Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические основания исследования социальной эксклюзии 33
1.1. Социокультурный генезис и основные понятия концепции социальной эксклюзии 34
1.2. Исследование социальной эксклюзии в современном российском обществе 55
1.3. Философско-социологические подходы, актуальные для социокультурной интерпретации эксклюзии 64
1.4. Методология синтетического контекстуального анализа социальной эксклюзии детей-сирот 73
Глава 2. Типология социальной эксклюзии в современном россписком обществе и место в ней группы детей-сирот 90
2.1. Социокультурная среда как типологический принцип сегментирования эксклюзии: территориальный подход 96
2.2. Дети-сироты в классификации исключенных групп: ресурсный подход 126
2.3. Типология исключенных в интерпретациях специалистов социальной защиты населения 138
Глава 3. Эксклюзия как социальный процесс: опыт анализа детей-сирот 148
3.1. Институциональные причины формирования сиротства: социокультурная специфика России 152
3.2. Социальное исключение на этапе первичной социализации 163
3.3. Динамика социальной эксклюзии на этапе вторичной социализации 171
Глава 4. Отечественный политический дискурс о сиротстве как фактор воспроизводства/преодоления эксклюзии 179
4.1. Политический дискурс о сиротстве: 20-е гг. XX века 184
4.2. Особенности политического монодискурса о сиротстве в период Великой отечественной войны 196
4.3. Современный политический дискурс о сиротстве 203
Глава 5. Механизмы воспроизводства/преодоления эксклюзии детей-сирот в практиках интернатных учреждений 219
5.1. Эволюция социокультурных практик эксклюзии детей сирот: советский и постсоветский период 224
5.2. Практики исключения в повседневности современного интернатного учреждения 269
5.3. Опыт преодоления социальной эксклюзии детей-сирот в современном российском обществе 286
Заключение 319
Литература 327
Приложения 358
- Социокультурный генезис и основные понятия концепции социальной эксклюзии
- Философско-социологические подходы, актуальные для социокультурной интерпретации эксклюзии
- Социокультурная среда как типологический принцип сегментирования эксклюзии: территориальный подход
- Социальное исключение на этапе первичной социализации
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В современном российском обществе существует колоссальный разрыв в обеспеченности различных групп населения экономическими, социальными, культурными, властными, квалификационными и иными видами ресурсов. Особенно тревожно, что у определенной части россиян эти ресурсы практически полностью отсутствуют. А значит, некоторая часть российского населения не просто бедна - она оказалась на периферии социального пространства, практически утратив связи с остальной частью общества. И в этом случае можно говорить о его социальном исключении (социальной эксклюзии), под которым Э. Гидденс понимал «механизм, отделяющий группы людей от главного социального потока» .
Сегодня чаще всего проблемы социального исключения рассматривают в экономическом аспекте, обращая внимание на низкий уровень доходов, материальную необеспеченность и безработицу. Однако не менее важен и социокультурный аспект эксклюзии: ведь исключение - это не только бедность, но и депривированность основных социальных и культурных потребностей. В современном российском обществе усиление экономического и социального неравенства сопровождается социокультурным расколом и является серьезной угрозой его стабильности. Вполне вероятно, что непринятие мер по преодолению исключения может привести к тому, что часть населения будет выпадать из процессов общественного развития, скатываясь в состояние стагнации и полной социальной зависимости.
Проблема социальной эксклюзии, безусловно, требует применения социокультурного подхода с целью ее изучения и анализа возможных социальных и культурных мер по преодолению или уменьшению исключения. Известно, что в различных социокультурных условиях исключенными могут становиться разные социальные группы: например, в государствах Средней Азии одной из наиболее исключенных групп являются сельские женщины, в
1 Giddens A. The Third Way. The Renewal of Social Democracy. - Cambridge: Polity Press, 1998. P. 105.
то время как в развитых европейских странах - мигранты из стран «третьего мира». В то же время, некоторые социальные группы традиционно относятся к исключенным: это сироты, инвалиды, беженцы, безработные, лица без определенного места жительства1 и др.
Социальная эксклюзия углубляется в тех случаях, когда разрушается социетальность, возникает аномия и нарастает дисфункциональность социальных институтов. Именно это и произошло в конце 90-х гг. XX в. в России. Трансформация социально-экономических условий жизни, поляризация доходов привела к глубокой дифференциации российского общества и тяжело отразилась на состоянии практически всех групп и слоев населения и, в первую очередь, на детях, которые оказались наименее защищенной и наиболее пострадавшей категорией. Кризис повлек за собой утрату жизненных смыслов, разрушение системы ценностей, которые задают ориентиры развития личности и общества. Ценностный хаос повлиял и на функционирование основных институтов общества, среди которых институты первичной социализации личности ребенка - семья и школа.
Детская безнадзорность, беспризорность, социальное сиротство - наиболее тревожные характеристики современного российского общества. Однако сиротство не назовешь новым социальным явлением: оно существовало и, вероятно, будет существовать всегда. Наблюдая его в динамике, можно заметить, как более или менее спокойные периоды сменялись бурными всплесками в тяжелые революционные и военные годы - количество сирот и беспризорных детей резко возрастало в годы политических, экономических, социальных потрясений.
Данные о количестве оставшихся без попечения родителей и безнадзорных детей в современной России различны - от 725,2 тыс. человек по данным Минобразования2 до 4 млн по оценкам независимых экспертов1, но
1 Гию Ж., Моро де Беллинг Л. Нищета и бедность: лица без опредленного места жительст
ва и люмпен-пролетарии // РЖ ИНИОН. 2003.03.009. С. 74 - 86.
2 Дети-сироты: выявление и устройство (основные тенденции) // Вестник образования. -
2005.-№16.-С. 3.
все источники единодушно утверждают, что количество таких детей возрастает с каждым годом. Ежегодно выявляется свыше 100 тыс. детей, оставшихся без попечения родителей, большинство из которых - социальные сироты, отобранные у родителей, не выполняющих свои обязанности по воспитанию и содержанию детей, или оставленные родителями по тем или иным причинам. Если во второй половине XX в. сироты в нашей стране проживали в учреждениях преимущественно двух типов: в детских домах и школах-интернатах, то сегодня помимо того функционирует множество разнопрофильных учреждений: социальных приютов, реабилитационных центров, центров психолого-педагогической помощи и т.д. Дети при живых родителях вынуждены жить вне дома — в детских домах, приютах, интернатах.
Сегодняшние воспитанники интернатных учреждений отличаются от своих «собратьев», поступавших в детские дома послереволюционных или военных лет. Потеряв семью в период социально-экономических потрясений- революции, кровопролитных войн, большинство детей имели опыт нормальной семейной жизни в крестьянской, рабочей, ремесленной семье, где усваивали культурные нормы, традиции, осваивали социальные роли, т.е. накапливали необходимый социальный и культурный капитал. Сегодня ребенок-сирота жил с родителями под одной крышей, зачастую так и не узнав, что такое нормальная, благополучная семья, и уже на этапе ранней социализации был лишен необходимых экономических, социальных и культурных ресурсов.
И хотя ребенок испытал эксклюзию, проживая в неблагополучной семье, то не лучше обстоит дело и с теми детьми, которые попадают в учреждения государственной поддержки детства. Несмотря на то, что сегодня интернатные учреждения не являются полностью закрытыми, изоляция детей от общества, его культурных ценностей сохраняется. В то время как ученые и специалисты-практики, работающие в интернатных учреждениях, разрабаты-
1 Сколько в России беспризорных? // Комсомольская правда. 2002. 24 янв.
вают и применяют инновационные методы реабилитации, уже долгие годы результаты социализации выпускников интернатных учреждений весьма неутешительны, дети-сироты часто оказываются в положении изгоев и продолжают испытывать социальную эксклюзию во взрослой жизни. И ответа на вопрос, в чем же причина отсутствия долгосрочной результативности казалось бы действенных методов социальной помощи детям-сиротам, пока не найдено.
Нельзя не учитывать и то, что практики, направленные на социальную интеграцию или, напротив, эксклюзию детей-сирот, осуществляются в определенном социокультурном и социально-историческом контексте. Ведущую роль в воспроизводстве/преодолении исключения детей-сирот играет идеология, на основе которой формируется государственная социальная политика. Так детская безнадзорность и беспризорность стали определяться как социальная проблема и получили большой общественный резонанс именно после того, как в 2002 г. ее сформулировал и поставил перед чиновниками страны Президент Российской Федерации В.В. Путин.
В современной России вследствие перехода от преимущественно коллективистской системы ценностей к индивидуализму и признанию приоритета прав человека постепенно меняются представления о том, какая форма устройства детей-сирот будет наиболее соответствовать интересам самого ребенка. Наряду с самыми популярными формами устройства детей-сирот и оставшихся без попечения родителей - опекой/попечительством (в 2004 г. было устроено 51,3% от общего числа выявленных детей) и размещением в государственные учреждения (31%) - постепенно развивается институт приемной семьи (1,2%), создаются детские дома семейного типа1.
И хотя наилучшей формой устройства детей-сирот сегодня признается семейная, массовая деинституализация воспитания детей-сирот в России пока невозможна. К сожалению, еще долгое время интернатные учреждения будут оставаться основным институтом социализации детей-сирот, обойтись
1 Дети-сироты: выявление и устройство (основные тенденции). - С. 4, 8.
без них мы пока не готовы. Изучение жизненных практик детей-сирот в условиях интернатного учреждения поможет понять истинное положение вещей, минимизировать неблагоприятные последствия пребывания ребенка в учреждении и сделать все возможное для его успешной социализации. Однако социокультурные аспекты социальной эксклюзии детей-сирот в настоящее время социологически не акцентированы, а идеология и практики исключения не подвергнуты социокультурной интерпретации.
Таким образом, заявленный социокультурный ракурс исследования процесса социальной эксклюзии детей-сирот в современном российском обществе обладает практической и теоретической актуальностью. Теоретический аспект проблемы предполагает осмысление глубинных истоков и механизмов, особенностей протекания процесса исключения детей-сирот. Практический (в частности, социально-политический) аспект не менее актуален и состоит в необходимости социокультурной интерпретации социального сиротства для определения возможных путей преодоления социального исключения.
