Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основания проблемы власти в постмодернистской философии .
1. Значение интеллектуального контекста становления социальной философии постмодернизма 16
2. Информационная модель общества в постмодернистской философии. Текстовый симулякр как экономическая необходимость 29
3. Ницшеанские мотивы в интеллектуальном наследии постмодернизма. Пессимизм и интерпретация 43
Глава 2 . Постмодернистская интерпретация политических отношений .
1. Понятие политического и пространство «мягкого заключения»... 60
2 . Коннотация как основной принцип современности и «смысловой атом» постмодернизма 70
3. Тендерные исследования и проблематика постмодернистской власти. 78
Глава 3. Постмодернистский концепт власти-знания. Либеральный проект и его критика .
1. Власть как текст. Текст и метарассказ 86
2 . Концепт нарратива и процесс социализации индивида 95
3 . Потребление как процесс легитимации экономической целесообразности власти 110
4. Интеллектуалы и власть: детерминация знания в постмодернизме 116
Библиография 128
- Информационная модель общества в постмодернистской философии. Текстовый симулякр как экономическая необходимость
- . Коннотация как основной принцип современности и «смысловой атом» постмодернизма
- . Концепт нарратива и процесс социализации индивида
- . Потребление как процесс легитимации экономической целесообразности власти
Введение к работе
Актуальность исследования. Постмодернизм, как особая философская рефлексия, предлагает и предполагает свой взгляд на современность (постсовременность) и свойственные ей атрибуты. Власть, знание, производство, характер социальных связей, язык - все это приобретает новую трактовку, иной социально-культурный статус. Такая новая интерпретация социальной реальности и ее составляющих формирует особенный, иногда несколько парадоксальный постмодернистский дискурс или, точнее, -постмодернистские дискурсы, основным из которых является дискурс власти: отношения вокруг власти, отношения, формирующие власть. В этом поле и может быть выявлена актуальность исследования феномена власти в постмодернистских концепциях. Многогранность и поливариантность социально-политических отношений становится особенно очевидна в последнее время - время, когда общественная деятельность человека, социальная сфера существования индивида претерпели значительные трансформации, которые, в свою очередь, не могли не повлиять на развитие философской мысли.
Сущность власти, ее содержание, функции в современном мире значительно изменились: эти изменения затрагивают всю структуру общественных отношений. В центре этих изменений стоит общество и человек, являющиеся объектами властного воздействия. Вовлеченность человека в систему социально-политических отношений показывает степень того, насколько вся сфера жизнеосуществления сегодня испытывает давление власти.
Для социально-философского анализа феномена власти существенным оказывается тот момент, что в настоящее время разница между политической философией и политической теорией часто уступает место синонимии, и, тем самым, то и другое контекстируется в понятии «политическая идеология». Такой логический прием «умножает сущности», не отвечая на вопрос о специфике политических
РОС НАЦИОЯЛАЬМАЯ ІИМЯОТеКА
яоСде
отношений, о новом значении понятия «власть», являющемся коренной категорией как политической философии, так и политической теории.
М.Вебер определил власть как способность индивида добиться от другого индивида такого действия (или воздержания от действия), которое без этой способности не было бы принято. Учитывая то, что власть — это социально-политическое воздействие, необходимо иметь в виду две ее основные, специфические, характерные именно для нее как социально-политической формы организации общества, черты: господство и авторитет. Хана Арендт в работе «О насилии» подчеркивает мысль, что власть не просто означает способность человека действовать, но действовать совместно, т.е. власть не принадлежит индивиду, но исключительно группе индивидов, пока она сохраняет свое единство. Благодаря коммуникативной природе человека, власть инспирирует отношения властвования и подчинения. Конкретное наполнение историческим и теоретическим содержанием концептов господства и авторитета является условием создания теоретических моделей власти. Одной из таких моделей выступает постмодернистская концепция власти как власти-знания.
Актуальность данной тематики раскрывается в поле «реальной политики» (real politics). На наших глазах развертывается процесс адаптации социальных, экономических, политических институтов, свойственных западной социально-культурной модели, в России. Сегодня, когда Россия интегрируется в мировое политическое, экономическое, а главное, в информационное пространство, когда вопрос об этой интеграции становиться чуть ли не решающим для позиционирования тех или иных политических и, что важнее, интеллектуальных сил, необходимо понять природу и сущность тех цивилизационных особенностей, которые будут определять наш дальнейший путь. Основой такого понимания, на наш взгляд, может стать вопрос власти, ее формирования, легитимации, функционирования. Следует подчеркнуть, что в данном случае диссертанта интересуют не сами институты в их «идеальном» или «российском» варианте, а концепты, которые легитимируют эти институты в интеллектуальном пространстве. В данной работе имеются в виду не «реальные конструкции», а их «философские прототипы», т.к. именно такие «философские прототипы» позволяют понимать функционирование «реальных конструкций».
Степень разработанности проблемы власти в постмодернистской философии включает два уровня ее исследования. Первый относится к теоретическим концептам
создателей социально-философской теории, второй - собственно к творчеству самих постмодернистских деятелей.
