Содержание к диссертации
Введение
1. Теоретико-методологические основы исследования 8
1.1. Общая характеристика работы 8
1.2. Психологический подход к изучению менталитета и социально-психологических феноменов массового сознания 18
1.3. Содержательная сторона иерархической регуляции поведения 35
2. Базовые ценности россиян и смысловое содержание абстрактных понятий, обозначающих основные ценности и «антиценности» 40
2.1. Составление списка базовых ценностей. Определение иерархии ценностей 40
2.2. Социально-демографические характеристики сторонников различных ценностей и противников «антиценностей» 83
2.3. Анализ смыслового наполнения понятий, обозначающих ценности 98
2.4. Новый метод изучения структуры абстрактных понятий, выражающих базовые ценности 107
3. Важнейшие жизненные цели людей и их взаимосвязь с базовыми ценностями 141
3.1. Структура жизненных целей жителей российского мегаполиса 141
3.2. Соотношение жизненных целей и базовых ценностей. 159
3.3. Жизненные цели различных больших групп 163
3.4. Национальная идея 174
4. Нормативно-установочная сфера обыденного сознания представителей больших групп 195
4.1. Моральная детерминация поведения в обыденном сознании больших групп населения. Этические системы 194
4.2. Различия в нормативной сфере больших групп населения Москвы 212
4.3. Социальные установки в семье и на работе 257
4.4. Ненормативные запреты. Представления россиян о границах допустимого поведения в межличностном общении 290
4.5. Представления людей о боге и влияние религиозных установок на отношение россиян к политическим лидерам 310
Выводы 331
Заключение 335
Литература 338
Приложения 353
- Психологический подход к изучению менталитета и социально-психологических феноменов массового сознания
- Составление списка базовых ценностей. Определение иерархии ценностей
- Структура жизненных целей жителей российского мегаполиса
- Моральная детерминация поведения в обыденном сознании больших групп населения. Этические системы
Введение к работе
В последние годы в России заметно усилился интерес к социально-психологической проблематике на уровне эмпирических исследований, связанных со стремлением зафиксировать тенденции развития личности и совершенствования общества. Это является особенно актуальным для страны, пережившей совсем недавно слом системы общественных отношений. Подобный интерес стимулирует дальнейшее развитие всей гуманитарной науки, а результаты соответствующих исследований приобретают особое значение для социальной практики.
Освобожденная от диктата марксистской философии, а также других идеологизированных схем, социальная психология находит все новые фундаментальные и прикладные аспекты своего применения. Все больше выходит переводных и отечественных монографий, посвященных актуальным проблемам социально-психологической науки, пишутся учебники, открываются новые кафедры в вузах. Не менее важно другое: растет количество служб и агентств, включающих в набор выполняемых работ прикладные исследования по социально-психологической тематике.
Такое заметное развитие науки, смежной практически со всеми отраслями гуманитарного знания, не может не радовать исследователей самого разного профиля. Чем больше людей приходит к изучению психологических составляющих процессов, происходящих в обществе, тем выше вероятность того, что в этой сфере будут сделаны новые открытия, поняты неизвестные пока закономерности общественного развития и связанная с этим динамика массовых настроений и социальных предпочтений, глубже изучены причины конфликтов, раздирающих общество.
В этой связи особый интерес представляет глубокое изучение всего комплекса содержательных социально-психологических феноменов, которые выражают наполненное смыслом отношение индивида (групп индивидов) к окружающему социальному миру. Сюда относятся ценности и нормы, установки и жизненные цели, интересы и идеалы, склонности и убеждения, стереотипы сознания и мифы, а также многие другие явления, являющиеся предметом социальной психологии. Именно описание особенностей психологии индивидуальных и групповых субъектов, составляющих общество, и являются наилучшей характеристикой данного общества. Мало кто из современных исследователей, изучающих социальные процессы, игнорирует данные феномены, однако предлагаемые трактовки далеко не всегда отличаются научной обоснованностью и глубиной.
Одна из причин сложившегося в этой области науки состояния дел заключается в том, что в настоящее время практически все отечественные эмпирические исследования, касающиеся внутреннего мира людей как социальных существ, направлены на изучение механизмов формирования и взаимодействия различных социально-психологических феноменов в сознании представителей как больших, так и малых групп. При этом игнорируется описание и анализ самих феноменов как таковых. При этом игнорируется описание и анализ самих феноменов как таковых.
