите (протокол № 9 от 12 апреля 2007 г.).
Результаты исследования используются в Чувашском государственном университете им. И.Н. Ульянова и в Чувашском государственном педагогическом университете им. И.Я. Яковлева в преподавании курсов «История чувашского литературного языка», «Стилистика чувашского языка и культура речи».
Структура диссертационного сочинения. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии, списка исследованных текстов, приложений. Объем работы - 7,3 п. л., библиография включает более 200 названий, исследовано около 230 единиц источников, количество приложений - 5.
Исторические условия осуществления переводов на старописьменный чувашский язык
История переводов православно-христианской литературы на чувашский язык тесно связана с христианизацией Среднего Поволжья. Падение мусульманского Казанского ханства утвердило в Средневолжском крае власть Московского государства с православно-христианским вероисповеданием. С целью утверждения православия в многоязычном иноверческом Поволжье в 1555 г. в Казани была учреждена епархия во главе с архиепископом Гурием. Стараниями Гурия и его помощников -архимандритов Германа и Варсонофия были организованы новокрещенские школы для детей инородцев в двух городах: в Казани в Зилантовском и Спасо-Преображенском монастырях, в Свияжске -Успенском монастыре.
Школы ставили целью подготовку церковных служителей и миссионеров из новокрещенцев для работы среди своих соплеменников. В 1723 г. открылась Казанская духовная семинария, а в 1733 -новокрещенская школа в г. Свияжске. Сохранились лишь фрагментарные сведения о деятельности этих учебных заведений. Доступные архивные документы позволяет говорить о том, что в области распространении христианства существенных сдвигов достигнуто не было. Основной причиной сего наряду с методическими просчетами миссионеров можно считать отсутствие переводов конфессиональной литературы на чувашский язык.
Кроме Казани и Свияжска в период с XVI по XVIII в. миссионеров для работы среди инородческого населения готовили в Нижегородской епархии, учрежденной в 1672 г. для усиления христианского влияния в этом крае. Новой епархии были подчинены Ядринский, Курмышский, Алатырский уезды, часть населения которых составляли чуваши.
В 1721 г. нижегородский архиепископ Питирим открыл три школы: букварную, словено-российскую и греко-латинскую. К 1724 г. в этих школах обучалось 132 ученика, среди которых были и новокрещеные дети-чуваши. Уже в это время прогрессивное духовенство учитывало, что миссионерская работа требует знания языка местного населения, что только при помощи родного языка можно добиться их обращения в христианство. Поэтому в учебных заведениях, призванных готовить священнослужителей и миссионеров, важное место должно было занимать обучение языку иноверцев, но из-за отсутствия учителей инородческие языки не преподавались. Как следствие, не было и качественных переводов богослужебной литературы.
Администрация школ заботилась в основном лишь о том, чтобы ученики не растеряли того знания и навыков, которые они имели, поэтому всячески поддерживали общение инородческих детей между собой на родном языке. Руководство школ рекомендовало в семинарию благополучно оканчивающих курс школьного обучения, а выпускники семинарии удостаивались рукоположения в сан священника. Но таких были лишь единицы.
В подавляющем большинстве случаев в чувашских приходах служили русские священники, исполнявшие службу на церковнославянском языке. Неграмотные прихожане-чуваши не понимали не только церковно-славянского языка, но и разговорного русского. Поэтому ни смысл церковных служб, ни поучения и проповеди и в целом основы христианского вероучения до сознания чувашей не доходили.
Последовательное крещение чувашей на протяжении нескольких столетий (в XVI - XVIII вв.) каких-либо положительных результатов не принесло. Многие крестились ради сиюминутной выгоды: получения привилегий, освобождения от налогов и рекрутства и т. д., но в повседневной жизни придерживались языческих традиций.
В распространении христианского учения заметное оживление внесло созданное в 1812 г. Российское библейское общество (РБО), в чьи задачи входило осуществление переводов вероучительной литературы и организация начальных школ. Чувашские церковнослужители создавали местные товарищества РБО и активно включились в просветительскую деятельность. Например, Курмышское товарищество добилось открытия в уездном центре православного училища.