К адептам политической философии, интерпретировавшим власть в соответствии с мировоззренческой парадигмой своей исторической эпохи, исследователи относят Фукидида, Платона, Аристотеля, Св.Августина, Ф.Аквинского, Н.Макиавелли, Г.Гроция, Р.Декарта, Дж.Локка, Т.Гоббса, Гегеля, К.Маркса, Ф.Ницше, М.Хайдеггера и др. Труды Платона и Аристотеля, как доказывает ряд западных исследователей, выступают теоретической основой представлений о характере власти и политических отношений.1 Для этого этапа развития политической философии было характерно, во-первых, признание реальности политического мира и разработка категории политического в рациональном измерении и, во-вторых, обоснование производных понятий политического - власти, права, свободы, общественного блага.
Качественные изменения, отмечаемые исследователями феномена власти, произошли в эпоху перехода от Средневековья к Новому времени. Основным достижением этого периода можно считать утверждение идеи личности с ее неотъемлемыми правами и свободами, в том числе и интересами, не совпадающими с интересами властных структур. В борьбе идей утверждалась идея антиномизма личности и общества, общества и власти. Постепенно античное тождество частного и общественного трансформировалось в принцип первичности общества по отношению к государственной власти. В конечном счете, автономизация личности способствовала формированию представлений о власти и гражданском обществе как самостоятельных подсистемах социума.
В XVTTI-XIX вв. в социальной философии проблема власти предстает в контексте «моральной философии», «власти закона», «философии государства» английских мыслителей, а также «философии права» у немецких философов. Для последних, в первую очередь для Гегеля, в его работе «Философия права», право и закон как воплощение власти права имели решающее значение для утверждения суверенитета, универсальности, всеобщности, абстрактности, безличности государства. Эти атрибуты позволяли противопоставить гражданский мир миру политическому, как сфере частного, партикулярного, индивидуального. На протяжении XIX в. проблемы власти,
1 См.: Ватту D. An Introduction to Modern Political Theory. London. 1982. P.l 10, Catlin D. The story of Political Philosophers. N.Y. and London. 1939. P.33-35: Strauss L. Introduction to Political Philosophy. N.Y. 1986. P. 64-65.
обозначенные Т.Гоббсом, Дж. Локком и Гегелем нашли дальнейшую разработку у Г.Спенсера, В.Парето, М.Вебера, А.Мишеля, Л.Дюги, Б.Кроче, К.Шмитта, поднявших и по-своему решивших проблемы эпистемологии и методологии политической философии, соотношения свободы и равенства, власти и свободы, морали и права, власти и экономики и др.
В 30-50-х г.г. XX в. разработка теоретических основ политической философии была приостановлена, чему способствовали утверждение в ряде стран тоталитарных режимов и методологическая экспансия бихевиоризма и позитивизма в социальные науки. Проблема обновления представлений о власти вновь стала острой в 60-70 гг., и работы Л.Страуса, Э.Фогелина, Дж.Ролза, Р.Нозика, Г.Рормозера стали востребованными обществом. С другой стороны, это время породило совершенно другую форму объяснения политической реальности - постмодернистскую.2
Постмодернистский дискурс власти как важнейший компонент социально-
политического легитимировал всеобщность и дискретность в качестве основных
признаков власти. Предшествующие модели власти - волюнтаристские (общественный
договор, социальный атомизм, индивидуализм), коммуникативно-герменевтическая
(ценности, идентичность, нормативность), позитивистские (объективность,
предрасположенность), - уступили место новой постмодернистской модели.
Постмодернистская модель власти имеет множество инвариантов от М.Фуко до феминизма. Поливариантность дискурсов власти в постмодернизме предполагает решение задач системного характера. В их число входят: избирательность в выборе презентативных авторов и работ, сопоставление содержания идей власти разных авторов, их критику. На фоне многообразных и глубоких исследований по теоретической реконструкции общего постмодернистского дискурса работ, посвященных постмодернистской рецепции власти, очень мало. Как правило, постмодернистскую идею власти либо критикуют (полагают ее политически и идеологически ангажированной), либо считают ее лишь философской конструкцией, не имеющей отношения к реальности. Выявить и свести воедино все характерные черты и
2 Существует большая литература, посвящена постмодернистской философии См.: Бауман 3. Спор о постмодернизме //Социологический журнал. М., 1994. № 4; Гурко Е. Деконструкция. Тексты и интерпретация. Минск, Экономпресс, 2001; Деконструкция: тексты и интерпретация Ж.Деррида. Минск: Экономпресс, 2001; Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996; Рашковский Е.Б. Постмодерн: культурная революция или культурная контрреволюция? // МЭиМО 1999
признаки постмодернистского дискурса и через них рассмотреть решение проблемы власти составляет основную исследовательскую задачу данной диссертационной работы.
Цель исследования заключается в раскрытии и обосновании основ постмодернистской модели власти в ее философских истоках и специфических чертах.