Множество работ посвящено формированию социальных установок, но при этом никто не интересуется вопросом, какие установки вообще существуют в различных сферах жизнедеятельности людей, как они сосуществуют с другими социально-психологическими феноменами, например, нормами или жизненными целями. Рассматриваются вопросы влияния ценностных ориентации на поведение, но при этом мало кого занимает какие ценности доминируют в изучаемых группах. Проводятся исследования формирования целеполагания у подростков, но сами жизненные цели, которые ставит перед собой молодежь, остаются не описанными. И тем более остается не изученной система жизненных целей представителей данной культуры или общества в целом, без чего их специфика у молодежи попросту не может быть определена.
А между тем, именно содержание и структура важнейших социально-психологических феноменов как нельзя лучше характеризуют личность индивида, позволяют описать специфику отношения человека к окружающему его миру, выявить параметры, отличающие его реакцию на происходящее от реакции других людей. То же в равной, если не в большей степени, относится и к социально-психологическим феноменам, характеризующим различные большие группы индивидов, различающиеся своими социально-демографическими, экономическими или социально-психологическими характеристиками. Специфика мировосприятия представителей этих групп, отношения их к окружающей социальной реальности, равно как и специфика их социального поведения лучше всего могут быть описаны через анализ особенностей их базовых ценностей, жизненных целей, важнейших социальных установок, существующих в их восприятии стереотипов сознания. Все они характеризуют внутренний мир этих людей и саму сущность их личности, если, конечно, понимать под личностью человека как субъекта социальных отношений, а не что-нибудь другое. Иными словами, психологическая специфика социального индивида, выявляемая через анализ содержания и структуры в его сознании важнейших социально-психологических феноменов, незаслуженно обходится вниманием исследователей. Это, безусловно, не содействует адекватному пониманию
характера и сути происходящих социальных процессов в условиях глубоких системных трансформаций.
Очевидно, что до 1917 года российская психология развивалась как составная часть мировой науки. Усиление после Октябрьского переворота идеологического давления на нее, доходящее до прямого диктата, привело к тому, что многие ветви психологии оказались фактически уничтожены. Сама психология не была ликвидирована, но социальная психология, зоопсихология, психология труда, историческая психология, инженерная психология, психотехника, педология и ряд других отраслей психологической науки были закрыты на 25 лет, а некоторые их них - навсегда. Происходящее не могло сказаться и на судьбе многих видных отечественных ученых, чьи судьбы были изломаны, а карьеры разрушены.
Однако некоторые идеи, идущие от марксизма, оказали положительное влияние на развитие психологической науки в нашей стране. В частности, это относится к постулату детерминации психической жизни и поведения личности внешними социально-экономическими условиями. Принятие данного постулата привело к тому, что вся отечественная психология - в той части, в которой она поднималась над психофизиологией и рядом прикладных областей - с определенного периода стала психологией социальной. Во многом благодаря этому в России пионерские работы по влиянию социума (именно общества, а не непосредственного окружения и тем более не анонимных наблюдателей) на психическую жизнь индивида (В. Бехтерев, П. Блонский, Л. Выготский, А. Лурия, М. Соколов, Г. Фортунатов и др.).
Данная социальность психологии оказалась хорошим заделом для развития науки после того, как ей были возвращены «права гражданства». Именно поэтому в 60-70-е годы отечественная социальная психология не только оправилась от последствий катастрофического разгрома 20-30-х годов, но и сумела внести определенный вклад в развитие мировой науки. Работы ведущих советских ученых, посвященные личности и динамическим процессам в малых группах, стали достоянием зарубежной научной общественности, внеся определенный вклад в развитие мировой социально-психологической науки. Но самое главное - в бурных академических дискуссиях был отточен понятийный аппарат, базирующийся на выверенных представлениях о содержании важнейших социально-психологических категорий, таких как ценности, нормы, цели, установки и др., и позволяющий благодаря этому методологически точно подходить к изучению основных социально-психологических феноменов. А в рамках лабораторных исследований успешно отрабатывался тонкий инструментарий,
позволяющий изучать указанную феноменологию при первой возможности идеологической нерегламентированности подобных исследований.