Активный член Курмышского товарищества священник села Красные Четаи Н. Базилевский в 1819 г. основал в своем доме училище, где через два года число учеников достигло 18 человек. «Я, находясь священником в чувашском селении... и ревнуя распространению Евангелия между сим добрым, но непросвещенным и грубым народом, предпринял посвятить себя на всю жизнь... обучению правилам чтения чувашских детей и взрослых...», - писал он министру просвещения А.Н Голицыну [Родионов, 1999: 74].
В 1824 г. священник показательной церкви села Чемеева А. Алмазов в своей брошюре «Слово о христианском воспитании детей», изданной в том же 1820 г. параллельно на русском и чувашском языках, убеждал народ о необходимости обучения детей христианскому житию.
Значительным событием в духовной жизни чувашского народа явилось издание в 1820 г. на чувашском языке ЧетвероЕвангелия под названием «Святой Еванггель». Оно было переведено группой священников чувашских приходов Курмышского и Ядринского уездов, говоривших на верховом диалекте чувашского языка. Принято считать, что верховой диалект соткан из множества говоров, отличающихся друг от друга хотя и не очень значительными, но своими лексическими, фонетическими и грамматическими особенностями. Участие в переводе «Святой Еванггель» представителей разных говоров заметно отразилось в его языке. Некоторые главы перевода пестрят сугубо локальными лексическими, грамматическими формами, которые для других наречий, особенно для низового диалекта, совершенно не характерны. Но тем не менее распространению христианского учения среди чувашей переводное издание «Святой Еванггель» оказало большую услугу. В условиях сплошной неграмотности оно было хорошим подспорьем прежде всего для священнослужителей чувашских приходов, которые в своей миссионерско-проповеднической деятельности обращались к прихожанам на их родном языке. Чувашским переводом пользовались также учащиеся духовных училищ, семинарий и академии, готовящиеся к христианско-просветительной работе среди инородцев.
Проблема адекватной передачи содержания оригинального текста в переводе и их стилистическое соответствие
Вопреки предположениям, для И.Я. Яковлева и его сподвижников исходным языком явились не древнееврейский, древнегреческий (в отличие от переводов на церковно-славянский) и церковно-славянский, а язык-посредник - русский и на начальном этапе - татарский. В необходимых случаях не исключалось обращение к первоисточникам: «При моих переводах на чувашский язык, например, Евангелия, мне приходилось сличать тексты Евангелий на языках русском и греческом (удивительно совпадающие в изданиях Святейшего Синода), латинском, французском и немецком. Иногда оказывалась необходимость пользоваться для сравнения и татарским переводом Н.И. Ильминского» [Яковлев 1997: 274]. К примеру, в переводах, датируемых 1873 г., указано, что «Главные церковные праздники Господни и Богородичны» перевел с татарского В. Васильев, «Начальное учение православной христианской веры = Чан тён кёнеки» является «Переводом с татарского самого И.Я. Яковлева при участии А. Рекеева, Игн. Иванова и др.
И.Я. Яковлев признаётся в своих мемуарах: «... Так учил меня Ильминский. Под влиянием его наставлений и указаний я в первый же год пребывания моего в Казанском университете делал опыты переводов с татарского языка на чувашский при помощи Рекеева и Игнатия Иванова, хорошо знавших татарский язык. Опыты удавались. Затем я уже приступил к опытам переводов с русского на чувашский язык по программе Ильминского... Летом 1871 года занялся переводом с русского на чувашский язык Евангелия от Матфея... Будучи в Казани, я делал опыты переводов с русского на чувашский язык молитв...» [Яковлев 1997:273].
Названный принцип диктовался не ограниченностью языковой компетенции переводчиков, а иными, более широкими соображениями: «Пусть инородцы (в частности чуваши) все разделяют с православной церковью, в том числе и ее ошибки, притом видимые лишь знатокам, специалистам, ускользающие от масс» [Яковлев 1997: 280].
