Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. «ГРАНИЦЫ ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНОГО ОБРАЗОВАНИЯ ПОНЯТИЙ» Г.РИККЕРТА И ПРОБЛЕМА НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ В ПРЕДМЕТНОМ ПОЛЕ ИСТОРИЧЕСКИХ НАУК О КУЛЬТУРЕ 13-91
1.1. «Идея научности» в эмпирическом социальном познании; анализ научного понятия Г. Риккертом. 13-37
1.2. Образование понятий относительно социальных процессов в исторических науках о культуре. 37-66
1.3. «Знания об обществе» (социология) в системе классификации наук Г. Риккерта. 67-7 1
1.4. Методологические проблемы социально-исторического знания о социальных процессах как синтеза «генерализирующего» и «индивидуализирующего» познания. 71-91
ГЛАВА 2. «ПОНИМАЮЩАЯ СОЦИОЛОГИЯ» М. ВЕБЕРА И СУЩНОСТЬ И ГРАНИЦЫ «ИНДИВИДУАЛИЗИРУЮЩЕГО» И «ГЕНЕРАЛИЗИРУЮЩЕГО» ПОЗНАНИЯ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ. 92-168
2.1. «Границы науки»: предмет и логическая структура социально-исторического познания социальных процессов . 93-124
2.2. Образование понятий в социально-политических науках:«идеальный тип» как инструмент познания социальныхпроцессов . 124-168
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 169-182
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 183-195
- «Идея научности» в эмпирическом социальном познании; анализ научного понятия Г. Риккертом.
- «Границы науки»: предмет и логическая структура социально-исторического познания социальных процессов
- Образование понятий в социально-политических науках:«идеальный тип» как инструмент познания социальныхпроцессов
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В условиях
мультипарадигмальности научного социального познания первостепенное значение приобретает вопрос о предпосылках и принципах, конституирующих смысловой горизонт методически выстроенной системы суждений — теории социального процесса. Теория идеально-типического познания социальных процессов М.Вебера, - одна из немногих завершенных, «полных» в указанном отношении теорий, - имеет значение «образца», схемы для всех школ научной социологии, всех направлений в исследовании социальных процессов, даже в том случае, если принимаемые М.Вебером предпосылки и принципы представляются неадекватными.
В последней трети XIX века в сложном, многоуровневом и
многогранном массиве социально-политического знания наметилось ещё
одно основание для его дальнейшей дифференциации, определившее
появление собственно современных социальных наук. Стремление к
«научности», понимаемой по образцу естественных наук, привело к
постановке проблемы метода познания и в этой связи в школах
южнозападно-немецкого неокантианства [термин Г.Гадамера] - к
«упорядочению» научного знания посредством его членения на основе
определяющего ту или иную область познания метода. При всех нюансах,
различие между естественными науками и историческими науками о
культуре [Г. Риккерт], между номотетическим и идиографическим
методом [В. Виндельбанд], даже при выделении ещё и третьей области [«моральные науки» Г. Когена либо не обозначенные одним термином, но объединенные в одну группу: филология, юриспруденция, теория государства и т.п. у Г.Риккерта], это различие стало принципом упорядочения научного знания в «общем наукоучении».
Полемика, которую в этой связи вели представители школ неокантианства, например, с В. Дильтеем, настаивавшем на существовании особого рода наук - «наук о Духе», или с В. Вундтом, считавшим психологию универсальной основой гуманитарных наук и т.п., способствовала дальнейшему уяснению логической структуры научного знания и разработке его понятийных форм, теоретическому установлению возможных границ познания. Однако при этом оставалась ещё обширная область знания, которую затруднялись однозначно отнести к той или иной, охваченной понятиями науки, группе, а без этого знание о ней не могло претендовать на «научный статус», либо же всю систематику следовало признать недостаточной, а значит в логическом отношении неверной.
Нас интересует только одна проблема, возникающая в этой связи: социально-политическое знание одновременно, по своим целям и задачам, равно как [и это не следует игнорировать, если исходить из основополагающего принципа самого неокантианства: ориентирования на факте существования науки] по своей «исторической принадлежности», относится как к области естественных наук, наук «об общем» [научная социология], так и к области наук исторических [политическая история], моральных [вспомним Аристотеля с его характеристикой политического знания, - в античности знание об обществе называлось политическим,-именно как «фронезис»] и даже где-то к области «гуманитарного знания» -несмотря на доказанную Г. Риккертом «логическую несостоятельность» выделения этой области знания, по крайней мере, с точки зрения строгой научности.