Задачи исследования:
- раскрыть социальные и философские условия возникновения постмодернистского
дискурса;
- показать и обосновать место и функции концепта «знание-власть» в постмодернизме;
установить формы взаимодействия между информационной моделью общества и постмодернистской концепцией власти;
проанализировать структуру постмодернистского дискурса власти, его основные понятия и элементы;
рассмотреть взаимодействие постмодернистского проекта власти с современными философскими и политико-экономическими течениями;
провести критический анализ либерального проекта политических отношений в постмодернизме.
Объектом исследования является особый комплексный тип отношений, образующих понятие власти в постмодернистских концепциях.
Предметом исследования является постмодернистская социально-теоретическая модель власти.
Методологическая основа работы. Методологическими принципами данного исследования являются принципы критического анализа, развития, социальной детерминации философского познания, теоретико-логической реконструкции познавательных моделей, идеализация. Особую роль в работе играет метод компаративистского исследования, позволяющий сопоставлять традиционные, марксистские взгляды на сущность власти с немарксисткими, постмодернистские - с ницшеанскими.
При анализе социального познания использовались методологические положения, содержащиеся в работах В.А.Лекторского, В.С.Степина, Р.Я. Горина, Л.Н.Минаева и
№4; Юляна Н.С. Деннет о вирусе постмодернизма. Полемика с Р.Рорти о сознании и реализме // Вопросы философии. 2001, №1; Юдина НС. Постмодернистский прагматизм Ричарда Рорти. М, 1998 и др.
других. Для теоретического обоснования власти как элемента социально-политических отношений использовались работы В.Н.Иванова, В.Я.Матвиенко и др.
Анализ проблемы власти в постмодернистской философии включает в себя такой важный элемент, как философия символических форм, восходящая к Э.Кассиреру3. Благодаря методу познания символических форм, знаков постмодернистская идея власти как особого знака и символа выступает в качестве концепта, имеющего универсальный характер. Как считает М.Соболева, символический метод помогает «обслуживать существенные цели человечества за счет расширения традиционных горизонтов рациональности и осваивать область, всегда лежавшую за пределами строго научного знания - жизнь на стыке субъективного и объективного во всей ее конкретности, эмоциональности, текучести и поэтому неуловимости».4 Принцип системности рассмотрения постмодернистского концепта власти предполагает контекст информационного общества.
Кроме того, в работе используется инструментарий, разработанный аналитической философией, в первую очередь Л.Витгенштейном. Именно им впервые было четко сформулировано понимание того, что язык членит и структурирует сознание специфическим образом.
Критический потенциал диссертационного исследования опирается на многочисленные работы западных и отечественных исследователей постмодернистской философии, отмечающих как сильные стороны постмодернизма (плюрализм, мультикультурализм, литературная яркость), так и его уязвимые стороны (локальность, контрэпистемологичность, крайний релятивизм): Баткин Л., Бауман 3., Губман Б.Л., Гречко П.К., Гурко Е., Ильин И., Киселев Г.С. , Козловски П., Рашковский Е.Б., Силичев Д.А., Юлина Н.С. и др. Это подчеркивает дуалистичность постмодернизма как явления.
Новизна диссертационного исследования состоит в следующем: - разработана концепция взаимозависимости в постмодернизме системы понятий (текст, знак, нарратив, метарассказ, симулякр) и постмодернистской категории «знание-власть».
1 Э.Кассирер называл человека «животным, созидающих символы».
4 Соболева М.Е. Система и метод в философии символических форм Э.Кассирера. // Вопросы философии. 2000
Лй.С.ЮО.
установлено, что сущность власти в постмодернизме редуцируется одновременно и к микро и макро власти. С одной стороны, она альтернативна тотальной, имперской и «сильной» власти, с другой стороны, - в своей локальности вместе с тем является тотальной.
обосновано, что наиболее существенными коррелятами власти в постмодернистской концепции власти выступают язык, коннотация, тендер, коммуникация, производство, потребление, информация.
раскрыта противоречивость постмодернистского дискурса социально-политических отношений, выражающаяся в сочетании пессимизма, антиэпистемологизма, антииндивидуализма. Власть в этих условиях теряет объективное измерение, превращаясь в игру дискурсов, соревнование символов.
Положения, выносимые на защиту:
1) Постмодернистская рефлексия, ставшая определяющей в процесе создания
постмодернистской модели власти, во многом возникла из критики либерального
проекта: он стал той интеллектуальной реальностью, на фоне которой и сформировался
постмодернистский дискурс власти.
-
Представители постмодернизма в целом и американского деконструктивизма в частности настаивали на самобытности постмодернистской философии. Проведенное исследование показывает, что постмодернизм тесно связан с той самой западной рационалистической философией, против которой он выступал и благодаря которой он только и появился на свет. Ницше стал одним из главных вдохновителей постмодернистов: неприятие рационалистической европейской философии, свойственное Ницше, а также его теории «воли к власти», «европейского нигилизма» и «генеалогии морали» во многом сформировали взгляды постмодернистов.