Православие уже имело отрицательный опыт исправления ошибок в библейском тексте: «Какого рода недоразумения могут возникать при неправильности переводов, видно из столкновений между православными и раскольниками именно на почве различных толкований одних и тех же слов и выражений. Православная церковь связана с текстами, создававшимися во времена Никона, зачастую переведенными ошибочно, что отлично знают раскольничьи начетчики» [Яковлев 1997: 279 - 280]. Посему «Особенно надо быть осторожным, чтобы неудачным переводом не положить раскол между православными и инородцами» [Яковлев 1997: 279]. Тем более, что система православного просвещения Н.И. Ильминского, которая и позволила чувашам утвердиться в православии именно через богослужебные переводы, на всем протяжении своего существования подвергалась жесткой критике [Ильминский 1890]. В таких условиях чувашские переводчики не имели права на ошибку.
Священный текст прошел несколько стадий развития: первоначальное многовековое существование в жанре устного рассказа; фиксацию в письменных источниках; перевод на древние и новые языки, проверку соответствия смысла переводов исходному тексту. Всем этапам существования библейского текста характерно бережное отношение к слову, вызванное его неконвенциональной трактовкой [Мечковская 1998: 42]. В результате всего библейский текст должен представлять собой образец совершеннейшего употребления языка.
Чувашские ученые отмечают, что «Текст Библии - это широкий спектр грамматически оформленной общеупотребительной лексики предметного, действенного, признакового и иного характера; в то же время для каждого языка это своего рода проверка на гибкость и продуктивность его реальных и потенциальных семантико-словообразовательных и синтактико-стилистических возможностей. Этот экзамен успешно выдержал язык чувашского народа... Чувашский перевод Нового завета и отдельных книг Ветхого завета является одним из важнейших языковых памятников, свидетельством высокого уровня чувашской культуры того времени» [Мукина 1998: 25]. Торжественность, книжность, «особливость» речи православных источников в чувашском переводе достигалась организацией единиц всех уровней.
На фонетико-графическом уровне указанным целям служили прописное написание начальных букв всей лексики, обозначающей Бога и Иисуса Христа, отображение собственных имен вне транслитерации по требованиям чувашской письменности: Мана Яраканан ирёкё ак дапла: Ывалне куракан, Ана ёненсе таракан кирек кам та ёмёрлёх пуранадла пултар «Воля Пославшего Меня есть та, чтобы всяки, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную» [Ин. VI: 40]; Мана: эй Вёрентекен, Вёрентекен тесе калакан пур те дулти патшалаха кёреймё, Манан улти Аттем ирёкне таеакан кёрё. Qae кун Мана нумаиёшё калёд: эй Вёрентекен, Вёрентекен! Эпир Санан ятупа пророкла каладмарамар-и? усалсене Санан ятупа хаваласа калармарамар-и? Санан ятупа нумай хаватсем тумарамар-и? тийёд. Qaeau чухне Эпё вёсене калап: Эпё сире нихадан та пёлмен, кайар Ман патамран, йёркесёр ёд тавакансем, тийёп [Мф. VII: 21] Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царствие Небесное, но исполняющий-волю Отца Моего Небесного [Мф. VII: 21]; Силапа Тимовейе кётсе Афиныра пуранна чух, хула тулли кёлетке танине курса, Павелан чунё тавалса дитнё. Вал вара иудейсемпе, mama Турра хисеплекен дынсемпе синагогара каладна... [Апостолсен XVII: 16 - 17] В ожидании их в Афинах Павел возмутился духом при виде этого города, полного идолов. Итак, он рассуждал в синагоге с Иудеями с чтущими Бога... [Деяния XVII: 16 -17].