М.Вебер, основываясь на методологических принципах [и философских предпосылках], разработанных в Баденской школе неокантианства, попытался, весьма успешно, решить вопрос о природе и характере «научности» социального, прежде всего - социально-политического знания — и тем самым стал родоначальником современного
научного социального познания [вторая его разновидность представлена научной социологией, сконструировавшей систему своих утверждений в горизонте позитивизма.].
Однако уже к середине XX века границы научности социально-политического знания вновь были «размыты», гуманитарные науки вновь заявили о своём «праве на существование» и именно в качестве «наук о Духе» [вспомним рубежную для осознания этого факта работу Г.Гадамера «Истина и метод»], - и вновь был со всей остротой поставлен вопрос о методе социальных наук [например, Лео Штраусом].
В отечественной науке проблема уяснения специфики социального знания именно как особой формы знания, его логических структур и понятийных форм, даже если и была поставлена, то её обсуждение находится ещё в самом начале [Даже если считать отечественную разновидность марксизма способной к тому и заинтересованной в том, чтобы ставить и решать вопрос о форме научного социального познания, -«исторический материализм» как «общая теория социологии» исходил из другого понимания науки «об обществе», где «чисто логической точке зрения» [Г.Риккерт] не было места.].
В силу сказанного ещё одно обращение к изучению решения вопроса о природе социального знания и о характере социальных наук, данному в Баденской школе неокантианства, прежде всего у Г. Риккерта и В. Виндельбанда, является актуальным. Диссертация посвещена изучению лишь одного аспекта обширной темы: анализу предпосылок и принципов идеально-типического познания социальных процессов в Баденском неокантианстве; в итоге представление «процессуальности», некритически приписываемое социальному бытию как таковому, преобразуется в понятие «процесса» коррелятивное «принципу причинности» [отличному от «закона причинности»].
Практическое значение имеет также постановка проблемы границ социального знания, претендующего — быть научным: различие между «отнесением к ценности» и «практическими оценками» в области анализа социальных процессов, равно как и в определении мотиваций общественной, прежде всего, социально-политической деятельности, должно способствовать лучшему осознанию того, где кончается наука [в том числе как её прогностическая функция, так и способность быть ориентиром и даже руководством в практической деятельности] и начинается идеология, политические программы и т.п. формы «знания об обществе и политике» и бытия в ней «ценностей», которые уже имеют к науке весьма отдалённое отношение лишь как возможный объект её анализа.
Степень разработанности проблемы должна быть охарактеризована в двух основных аспектах: во-первых, изученность теоретического наследия Баденской школы неокантианства в части методологических исследований её представителей применительно к области социального знания; во - вторых, в разработке проблем методологии социального познания в отечественной науке. При этом следует иметь в виду, что два обозначенных нами аспекта должны находиться в существенной связи друг с другом: едва ли целесообразно даже просто упоминать здесь ценные [в том числе в научном отношении] работы, авторы которых стоят на позициях, принципиально отличных от неокантианских [или эволюционировавших из неокантианства]. Но, таким образом, массив значимой для нас литературы весьма «сужается».
Характеризуя изученность первого выделенного нами аспекта научной разработанности затронутой нами в диссертации проблемы [то есть состояния изучения теоретического наследия представителей Баденской школы неокантианства], нельзя не упомянуть таких авторов, как Ю.Н.Давыдов [31,32,33,34], П.П.Гайденко [30], А.Ф.Зотов [35],
Э.И. Ожиганов [44]. Также совершенно неправомерным было бы пренебречь тем анализом теории идеально-типического познания М.Вебера, который предприняли отечественные историки [применительно, правда, к своим собственным целям, к своему «предмету»] еще в 50-60-е годы XX века. Известный историк - медиевист профессор Сказкин С.Д. перевел некоторые работы М.Вебера, снабдив их обширными комментариями методологического характера [рукопись хранилась на кафедре истории средних веков исторического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова и недавно была передана в отдел рукописей библиотеки МГУ им. М.В.Ломоносова.]; историк профессор А.И.Неусыхин [42,43] продолжил эту работу в наши дни.
Что же касается оценок, связанных с характеристикой второго из обозначенных нами аспектов, то мы считаем себя вправе уклониться от них вовсе: ни один из активно работающих сегодня в России социологов или политологов не относит себя ни к неокантианству, ни к эволюционировавшим из него другим научным школам. Это же утверждение, парадоксальным образом, можно отнести к западной социологии и политологии: несмотря на обилие работ, посвященных М.Веберу, анализу тех или иных аспектов его учения, предложенных и обоснованных им теорий, вплоть до 80-х годов XX века у него не было последователей даже в Германии [что же касается США и Великобритании, то интерес к М.Веберу поддерживался выходцами из Германии и их учениками]. Это прежде всего объясняется тем, что философия и основанная на ней методология научного социального познания, разработанные Баденским неокантианством, не нашли сторонников и вместе с упадком школы [еще при жизни Г.Риккерта] были отнесены по ведомству «исторического архива». Работы, посвященные М.Веберу, в период с 30-х по 70-е годы XX века были написаны авторами, руководствовавшимися, прежде всего, историческим интересом.
