Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Основания и обоснования отношений собственности 26
1. Собственность в эпохи единства живого труда и условий его воспроизводства 26
2. Учения о собственности в эпоху господства капиталистических отношений 67
Глава 2. Собственность как социально-философская категория 87
1. «Собственность» как экономическая, социологическая, правовая и моральная категории 90
2. «Собственность» как общее и специфическое отношение людей 169
3. Структура отношений собственности 196
Заключение 240
Примечания 255
Список литературы 280
- Собственность в эпохи единства живого труда и условий его воспроизводства
- Учения о собственности в эпоху господства капиталистических отношений
- «Собственность» как экономическая, социологическая, правовая и моральная категории
- «Собственность» как общее и специфическое отношение людей
Собственность в эпохи единства живого труда и условий его воспроизводства
В своей «Философии хозяйства» русский философ С. Н. Булгаков утверждал, что "борьба за жизнь с враждебными силами природы в целях защиты, утверждения и расширения, стремлении ими овладеть, приручить их, сделаться их хозяином и есть то, что - в самом широком и предварительном смысле слова - может быть названо хозяйством",43 поэтому можно назвать жизнь прежде всего хозяйственным процессом.44 Это утверждение наиболее ярко проявлялось в эпоху, когда физическое выживание человека напрямую зависело от его непосредственной трудовой деятельности. Действительно, античность и средневековье представляют из себя те периоды истории человечества, когда индивид и общество в целом еще не могло бы сказать о своем практически независимом существовании от природы. Главным богатством докапиталистических обществ были не культурные, а природные ценности: не деньги, как высшая форма виртуализации потребительских благ, а обрабатываемая пашня - как материальное воплощение человеческой деятельности, дающая «хлеб насущный» тому, кто ее использует.
Соответственно, в обществах, связанных с натуральным способом производства, человек выступал как существо прежде всего естественное, ограниченное рамками биологических потребностей. И цикл, и характер воспроизводства условий его существования были воспроизводством в форме материальных, вещественных богатств, богатств как потребительных стоимостей. Поэтому форма общественного богатства позволяла рассматривать богатство как средство удовлетворения именно естественных человеческих потребностей, а следовательно отношения собственности были в таких обществах только присвоением продукта посредством самого труда, а собственность на чужой труд (т.е. явления эксплуатации, путем изъятия прибавочного продукта) тоже опосредовалась эквивалентом собственного труда.46 Все это определило тот этический подход к проблеме собственности, который преобладал при рассмотрении этого феномена общественной мыслью, вплоть до конца XIX в. У мыслителей этого периода были действительные реальные основания рассматривать вещную собственность - богатство, как результат трудовых усилий соответствующего человека, а всю несправедливость в отношениях людей, связывать не с объективно складывающимися производственными отношениями и существующими производительными силами, даже не с эксплуатацией одних другими, а только с личным выбором человека, который может употреблять свое имущество в добрых или злых целях. Таким образом, проблема зачастую переводилась из объективного ракурса в субъективный и даже трансцендентный, если к размышлениям о неэтичности некоторых людей или социальных групп добавлялись аргументы ad Dei, например, о божественном предопределении и т.п. Итак, приступим к систематическому изложению взглядов на данную проблематику в хронологическом порядке. Кроме того оговоримся, что мы будем рассматривать в основном западно-европейскую мысль, посвященную данной проблематике, так как она наиболее показательна и первична по отношению ко всем другим концепциям.47
Как писал К. Леви-Стросс: «Между глубоким абсурдом практики и верований первобытности, провозглашенной Фрэзером, и кажущимся правдоподобным их узаконением - благодаря очевидности так называемого здравого смысла, на который ссылался Малиновский, - есть место для целой науки и целой философии».48 Поэтому попробуем осветить вопросы, связанные с представлением о собственности в архаический период истории человечества. Понятно, что данные представления можно реконструировать в основном на основе антропологических исследований, лингвистических изысканий,50 и археологических данных, на них мы и будем опираться в последующем изложении. Нам, вероятно, могли бы возразить, что проблема собственности не играет какой-либо существенной роли в жизни первобытных обществ, практически не затрагивая даже их мифологических представлений. Действительно, «архаические мыслители» не создали, да и не могли создать за отсутствием письменности и «свободного времени», какой-либо концепции своих хозяйственных усилий, им было ясно одно - они должны выжить в условиях суровой природной реальности, но, вероятно, именно этому выживанию и способствовали те достаточно логичные мифологические системы, которые эти общества в конце концов создали на протяжении своей многотысячелетней истории. Кроме того, отголоски этих первобытных знаний еще долго «проявлялись» в умственных конструкциях позднейших общественных деятелей, изложивших свои соображения на бумаге. Такой «культурной наследственности» во многом способствовали и прямые заимствования концептов первобытной эпохи из широкого пласта народных представлений о мире. В результате многие из них вошли в нашу жизнь в практически неизменном виде, другие - в трансформированном, но и те и другие доказывают известную пословицу о «давно известном старом». Поэтому и общую этическую51 направленность рассмотрения хозяйственных проблем (как впрочем и почти всех остальных) вплоть до XVIII в. мы относим к пережиткам первобытных представлений на сей счет. Архаические воззрения на данную проблематику представляют, как нам кажется, тот необходимый фон, на который накладывались или, наоборот, в борьбе с которым формировались представления мыслителей прошлого. Именно в этом качестве они имеют особый интерес для рассматриваемой темы.