-
Дискурс власти в рамках постмодернистских концепций выступает в качестве «легитимизации бессмысленного», позволяющего осуществляться этой самой власти. Ж.Деррида, а вслед за ним и другие постмодернисты, теоретизируют на тему «бессмысленности» и ее исключительном праве на смыл вообще. Бессмысленность, о которой говорит Деррида, есть лишь отсутствие определенного набора договоренностей, а симуляция - инструмент, позволяющий таким договоренностям материализоваться. То есть окружающее состоит из: бессмысленного и бессмысленного, легитимированного определенным дискурсом и, тем самым перестающим быть
бессмысленным. Такая «легитимация бессмысленности» лежит и в основе понятия власти в постмодернизме.
4) Предложенная постмодернизмом концепция «минирассказов» и локальных рассказов,
через которые раскрывается феномен власти, не отменяет основной ее характеристики
- тотальности, поскольку постмодернизм распространяет власть на все сферы жизни,
включая экономическую и финансовую. Власть - уже не единый метадискурс
тотального подавления, но группа минидисурсов тотального подавления.
5) Феномен власти в постмодернизме распространяется и на процесс потребления,
который фактически сводится к потреблению всеобщих символов. Постоянный поток
артефактов легитимирует того, кто обеспечивает этот поток, а в случае необходимости
сам дающий (власть) симулирует условия их необходимости. Т.е. «рассказы» о власти
позволяют осуществляется процессу потребления, а процесс потребления легитимирует
экономическую целесообразность самой власти.
Теоретическое и практическое значение диссертации. Разработка проблем власти в постмодернистской философии, исследуемых в диссертации, и полученные результаты способствуют уточнению и углублению представлений о специфике современных властных отношений в системе социального знания, неоднозначном характере ее функционирования и теоретического конструирования соответствующих моделей. Результаты исследования значимы также и для историко-философской мысли, поскольку предполагают взаимодействие общей философско-методологической базы постмодернизма с конкретным дискурсом власти. В части ценностных ориентации социальной философии анализ постмодернистской модели власти и ее структуры позволяют раскрыть динамику взаимосвязи массового сознания со свойственным данному обществу типом интеллектуальности, выявить доминирующую тенденцию развития понятия власти, заключающуюся в признании влияния знаково-символических систем на характер современной власти и ее толкования.
В практическом отношении анализ проблемы власти в постмодернистской философии может быть использован для разработки специальных курсов по социальной философии, по философии политических отношений в обществе.
Апробация результатов диссертационного исследования. Материалы диссертационного исследования связаны с научными разработками, которые ведет Финансовая Академия при Правительстве РФ. Материалы были апробированы на
кафедре философии Финансовой Академии, были использованы при проведении семинарских занятий по философии и социальной философии. Отдельные положения исследования были сформулированы диссертантом в процессе обсуждения докладов на различных конференциях. В том числе:
на Международной научно-методической конференции «Современные образовательные технологии подготовки специалистов-экономистов в вузах России» (Финансовая академия при Правительстве РФ, 2001).
на конференции «Государство и общество в России: генезис взаимоотношений, современное состояние, тенденции развития» (Финансовая академия при Правительстве РФ, 2001).
На конференция «Новая Россия»: политика и культура в современном измерении» (Российский гуманитарный государственный университет, 2003). Структура диссертации определена целью и задачами исследования. Она состоит из введения, трех глав, 10 параграфов, заключения и библиографии, состоящей из 139 наименований, в том числе 36 на иностранных языках.
Информационная модель общества в постмодернистской философии. Текстовый симулякр как экономическая необходимость
«Я утверждаю, что необходимо пересмотреть общепринятое представление об истинности. Мне кажется, что нам необходимо нечто большее, чем две категории - истинно и ложно» . Знаменитый финансист и филантроп Джордж Сорос в своей автобиографической книге «Сорос о Соросе. Опережая перемены» провозглашает лозунг несогласия с логическими позитивистами в части их представлений о том, что утверждения, не являющиеся истинными или ложными, лишены смысла. Он предполагает, что должно существовать три оценочных критерия - истинно, ложно и рефлексивно. Под рефлексивными утверждениями он понимает любые, не обладающие истинностной ценностью, утверждения, но способные повлиять на реальное положение вещей. Такие утверждения формируются, по мнению Сороса, в результате случайного, в основном, стечение обстоятельств, формирующих определенного рода настрой.
С помощью такового своего утверждения Сорос предлагает взглянуть на современную экономику, где сложился миф о совершенстве рыночных отношений и отсутствии необходимости государственного регулирования. И то и другое - рефлексивность. И то и другое содержит ошибки, и отношение между ними всегда будет рефлексивным. Так, например, Джордж Сорос предполагает, что цены на рынке всегда не верны. Объясняет он это тем, что они лишь отражают мнения рыночных игроков по поводу будущей рыночной конъектуре. А взгляд участников на будущее всегда основываются на собственных предпочтениях. «Искажения действуют в обоих направлениях из-за того, что участники рыночного процесса поступают на основе своих предпочтений, которые в свою очередь, влияют на ход событий»34. Получается, что не ожидания участников отвечают будущему ходу событий, а будущие события формируются этими ожиданиями. Представления о возможной ситуации превращаются в неотъемлемую часть реального будущего.