В 80-е годы XX века, по оценке Ю.Н.Давыдова, в Германии возродился интерес к научному содержанию и значению для современной науки идей М.Вебера; интерес этот настолько интенсивен, что породил в Германии «веберовский ренессанс».
Цель и задачи исследования. Целью нашего диссертационного исследования было уяснение методологических основ социально-политического знания, стремящегося структурироваться в форму науки и в этом контексте - возможности идеально-типического познания социальных процессов, - с точки зрения философских, логических, научных принципов и подходов, разработанных в южнозападно-немецком неокантианстве [прежде всего — в Баденской школе]. Для достижения этого нами были поставлены следующие задачи:
Выяснить теоретические предпосылки, на основе которых стала возможна «методологическая» постановка вопроса и дальнейшие методологические разработки идеально-типического познания социальных процессов в баденском неокантианстве.
Проанализировать категории «научности», «объективности», «общезначимости» и т.п., определяющие структуру социального знания как знания научного.
Изучить решение вопроса о генезисе социального знания в форму науки, предложенное в баденском неокантианстве [на примере работ Г. Риккерта и М. Вебера]; в этой связи в диссертации был поставлен вопрос о коррелятивности «восприятия процессуальности» в социальной реальности и становления научного знания о социальных процессах.
Исследовать возникшие таким образом логические структуры и категориальные формы социального познания; определить возможности и границы; наметить его «точки соприкосновения» с другими [не научными] формами социального знания.
5. Изучить возможности идеально-типического познания социальных процессов в контексте неокантианского решения вопроса о предпосылках и принципах научности социального познания.
Основным предметом исследования в диссертации стал метод социального познания и его «положение» в системе «общего наукоучения», возможности, предоставляемые этим методом для построения системы суждений [научной теории], относительно социальных, прежде всего, социально-политических процессов; объектом анализа — труды представителей Баденской школы неокантианства [прежде всего Г. Риккерта] и основанные на них исследования природы, логической структуры, характера и границ социального знания, предпринятые М. Вебером.
Структура работы определяется в связи со сказанным выше. В
первой главе анализируется проблема научного метода, его
разновидностей, система «наукоучения», предложенная Г. Риккертом;
здесь же анализируется риккертовское понимание предмета и метода
социологии как еще только возникающей науки. Вторая глава посвящена
«понимающей социологии» М. Вебера, решению им проблемы
практического применения философских, логических и
общетеоретических принципов, разработанных в Баденском неокантианстве к структурированию социального знания в форму науки, его [знания] возможностей служить основанием для системы утверждений относительно социальных процессов.
Положения, выносимые на защиту. 1. Восприятие «процессуальное», относимой к социальной реальности [или приписываемой как качество социальному бытию] обязано своим возникновением «основоположению причинности» как форме субъективного восприятия явлений. Поэтому
Изучению социальных процессов должно предшествовать изучение особенностей действия «основоположения причинности» в социальном бытии - как «принципа причинности», в отличие от «закона причинности» естествознания. Для социологического исследования, посвященного исследованию социальных процессов, это означает, что первым шагом в таком исследовании должно быть изучение предпосылок и принципов, обусловливающих восприятие «процессуальности» как реализацию «принципа причинности».
«Причинности» нет в вещах, «процессуальности» нет в социальной действительности как таковой: она обретается лишь в нашем способе воспринимать и думать, познавать социальную действительность.
Неокантианская методология познания социальных процессов последовательно реализует указанные выше положения при построении теории социальных процессов; эта особенность теории научного социального познания М. Вебера недооценивается в трудах отечественных социологов. Мы считаем, что для отечественной социологии, которой еще только предстоит поиск «методологической идентичности», изучение теории идеально-типического познания М. Вебера и сформулированного им принципа каузального сведения [как способа изучения социальных процессов, познания «процессуальности»], может стать первым шагом как в преодолении глубочайшего «методологического синкретизма» (или, чаще, методологического безразличия), так и в преодолении натурализма (позитивистского по происхождению) в познании социального бытия.