Степень разработанности проблемы. Истоки теории социального исключения можно обнаружить в макроэкономических теориях, в концепции стратификации, опирающейся на идеи К. Маркса и М. Вебера, а также в теории структурации Э. Гидденса и концепции социальных изменений П. Штом-пки. Свою концепцию инклюзии развивал и Н. Луман, отводя функциональным системам решающую роль в воспроизводстве эксклюзии/инклюзии.
Концепция социальной эксклюзии, широко распространившаяся во второй половине XX в. в Западной Европе (и особенно в Великобритании), сегодня весьма активно обсуждается как в социально-политических, так и в научных дискуссиях. Проблеме социального исключения уделяли внимание такие известные политики, как Тони Блэр и Барбара Роче; ей посвящены многочисленные работы современных зарубежных ученых П. Абрахамсона, В. Джадда, Дж. Дэвиса, Н. Кабира, Р. Кастеля, Р. Левитас, Р. Листера,
Дж. Перси-Смита, С. Погама, Р. Рэндольфа, X. Сильвер и многих других.1 В их работах проанализирован концепт «социальное исключение», выделены важнейшие признаки этого процесса и состояния, обоснованы особенности использования концепта исключения и его отличия от родственных понятий бедности и неравенства, определены важнейшие сложности и проблемы, возникающие в связи с применением данного концепта, дискутируются подходы к изучению проблем исключения в современных обществах. В работах британских ученых социальное исключение определяется относительно самого процесса исключения, людей, которые вовлечены в него, и социального мира, в котором протекает этот процесс.
В последнее десятилетие отдельные аспекты социального исключения нашли свое отражение и в работах российских ученых. Здесь необходимо выделить наиболее важные для нас и посвященные широкому осмыслению и изучению проблем социального исключения в российском обществе работы Ф. Бородкина2 и Н. Тихоновой; анализ методологии исследования социальной эксклюзии В. Шмидт; исследования исключенных групп или территорий Т. Бараулиной, Р. Емцова, Ю.Зубок, О. Карпенко, М. Локшина, Н. Черниной, С. Ярошенко, Е. Ярской-Смирновой и др.
Продуктивными для нашего исследования стали идеи междисципли-нарного анализа социальной эксклюзии, предложенные В. Шмидт . Автор считает, что многоуровневый характер проблемы эксклюзии обусловливает междисциплинарный характер ее изучения и предлагает исследовать социальное исключение не только в рамках экономического или социологическо-
1 См., например: Абрахамсон П. Социальная эксклюзия и бедность // Общественные науки
и современность. - 2001. - № 2; Погам С. Исключение: социальная инструментализация и
результаты исследования // Журнал социологии и социальной антропологии. Т. П. Специ
альный выпуск: Современная французская социология. - 1999; Levitas R. The inclusive so
ciety? II Social exclusion and New Labour - Basingstoke: Macmillan - 1998; Silver H. Social
Exclusion and Social Solidarity: Three Paradigms II International Labour Review. - 1994. - vol.
133, p. 531-578.
2 Бородкин Ф.М. Социальные эксклюзии II Социологический журнал. - 2000. - № 3/4; Бо-
родкин Ф.М. Преодоление социальной эксклюзии: новые подходы // Россия, которую мы
обретаем / отв. ред. Т.И. Заславская, З.И. Калугина. - Новосибирск: Наука, 2003.
3 Шмидт В. Междисциплинарный подход к проблеме социальной эксклюзии // Журнал
исследований социальной политики. - 2004. - Т. 2. - № 4. - С. 547—566.
го подходов, которые позволяют заниматься изучением проблемы на мезо-уровне, но и привлекать политико-правовой и психологический подходы.
Наиболее известными и авторитетными в этом направлении являются исследования социальной стратификации в современной России, предпринятые Н.Е. Тихоновой1. В своих работах она делает вывод о формировании новой структуры российского общества, в которой образовался значительный слой социально исключенных, качественно отличающийся от привычной для россиян группы бедных. Чтобы уточнить, кто же может быть отнесен к категории исключенных, Н.Е. Тихонова адаптировала индикаторы социальной эксклюзии, используемые зарубежными исследователями (в частности, П. Абрахамсоном), и применила их для изучения бедных российских домохо-зяйств. Хотя работы Н.Е. Тихоновой, на наш взгляд, скорее могут быть отнесены к предметному полю экономической социологии, многие из ее методологических находок мы смогли применить в анализе социокультурных условий эксклюзии, при разработке типологии исключенных групп современного российского общества.
Привлеченный в данной работе ресурсный подход к исследованию социального исключения опирается на теорию неэкономических форм капитала П. Бурдье (изложенную как в переводах Н.А. Шматко, так и в ее собственных интерпретациях идей П. Бурдье), Д. Коулмена, Г. Беккера и др. и систематизируется в работах В.В. Радаева, Т.И. Заславской, Н.Е. Тихоновой. Концепция неэкономических форм капитала П. Бурдье развивает классическое представление о ресурсах человека, влияющих на его статус и стратегию преодоления жизненных трудностей, что также находит отражение в понятии ресурсов клиента социальных служб (М. Мердак, М. Сипорин и др.) и может быть использована для изучения исключенных индивидов (групп).
Поскольку в нашей работе исследуются проблемы социального сирот-
См., например: Тихонова Н.Е. Социальная эксклюзия в российском обществе // Общественные науки и современность. - 2002. - № 4; Тихонова НЕ. Социальный капитал как фактор неравенства // Общественные науки и современность. - 2004. - № 4; Давыдова Н.М., Тихонова Н.Е. Методика расчета ресурсной обеспеченности при анализе социальной стратификации // Социологические исследования. - 2006. - № 2.
ства, то среди теоретических источников мы обращаем особое внимание на те, в которых затрагиваются проблемы эксклюзии этой группы населения. Отдельные ученые считают, что все дети могут считаться социально исключенными. Английские социологи Дж. Дэвис, Дж. Миллар, Э. Праут, Т. Ридж, А. Тисдейл, М. Хилл подчеркивают тот факт, что дети составляют одну из самых управляемых групп в обществе, потому что лишены возможностей социального и политического участия и не представлены во властных структурах.
Концепция социального исключения особенно полезна для изучения проблем ущемленных детей, в частности, детей-сирот. Эти дети испытывают исключение, находясь в неблагополучной семье, которая и послужила причиной их сиротства. Причины размещения детей в интернатных учреждениях Великобритании анализируются в работах таких ученых, как Д. Беридж, М. Боланд, А. Броди, А. Гиббс, Э. Кендрик, Л. Ламберт, А. Синклер, Дж. Трисэлиотис, М. Хилл и др.1, и здесь в качестве важнейших причин выделяются семейное неблагополучие (отсутствие внимания и заботы, оскорбления, пренебрежение нуждами детей), правонарушения и школьные проблемы (непосещение школы, отсутствие необходимого альтернативного образования). Однако ряд ученых - Э. Беббингтон, Б. Гиллхэм, Э. Ламби, Дж. Майлз, М. Руни, Г. Тэннер, Д. Фаррингтон, А. Фримэн, Б. Чиун, С. Эск-вит и др. - в первую очередь обращают внимание на бедность, безработицу, тяжелые жизненные условия семей, из которых были изъяты дети, и выявляют связь социального неблагополучия с насилием в семье и подростковой делинквентностью.
Социальное исключение и стигматизация воспитанников интернатных учреждений рассматриваются в работах зарубежных психологов, педагогов,
1 Berridge, D. and Brodie, I. Children's homes revisited. London: Jessica Kingsely, 1998; 5//-son A., Harwin J. Gatekeeping Services for Vulnerable Children and Families in the Changing Minds, Policies and Lives. UNICEF/World Bank series: UNICEF Innocenti Research Centre -Florence, 2003. Online: ; Bilson A., Markova G., Petrova M. Evaluation Report on Take Me Home 2 Project II Save the Children. - Sofia, 2003. Online: ; Kendrick A. In their best interest? Protecting children from abuse in residential and foster care II International Journal of Child & Family Welfare. - 1998. - №3(2).
социологов, причем речь идет не только о массовых учреждениях российского типа (хотя количество воспитанников в зарубежных интернатных учреждениях на порядок ниже), но и о проблемах фостерных семей (в российском профессиональном дискурсе их также называют семейными воспитательными группами). В этом вопросе мы опирались на исследования И. Лангмейера и 3. Матейчика, Э. Бильсона и Р. Баркер, А Берриджа и А. Броди, А. Синклера и А. Гиббса, К. Байта, С. Хайдена, Дж. Годдарта, С. Горина и К. Ван дер Спека, Э. Кендрика, М. Косонена, Т. Риджа и Дж. Миллар, Ф. Поллата и П. Фарелла, Р. Эмонд и др.1.
Британские ученые Д. Болдуин, Б. Коле, В. Митчел, Э. Хет, С. Чьюинг и др. утверждают, что дети-сироты продолжают испытывать исключение и во взрослой жизни, когда сказывается недостаточно высокий уровень образования, отсутствие профессиональных навыков. Интересный опыт социальной инклюзии выпускников интернатного учреждения описали С. Джексон и П. Мартин, считая важнейшими факторами преодоления исключения наращивание социальных и культурно-образовательных ресурсов воспитанников.
Рассматривая социальную эксклюзию детей-сирот в аспекте этапов их социализации, мы обращаемся к трудам как зарубежных (Ф. Гиддингс, Т. Парсонс, Дж. Мид, Ч. Кули, А. Маслоу, К. Роджерс, Н. Смелзер, П. Бергер, Т. Лукман и др.) и отечественных (Г.М. Андреева, С.А. Беличева, Л.И. Бо-жович, Л.С. Выготский, Я.И. Гилинский, Н.Ф. Голованова, И.С. Кон, А.В.
1 Лангмейер К, Матейчек 3. Психическая депривация в детском возрасте. Прага: Авице-
нум, 1974; Bilson A., Barker R. Parental contact with children fostered and in residential care
after the Children Act 1989 II British Journal of Social Work. - 1995. - № 25 (3); Kosonen, M.
Maintaining sibling relationships: neglected dimension in child care practice II British Journal of
Social Work. 1996. 26. P. 809-822.; Kosonen, M. Role of siblings in relation to children in resi
dential care II Chakrabarti, M & Hill, M. (eds) Residential child care: International perspectives
on links with families and peers. London: Jessica Kingsley, 2000. P. 125-140; Ridge Т., Millar
J. Excluding children: Autonomy, friendship and the experience of the care system II Social Pol
icy & Administration. - 2000. - № 34 (2). - P. 160-175.