По мнению Сороса, современная западная капиталистическая экономическая теория основывается на фундаментальных заблуждениях. Рыночная стоимость не имеет никого отношения к реальному положению вещей. Денежные явления и реальность связана исключительно на основе рефлексивности. Не зря одно из основных соросовских книг называется «Алхимия финансов». «Алхимики сделали большую ошибку, пытаясь превратить простые металлы в золото с помощью заклинаний. С химическими элементами алхимия не работает. Но она работает на финансовых рынках, поскольку заклинания могут повлиять на решения людей, которые формируют ход событий»35. В соответствии с эти умозаключением, Сорос формирует свою точку зрения на состояние знания в современную эпоху.
Он отделяет гуманитарное знание от естественного, отталкиваясь от своей концепции рефликсивности. Присущая естественным наукам причинно-следственная связь нарушается, перетекая сквозь восприятия тех, кто создает конечный гуманитарный продукт. И даже если утверждения оказываются верными, то это отнюдь не означает истинности и правильности теории обосновавшей это утверждение. Отношения рефлексивности предопределяют научную невнятность социальной, экономической, политической среды. Сами участники, их настрой манипулирует и организовывает будущее, это, по мнению Сороса, является кардинальным отличием гуманитарных наук от естественных, где существуют свои нерушимые законы казуальности. Отсюда он делает вывод о подверженности гуманитарного знания влиянию сиюминутной конъектуры. Так, например, неправомерные утверждения могут служить основой для дальнейшего научного развития36.
«Если доверие к естественным наукам подтверждено множеством достижений, то общественные науки нуждаются в престиже. В научных исследованиях существуют две основные цели - поиск истины и достижение успеха. В? естественных науках эти две цели совпадают. В общественных науках ложные идеи могут быть эффективными вследствие их влияния на поведение людей. То, что теория или прогноз работает, не является достаточным доказательством их истинности. Например, рыночная цена может быть критерием эффективности, но не критерием истинности»37. В современной ситуации социальные науки становятся заложниками привязанностей участников научной работы. Результат чаще всего зависит от набора качественных черт людей, создающих нечто. В результате происходит расхождение между успехом и истинностью исследования и сама научная теория становится очень сомнительной ценностью. Так зачастую результативность является атрибутом совсем ненаучных методик и, наоборот, наука терпит фиаско в сфере действенности.
«Учитывая изложенное, Джордж Сорос предлагает считать общественные (социальные) науки ложной метафорой, а социальные модели и теории — формой социальной алхимии» . В случае признания этого «соровского «предложения исчезнет необходимость имитации социальными науками наук естественных, в особенности в методологической сфере.
Разработанный Соросом взгляд на современное положение знание, как ни странно, во многом, соответствует многим утверждениям постмодерна. Мало того, частичное совпадение мнений представителей различных школ еще раз убеждает в наличии существенных изменений и явлений в современной жизни, о которых писали и на которых настаивали постмодернисты. Обращение к концептуальным наработкам ученика Карла Поппера, идеолога теорий «открытого общества», обусловлено как раз этим совпадением — Сорос по сути дела становится в этом вопросе (вопросе знания) на позиции постмодернизма. Конечно же, совпадения в полной мере нет, но все же предположение Сороса об иной природе социального знания в некоторой степени соответствует концепциям постмодерна. Так, если снова обратиться к «Состоянию постмодерна» Лиотара, книге играющей определяющею роль в отношении постмодерна к знанию, то мы увидим идентичные Соросу рассуждения об определяющей роли эффективности в знание. Другое дело, что природа этой эффективности разная. У Сороса - особенности; мышления участников научного процесса, у Лиотара — их материальная заинтересованность. Хотя это, скорее, различия на уровне формулирования. Ведь философия постмодерна никогда не отрицала собственного неумения выстраивания точных формулировок. Это почти всегда «множественно-целостный, плюралистически-холический синтез»
. Коннотация как основной принцип современности и «смысловой атом» постмодернизма
В 1996 году профессор физики Ален Сокал опубликовал в журнале «Social Texts» статью «Нарушая границы: к трансформативной герменевтике квантовой гравитации». А. Сокал писал о радикальном философском переломе, связанном с развитием в науке теории квантовой гравитации. Он ссылался на Эйнштейна, Бора, Лакана и Деррида. Как только за статьей признали ценность концептуального высказывания, в том же «Social Texts» Сокал опубликовал еще одну статью, в которой заявлял, что «Нарушая границы» - розыгрыш и пародия, где в связной форме говорится не о чем: «...то, что «Social Text» взял мою статью, служит примером интеллектуального высокомерия Теории - в смысле постмодернистской литературной теории, - доведенной до своего логического предела... Моя статья понравилась редакторам «Social Text», потому что им понравилось ее заключение - вывод о том, что «содержание и методология постмодернистской науки дают мощную интеллектуальную опору для прогрессивного политического проекта». По-видимому, они сочли ненужным анализировать степень очевидности аргументов, их стройность или даже их соответствие предлагаемому выводу»91. В 1997 году А.