Типы неологизмов и критерии их определения
При описании новых лексических единиц в современной лингвистике используется несколько близких по содержанию терминов: неологизмы, инновации, новообразования, новые слова. В современной русской лингвистике общеупотребительным является первый из терминов
- неологизм. В чувашском языкознании при описании данного явления в основном употребляется словосочетание дёнё самах «новое слово», (см. работы В.И. Сергеева, Л.П. Сергеева, Н.А. Андреева и др.), а также дёнёлёх «инновация» или «новое» [Дегтярев 2004]. Термин инновации, так же как и новообразование, используется для обозначения новых явлений на всех уровнях языка, о чем свидетельствует содержание части сборников научных статей, в названии которых он присутствует [Инновации 1975; Инновации 1978], и требует уточняющего определения, например: лексические, грамматические и т. д. Этнограф А. Фукс (1805 - 1853) в своих путевых записках однажды заметила: «Язык чувашский очень беден. В словаре, предо мною на столе лежащем, находится только 1646 слов, а считая коренные слова, не выйдет и 1000 слов» [Фукс 1994: 150]. В полемику с ней вступил преподаватель Гёттингенского университета В. Шотт (1802 - 1899), заявивший: «Да, с одной стороны, чувашский язык очень беден. С другой
- очень богат: количество корневых слов даже в самых развитых европейских языках едва достигает тысячи единиц» [Цит. по: Федотов 1989: 5]. Заключение А. Фукс скорее характеризует лексикографическую практику своего времени - ее непоследовательность, невысокое качество, нежели свойства самого чувашского языка. Для ср.: в «Корневой чувашско-русский словарь» Н.И. Золотницкого, создававшийся в середине XIX в., включено 1978 словарных статей [Павлов 2001: 221]. Словарь (тезаурус) чувашского языка Н.И. Ашмарина, датируемый рубежом XIX - XX вв., содержит около 55 тысяч словарных статей4. Общеупотребительный сводный лексикон современного языка (в том числе чувашского. - О. С.) считается равным примерно 130 тысячам слов [Мечковская 2001: 98]. Ср.: «Чувашия - край ста тысяч слов, ста тысяч вышивок, ста тысяч песен» (И.Я. Яковлев).
Лингвистикой установлено четыре источника пополнения словаря: 1) морфемная деривация; 2) семантическая деривация; 3) образование несвободных сочетаний; 4) заимствования [Мечковская 2001: 102].
Чувашский язык в качестве основного пути новых обозначений предполагает образование несвободных сочетаний. «Русский язык не ограничивает увеличение количества элементов системы, чувашский же противится ее расширению, иначе говоря, он предполагает экономное пользование языком. ...По этой причине количество слов в чувашском языке меньше, чем в русском. Сказанное не есть свидетельство о бедности чувашского языка. Для обозначения понятий, выражаемых в русском самостоятельным словом, чувашский обращается к словосочетаниям»75 [Андреев 2005: 15].
Первоначально не столь популярная морфемная деривация была значительно активизирована в яковлевское время. Конец XIX - начало XX вв. - время больших перемен в чувашском языке. В лексическом плане изменения происходили в сторону расширения: литературным единицам приписывались диалектные дублеты, впоследствии ставшими их полноценными синонимами, в большом количестве создавались новые слова, приписывались дополнительные значения старым, в случае невозможности морфемной или семантической деривации происходило заимствование.
Чувашский язык есть глагольный язык. Количественные измерения показали примерное равное употребление в речи имен существительных и глаголов [Фомин 2005]. В то же время в европейских языках существительные явно преобладают. Необходимость адекватного перевода новозаветного текста, написанного на одном из европейских языков - древнегреческом, - в той или иной мере предполагала активизацию в письменном тексте существительных, созданных способом морфемной деривации (а не более привычным для чувашского языка образованием несвободных словосочетаний). Большую часть неологической лексики представляют именно существительные, доля глаголов минимальна.
Лексические новообразования разнородны. Поэтому возникает необходимость их классификации. Типология неологизмов может быть построена с учетом самых разных признаков: формальных, семантических, парадигматических, синтагматических, социолингвистических и других. Некоторые классификации неологизмов являются традиционными для лексики в целом (например, деление неологизмов по способу их образования, по стилистической окраске), другие же опираются на признаки, свойственные только этим языковым единицам (например, деление неологизмов на группы по степени их новизны или по степени новизны обозначаемой реалии).