Коррелятивность «процессуальности» в социальном бытии и «принципа причинности» в теории социального бытия — первична и в этом отношении представляет собой фундаментальную «структуру познания», исходный пункт для любой теории, стремящейся к
«адекватному» восприятию и «объективному» познанию социальных процессов.
Научная новизна диссертации может быть в основном сжато суммирована в следующих положениях:
Представление о процессуальное, приписываемое социальному бытию, изучено в связи с коррелятивным ему модусом «основоположения причинности»: с «принципом причинности».
В диссертации выявлено семь основных значений понятия «социальное развитие»; содержание понятия «социального процесса» при этом рассмотрено в связи с каждым из выявленных значений понятия «социального развития».
Эксплицированы философские предпосылки и методологические принципы, задающие горизонт изучения социальных процессов, прежде всего в Баденском неокантианстве: в теории идеально-типического познания социальных процессов М. Вебера.
В диссертации представлена одна из первых в отечественной науке попыток установить возможности и границы научного познания социальных процессов исходя не из «предметной», но из «чисто методологической» [Г. Риккерт] точки зрения на них.
Определенную новизну представляет и то, что в диссертации анализируется логически-понятийная структура социального знания; автором диссертации предпринята одна из немногих в отечественной науке попыток рассмотреть теоретическое наследие М. Вебера именно в этом аспекте.
На основе анализа логической структуры научного социально-политического знания предпринимается попытка его отграничения от других форм вненаучного социального знания. Это имеет и существенное практическое политическое значение: чёткое
осознание грани науки и её возможностей важно для правильного понимания природы целерациональной и ценностнорациональной политической деятельности, для уяснения их соотношения и в этой связи - для возможно более «адекватного» познания современных социально-политических процессов.
Теоретические и методологические основы исследования. В диссертации применены методы имманентной критики и теоретической реконструкции в отношении к определённому выше объекту исследования. Критическое отношение автора диссертации, прежде всего к философии неокантианства, реализовалось в работе в сопоставлениях, призванных указать на ограниченность и, в некоторых случаях, даже на противоречивость неокантианских принципов, лежащих в основе сконструированной её представителями логической схемы «общего наукоучения», и, прежде всего, в связи с «поиском места» в ней для социального, особенно социологического познания и определением типа его [социально-политического знания] научной рациональности.
Апробация работы. Результаты диссертации были изложены автором в ряде научных статей; в выступлениях на конференциях: Международная научно-практическая конференция «Модернизация: мировой опыт и современный Казахстан» [Алматы 1995], региональная научно-практическая конференция «Проблемы России: история и современность» [Владимирский государственный университет, 2002], Международная научно-практическая конференция «Социология социальной трансформации» [ННГУ им.Н.И. Лобачевского, 2002]. Диссертация обсуждена на кафедре связи с общественностью, маркетинга и коммуникации Нижегородского государственного технического университета и рекомендована к защите.
Содержание диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы.
«Идея научности» в эмпирическом социальном познании; анализ научного понятия Г. Риккертом
К середине XIX века борьба против влияния Гегеля, с одной стороны, и успехи немецкой исторической науки - с другой1, со всей остротой поставили вопрос о специфике познания сначала в области истории, а затем - и в остальных, связанных с историей, областях знания. «История» здесь была своеобразным «символом»: несовместимость по всем основным [как тогда полагали многие] параметрам исторического исследования и исследований в области естественных наук [и упорное нежелание многих же других признавать хоть какую-то специфику исторического научного познания в сравнении с естественнонаучным] актуализировали для научного познания проблему, сформулированную еще Д. Вико, но «оттесненную» к самому краю «горизонта», определенного единым и победоносным в семнадцатом-восемнадцатом веках научным методом: именно тем, который Галилей [символическая значимость которого в генезисе и торжестве научного метода, поГуссерлю, бесспорна] впервые «открыл» и успешно применил в своих научных исследованиях.