2 См., например: История социологии в Западной Европе и США: Учебник для вузов /
Отв. ред. Г.В. Осипов. - М.: НОРМА, 2001; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструиро
вание реальности. Трактат по социологии знания. - М.: Медиум, 1995; Смелзер Н. Социо
логия. М.: Феникс, 1994.
Мудрик, М.М. Плоткин, М.И. Шилова, СИ. Щеглова В.А. Ядов и др.)1 ученых, посвященных общим проблемам социализации и социологии детства.
Данные отечественных исследователей Е. Бреевой, Н. Бинеевой, И. Дементьевой, Л. Дулиновой, О. Исуповой, С. Кабанова, И. Назаровой, В. Ослон, Г. Семья, В. Слуцкого, С. Стивенсон и др. позволяют сделать вывод о правомерности применения понятия социального исключения по отношению к детям-сиротам в России. Накопленный отечественными педагогами и психологами опыт в области социализации и реабилитации детей-сирот, способствующих их социальной инклюзии, нашел свое отражение в работах К.А. Абульхановой-Славской, И.Е. Байтингера, И.А. Бобылевой, Л.И. Божо-вич, М.И. Буянова, Л.Н. Галигузовой, О.А. Дорожкиной, И.В. Дубровиной, Н.П. Ивановой, Г.М. Иващенко, Л.С. Кочкиной, М.И. Лисиной, B.C. Мухиной, Л.Я. Олиференко, В.Н. Ослон, Т.Н. Поддубной, А.О. Поддубного A.M. Прихожан, А.Г. Рузской, Н.Н. Толстых, Е.Н. Сорочинской, О.В. Степанова, Е.Е. Чепурных, В.И. Шишовой, Т.И. Шульги и др.3
См., например: Выготский Л.С. Проблемы возрастной периодизации детского развития // Вопросы психологии. 1972. №2; Голованова Н. Ф. Социализация и воспитание ребенка. -СПб., 2004; Кон КС Ребенок и общество. - М.: Academia, 2003; Щеглова СИ. Трансформация детства в современном российском обществе и императивы развития государственной политики в интересах детей // Журнал исследований социальной политики. - 2004. -Т. 2. - № 2; Ядов В.А. Личность в условиях модернизации // Человек. - 1991. - № 3; Мудрик А. В. Социализация и смутное время. - М., 1991; Мудрик А.В. Социальная педагогика: Учебник для студ. пед. вузов / под ред. В.А. Сластенина. - М., 2002.
См, например: Бреева Е.Б. Социальное сиротство. Опыт социологического обследования // Социологические исследования. - 2004. -№ 4; Кабанов СИ. Социальное сиротство детей и подростков в современной России (социологический анализ): Автореф. дис. ... канд. социол. наук. - М., 2002; Михайлина М.Ю. Социальная адаптация депривированных детей: социокультурный аспект: Дис. ...канд. социол. наук. - Саратов, 1997; Назарова КБ. Возможности и условия адаптации сирот // Социологические исследования. - 2001. - № 4; Назарова КБ. Адаптация и возможные модели мобильности сирот. Серия «Научные доклады», № 120. М.: Московский общественный научный фонд, 2000.
См., например: Воспитание и развитие детей в детском доме: Хрестоматия / Ред.-сост. Н. П. Иванова. - М.: АЛО, 1996; Дорожкина О.А. Педагогические основы преодоления и профилактики социального сиротства в России: Дисс.. .д-ра пед. наук. - М., 2000; Мухина B.C. Особенности развития личности детей, воспитывающихся в интернатных учреждениях. Воспитание и развитие детей в детском доме. - М., 1996; Ослон В.Н. Замещающая профессиональная семья как условие компенсации депривационных нарушений у детей-сирот: Дис. ... канд. психол. наук. М., 2000; Поддубная Т.Н., Поддубный А.О. Управление системой социальной защиты детства. - Ростов н/Д, 2005; Сорочинская Е.Н. Словарь-справочник по курсу «Социальная педагогика». - Ростов н/Д, 1998; Степанов О.В. Мир
Близкими к проблематике нашего исследования являются работы Ю.А. Зубок, посвященные проблемам социального исключения детей и молодежи в современной России. В них акцентируется внимание на социальном исключении молодежи как следствии ее конфликта с социальной системой на всех уровнях в ходе становления молодежи как субъекта социального воспроизводства .
В то же время социокультурные аспекты социальной эксклюзии остаются мало изученными отечественными социологами. Первой крупной (и, пожалуй, пока единственной) научной работой, посвященной изучению социокультурных аспектов эксклюзии, стала монография Е.Р. Ярской-Смирновой «Социокультурный анализ нетипичности» , в которой она определяет социальное исключение, связывая его с процессами депривации, и рассматривает практики социального исключения в отношении людей с ограниченными возможностями. Однако разработка социокультурного ракурса анализа проблемы социального исключения в настоящее время не реализована в виде целостного социологического анализа.
Тем не менее, зарубежными и отечественными учеными предложен ряд подходов к пониманию феномена культуры: философский (В.Ж. Келле и М.Я. Ковальзон, Ю.М. Резник), деятельностный (М.Р. Радовель и Г.С. Денисова, Г.В. Драч) и антропологический (К. Гирц, Дж. Б. Томпсон); развивается социология культуры (Д. Крейн, Л. Ионин, Ф. Тенбрук) - и эти идеи являются весьма плодотворными для реализации нашего исследования. Так, представление о сущности социокультурного как единстве культурного и соци-ального было разработано в рамках социокультурного подхода П. Сорокина ;
детства в условиях выживания (социально-правовые проблемы защиты детства). - Ростов н/Д, 1998; Чепурных Е.Е. Преодоление социального сиротства в России в современных условиях // Сироты России: право ребенка на семью. - М., 2001.
1 Зубок Ю.А. Исключение в исследовании проблем молодежи // Социологические иссле
дования. - 2001; Чупров В.К, Зубок Ю.А. Молодежь в общественном воспроизводстве:
проблемы и перспективы. - М., 2000.
2 Ярская-Смирнова Е.Р. Социокультурный анализ нетипичности. - Саратов, 1997.
3 Сорокин П. Человек, цивилизация, общество. -М., 1992.
теории социокультурного поля П. Штомпки ; идеях социокультурного под-хода современных российских ученых Н.И. Лапина и А.С. Ахиезера . В этом же русле работал и К. Гирц, утверждавший необходимость рассмотрения любого явления в рамках социокультурного контекста (идея, приводящая к необходимости синтетического контекстуального анализа).
В трудах М. Вебера, Г. Зиммеля, Ж. Бодрийара, Ф. Тенниса предложено глубокое исследование социокультурных феноменов и процессов, свойственных городскому и сельскому образу жизни, что открывает возможность исследования особенностей проявления социальной эксклюзии в социокультурном контексте городского и сельского типа поселений.
Анализируя социокультурные условия воспроизводства эксклюзии, мы обратились к тем работам, в которых рассматриваются проблемы социальной политики и социального государства. Социальное благосостояние, социальное развитие и социальная политика получили свое теоретическое осмысление в трудах Д. Вейт-Уилсона, X. Ламперта, Л. Эрхардта, Г. Эспиннг-Андер-сена и др.5 Ими проанализирован теоретический концепт «социальное государство», особенности социальной политики в западных развитых демократиях, ее издержки и преимущества, функции и дисфункции. Вопросы социального развития и социальной политики в России отражены в работах Е.Ш. Гонтмахера, Н.В. Зубаревич, Е.И. Холостовой6 и ряде других. Противо-
Штомпка П. Социология социальных изменений / пер. с англ. под ред. В. А. Ядова. - М.: Аспект Пресс, 1996.
Лапин Н.И. Социокультурный подход и социетально-функциональные структуры // Социологические исследования. - 2000. - № 5. - С. 3-12.
Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. - Т. 1. - Новосибирск, 1997.
Гиртц К. Насыщенное описание: о природе понимания в культурной антропологии // Антология исследований культуры. - Т. 1. - СПб.: Университетская книга, 1997. 5 См., например: Эрхардт Л. Благосостояние для всех. - М.: Дело, 2001; Ламперт X. Социальная рыночная экономика. Германский путь. - М.: Дело, 2001; Esping-Andersen G. The Tree Worlds of Welfare Capitalism. - Cambridge: Polity, 1990; Вейт-Уилсон Д. Государство благосостояния: проблема в самом понятии // Pro et Contra. - 2001. - Т. 6. - № 3., С. 128-157.
См., например: Гонтмахер Е.Ш. Российская социальная политика как сфера взаимной ответственности государства, бизнеса и гражданского общества // SPERO. - 2004. - № 1, ; Зубаревич Н.В. Социальное развитие регионов России: проблемы и
речия рационального и этического подхода к социальной работе также раскрываются в произведениях 3. Баумана.
Важным аспектом социокультурного анализа эксклюзии является анализ политического дискурса о сиротстве. Идеи дискурсивного подхода изложены в работах Л. Альтюссера, Л. Витгенштейна, Ж. Дерриды, Ж. Лакана, П. Рикера, М. Фуко, Н. Филлипа, Т. Лоуренса и С. Харди и др.1 (хотя особую роль языка в упорядочении и воспроизводстве социальной реальности также отмечали Э. Дюркгейм, П. Бергер и Т. Лукман). Применение анализа дискурса в российской социологии еще не получило достаточно широкого распространения, однако следует назвать наиболее интересные для нас как содержательно, так и методологически, работы по исследованию проблем этниза-ции миграции О. Карпенко, особенности конструирования дискурса социальных проблем в СМИ И.Г. Ясавеева, изучение дискурса «социального материнства» в 1930-1950-е гг. Ю. Градсковой, сравнительный анализ англоамериканского и российского культурных подходов в дискурсе о ювенальной делинквентности А.П. Михайлова, анализ дискурса инвалидности П.В. Романова и Е.Р. Ярской-Смирновой.