В частности, это относится к методам психосемантики, позволяющим «упаковывать» необозримое множество смыслов изучаемого явления в обобщенные смыслы второго порядка, с которыми в силу их гораздо большей компактности могут работать экспериментаторы, изучающие групповое сознание. Это также касается создания тестов, выводящих исследователей на более глубокие и объединенные внутренним смыслом опросники, нежели те, что представляют собой социологические анкеты. Совершенствовался и применяемый в исследованиях математический аппарат. Соответственно повышалась надежность решения сложных познавательных задач, встающих перед психологами.
Таким образом, к концу 80-х годов в отечественной социальной психологии существовал пусть небольшой, но высокопрофессиональный отряд специалистов, способных решать самые сложные задачи по изучению психологических аспектов общественных отношений. Можно было ожидать, что после прекращения с 1991 года идеологического диктата и освобождения от ограничений, накладываемых догматическим обществоведением на свободное развитие эмпирических общественных и гуманитарных наук, эмпирическая социальная психология начнет полномасштабное изучение внутреннего мира человека, подняв анализ его зависимости от существующих общественных отношений до уровня больших (социально-демографических, социально-психологических, этнических и пр.) групп и общества в целом.
К сожалению, этого не произошло. Социальная психология, обладающая развитым понятийным аппаратом и валидными методами, необходимыми для глубокого анализа социально-психологических феноменов обыденного сознания - таких как базовые ценности, социальные мотивы (включая жизненные цели людей), социальные установки, перцептивные и когнитивные эталоны (и в т.ч. социальные нормы), стереотипы сознания и стереотипы поведения (включая стереотипы принятия решений), фактически устранилась от системных исследований психологии больших групп и общества в целом. Не были также задействованы хорошо к данному времени разработанные методы психосемантического и психолингвистического анализа языковой реальности, весьма точно отражающие в изучаемых значениях и смыслах специфику окружающего общества. В результате в настоящее время указанная проблематика психологами практически не изучается, не считая, конечно, работ спекулятивного или публицистического характера, которые не всегда удачно систематизируют эмпирические исследования, выполненные другими, непрофильными и не имеющими необходимого инструментария науками.
Вместе с тем очевидно, что указанное направление науки просто обречено на быстрое развитие, поскольку в результатах подобных исследований остро нуждается трансформирующееся общество. В изучении психологии больших групп, начиная от психологии различных профессиональных групп и заканчивая психологическими особенностями этносов, кровно заинтересованы не только политики, учитывающие психологическую специфику разных групп избирателей, экономисты, изучающие потребительское поведение разных слоев населения, государственные деятели, регулирующие межнациональные отношения, но также рекламисты и специалисты по связям с общественностью, обращающиеся к вполне конкретной аудитории, а также бизнесмены и представители СМИ.
Дать им эти знания - задача современной социальной психологии, которая вполне способна справиться с решением указанных проблем на подлинно научной основе.
Психологический подход к изучению менталитета и социально-психологических феноменов массового сознания
Понятие «менталитет» до середины 1980-х гг. не пользовалось в отечественных социальных дисциплинах вниманием даже у весьма компетентных специалистов. Так, несмотря на то, что М. Блоку, одному из создателей французской школы «Анналов», ставящей во главу угла изучение ментальностей представителей различных эпох, посвящена в «Философской энциклопедии» целая статья, в «Предметно-именном указателе» 5-го тома этой энциклопедии указаны лишь термины «ментальная химия» из концепции Дж. С. Милля, согласно которой психические элементы, соединяясь, образуют новые качества по законам не механики, а химии, и «ментальное тело» из теософии. Правда, отдельные работы, посвященные стоящей за этим термином проблематике, все-таки иногда выпускались в свет (см., напр., /23/; /176/), но в целом вопросы социально-психологической специфики сознания больших групп и этносов в целом мало занимали советских психологов и социологов.
Резкий всплеск интереса к «менталитету» наблюдается с началом перестройки. Во многом это любопытство было вызвано фактом гораздо большей, чем раньше, открытости советского общества. В связи со снятием барьеров, препятствующих широким контактам жителей СССР с гражданами других стран, стали отчетливо заметны многочисленные отличия советских людей от представителей иных культур. Причем стало ясно, что эти отличия носят не локальный, а комплексный, глубинный характер. Именно тогда характеризующее психологический аспект этих отличий понятие «менталитет» вошло и прочно закрепилось в отечественной публицистике. Авторы многочисленных статей, не давая, естественно, развернутого определения менталитета, сходились на том, что менталитет - это некая интегральная характеристика людей, живущих в конкретной культуре, которая позволяет описать своеобразие видения этими людьми окружающего мира и объяснить специфику их реагирования на него.2
Безусловно, понятие «менталитет» представляется достаточно сложным и с трудом поддающимся анализу /159/. Однако широкое употребление термина и его проникновение в специальную литературу настойчиво требует создания развернутой дефиниции, позволяющей соотнести вводимое в научный обиход понятие с системой базовых для данной науки категорий.