Сокал вместе с Ж.Брикмоном продолжает начатое дело разоблачения постмодернистского дискурса. Они выпускают книгу «Интеллектуальные обманы». Книга, где были решительно сформулированы разделяемые многими претензии к «постмодернистскому» научному дискурсу, вызвала множество откликов: впервые более чем за тридцать лет, со времен знаменитого памфлета Раймона Пикара «Новая критика или новый обман?» (1965), современные методы французской гуманитарной науки подверглись такой атаке, изобличаемые в «ненаучности», логической безосновательности и шарлатанстве. В ходе разгоревшейся полемики прозвучали и мотивы интеллектуальной противоположности Старого и Нового света. Юлия Кристева, один из ведущих представителей «французской теории» и одна из мишеней критики Сокала и Брикмона, в своей отповеди им заявляла: «...после периода интенсивной франкофилии, когда интеллектуалы в Соединенных Штатах опирались на некоторые течения французской мысли, не боясь преувеличений в духе «политической корректности», ныне перед нами самая настоящая франкофобия» . Оппонентом А.Сокала и Ж.Брикмона стала тотальная система толкования мира, пытающаяся вобрать в себя на правах частных подсистем не только гуманитарные, но чуть ли и не естественные науки. В то же время сам Сокал, как мы видели, отдает себе отчет в происхождении этой системы - она, по его словам, есть не что иное, как «постмодернистская литературная теория». Собственно литературная ее сторона подверглась критике - на сей раз самокритике - в книге Антуана Компаньона «Демон теории». В отличие от А.Сокала, он пересматривает ее исследовательскую деятельность изнутри, упрекая ее не в «шарлатанстве», а в неумении реализовать свои же программные задачи. После сорока лет развития теории основные предрассудки, с которыми она боролась и которые связаны с непроясненностью традиционных понятий «литература», «автор», «реальность», «читатель», «стиль», «история литературы», «художественная ценность», - так и остались неустраненными. Их демистификация не дала решительного результата, и все они продолжают благополучно бытовать в литературоведческой практике.
Радикализм «французской теории» оказался во многом бесплодным - он только мешал ей здраво оценивать собственные силы и сложность проблем, которые она ставила. Возвращаясь к Сокалу: «мы хотим «деконструировать» репутацию сложных текстов, которая объясняется их глубиной: во многих случаях мы можем показать, что они кажутся непонятными именно потому, что не могут быть понятными..., мы критикуем претензию рассуждать о предметах, которые освоены, в лучшем случае, на уровне вульгаризации»93. Претензии к постмодернизму, сводятся к нескольким характерным чертам: использовать концепции и термины, смысл которых представляется неясным или не имеет значения для того, кто их использует, переносить научные понятия в область гуманитарных наук без дополнительных объяснений, поражать читателя обилием несвязанных друг с другом и с контекстом сложных терминов и, наконец, строить бессмысленные фразы из научных терминов. Обвинения, которые предъявляют Сокал и Брикмон персонализированы. Бодрийяр обвиняется в использовании таких не имеющих никакого физического или математического смысла метафор как «гиперпространство с множественным преломлением» или «обращаемость закона» в социологических рассуждениях. С точки зрения авторов книги, это относится к первому типу злоупотреблений, который состоит в том, что философы манипулируют бессмысленными фразами и жонглируют словами. В физике существуют термины «пространство», «гиперпространство», «преломление», но все вместе никогда не используется в физике и абсолютно бессмысленны.
. Концепт нарратива и процесс социализации индивида
Отторжение «логоцентрической европейской науки» формирует постмодернистский тезис о всеобъемлющей «ложности», «неистинности». Но сама попытка осмысления этой неправомерности мира требует особых методик, ив этом смысле концепция нарратива превращается в «абсолютный принцип» (насколько в рамках постмодернизма можно говорить об «абсолютности» и «принципиальности») постмодерна.
«Весь мир - текст» - вот лозунг, способный охарактеризовать настроения царившие, да и царящие в постмодернистском научном сообществе. Отталкиваясь от этого утверждения, впитавшего в себя и концепцию знака и представления о метарассказах, представители «абсолютного релятивизма» выработали и свои идеи в области нарратологии. И именно эти идеи стали одним из решающих условий в процессе разрыва со структурализмом. Взаимоотношения «отправитель-получатель» или «писатель-читатель» при постоянной оглядке на интертекстуальность сознания воспринимаются по-новому и являются в данном случае определяющими в постмодернистской проблематике.
Именно поэтому в постмодернистской среде популярной становиться концепция нарратива, специфического текстового механизма освоения человеком мира. Понятие нарративпревращается в «краеугольный камень» постмодерна. Человек способен познавать исключительно посредством историй и рассказов об окружающей среде. Соответственно именно здесь, в сфере специфических форм познания, по мнению постмодернистов, кроется основа раскрытия глубинных секретов бытия человека, во всяком случае, периода его сознательного существования.