Можно по-разному интерпретировать значение этого переворота, совершившегося на рубеже нового времени, смещая его «границу» в ту или в другую сторону, возводя «истоки» его [переворота] к античности [эпистеме», прообразом которой, по Гадамеру, уже тогда было математическое знание], или доказывать неповторимость и исключительность события: появление науки,- в начале нового времени. Сама суть того, что совершилось нечто грандиозное: стремительная кристаллизация имеющихся к этому времени знаний «вокруг» одного принципа, появление в результате того, что получило название «математического естествознания», - так вот: суть, результат процесса от этого не меняется. Именно с этого времени математическое естествознание стало единственным образцом научного познания как такового. Принцип «применения» тоже можно формулировать различно: практическая успешность математического естествознания в качестве основы технической деятельности [«наука как непосредственная производительная сила»], либо «поворот вокруг своей оси» [Зиммель], когда ценность науки не нуждается уже ни в каком практическом оправдании как одна из форм духовной деятельности и, шире, [по Зиммелю], как форма, в которой происходит кристаллизация самой жизни, либо, со значительным смещением [по сравнению с Зиммелем] «акцента», но все то же признание за наукой права быть как формой духовной [символической] деятельности человека по освоению [или даже, шире, - по формированию, по созданию] действительности в «мире науки» [Э.Кассирер], или как-либо иначе понимать причины этого признания, и как бы их не оценивать [например, отрицательно — у Шестова] или воздерживаться от оценки, - причины того триумфа математической научности мы можем «оставить в стороне». Нам важно здесь совсем другое: естественные науки, основанные на математике, стали олицетворять научность как таковую, - и были приняты за образец в тех областях познания, которые решительно ничего общего [по крайней мере на первый взгляд] с «природой» [«природа» - название «мира естественной науки»] не имели. А что более решительно [на тот же «первый взгляд»] «сопротивляется» ассимилированию в природе, как «история»? Итак, сначала именно противоположность «природы» и «истории» послужила тем «камнем преткновения», перед которым если не остановилось, -попыток трактовать историю как природу было в XVII — XVIII и еще в XIX веках предостаточно, - то замедлило свое «победоносное» движение естествознание с его естественнонаучным методом.
Но научной проблемой, как мы уже сказали, специфика исторического познания в отличие от естественнонаучного, стала только со второй половины XIX века, прежде всего в трудах В. Дильтея [последний опирался на Гете]; затем - в противостоящих направлению исследований Дильтея попытках сделать психологию [потом «социальную психологию»] «органоном» исторических наук и тем самым сделать историю «научной»; и, наконец, в противостоящих этим двум стремлениям работ неокантианцев по выявлению специфики научного исторического познания. Для того, чтобы специфика исторического познания тематизировалась в качестве научной проблемы должны были, во-первых, достаточно далеко продвинуться конкретные исторические исследования, что и осуществилось в немецкой исторической школе, которую невозможно было «игнорировать» или «третировать» «с точки зрения единственно научного метода»; во-вторых, должна была определиться в основных чертах «теория науки», «наукоучение», конституировавшаяся на протяжении всего XIX века в борьбе против Гегеля и опиравшаяся то на Фихте [отсюда из трудов И.Г. Фихте и был взят термин «наукоучение»], и, наконец, на Канта. Итак, научное познание со второй половины XIX века уже не может игнорировать научное значение «исторического познания» и, как тогда казалось, было способно с точки зрения теории науки обосновать научную специфику этого типа знания в отношении знания естественнонаучного. Как мы сказали, за это дело с разных сторон взялись Дильтей [трудно представить более «одинокого» мыслителя, оказавшего влияние, кажется, на всех, но не оставившего «школы», ни даже отдельных учеников], «научная психология» и последователи Канта. Нас здесь не интересует полемика, развернувшаяся между ними, сама по себе: мы коснемся ее лишь в аспекте установления значения решения нашей проблемы, предложенной неокантианством и лишь в той части, которая важна для понимания «дела М.Вебера» по обоснованию научности социально-политического знания и определению его [знания] типа.
Но перед тем, как обратиться к непосредственному предмету нашего исследования, остановимся еще на одном, крайне значимом для нас обстоятельстве. Какое отношение социально-политическое знание имеет к истории?
Дело в том, что «история» была избрана лишь как наиболее яркий и отчетливый символ «знаковости» по отношению к «природе». Однако само «противопоставление» этим символизировалось, но не ограничивалось: история в самом широком смысле [вполне справедливо] понималась как область и продукт человеческой деятельности, в то время как природа, видимо, была дана человеку для «обработки» .