Очевидно, что слово «менталитет» имеет западноевропейское происхождение: от позднелатинского mentalis, произв. от лат. mens, mentis - ум и alis - другие).
В доступных (в т.ч. и в психологических) англоязычных словарях понятие "mentality" определяется достаточно кратко. Его обозначают как "качество ума, характеризующее отдельного индивида или класс индивидов" /287, с.454/, "обобщение всех характеристик отличающих ум" /256, с. 171/, "способность или сила разума" /254, с.313/, "установки, настроение, содержание ума" /299, с.720/, "образ мыслей, направление или характер размышлений" /302, с. 141/), и, наконец, как "сумму мыслительных способностей или возможностей, отличающихся от физических" /261, с.1552/. Следует особо отметить, что разнородный характер раскрывающих понятие феноменов свидетельствует о недостаточной научной проработке данного термина.
Тем не менее, история понятия имеет на Западе достаточно большую историю. Вначале термин "менталитет", будучи введен в психологию Ш. Блонделем (1926) и А. Валлоном (1928), очень быстро вышел из употребления. Однако он вскоре был подхвачен французской исторической школой «Анналов» основатели которой М. Блок и Л. Февр собственно и утвердили понятие "mentalite" в научной лексике /30/; /229/. Именно в этом качестве термин и был транспортирован в Россию, получив здесь права научного гражданства. Причем следует отметить, что последователи школы "Анналов" во Франции предпочитают говорить не о ментальносте как общей характеристике индивидов, принадлежащих к одной культуре, а о ментальностях - во множественном числе, имея в виду несводимость менталитетов различных слоев населения в единое целое /103/.
По сути, французская традиция изучения менталитета в большей степени замыкалась на wcmo/шко-психологическом изучении последнего. Ведущими фигурами в этом плане выступали не только психологи, и даже скорее не психологи, а представители многих других наук: социологи (М. Мосс, описывавший социально значимые феномены, например, обмен), этнологи (Л. Леви-Брюль, изчавший первобытную ментальность), историки (сама школа «Анналов»), культурологи (Г. Панофски) и др. И лишь в последней трети XX века ментальность вновь начали изучать социальные психологи /146/; /147/.
В настоящее время существует огромное множество работ, посвященных указанной проблематике. Однако такое количество работ отнюдь не способствует более четкому пониманию самого предмета изучения, скорее наоборот. Многочисленные попытки дать определение «менталитету» оказались настолько неконкретными и разнородными, что Ж. Ле Гофф был вынужден призвать «смириться с расплывчатостью» термина «ментальность», чтобы не потерять богатство, связанное с его многозначностью /86, с.40/.
В свою очередь, английские социологи выступили против расширенных и размытых трактовок понятия «менталитет», ставя акцент на видении операциональных практик (трактуя их как «резервуар инициатив», «репертуар компетенций» или даже как «ящик для инструментов»), меняющих умственный строй индивида в зависимости от социально-этнического контекста /298/. Критикуя бытующее в исторических науках понятие «ментальности», которое предполагает определенную связность и стабильность универсальных, подчиняющих себе всю личность схем и идей, верований и форм поведения, Дж. Ллойд ставит акцент на необходимости выделения у одних и тех же индивидов «разных способов рассуждения в процессе выражения мысли, верований, аргументов, доказательств, и все это - в крайне разрозненных областях дискурса» /276, р.218/. Разнообразие верований, когнитивных схем и видов деятельности не позволяет сообщить одному и тому же индивиду или одной и той же группе индивидов единственную и определенную ментальность, а обращает наше внимание на множественность коммуникационных контекстов.
Надо сказать, что и во Франции существует немало ученых, не согласных с подоходом школы «Анналов». Такой подход, подразумевающий общие и достаточно обязательные схемы реагирования на среду, препятствует выявлению различных ресурсов, доступных на данный момент и игнорирует «практические дилеммы, с которыми сталкиваются акторы в ходе своей деятельности», писал французский социолог М. Добри /255, р.361/. В этой связи в научной литературе достаточно часто делается акцент на тесной связи между выбором наличных ресурсов и логикой переживаемых ситуаций, противопоставляя данный подход тем, кто изучает менталитет во всей его совокупности.