В свое время известный французский специалист по сравнительной мифологии Ж. Дюмезиль предложил в качестве основополагающей трехфункциональную систему индоевропейской мифологии, которая включала божеств трех важнейших социальных функций: управления, войны, хозяйства, которые выделяются соответственно трем основным потребностям, «которые любое человеческое общество должно удовлетворить для того, чтобы выжить -управление священным, защита, питание».53 В ходе многолетней дискуссии Дюмезиль признал, что троичная идеология «не соответствует обязательно реальному расслоению общества» и стал рассматривать ее только как «идеал и средство анализа сил, обеспечивающих жизнь людей».5 Таким образом сформировалась концепция, по которой общественное деление является применением структуры трех «функций»: «за священниками, воинами и производителями создаются иерархические «функции» магического и юридического господства, физической силы, в основном военной и спокойного, плодовитого изобилия».55 Первой группе божеств соответствовали небо, второй - воздух, третьей - земля, с ее богинями-матерями, богами - подателями плодородия, здоровья и изобилия. При этом в индоевропейской мифологии боги первых двух функций вели войну с богами третьей функции, которые принимались в число богов только после примирения, что знаменовало становление нормального полноценного общества.5
Как мы видим, реконструируемая французским компаративистом «реальность идей» говорит о далеко зашедших процессах стратификации в обществах праиндоевропейцев (до их разделения), так как практически общепризнанно, что в эпоху первобытности не могли ни сложиться образы бягов, ни сформироваться их культы, а могли появиться только образы духов и демонов, лишенные той определенности и четкости функций, которыми наделялись боги. Именно поэтому попытку нашей реконструкции можно уточнить хронологически как грань существования первобытных (т.е. эгалитарных) коллективов и начала процессов классообразования (связанного по всей вероятности с возникновением производящего хозяйства). Складывание основных представлений о месте человека в хозяйственной деятельности в связи с мифологией, ритуалом и религией именно в этот период человеческой истории, вероятно, способствовало их еще очень длительному влиянию на последующие развитие человеческой мысли, так как никаких существенных изменений ни в способах, ни в характере хозяйствования до эпохи нового времени не происходило, по сути дела человек как зависел практически полностью от природы, так и продолжал от нее зависеть.
Отметим важное следствие из построений Ж. Дюмезиля - архаические стратифицированные общества придавали огромное значение своей хозяйственной деятельности, от успеха которой естественным образом зависело существование коллектива, скажем больше - боги второй военной функции осуществляли ее только для того, чтобы в очередной раз осуществить космогонический акт, установить Порядок и в конечном итоге - получить урожай, обеспечивающий выживание. Такой вывод следует из нашего анализа так называемого «основного индоевропейского мифа», реконструированного советскими лингвистами, последователями тартуской семиотической школы В.Н. Топоровым и В.В. Ивановым.58 Основное содержание мифа сводится к поединку между Богом Грозы, олицетворяющего воинскую функцию, и Змеем, олицетворяющем Хаос и хтонические силы природы.5 Имя Змея реконструируется как uel-, что связывает его с божествами, которые в своих «пантеонах» обычно выполняли функции, связанные с хозяйствованием. Во владении Противника Бога Грозы находится скот, как основное богатство и как символ потустороннего мира - пастбища, где пасутся души умерших, он как повелитель загробного мира наделен властью и богатством. i Как мы видим Змей - символ нижнего мира, связанный с плодородием, землей и женской производящей силой, помимо этих, видимо, первоначальных функции наделяется функцией «мирового зла» и причины возможной гибели мира.