Теоретической основой анализа социокультурных практик является теория культурных изменений М. Вебера, которая определяет культуру как двигатель социального развития. Теоретическое обоснование анализа практик изложено в работах Э. Гидденса2 и П. Бурдье3, которые стремились подчеркнуть значимую роль личности, как субъекта социальных изменений. Изучая практики, мы апеллируем к категории «повседневность», поскольку анализ ежедневных, обыденных практик людей, воспринимающих мир с по-
тенденции переходного периода. - М.: Едиториал УРСС, 2003; Холостова Е.И. Социальная политика. - М.: ИНФРА-М, 2001.
1 См., например: Витгенштейн Л. Философские исследования // Философские работы: в
2 т. - М., 1994; Рикер П. Герменевтика и метод социальных наук // Герменевтика. Этика.
Политика. - М., 1995; Фуко М. Археология знания. - Киев, 1996.
2 Гидденс Э. Устроение общества / пер. с англ. - М.: Академический проект, 2003.
3 Бурдье П. Начала. М.: Socio-Logos, 1994; Бурдье П. Практический смысл / пер. с фр.;
общ. ред. Н.А. Шматко. - М.: Институт экспериментальной социологии. - СПб.: Алетейя,
2001.
зиции личного опыта, позволяет, по меткому выражению И.В. Давыдовой, увидеть то, что «все видели, но не замечали». Прекрасным образцом подобного исследования стали для нас работы Н.Н. Козловой, которая сумела среди множества «голосов из хора» расслышать, разглядеть «маленького человека», с его повседневными заботами, радостями и горестями1. Ежедневные действия, социальные практики мы, вслед за В.В. Волковым, будем рассматривать как фоновое (неэксплицированное) знание и умение и как конкретную деятельность, соединяющую слова и действия . Эти практики могут воспроизводить социальное исключение или способствовать интеграции детей-сирот в общество.
Традиционно изучение практик происходило в рамках французской социологической школы, наибольшую известность которой принесла модель дисциплинарного общества М. Фуко . Основными дисциплинарными практиками у М. Фуко являются типизация и стигматизация, при этом дисциплинарная власть помещает исключенных в исправительные заведения, психиатрические клиники, приюты. Идеи М. Фуко дополнил М.Де Серто, предложивший понятие «тактик», представляющих собой практики сопротивления власти. М.Де Серто утверждал, что сопротивление «подавляемых» не только позволяет им выжить, но и вносит свой вклад в установление существующего порядка4. Длительное включенное наблюдение за пациентами в психиатрической клинике позволило другому известному социологу И. Гоффману разработать концепцию «тотальных институтов» - закрытых сообществ, обитатели которых при помощи определенных процедур и особенностей организации жизни как бы «отливаются в одинаковые формы»5, пригодную для
Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи: Голоса из хора. М.: Ин-т философии РАН, 1996..
2 Волков В.В. О концепции практик(и) в социальных науках // Социологические исследо
вания. 1997. №6.
3 Фуко М. Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы. - М.: Ad Marginem, 1999.
4 Certeau М. de. The Practice of Everyday Life. - Minneapolis: University of Minnesota Press,
1998.
5 Goffman E. Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Patients and Other Inmates. -
London: Penguin Books, 1961.
описания жизни ребенка в интернатном учреждении.
Таким образом, зарубежной и отечественной наукой накоплен значительный эмпирический и методический потенциал для рассмотрения заявленной темы диссертационной работы. Притом, что отечественными учеными проведено большое количество исследований, посвященных проблемам социального сиротства в современной России, большинство этих работ сосредоточены на анализе личностных особенностей детей-сирот, изучении структурных и институциональных факторов сиротства либо направлены на разработку мер по реабилитации и социализации детей-сирот.
В то же время зарубежными учеными разработана концепция социальной эксклюзии, которая только начинает применяться в работах отечественных социологов. Однако социальное сиротство в современном российском обществе не интерпретировано в категориях социальной эксклюзии/инклю-зии, не проведен социокультурный анализ процесса социального исключения детей-сирот, не выявлены условия и механизмы воспроизводства эксклюзии. Данное диссертационное исследование направлено на восполнение этого пробела в отечественной социологической науке.
Объектом исследования является социальная эксклюзия детей-сирот в современном российском обществе.
Предметом исследования выступают характеристики процесса социального исключения детей-сирот, условия и механизмы его воспроизводства в социокультурном поле современной России.
Гипотеза исследования состоит в том, что характеристики процесса социальной эксклюзии детей-сирот (масштаб, глубина и пр.) существенно зависят от социокультурного и социально-исторического контекста в его своеобразии и динамике. Влияние социокультурного контекста на процессы социального исключения обнаруживается на всех этапах социализации детей-сирот и отчетливо проявляется в повседневных практиках исключения и в политическом дискурсе. Поэтому преодоление социальной эксклюзии требует не только применения специальных инклюзивных мероприятий, но и преобразования
социокультурных практик, придания им гуманистического характера.
Цель и задачи диссертационного исследования. Целью настоящего диссертационного исследования является интерпретация социокультурных оснований формирования и воспроизводства социальной эксклюзии детей-сирот в условиях трансформации российского общества. Для достижения этой цели необходимо решить ряд взаимосвязанных задач:
выявить специфику концепта социальной эксклюзии по сравнению с родственными понятиями, и определить возможность его применения к анализу современного российского общества;
определить основные составляющие специфического российского социокультурного контекста, влияющие на процессы эксклюзии детей-сирот и выявить направленность их влияния;
проанализировать зависимость эксклюзии от специфики социокультурной среды и определить особенности городской и сельской эксклюзии;
разработать типологию исключенных индивидов (групп), пригодную для анализа особенностей проявления и преодоления социального исключения, обозначить в ней место детей-сирот как социальной группы;
выявить и проанализировать социокультурные установки специалистов, работающих в сфере социальной защиты населения, по отношению к социально исключенным;
обосновать процессуальный характер социального исключения детей-сирот в современном российском обществе, выделить этапы эксклюзии и их характерные особенности;
проанализировать динамику отечественного политического дискурса о сиротстве в кризисные периоды развития российского общества как фактора социальной эксклюзии/инклюзии;
выявить динамику социокультурных практик интернатных учреждений для детей-сирот и выявить ее взаимосвязь с изменениями политического дискурса;
обнаружить основные механизмы воспроизводства социального исключения в практиках современного интернатного учреждения;
изучить опыт преодоления социальной эксклюзии в современных российских интернатных учреждениях и выявить причины слабой эффективности мероприятий, направленных на инклюзию детей-сирот.
Теоретико-методологическую основу исследования составляют идеи гуманистической социологии, заложенные в трудах М. Вебера и Г. Зиммеля и получившие свое развитие в феноменологической социологии А. Щюца, драматургической социологии И. Гоффмана и теории социального конструирования реальности П. Бергера и Т. Лукмана. Социокультурная интерпретация основана на ее «умеренной» модели («двойная герменевтика» в определении Э. Гидденса), предполагающей синтез интерпретации и причинного объяснения, т.е. основанной на «интерпретациях участников, и на выдвигаемых исследователем интерпретациях этих интерпретаций»1. Работа основана на общенаучном принципе историзма; методах сравнительно-исторического анализа и типологизации.
Исследование опирается на философский, деятельностный и антропологический подходы к пониманию феномена культуры, представление о сущности социокультурного как единстве культурного и социального, и основывается на идеях социологии культуры. Значимыми для нашего исследования являются идеи социокультурного подхода П. Сорокина, теория струк-турации Э. Гидденса, концепция неэкономических форм капитала П. Бурдье, модель социокультурного поля и теория социального становления П. Штомпки, символическая концепция культуры К. Гирца.
Важным теоретическим основанием методологии диссертации является принцип понимающей социологии, обоснованный М. Вебером и предполагающий проникновение в глубинные мотивы социальных акторов, интерпретацию смыслов, которые они вкладывают в свои действия. Не будет лиш-
Девятко И.Ф. Модели объяснения и логика социологического исследования. - М.: Центр социологического образования Института социологии РАН, 1996. - С. 67-68.
ним отметить, что работы М. Вебера и М. Фуко также вдохновили нас на привлечение методов исторической социологии. Следование этой методологической установке реализовано в работе посредством изучения динамики политического дискурса о сиротстве (метод критического дискурс-анализа Н. Феркло) и исследования практик социального исключения детей-сирот (методы диахронного и синхронного анализа практик, раскрытые в работах В.В. Волкова и О.В. Хархордина).
Проблема социального сиротства актуализирует привлечение методологических подходов социологии детства, в числе которых И.С. Кон называет: "1) понимание ребенка как социального субъекта и 2) понимание множественности детства и детских миров (курсив автора - М.А.). Это выдвигает на первый план наиболее острые социальные проблемы, такие как детская бедность, беспризорность, преступность, наркомания, проституция, причем обсуждение причин этих явлений неразрывно связано с поиском конкретных и эффективных форм социальной интервенции" . Подобная методологическая посылка весьма близка автору и будет реализована в ходе диссертационного исследования.
Эмпирическую базу диссертационной работы составляют данные официальной статистики и вторичный анализ результатов социологических исследований, опубликованных в научных (как российских, так и зарубежных) изданиях. Проанализирована нормативно-правовая база, статистические документы, данные отчетов учреждений социальной защиты населения, проведены экспертные интервью (всего 18 интервью) с работниками социальных служб Ростовской, Иркутской областей и Республики Татарстан. Наряду с этим, эмпирической основой диссертации стали исследования трех случаев (кейс-стади) в изучаемых регионах: г. Шахты, пос. Хужир и пос. Николаевка. В рамках кейс-стади было проведено 36 полу стандартизованных интервью и осуществлялось включенное наблюдение.
Кон И.С. Детство как социальный феномен // Журнал исследований социальной политики. - 2004. - Т.2. - №2. С. 166.