Составление списка базовых ценностей. Определение иерархии ценностей
Особого внимания в ряду психологических феноменов заслуживают базовые ценности людей, состоящие в иерархической последовательности, которая строится в соответствии с имеющими наибольшее значение в конкретной культуре системами представлений о самом ценном и значительном для человека. Принято считать, что иерархия ценностей задает содержание конкретных норм и, кроме того, определяет структуру усредненных оценок разнообразных явлений социальной действительности, формируя тем самым конкретные социальные установки. Естественно, что наряду с общезначимой иерархией ценностей, характеризующей данное общество, имеются также частные иерархии, которые характеризуют различные слои этого общества. Осмысление их в совокупности дает возможность создать систему отсчета, в которой можно отображать все многообразие социальных оценок, характеристик и мнений, высказываемых людьми.
Если же в исследованиях будет выявлена взаимосвязь (не обязательно линейная) высказываемых мнений и ценностей, которые эти мнения репрезентируют, то можно будет понять, какие из этих мнений основываются на ценностях первостепенной важности и являются в силу этого стабильными, а какие могут измениться в ближайшее время. Наличие сведений о степени стабильности воззрений, характеризующих респондентов, дает возможность более корректно прогнозировать общественные реакции на какие-либо идеи, высказываемые СМИ, политиками и т.п.
Очевидна в связи с этим и актуальность исследования реальных иерархий ценностей, имеющихся в разных культурах или субкультурах. Многие эмпирически выявленные факты, связанные с психологией различных слоев населения (статистические особенности их появления подтверждаются в ходе социологических опросов), получат убедительную интерпретацию с решением данной задачи.
Известно множество работ об оценке различий в иерархиях ценностей или в ценностных структурах, свойственных представителям разных народов. Достойны внимания монографии и статьи X. Кантрила /253/; Г. Хофстеда /267/; /265/, Ч. Морриса /279/; М. Рокича /289/; /290/; 291/, Ш. Шварца /292/; /293/; /294/, Г. Триандиса /300/, М. Жаволони /304/, а также других исследователей данной темы. Указанные авторы направляли усилия к созданию базовых списков человеческих ценностей, применяя для этого на ранних стадиях разнообразные техники психологического эксперимента: психосемантические (что встречалось чаще) и проективные. Предполагалось посредством этих списков обнаружить у разных народов главные различия в значимости ценностей, составляющих список.
Психометрическая англоязычная методика Г. Олпорта и Е. Вернона /249/ стала широко применяться для изучения ценностей одной из первых. Она была разработана сообразно популярным суждениям немецкого философа и психолога Э. Шпрангера /297/ о шести «идеальных» типах личности и о ценностях, или, точнее, интересах, конституирующих каждый из этих типов. По Шпрангеру, основу каждого типа личности составляет одна доминирующая ценность: экономический тип определяет Полезность; эстетический - Форма или Гармония; теоретический - Открытие истины; социальный тип определяет Любовь к людям (когда другие люди или даже один человек есть самое ценное в мире); религиозный тип - Единение (имеется в виду мистическое тотальное единение с предметом религии); политический - Власть. В прикладных целях такой подход представлялся авторам достаточно эвристичным, хотя, конечно же, они предполагали и маловероятность существования вышеуказанных типов в чистом виде, и их несоответствие реальному многообразию людей. Тем не менее данный тест, давая возможность выстроить профиль конкретного человека по шести указанным ценностям, имел высокую надежность (воспроизводимость) и конструктивную валидность.
И все же применение этой методики весьма ограничивало исследования. Главный ее недостаток заключался в том, что в ней отсутствовали многие важные ценности, такие как Мир (vs Войны), Семья, Свобода, Равенство, Безопасность и т.п., по многим исходным положениям достойные занять место в списке базовых ценностей. Кроме того, большая часть вопросов и утверждений были направлены исключительно на западную культуру. Но даже и в западных странах, по наблюдениям самих авторов, тест хорошо работал только в среде испытуемых с высшим образованием или студентов.