Учения о собственности в эпоху господства капиталистических отношений
Девятнадцатый век стал свидетелем разросшегося несоответствия между возобладавшими настроениями в отношении собственности и действительной ролью, какую она приобрела в общественной жизни. В Европе, где в частных руках сосредоточилась огромная масса новообразованных капиталов, значение прав собственности достигло наивысшего уровня. Собственность обрела статус нерушимого института, защищаемого конституциями от угроз, исходящих от государства, и гражданским правом от посягательств со стороны сограждан. В то же время общественное мнение воспринимало ее все более враждебно: впервые в истории ощутимый вес набрали требования государственного регулирования или даже отмены собственности. Ранее, если не считать звучавших время от времени голосов отдельных инакомыслящих, таких, как Томас Мор, Кампанелла или Уинстенли, критика собственности направлялась против ее крайних проявлений — неравенства в ее распределении и порождаемой ею жадности. Теперь, однако, собственность подверглась нападкам как институт, которому внутренне присуща безнравственность. Его традиционное оправдание в виде ссылок на естественное право было поставлено под сомнение:
Из представлений о собственности как естественном праве следуют некоторые неожиданные выводы, подрывающие основы самих этих представлений. Если собственность важна для развития естественной свободы человека, она не должна быть исключительным достоянием и привилегией немногих; все тогда должны быть обладателями собственности. Та самая теория естественных прав, которая объявила частную собственность священной и ради нее разрушила замок феодализма, вылилась и в противоположную концепцию, а именно в утопический коммунизм. Таким образом, полное отрицание индивидуализма логически вытекает из представлении о (высшей самоценности) личности.
Говоря словами Пьера-Жозефа Прудона, одного из основателей анархизма, "если свобода человека священна, она священна в отношении каждого... если для своего осуществления, то есть для реального проявления в жизни, она требует собственности, тогда материальные приобретения необходимы всем...".209
Фактором роста антисобственнических настроений были изменения в природе собственности. Хотя торговля и промышленность, а также созданные ими богатства в денежной форме существовали с самых ранних дней писаной истории и хотя денежный капитал играл существенную роль в западной экономике со времен позднего средневековья, все же до девятнадцатого столетия "собственность" на практике означала "земля". Даже в Англии восемнадцатого — начала девятнадцатого веков, в разгар промышленной революции, споры о собственности вращались вокруг земельных владений: до принятого в 1867 году закона о реформе избирательное право в Англии предоставлялось исключительно владельцам или арендаторам земельных участков в городе или в сельской местности, оцениваемых во столько-то или приносящих такой-то доход.
Далее. Взаимоотношения землевладельца с его арендаторами или работниками сильно отличались от тех, что связывали промышленника с его наемной рабочей силой. В первом случае физическое соседство и общая зависимость от капризов природы создают единение наподобие политического. Складываются личные связи, унаследованные порой от прежних поколений. Все это приводит к тому, что имущественные различия воспринимаются как "естественные" и оказываются не столь раздражающими. Во втором случае взаимоотношения имеют безличностный характер: работник делает свою работу, хозяин оплачивает его труд, и тем их непосредственная связь друг с другом исчерпывается. Если нужда в работнике отпадает, его увольняют. Правда, на начальных этапах индустриализации бывали случаи, когда отношения между работодателем и работником строились патриархально, но в зрелой капиталистической экономике хозяин не несет ни моральной, ни социальной ответственности за своих работников. В той мере, в какой эта ответственность признается, она ложится на государство. Не подлежит сомнению, что согнать с земли фермера-арендатора есть дело намного более хлопотное, чем уволить с завода рабочего. Соответственно, имущественные различия становятся более ощутимыми, и мириться с ними труднее.