«Границы науки»: предмет и логическая структура социально-исторического познания социальных процессов
Мы уже затрагивали вопрос о границах «объективного научного познания»; сейчас нам следует решить его применительно к области социально-политических наук. Принципиально ничего нового, в сравнении с уже сказанным нами, мы здесь не откроем: в области социально-политического знания господствует, по М.Веберу, та же «объективность», что и в любой другой форме знания, если оно хочет отвечать требованиям научности. Однако, нельзя не заметить, что предстоящая нам здесь «спецификация вопроса» имеет существенное значение для уразумения предмета и структуры социально-политического знания, что, собственно, и «оправдывает» наше желание еще раз коснуться этой проблематики, но под другим, важным для нас, «углом зрения»: то, что характерно именно для политического познания имеет значение для определения его границ и структуры. В нашей политической науке сложилось убеждение, что социология [и политическая социология] есть наука номотетическая. В примечании к одной из работ М.Вебера, представленных в сборнике его избранных произведений, изданных в 1990 году, например, читаем: «Вебер полагает, что если гуманитарная наука претендует на звание науки, то она должна удовлетворять требованию общезначимости, которое всегда выполняется естественными науками, и выполняется именно потому, что в них познающий субъект находится всегда на дистанции по отношению к познаваемому предмету. Сохранение такой дистанции, по М.Веберу, необходимо и в общественных науках: «Отсутствие дистанции по отношению к изучаемому объекту должно быть осуждено, так же как и отсутствие дистанции по отношению к человеку» [9, с.472]. Во избежание недоразумения, следует сразу же оговорить, что М.Вебер не согласен именно с тем различением естественных и гуманитарных наук, которое дает Дильтей и которое основано на убеждении, что гуманитарные науки как науки о человеке должны избегать введения той дистанции по отношению к изучаемому предмету, которая, характерна для естественных наук. Что же касается вообще требования различать исторический и естественнонаучный подходы, то против этого требования, исходящего прежде всего от Г.Риккерта, М.Вебер не возражает. Риккертовский принцип различения предполагает, что образование понятий в исторических и естественных науках производится по различным основаниям, но как те, так и другие одинаково должны вводить дистанцию между исследуемым объектом, а потому и те и другие - равно объективны, выводы тех и других - равно общезначимы. Что же касается такой науки о человеке, как социология, то она строит свою систему понятий по тому же основанию, что и естественные науки [на языке Г.Риккерта это наука «номотетическая», а не «идиографическая»]; так же, как и естественные науки, она пытается установить общие законы социальной жизни. М.Вебер, подобно Г.Риккерту, рассматривает социологию как позитивную науку, пользующуюся теми же методами мышления, что и естествознание. Тем самым он категорически протестует против понимания личности как некоего «иррационального» существа, в основе которого лежит «переживание», и противопоставляет этому свою теорию «человеческого действия» [14, с. 723 -724]. Не обсуждая пока соотношения методологических позиций Г.Риккерта и М.Вебера, тем более, что мы сами, безусловно, признаем их существенное единство [при всем различии, которое, может быть, тоже не менее существенно], как, впрочем, и того факта, что деление на «номотетические» и «идиографические» науки было введено не Г.Риккертом, но Виндельбандом, и это «введение» обуславливалось обстоятельствами, отличающимися от тех, которые двигали Г.Риккертом при разделении наук на естественные и исторические науки о культуре, приведем слова самого М.Вебера, которые, на первый взгляд по крайней мере, противоречат «установившемуся мнению»: «Если называть «науками о культуре» те дисциплины, которые рассматривают события человеческой жизни под углом зрения их культурного значения, то социальная наука в нашем понимании относится к данной категории» [8, с. 364]. Справедливости ради скажем, что в подтверждение обеих позиций можно привести едва ли не равное количество «выписок» из М.Вебера: нам важно здесь констатировать наличие проблемы и правильно сформулировать вопрос, ответ на который поможет разрешить наши сомнения. Вопрос, как нам кажется, должен сводится не к «классификации» социально-политической науки, но к определению цели, к которой стремится познание в нашей области, что кстати, вполне соответствует позиции Г.Риккерта по данному вопросу: цели, которые ставит перед собой исследователь, определяют совокупность приемов и методов, которые применяются в процессе их достижения - это положение равно справедливо как в отношении к самой действительности [целерациональное действие, в терминологии М.Вебера], так и в отношении к ее познанию.
Повторим; перед нами не стоит задача анализа социально политической теории М. Вебера в целом [тем более, что мы — об этом нам еще предстоит писать подробнее, - вообще оставляем открытым вопрос о наличии такой теории Вебера], - мы должны лишь изложить понимание им метода социально-политического знания [не познания!], конституирующегося в науку. С точки зрения фактически существующего [наличного] знания вопрос о методе - лишь незначительная и, быть может, не «первостепенная» его часть: мы помним, что рассуждения о методе для того, чтобы быть «плодотворными» для науки, должны исходить из уже имеющейся науки: «ориентироваться» «на факте» существования науки. Для нас это означает прежде всего то, что представление о методе социально-политического познания должно иметь в своем основании реализовавшийся действительный факт социально-политического знания. — с тем, чтобы затем произвести его «классификацию», способствуя «дистилляции» «научного остатка». Именно так: в массиве совокупного имеющегося социально-политического знания «научная составляющая» занимает особое, притом у М.Вебера — вполне определенное, - место. Таким образом, первый вопрос нашего исследования в этой его части — именно вопрос о том, что может наука: вопрос о границах научного социально-политического знания и, значит, о его месте в системе социально-политического знания в целом. Второй наш вопрос — о том, как научное социально-политическое знание удовлетворяет соей собственной природе: это - и вопрос о предмете социально-политической науки. Конечно, порядок движения к получению этих результатов: теоретических положений, связанных во вполне целостное учение о методе социально-политической науки, - осуществленный в конкретной исследовательской работе Вебером-ученым, отличается от порядка нашего изложения достижений М.Вебера - методолога научного социально-политического знания.