Весьма широко известен список ценностей, разработанный Милтоном Рокичем /289/. Для создания своего списка ценностей М. Рокич проанализировал воззрения социологов, антропологов, культурологов на то, какие ценности характерны для американского общества, и провел давшие ему дополнительный материал опросы и интервью со студентами и людьми зрелого возраста. Следующим этапом в его работе было изъятие психолингвистическими методами синонимов и перекрывающихся по объему понятий из нескольких сотен выборочно взятых существительных, выражающих различные ценности. Помимо полученного таким образом списка, названного им «списком терминальных ценностей», М. Рокич составил список инструментальных ценностей. В основу этого списка им был положен переработанный (оттуда были убраны синонимы, отрицательные черты, а также редкие, устаревшие и утрированные слова) список 555 личностных черт Н. Андерсона /250/.
Так был получен список, куда вошли, по мнению М. Рокича, наиболее значимые для американского общества ценности. Сначала он состоял из 12 терминальных и такого же количества инструментальных ценностей (это формы А и В)5, а впоследствии вырос до 18 ценностей. Все последующие формы опросника Рокича (Rokeach Value Survay - RVS) содержат столько же дескрипторов. Стоит обратить внимание на то, что число восемнадцать в некотором смысле произвольно, поскольку главным обоснованием именно такого количества дескрипторов была высказанная М.Рокичем мысль о том, что ценностей не может быть много. Кроме того, М. Рокич опирался на принцип, предписывающий при выполнении задания ранжирования не затруднять испытуемого.
Логичность такого подхода к составлению опросника не вызывает сомнений. Однако его применение на разных выборках показало: предпочтительнее, чтобы состав списка (включение или невключение туда ценностей) задавался бы соображениями более содержательными. М. Рокич, к примеру, не внес в свой список ценности Жизнь и Существование, представляющие собой условия реализации любых других ценностей; одна из причин невключения заключалась в том, что задачам Рокича соответствовали только такие ценности, которые могли эффективно дифференцировать различные группы и слои населения.
Структура жизненных целей жителей российского мегаполиса
Интенциональная (от лат. intentio - стремление) составляющая менталитета сводится к изучению доминирующих в обществе (равно как и в различных больших группах) потребностей, ценностей, целей и других составляющих мотивационной сферы, направляющих поведение человека и определяющих как содержание вьшосимых им оценок происходящего, так и характер его эмоций, т.е., в совокупности, целостную картину его субъективного мира. Выделение такой составляющей отвечает задачам операционального введения в научный обиход понятия ментальности. Если менталитет, как пишет М. Рожанский, означает нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, если оно указывает на «глубинный и поэтому труднофиксируемый источник мышления, идеологии и веры, чувства и эмоций» /183, с.459/, то данная его составляющая более определенно выявляет существенные характеристики носителей общественного сознания, «позволяет показать отличие общественного сознания одного народа (культуры, цивилизации) от другого» /88, с.111/.
История изучения ментальности свидетельствует, что именно интенциональность, «страстность» отношения к жизни описывает изменчивые и при всем том обнаруживающие поразительно устойчивые константы жизненные установки и модели поведения; она по-своему окрашивает эмоции и настроения, опирающиеся на глубинные социально-психологические зоны, свойственные тем или иным обществам и культурным традициям. В историческом плане это продемонстрировано в работах А.Я. Гуревича /57, с.454/.
Соответствующая проблематика привлекает сегодня все большее внимание социологов и культурологов. Что касается социальных психологов, то они, как пишет в этой связи французский исследователь М. Вовель, концентрируют свой интерес на «истории коллективных представлений и воображения в том виде, в каком они вырисовываются, судя по отношению людей к жизни, любви, сексуальности, семье, смерти...» /43, с.457/.
Проблема интенциональности приобретает особый смысл при изучении российской ментальности через изучение специфики массового сознания россиян1. Фактически данная проблема во многом сводится к анализу специфики целеполагания у представителей различных социальных групп — по крайней мере в рамках отечественной социологии и социальной психологии. Как правило, исследования, затрагивающие сферу целеполагания больших половозрастных или социальных групп носили локальный характер, описывая мотивацию людей, занятых конкретной (учебной, коммерческой и т.п.) деятельностью (см., напр., /46/); мотивы выбора будущей профессии старшеклассниками или студентами /203/; некоторые частные жизненные отношения (к богатству, сексу и т.д.) у подростков-читателей библиотек /149/ и т.п. Безусловно, полученные ими данные определенным образом характеризуют ментальность наших соотечественников в ее самых общих проявлениях. Однако ни одно из таких исследований не позволяет представить целостную картину главных и второстепенных жизненных целей и доминирующих мотивов основных социально-демографических групп.