Первая половина девятнадцатого столетия отмечена безудержным ростом капиталистических состояний и приливом враждебного к ним отношения. Сначала, как и в прошлом, эти враждебные чувства замыкались на неравенстве. Однако во второй половине века они вылились в общее наступление на институт собственности как таковой. За исключением классического либерализма, которому пришлось все глубже увязать в обороне, большинство политических движений и идеологий второй половины девятнадцатого века — от радикальных до либеральных и даже националистических — взяли на вооружение критику частной собственности. Ярость нападок подогревалась убеждением, что капитализм и развитие промышленности разрушают остатки социального равенства и безопасности, обрекая человечество на жизнь в условиях постоянно возрастающего имущественного неравенства. Это убеждение наиболее полно выразилось в теории "обнищания", согласно которой капитализм беспощадно погружает рабочий класс в нищету, пока у того не остается иного выхода, как восстать и упразднить собственность.
Теоретическое наступление на собственность под знаменем утопического коммунизма впервые развернулось во Франции, причем в то самое время, когда собственность праздновала здесь свои величайшие юридические победы. В 1790-е годы несколько французских революционеров во главе с Ж.- П. Бриссо, бросая вызов господствовавшему мнению, объявили собственность "кражей".211 Сподвижник Робеспьера Луи де Сен-Жюст начертал программу массовой экспроприации крупных состояний; законы вантоза объявляли также подлежащим экспроприации имущество "признанных врагов революции".213
Прародителем утопического коммунизма был француз Франсуа Ноэль ("Гракх") Бабёф, последователь Морелли. Его историческое значение определяется двумя обстоятельствами: во-первых, он требовал установления общей собственности на все экономические ресурсы, а не распределения их поровну среди отдельных собственников, как обычно настаивали критики собственности;214 во-вторых, в его случае враждебное отношение к собственности перешло от мысли к действию, но потерпел неудачу в попытке организовать государственный переворот. В 1828 году его сподвижник Ф. Буонарроти обнародовал программу их группы, называвшуюся "Заговор во имя равенства" и представлявшую собой первый коммунистический манифест. Бабёф и его сторонники подхватили распространенную среди якобинцев мысль о том, что французская революция остановилась на полпути: она ограничилась областью политики, а должна была сопровождаться социальным переворотом, который дополнил бы свободу равенством. Мир представлялся Бабёфу сущим адом, в котором хозяйничают бессовестные мошенники. Его следовало разрушить и заменить коммунистическим сообществом: "Мы стремимся к общей собственности или к общности благ... Покончим с частной собственностью на землю. Земля не принадлежит никому... плоды ее принадлежат всем!". "Равенство" у сторонников Гракха обрело новый смысл. Для Локка и идеологов французской революции оно означало равенство возможностей. У Бабёфа оно стало означать равенство вознаграждений.
Представляют интерес и взгляды сен-симонистов на природу собственности. Если, по А.Сен-Симону, с приобретением наемным работником юридической свободы эксплуатация почти или совсем прекращается, то, согласно воззрениям сен-симонистов, она на этом далеко не заканчивается. Она, отмечалось в «Изложении учения Сен-Симона», «находит в значительной мере свое продолжение в отношениях между собственниками и трудящимися, между хозяевами и наемными работниками». Наемный рабочий «является прямым потомком раба и крепостного; он лично свободен, он не прикреплен больше к земле, но этим и ограничиваются все его завоевания. В этом состоянии юридически свободного человека он может существовать только на условиях, диктуемых ему малочисленным классом людей, которых законодательство, рожденное правом завоевания, облекает монополией богатств, т.е. правом распоряжаться по своему усмотрению, даже пребывая в праздности, орудиями производства... Рабочий, оставляя в стороне вопрос об интенсивности, эксплуатируется материально, интеллектуально и морально, как некогда эксплуатировался раб».
«Собственность» как экономическая, социологическая, правовая и моральная категории
Термин «собственность» многозначен. Он имеет, по крайней мере, три коннотации:
a) Владельческий аспект собственности: принадлежность тех или иных объектов (средств, условий и продуктов производства) соответствующим субъектам, в роли которых выступают либо отдельные лица, либо корпорации, либо общество в целом.
b) Объектный аспект отношений собственности: объекты принадлежности, т.е. сами продукты человеческой деятельности.
c) Реальные или действительные отношения собственности: общественные отношения по поводу или в связи с названными выше отношениями.
Понятно, что в этих трех случаях имеются ввиду хотя и разные, но взаимосвязанные понятия разных уровней познания.