Термин неологизм, несмотря на кажущуюся простоту дефинирования, ещё не получил однозначного толкования. Из всех предложенных подходов к его определению, таких как денотативный, лексикографический, структурный, стилистический,
психолингвистический, конкретно-исторический, самым надежным следует признать последний [Котелова 1978]. Согласно конкретно-историческому подходу, под новыми словами следует понимать «как собственно новые, впервые образованные или заимствованные из других языков слова, так и слова, известные в русском языке и ранее, но или употреблявшиеся ограниченно, за пределами литературного языка, или ушедшие на какое-то время из активного употребления, а сейчас ставшие широко употребительными», а также «производные слова, которые как бы существовали в языке потенциально и были образованы от давно образовавшихся слов по известным моделям лишь в последние годы (их регистрируют письменные источники только последних лет)» [Котелова 1978: 7] Суть конкретно-исторической теории заключается в том, что признак новизны, лежащий в основе многих определений неологизма должен быть уточнен с точки зрения временного, языково-пространственного и типологического конкретизаторов [Котелова 1978: 12, 14-18].
Диалектизмы как одно из средств обогащения и формирования лексики общенародного языка
По мнению многих исследователей, в процессе формирования русского национального языка главную роль сыграли как историческое развитие языка из готового материала, так и прежде всего «концентрация диалектов в единый национальный язык» [Мещерский 1981: 126]. Аналогичное явление имело место и в истории чувашского литературного языка.
Как известно, переводы на чувашский язык конфессиональной литературы были инициированы И.Я. Яковлевым - созданием алфавита, который учитывал все специфические звуки родного языка. Данный алфавит основывался на родном автору низовом укающем диалекте. Первый букварь и первый перевод «Чан тён кёнеки» соответственно вышли в свет на низовом диалекте.
Согласно утвержденному царским правительством 26 марта 1870 года распоряжению об использовании живых наречий инородцев при первоначальном обучении их грамоте, И.Я. Яковлев намеревался издать особый бкуварь для верховых чуваш на их окающем диалекте. «...Как бы ни мала ни была разница между наречиями анатри и вириял,- писал он,- по нашему мнению, для первоначального обучения в школе необходимо составлять учебники на том и другом наречии» [Букварь 1872: 4].
От своего намерения И.Я. Яковлев отказался ввиду не столь значительных различий между двумя основными диалектами. Как полагает Н.П. Петров, «он понял, что для консолидации нации необходим единый общенародный литературный язык, а издание книг на двух диалектах приведет к образованию двух письменно-литературных языков, которые в своем дальнейшем развитии могут далеко отойти друг от друга» [Петров 1969: 72]. В первое десятилетие, сосредоточив в своих руках все переводческое и учебно-издательское дело, И.Я. Яковлев все же отдавал предпочтение родному низовому диалекту. Характерные лексические особенности верхового и промежуточного (анат енчи) диалектов в переводах конфессиональной литературы начинают проявляться в полной мере лишь в начале 80-ых годов XIX века.
Чувашский литературный язык начал складываться непреднамеренно необходимостью переложения православных истин. Согласно утвержденному царским правительством 26 марта 1870 г. распоряжению об использовании живых наречий инородцев при первоначальном обучении их грамоте, И.Я. Яковлев намеревался издать особый букварь для верховых чуваш на их окающем диалекте. «...Как бы ни мала была разница между наречиями анатри и вириял, - писал он, - по нашему мнению, для первоначального обучения в школе необходимо составлять учебники на том и другом наречии» [Букварь 1872: 4].
Процесс выработки общепонятного языка, в частности, становления общего лексического состава, затруднялся тем, что лексикон чувашских диалектов в некоторой части имеет значительные расхождения. Например, в употреблении терминов родства, названий предметов домашнего обихода, названий пищи, овощей, растений и т. д.