Эмпирическое изучение интенциональной стороны ментальности сталкивается с рядом методологических проблем. Так, А.В.Кабыща и М.Р.Тульчинский /88/ разработали свою методику, выделили термины, которые, с их точки зрения, характеризуют менталитет, подготовили частотные словари, сравнили большие массивы соответствующих русско- и англоязычных текстов. И все же складывается впечатление, что полученные исследователями данные характеризуют скорее специфику сознания ученых, обосновывающих свое видение интенциональности, чем российскую ментальность в целом. Несомненно, их результаты заслуживают внимания, хотя бы в части сравнения российской и западной ментальностей. Авторы правомерно утверждают: для российского массового сознания характерно некоторое преобладание духовных ценностей, доминирование гуманизированных ценностей, ориентации на «развитие личности», в отличие от более прагматичного, рационального, ориентированного на проблематику «здравого смысла» западного менталитета. В российском менталитете ярче выражены исторические сюжеты и проблемы творчества, в западном — проблемы социального устройства, но сам акцент авторов на терминах "терпимость", "насилие", "равенство", "власть", "выборы", "демократия" (в большей мере выраженный у носителей западного менталитета) или "мировоззрение", "мировосприятие", "идейность" (соответственно, российского) показывает некоторую суженность исследовательской базы указанных авторов.
Более перспективны при исследовании интенциональной составляющей психологические и социально-психологические разработки, связанные с проблематикой "стратегии жизни", "жизненных траекторий", "стратегического действия", "сценария жизни", "психологии жизненного пути" и т.п. Это работы отечественных исследователей К.А.Абульхановой-Славской III; /99/; А.А.Кроника /111/; Н.Ф.Наумовой /151/, Т.И.Резник и Ю.М.Резника /181/; /182/, а также иностранных специалистов Ж.-П.Альмодавара /6/, МБургоса /37/, П.Томпсона /225/ и др. Все они по существу ориентированы на изучение того, каким образом и на каких основаниях человек строит, а затем реализует проект своей жизни. И оказывается: то, что представляет собой его индивидуальная временная перспектива, связано с тем, как эта перспектива согласуется с групповыми представлениями о жизненном пути.
Важным моментом в изучении интеннциональности можно считать анализ побудительных механизмов поведения, "детерминация будущим" /278/ — в противовес характерной для психоанализа "детерминации прошлым", исключающей волевые детерминанты и целеполагающее поведение в принципе. Первая детерминация связывает степень обусловленности поведения людей с их реальными жизненными перспективами, прежде всего, диктуемыми социальным окружением. Так, ускоренный рост материального благосостояния и освобождение человека от экономических забот приводит (например, в странах Западной Европы и США) к "биографизации" людьми своих жизненных планов. Вместе с тем в нашей стране при снижении жизненного уровня населения забота о выживании препятстсвует формированию долгосрочных жизненных планов /85/.
Моральная детерминация поведения в обыденном сознании больших групп населения. Этические системы
Количество социальных установок, регулирующих повседневную жизнь людей практически не поддается учету. Они существуют во всех сферах жизнедеятельности, определяя поведение личности на работе и дома, в труде и на отдыхе, в мирной жизни и на войне. Изучение социальных установок - наиболее трудоемкая работа, поскольку даже психосемантические процедуры не справляются с их многообразием, тем более, что порой даже одно измененное слово принципиально меняет смысл репрезентирующего установку высказывания.
То же самое касается социальных норм, являющихся в смысловом отношении теми же установками, только разделяемыми абсолютным большинством членов изучаемой группы. Психосемантические процедуры и в этом случае не дают возможности построить опросную методику, представляющую в компактном виде большой сегмент нормативной сферы. Высказывания, представляющие существующие нормы, репрезентируют, к сожалению, только самих себя. И тем не менее, изучение социальных установок в частности и нормативной сферы в целом является настолько актуальной задачей, что следует идти на любые издержки, чтобы хотя бы фрагментарно составить представление о специфике нормативной сферы как представителей изучаемого общества, таки и больших его групп.
В этой связи первоначальный, и может быть наибольший, интерес вызывает анализ этических систем, являющийся анализом нормативно-установочной сферы в максимально обобщенном виде.