В обыденном сознании современного человека «собственность» достаточно определенное понятие. Оно обозначает вещь, которой владеет один человек, и которой другой субъект может воспользоваться только с его разрешения. Причем под собственностью могут подразумевать не только вещи в собственном смысле слова, но и услуги, рабочие места, тела и «души». Для человека мир оказывается разделенным как бы на две части «Мое» - «Не мое», грань между которыми может быть расплывчатой, вследствие «некультурного» развития человека, но она все равно есть. При этом под «гранью» подразумевается возможность безвозмездного (или равновозмездного) пользования вещами других. Именно поэтому можно утверждать, что хотя для большинства людей слово «собственность» рационально ассоциируется с понятием «вещь», предполагается, что это в то же время и возможность пользования вещами других. Возможность же или не возможность пользования определяется межличностными отношениями между людьми. Следовательно, даже на уровне обыденного сознания «собственность» предполагает не столько вещь, сколько личностное отношение людей по вопросу использования ресурсов. Т.о., для межличностных отношений человека собственность мыслится как некий инстинкт, автоматически применяемый к себе и другим, служащий маркировкой мира и ориентиром действия в окружающем среде. Следовательно, даже обыденное осмысление феномена собственности в определенном смысле имеет познавательную ценность, служащую фундаментом (по крайней мере эмпирическим) для научного познания.
Собственность включает множество разных аспектов и потому служит предметом изучения не одной конкретной науки. Так, ее можно рассматривать с точки зрения экономики, этики, права и даже психологии. Но обобщить видение феномена различными гуманитарными науками может, видимо, только философия, где «собственность» может получить онтологический статус, как одна из категорий описывающая человеческое действие и взаимодействие.
Как экономическая категория «собственность» - «совокупность производственных отношений, которые обуславливают отношение людей к средствам производства и произведенному продукту»284 или «система исторически изменяющихся объективных отношений между людьми в процессе производства, распределения, обмена и потребления, характеризующих присвоение средств производства и предметов потребления». Следовательно, для экономики (по крайней мере политической экономии) - собственность есть экономические отношения людей, возникающие в процессе их экономической деятельности. При этом считается, что основным экономическим процессом является процесс производства материальных и идеальных благ, соответственно основное отношение, возникающее в его ходе - собственность на средства производства или средства труда, по характеру которой можно дифференцировать различные социально-экономические эпохи. Собственность можно брать за критерий классификации так как она определяет форму, посредством которой рабочая сила приводит в действие средства производства и вообще осуществляет процесс труда, т.е. классифицирующим признаком «способа производства». В то же время собственность нельзя рассматривать как самостоятельное отношение, не зависимое от исторически сложившегося способа производства. В процессе исторического развития собственность развивалась под влиянием многообразных факторов, принимая форму соответствующую определенному общественному способу производства. Таким образом, для политэкономии «собственность» связана нерасторжимыми узами с категорией «способ производства».
Однако, чаще всего термин «собственность» в экономической литературе используется не как что-то характеризующее отношения людей, а как аналог словам «материальные блага», «богатство», которые опять таки не связаны с общественными отношениями людей.286 Такое «обыденное» употребление снижает эвристическую ценность применения любого понятия в любой науки, в том числе науки экономической, ослабляя категориальный аппарат.
До последнего времени в отечественной экономической науке преобладающим был марксистский подход к собственности, как по сути дела «производной» производственных (или в широком смысле общественных) отношений. В зарубежной литературе поле теоретизирования по этому поводу всегда был намного шире. Особенно это касается так называемой экономической теории прав собственности,288 являющимся одним «из наиболее важных продвижений экономической мысли, имевших место в послевоенный период»289 Поэтому остановимся на ней наиболее подробно, тем более, что некоторые выводы, которые делают теоретики этой школы достаточны интересны и важны для последующего изложения.
Теория прав собственности (ТПС) оформилась в особый раздел политической экономии в 60-70-е годы XX века. Сейчас она стала основой трех новых направлений экономического анализа — экономики права, новой экономической истории и теории экономических организаций. У истоков ТПС стояли два американских экономиста — Р. Коуз и А. Алчян. Приблизительно до середины 70-х годов эта отрасль исследований находилась на периферии западной экономической мысли. Затем на общей волне консервативного сдвига290 интерес к ней усилился, выросшие на ее основе направления завоевали популярность и академическую респектабельность. Хотя можно встретить утверждения, что буржуазная политэкономия игнорирует отношения собственности или видит только их юридическую оболочку, но ТПС является заметным исключением из этого правила.