Изучение динамики политического дискурса и практик социального исключения детей-сирот на протяжении советского и постсоветского периода обусловило широкое привлечение в исследовании архивных материалов и публикаций в СМИ. Для изучения политического дискурса о сиротстве 1920— 1926 гг. были проанализированы материалы четырех фондов Государственного архива Ростовской области (ГАРО) по этой тематике общим объемом 4224 ед. хранения. Политический дискурс о сиротстве во время Великой Отечественной войны изучался по материалам газет военного времени (центральный орган Советов депутатов трудящихся СССР, газета «Известия» за 1942-1948 гг.; центральная газета Ростовской области «Молот», 1944 г.). Анализ современного политического дискурса осуществлялся по публикациям в СМИ материалов представителей властных структур различного уровня. Для проведения анализа нами были использованы интервью и статьи, опубликованные за период с 2002 по 2005 г. в «Российской газете» и прозвучавшие в передачах радиокомпании «Маяк». Анализ социокультурных практик был реализован по материалам 10 фондов ГАРО (всего 5299 единиц хранения). В исследовании также использованы материалы четырех интервью и двух писем сирот военных лет; данные современных российских исследователей и результаты собственных исследований (в том числе включенного наблюдения, анкетирования, анализа документов).
Научная новизна диссертационного исследования. Принципиально новым является авторский подход к исследованию эксклюзии детей-сирот, синтезирующий концепцию социальной эксклюзии со специфическим российским социокультурным контекстом в его своеобразии и динамике.
В содержательном плане научная новизна исследования заключается в следующем:
S определена специфика концепта социального исключения (динамичность, многомерность и кумулятивность и др.) по сравнению с родственными ему понятиями бедности, социального неравенства, маргинально-сти, депривации, показано его место в соответствующем предметном по-
ле; обоснован процессуальный характер социальной эксклюзии и показана целесообразность применения концепции социального исключения к изучению российского общества;
S социальное сиротство интерпретировано с учетом специфического российского социокультурного контекста, определяющего условия, механизмы и динамику эксклюзии и рассматриваемого в его синхронии (социокультурная специфика России и ее отдельных регионов, типов поселений) и диахронии (специфика социально-исторического и культурно-исторического развития России);
/ показана зависимость процессов социальной эксклюзии от особенностей социокультурной среды обитания исключенных индивидов (групп) с точки зрения доступности ресурсов; выявлены факторы и группы высокого риска социальной эксклюзии, особенности ее проявления в условиях городского и сельского типа поселений (на материалах кейс-стади);
/ разработана типология исключенных индивидов (групп) по критерию наличия или отсутствия у них экономических, социальных и культурных ресурсов, включающая восемь типов, различающихся по степени риска социальной эсклюзии (от полной инклюзии до глубокой эксклюзии); обосновано, что дети-сироты находятся в состоянии глубокой эксклюзии, поскольку испытывают дефицит всех видов ресурсов;
S выявлены двойственность и противоречивость социокультурных установок (прагматические, целерациональные и нравственные, ценностно-рациональные) специалистов, работающих в сфере социальной защиты населения, порождаемые разными интерпретациями образа клиента и определяющие различные стратегии оказания социальной помощи;
S обоснован процессуальный характер социальной эксклюзии детей-сирот, определены этапы этого процесса; показано, как на каждом из этапов сироты лишаются определенных экономических, социальных или культурных ресурсов, необходимых для нормальной социализации;
S выделены четыре устойчивых типа политического дискурса о сиротстве
в первой половине 20-х гг. XX в. (дискурсы социальной опасности, социального участия, социальной ответственности и социальной полезности), показано каким образом каждый из них выражал идеологию экс-клюзии/инклюзии детей-сирот;
S показано, что в период Великой Отечественной войны распространился монодискурс социального единения, способствовавший интеграции детей-сирот в общество, однако общая логика, на которой был основан этот дискурс, привела к социальному исключению детей-сирот в послевоенные годы;
S определены три типа современного политического дискурса о сиротстве (дискурсы социальной опасности, социального самооправдания и социальной интеграции), выражающие как идеи инклюзии, так и эксклюзии; показано, что наиболее распространенные типы современного властного дискурса не способствуют социальной инклюзии детей-сирот;
S вскрыта связь и зависимость социокультурных практик от типов политического дискурса, распространенных в данный социально-исторический период; в рамках диахронного анализа выявлены «переходные» практики, возникающие в периоды смены типа дискурса;
S выявлены основные механизмы воспроизводства исключения в социокультурных практиках современного интернатного учреждения (отчуждение, ограничение в общении и целый ряд других), проявляющиеся как в повседневных правилах взаимодействия, так и в тактиках сопротивления воспитанников;
S на основе анализа методов социальной инклюзии детей-сирот, применяемых в российских интернатных учреждениях, показано, что реабилитационные мероприятия осуществляются вне связи с повседневными практиками ребенка в интернатном учреждении, что значительно снижает их действенность.
На защиту выносятся следующие основные положения:
1. Концепт социальной эксклюзии в отличие от содержательно близких
понятий бедности, депривации, маргинальное, андеркласса и т.п. фиксирует такие признаки социального процесса, как динамичность, многомерность и кумулятивность. Под социальной эксклюзией автор понимает многомерный кумулятивный процесс, нарушающий социальные связи индивидов (групп) и препятствующий их участию в жизни общества, и состояние отверженности индивидов (групп), возникающее вследствие этого процесса. Концепция социальной эксклюзии достаточно полно и глубоко объясняет процессы и механизмы общественной дезинтеграции, отражая ее культурные и социальные аспекты, а потому она весьма продуктивна для исследования различных социальных явлений в условиях трансформации российского общества. Акцентирование динамического характера эксклюзии делает концепцию исключения особенно продуктивной для изучения проблем социального сиротства, так как позволяет рассмотреть процесс нарастания социальных препятствий на пути интеграции детей-сирот в общество.
Социокультурная интерпретация социального сиротства с применением концепции социальной эксклюзии требует учета особенностей российского социокультурного контекста в его своеобразии и динамике. Влияние социокультурной специфики российского общества обнаруживается на каждом этапе социализации личности ребенка-сироты и проявляется в характере институциональных причин социального сиротства, типических чертах процесса социальной эксклюзии детей-сирот на этапах первичной и вторичной социализации. Социокультурная и культурно-географическая специфика различных регионов России, типов поселений будет в значительной мере определять доступные для индивидов ресурсы, которые могут помочь (или помешать) им преодолеть социальное исключение. Специфика социально-исторического и культурно-исторического развития России, проявляющаяся в динамике, своеобразии периодов российской истории, отражается в механизмах воспроизводства эксклюзии в конкретных социокультурных практиках, идеологии, политическом дискурсе.
Сравнительный анализ результатов кейс-стади в городских и сельских
поселениях показал, что социокультурная среда выступает фактором, определяющим как возможности, так и ограничения доступа индивидов к ресурсам. Социкультурные феномены и процессы, свойственные городскому образу жизни, - индивидуализация и анонимность, замкнутость и обособленность жителей - становятся питательной средой эксклюзии. Важнейшим фактором исключения в условиях города является разрыв социальных сетей, одиночество; в частности, социальное исключение здесь испытывают мигранты, пожилые и молодые люди, утратившие социальные связи. Наиболее страдающей от эксклюзии социальной группой являются дети-сироты, выпускники интернатных учреждений. Сельская эксклюзия тесно связана с территориальной эксклюзией и отсутствием развитой социальной инфраструктуры. 4. Социальная эксклюзия обусловлена отсутствием у индивида (группы) экономического, социального и культурного капитала, который может стать ресурсом для ее преодоления. По степени эксклюзии/инклюзии выделяются восемь типов индивидов (групп) с различной комбинацией доступных им ресурсов. Один из типов находится в благополучной ситуации и не подвержен риску эксклюзии; у трех - риск исключения есть, хотя он и не столь высок; еще три находятся в зоне высокого риска и еще один, безусловно, подвержен эксклюзии. Деятельность социальных служб направлена, прежде всего, на преодоление необеспеченности экономическими ресурсами. Недостаток социального ресурса способна частично компенсировать система социального обслуживания, однако если у индивида не формируются собственные социальные сети, то может возникнуть полная зависимость от социальной защиты. Явно недостаточна социальная поддержка тех групп населения, которые не обеспечены одновременно всеми типами ресурсов. Дети-сироты, выпускники интернатных учреждений (входящие в восьмой тип нашей классификации), находятся в зоне глубокой эксклюзии, поскольку не обеспечены всеми типами ресурсов, причем в отличие от других низкоресурсных групп общества (мигранты, маргиналы и пр.) они оказываются в ситуации ресурсной необеспеченности с самого раннего детства. К тому же, именно эта группа име-
ет мало шансов на получение всего комплекса необходимых ей ресурсов и зачастую относится социальными службами в разряд «безнадежных», что не способствует социальной инклюзии детей-сирот.
В условиях трансформации системы ценностей, сопровождающей переход от государственного патернализма к либеральной модели минимальных социальных гарантий, наблюдается двойственность, амбивалентность социокультурных установок акторов поля социальной политики. В интерпретациях специалистов социальных служб обнаруживается два типа клиентов. Образ клиента-»иждивенца» вызывает отторжение и нежелание оказывать социальную помощь, а клиент, который определяется как «действительно нуждающийся в социальной помощи», не всегда может ее получить, поскольку необходимая помощь нередко оказывается за пределами профессиональной компетенции социального работника. Граница между двумя этими типами является размытой, ее определение носит субъективный и ситуативный характер. Различаются прагматические (целерациональные, обоснованные экономическими и политическими мотивами) и нравственные (ценностно-рациональные, опирающиеся на морально-этические основания) представления о роли социальной защиты населения в обществе.
Социальную эксклюзию детей-сирот можно рассматривать как процесс, происходящий на протяжении всей их жизни, причем на каждом этапе этого процесса сироты оказываются лишенными каких-либо ресурсов, необходимых для нормальной социализации. На начальном этапе ребенок испытывает недостаток ресурсов в неблагополучной семье, которая выступает институциональным фактором социального сиротства. На этапе первичной социализации, попадая в интернатное учреждение, дети оказываются в противоречивой ситуации: растет их экономический ресурс, но в то же время уменьшается ресурс социальный, поскольку они исключаются из семьи и привычного сообщества. На этапе вторичной социализации эксклюзия выпускников интернатных учреждений усиливается, поскольку в этот период сказывается недостаток образования, навыков, социального и культурного капитала.