Моральная регуляция своего поведения людьми всегда являлась объектом исследования для представителей самых разных наук, и прежде всего этики, педагогики, социологии и психологии. Последняя при этом, в основном, изучала, каким образом существующие моральные нормы и ценности преломляются в психике конкретного человека, детерминируя его реальное поведение.
Постоянное расхождение между формально признаваемыми или декларируемыми моральными нормами и принципами, с одной стороны, и реальной мотивацией поступков индивида, с другой, зафиксированы давно. Для обоснования своей линии поведения и своих поступков люди обычно выбирают не те моральные ценности или этические принципы, которые находятся в их индивидуальном сознании на вершине идеальной иерархии (позиция «абсолютизма»), а реально признаваемые «своими» ценности или принципы, которые в наибольшей степени оправдывают достижение целей, обусловленных доминирующими в данный момент потребностями. То есть позиции «абсолютизма» они предпочитают позицию «релятивизма», отнюдь не отказывая себе в наличии идеальной мотивации или по крайней мере декларируя приверженность ей. Вряд ли на этом основании их стоит упрекать в «лицемерии»: носителей подобного качества окажется скорее всего абсолютное большинство.
Исходя из такой, отслеженной в ряде предшествующих исследований, моральной многомерности обыденного сознания, человек как субъект социальных действий может принимать решение и как «абсолютист», и как «релятивист». Это меняет и степень обязательности его действия, и удельный вес утилитаризма, равно как и ориентации на собственную совесть, отражаясь не только на характере морального обоснования им своих поступков, но и на способах подтверждении нормативности этих поступков. Кроме того, обоснование нормы может зависит и от ситуации, в которой она применяется, и от объекта, к которому она прикладывается, и от ряда других факторов /63/; /114/; /262/; /288/; /301/).
Учет указанных обстоятельств чрезвычайно важен для прогнозирования реального поведения людей. Однако не менее, а, пожалуй, даже более значимым, чем изучение механизмов реализации моральных позиций людей в конкретном поведении, является сама феноменология данной сферы, сущностный анализ самих моральных норм, принципов и ценностей, выяснение вкладываемого в них содержания, их иерархической соподчиненности друг другу.
Именно феноменологическому изучению моральной сферы массового обыденного сознания было посвящено исследование, проведенное в 1999 году с опорой на методы классической психосемантики /74/. Спецификой исследования являлся этнически неоднородный контингент испытуемых, состоящий из представителей всех этнообразующих национальностей Карачаево-Черкессии, где проходил полевой этап исследования.
Исходя из поставленной задачи, проблема содержательного изучения морали может быть рассмотрена в двух аспектах. Первый включает в себя изучение «идеальных» систем, в которых этические ценности, нормы и принципы оптимально сочетаются друг с другом. Образуется некое безупречное иерархическое дерево, которое можно объективировать и изучать в качестве нормы и меры должного.
Как правило, такие построения являются предметом нормативной этики, содержательно анализирующей императивно-ценностные аспекты морали. Они могут выполняться частью в парадигме деонтологии (науки о должном, императивности морали, ее предписаниях и запретах о моральных требованиях) (см., напр., /82/; /143/; /191/), частью в парадигме аратологии (философской концепции, посвященной добродетелям и порокам, моральным качествам личности) (см., напр., /47/; /104/), частью в парадигме фелицитологии (учения о способах достижении счастья) (см., напр., /56/; /173/), а частью в парадигме танатологии (науки о жизни и смерти, включающей концепции смысла жизни) (см., напр., /143/; /152/; /157/; /163/; /280/). Наибольшее же число работ, посвященных моральным системам, выполняется в парадигме аксиологии (учения о ценностях теории, рассматривающей общезначимые принципы морали, философские аспекты моральных ценностей) /64, с.5/.
Первый аспект содержательного изучения морали обусловлен тем, что моральные принципы или максимы, представляющие ценностные ориентации людей, обеспечивают функциональное единство всей структуры нравственного сознания; они являются своего рода системообразующим фактором всего набора этических ценностей /217, с. 42/.
В разное время на роль высших критериев ценностей авторами этических концепций выдвигались абсолютное благо, добро, усовершенствование мира, истина, красота, самосовершенствование, прогресс, социальная справедливость, общественная польза, интересы государства, народа, класса и многое другое выступали религиозно ориентированные мыслители. Указанным критериям соответствовали определенные иерархии других моральных ценностей, обусловливающие как нормативные кодексы морали, так и различные системы конкретных предписаний, оценок, принципов, норм и т.п./114,с.38/.