У М.Вебера мы находим «место» науке [научному знанию] в области средней, между «областью ценностей» и «практических интересов». И та, и другая области должны быть нами если не изучены, то по крайней мере обозначены - с целью определить существо научного знания как отличного от «высшего» и «низшего» по отношению к нему знания.
Как существуют ценности? Едва ли стоит обращаться за ответом на этот вопрос к самому Веберу. Дело в том, что в работах, ставших объектом нашего изучения [их «состав» определяется исходя из целей нашей диссертации], проблема ценностей рассматривалась М.Вебером лишь в связи с потребностями определения характера научного знания, и потому ему было вполне достаточно указать на то значение ценностей, которое они имеют не «сами по себе», но для решения стоящих перед ним [М.Вебером] научных задач. Однако мы можем утверждать, что собственное веберовское представление об области ценностей в основных чертах соответствовало разработанной Г.Риккертом «философии ценности» [например, в работе «О понятии философии»]. Важным для нас обстоятельством является указание М.Вебера на то, что эта область [область ценностей] открывается вере, составляет содержание мировоззрения и определяет волю посредством, во-первых, идеи долга, во-вторых, совестью, в-третьих, отвечая потребности руководства практической деятельностью.
Таким образом, область ценностей [Г.Риккерт, видимо по аналогии с «царством целей» Канта, - впрочем, нельзя не заметить, что здесь имеет место не простая аналогия, но существенное соответствие между «царством целей» Канта и «царством ценностей» Г.Риккерта, -употребляет термин «царство ценностей»] является предметом метафизического знания, значение которого не только не отрицается М.Вебером, но которому придается важное значение в деле научного познания: «Мы весьма далеки от предвзятого мнения, - писал М.Вебер, -согласно которому рассмотрение культурной жизни, выходящее за рамки теоретического упорядочения эмпирически данного и пытающееся метафизически истолковать мир, уже в силу этого не может решать задачи, поставленные в сфере познания» [8, с. 353]. Именно это значение нас сейчас и интересует. Здесь следует исходить из «трансцендентальной предпосылки всех наук о культуре»: «Трансцендентальная предпосылка всех наук о культуре состоит не в том, что мы считаем определенную -или вообще какую бы то ни было - «культуру» ценной, а в том, что мы сами являемся людьми культуры, что мы обладаем способностью и волей, которые позволяют нам сознательно занять определенную позицию по отношению к миру и придать ему смысл. Каким бы этот смысл ни был, он станет основой наших суждений о различных явлениях совместного существования людей, заставит нас отнестись к ним [положительно или отрицательно] как к чему-то для нас значительному» [8, с. 379]. Значит, по М.Веберу, область ценностей существенным образом связана со смыслом [а именно «истолкование смысла» есть, по Г.Риккерту, «собственное дело» философии], который, тем или иным способом: мы должны уклониться здесь от определения, каким именно, - создает человек своей культуротворческой деятельностью. В «метафизическом порядке» [который может отличаться от «фактического порядка»] прежде чем познавать, человек творит культуру, которая кристаллизируется в «общезначимых ценностях», придающих смысл человеческому существованию в мире как таковом, привносит смысл в мир: «Судьба культурной эпохи, «вкусившей» плод от древа познания, состоит в необходимости понимания, что смысл мироздания не раскрывается исследованием каким бы совершенным оно не было, что мы сами призваны создавать этот смысл» [8, с. 352-353]. «Воспринятая», «осознанная» ценность называется идеей; исторически определенная совокупность идей образует мировоззрение, которое, как данное определенным образом руководит научным исследованием.