В переводах конфессиональной литературы и учебно-научных изданий И.Я. Яковлев на начальном этапе прежде всего ориентировался на низовые говоры. Диалектные слова, закрепившиеся в языке этого периода как литературный вариант, продолжали доминировать в них до конца яковлевского периода. Например, из диалектных вариантов терминов родства атте - ати - аттей «отец», анне - ани - сіпай «мать», асатте -аслатте - аслаттей - аслатти - мадак - мадок - мади «дедушка по отцовской линии», асанне - асланне - мамак - мамок «бабушка по отцовской линии», тете - пиччи - пичи - ничей «старший брат, дядя», аппа - акка - ака - акай - аки «старшая сестра, тетя» литературной нормой стали формы анне, атте, асатте, асанне, пичче, аппа, характерные низовому диалекту.
Верховой диалект И.Я. Яковлевым рассматривался как дополнительный источник развития и обогащения чувашского литературного языка, в том числе и его лексического состава. В течение трех - четырех десятилетий яковлевские переводы вобрали в себя из верховых говоров множество слов. Часть из них утвердилась в языке в качестве лексических синонимов. Например: низовое хир - верховое уй «поле», низовое пуса - верховое дал «колодец», низовое чикмек - верховое пусма «лестница», низовое масар - верховое дава «кладбище», низовое йёр - верховое макар «плакать», низовое минтер - верховое дытар «подушка», низовое удах - верховое хапар «подниматься».
Другая часть явилась средством уточнения понятий. К примеру, в низовом диалекте понятия «старший родной брат» и «старший брат отца (дядя)» передаются одним и тем же словом пичче, в некоторых говорах -тете. В верховом диалекте эти понятия имеют свои обозначения: старший брат называется пичче, в отдельных говорах пичи, пичей; старший брат отца (дядя) - мучи, в отдельных говорах - мочи, мочей, мочок, мучей, мучук. В конце XIX в. для выражения понятия «старший брат отца» в язык проникает слово мучи и с этого времени начинается процесс суживания семантики слова пичче. В современном литературном языке слова пичче и мучи выражают строго определенные понятия.
Начиная с 80-х гг. XIX в. в переводах активизируется использование лексики верхового диалекта. Ср.: ...Сирен Туррар патне хапаратап (улахатап) «К Господу вашему поднимусь» [ГЦП 1882: 7], где глагол верхового диалекта хапар «подниматься» сопровождается внутрискобочным дублетом низоводиалектного происхождения улах «подниматься». ...Qae япалана хире (уя) каларса парахна «Эту вещь отнесли в поле» [ГЦП 1882: 7]. Имя существительное низового диалекта хир «поле» в скобке объяснено его соответствием в верховом диалекте уй «поле».
Необходимо отметить, что функционирование диалектизмов уй и хир имело показательную продолжительную историю конкурентной борьбы, завершившейся компромиссом, - образованием парного слова, сочетающего оба компонента: уй-хир «поля, пашни».
Словосочетания пуша хир «свободное поле, пустыня», пуша уй «свободное поле», пуша дёр «свободная земля» зафиксированы во многих изданиях (Евангелия от Матфея, Марка, Луки, Иоанна различных годов изданий; Псалтирь (1911); Деяния святых апостолов (1911); Наставления в законе Божьем епископа Агафодора 1906 г. издания; Поучения и речи сельским жителям при их работах 1904 г. издания); Главные церковные праздники Господни и Богородичны 1882 г. издания (ГЦП, 1882); О святой чудотворной иконе, находящейся в церкви села Ишак Козьмодемьянского уезда Казанской епархии 1895 г. издания) и др. Рассмотрим их в соответствующих контекстах.
Исходная позиция: сочетание пуша уй признают своим говорящие на верховом диалекте, а пуша хир - носители низового диалекта. Нейтральным употреблением следует признать пуша дёр.
Стихи 3: 1 - 3 Евангелия от Матфея на чувашском читаются так: Иудея пуша дёрё... Пуша дёрте чёнекен саса... «В те дни приходит Иоанн Креститель и проповедует в пустыне Иудейской ... ибо он тот, о котором сказал пророк Исайя: глас вопиющего в пустыне...» [Мф. 3:1-3]. Такое прочтение даётся лишь в первых двух редакциях Евангелия от 1873 и 1879 гг.3