Любое исследование, например, исторический очерк формируется, в контексте нарратологии, в постоянном поиске сюжета собственного логического объяснения. Историк пытается упорядочить описываемые им события в осмысленной связанной последовательности. Причем зачастую это происходит в рамках, сложившейся литературной классификационной системы. Личностные структуры поведения могут выглядеть чрезвычайно, на первый взгляд, необычно. Например, подразделятся на «комедию», «трагедию», «романс», «иронию» (согласно классификации К. Мэррея).
Комедия - предопределяется конфликтом между желаниями и общественными нормами, находит вьжод в определенных «бурных» поступках (любое демонстративное несогласие, праздник, все, вызывающее эмоциональный подъем). Тем самым индивид возвращается в «нормальное» (соответствующее общественным нормам) состоянию.
Романс - социальная единица идентифицирует себя с силами «старого доброго» прошлого. И защищает сложившиеся традиционные ценности. Трагедия - человек, побежденный абстрактными «силами зла», которые варьируются в зависимости от предустановок, выходит из поля социальной деятельности.
Ирония - все предыдущие установочные «картинки», с помощью которых человек пытается осмыслить и/или легитимировать собственный жизненный опыт, являются лишь проектами социализации личности.
Нарративная структура может быть и другой, неуказанной в классификации Мэррея, но суть от этого не меняется - «эти структуры претендуют не столько на то чтобы, воспроизводить действительное состояние дел, сколько на то, чтобы структурировать социальный мир в соответствии с принятыми моральными отношениями между обществом и человеком, прошедшим и будущим, теорией и практикой»118. В ходе этой медиации формируется сама социальная единица, усваивающая моральные и этические стереотипы ролевого поведения. Благодаря этому индивид осмысленно и разумно направляет свой жизненный путь к целям, признаваемыми в обществе благими, почетными, рациональными. Становление члена общества без принятия набора ценностных установок невозможно и за счет посреднической функции нарратива процесс социальной адаптации превращается в незаметное и само собой разумеющееся явления человеческого бытия. Но с другой стороны, такая предсказуемость, в определенной мере предрешенность поведенческой структуры личности подводит нас к еще одному очень важному утверждению постмодерна - к концептуальному обоснованию «смерти субъекта». Во многом, конечно, эта «антигуманистическая» теория зародилась вопреки и даже «в пику» либеральным представлениям о независимом, своевластном, рационально мыслящем субъекте западного буржуазного общества, созданного позитивистскими теориями, во многом отметающим любые контекстуальные признаки формирования человеческой личности. Такой субъект, принимающий «мистифицированную» картину мира, умирает. Поэтому его субъектность, вследствие своей вторичности, подвергается глубокому сомнению и, в конечном счете, нивелируется. Но теория «смерти субъекта» при всей своей негативной нагрузки по отношению к детерминированным установкам либерального общества, формулирует свое, особое «позитивное» утверждающее. И это, в первую очередь, попытка обосновать социально-духовную зависимость субъекта. Его особенность мыслительного процесса, обусловленного прежде всего действием «коллективного бессознательного»119. Для Фуко, одним из первых сформулировавших теорию «смерти субъекта», было очевидно, что сверхакцент на детерминированности человека предопределяет судьбу исследоваемого. Вопрос о человеке просто снимается с постструктуралистской повестки дня. Поэтому остается увлеченность любой «ненормальностью». Проблема ухода вне рамки дозволенного, поднимаемая Фуко в работе «История безумия в классическую эпоху», которая является основной для всего его творчества. А это очень показательно, Фуко -«культурный барометр» постмодерна. Через отношение к безумию он определяет уровень общественного развития, цивилизованности. Важна способность понимания своего места в общекультурном процессе, отношению к языковым структурам и власти (не зря он так много писал о власти интерпретаций - именно так - язык, как основа властных отношений). В общем, отношение человека и общества в целом к безумцу вне и внутри себя служит определяющем уровня развитости человеческих отношений, в том числе зрелости морально-этических норм.
. Потребление как процесс легитимации экономической целесообразности власти
Взаимоотношения теории и практики - вот то, что кажется определяющим в проблеме адекватного восприятия идейного наполнения эпохи тотальных трансформаций, эпохи окутывания действительности сетью виртуальности. Время технократов и посредников, каким стало «наше» время -именно такое - проверяющее на прочность или скорее на «разрывность», казуальность и применимость старых схем соотношения теории и практики. С одной стороны практика выступает в качестве продолжателя теории, ее следствием, с другой, она во многом имеет иной смысл и вдохновляет, в свою очередь, теорию, встающею на путь изменений. Но если это так, то можно с уверенностью говорить о фрагментарности и частичности таких отношений. Между этими двумя свойствами одного и того же нет отношения на основе «сходства», категории предложенной Мишелем Фуко для определения строения отношения внутри знания. Или, во всяком случае, оно, как утверждает Делез, незначительно133.