Образование понятий в социально-политических науках:«идеальный тип» как инструмент познания социальных процессов
В предыдущем параграфе мы установили, что в социально-историческом познании нас интересует «индивидуальный объект» -результат «совместного действия» поддающихся законосообразному толкованию «общих условий» и «индивидуальной констелляции» факторов, породивших данный — индивидуальный объект познания. Следует специально обратить внимание, что объект тематизируется как предмет познавательного интереса, а затем в процессе познавательной деятельности и как предмет познания, получающий окончательное «оформление» [кристаллизацию] в понятии, - и этот объект сам изначально «двойственен»: он одновременно существует в действительности, являясь ее «фрагментом» и, как объект познания, - он не есть «действительный» момент воспринятого «бесконечного воззрительного многообразия», но «идеален», то есть представляет собой продукт «обработки», абстракции. Именно это составляет существо нашей проблемы, к изучению которой мы приступаем: процесс «движения» от «фрагмента действительности» к «понятию теории», или «понятию культурно-исторического зрения», что, кстати, совсем не одно и то же; именно этот процесс нам предстоит сейчас исследовать во всех значимых для нас «моментах».
Начнем же с того, что еще раз определим: «действительность» становится «материалом», из которого выделяются значимые [ценные] для нас объекты в процессе «отнесения к ценности», то есть такие «объекты» -всегда результат выбора, производящегося субъектом познания в процессе целенаправленного познавательного упрощения воззрительного многообразия действительности. Важно установить, в каком направлении происходит упрощение при образовании исторических понятий. На этот счет М.Вебер пишет: «Число и характер причин, определивших какое-либо индивидуальное событие, всегда бесконечно, а в самих вещах нет признака, который позволил бы вычленить из них единственную важную часть. Серьезная попытка «непредвзятого» познания действительности привела бы только к хаосу «экзистенциальных суждений» о бесчисленном количестве индивидуальных восприятий» [8, с. 376], однако и возможность такого результата, по М.Веберу, иллюзорна, так как интенсивное многообразие действительности неисчерпаемо. Таким образом, «порядок в этот хаос вносит только то обстоятельство, что интерес и значение имеет для нас в каждом случае лишь часть индивидуальной действительности, так как только она соотносится с ценностными идеями культуры, которые мы прилагаем к действительности. Поэтому только определенные стороны бесконечных в своем многообразии отдельных явлений, те, которым мы приписываем общее культурное значение, представляют для нас познавательную ценность, только они являются предметом каузального объяснения. Однако в каузальном объяснении обнаруживается та же сложность: исчерпывающее каузальное сведение какого бы то ни было конкретного явления во всей полноте его действительных свойств не только практически невозможно, но и бессмысленно. Мы вычленяем лишь те причины, которые в отдельном случае могут быть сведены к «существенным» компонентам события: там, где речь идет об индивидуальности явления, каузальный вопрос - вопрос не о законах, а о конкретных каузальных связях, не о том, под какую формулу следует подвести явление в качестве частного случая, а в том, к какой индивидуальной констелляции его следует свести; другими словами это вопрос сведения» [8, с. 376-377]. Таким образом, в образовании понятий в исторических науках о культуре одновременно присутствуют оба способа упрощения: естественнонаучный, заключающийся в установлении общего, и исторического, основанный на познавательном интересе к индивидуальному. По М.Веберу, между ними в «индивидуализирующем» познании действительности устанавливается отношение соподчинения: «Повсюду, где речь идет о каузальном объяснении «явления культуры», об «историческом индивидууме» [мы пользуемся здесь термином, который начинает входить в методологию нашей науки и в своей точной формулировке уже принят в логике], знание законов причиной обусловленности не может быть целью и является только средством исследования. Знание законов облегчает нам произвести сведение компонентов явлений, обладающих в своей индивидуальности культурной значимостью, к их конкретным причинам. В той мере — и только в той мере - в какой знание законов способствует тому, применение его существенно в познании индивидуальных связей. И чем «более общи», то есть абстрактны, законы, тем менее они применимы для каузального сведения индивидуальных явлений, а тем самым косвенно и для понимания значения культурных процессов» [8, с. 377].
В определенном смысле, как мы это уже установили ранее, каузальное сведение основывается [является частным случаем] на «основоположении причинности», и тем самым уже предполагает в своей основе если не «теорию» и не «мировоззрение», то некую «общую предпосылку», которую трудно как-то «назвать». Содержание этого метода [сведения] сводится к прояснению вопроса о «значительных» и «второстепенных» [и так далее по степеням] «причинах» данного индивидуального явления действительности, данной, интересующей нас, «констелляции элементов действительности».
Для пояснения обосновываемого метода, М.Вебер подчеркивал необходимость осторожности при любом «перенесении» исследовательской «процедуры» из одной области в другую. В качестве иллюстрации он приводит, по его мнению показательный, пример из разработанной к тому времени теории вероятности, в которой указывает на понятие о возможности.