Важнейшим фактором формирования государственной социальной политики в отношении детей-сирот является политический дискурс, поскольку господствующая интерпретация проблематики социального сиротства запускает механизмы их социального исключения/интеграции. В первой половине 20-х гг. XX в. можно выделить четыре устойчивых типа политического дискурса: социальной опасности, социального участия, социальной ответственности и социальной полезности. Каждый из них выражает определенное отношение к сиротам: полное исключение и отчуждение, признание ущербности и жалость, восприятие детей-сирот как объекта социальной помощи и, наконец, осознание их социальной полезности. В целом послереволюционные годы характеризуются сильным отторжением и исключением сирот: 1920-1922 гг. характеризуются наиболее высокой степенью исключения, начиная с 1923 г. отношение становится более вариативным, и к 1926 г. возрастает «включающая» составляющая. Однако более ранние типы дискурсов не исчезают полностью, а лишь уступают часть своего влияния более позднему дискурсу социальной полезности.
Властный дискурс о сиротстве военных лет можно охарактеризовать как монодискурс социального единения, рассматривающий детей-сирот как «родных» детей всего советского народа. Помощь им определяется как общезначимое, патриотическое дело и предписывается оказывать всем группам общества. Этот тип дискурса способствовал социальной интеграции детей-сирот, однако логика, на которой он был основан: заботливое отношение к детям как ответ на героизм и самопожертвование их родителей, оправдывавшая себя в годы войны, привела к печальным последствиям в период мирного времени. К концу 1940-х гг., когда среди контингента воспитанников детских домов все чаще появляются дети матерей-одиночек и родителей, отбывающих наказание в местах лишения свободы, упоминания о сиротах исчезают из официальных источников. Дети тех родителей, которые не соответствуют представлениям о советском человеке, не могут уже претендовать на внимание и заботу со стороны власти.
Анализ современного политического дискурса о сиротстве позволяет выделить три его типа: дискурс социальной опасности, социального самооправдания и социальной интеграции. Дискурс социальной опасности влечет за собой исключение детей-сирот из общества. Дискурс социального самооправдания рассматривает детей как жертв нерадивых родителей и обвиняет неблагополучную семью. Зарождающийся дискурс социальной интеграции рассматривает сиротство как проблему общества в целом. Ребенок предстает, в рамках этого дискурса, как активная развивающаяся личность, а решение проблемы социального сиротства видится в интеграции и сотрудничестве всех институтов общества. Наиболее распространенными в настоящее время являются дискурс социальной опасности и социального самооправдания, не способствующие успешной интеграции детей-сирот в общество.
Изменение дискурсов меняет социокультурные практики: в связи с распространением дискурса социального участия большое значение приобретает забота о здоровье воспитанников, а становление дискурса социальной полезности сопровождается усилением роли труда в воспитании детей-сирот. Влияние политического дискурса на жизнь современных интернатных учреждений обнаруживается в практиках их взаимодействия с общественными организациями, добровольными объединениями граждан. При смене дискурсов могут возникать «переходные» типы практик: так при переходе от дискурса социальной опасности к дискурсу социальной полезности возникает практика изоляции трудновоспитуемых в специальных учреждениях, которая обосновывала их исключение как необходимый шаг для оптимизации использования остальных воспитанников в качестве трудового ресурса.
В условиях интернатного учреждения сосуществуют властные правила и практики сопротивления, причем те и другие работают на воспроизводство исключения. Основными механизмами воспроизводства исключения в социокультурных практиках современного интернатного учреждения являются: отчуждение, ограничение в общении, карательная система интернатного учреждения, отсутствие у воспитанников возможности получать достоверную
информацию и принимать решения о своем будущем и пр. В то же время неформальные связи дают возможность детям применять некие обходные тактики в противовес существующим правилам. Это расширение возможностей коммуникации, завоевание дополнительного пространства, альтернативные практики питания и т.п. Пользуясь своей меткой «сироты», дети подкрепляют существующую систему и свое место в ней.
12. Российскими исследователями и практиками социальной работы разработан ряд методов преодоления социальной эксклюзии, способствующих пополнению социальных и культурно-образовательных ресурсов детей-сирот. Однако, как показывают результаты включенного наблюдения, мероприятия, нацеленные на социальную инклюзию, зачастую осуществляются вне связи с повседневными практиками ребенка в интернатном учреждении, что снижает их действенность. Преодолению социальной эксклюзии могла бы способствовать разработка и реализация в интернатном учреждении общей концепции деятельности, которая не только включала бы меры воспитательного характера, но и была бы нацелена на преобразование повседневности учреждения, способствовала становлению новых, более гуманных жизненных практик.
Практическая значимость работы определяется потребностью изучения особенностей проявления и механизмов воспроизводства социальной эксклюзии в современной России, а также разработки системы мер, способствующих социальной инклюзии уязвимых групп населения. Данные исследования могут быть использованы при концептуализации социальной политики в изучаемых регионах и муниципалитетах, выявления потенциала социальной защиты и местного сообщества в преодолении эксклюзии, анализа и последующего внедрения форм активной социальной самопомощи, как весьма перспективного направления социальной политики в свете реформы местного самоуправления. Результаты анализа могут быть полезны при разработке мер социальной защиты по уменьшению социального исключения детей-сирот и их социальной интеграции. Основные положения диссертационного исследования могут быть использованы органами государственной власти,
Министерством образования, Министерством труда и социального развития, сотрудниками интернатных учреждений при решении проблем безнадзорности и беспризорности для формирования концепции профилактики социального сиротства.
Наряду с этим результаты диссертации могут быть использованы для развития соответствующих направлений в современном социологическом знании: социологии культуры, социальной политики, социальной стратификации, социологии личности, а также в учебном процессе при разработке лекционных курсов и спецкурсов по этим направлениям.
Апробация и внедрение результатов исследования. Основные положения, выводы и рекомендации, содержащиеся в диссертации, докладывались на заседаниях кафедры социологии и политологии Педагогического института Южного федерального университета, на отечественных и международных научных симпозиумах и конференциях: на Всероссийской научно -практической конференции «Молодежная политика Российской Федерации: проблемы и перспективы» (г. Москва, декабрь 2000 г.); Всероссийском симпозиуме «Психологическая поддержка инновационных процессов в транзитивном обществе» (г. Москва, апрель 2001 г.); Региональной научно-практической конференции «Семейные формы жизнеустройства детей-сирот: пути организации, проблемы, психологическая поддержка» (г. Ростов-на-Дону, сентябрь 2001 г.); Региональной конференции «Пути и судьбы детского движения» (г. Ростов-на-Дону, май 2002 г.); Всероссийской научно-практической конференции «Развивающаяся личность в системе высшего образования России» (г. Ростов-на-Дону, май 2002 г.); Региональной научно-практической конференции «Опыт межведомственного взаимодействия в профилактике безнадзорности и правонарушений» (г. Ростов-на-Дону, декабрь 2002 г.); Региональной научно-практической конференции «Толерантность и нетерпимость в России» (г. Азов, декабрь 2004 г.); Международной конференции «Chidhoods - 2005. Children and Youth in Emerging and Transforming Societies» (г. Осло, Норвегия, июнь-июль 2005 г.); Международной
научной конференции «Социально-гуманитарное знание: прагматический аспект» (г. Ростов-на-Дону, декабрь 2005 г.); IV Международной научной конференции «Социальная политика: вызовы XXI века» (г. Москва, декабрь 2005 г.); Всероссийской научно-практической конференции «Социальные науки: опыт и проблемы подготовки специалистов социальной работы» (г. Екатеринбург, апрель 2006 г.); методологических семинарах Независимого института социальной политики «Социальная политика в регионах (в свете разграничения бюджетных полномочий и реформы местного самоуправления)» (г. Москва, февраль и июнь 2006 г.); Всероссийском социологическом конгрессе «Глобализация и социальные изменения в современной России» (г. Москва, октябрь, 2006 г.); V Международной научной конференции «Социальная политика: вызовы XXI века» (г. Москва, февраль 2007 г.); Всероссийской научно-практической конференции «Современное сиротство: социокультурный портрет» (г. Челябинск, февраль 2007 г.); XIV годичном собрании Южного отделения РАО (г. Ростов-на-Дону, май 2007 г.); Всероссийской научно-практической конференции «Стратегия повышения социальной защищенности отдельных групп населения г. Иркутска» (г. Иркутск, июнь 2007 г.).
Основные положения диссертации отражены в научных публикациях общим объемом 35,2 п.л., в том числе в двух авторских монографиях, научных публикациях в центральных периодических изданиях, статьях в научных журналах и сборниках.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, 5 глав (16 параграфов), заключения, библиографического списка использованной литературы и 9 приложений.
Социокультурный генезис и основные понятия концепции социальной эксклюзии
Социальная эксклюзия (социальное исключение) - не только научный, но и социально-политический концепт1, широко распространившийся в западноевропейских дискуссиях, связанных с проблемами бедности, маргинальное и депривации с середины двадцатого века и весьма популярный в наши дни. Впервые этот концепт был использован во французских политических дебатах о маргинальных группах общества в 1950-е гг., когда наметился серьезный разрыв между растущим благосостоянием одних и «никому не нужными другими».
В следующем десятилетии популярная в 1950-е годы концепция исключения подверглась критике. В это время развивалась идея добровольного исключения («счастливый бродяга»), продвигаемая либералами. Кроме того, усиление проблем бедности способствовало тому, что понятие исключения уступило понятию обнищания. Позднее концепт исключения применялся при обсуждении общеевропейских программ по борьбе с бедностью в 1960—1970-е годы. В ходе этой полемики подчеркивалась необходимость интеграции в борьбе со множественной депривацией, опираясь на партнерство и участие. В 1970-е годы на фоне экономического кризиса и растущей безработицы ключевым становится понятие риска, и, одновременно, пересматривается смысл термина «исключение»: теперь он, как и понятие риска, становится динамическим. Как говорила на конференции Департамента социального исключения Великобритании в своем докладе «Борьба с социальным исключением: достижения, уроки и перспективы» его руководитель Барбара Роче: «С
1970-х гг. французские исследователи определили, что исключение это не только бедность, но также барьеры на пути социального участия».
В конце 1980-х гг. на краткое время возобладал морализаторский подход к проблеме бедности, когда бедные рассматривались как ленивые, неспособные и не предпринимающие достаточно усилий, чтобы выбраться из бедности. С 1990-х гг. дебаты относительно бедности строятся на концепции социального исключения как более динамичном определении характера соци-альных изменений. В 1989 году Совет Министров тогдашнего Европейского Экономического Сообщества принял резолюцию, призывающую, бороться с социальным исключением и поддерживать интеграцию и солидарность в Европе. Наблюдательный орган национальной политики по борьбе с социальным исключением был учрежден Еврокомиссией в 1990 году. Тогда же некоторые европейские страны, среди которых Германия, Италия, Португалия и Дания, предприняли действия против социального исключения и учредили институты по борьбе с ним.