С того момента, когда теория оказывается в своей собственно сфере, она начинает наталкиваться на препятствия и преграды, которые требуют смены ее каким-то иным типом дискурса. И в момент восприятия нового дискурса теория переходит в иную сферу. Таким образом, практика нуждается в Ill постоянном переключении с одного теоретического основания на другое, так же как теория - с одного вида практики на другой. «Ни одна теория не может развиваться без периодических наталкиваний на препятствия, и практика ей необходима для того, чтобы преодолеть эти препятствия»134. Практика выступает в роли преломляющей силы, изменяющей, но не следующей теории. Практика - ретранслирующая, но не следующая. В этом смысле интеллектуалы, сформировавшие основные утверждения рассматриваемой нами концепции, так же подвергались определенного рода влияниям. Формирование концепции происходило под воздействием некоторых «привязанностей» или политических «ангажированностей» самого интеллектуала. Общественная и социальная специфика западного общества, о которой мы поговорим позже, позиционировала автора относительно власти, экономических особенностей и т.д. Именно в этой сфере соприкосновения происходила выработка таких утверждений как: эксплуатация, отчуждение, преследование, тотальность и другие. Это что касается внешней стороны деятельности «профессионала идеи». С другой стороны, это его внутренний собственный дискурс, в котором он открывает свои истины, «разоблачающие политические отношения в том, в чем прежде они были чисты от подозрений»135. В какие то моменты эти два «мира размышлений» сливаются и образуют единую интеллектуальную плоскость способную вызвать системный гнев. Но тут же новые практические условия трансформируют, изменяют сам внутренний подход, саму теорию и позиция интеллектуала снова становиться приемлемой и системообразующей. Это своего рода замкнутый круг, который хочет быть разорван теми, кто его формирует .
Вторая половина 60-ых — как раз такое время, время обострения внутрисистемного конфликта и выход определенных сил на своеобразную «интеллектуальную прогулку» за рамки ранее предоставленного и дозволенного. Очередная критическая точка во взаимоотношениях теории и практики. Понятия власть и интеллектуал в этот момент становятся несовместимы. Протест, бунт, недовольство сопровождают научное творчество по всей Европе. Но в результате очередное неспокойствие не разрушает, а укрепляет, расшатывая, дополняет, обрекает систему на большую гибкость и эластичность.
Особенность новой волны в том, что она рождается с пониманием своей ограниченности, своего пафоса. Методология структурализма, сформировавшая набор инструментариев постмодерна, позволяет выйти на другой уровень восприятия окружающего пространства и собственных целей и задач. И главным, в данном случае, нам представляется предложенная постмодернизмом особая схему взаимоотношений власти и знания, покоящуюся на принципе «паралегитимации». Согласно этой схеме, власть невозможна без знания, знание невозможно без власти. Власть всеобъемлюща, повсеместна, дискретна и вместе с тем нуждается в оправдании. Таким оправданием становится знание. Научная ценность превращает зачастую сомнительное и относительное в непререкаемое и истинное. Порождая таким образом властные отношения, из знание в то же время становится продуктом власти. Отсюда знание как «власть-знание» («знание - сила») выступает, согласно М.Фуко, в качестве воли к власти, замаскированной под стремление к открытию научной истины. Сама власть возможна исключительно в рамках «сложных родственных отношений» со знанием, без которых нет и власти. Она повсюду - как и знание. Таким образом, жажда знания или «знание-сила» есть часть культурного бессознательного, часть архетипа - стремления к власти.
Естественным дополнением схемы «власть-знание» может служить предложенная Ж.Лиотаром теория легитимации научных предположений. «Знание - оплата, знание - инвестиции» - именно так он формулирует еще одну версию взаимодействия знания и власти, в которой ключевым фактором становится рентабельность. Эта сугубо экономическая категория определяет что, где и когда подвергается изучению, разработке, финансированию, а значит, может быть легитимировано в рамках научного дискурса. Образовательные и иные функции знания в лучшем случае оказываются вторичными; они остаются необходимыми внешними атрибутами, но теряют самостоятельность. В таких условиях легитимирующее знание во многом превращается в вопрос власти. Современный (постсовременный) статус научного знания, согласно постмодернистам, лежит в плоскости властных отношений - и нигде более. Подобная структура отношений «делает очевидным, что знание и власть есть две стороны одного вопроса: кто решает, что есть знание, и кто знает, что нужно решать?»137.
Манипулирование знанием или взаимоотношение знания и власти имеет непосредственную схожесть со схемой взаимоотношений теории и практики в целом. С одной стороны, практика выступает в качестве продолжения теории, ее следствия, а с другой, она во многом имеет иной смысл и вдохновляет, в свою очередь, теорию, встающую на путь изменений.
В какие-то моменты два «мира размышлений» сливаются и образуют единую интеллектуальную плоскость, способную вызвать системный гнев. Но тут же новые практические условия трансформируют, изменяют сам внутренний подход, саму теорию, и позиция интеллектуала снова становиться приемлемой и системообразующей. Таков своего рода замкнутый круг, который хотят разорвать те, кто его формирует.
Похожие диссертации на Феномен власти в постмодернистских концепциях (Социально-философский анализ)