Можно выделить следующие основные методологические принципы этой теории:
1) объект анализа - индивидуальный агент, который стремится максимизировать свою функцию полезности в рамках организационной структуры;
2) организационным структурам типа фирмы или корпорации не придается никакого самостоятельного поведенческого значения. Они расцениваются как юридические фикции,291 у которых не может быть никаких «своих» целей. Организация есть не более чем сумма ограничений, в пределах которых осуществляют целенаправленные действия отдельные ее члены;
3) сфера обращения - общий знаменатель, под который подводится анализ как производственных, так и распределительных отношений;
4) общество распадается на множество индивидуумов, взаимодействующих между собой посредством обоюдовыгодных, добровольных и по преимуществу двусторонних контрактов.
5) права собственности понимаются как «санкционированные поведенческие отношения между людьми, которые возникают в связи с существованием благ и касаются их использования. Эти отношения определяют нормы поведения по поводу благ, которые любое лицо должно соблюдать в своих взаимодействиях с другими людьми или же нести издержки из-за их несоблюдения. Термин «благо» используется в данном случае для обозначения всего, что приносит человеку полезность или удовлетворение. Т. о., понятие прав собственности в контексте нового подхода распространяется на все редкие блага, охватывая полномочия как над материальными объектами, так и над «правами человека» (право голосовать, печатать и т.д.). Господствующая в обществе система прав собственности есть сумма экономических и социальных отношений по поводу редких ресурсов, вступив в которые отдельные члены общества противостоят друг другу».
«Собственность» как общее и специфическое отношение людей
К проблеме собственности по сути дела можно подойти только с двух сторон: как к объективному историческому феномену, выраженному наиболее ярко в социально-экономической сфере, или как к морально-нравственной категории человеческого общения и культуры. При втором подходе даже если под собственностью, как термином имеется в виду «простая вещь» речь все равно идет о взаимодействии людей, принципах их коммуникации и деятельности. Первый же подход может предполагать собственность и как «вещь», и как «отношение», что ведет к некоторой путанице, если автор четко не определяет (хотя бы для себя) дефиниции. Поэтому сразу оговорим, что мы имеем в виду, когда употребляем термин «собственность».
Мы исходим из марксистского подхода к этому вопросу. Рассмотрение собственности как вещи, или только как права собственности после «Капитала» вряд ли продуктивно. Маркс открыл объективную - экономическую составляющую этого феномена и его уже нельзя игнорировать. Мы не думаем, что представление о собственности, как о субъект - объектном отношении настолько просто, что о нем невозможно говорить в силу очевидности. Отношение человека к вещи никогда не было простым и всегда персонифицировалось, иногда превращаясь в подобие отношения к другому человеку. Однако, отношение человека к вещи есть лишь результат исторического отношения людей между собой. Именно объективные условия, складывающихся взаимоотношений людей, которые зависят от их места в процессе производства (или разрушения) материальных и духовных ценностей, непосредственным образом образуют собственность. Поэтому собственность можно определять и как отношение людей в связи с их отношением к вещам, и как отношение к вещи, в связи с отношением людей друг к другу. Но это такое отношение, которое наделяет людей определенными качествами, имеющими социальную сущность, социализирует их, деля на общественные группы - собственников и не собственников. Для философии, как «науки» изучающей человека в его тотальности, в единстве индивидуального и общественного, именно такое понимание собственности - как социализирующего момента человеческой коммуникации является по нашему мнению более адекватным описываемой реальности, чем какие-либо другие.
Итак, собственность - это такое отношение между людьми, которое возникает по поводу использования и принадлежности их материального и духовного мира. Такое окончательное определение собственности, можно лишь условно назвать «окончательным», так как оно включает в себя практически все отношения людей в сфере экономики, культуры, общественной и индивидуальной психологии и т.п. Следовательно, оно наиболее общо, а его дополнение потребовало бы множества уточнений в стиле М. Вебера. Но для нашей цели - тотального исследования феномена собственности - только такая дефиниция и возможна, и необходима.