Позднее, на Европейском саммите, проходившем в декабре 2001 года в Бельгии, была утверждена серия из 18 статистических индикаторов социального включения, которые позволяют отслеживать и сопоставлять прогресс стран-участниц Европейского Союза в достижении взаимно согласованных целей развития. Эти индикаторы в своей совокупности характеризуют четыре важных проявления социального включения и социального исключения: бед-ность (уровень доходов), занятость, здоровье и образование .
Но наиболее активно этот концепт используется в научных и политических дискуссиях в Великобритании. Такое внимание к эксклюзии этой стране было обусловлено обострением социальным проблем в 1990-е гг., когда здесь наблюдался самый высокий в Западной Европе уровень безработицы и беременности несовершеннолетних; с 1979 г. по 1995 г. утроилась дет екая бедность; за десятилетие с 1986 г. по 1996 г. в четыре раза увеличился уровень наркотизации среди молодежи. После выборов 1997 г., на которых победили лейбористы, борьба с социальным исключением вышла на передний план в политических инициативах правительства Великобритании и новое лейбористское правительство в 1997 г. учредило Департамент социального исключения.
Обсуждение социальных проблем, возникающих в современном британском обществе вследствие процессов социального исключения показывает, насколько неоднозначно понимается и определяется эксклюзия как учеными, так и политиками. Так, Р. Левитас2 в ее критике социально-политических дебатов в Великобритании выделила три типа присутствующих в них дискурсов социального исключения:
- дискурс перераспределения - RED
- дискурс морали андеркласса - MUD
- дискурс социальной интеграции - SID
Дискурс перераспределения тесно связан с проблемой бедности и критикует социальное неравенство. Данный дискурс отражает несогласие с капиталистической экономикой, которая способствует неравенству и приводит к тому, что некоторые группы оказываются экономически и социально исключенными. Он призывает к существенному перераспределению власти и богатства в обществе в пользу исключенных групп населения. Примером является взятое лейбористами обязательство в два раза сократить детскую бедность к 2010 году, которое рассматривается некоторыми учеными как отражение дискурса перераспределения, но это «перераспределение весьма скромное по сравнению с другими европейскими странами...».
Дискурс морали андеркласса предполагает, что некоторые социальные группы самоисключаются из общества посредством нонконформизма и отклонения от общепринятых социальных норм. Он основан на опасениях, которые общество испытывает по поводу молодых безработных мужчин с криминальными наклонностями и социально безответственных одиноких матерей. Этим людям необходима оплачиваемая работа как средство социального дисциплинирования, но они самоисключаются, и их возможное включение рассматривается чаще всего как моральное и культурное в противовес экономическим мерам, предлагаемым приверженцами дискурса перераспределения.
Дискурс социальной интеграции более узко сфокусирован на проблеме безработицы и экономической неактивности и предполагает достижение интеграции и социальной сплоченности через включение в оплачиваемую деятельность (а в случае с детьми важнейшей мерой должно стать получение образования, как подготовка к дальнейшей оплачиваемой трудовой деятельности). Именно в рамках этого дискурса может рассматриваться высказывание британского премьер-министра Тони Блэра: «Лучшая защита от социального исключения это иметь работу, и лучший путь иметь работу, это получить хорошее образование, иметь хорошие навыки и опыт».
Два последних типа дискурса определяют так называемый «третий путь» в политике (в противовес капиталистическому и социалистическому), рассматривающий гражданство как баланс прав и обязанностей2. Освещая доминирование SID и MUD дискурсов, Р. Левитас констатировала: «Внимание переключается на неравенство и различие среди включенных. В то же время, бедность и ущербность так называемых исключенных дискурсивно вытесняется за границы общества».
Понятие социального исключения используется в течение сравнитель но короткого времени, но, несомненно, можно утверждать, что оно указывает на некий феномен, который «существовал всегда, но не имел подходящего названия». Действительно, многие проблемы, для определения которых используются термины социальное исключение и социальное включение2, возникли значительно раньше, чем сами концепты.
Высокая ценность концепта исключения для нашего исследования обусловлена в том числе и его прикладным характером, наличием в нем значительной социально-политической составляющей. В то же время для нас важно, что он опирается на серьезную теоретическую основу, прежде всего на социологическую, а отчасти социально-философскую и экономическую традицию.
Философско-социологические подходы, актуальные для социокультурной интерпретации эксклюзии
Обосновывая правомерность проведения социокультурного анализа социальной эксклюзии, необходимо отметить, что в современных обществах возрастает роль культуры, она все больше предопределяет социальные изменения. Феномен культуры многозначен и может быть выражен в следующих характеристиках:
1) это система ценностей, представлений о жизни, общих для людей, связанных общностью определенного образа жизни;
2) коллективная память народа, своеобразный способ человеческого бытия;
3) совокупность достижений человеческого общества (того или иного народа) в производственной, общественной и духовной жизни;
4) уровень, степень развития какой-либо отрасли хозяйственной или умственной деятельности;
5) освоение, гуманизация, облагораживание человеком природы, все сделанное руками и разумом человека;
6) просвещенность, образованность, начитанность;
7) специфический способ организации и развития человеческой жизнедеятельности, представленной в продуктах материального и духовного труда, в системе социальных норм и учреждений, в духовных в совокупности отношений людей к природе, между собой и к самим себе1.
Научная мысль выработала множество концептуальных подходов к оп-ределению культуры. Так Г.С. Денисова и М.Р. Радовель в качестве основных называют ценностный (аксиологический), символический, организаци онный и деятельностный; Ю.М. Резник1 выделяет философский, антропологический, социологический и комплексный («интегралистский») подходы.
Не стремясь объять необъятное, мы хотели бы рассмотреть некоторые основные подходы к определению культуры и выделить те из них, которые представляются нам наиболее адекватными для решения избранной научной проблемы.
Философский подход делает акцент на всеобщих началах культурной системы, рассматривая в качестве элементов этой системы идеи и их материальное воплощение. Философское изучение культуры предполагает устремление к фундаментальным основаниям человеческого бытия, к глубинам самосознания народа.2
Из множества философских концепций культуры (здесь мы прежде всего выделим в качестве теоретико-методологической основы нашего исследования феноменологию Э. Гуссерля; структурализм и постструктурализм М. Фуко, Ж. Лакана, Ж.-Ф. Лиотара, Р. Барта и др.) наиболее интересным для нас является представление о культуре как о специфически человеческом способе жизнедеятельности. Именно деятельность рассматривается философами как объяснительный принцип культуры: так, по мнению В.Ж. Келле и М.Я. Ковальзона культура есть не что иное, «как специфически общественный способ жизнедеятельности и саморазвития человека», а ее исследование «связывается с исследованием деятельности людей... и с развитием самого человека».
Деятельностный подход ориентирует на изучение поведенческой стороны культуры и утверждает, что понимать культуру можно лишь через понимание человеческой деятельности. Чрезвычайно близким нашему пониманию культуры представляется следующее определение: «культура - истори чески изменяющаяся и исторически конкретная совокупность тех приемов, процедур, норм, которые характеризуют уровень человеческой деятельности, всей деятельности, взятой во всех ее измерениях и отношениях». При этом возникает своеобразное соотношение между культурой и социумом: культура понимается как способ деятельности людей, а общественные отношения -как поле этой деятельности.
Близким для нас также является антропологический подход, который определяет культуру как систему знаний и верований, унаследованную членами общества и проявляющуюся в их поведении. С этой точки зрения культура представляет собой не внешнюю силу, детерминирующую поведение людей, а контекст их поведения, в котором только и может быть понята деятельность.
Понимание культуры для социального антрополога становится возможным посредством изучения поведения людей в повседневности. Соглашаясь с такой точкой зрения, мы примем и методологические особенности этого подхода, применив в ходе социокультурного анализа популярный среди антропологов метод включенного наблюдения.
При всем разнообразии антропологических определений культуры, мы опираемся на символическую концепцию культуры К. Гирца, понимающего культуру как «характерную совокупность смыслов, воплощенных в символических формах, которая состоит из действий, выражений и смысловых объектов различного рода, позволяющих индивидам общаться друг с другом, делясь своим опытом, идеями и убеждениями». С точки зрения К. Гирца культурный анализ должен быть направлен на определение таких совокупностей и интерпретацию значений, воплощенных в символических формах.
Интересной и весьма значимой с точки зрения методологии исследования оказалась для нас структурная концепция культуры Дж. Б. Томпсона.
Опираясь на символическую концепцию К. Гирца, и стремясь преодолеть присущие ей недостатки, среди которых Дж. Б. Томпсон выделяет недостаточное внимание к проблемам власти и конфликта, и в целом к проблемам структурированных социальных контекстов, в рамках которых производятся, воспринимаются и передаются культурные феномены, он предлагает свою концепцию, подчеркивающую как символический характер культурных феноменов, так и непременную укорененность этих феноменов в структурированных социальных контекстах. При этом культурный анализ понимается как «исследование смысловых действий, объектов и выражений различного рода в их отношении к исторически конкретным и социально структурированным контекстам и процессам, в рамках которых и посредством которых эти символические формы производятся, передаются и воспринимаются» (курсив мой - М.А.). Идеи Дж. Б. Томпсона о важности учета исторического и структурного контекста нашли свое отражение в методологии контекстуального анализа, представленной в нашей работе.
Социологический подход традиционно рассматривал культуру как систему ценностей и норм, создающую основу социальной солидарности. Основными функциями культуры являются сохранение и трансляция социального опыта, социализация личности. По утверждению П. Сорокина, ценности - «основа и фундамент всякой культуры»2. Классик аксиологического подхода Т. Парсонс четко разделяет культурное и социальное, причем социальное (социальная реальность), безусловно, главенствует, в то время как культурное носит вторичный характер и эту реальность отражает.
Однако в современном понимании, которое развивает социология культуры, в определение культуры включены не только ценности и нормы (как это было в классической социологии), но и все социальные практики. Согласно этому взгляду, как утверждает Д. Крейн, «культура не является неким... отдельным феноменом, она скорее «встроена» в социальную структуру (в том смысле, что все социальные структуры суть проводники культурных смыслов)...».
Социокультурная среда как типологический принцип сегментирования эксклюзии: территориальный подход
Данные мониторинга общественного мнения Левада-Центра (выборка в 2006 г. составила 2107 чел.) выявляют интересную тенденцию: если экономическое неблагополучие семьи чаще всего отмечают сельские жители (77% жителей сельской местности в сравнении с 46% жителей мегаполисов), то безысходность и отсутствие жизненных перспектив - как ни странно - чаще свойственны жителям мегаполисов (16% москвичей и санкт-петербуржцев против 13% селян).1 Можно предположить, что такие данные говорят о различной природе социальной эксклюзии в условиях городского и сельского типа поселений.
И это не случайно: специфика жизни в современных городах порождает целый ряд социокультурных феноменов и процессов:
быстрый рост и маргинализацию городского населения;
появление нового социального феномена - «массы»;
индивидуализацию и анонимность образа жизни;
технизацию среды обитания и мышления;
«стандартизацию», «синхронизацию» и «концентрацию» (понятия, введенные А.Тоффлером для описания специфических черт цивилизации).
Здесь уместно упомянуть исследования Г. Зиммеля, объектом которых являлся современный большой город. В первую очередь Г. Зиммеля интересует воздействие условий жизни в большом городе на процессы индивидуализации. Для образа жизни людей в больших городах характерны замкнутость и обособленность. Это продиктовано условиями жизни в городе -большой численностью и скученностью населения, высокой частотой контактов. Житель большого города обращается с людьми как с вещами, имеющими функциональное значение. Интенсивность давления со стороны людской массы вызывает стремление индивида к замкнутости и обособленности. Житель города сосредоточен прежде всего на самом себе. В основе этой замкнутости лежит не просто безразличие, а, как полагает Г. Зиммель, «некоторое отвращение, взаимная отчужденность», которые «при близком сопри косновении тотчас переходят в ненависть и борьбу» .
Замкнутость, взаимная отчужденность и антипатия - обратная сторона, необычайной свободы, которой пользуется житель большого города. В отличие от небольших территориальных образований, большой город предоставляет индивиду огромный спектр возможностей для реализации своей индивидуальности и личной ответственности. И эта тенденция не в меньшей степени присуща городской жизни, чем тенденция к обезличиванию.
Еще более жестко характеризует современный город Ж. Бодрийар. Анализируя проблемы стихийного насилия, которое захлестывает большие города, Ж. Бодрийар видит его причину в ненависти, которая переполняет городских жителей. Носители ненависти - человеческие «отбросы», которые производят современные большие города. Превращение человека в «отбросы» естественно вызывает у него ненависть. Однако это превращение происходит не по чье-то злой воле, а согласно внутренней логике существующей «системы». И ненависть, вызываемая этим превращением, не имеет и не может иметь определенного объекта, «направления», - то есть она бессмысленна, иррациональна. Ж. Бодрийар отмечает: «материальные, количественные отбросы ... - это всего лишь симптом качественных, человеческих, структурных отбросов, образующихся в результате предпринимаемой в глобальном масштабе попытки идеального программирования, искусственного моделирования мира, специализации и централизации функций и распространения по всему миру искусственных построений»2. Кажется, что Ж. Бодрийар говорит именно о социальной эксклюзии, которая выбрасывает «за борт» тех, кто не смог вписаться в новую реальность постмодернистского мира.
Таким образом, именно социокультурные условия города вероятно будут способствовать социальному исключению, разрушая социальные связи между людьми.
В небольших общностях характер отношений между людьми иной (здесь сразу вспоминается работа Ф. Тенниса «Общность и общество»1; черты «общества» характерны прежде всего для крупных городов, а признаки «общины» скорее обнаруживаются в сельской местности). Для сельских сообществ в дореволюционной России была характерна общинность, и отдельные черты общинности воспроизводились в советский период. Предполагая, что отношения, основанные на общинности, продолжают играть немаловажную роль в повседневности сельских жителей, мы обнаруживаем иные, нежели в городе, причины эксклюзии и механизмы ее преодоления.
В (пост)современном урбанизированном обществе село в целом оказалось вытесненным на периферию, исключенным из «мейнстрима» социокультурного процесса. Сельская местность в сравнении с городской отличается более тяжелыми (менее комфортными) условиями жизни, более напря-женной ситуацией на рынке труда. Передача объектов социальной сферы на балансы местных администраций, не располагающих достаточными финансовыми и материально-техническими ресурсами на их содержание и развитие, привела к сокращению деятельности и закрытию в ряде сельских поселений учреждений культуры, образования, здравоохранения; резко сократилось строительство новых объектов социальной сферы. Не случайно именно отсутствие развитой социальной инфраструктуры является основным фактором эксклюзии в сельской местности. Особенно неблагоприятная в этом смысле ситуация складывается в мелких поселениях слабоурбанизированных, периферийных районов.
Современное российское общество характеризуется значительной дифференциацией как в обществе в целом, так и между отдельными россий скими регионами и муниципалитетами. Поскольку мы считаем, что социально-экономические и социокультурные особенности территории проживания имеют существенное значение для выявления особенностей проявления и преодоления социальной эксклюзии, нами было проведено исследование в трех регионах России: Ростовской и Иркутской областях и Республике Татарстан, имеющих разный уровень социально-экономического развития.
Республика Татарстан - один из наиболее благополучных в отношении социального развития регионов России и Приволжского федерального округа. По уровню социально-экономического развития1 Татарстан отнесен к группе регионов «относительно развитых или опережающих по доходу», подгруппе «более развитых в освоенной зоне». По индексу развития человеческого потенциала (ИРЧП) республика занимает третье место в России; по критериям качества жизни также входит в первую десятку.
Социальное исключение на этапе первичной социализации
В случае размещения ребенка в интернатном учреждении на этапе первичной социализации основной оказывается не семейная, а институциональная ее форма. В отсутствие важнейшего института социализации - семьи -реальный состав агентов социализации ограничен коллективом сотрудников учреждения. Новые условия, в которые попадают дети после пребывания в родной, хотя и неблагополучной семье, способны или компенсировать имеющиеся проблемы или усилить их.
Хотя ребенок или молодой человек испытал социальное исключение, приведшее его в интернатное учреждение, но и само размещение в учреждении воспринимается им как ситуация социального исключения. С. Хайден, Дж. Годдарт, С. Горин и К. Ван дер Спек отмечали, что момент попадания ребенка в учреждение является для него стрессогенным фактором, так как он ощущает притеснение, потерянность и недостаток контроля.1
Ситуация еще больше осложняется в случае повторного попадания ребенка в учреждение и разрыва со школой. В литературе размещение детей в учреждениях или фостерных семьях связывается с их социальной и пространственной изоляцией.2 Социальная стигматизация в учреждениях также подчеркивается самими воспитанниками.3
Обсуждая работу системы социального благополучия, К. Вайт писал: «Они (социально исключенные) отличаются от других детей вследствие большого количества различных стигматизирующих процессов, которые ощущаются ими в школе, в отношениях с соседями, с «публичным миром» социальных служб именно потому, что они оказываются исключены физически или психологически из своих семей».1
В.Н. Ослон , изучая взаимозависимость анамнестических переживаний детей с показателями их эмоционального состояния, установила наличие корреляционной связи показателя «пребывание в детском доме» с дисфункцией самооценки по типу ангедония (0,510 р 0,036), негативной самооценкой (0,486 р 0,031), агрессией (0,630 р 0,025), страхами и депрессией (0,558 р 0,021), наличием социальных проблем (0,446 р 0,000).
По данным, полученным нами в ходе исследования, пребывание в учреждении способствует изменению комплекса личностных характеристик ребенка . По сравнению с результатами первичной диагностики, отражающими качества личности сформировавшимися в условиях неблагополучной семьи: в целом уменьшается изоляция (уменьшилась у 33% детей, возросла у 14%); улучшаются взаимоотношения с детьми (улучшились у 72% детей, ухудшились у 3%) и взрослыми (улучшились у 41% детей, ухудшились у 8%). В условиях интернатного учреждения значительно возрастает агрессивность (возросла у 45%, уменьшилась у 15%), демонстративное поведение (возросло у 41%, уменьшилось у 12% ), оппозиция (возросла у 33%, уменьшилась у 10%), тревожность (возросла у 23%, уменьшилась у 9%) и сопротивление (возросло у 13%, уменьшилось у 8%). На наш взгляд тенденция улучшения показателей коммуникативной сферы одновременно с прогресси-рованием других негативных личностных характеристик является не случайной, она обусловлена коммунальным характером бытия в учреждении.
В.И. Слуцкий4 обращает внимание на другой важный феномен, типич ный для детских домов и интернатов - феномен общественной собственности. У ребенка в детском доме нет ничего своего, за счет чего он мог бы утвердить свое бытие в мире - комната, где живет ребенок общая, общая мебель, книги, игрушки, одежда. Воспитанник детского учреждения воспринимает как общие не только все вещи и помещения в детском доме, но также все события и даже любые человеческие отношения.
В условиях институционально или внутренне закрытой общности целый ряд потребностей оказывается в той или иной степени депривирован. Депривированы потребности в области общения, привычек, симпатий, интересов, способов организации личного времени и т.д. Ребенок вынужден «быть как все», мириться с ограничением потребности в жизненном пространстве и питании. Изначальный статус ребенка, при котором он оказывается «ничей», деформирует всю систему его взаимоотношений с обществом. Общение с детьми и взрослыми носит для него обязательный характер, что впоследствии тормозит развитие навыка свободного, избирательного общения.
Й. Лангмейер и 3. Матейчик1 считают важной проблемой изоляцию ребенка от стимулирующей социальной среды и сепарацию, прекращение уже создавшихся связей между ребенком и социальной средой. В результате ребенок лишается удовлетворения своих основных потребностей, к которым авторы относят:
потребность в определенном количестве изменчивости и модальности стимулов;
потребность в основных условиях для действенного учения;
потребность в основных социальных связях обеспечивающих возможность интеграции в общество;
потребность в общественной самореализации, в овладении различными социальными ролями.