Со времен К. Маркса исследование феномена собственности возможно только в рамках историцистского подхода, т.е. рассмотрения феномена в диахронии. Это, естественно, не отрицает синхронистический подход, но существенно ограничивает степень его применения. Поэтому отношения собственности, например, в первобытном обществе были не только «менее развитыми», но и могли вообще строиться на других основаниях, будучи лишь похожими на отношения, складывающиеся в капиталистическом обществе. Вероятно, именно это, имел ввиду К. Маркс, когда утверждал, что между движением категорий и реальностью нет полного соответствия, и «хотя более простая категория исторически может существовать раньше более конкретной, но в своем полном интенсивном и экстенсивном развитии она может быть присуща как раз более сложной общественной форме, в то время как более конкретная категория была полнее развита при менее развитой общественной форме». Поэтому мы можем делить феномен собственности на «простую абстракцию», которую легче всего изучать, анализируя современное общество и «конкретную категорию», которую можно рассматривать только в рамках истории. Поэтому рассмотрим первоначально модификации отношений собственности, происходящие на современном Западе.
В центре нашего рассмотрения будет находиться западный индустриальный мир. Современное общество хотя, наверное, и можно назвать постиндустриальным или даже информационным, тем не менее, остается обществом капиталистическим, находящемся в стадии, если пользоваться терминологией И. Уоллерстайна, мир экономики. Мировая цивилизация включает в себя три части:
1) «ядерные» высокоразвитые государства, обладающие сильной и эффективной политической организацией, занимающие господствующую позицию в мировой экономике и извлекающую максимальную выгоду из всемирного разделения труда;
2) «периферийные» государства, служащие преимущественно сырьевой базой «ядра» и зависимы от него в политическом плане;
3) «полупериферийные» страны, производящие менее технологическую продукцию и в какой-то степени зависящие от «ядерных» государств экономически (в основном - ядро для полупериферии является основным рынком сбыта готовой продукции).487
Самыми социально-экономическими развитыми из них, являются, естественно, страны «ядра», в отношении которых можно говорить об обществах «всеобщего благосостояния», где впрочем благосостояние не так уж всеобще, но где, в то же время, активная эксплуатация экономической периферии позволяет добиться эфемерного прогресса и «сносного» (по «их меркам», конечно) существования большинства населения. Именно отношения собственности этой части мирового сообщества нами будут анализироваться при дальнейшем рассмотрении.
Следует отметить существование в современной экономической жизни двух уровней: «традиционного капитализма» мелких буржуа и монополистического капитализма корпорации. Первый характеризуется как сектор деятельности традиционных собственников - индивидуалов, второй -поле деятельности менеджеров, с которыми связывают «революцию управления» и вытеснение традиционных отношений собственности. Итак, первоначально рассмотрим то, что характеризует корпорацию, как хозяйственный организм.
Обычно появление производителя «массовых благ» - корпораций -связывают с требованием вкладывать в машинное производство настолько большие капиталы, какими отдельный собственник рисковать себе позволить не может, да и не имеет их. Выход был найден с созданием концепции «ограниченной ответственности», позволяющей в случае краха потерять только сумму взноса, а не всей суммы «невыполненных обещаний». 1 Такой подход кажется нам упрощенным. Действительно, аккумуляция капитала играла важную роль в появлении корпораций, но не менее важной была и другая причина - рынок объективно упорядочивает свой хаос путем монополизации. В этом смысле мы согласны с И. Шумпетером, который считал, что в результате действия механизма конкуренции на рынке складываются благоприятные условия именно для развития крупных предприятии, т.е. для тех, кто обеспечивает наилучший баланс между трансакционными издержками и выгодами от обмена и разделения труда.493 Кроме всего прочего на рост и доминирование корпораций оказывает свое непосредственное влияние развитие производительных сил общества, его технологического базиса. Можно выделить следующие взаимосвязанные причины: 4
1) Применение современной техники увеличивает промежуток времени между постановкой проблемы и ее решением, так как при сложном производственном механизме приходится решать множество микрозадач, а потом их согласовывать.
2) Из-за увеличения сроков производства и его ресурсоемкости требуется, во-первых, увеличение капиталовложений, а, во-вторых, специализированная рабочая сила (белые воротнички).
3) Работа по координации специалистов становится настолько сложной, что требует специальной организации.4 5
4) Повышение рисков и издержек производства приводит к необходимости планирования деятельности, причем на долгосрочный период. Следовательно, корпорация совмещает в своей деятельности четыре вида концентрации - капиталов, рабочей силы (труда), знаний и управления. Именно за счет такой концентрации корпорацию следует рассматривать, как организацию, которая может пережить своих первоначальных, вполне конкретных инвесторов и, соответственно, самим фактом своего существования перемещает акцент в характере отношений собственности с частного на общественный.
